Амфибия Ивановна. Глава 8 Заключительная

            
    Я теперь часто ездила к Аме. Ноябрь месяц. Дачный сезон давно окончился. Мне скучно. Я не переношу одиночества. На меня сразу наваливается депрессия. Но теперь у меня есть Ама – родная душа. Отдушина. Мы много говорим о политике, о возможном и невозможном будущем страны. Но, почему-то, не вспоминаем ничего о прошлом.

   Узнала я лишь вскользь, что Костя умер. Где, когда, от чего? Расспрашивать не стала.
Хотелось бы узнать и про Малыша. Сколько он прожил? Занималась ли она с ним, или он так и выл до конца своих дней? Собираясь к Аме, я решила попробовать в этот раз что-нибудь новенькое выведать о её жизни за этот период.

   На всякий случай нашла несколько фотографий из нашей молодости. Посмотрим, как сложится разговор. Может, пригодятся. Как и договаривались, перед выходом я должна ей позвонить, чтоб она не хрипела мужским голосом, зная, что через полтора часа я буду у неё.

   Я набрала телефон. Ответил молодой незнакомый голос.
  - Ой, извините, я, видимо, не туда попала.
  - Это – тётя Лариса? – спросил голос? -  Туда, туда попали. Приезжайте, я вас жду.
  - Простите, с кем имею честь разговаривать? -  Но, трубку уже положили.
    Мне стало тревожно на душе. Почему чужие у неё в квартире? А где сама Ама? Что толку гадать на кофейной гуще. Надо ехать. Что-то стряслось с моей Амой. Беда какая-то! Долго не было автобуса. Потом пришлось ждать электричку. «Да, что же это за день такой?» Ну, наконец, села в метро, взяла, как обычно, книгу. Что-то не читается.

    Что-то и метро идёт сегодня медленнее обычного. Ну, вот и Новочеркасская. Оказалось, что я потратила времени примерно столько же, сколько всегда. Опоздала всего на пять – семь минут. Ну, это я наверстаю при ходьбе.  Я вышла на площадь и помчалась, что было сил.
    Дверь мне открыла девушка. Крепко сложённая, лицо приятное, голос звонкий. Дитя природы. Не городская. Если и городская, то явно с периферии.
   - Здравствуйте, тётя Лариса! Ничего, что я вас так называю. Так тётя Нина вас называла. Проходите. Мы с тётей  Катей ждём вас.

   - А Нина где? Что с ней? – пауза. – Жива? – чуть слышно спросила я.
   - Жива, жива. Она в больнице. Ей вчера вечером стало плохо, и мы вызвали скорую. А скорая увезла её в больницу.
   - Я вы, кто?
   - Я – Лида. Внучатная племянница тети Нины. Моя мама её племянница. А я - её дочь. Вот.  У Матрены Антоновны была сестра, двоюродная. Так это – моя бабушка. Вы знакомы с тётей Катей?

   - Понаслышке. От Нины. Здравствуйте. Рада знакомству.
   - Я тоже рада. Много о вас от Нины Ивановны слышала.
   - Так, все с дороги, будем пить чай. Тётя Нина никак не хотела пить чай. Говорит: «Если пить, то только водку». Она весёлая. Шутница. Мы с ней сразу подружились. Мама к ней каждый год приезжала. Иногда и я с ней. Они с мамой решили квартиру переоформить на меня. Через дарственную, чтоб постороннему не досталась. В прошлом месяце она вызвала маму, и они всё сделали. Теперь после смерти тёти Нины я буду наследницей этой квартиры. Тетя Нина такая добрая.
 
   Мы переглянулись с Катей. Как-то неприятно поразили нас слова Лиды, её беспардонность.  Её высказывание о смерти Нины, нас просто покоробило.
   - Ой! Что я говорю, спохватилась Лида. Нет, нет, пусть живёт долго тётя Нина. Мы ведь будем теперь жить с ней вместе. Она старенькая, ей тяжело одной. Она не хотела, чтоб за ней ухаживали посторонние.
   - Да мы что-то не замечали, чтоб ей было очень трудно, - сказала Надя. - Она вот ещё и озеленением занимается.

  - Да, да, - вступила я. - Она планировала весной делать обрезку кустов, велела мне обязательно приехать помочь ей и заодно поучиться. Умирать в её планы не входило. Наоборот, она, наконец, решила поправить своё здоровье. Проделала сеанс иглоукалывания. Собиралась через три месяца повторить. Договорилась в поликлинике, чтоб ей провели курс капельниц на дому.

