Неоконченное танго

В ту осень стоял теплый, сухой и какой-то прозрачный, не по-осеннему светлый сентябрь. В палисадниках доцветали клумбы, сладко пахли разноцветные флоксы, и еще стойко, как оловянные солдатики, держались на тонких ножках высокие золотые шары. Ребятня, забыв про уроки, целыми днями гоняла на велосипедах вокруг привядших клумб или играла в двенадцать палочек, казаков-разбойников, штандер – игры, о которых сегодняшние дети даже и не слышали. Компьютеры и приставки еще не появились, телевизоры были не в каждой семье, а потому все свободное время мы проводили на улице.
 
Старший брат частенько посмеивался надо мной, когда я мазала йодом разбитые коленки или украдкой зашивала разорванное платье, боясь получить от мамы нагоняй за неаккуратность и безалаберность.  Да и друзья брата всерьёз меня тогда не воспринимали. Крутится под ногами какая-то худенькая девчонка-пигалица, не мешает, ну и ладно. Однако в кино, на посиделки или просто погулять, меня с собой брали. Все же любимая сестра друга.
 
Чаще всего брат проводил время со своим тезкой, Валерой Соколовым, вихрастым довольно симпатичным, улыбчивым мальчиком. Гагаринская улыбка украшала простенькое Валерино лицо и делало его в моих глазах неотразимым.

Благополучно окончив очередной учебный год, мальчишки на все лето отправлялись в подмосковную деревню, где жили родственники Соколовых. А я пребывала в блаженном состоянии любимой дочери, читала, ходила на выставки, ездила с одноклассниками в Серебряный Бор. Про старшего брата и его друга вспоминала только тогда, когда тетя Галя, мама Валеры, говорила: «Письмо из деревни получила, мой Валерка тебе привет передает». Привет так привет. «Спасибо», – отвечала я. А потом снова к своим друзьям: в кино, на выставки, в парк Горького, где катание на лодках, качели, карусели…

Но вот как-то совсем неожиданно пришёл и тот памятный сентябрь: школа, новые предметы, преподаватели, производственная практика (эти бесконечные школьные реформы на моей долгой памяти случались уже не раз). Один день в неделю мы с девчонками работали в обувном магазине помощниками продавцов. Я стояла за прилавком, ощущая себя ужасно взрослой и значительной: «Пожалуйста, примерьте эти туфли, видите, какой удобный, устойчивый каблук…» Как я себе тогда нравилась! Такая красивая, уверенная в себе девушка.

Однажды, вернувшись из магазина, услышала, как мама, гремя на кухне кастрюлями и сковородками, с явным укором произнесла:

- Галя приходила, Валера только что из больницы выписался, сходила бы, проведала.

Я знала, что друг моего брата недавно простудился и с тяжелой пневмонией загремел в больницу. Навещать больного мне совсем не хотелась, да я и не представляла себе, что значит «проведать». Принести апельсины и сидеть возле кровати, поправляя одеяло и прикладывая влажное полотенце ко лбу? Никогда не видела себя в роли сиделки. Но делать нечего: мамино слово – закон! Купила каких-то фруктов и отправилась.

Звоню. Открывается дверь. Стоит почти незнакомый парень, высокий, красивый. Очень он изменился за лето, вытянулся и похорошел. И гагаринская улыбка всё та же: открытая, белозубая. Симпатичная. Почему-то был он в смешных черных семейных трусах и кедах на босу ногу.

 - Ты чего голышом ходишь? Опять простудишься, оденься.

Валерка оделся и пошел ставить чайник.

 - А мне замечательную пластинку достали, только что вышла! – прокричал он из кухни. – Сейчас послушаем…

Боже мой, что это было! Как будто легкий ветерок проник в крохотную двухкомнатную квартирку. Защебетали птицы, повеяло весенней свежестью и прохладой. «Голубые канарейки» Фьюрино-Каррера. Сказочная мелодия. А потом я услышала и вовсе нечто потрясающее: звуки танго, удивительного по мелодичности и красоте, страстного и трогательного одновременно, с обворожительными перепадами саксофона.

- Это «Маленький цветок» Сиднея Беше, – стал объяснять Валера почему-то шёпотом, – и, кажется, цветок этот очень похож на тебя. Такой же маленький и нежный.

