Лебединая шейка

         Как быстро иногда пролетает жизнь, а молодость и того быстрее, и не важно, что для кого-то всё  начинается только после 50-ти, но, даже достигнув этого критического возраста и  оглядываясь назад, многим хочется выглядеть, почти, как раньше, к примеру,  не иметь на макушке лысину или лишнюю седину в висках,  и, чтобы наметившиеся морщинки около глаз и не только, даже, если они и  от бесконечного чувства юмора и безудержного смеха, выглядели несколько моложе, то есть хочется,  чего-то,  такого,  эдакого, напоминающего, наверное, гладкое  пасхальное яйцо. Да, и  какая разница, что мозг покрыт множеством извилин, напоминающих те самые возрастные бороздки,  правда,  не всегда свидетельствующие о наличии большого ума, но они-то скрыты  под черепной коробкой, поросшей уже белеющими волосами, и  их-то, как раз никто не видит, а значит и  не может с точной  достоверностью сказать: «Даааа, батенька,  постарел ты,  как-то».  Но не умер же...

И, потому,  глядя на экраны телевизоров   в знакомые и не очень  лица совершенно законсервированных  «звёзд», кому-то  очень  хочется хоть  в чём-то походить на них. Ну, если не  петь и танцевать точно так же, как они,  то хотя бы вести отсчёт своему внешнему виду  в обратном направлении, ориентируясь на своих кумиров.

      Вот и Рая, которой только-только слегка перевалило за сорок,  день за днём, долгими часами  тщательно изучала своё лицо, глядя  в маленькое  круглое  зеркальце. Пересчитывала, не важно, что на пальцах, появившиеся возрастные огрехи своей, как ей казалось, уже немолодой внешности.

То поднимала  в   удивлении кверху   свои брови, то опускала их снова вниз,  придерживая при этом пальцами, но  они от этого, почему-то  не фиксировались   на её  челе. И потому,   уже с горечью вспоминала и сетовала -  ну,  зачем же она в детстве, вот так же глядя на себя в зеркало, совершала подобные манипуляции,  но она же тогда напоминала себе героиню,  какого-то исторического костюмированного фильма, графиню Коссель,  выбрав  себе  в её лице    пример для подражания. Она такой себе нравилась!   Но теперь, когда она выросла,  от той кажущейся девочке Рае   тогда  красоты,  появилась другая маленькая прелестная вещица, которая её  несколько раздражала и больше она не казалась самой  себе графиней-аристократкой.

      Потому,  для начала выяснив и уже полностью убедившись,  что  с ней стало  всё плохо, повзрослевшая несостоявшаяся  графиня, теперь, как неваляшка, наклоняла  голову из стороны в сторону, всё пытаясь уловить  в себе ещё  какие-то появившиеся и  обещанные возрастом   изъяны.

И однажды, помимо морщинок на лбу, наконец,  увидела то, что так тщательно у себя искала. Шея! Её  шея... О, боже..!  При каких-то неудачных поворотах,   она не выглядела такой же  свежей, как прежде, и  совсем не важно,  этого сорокалетняя женщина даже не учитывала, что окружала  по обычаю спинные   позвонки  обыкновенная   человеческая кожа, а не материал,  как у гуттаперчевой  куклы.  И  этот факт тоже  заставлял её страшно нервничать. Она всё  больше проникалась мыслью, что молодость её   безвозвратно  покинула.

И Рая, всегда следящая за всякими косметологическими новинками, с головой окунулась в разные женские журналы, где с  жёлтых   страниц неслись в бесконечном количестве советы и рекомендации, как продлить то, что её  так  неожиданно и  так подло оставило.  Но надежда  вернуть утраченное, вовсе  покидать её  и   не собиралась,  поэтому стеклянная  полочка  в её  ванной комнате,  уже  почти прогибалась от множества баночек с кремами и мазями,  бутылочками с лосьонами и притирками, и весь этот арсенал, ко всему прочему ещё и  постоянно пополнялся, угрожая однажды рухнуть прямо  на ноги  страдалице,  и сделать из неё инвалида, усадив в кресло-каталку для поддержания уже другой части её  тела.

