Красотка Лиза и любовь по переписке

…Сегодня Иван идёт на шестой пост, и у него первая смена. Впереди топает разводящий – сержант Русаков, командир танка: аккуратист, службист. Он хочет остаться на сверхсрочную службу, и поэтому с новой энергией взялся за исполнение своих обязанностей. Стал придирчив и занудист, даже голос изменился: сделался высоким и писклявым, но вологодский выговор не исчез.

Рядом с Русаковым шагает разводящий третьей роты, черный, похожий на цыгана парень. Сегодня  Русаков меняют его, чернявый уведет своего часового, а Иван останется.

Пост Русаков принимает дотошно: окна, замки, двери, пожарный инвентарь и все остальное.
- А печать где? – спрашивает он, подойдя к двери одного из складов хозвзвода.
- Вот бегемот, возмущается разводящий третьей роты, - я ж ему звонил, сказал «приеду». Ну, чума ходячая! Вечно у него не как у людей, - это он в адрес прапорщика, завскладом Коновалова.

- Пока не опечатает, пост не приму, - твёрдо говорит Русаков.
- А я что, опять стоять буду?! – возмущается часовой.
- А ты молчи, иди и охраняй, - говорит Русаков.
 Часовой, щупленький солдатик в помятой гимнастерке, с красными от недосыпу глазами, дуется, бурчит и отходит. Через сутки Иван тоже будет таким же: усталым и помятым, а сейчас они с Русаковым как новые пятаки –  выглаженные, розовые и бодрые.

- Ладно, - соглашается Русаков, - часового сменим, он тут ни при чём, а тебя, - он поворачивается к разводящему, - не отпущу, пока печати не будет.
- Ну, я ему устрою, - в сердцах говорит тот.

Иван принимает пост и спрашивает у Русакова насчет Коновалова – пускать его на пост или нет. По инструкции без разводящего не положено, но он знает, что и Русакову тащиться сюда еще раз неохота, и он мнется, но потом, найдя предлог, говорит:

- Пустишь, он же на своём драндулете приедет, а я что, за ним бежать буду?
  Иван остаётся один, обходит бокс, классы и поднимается на вышку. Она стоит чуть в сторонке, на пригорке, и с неё видно все нехитрое хозяйство шестого поста и далеко вокруг.

 Вечереет. Тихо, прохладно и благодатно. Солнце скрылось за холмы, и звон колокола стал четче и  призывнее. Он плывёт над притихшей землёй, над островерхими черепичными крышами плотно сбитых немецких деревушек. Красными пятнами на темно-зелёном они  расположились невдалеке.

 Часов в десять всё вокруг уснёт и угаснет, и только редкие огоньки будут теплиться до утра. А завтра, еще затемно всё оживёт: черные, с белыми пятнами коровы, спокойные и мудрые, выйдут на зелёные луга и, прикрывая печальные глаза, примутся со вздохом рвать сочную траву, а по бетонке мимо поста к лесопильному заводику неспешно проедут на велосипедах рабочие. Они будут негромко переговариваться, и звуки, четкие, в утренней свежести, поплывут над землёй.

 Но это будет завтра, а сегодня еще только вечер,  Иван смотрит на ближайшую деревушку и еще не знает, что там в одном из домов живёт  Моника Краузе. Молодая, симпатичная, смешливая мадам, которой больше подходит   определение фройлен - девушка, нежели фрау – женщина, но она уже пять лет как замужем, так что фрау –  будет точнее.

 А её супруг сегодня вечером, как и в предыдущие дни, развлекается в местном гаштете – ресторанчике. Он уже прикончил пару кружек пива и сыграл несколько раз в карты. Но впереди последняя игра на интерес, и они с напарником её проиграют, а значит, придется платить за выпивку, что его расстроит.
 
