Нелюбимая дочь

Лариса была еще в том возрасте, когда о детях сильно не задумываются. Она работала и училась заочно в  ВУЗе, жила с мужем у матери  в старой и крохотной квартирке. Когда почувствовала  непонятное головокружение и тошноту, забежав   в студенческую столовку, ни о чем не догадалась.  Что это и есть беременность, она поверила  только после визита к врачу. Паники она не испытывала, но и большой радости тоже. Она восприняла это как должное, как любая русская женщина - в этом и есть ее предназначение на земле.  В декрете Лариса еще работала почти до самых родов, а по ночам писала курсовые работы, строчила на видавшей виды зингеровской машинке пеленки и чепчики. Что родиться именно дочь, Лариса, почему то, всегда это знала и не удивилась, когда ей показали ее смуглую красавицу – дочку. Ребенок был просто очарователен: голубые глазки  с большим любопытством рассматривали мир, изящные губки, сложенные  бантиком,  являли собой весьма важный вид.
- Это Динка - познакомьтесь, прошептала она медсесре со слезами радости на глазах.
За окном стояли рождественские морозы, в роддоме было очень холодно.  Малютку положили на соседний стол в родовой палате и направили на нее допотопный обогревать с отражателем. Лариса сама окоченела  на столе, да еще   грелка со льдом  на животе делала свое дело.    Она все  волновалась, что ее малышка замерзла – байковое одеяльце едва ли согревало ее.  Ни собственной боли, ни холода  она не замечала, только одна мысль жгла сердце: когда же ей отдадут ее ребенка, и  она сама сможет согреть  дочку, прижав к груди.
Еще в роддоме Лариса узнавала дочку  по голосу ночами, когда  она плакала  и шла будить медсестру, требуя принести ее. Это сейчас не разлучают малыша с мамой, в каком бы она не была состоянии после родов, а в восьмидесятые в советском роддоме была особая детская палата. Медсестра ругалась, но убедившись, что Лариса права, иногда уступала ее мольбе и отдавала ребенка «безумной» матери. Лариса была «дойная корова», ей приносили кормить и других детей, которых еще не могли накормить свои мамы из-за отсутствия молока. Молоко текло по животу, не переставая, рубашка была мокрой и прилипала к телу, груди распирало до боли, и Лариса радовалась по-детски каждому голодному малышу.
Приехав домой из роддома, Лариса наводила уют в спальне, развешивая яркие погремушки над детской кроваткой,   чистотой сверкала вся квартира. В ее доме поселилось маленькое, звонкое, умиротворенное Счастье. Оно посапывало на вышитой Ларисой подушечке в цветочках, непременно вытащив из пеленок кулачек и  подперев им по-взрослому смуглую щечку. Лариса слышала каждый шорох ночами, мгновенно просыпаясь, и если дочка еще спала, то она ее бережно пеленала и кормила прямо сонную.
Первенца балуют все, баловала и Лариса. Свою лепту в воспитание вносили также и бабушки, не чаявшие во внучке души. Маленький «душеприказчик» командовала ими, как хотела. Бывало, возвращаясь с работы, Лариса заставала такую картину: Динка разъезжала по квартире на бабушке верхом. Ларисе было стыдно за ее поведение перед матерью, но все списывалось на то, что она еще мала, чтобы спрашивать с нее со всей строгостью.
Как то подхватила она ангину, да не простую, фоликулярную. Температуру сбивали уколами и то ненадолго. Дочка бредила, металась в жару. Лариса буквально  рвала на себе волосы, не зная чем помочь ей. Позвонив в скорую районной больницы, до которой было 70 километров бездорожья, Лариса решительно потребовала вертолет. Как ни странно это звучит сегодня, вертолет удачно приземлился  на колхозное поле рядом с участковой больницей. Дочке утром стало легче, кризис миновал, но Лариса все-таки полетела в районную больницу. Врач, прилетевший за ними был немало удивлен, что больной ребенок болтал  без умолку всю дорогу и был в восторге от полета. Надо отдать ему должное, он не ругал Ларису, а радовался вместе с ней, что все обошлось. Нарыв в горле в тот же день прорвался, и дочка быстро пошла на поправку. Она бегала по коридору  больницы и хлопала дверями так, что со стен сыпалась старая штукатурка, а санитарки ворчали из-за беспорядка. Через пять дней их выписали домой.
 Когда Динке исполнилось пять лет, она стала просить  «купить» ей сестренку, видимо уже ощутив свое одиночество. Лариса сначала не принимала всерьез настойчивые просьбы малышки, шутила ей в ответ, рассказывая про аиста, который приносит в клюве деток и оставляет их в капусте на огороде. Что бы родить от нелюбимого мужа еще раз, Ларисе пришлось сделать немалое усилие над собой. Год не удавалось забеременеть, но о чудо! Лариса понесла. Динка обнимала мать за округлившийся живот и говорила всем: там  сестренка Светочка. И она угадала, Лариса родила снова дочку.
Динка, узнав о том, что сестренку должны привезти из роддома, почти целый день стояла на дороге возле дома и ждала. Никакие уговоры бабушки не дали результата, затащить домой ее так и не удалось.
На малышку она смотрела,  не дыша, как на великое чудо. Имя не пришлось выбирать, Динка его придумала еще до родов, так и назвали Света.
 Она всегда любила сестру, но очень ревновала мать. Детское убеждение, что ее больше не любят, отдававшееся в сердце  Динки нешуточной болью,  засядет прочно в ее сознании.  Слова несправедливых  упреков в этом Лариса услышит от Динки  не раз и не два.