Тем не менее, не надо забывать, что маркетинг  -   дело суровое, а главное, дорогостоящее, и потому,   чем больше этих  пузырьков  и баночек появлялось в ванной комнате обеспокоенной своей внешностью  женщины, тем больше пустого  места обнаруживалось   на полках её  холодильника. Но Раю этот факт не  сильно    беспокоил. Наоборот,   она вместо того, чтобы расстраиваться, радовалась,  когда, желая, что-то поесть, не находила  ничего съестного в собственном доме, потому что   у неё теперь  появилась  ещё одна надежда -  сохранить, хотя бы  стройность своего ещё  почти девичьего  тела, раз    выглядеть, как резиновая, никогда не стареющая кукла её детства, пока не получается.   Да, собственно,   и не привыкать ей было к  голодному пайку, она и так в погоне за фигурой всю свою  жизнь сидела на каких-то новомодных диетах, выискивая из них,  что  пожёстче, чтобы уже  наверняка.  А  иначе говоря, просто ходила   эта дама  с  постоянно   пустым и громко урчащим желудком, который возмущался таким бесцеремонным к нему отношением.

И каждый раз,  заглядывая в зеркало с надеждой и ставшим уже для неё  риторическим  вопросом  «свет мой зеркальце,  скажи и всю правду расскажи...» она  ничего нового из него  не узнавала,  истина нагло  вещала о том, что абсолютно ничего не происходит...   Из того, что обещали замусоленные страницы журналов,  ничего не воплощалось в жизнь, ставшей для Раи убогой   реальностью, готовой вот-вот полностью отравить существование молодой вообще-то, ещё женщины.

 В общем, последний рывок в погоне за молодостью она   решила  уже осуществить,  прикупив,  опять-таки предлагаемый  маркетинговой рекламой, так называемый,  шеедержатель, в котором  полагалось спать, есть, ну, и  просто не снимать    никогда, но при этом, почему-то многострадальная шейка выглядела бы, как нечто переломанное, а потом прочно загипсованное.
 
И потому,   всё-таки  подумав, вспомнив свои так и не держащиеся,  где хотелось брови, и,  решив,  что, если она  зафиксирует  свою кажущуюся дряблой  кожу на шее, произойдет   тоже самое,  а ходить постоянно в этом ошейнике, да еще и спать  в нём, как было рекомендовано, ей не захотелось...

 «И потом,  куда я  буду  вешать свои любимые  украшения..?   Они  совсем другого размера  и рассчитаны уж совсем не на диаметр  этой лангетки болезненно-белого цвета...» -   задалась напоследок более менее  разумным вопросом Рая и   передумала.

Но так как это было всё,  на что она была тогда способна,  здраво  размышляя,  то и  рассматривать свои признаки старения не перестала.

  В  очередной раз, прослушав передачу всё о тех же  «звёздах»,  о том, как они с этим справляются, с проблемами, которые нашла она  и  у себя,  решилась женщина  на последний многообещающий шаг -   посетила врача- пластического хирурга. И её  совсем не волновали  на тот  момент  удивленные, непонимающие взгляды и такие же  вопросы её  подруг, которые были гораздо моложе неё, но  выглядели на порядок  старше.  Рая закусила удила и,  причём,  совершенно прочно!

Правда,  иногда, всё же некоторые сомнения у неё  появлялись,  когда она глядела  всё в тот же голубой экран своего телевизора, где  на старых  кадрах  скакал   Майкл  Джексон, ещё чёрненький и славненький, с широкеньким  носиком, как и положено быть   нормальным, не оперированным   афроамериканцам,  а следом   смотрела   на  сегодняшние ролики,  то,  как-то не очень нравился   ей ни  новый нос поп-звезды,  ни прочие произведенные им манипуляции в качестве  изменения  своей улучшенной, вроде бы,  внешности.  Да и количеством  состоявшихся  хирургических вмешательств  она была несколько шокирована.  Но, тем не менее,  цвет кожи менять она не собиралась, она себе и такой  нравилась, и в барокамере потом, уж точно у нее не будет  возможности почти жить. И всё же,  не смотря на все эти собственные разумные  доводы-предостережения, решила не отступать от   намеченного.
 
       "Вперёд и только вперёд, ни шагу назад" —   навязчиво  звучало  у неё в голове, когда окрылённая надеждой на вот- вот осуществившуюся  мечту почти всей своей жизни,  жертва  маркетинга и собственных предубеждений, на всех парусах подлетела к подъезду выбранной ею  клиники и точно так же залетела в кабинет к уже  ожидающему её врачу.

Пластический хирург, женщина лет пятидесяти, по лицу которой явно  было  видно, что она себя не подвергала подобного рода  экзекуциям, не меняла свои внешние данные, внимательно выслушала все жалобы своей будущей  пациентки. Потом так же  внимательно и чётко  определила для себя  фронт работ, расчертив Раино  лицо и, главное,  шею  карандашом, тщательно  сделав  на нём  отметки, что и где будет резать скальпелем, так сказать, определилась с  намётками  будущей женской  молодости и   красоты.
 