   - А вчера она велела вам, тётя Лариса, отдать замазку для кустов и, главное – четыре доски, что лежат под кроватью за шкафом. Это доски от корабля. Борт  корабля из них делают. Они очень прочные, так как склеены из многих пород деревьев, пропитанных особым составом. Им не страшен ни пожар, ни влага. Она из таких досок огородила детскую площадку, песочницу. Сама сделала скамейку, на которой теперь бомжи и алкоголики ночуют. Мне бы хотелось, чтоб вы их побыстрее забрали. Хочу расчистить зашкафное пространство -  это теперь моё место жительства. Хотела выбросить чемодан с какими-то галстуками, так тётя Нина заартачилась. «Вот умру, тогда и выкинешь». Я ей даже деньги предлагала. Какой там! И зачем они ей? Как мне спать в такой грязи? Мне воздух нужен.

   - Дорогая Лида! Не рановато ли вы стали хозяйничать?  - начала Катя. - Придётся набраться терпения. Даже после смерти сорок дней ничего не выбрасывают. Поняла, девонька? Не трогай ничего. Воздух ей нужен.
  - Тёть Катя, да я не буду ничего выбрасывать. Тётя Нина будет теперь спать в комнате на диване. Я туда в ящик попробую чемодан засунуть.  Мне надо навести порядок. Мой жених должен приехать. Пока найдёт работу с жильем, ему придётся здесь пожить. Если работа будет с приличным заработком, то он снимать квартиру будет. Надо здесь максимально всё вычистить. Стыдно будет перед женихом.
  Мы переглянулись с Катей. Да, девушка крепкий орешек. Характерец - будь здоров! По теперешним временам такой и нужен.            



  А Лида продолжала говорить. Говорила весьма обстоятельно. За те двадцать дней, что она прожила у Амы, ей удалось найти приличную работу. Ей повезло; она случайно познакомилась и как-то сразу подружилась с девочкой, которая и помогла ей с устройством на работу. Теперь у неё приличный оклад. Есть возможность поступить учиться на вечернее отделение. В Питере Лида уже ориентируется лучше старожил. Уже взяла в руки властолюбивую и самолюбивую Нину.

  - Знаете, - говорила Лида.- Я займусь здоровьем тёти Нины. Она уже курит только в ванной у колонки или на кухне при открытой форточке. Она меня очень любит, как и я - её. Она меня слушается. Обещала не пить. И, знаете? Уже две недели ни капли в рот не взяла. Заставляю её есть супы. Пока не хочет, а вот мои борщи ей очень понравились. Она охотно съедает почти половину тарелки. Больше пока не может. За эти годы желудок ссохся. Ничего, растянем желудок. Только, чтоб она сейчас выздоровела.

   - Так, что с ней стряслось?
   - Да, врачи пока сами не разобрались, потому и увезли. Приступ какой-то, очень болезненный. Она же терпеливая, а тут терпеть не могла. Живот прихватило.
   Мы с Катей переглянулись.
    - Знаете, Лида. Вы зря так рьяно взялись за Нину. Скорее, у неё ОРЗ, а это очень опасно.
    - Какое ОРЗ? Она не чихала и не кашляла. Никакой простуды не было.
    - Это другое ОРЗ – очень резко завязала. Хроническим алкоголикам нельзя так резко бросать пить. А на что она ещё жаловалась?

    - Да, жаловалась, что мочи нет. Как-то сразу перестала ходить в туалет. Забеспокоилась. Я ей говорила, что ей надо жидкости попить, она же совсем ничего не пьёт: ни чай, ни кофе. Я ей компот сварила, но она и от него отказалась. Ну, всё, мне надо бежать в больницу. Тихий час кончается. Не знаю, что ей понести. Тётя Лариса, вы не сможете завтра забрать доски?
   Я пообещала. И мы с Катей вышли на улицу. Оказалось, она живёт за площадью, так что нам было по пути.

  - Резвая девушка. – сказала Катя. – Как бы она не угробила Нину. От большого старания. Я на днях была у Нины. Она была в полном порядке, хотя на малое количество мочи жаловалась. У неё был приступ, связанный с обезвоживанием организма. Я так думаю, а вы?
   - И я об этом подумала. Она выпивала две бутылки водки в день. Это – 600 грамм воды. Да в пельмешках примерно столько, сколько в борще. Значит, она перестала потреблять в день 600 грамм воды. То есть ни грамма никакой жидкости. Откуда же браться моче?

  - Я завтра попробую поговорить с врачами, - пообещала Катя. Да, надо выяснить, в больнице она пьёт что-нибудь? Придётся врачам сказать о её дурной привычке.
   На том мы с Катей и разошлись.
  На другой день я вооружилась ножовкой, рулеткой, верёвками и тележкой и отправилась за досками. В метро я посмотрела, какая длина разрешена для провоза и пошла к дому Амы. Лида уже вовсю развернулась с  уборкой.

