Ночи Калабрии

               
     Неаполитанская королева Изабелла, как это известно любому мало - мальски грамотному человеку, прочитавшему величайшую апологию нашего безумного века селфи и бунта одиноких домохозяек против гудящих жестяными голосами газонокосилок, взбрыкивающих колесиками Годохмы перед приколоченными железнодорожными костылями к отполированным задами многих поколений арестантов шконкам яйцами, скукоженными в незабываемой тоске по безвременно пропавшему без вести на банкете в сорок первом самому Грибову, учившему рыжую Ландер начальным навыкам претерпевших от азарта Кевина Спейси актеров, ярчайшими из коих были две ведьмы, мелькнувшие суперстарами в какой - то там говносерии очередного говносериала из аморального быта западных людей и политиков, учившему, учившему, да так и недоучившему, до сих пор бедолага терсится по декорациям с отпиленными ногами Анны Карениной, примеряя на себя лошадиную сбрую Вронского, душегрейную робу Растроповича и миниатюрные трусики Анютки Курниковой, собачницы и физкультурницы, затихарившейся от ужаса при явном внимании с моей стороны, затмевающим и Иглесиаса, и папу евонного, седастого и вонючего бурундуляка а - ля Стас Михаилов, но более сальный, скользкий и кудреватый, типа, коматозного Кетчупа, отлизывающего жиголястым Жулиям Робертс в перерыве съемок  " Спокойной ночи, малыши ". Думаю, прочитав эту фразу, ты не сразу и заметишь, что она не закончена. Изабелла, сразу переход, запятые, толстовство и - х...як ! - точка. Сейчас продолжу, моя гладконогая девочка.
     - Лейф Счастливый покинул Лоунесс на рассвете, - глуховатым голосом сообщал перепутавший дворцы Арагорн, непреклонно наливая себе пиво из Южной четверти в оловянный кубок багатуров из племени Канделаки, тоже, так сказать, родственницы того самого Лейфа, о котором и рассказывал ничего не понимающей юной неаполитанской королеве вестник с Севера, пересекший долину Рохана верхом на кардинале Рогане, о чем, впрочем, он предпочел умолчать, - овражные гномы бросили клич, но его никто не поднял, он так и лежит у стен Изенгарда, покрываясь паутиной и благородной патиной веков.
     - Эко завернул, - вывернул жизнерадостной рожей из - за угла Птолемей Чрезвычайный и Наивеселейший, - патина, бля.
     Он сел на лавку, прикрытую парчой, поерзал, устраиваясь поудобнее, дождавшись какой - то полуголой девки, чуть приодетой в прозрачную тунику из ливанского виссона, оказавшейся его родной сестрой и женой Клеопатрой, усадил ту на колени и привязался к гонцу, сумрачно посматривавшему на невинную рожицу Изабеллы, все это время гадавшей : кто это, во имя святого Кристобаля ?
     - Ты хоть имеешь представление, - закурив папиросу, спрашивал Птолемей Великолепный, поглаживая мурлыкающую от удовольствия сестру по тонкой и гладкой ноге, вверх и вниз, - что такое патина ?
     - Ну, - смешался Арагорн, откидывая спутанные волосы со лба, - типа, бобристость такая, седина, старчество, короче, знак раритетности и антика.
     - Дурак, - не открывая глаз шепнула Клеопатра и хихикнула, почувствовав уверенную руку между неплотно сжатых ног.
     - Истинно, - согласился Птолемей Разнообразный, с интересом оглядывая грудь Изабеллы. - Патина - слово отеческое, от латинян произошедшее. Патер - это отец, ина - исковерканное варварами с их вульгарис кухонной латынью  " ин ", то есть  " в ". Понимаешь ? И получается, что патина - это в отца. Своеобразный инцест, - он нежно поцеловал в розовое ухо сестру, - только пидорский такой, сынок шпарит папу строго раком.
    Изабелла кашлянула и схватила серебряный колокольчик, желая, видимо, призвать швейцарских гвардейцев. На звон пришел маленький плюшевый медведь, никогда до этого не замечаемый во дворце, возможно, его там никогда и не было, Изабелла еще подумала, что сходит с ума или пришельцы наслали колдовские чары. Она присмотрелась к парочке на лавке, но не обнаружив явных признаков альбигойства, успокоилась и уставилась на медведя, подошедшего к Арагорну со здоровенным ножом в мохнатом кулачке.
   - На, сука !
   Медведь зарезал вестника, как свинью, одним плавным движением лезвия, отпрыгнул на упругих лапках от зафонтанировавшей крови и покачал круглой головой, увидев милующихся на лавке родственников.
   - Пох, - крикнул Птолемей Выдумистый и Необычайно Любвеобильный, - ты зачем ?
   - Да сам не пойму, - признался медведь, залезая к Изабелле на пышную грудь. - Ты же эту сказку пишешь.
   - Аааа, - протянул Птолемей Влюбленный, - да, точно. Это снова такое своеобразное послание в никуда о качестве ингридиентов, правильных рецептов и откуда надо растущих рук, не говоря о таком чуде, - целуя длиннющие загорелые ножки сестры закончил сказку вместе с историей тот мудак, что пытается хотя бы на пять минут сделать мир чуточку добрее.
   А дольше пяти минут эту чепуху и не хер читать.