И в конце этого  предварительного  осмотра-консультации, опытный хирург самой престижной клиники их  города, гордо  заверила свою потенциальную жертву, что всё будет в ажуре, всё,  как заказал клиент, и с этими словами она проводила  уже  полностью обработанную и готовую  пациентку до дверей своего кабинета, но у самого выхода с мрачным видом добавила:

        —    Курить нельзя будет,  после…   —   Подозрительно глянув в этот момент на желтоватого цвета средний палец  правой руки  Раи.

Имелось   в виду,   что надо будет   не  новую шею закрепить, а  результаты проведённой  операции, дабы не полопались разные там сосуды и прочее.

        —     Так что, ждём, ждём, очень вас ждём...

 И на этом  она  не сомневающейся, твёрдой   рукой  вручила  ошалевшей от потока полученной информации женщине,  бумажку, в которой   большими   тёмно-синими  цифрами,   была выведена сумма, полагающаяся  к будущей оплате за будущие услуги.

Дверь кабинета захлопнулась, и  опешившая Рая  так и осталась стоять на месте, в тёмном коридоре,  слабо подсвечивающимся маленькой тусклой  лампочкой, висящей  на потолке,  глядя огромными  глазами на нарисованное, четырёхзначное число, ярко светящееся даже в темноте,  такое же круглое, как и её  округлившиеся  глаза,    но в голове снова, как при входе сюда, звучало торжественное «Вперёд, и  только  вперёд, ни шагу назад».

  И  действительно,  отступать уже было некуда, ведь она была почти  у самой цели,  почти на финише своей прямой.

 И,  как истинный марафонец, не могла останавливаться на полпути, и  потому   точно  в назначенный день  с вещичками она  зашла в люкс-палату,  где её ждала железная кровать, предназначающаяся для послеоперационных больных, рядом с которой стояла обычная  прикроватная  тумбочка, такого же обычного больничного  белого цвета,  и зачем-то,   ко всему этому набору,  противоположную  стену украшал висящий на кронштейне небольшой   телевизор.
 
В первый день  времени на просмотр телепередач у вновь прибывшей  пациентки  не хватило, надо было осваиваться на  новом месте, и потому,  разложив свои немногочисленные  вещи на полочках,  и помня наказ врача, что курить нельзя будет,  Рая  тщательно спрятала  сигареты,   подальше от себя, куда-то в глубины шкафчика, краем глаза,  отметив наличие окна в палате.

  То, что она  потом   ни то  не захочет, а не сможет смотреть в голубеющий экран, блестящего  серебристого телевизора,  этого будущая красавица   знать просто    не могла.


 
                ***


             Уже,  почти через полчаса, то есть только-только   горе-пациентка успела закинуть в прикроватную тумбочку свои небольшие пожитки и переодеться в   халатик, как ей  сказали, который она  захватила с собой  из дома, на  всех  парах, почти, как она  сама тогда,  при первом посещении клиники,  потирая руки, правда еще не в надетых   хирургических перчатках, в палату  заскочила уже знакомая врач.

Придирчивым  взглядом оглядела больную, убедившись, что всё в  порядке, еще раз  пообещала полный ажур  и так же пулей вылетела вон,  за дверь.

Ну, а  следом  уже  две  санитарки средних лет,   зачем-то   вкатили  в палату   инвалидное кресло, в которое молча усадили Раю, не дав    ей  и рта открыть,  и куда-то  спешно  повезли   по длинным  зигзагообразным  коридорам этой больницы, в которую она, будучи совершенно здорова,  сама напросилась.

Тем не менее, долго, ощущать  себя скованной  в движениях, и  кататься в коляске   не пришлось, её  загрузили в лифт и тут же выгрузили на последнем этаже, а тут уже,  радушно распахнулись металлические полуавтоматические  двери и  следом  угрожающе, но беззвучно захлопнулись, сказав всем своим   видом, что обратной дороги нет.

И тут же   оказавшись в другом помещении, больше напоминающем, не больничные хоромы, а избушку бабы Яги, без единого окна, только с той, молча хлопающей дверью,  те же, почти на подхвате,  две санитарки, что доставили Раю в коляске сюда,  начали проводить конкретную  арт-подготовку к предстоящей процедуре по изменению или, вернее, по   улучшению её внешности.

