Мечтатель

«Хороша банька! Жаркая, да с берёзовым веничком, да с ядрёной самогоночкой!».
Дед  Никифор, распаренный и немного поддатый, вышел на мороз полураздетым.  Здоровье позволяло ему пропустить пару-тройку рюмашек прямо в предбаннике, подальше от глаз Семёновны, а опосля босиком пройтись от бани  до крыльца своего невзрачного домишки. Семёновна из окна увидала мужа  и, беззлобно бранясь, выскочила встречать Никифора в сени.
- Ишь, чего удумал, пень старый! Голым по морозу куролесить! А ну дыхни? Горе моё горькое! И когда надраться успел? И я хороша – одного в бане оставила, не доглядела…
Семёновна накинула на плечи мужа рубаху. Дед Никифор добродушно усмехнулся в усы и просунул сухие жилистые руки в рукава.
В доме стояла невообразимая духота – в банный день Семёновна особенно усердно топила печь, чтобы не застудить старые кости. Самовар вовсю  шипел на столе. В миске дымились румяные, с аппетитной корочкой, блины, а на блюдцах было разложено варенье.
- Сметаны-ы бы с блинками! – довольно протянул дед Никифор. – Дай схожу в погребец…
- Сиди уж, ирод! Не ровен час растянешься на ступенях. Мороз-то какой! Обледенело всё…
Хмель будоражил воображение деда Никифора. Находясь в подпитии, он становился добродушен и кроток и начинал предаваться всевозможным мечтаниям.
- Ничего, Матрёша, и с вареньем чаёк похлебаем. А вот лет этак через двадцать наступит в стране полный коммунизм, и не нужно будет в погреба лазать.
- Это почему же? – намазав на блин тягучее варенье, спросила Семёновна.
- А потому, что будут люди жить не так, как теперича живут. Дойдёт научный прогресс до села, и у каждой семьи в  избе будет стоять собственный холодильник.
Семёновна махнула на мужа рукой, но дед Никифор резко отодвинул от себя чайный прибор и грохнул по столу  жилистой ладонью.
- Не веришь, стало быть, в светлое будущее? А как же съезд? Сам обещал – через двадцать лет проснёмся в другом государстве. Каждому честному труженику даст советская власть по потребностям. 
- Ты бы о чём-нибудь дельном помыслил, - вздохнула Семёновна. -  Калитка наша подгнила, поискал бы горбылей в сарае.
- Мелкие мыслишки у тебя в  голове, Матрёна. А я вот мыслю, что каждую избу обязано государство обеспечить  холодильной установкой, потому как не может быть, чтобы коммунизм по всей стране наступил, а рядовой колхозник зимой ноги об лёд ломал!
- А ты, олух, уши и развесил! Уж лет десять как больницу на селе обещали построить, и школу, и новый коровник, а воз и ныне там, - недовольно буркнула Семёновна. – Горе мне с тобой! Чего там в Москве на съезде бреханули – не нашего ума дело. Наше дело – до мая не помереть, а то мужикам вручную мёрзлую землю копать тяжко.
-  Вот-вот. Все советские люди в будущее смотрят, а ты  в землю думаешь убраться поскорей. 
- А ты давай, ври больше про нашу светлую жизнь. Может, и асфальт от нашей дыры до города проложат, и машина в каждом дворе стоять будет?
- А то! Разве не для того мы на полях родины с утра до вечера спины гнули?
- Скажи ещё, апельсины в сельпо бесплатно раздавать начнут.
- Чем чёрт не шутит!  Ты апельсины  раз в жизни едала, когда в Питер к сестре ездила, а наши дети – подумай только! - при коммунизме жить станут. Тогда не только апельсинов -  шоколада и колбас разных в магазине будет - ешь  не хочу!
- Горе мне с тобой, - поперхнулась Семёновна. – Рюмашки три, небось, тяпнул?
Дед Никифор не обиделся.  Он бодро оглядел скромное жилище – невзрачные, в мелкий цветочек, обои, облупленную печь, грубую, но добротную послевоенную мебель, половики, связанные старухой из старинного отжившего белья, и весело подмигнул  Семёновне.