 Поэтому домой Вильке придет не в духе, завалится спать и Моника не дождется от него никаких ласк, на что рассчитывает, поджидая его. Ну а потом, полежав, рядом с храпящим мужем, она встанет, возьмёт подушку, заглянет в детскую, где спит трёхлетний сынишка, и уйдёт спать на диван…

 …Коновалов появился минут через сорок.  Увидев его, Иван спускается с вышки и поджидает у двери склада. Прапор соскакивает со своего раздерганного дамского велосипеда, прислоняет его к стене, в сторону Ивана не смотрит, сопит и отворачивает свою конопатую физиономию. Ивана это задевает, и он как можно спокойнее говорит:

- Без разводящего на пост не пущу.
Коновалов, наконец, «замечает» Ивана, в светлых его глазах вспыхивает злость и беспокойство.
- Иди ты! У меня допуск есть.
- А мне плевать, по уставу без разводящего не положено, - резко говорит Иван и  демонстративно поправляет автомат.

 В глазах Коновалова, обрамлённых рыжими ресницами, мелькает растерянность, но он еще хорохорится:
- Ты умника из себя не строй, я уже в караульном отметил!
-Ладно, - великодушно соглашается Иван и отходит в сторону.

 Коновалов лепит печать, прыгает на своего козла и быстренько сматывается, а Ивану весело и чуточку жаль его. Совсем замордовался мужик, не до службы ему сейчас. А всё из-за заочницы, будь они трижды клятые…

 С год назад ему дали адрес незнакомки, и он стал посылать ей письма – это называется «писать заочнице». Есть любители, что пишут нескольким  сразу и те отвечают, иногда ехидно, но бывает и добросовестно. Если «клюёт», то ей высылают фото, чаще не своё, а ротного или батальонного красавца на фоне немецкого пейзажа, и просят взамен. И фотки приходят, но наверняка тоже чужие. В общем,  игра в любовь.

  Вот так было и у Коновалова. Что он писал своей заочнице, одному Богу известно, но поехал в отпуск, женился, привез её, и все ахнули: длинноногая, фигуристая, с наглыми красивыми глазами - она была неотразима. В батальоне её сказу же окрестили «красотка Лиза».

  Когда она появлялась, а ходить в часть, смущая солдатиков, она страсть как любила, по три раза на день в магазинчик бегала, – всё вокруг наполнялось одним вздохом: «Ух ты!».
 
 Коновалов ходил обалдевший от счастья, и хотя ему даже до взводного красавца Гены Чумадина было, как до Москвы на четвереньках, тем не менее, в  глазах солдат он вырос.
Отсчитывая трусы и майки для бани, Коновалов сбивался, загадочно улыбался, но это не возмущало нетерпение ротных каптенармусов. Они понимающе подмигивали и прощали ему рассеянность.

 Но вот  Лизавета оказалась не только красивой, но и коварной. Она залезла в долги, накупила немецкого барахла, и в один прекрасный день, устроив скандал, с шумом отбыла в родные пенаты, оставив Коновалова наедине с разволновавшимися кредиторами.

 Поднявшийся было ажиотаж среди тех, кто писал заочницам, сменился лёгкой паникой, и был подготовлен диспут на тему «Письма незнакомкам и их последствия», но Коновалов делиться опытом наотрез отказался.

-Это же надо, - сокрушался он, - какая баба, а стерва еще большая, – и в его  светлых сонных глазах вспыхивал огонь гнева, любви и еще чего-то непостижимого для окружающих.

 Коновалов укатил на своём драндулете, а Иван снова поднялся на вышку. Вид отсюда отличный. И стоять приятнее, чем ходить вокруг бокса, да и нагуляться он ещё успеет.

 Смена пришла минут на десять раньше, чем Иван рассчитывал.
- Опечатал? – спросил Русаков, кивнув на дверь.
- Да, был.

 Русаков вопросительно посмотрел на Ивана, но ничего не сказал. Видно, Коновалов всё же пожаловался, что  тот не пускал его на пост…

           Это глава из романа «Сувенир от фрау Моники».