 Для начала,  заплели из   длинных Раиных волос, почти 15  косичек,  сделав сразу  из неё узбечку,   и тем самым уже изменив для начала  её хотя бы  нацпринадлежность.  Потом откровенно и не стесняясь,  одели пациентку в белую хлопковую  длинную рубаху. Увидев в тот момент  своё отражение в стеклянной дверце шкафчика, Рая подумала, что напоминает  себе кентервильское приведение,  готовящееся к препарированию самого себя.

Надо сказать, что все эти   манипуляции происходили в глубоком молчании, будто велась подготовка покойника,  к похоронам,  находящегося  непосредственно  в морге -   ни слова   одобрения, ни светлой  улыбки,  вообще ничего, и под завязку  такая  же молчаливая санитарка сунула под нос Рае бумажку со словами, не оставляющими  сомнения, в том,  что иначе нельзя:

                —   Подпишите!

И, не дожидаясь возможного  Раиного вопроса, присовокупила:

                —   На всякий случай!

«Какой всякий случай..? »  —   пронеслось мигом   в Раиной голове  с заплетёнными косичками, - «врач ничего не говорила,  ни  про какие случаи...»

             —   Читайте... разве доктор вас не предупредила... там всё написано.

Сыпала ответами  молчаливая и вдруг заговорившая в самый неподходящий момент санитарка.

             —      Да, вы и сами должны всё знать.

Но Рая ничего не знала.  Не знала она,  и того,  что случайно может стать не желаемой помолодевшей  красавицей, а Квазимодой,  короче, тем, о чём даже не мечтала,  как не знала  и того, что часто такие операции заканчиваются трагедией для пациента и даже иногда летальным исходом,  да, и просто всем тем, что потом в натуре она испытала  на себе сама, ощутив не прикосновение острого, как лезвие, скальпеля,  потому  что находилась под общим наркозом,   а те  чудо-последствия после уже  сделанной операции,  даже не будучи Майклом Джексоном.

В общем,  не успев  узнать всех  подробностей, ещё раз  услышав -  «А, разве вам доктор не рассказала..?»    а врач только определенно сумму назвала, Рая уже дрожащей рукой поставила свою подпись, всё  равно по лицам, сурово  нависающих над ней женщин в белых одеждах, она понимала, что её  отсюда живой  не выпустят, поздно!  Сама  напросилась!

                Уже покидая своё  вдруг засомневавшееся, дрогнувшее сознание, в котором, правда чётко, промелькнуло « Ну, и на хера мне это нужно,  и так всё  не плохо   было,  хотя бы  в инвалидном кресле ещё  не ездила»   -  всё  же с надеждой на светлое,  обещанное ей звёздное телевизионное  будущее,  чтобы, посмотрев  потом,  по уже ставшей привычке,  в зеркало, увидеть   в нём себя, а не кого-то другого, Рая погрузилась в глубокий  пятичасовой сон, в котором даже  её новое лицо, а главное, так  желаемая ею  шея, не промелькнуло.



                ***

                Первое, что ощутила женщина, это была  сильнейшая боль, совершенно  не понятно с какой стороны атакующая её организм, но  с такой силой, что  казалось,  она пульсировала во всей её  перевязанной  белыми марлевыми бинтами голове и не только.

Нет, это было   совсем не  то, что ей  обещали. Она вообще не понимала,  на каком свете очутилась, но точно не в Раю, там так жестоко с людьми не обращаются, а наоборот, всё это, её страшно бедственное положение, напоминало ей сейчас  нечто кипящее и варящееся в котле, висящем над адовым огнем. И это была она, Рая, с истинно болящей головой, в которую чуть раньше пришла такая бредовая идея, подправить то, на что даже  и намёка не было.

Её  попытка сначала  повернуть, а потом приподнять голову,  сходу  увенчалась  фиаско, потому что тут же отдались бесконечные,  такие многообразные болевые импульсы, абсолютно во всех местах её туловища, которое безжизненно сейчас лежало на той железной кровати, которая встретила её при входе  в палату, вместе   с весело и многообещающе  висящим на стене телевизором.  Причем,  где болит  конкретно,  пациентка не могла понять, ей казалось,  что   везде, и  даже во всех тех местах,   где она вроде  не желала ничего подправлять  и омолаживать.  Это было круто, хоть и неожиданно страшно  больно!