Даже теперь, спустя много лет, когда я слышу эту неземной красоты мелодию, всегда вспоминаю Валеру и наш первый с ним танец. Танго. Дивные звуки завораживали, рождали неясные, неосознанные желания, отзывались в моей душе светлой грустью и пробуждающейся влюбленностью.  На кухне выкипал чайник, а мы медленно кружились, обнявшись, в тесной Валеркиной комнатке. Его губы касались моих волос, и я слышала, как громко стучит его сердце…

С работы вернулась тетя Галя. Мы хлопотали с ней на кухне, она что-то готовила, расспрашивала меня про учёбу, про практику в магазине, про родителей. А я ничего не понимала и отвечала ей невпопад.

- Ну, вы прям жених и невеста, – с явным удовольствием сказала она, когда мы с трудом, уступая друг другу место, расселись за маленьким кухонным столом. Валерка смеялся, а я почему-то тушевалась и, обжигая губы, глотала крепко заваренный, горячий чай.

Тем вечером я долго не могла заснуть и всё почему-то думала о том, как мы с Валерой поженимся, где будем жить, как нарожаем с ним четверых детей, и какие они у нас будут красивые и умные. Ах, эти глупые девчачьи мечты...

После окончания школы Валера решил сдавать экзамены в лётное училище, но, «срезавшись» на английском, оказался в армии, в какой-то российской глубинке. Писем друг другу мы не писали, но все точно знали, и друзья, и родители, и я, что как только Валера вернётся из армии, мы обязательно поженимся. Хотя вслух об этом не говорилось и ни с кем не обсуждалось. Брату же Валера писал регулярно, и в каждом письме передавались приветы мне.

Однажды я увидела оставленное на письменном столе брата Валерино письмо. И, повертев его в задрожавших вдруг руках, прочла. Валера писал, что познакомился в самоволке с потрясающей девушкой, Татьяной, которая часами читает ему стихи, и у которой такая же роскошная грудь, как у Софи Лорен. Меня резанула одна фраза из его письма, слова популярной в те годы песни: «...то ль её везти мне в город, то ль в тайге остаться мне».  А в конце письма, как обычно: «Передавай привет Маринке». И обескураживающая приписка – «на всякий случай…»

Вот так разом мои девичьи мечты рухнули, разбились о грудь юной провинциалки. Обида, злость, недоумение, зарождающаяся ненависть к этой «Софи Лорен», и какой-то ступор, из которого мне долго потом не удавалось выбраться.

- Да, – вздыхала я, – нет у меня такой груди, как у Лорен, и стихов я ему не читаю, и писем почему-то не пишу (Через много лет, случайно встретившись в метро, мы долго катались с ним по кольцевой, и он с какой-то детской обидой обмолвился: «ты даже ни разу мне не написала»). Можно подумать, он мне писал!

Валера все же привёз «Лорен» в Москву. Уже женой. Они расписались перед самым дембелем в сельсовете какой-то маленькой сибирской деревушки. Валерины родители брак не одобрили. Тетя Галя часто жаловалась моей маме на невестку: и неряха-то она, и никакого уважения к свекрови и свёкру, и готовить-то она не умеет, и с Валерой не больно-то ласкова.

Однако с Татьяной я подружилась, и даже устроила ее к себе на работу (продавцом я, к счастью, не стала, а работала в школе и училась в педагогическом институте на вечернем отделении). Татьяне быстро надоело возиться на продлёнке с первоклашками, и она ушла работать в небольшой продовольственный магазин рядом с домом. Стихов Валерке она больше не читала.

К радости тети Гали я часто приходила к ним в дом, не понимая, что радость доставляю только ей да моему школьному другу, который, расплываясь в своей белозубой гагаринской улыбке, непременно целовал меня в щёчку при каждой встрече.

Как-то раз я слишком долго засиделась у них в гостях. Время было позднее, и Валера не отпустил меня одну. Мы шли втроём по скупо освещенным улицам, моя рука и рука Валеры покоились в кармане моего легкого плаща, и мой бывший жених, заразительно смеясь, рассказывал нам смешные истории из армейской жизни. Татьяна молча шла рядом.