 - Тётя Нина вернётся, а у нас светло, чистенько. Ей будет приятно. Она говорила, что давно собиралась сделать ремонт. Даже одну стену покрасила масляной краской, но цвет оказался грязно синий. Она расстроилась и всё отложила. Я повесила на стенку её ковёр и, смотрите, вроде бы лучше стало. Потом сдеру всю краску, и подготовлю стены под обои. Ну, как?
 
  - Не знаю, моя девочка. Но как-то при живой хозяйке хозяйничать, в нашем поколении не принято. Нина чужого своеволия раньше не допускала. Ну ладно, займёмся досками.
   Доски оказались тяжеленными. Сразу четыре мне не уволочь. Но  Лида настояла на своём. Сказала, что она до метро довезёт, там найдёт какого-нибудь паренька, чтоб помог втолкнуть их в вагон. А дальше мир не без добрых людей, помогут. Такая настойчивость меня обезоружила. И я пошла у неё на поводу.

   Мы замерили доски. Длина два с половиной метра. А пропускают длинномерную кладь два м и тридцать см. Надо по двадцать см отпиливать. Жалко было портить доски, а тут ещё Лида убеждает, что можно будет милиционера уговорить. У! Какая самоуверенность! Позавидуешь. Я начала не торопясь отпиливать. Лида стала мне помогать. Я сложила отпиленные кусочки и ножовку в рюкзак, привязала доски к тележке и мы покатили.
   Метро далековато. Спустились. Лида пошла с моими документами к кассе, чтоб взять бесплатный билет. Её обругали, но, разобравшись с билетом, стали придираться к багажу.
   
Я к милиционеру, который мне растолковывал всё, что начертано на стене. С ним мы измеряли образец, к которому нужно прикладывать длинномерный багаж.
  Он говорит:
  -Я слежу за пассажирами прибывающими, а тот – показывает на милиционера у касс -
 за идущими на посадку. Мне нельзя отлучаться - постарайтесь разобраться сами.
   Тут включается Лида:
   - Значит, по ту сторону – советская власть, своя конституция, а по эту – уже капиталистическая? Входят в метро по одним законам, а выходят – по другим? Так? А администратора по какую сторону искать? Как мне с ним связаться?
   Она решительно отправилась к кассам, ворча: «Разберёмся, сами разберёмся. Тётя Лариса, дайте документы!» Первый милиционер что-то сказал смотрительнице и подошёл к нам. Я, ссылаясь на него, говорила, как мы измеряли  образец, показала обрезки досок, ножовку.

   Вот от касс отделилась Лиза, победно машет мне билетом на багаж. Вдруг ко мне подбегает паренёк: «Бабушка, бабушка, что ты возишься? Я тебя жду, жду» - торопливо восклицает он. Хватает тележку, протаскивает её через турникет и меня вместе с ней. Секунда, и мы на эскалаторе. Видим, как Лида машет бумажкой перед носом смотрительницы. И вот билет пошёл к нам по рукам пассажиров.
  - Деятельная у вас внучка, мне бы такую девушку. Есть у неё парень?
  - Не парень, а жених! Скоро должен приехать.

  - Жаль, повезло парню. Будет жить как за каменной стеной. Осторожно, приехали!
  Он прошёл к началу поезда, где совсем не было народа. Вот и поезд. Он ловко втолкнул мою громоздкую тележку в вагон, и мы поехали. Парень оказался разговорчивый, весёлый и, как оказалось, ответственный. Мы болтали о нём, о Лиде, обо мне.
   - Так, а куда вы едете? До Пушкинской? А я раньше выхожу. Не переживайте: Я обещал вашей внучке, что доставлю до места в лучшем виде, значит – доставлю. - И он пошёл по вагону.
 
   Смотрю, идёт с каким-то пареньком.
  - Бабушка, ничего, что я вас так называю? Мы болтали, болтали, да так и не познакомились. Передаю вас из рук в руки этому молодому человеку. Он всё сделает в лучшем виде. Правда, друг?
    «Друг» заулыбался, закивал головой. Паренёк похлопал его по плечу и вышел. Следующая остановка наша. Молодой человек оказался не так ловок как прежний. Да ещё народу полным полно. Но нас вытолкали нормально.
   - Идёмте. Я понял: вам на электричку? Мне - тоже.
 