Пролежав, вот так,  в виде трупа ещё  некоторое время, у этого покойника  стали  обнаруживаться   какие-то признаки его жалкой  жизни. С огромным трудом, но  появилась   возможность, если не переворачиваться, то хотя бы шевелиться, при этом  боль  не отпускала ни на минуту и даже ни на секунду. И  всё  же  к вечеру Рая, если не оклемалась хотя бы  частично, то  на столько освоилась и  даже смирилась со своим положением, что выпила принесённый мед. сестричкой  сок, который ей пришлось всасывать в себя, почти не открывая рта,  через пластмассовую  трубочку-соломку. После  чего ей,  немного  полегчало, и она даже  вспомнила о наличии сигарет в прикроватной  тумбочке. Она сама их туда положила,  но на радостях, что  осталась жива и невредима, хотя ещё не видела себя в зеркале, совершенно забыла о предупреждении врача не курить.

Но желание  вдохнуть знакомый никотиновый воздух было настолько велико, что Рая мужественно, твёрдым голосом отправила дежурную сестру, зашедшую в палату,  чтобы сделать обезболивающий укол, сообщив той, что ничего уже  не болит и тут же  сладко затянулась, выпустив голубым колечком дымок в предварительно открытое окно.

Утром в палату пришла оперировавшая её врач, и всё же,  несмотря на тщательные проветривания,  накануне,  уловила запах табака. Она, как видно, не только не подправляла свою внешность, но  и не  курила, будучи здравомыслящим человеком.
Ничего не сказав пациентке, нарушившей её запрет, ведь могли пойти насмарку  все результаты её  пятичасовых стараний, она только кинула недовольно-подозрительный взгляд на  закрытое окно, и удалилась к себе.

Кабинет же Виктории Владимировны находился аккурат за стенкой палаты номер 2, в которой пребывала болящая по всем статьям Рая, которая, конечно же,   имела счастье слышать, как врач кричала  у себя, выговаривая совсем не истинному  виновнику,  а мед персоналу  в лучших традициях русского мата о том, что  может  ждать  удачно,  потому что осталась жива,  прооперированную пациентку,  но хотелось бы ещё и всего остального, не попорченных  такой   беспечностью результатов.

Когда же  в полдень,  хирург вызвала  на осмотр к себе  непослушную своенравную  дамочку, и, молча, поджав губы,  размотала  бинты,  украшавшие новое лицо Раи, то была искренне   удивлена тем, что увидела -  на проделанной  ею  работе не лежало  даже   отпечатков  от   синяков и отёков,   а ведь  должны были быть,  она это знала  по  опыту,  и потому ещё раз уже  в восхищении от увиденного,   прищёлкнув языком, она перешла к следующему этапу своей деятельности, начав активно  нахваливать свой труд:

                —    Ах,  какая же стала шейка, ну, просто, лебединая.  Нет, ну, вы только посмотрите.

Всё не могла налюбоваться результатами пластической операции, сделанной её собственными руками, врач-пластический хирург.

У какого лебедя в природе  она умудрилась углядеть,  такую же гладкую без морщин шею, которой сейчас восхищалась, не совсем было  понятно, но,  тем не менее, на её взгляд, это была настоящая лебединая шейка.



                ***

                По прошествии довольно длительного времени новоиспечённая красавица, удачно очнувшаяся от пятичасового сна, всё продолжала мучиться сильными болями, в области головы и шеи, как раз  в  том месте,  где у каждого нормального   человека  расположены мозги, которыми некоторые, как показала  практика,  не умеют пользоваться.  Но у Раи был шанс и вовсе остаться безмозглой, не дай бог скальпель, находящийся в    руках  хирурга,  предательски дрогнул  бы  и  скользнул бы чуть в сторону от намеченных ею  линий, по которым полагалось сделать надрезы. И  это был бы худший исход, не считая летального, потому что ещё можно было остаться с глубокими  шрамами на память о том, как надумала стать молодой и красивой.

А Рая всего лишь, вынужденно спала теперь на троне из четырёх положенных друг на друга подушках, чтобы смягчить болевые симптомы. И, глядя на себя в зеркало, хоть и причёсывалась она  с крайней осторожностью, боясь задеть уши, в которых пролегли  теперь   канавки от  швов, когда  видела свои  чуть опухшие приподнятые скулы,  она   радовалась тому, что при всех этих неожиданностях осталась жива и,  в общем-то,  здорова, потому что,   успела  всё же    ознакомиться  с  какими последствиями она  могла столкнуться,  и потому  знала, что ей  жутко повезло ни  только не стать Квазимодой, о чём она подумала в последние минуты, прежде чем покинуть этот мир, лёжа в белых одеждах, как в саване,  на операционном столе,  и потом, как Христос на кресте, должна была   воскреснуть, потому что она реально воскресла,  и это было главным во всей этой истории, приключившийся с ней в молодые годы, когда ей только-только стукнуло сорок,  и она увидела ту шею, которая ей так не понравилась.