В доме Ларисы становилось все шумнее: к дочкам приходили их друзья. Лариса их никогда не отделяла  от своих детей, пекла пироги, усаживая за стол всю шумную компанию. Незаметно пролетели лучшие годы ее жизни. Дети подрастали, старшая заканчивала среднюю школу. Выбрав колледж, поехали поступать. Лариса не знала, как оторвать от себя дитя, еще не окрепшее ни морально, ни физически, не спала ночей, со страхом дожидаясь первое сентября. Оставив дочь в общежитии, Лариса проревела весь трехчасовой путь домой. Тихо стало в ее доме, душа рвалась от безысходности, ничто не радовало. Еще не было сотовой связи, звонить приходилось вахтеру общежития на служебный телефон, дожидаясь, найдет она дочку в девятиэтажном здании или нет.  Лариса безнадежно смотрела на телефон и от бессилия плакала. Денег лишних не было никогда, но она каждую копейку старалась отложить дочери. Кроме того с каждой попутной машиной отправлялась сумка продуктов из  домашних заготовок, варенья, картошки и прочей снеди. Неделями Лариса обзванивала всех знакомых, чтоб с кем-то отправить посылку. Но успокоение приходило только ненадолго.
Динка приезжала на праздники домой исхудавшая, повзрослевшая, и невероятная радость охватывала всю семью. Она хлопала дверцей холодильника, проверяя его содержимое и предвкушая громадное удовольствие от домашней еды.  Лариса готовила праздничный ужин, пекла на утро пироги, а бывало за два дня и новый свитер дочке свяжет, вернее за две ночи.
Лариса заходила ночью в спальню, гладила спящую дочь по волосам, поправляла сбившееся одеяло, как в детстве. Тоскливо становилось от мысли, что рано  утром дочь снова уедет. Она не ложилась спать, что бы ни проспать будильник, да и автобус в город был только один. Надо было и мужа поднять во время, чтоб машину прогрел и проводил дочку до автостанции.
Первая любовь у Динки была неудачной.  Молодежь  разного возраста гуляет на селе вместе, а городские парни нравятся больше. Так и случилось: Динка выбрала из своей компании взрослого городского парня.
Когда Лариса узнала об этом, поняла что надо дочь предостеречь, но зная ее упрямство, решила поговорить с ним сама. Это был действительно  очень обаятельный молодой человек с хорошими манерами, но старше дочери на шесть  лет. Лариса, познакомившись с ним, понимала дочь, как никого другого, юноша нравился ей самой. Она сразу дала понять ему, что за девушку он отвечает головой, и что для серьезных отношений она еще не готова, ее ждет учеба в ВУЗе и прочее.
Вадик, получив такой отпор матери и твердо решив все таки жениться, увез в город одноклассницу  дочери. Динка горевала очень искренне, не понимая в чем дело, но кто не горевал в своей жизни по самому светлому первому чувству.  Студенческая жизнь вернула Динке на время равновесие, но события, развернувшиеся в дальнейшем, потрясли всех жителей их села.
Вечерний звонок телефона, от которого вздрогнула Лариса, она не могла забыть  целую жизнь. Динка не могла говорить, глухие рыдания раздавались в трубке: Вадик погиб…только и можно было  разобрать.
- Динка, возьми себя в руки! Пусть тебя кто-нибудь проводит до автобуса. Мы ждем  тебя дома. – произнесла требовательно Лариса.
Три дня просидела она возле постели Динки, казалось,  рассудок дочери вот-вот помутится. То она говорила, говорила сбивчиво, задыхаясь,  то молчала отрешенно, не отвечая на вопросы матери.
  За это время Вадика похоронили. Его невесту убили вместе с ним, убили дико, зарубили топором. Причиной была дорогая икона, хранившаяся в квартире у Вадика. Похититель  убил их ночью, во сне. Мать девушки как то смогла пережить это черное горе.  Лариса не могла даже представить себя на ее месте. Но ведь Динка реально могла быть с этим парнем в момент его гибели, от этой мысли сердце Ларисы сжимала ледяная боль. Она подходила к дочке, обнимала ее за плечи, прижимая крепко к себе, и только тогда немного успокаивалась.
После такого серьезного испытания Динка как то сразу повзрослела и отстранилась от матери. Закончив учебу, она уехала работать в другой город, через год  вышла замуж.  Сначала она не хотела  иметь детей, но когда ребенок стал желанным,  долго не удавалось забеременеть. Лариса молилась за дочь, приходя к иконе Федоровской Божьей матери снова и снова и чудо свершилось - Динка  забеременела.
Когда роды начались, мать была на связи. Спокойным и уверенным голосом она подбадривала дочь:
- Родишь сама, не волнуйся только, без паники!
А Лариса поспешила в монастырь на службу, где находилась эта чудотворная икона  Федоровская. С переполненным благодарностью сердцем стояла она в храме. Страх  за дочь как то сразу притупился, Лариса обрела равновесие. Подойдя к пожилой служительнице храма в черных одеждах, она попросила и ее помолиться за дочку.  Та, внимательно посмотрев на Ларису, ответила ей:
- К полуночи разрешиться, не переживай.
 Не смотря ни на что, она в это поверила. СМС от дочери  пришла вскоре после полуночи, монашка не ошиблась…
От мысли, что родилась внучка, Лариса  была на седьмом небе от счастья. Жизнь продолжалась. Она радовалась еще и тому, что дочь познает, наконец, счастье материнства  и перестанет  упрекать мать, что та ее любит меньше, чем младшую сестру.