- Я вам не мешаю? – вдруг спросила она.
- Ничуть, – в один голос ответили мы.

Я ни капельки не была смущена. Ведь это мой друг, мой жених! Откуда она взялась, эта любительница поэзии! Это она нам мешает, она испортила мою жизнь, она разбила мои мечты о счастье, о красивых и умных детях, которые родились бы у нас с Валерой, не появись эта Софи Лорен российской глубинки. Она увела, украла у меня жениха.  До моего дома мы шли уже молча, хотя по-прежнему Валерина рука то крепко сжимала, то ласково поглаживала мою упрятанную в карман плаща руку.

На следующее утро мама, увидев мои красные, опухшие от слез глаза, сказала: «Мариш, не ходи ты к ним больше, не дразни Татьяну, ей же больно, да и тебе тоже». Мама у меня командир: не ходи, значит – не ходи! И, правда, пора жить своей жизнью, довольно ютиться на краешке чужого гнезда. Хорошо бы уже и своё свить. Как ни тяжело мне было, но я сказала про себя: «Всё, Валерочка, ухожу, и тебя отпускаю, не суди строго…»

Потом я узнавала о молодой семье только от брата. Вот у них родилась дочка, через два года появился Васька. Брат говорил, что у малыша такая же улыбка, как у Валеры. Гагаринская.

А я окончила институт, работала в школе и страстно влюбилась в нашего директора. Он был немолод, но  умен и хорош собой. Огромные карие глаза, благородная седина, прямой с еле заметной горбинкой нос, волевой подбородок. Влюблены в него были все наши учительницы и половина старшеклассниц. Мы с ним почти не встречались, не было сумасшедших свиданий и цветов охапками. Как-то буднично, просто, чуть ли не на перемене, он сделал мне предложение, и я, влюблённая в него до одури, с неким благоговением и даже благодарностью вышла за него замуж.

Про Валеру почти не вспоминала. Иногда звонила Татьяне, а она мне, мы регулярно поздравляли друг друга с днём рождения. Волею судеб родились мы в один день, только я на два года позже. Я даже радовалась этому невольному совпадению: хоть раз в год, но мой несостоявшийся жених обязательно вспоминал обо мне. И это было приятно.

С мужем мы жили душа в душу, спокойно и мирно, но счастье – штука коварная: в неполных сорок лет я овдовела. Муж умирал долго и мучительно. Я сутками дежурила у его постели, поправляла сбившиеся простыни, делала обезболивающие уколы, даже капельницы ставить научилась. Но чудес не бывает, и мне оставалось жить одной, работать и растить дочь-красавицу.

Однажды, когда на сердце было особенно тяжело, я достала старую телефонную книжку и принялась звонить школьным друзьям. Почему-то никого не смогла застать дома: одни уехали на дачу, другие поменяли телефон, кто-то давно перебрался на новую квартиру, а кто-то уехал жить за границу. Набрав очередной знакомый номер, я услышала голос Валеры:
 
- Ты? Откуда? Как дела? Дочь? Слышал, у тебя несчастье… Приезжай… Мы с Татьяной будем рады.

И вправду, голос у него был радостный и все такой же родной, как будто мы и не расставались, а виделись только вчера и только вчера ещё разговаривали по телефону.

Валера и Татьяна собирались в отпуск. Мы сидели среди разбросанных вещей и раскрытых чемоданов, пили шампанское, вспоминали школу, наши посиделки, прогулки, слушали музыку, разглядывали фотографии, смеялись. Я давно так громко и с удовольствием не смеялась. На одной из фотографий мы были втроём: два Валеры и я. Хорошо помню тот день. Ребята собирались на свой выпускной вечер и всё никак не могли правильно завязать галстуки. Мы дурачились, завязывали их на манер пионерских, кто-то пытался соорудить вместо классического узла морской, кто-то решил повязать шейный платок, как у Пресли. В результате я соорудила две симпатичные бабочки из своих чёрных атласных лент. Кто-то из ребят нас тогда и сфотографировал…

…Валера пошёл меня провожать. Мы стояли на автобусной остановке и долго целовались, как школьники, не обращая внимания ни на людей вокруг нас, ни на пропущенные автобусы. Он что-то шептал мне на ухо, а я слышала лишь мелодию нашего первого танго, тот самый «Маленький цветок» и громкий стук его сердца.