   Электричка уже стояла, надо было торопиться.
    - Так, вперёд! Возьмём билеты в электричке. - И мы втиснулись во второй вагон. – Здесь мотор не тарахтит, - объяснил молодой человек. – А куда вам ехать?
   Узнав, что я еду до Павловска, он расстроился, так как ему – до Детского Села. Выходить на остановку раньше. Следующая его остановка, а молодых людей в вагоне нет. Парень пошёл в другой вагон. Я начала волноваться: « Кто бы мне выставил мою телегу?»
   О! Господи, идёт мой попутчик, ведёт очередного молодого человека. Что-то бурно ему объясняет. Поезд остановился, парень похлопал по плечу нового помощника, выскочил, помахал мне рукой и …послал воздушный поцелуй.
   «Вот, оказывается, какая у нас молодёжь! Замечательная молодёжь! А мы гундим, да гундим: недовольные всем, - думала я. – И как это Лиде удалось так организовать всё? Чудеса!»

 А, тем временем мы подъехали к Павловску. Выгрузили телегу.
   - Куда вам дальше? Я обещал вас доставить до места, а куда именно, не спросил. Так, куда? – говорил молодой человек, пока мы спускались вниз. – На автобус? 379-ый? Ой-ой, надо поторопиться. Он редко ходит, а мне ждать некогда. И зачем вам эти доски? Корабельные? То-то я думаю: такие тонкие, а тяжёлые. Как вы их от автобуса потащите?
   Мы поднялись на площадь. Автобус стоял, как будто дожидаясь нас. Водитель предусмотрительно открыл заднюю дверь. Он – наш, дачный. Каждый день возит дачников с какими-нибудь тяжестями. Не следует требованиям, изложенным в правилах.

Жизнь трудная стала. Промышляют все дачники, где и как могут. Он не придирается ни к кому, не то, что наш коммунаровский водитель. Злыдень.
    Паренёк втащил мою телегу в автобус частями. Пришлось отвязать доски и уложить их на пол. Молодой человек слёзно обратился к народу, прося, что помогли  «бабушке выгрузиться». Кто-то сказал: «поможем, поможем», кто-то покивал головой. Паренёк помахал мне и побежал по своим делам.

   Подъезжая к кольцу, я обнаружила, что в автобусе остались всего две пожилые дачницы. Водитель вышел из автобуса. «Ну, что ж, придётся вам помочь! Время есть». И он выгрузил мои ценные доски, помог мне их уложить на телегу и привязать. «Как же вы потащите?» «Как бурлаки, - говорю я.- Доски, знаете, какие ценные? Корабельные! Им сносу не будет!»
   Я разделила доски по две, встала между ними, как лошадь промеж оглоблей, привязала к груди и …пошла. Сначала было очень тяжело, дорога ведёт немного вверх. Водитель кричит: «Не идите по тропе, лучше – по дороге. Дольше, но, может, кто-то будет с багажником, поможет!»   «Спасибо!» - кричу я, не оборачиваясь, и тяну свою лямку.

   Потихоньку, начала втягиваться, входить в ритм. Начала мысленно напевать: «Нам песня строить и жить помогает»…; «С песней весело шагать по просторам…»; «Эх, дороги, пыль да туман…». Останавливаться стала всё чаще. Плечи, на которых лежат доски уже не выдерживают. Болят, гудят. Взяла «оглобли под мышки. Выскальзывают.
   Связала, подсунула верёвки под грудь и на шею. Потащила. Машины едут, притормаживают. Кто-то выглянет в окно. Но никто не останавливается, не предлагает помощь. Тащусь уже минут сорок. Нет, наверно больше. Вот и шлагбаум – поворот на наши дачи. Теперь уж точно, на помощь не рассчитывать.

   Зато, здесь на каждом перекрёстке на поворотах бетонные бордюры. Можно посидеть и отдохнуть. Вот только всё время распоясываться, «запоясываться» - муторно. Придумала, как можно просто пролезать между верёвок. Теперь я шла от перекрёстка до перекрёстка. Я уже не пела, а всё думала: и зачем мне эти доски?
    «Да, нет же! Нужны. Ведь я же строюсь. Если купить новые, то и деньги придётся тратить и тащить так же. Надо было две доски снять и спрятать в траве, а потом придти за ними. Да? Я прятала картошку и где она? Добрые люди съели. А бочку? Нет, такими досками рисковать нельзя. Да и это подло по отношению к ребятам, так заботливо передававшим меня с рук на руки. И что это Лида такого сказала парню?»