И вот  по сей причине,  сейчас,  с чуть  изменившимся всё ж таки,  но вовсе  не  помолодевшим, а натянувшимся, но   своим  лицом,   Рая, когда,  наконец,  вышла в свет, всё продолжая питаться через трубочку, ибо рот её, по- прежнему широко не открывался, и это ладно, но  решив подкрасить губы, и  подведя  зеркальце пудреницы снизу для удобства, она, наконец-то,    воочию узнала, что же означали те,  слова доктора  про лебединую шейку. Потому что это была  совсем не обещанная гладкая шея, как у какого-то там,   несуществующего на самом деле  лебедя, а её  личная, но при этом,   такая  знакомая и, ах, такая   родная   до боли, что увидев всё это, у  женщины сходу даже  потеплело на душе.
 
 Как  и  в большой экстаз и ужас она  не пришла, от того, что не стала лебедем,  да и надо было ли ей это,  ведь это   была её  любимая, принадлежащая ей годами вещь, и не важно, что чуть подпорченная возрастом, но зато она выглядела естественно, а не, как её  ставшее несколько кукольным,  из-за всё  же сделанных, правда не заказанных,  подтяжек, лицо, от чего у неё и болело всё вокруг.

В общем, так и не  поняла до конца  Рая, что  же  ей там  тянули, от чего так было потом адски больно, но,  тем не менее,  радовалась она  только тому, что не натянули ей, хоть и не на совсем молодое   лицо, её же  мягкое место. Хотя, определённо,   что-то тянули, что-то  ещё помимо желанной шеи,  потому что  на протяжении   последующих  несколько лет, в ожидании, когда же всё  - таки,  вернется к ней,  её  истинная, а Дореана Греевская,  внешность, она испытывала каскад неприятных ощущений.

И  было их  так много, что со временем  она уже и  не могла вспомнить обо всех имеющихся, но  то, что  ей казалось,  будто,   кто-то схватил обеими пятернями её  бедную травмированную ножом хирурга  кожу на затылке, а  следом  упёрся  коленками  в  заднюю часть её  головы и бесконечно тянет  и тянет её на себя,  было точно,  при этом пытаясь оторвать дурную голову Раи, наверное, чтобы больше неповадно было, совершать подобные поступки...  Как и    кончики её  бедных ушей, прошитых нитками, за   которыми теперь  прятались  небольшие  швы,  которые должны были быть, вроде, невидимыми, пластика всё ж таки,  но они, эти ушки, казалось,   готовы были надломиться и расколоться  на маленькие кусочки, чтобы следом,   полностью  отпасть от нового лица, чтобы уже никто не смог в них донести тот вздор, услышанный ею когда-то  в   телевизоре.

             Короче, пока все запчасти её лица восстанавливались, а на это ушло ни год и не два, всё это время  сорокалетняя женщина всё  вспоминала и сочувствовала   живому тогда ещё   Майклу Джексону, думая про себя, что у неё-то,  всё  не так   плохо вышло на поверку,  она ведь только один раз захотела помолодеть, а  Джексон, которому  не помогла даже барокамера,   в которой он спал или даже  жил,  всё  менялся, и  менялся и менялся ... И  так,  почти  до бесконечности, и сколько же всего этого болевого, и просто неприятного дерьма бедолага носил с собой, и по несчастливым обстоятельствам  с ними же  и умер, а ей, Рае, выдалось счастье однажды  забыть обо всём этом, как о страшном сне.  Но главное,  что  больше  она не желала ощутить всё  это   снова, а значит,  будет  всегда  молодой  в душе, раз  ничего другого ей  не остаётся.

                —    Ну  и к чёрту  все мечты о лебединой шейке,—     сказала сама себе женщина, глядясь на себя в очередной раз в зеркало, -  всё равно я её так и   не получила. Но, как же   глупо я   о ней мечтала, а лучше бы   помнила, что не все мечты в жизни сбываются.  Да и  вообще, надо, наверное,  уметь правильно мечтать, а не желать заделаться лебедем, будучи человеком.

13. 11. 2017 г.