С Татьяной мы больше не встречалась, а с Валерой иногда перезванивались, ходили в кафе или просто гуляли по нашим любимым московским улицам. Встречи были нечастые и недолгие, разговоров о близости не было: он ничего не предлагал, а я, наверное, ничего от него и не ждала. Память о муже, забота о дочери, постоянные мысли о возможности где-нибудь подработать не давали повода переключиться на что-то своё, личное…

В год, когда мне исполнилось пятьдесят пять, я вышла замуж за хорошего, достойного человека. Подруги-учительницы смеялись: «Девиз педагога: замуж и на пенсию – в один день!» С работы уволилась, сидела дома, пекла пироги, занималась внуками. Вела почти светскую жизнь: вернисажи, консерватория, театр. Летом – дача, зимой – бассейн, лыжи…

Пару лет назад одноклассники брата собрались отметить общий день рождения – всем уже стукнуло шестьдесят. Пришли не все: кого-то уже не было с нами, кто-то, чья жизнь не сложилась, прийти не захотел, кто-то не смог выбраться по разным причинам. Но все были рады встрече и с удовольствием общались. В ресторане было тепло и уютно, официанты двигались и переговаривались незаметно, не раздражая и не мешая нам вспоминать. Тихо играла музыка, звучали современные мелодии; многие из нас по-новому узнавали друг друга. «Девчонки» сплетничали. Валеры не было. А мне так хотелось его увидеть!

Собираясь, я захватила с собой диск со шлягерами шестидесятых годов. Слушая старые мелодии, мы будто погружались в наши школьные годы, удивляясь так быстро промелькнувшей юности. Жизни. В самый разгар застолья появился Валерий. Один. Без Татьяны. Увидел меня, обрадовался, сел рядом. Долго молчал, потом быстро-быстро стал о чём-то говорить, похоже, сам плохо понимая, о чём.
 
Фокстрот сменялся вальсом, вальс – твистом. Друзья, вспоминая давно забытые движения, с удовольствием танцевали, а Валера всё пытался мне что-то объяснить, о чём-то рассказать, поделиться. Вдруг мы услышали знакомую мелодию.
 
- Помнишь? – выдохнул Валера, – «Маленький цветок», наше танго, пойдём, потанцуем.

Он взял меня за руку и вывел на середину зала. Как тогда, много лет назад, он обнимал меня, касался губами моих волос, и я слышала громкий стук его сердца, но ничего не шевельнулось во мне, ничто не напомнило того чистого и светлого чувства, которое я когда-то испытала.  Мелодия ещё звучала, когда Валера громко, обращаясь ко всем, сказал:

 - Какой же я был дурак, ведь говорила мне мать: «Женись на Маринке, женись…»

Он обречённо махнул рукой и вернулся к столу. За весь вечер ко мне он больше ни разу не подошел…

…Прошлым дождливым летом я отдыхала с мужем и внучкой на море. Мы сидели в открытом кафе и наслаждались вечерней прохладой. Зазвонил мобильник. Я услышала взволнованный, почти забытый голос Татьяны. Она, захлёбываясь слезами, что-то кричала в трубку. За несвязными, грубыми фразами я различила только одну: Валеры больше нет. Позвонил брат. Он рассказал, как умер его друг. Тихо, за письменным столом, разбирая старые фотографии.

- Тромб, – сказали врачи.

Когда Татьяна попыталась приподнять его голову, то увидела лежащую на столе маленькую пожелтевшую фотографию. Оба Валеры и я, примеряющая им выкроенные из моих чёрных атласных лент бабочки…
               
                ***
               
Иногда я звоню Татьяне, зову в кино или на выставку. Она быстро устаёт и, сославшись на дела, уходит домой, а я смотрю ей вслед и с грустью вспоминаю её мужа. Наши встречи, дружбу. Любила ли я Валеру? Не знаю. Наверное, нет. Скорее всего, это была лишь детская привязанность, ожидание взрослой счастливой жизни...

Но почему же, когда я слышу щемящие звуки любимого танго, на моих глазах наворачиваются слёзы?