- У тебя сколько образования? Три класса? Оттого и думки твои мелкие, бабьи. А вот учёные люди до чего додумались: спутники в космос посылают, аппендиксы режут, метро в городах строят. Жизнь не стоит на месте. Этакими темпами мы Америку в две пятилетки запросто перегоним. Может, пока мы тут чаи распиваем, научные умы мировые открытия делают. Слышала – на Луну и на Марс надеется человек полететь! И ежели в такую даль взаправду можно людей отправить, неужто за  ближайшие годы двадцать километров асфальта между нашим захолустьем и городом не проложат?!
- Не кричи, ирод, у меня от твоего крика в голове звон. Ишь, разошёлся!
- Погоди, немного времени пройдёт – заживут люди! Не так, как мы по молодости мыкались. Счастливо, без нужды. Для молодёжи в посёлке клуб построят. А ещё каждой семье  отдельную жилплощадь дадут. И работать на селе будут люди с удовольствием, потому что на скотных дворах наведут чистоту, как в больнице, и в гаражах  колхозных наступят форменный уют и порядок. И воровать с общественных огородов никто картошки не станет. И из социалистической столовой повара домой дефицитного товара не понесут.
- Ну-ну, мечтай больше, - усмехнулась старуха. -  Где  это видано, чтобы повар лучший кусок для себя не заныкал?
Дед Никифор выпил залпом остывший чай.
- Я не про нынешние времена, а про коммунизм говорю. Вот сидишь ты  дура дурой  у самовара, а лет этак через десять в каждой избе  будет в красном углу  цветной телевизор. Чего зубы скалишь? Смешно? Это теперь смешно, потому как к хорошей жизни мы не привыкшие. Мы-то до тех времён не доживём, а кто доживёт, станет смотреть спектакли да балеты и фильмы разные. И вообще культура охватит народные массы. Не под заборами мужик будет тело гноить, а очень даже культурно сможет провести время дома у телевизора. А ещё хорошо бы построить в каждом селе библиотеку, чтобы в город каждый раз за печатной продукцией не ездить.
- Шёл бы ты спать, Никифор, - озабоченно сказала Семёновна. – Языком ты уже и летнюю кухню, и новый сарай построил, и в одну пятилетку десятилетний план уложил.  Будет с тебя! На лежак, если хочешь, забирайся – печку я зело натопила. Дай-ка я тебе ещё водочки налью. Может, уснёшь скорее…
Дед Никифор неторопливо, со знанием дела, опорожнил налитый на четверть стакан.
- А ещё надобно газ и воду в каждый дом провести. Об этом в первую очередь государство подумать должно, а то старикам тяжко зимой на колодец ходить. И школа, конечно, должна быть. Ведь при коммунизме не  страшно станет жить и много детишек будет рождаться. Нехорошо их в соседнее село за десять километров возить!
- Уймись, ирод. Ишь, раскудахтался! Думаешь, управятся в нашей глухомани за десять лет со стройкой? Непростое это дело – и коровник, и школу, и клуб, и прочее… Колхозную столовую без малого два года строили!
- Ну, пущай не через десяток лет… через двадцать… К девяностому году, поди уж, коммунизм и до нашего захолустья доберётся. Наступят золотые времена, хорошо заживут люди!
- Твои бы слова да Богу в уши! – зевнула Семёновна. – Разморило меня с чаю. Пойдём спать, что ли?
Дед Никифор не терпел поспешности в делах. После сладкой баньки и долгого чаепития он любил посидеть на завалинке, но Семёновна отчего-то наспех накрыла блюдца с вареньями и тарелку с блинами полотенцем, а по стёклам забарабанил дождь.
- Вот погодка-то! – охнула Семёновна. – С утра – снег,  ввечеру – оттепель. Во дворе скользко; давеча гололёд был, а теперь - вода. Как ночью под дождём в нужник ходить? Никифор!
- Чё?
- Как думаешь, через двадцать лет, когда коммунизм наступит,  будут люди по нужде на улицу ходить аль нет?
Дед Никифор поморщился от обиды и, процедив сквозь зубы: «Дура баба!», вышел вон из избы.