   Вот и моя улочка – десятая линия! Вот и домик. Ужас, какой крохотный! Я разгрузила тележку, внесла ценные доски в домик. Расслабляться нельзя: мне ещё в Коммунар возвращаться. Лида будет звонить (мобильников ещё не было). Тут меня позвали соседи на чай.
   Ой! Как здорово! Оказывается, я очень хочу чаю. Самой-то надо печурку разжигать. На кирпичиках чайник кипятить. Соседи у меня замечательные! Сочувствуют, помогают.

   «Так, кушайте бутерброд, ешьте. Саша вас до автобуса подбросит. Отдохните. Расскажите, что там у вас стряслось. Что за доски вы тащили?»  Я рассказала про Нину, про Лиду. Они старались меня успокоить, что «всё обойдётся». Саша довёз меня до Павловска, так как иначе мне пришлось бы ждать автобус.
   Поздно вечером позвонила Лида.
  - Я была у тёти Нины. Ей немного лучше. После обеда даже не рвало. Её только волнует, что нет мочи. Но теперь она успокоилась: ей прописали мочегонные таблетки.

  - Господи! Выдохнула я. Почему вы мне сразу не позвонили. Надо срочно сказать врачам и том, что и сколько она пила. Что она просто не пьёт жидкости. У неё обезвоживание! Пропала моя Ама! Амочка моя! – Я заплакала.
   - Я не поняла, что вы сказали? Кто пропал?
   - Я сказала: «Пропала моя Амочка». Я так в детстве её называла. Пропала наша Ниночка! Всё! Больше, я её никогда не увижу!
 
   Слёзы душили меня. Как я себя казнила, что не приезжала так долго. Всё в Луге перерабатывала яблоки, да ягоды для мужа и свекрови, то есть для её младшей дочери. Если бы я раньше познакомилась с Лидой, её планами, Нина была бы жива. Я мысленно уже похоронила её. «Нет мне прощения. Я виновата в её смерти», - всё это пронеслось смерчем в моей голове. Что-то я, видимо, сказала вслух.
   - Тётя Лариса, - услышала я голос Лиды. В голосе уже звучала тревога. – Тётя Лариса. Нина Ивановна же ещё жива. Может, ещё всё обойдётся!?
   - Ладно, попробую позвонить Кате. Держи меня в курсе.
   Я позвонила Кате. Плача, рассказала, что Нине прописали мочегонные таблетки. Она ведь всегда скрупулёзно выпивала всё, что ей прописывали. Она пару раз лежала в больнице, и никто не предполагал, что она любитель водки. Интеллигентная, симпатичная старушка, начитанная, образованная, приветливая. Вот только курила много.

   То есть от водки она, оказывается, могла совершенно спокойно отказаться. Вот и отказалась в угоду приезжей девчушки. И поплатилась за это жизнью. Катя тоже начала меня успокаивать, обещала утром же пойти в больницу, которая к счастью располагалась недалеко от её дома. Расскажет врачам ситуацию, и запретит Нине пить эти таблетки. Попробует убедить её срочно пить чай, компот, воду.
   Я еле дожила до полудня. Не выдержала, позвонила Кате. Нет, она ещё к Нине не ходила. Вечером явилась её дочь с новым хахалем. Пьяные вдрызг. Начали ругаться между собой. Дело чуть не дошло до мордобоя. Дебоширили всю ночь. Теперь вот она их выставила, наводит порядок. Скоро пойдёт к Нине. У меня оборвалась последняя ниточка надежды. Я положила трубку, выпила корвалолу и легла в надежде, что удастся подремать.

    Но не лежалось. Я встала, нашла фотокарточки. Мне мама на окончание десятилетки подарила фотоаппарат «Смена». Дешёвенький, простенький в пользовании. Я щёлкала всё и всех подряд. Потом мы с Ёсиком, моим школьным другом и соседом, проявляли плёнки, печатали. Жаль, что с переездами многое потерялось. А, возможно, лежит ещё что-то в Луге на чердаке в какой-нибудь картонной коробке.
    Но я туда больше ни ногой. Необходимый минимум собственных вещей мне удалось у сестры мужа отвоевать, и за то спасибо Богу.  Так что мало фотографий нашла. Вот мы с Амой. Она в кителе – морячка. А вот она с моей мамой. Вот - с Ёсиком и его братом Лёнчиком. А вот она рядом с ишачком. Весёлая. Это мы в Ботанический сад ходили.

   А вот мы втроём: я, Матрёна Антоновна и Ама. Все радостные. Это всё весной 1951 года, сразу после окончания школы. Я ещё не знала и не могла предположить, что буду учиться в Ленинграде и ездить в гости к Аме, которая уйдёт с корабля, и тоже будет жить  в этом чудесном городе.
   А потом мы с ней надолго расстанемся, чтоб теперь вновь обрести друг друга и…потерять.  Так я лежала и размышляла. Вдруг, меня осенила мысль: «Что же это я лежу? Надо скорее собраться, позвонить Кате, чтоб она через час с небольшим встречала меня у метро. Пойдём вместе к Аме. Может, хоть проститься успеем. А может и спасти удастся».
 
    Я стала судорожно собираться. Надо не забыть, по дороге купить бананы – она их очень любила. Завернула в чистый лист бумаги фотографии, огляделась вокруг. Что-то ещё надо было сделать? Что? Ах, да! Позвонить Кате. И тут зазвонил телефон.
   - Тётя Лариса, тётя Нина умерла. ….. Вы меня слышите? Тёть Лариса!
   У меня всё во рту слиплось. Не могу разжать рот. А Лида всё спрашивает и спрашивает. Наконец, я разжала губы. «Да, слышу, - прохрипела я».

   - Тёть Лариса, сейчас мы пойдём с подругой оформлять разные бумаги, я город ещё плохо знаю, так она взялась мне помочь. Слышите? Завтра вечером не уходите из дома, я вам позвоню, когда и где похороны и так далее. Хорошо?
   «Хорошо, хорошо. Пусто, пусто. Я потеряла единственно близкого человека. Опять – одиночество! У мужа своя семья: мама, сёстры, племянницы. У сыновей свои семьи. Им некогда навестить меня, даже позвонить. У друзей свои семьи. Собираемся только по большим праздникам. Единственный человек, который был всегда мне рад, у которого для меня всегда находилось время – это была Ама. Теперь её нет. Теперь я - горькая сирота».

  Я лежала в одежде. Не хотелось шевелиться. Не хотелось плакать. Не хотелось жить. Я теперь никому не нужна. И я, я виновата в её смерти. Я не понимала, почему, но была уверена в своей виновности. Было очень тяжело на душе. Незаметно, я заснула.
  Проснулась и не сразу сообразила, почему на мне тёплые штаны, куртка, сапоги. Рядом меховая шапка – подарок бывшей хозяйки этой квартиры. Да, на улице снег, мороз! 30-е ноября! Да, вчера умерла моя Ама. Я встала, разделась и легла снова. Во рту горечь и сухость.
 
   Пришлось встать и согреть чай. Я заварила зелёный чай в чайничке, подаренном мне накануне. Почему она его подарила? Возможно, она предчувствовала, что жить ей осталось немного? Вот и Лиду вызвала. И что-то очень легко отказалась от привычки пить водку. Всё это казалось мне очень странным.
   Заснула я лишь под утро. Потом весь день провалялась в постели. Депрессия навалилась. Вечером позвонила Лида. Деятельная Лида уже всё оформила. Она сообщила, что в час дня в часовне при крематории отпевание, потом дальнейшая процедура. Она ждёт всех у тёти Нины к одиннадцати часам утра. Будет машина.
   - Какое отпевание, Лида? Она была атеистка. Ни в какого Бога не верила, как и её родители. Она же не крещёная!

   - Да? Я не подумала. Ладно, разберусь.
   Я всю ночь возилась. Напекла хворосту. Ама очень любила мамины «хрустики». Как-то я привезла целый пакет хворосту, так она всё время ими хрустела, пока не сгрызла все. И, кстати, чаю тогда выпила два стакана. Напекла слоёных пирожков с мясом для поминального стола. Неизвестно же, приготовит ли что-нибудь Лида: у неё и без того хлопот много.

   К половине одиннадцатого я была на месте. Лиды не было. Катя тоже уже пришла. Она испекла любимый Нинин пирог с яблоками. С ним тоже Нина пила чай, когда они встречались с Катей. Лида навела чистоту (какая молодец, когда всё успела?), накрыла стол для поминок. Колбасы нарезала, сыру, рыбных консервов, овощей.
   Отварила картошку для салата. И начистила для варки. Одна соседка предложила остаться: приготовить салат и отварить картошки к нашему возвращению.  Ну, что же, всё путём. Пришла машина с Лидой. С нами поехали еще две соседки, её бывшие сотрудницы. Остальные проводили нас и обещали придти на поминки.

   Лида мне тихо говорит. «Вчера я съездила к батюшке, объяснила ему ситуацию. Сказала, что, оказывается моя тётя не крещёная. Можно ли заочно окрестить?  Он сказал, что можно. Я заплатила, он прочитал молитвы, дал мне воды и велел обмыть ей лицо, шею, руки. Побрызгать на голову. Я съездила в морг, отдала водичку служащим и велела ею помыть, как сказал батюшка. Думаю, что они так и сделали. Им всё равно, чем её обмывать».

   Ну, ладно, что сделано, то сделано. Вот и крематорий. Всё готово. В часовню или это- церквушка пригласили нас и ещё одно семейство. Отпели, как положено. Только я не могла оторвать глаз от Нины. Обычно, я на покойников стараюсь не смотреть – снятся потом.
    А тут меня как загипнотизировало её лицо. Чем же? Чем? Я не сразу поняла. У всех умерших лица какие-то успокоившиеся, умиротворённые. У Нины на лице застыло страдание. Или недовольство. Нина сильно похудела. Личико стало маленькое. Но какое-то живое. Казалось, сейчас откроет глаза и скажет: «Что это за балаган!? К чёрту ваше отпевание!»

    Или – это не недовольство? Просто она ушла из жизни с болью, которую почему-то не купировали. Почему? Почему ей не помогли? Это - не гуманно! Такое впечатление, что ей и сейчас больно. Для меня прощание было очень тяжёлым. Мне казалось, это потому, что я не разгадала выражение её лица.

   А ещё меня мучил вопрос: «Что же это за время такое? Деньги! Деньги даже церковь испортили. Чтобы заработать, они некрещёных отпевают. Покойников стали крестить — чушь какая-то! А, может, Лида меня обманула, чтоб успокоить? А обман священников — это грех или нет? Сказала ли Лида правду священнику? Тогда он согрешил ради денег, не захотел их возвращать».
 
 Я снова вернулась мыслью к Аме. «Прощай, прощай, моя дорогая! В моей памяти ты будешь до конца моих дней. Почему так жестоко устроен мир? «Что имеем, не храним, потерявши - плачем». Всё. Пошли в крематорий. Попрощались, посмотрели, как спустили её вниз, в печь. Неприятная процедура. На память приходят концлагеря.

    На улице мороз. Лида решила сэкономить: у неё пока с деньгами туговато. И мы ехали назад на общественном транспорте. Этого Катя не выдержала и отчитала Лиду.
  - Что ж это ты так разъэкономилась? Квартира в Ленинграде тебе досталась даром. Ты даже поухаживать за Ниной Ивановной не успела. Деньги, что на книжке через полгода получишь. Не заработанные. Даже бОльшую часть денег, потраченных на похороны, тебе вернут, а ты копейки для старых людей пожалела.

   Катя остановила такси, усадила нас, заплатила за всех, категорически отказавшись от денег Лиды. Лида с подругой поехала следом.
  «Может быть, у Нади сейчас просто нет денег: ведт она получит Нинины только через полгода. Зарплату тоже надо ещё заработать. Может, зря её Катя обидела?» - думала я.
    Дома нас ждал накрытый стол. Соседка постаралась. Соседи, тоже пришли, как обещали. Только все уселись, она достала из-под подушек горячую картошку. Настроение сразу поднялось.
 
   Выпили за Нину. Пожилым людям много не надо. Сразу разговорились. Стали вспоминать разные случаи. Вспомнили и Малыша.
  - Хороший был пёс. Безвредный. И чего мы роптали?
  - Из вредности. Ведь, его вой мешал только Раисе Петровне, да Ирине, что жили в этом
 в подъезде. Остальные – работали. А, когда приходили, он уж успокаивался. Жаль пса: рано умер.
  - Так сколько он прожил?
  - Лет семь или восемь. У меня вот уже пятнадцать лет старичок живёт.
  - Да, и Нину жалко было, как Малыш умер, и собаку. Как он Нину любил. Среди людей такая любовь – редкость.
  - Нина пыталась его спасти. Сначала задние ноги у него отказали. Потом он есть отказался. Нина выйдет, бывало, сядет на скамеечку и заплачет. А ведь всегда весёлая была. Приветливая.

   - Она поначалу думала, что Малыша кто-то из соседей отравил. Но я объяснила, что у нас не такие уж живодёры живут. Да и за столько лет все давно привыкли к его вою. Как он умер, так как-то скучно стало: чего-то не стало хватать. И потом: как его отравишь? Окно всегда закрыто, а на прогулку она его одного никогда не выпускала.
  - Да-а-а! Жаль, жаль было Нину Ивановну. На такси повезла к ветеринару. Пёс тяжёлый. Она ради него денег не жалела. Врач сказал, что у него больная печень. У людей цирроз почти не излечим.

  - Да, как она его любила! Сама ему могилку копала. Могильщик запротестовал: заработок отбивает, так она ему всё оплатила. Могилку вырыла, как хотела. Подобие гроба сколотила.
  - Да. С завода старые корабельные доски притащила. Из них и сколотила. Говорила, будет лежать в этом гробике сто лет. Вот тогда-то она пить и начала.
  - А вы видели её пьяной? Нет. Никто не видел, даже Юрка. Он ей приносил по три- четыре булки, когда на улице гололёд. Ноги у неё стали отказывать. Она ему одну бутылку за труды давала. Авоську, полную пустых бутылок вынесет, она ему на бутылку денег отваливала.

    - Так вот и он её пьяной не видел. Очень переживала Нина. А потом, как выздоровела. Стала озеленением заниматься.
   - Да, она как-то нашла книги по растениеводству, - вступила в разговор Катя. – По этой книге она выращивала разные кусты, цветы на могиле матери. Теперь вот занялась озеленением вашего двора.

   - Да, интересный она была человек. Не ценили. А думаем, что мы – хорошие, добрые. А доброй-то и хорошей из всего дома была только Нина Ивановна. На свои деньги накупила инструмента: лопаты, грабли, топор, секаторы разные. Шланг длиннющий. А мы ведь и не чухнулись ей помочь.
  Я обратила внимание, что Лида вышла из-за стола.
  - Потом стала притаскивать кусты, саженцы деревьев, - продолжали вспоминать женщины. – Да, всё какие-то особенные. Копала, сажала, поливала. Бывало, положит шланг и сядет отдыхать на скамеечку, что сама и сделала.  С каждым, кто проходит мимо, поздоровается, да всё с улыбкой. Спросит, как мама или ребёнок. И откуда она про всех знала?

   - А как весна! У нас под окнами такой запах! У! Зацветает табак. Как он пахнет! Дураки! Всё как-то сторонились её – пьющая! А пьяной-то никто и не видел.
  - А у нас под окном жасмин! Вот запах, так запах! Надо бы весной сговориться, да постараться сохранить её посадки. В память о нашей соседке. Она ведь о нас пеклась: чтоб нам жилось красиво, чтоб спалось приятно.
  - Пока всё будет расти да цвести, будете вспоминать Нину. А как посохнет, так и забудете – говорит Катя.

   Тут появилась Лида с садовым инструментом.
  - Вот. Разбирайте. Зачем вам покупать? Теть Нине они больше не пригодятся, а у меня вся ванна завалена граблями, вилами. А скоро ко мне жених должен приехать.
   Мы с Катей переглянулись. Вот так девочка! Внученька! Молодец! Быстро сориентировалась, что можно очистить квартиру от лишнего, и таким образом, даже как бы обязать соседей весной что-то предпринять в части посадок. Действительно:не смогут сослаться на отсутствие лопаты или секатора. Умница!
 А она всё тарахтела и тарахтела.

   - У вас по одному инструменту будет. Это совсем не займёт много места. А, когда в одном месте вона сколько, то и в туалет не сходить. Была бы веранда – другое дело! Хотя нам с женихом некогда будет цветочками заниматься: и работа, и учёба!
   - Ладно, ладно, - успокоили её соседки. - Поставь в коридоре: будем уходить, прихватим.
   Я вытащила фотографии. Все с интересом смотрели, удивлялись, какая она была хорошенькая в молодости, удивились, как по сравнению с фотографиями, постарел Костя.

   На девять дней пришли только мы с Катей, да соседка-сотрудница, с которой Нина была довольно близка.
   Лида, помня, как её отчитала Надя, вызвала такси. Ехать до крематория далеко. Лиде уже выдали урну с прахом. Она купила место в стенке, и теперь мы искали его. Там целый город. Хоть у Лиды было все описано, начерчено, нашли мы Нинину урну не сразу. Около урны в маленькой вазочке стояли совсем свежие цветочки.
    Лида объяснила, что здесь есть такая услуга: за небольшую плату в журнале отмечают место, дату рождения и смерти. В обычные дни следят и постоянно подновляют букетики, а, когда соответствующие даты, то букеты кладут подороже. Мы положили свои цветочки и поехали домой.
 
   Оказалось, что от крематория до метро ходит специализированный рейсовый автобус. На нём мы доехали до метро. К Лиде не пошли. Нам показалось, что на столе ничего нет. Возможно, всё в холодильнике. Во всяком случае, Лида не настаивала. Мы разошлись по домам.
    Недавно, я перебирала фотографии и нашла, где мы с Амой, моей мамой, и Матреной Антоновной. И мне захотелось написать об этой интересной маленькой женщине с большой душой. Была ли она когда-то счастлива? Не знаю. А несчастна? Тоже не знаю.
 
   Знаю, что я её очень любила, и решила посвятить эту маленькую повесть самой удивительной женщине из тех, кого я знала. АМА! Дорогая моя Амфибия! Светлая тебе память!