Ссора

ССОРА


Саша и Таня (муж с женой) клеили обои.
— Вот здесь придержи-ка. Сейчас я ее. Сейчас. Ми-инуточку... Чего пустила?
— Выскользнуло. Случайно...
— Черт. Уже полдня возимся. Случайно! — передразнил Саша.— Конечно — не ты же в три погибели-то скорчилась...— Саша закипел.— Что за клей? Почему он сразу приклеил?! Ну как?! Как ты теперь складки-то... уберешь?!
— Чего вылупился? Убери грабли-то... Тычет здесь... Такие грабли отрастил. Лупач несчастный. Тьфу! — парировала Таня.
Раздался телефонный звонок. Саша хотел что-то добавить, но не успело созреть нужное выражение, да и в трубке могли услышать.
Вернулась Таня быстро.
— Кто звонил?
— Тебя хотят.
Саша встал и пошел к телефону. Трубка лежала, придавив рычажки. Он поднял ее. Послушал. Повертел в руках. Постоял немного. Гудела спина и идти назад не хотелось. Медленно и изящно опустив ее на место, Саша, так же медленно и изящно, как бы пританцовывая, появился перед Таней.
— А вы, любезная, не больны ли? Может, вызвать врача? Психотэ-э-эрапевта?! — Злость ушла, появилась игривость. Он догадывался о характере звонка. На душе стало легче, отпустило. Он давно хотел, хотел про себя, чтобы, вот кто-то позвонил. Позвонил и бросил трубку, когда ее поднимет жена. Жена ревновала. Ревновал и Саша. Но он изменить в ней уже ничего не мог. А в себе мог. И это-то в последнее время не давало покоя. Он знал, что ей — раздобревшей и поглупевшей — уже никто не позвонит — никому она уже не нужна. Черт возьми! Это только ему... Когда ее все поперепробовали, сливки сняли и бросили... ему, дураку, получается, бросили — на, мол, подавись... Надоело нам забавляться! Возись, терпи, корпи, душу напрягай, раз всерьез воспринимаешь то, чем мы побаловались хорошо так... сняли пробу. В душе зашевелилось — путевку в жизнь дали — сгодится...
— Так кто же звонил?
— Кобель ты, Саша. Настоящий кобель!
Дело принимало нужный оборот.
— Кстати, насчет кобеля. В мире, кроме их и сук — никого больше нет. И в этом вся моя печаль. Неугодно ли и себя... осучить. Для полноты картины.— При этих словах Саша сделал деловое, озабоченное лицо. В душе вновь закипала давняя досада и злость.— Так, мол, и так, ты, Саша,  стало быть, — кобель, а я, стало быть,— сука. Нет, не так: я — сука, а ты, стало быть,— кобель, соответственно. Или, нет, лучше так: мы с тобой, Саша — сука да кобель. Вот так справедливо.
Саша поднял вверх указательный палец.
— Это приро-о-ода! Да-да, товарищи, родная природа,— при этом Саша сделал многозначительное лицо и закатил глаза.
— Гад такой... природный,— на глазах у Тани заблестели слезы. Голос ее дрожал.— Тебе звонят вон — суки. И уже не первый раз. Я вот только тебе не говорила — проверяла.
— А-а-а!.. Проверяла, не тебе ли?! Не кобель ли?! И где же ты этому училась... репертуару? Это еще проверить надо.
Тане сделалось очень плохо — стало горько и обидно. Губы ее дрожали. Она не могла сказать и слова.
А Сашу понесло. То, что копилось годами на душе, не исчезло, а, наоборот, набрало силу и просилось наружу. Этот разговор должен был состояться. И он состоялся.
— Что, обидно?! — Саша смотрел на жену в упор.— Ишь ты. Где это вас учат? Ко-о-обель!
— Кобели и учат, — парировала Таня.
Реакция его была мгновенной, но она и не пожалела вовсе, а, наоборот, даже — успокоилась.
— Смотри ты!.. Что ж ты с ними-то... с кобелями до свадьбы? Зудело, что ли? Что раньше-то губами не дергала? А на мне свою злость вымещаешь. Кругом я пострадавший!
— Зачем ты так? — Голос Тани звучал уже ровно.
— Как?
— Причем тут это?
— Это? А ЭТО для справедливости!
— Какой же ты все-таки... справедливый!
— Между прочим, твое поведение понять можно, — Саша сделал паузу.— Ведь вы же... суки, к настоящему ревнуете...
— Интересно, а ВЫ к чему ревнуете? Как ВАС понять?
— К прошлому. К темному прошлому...
Сразу навалилась ватная какая-то нервозность, усталость даже. Осадок на душе был, жег ее, душу, но говорить уже не хотелось: слишком много было на душе и слова казались бесцветными. Таню, видно, вдруг заинтересовал этот разговор. Лицо ее прояснилось. Сашино недовольство успокоило ее.
— Может, о твоем прошлом поговорим,— она совсем успокоилась.— Обстоятельно так и справедливо.
— Неинтересно. Ты не понимаешь. Разные мы какие-то.
— Нельзя так. Ты себя унижаешь.
В лице Тани, ставшем вдруг вызывающим, Саша прочел, что не тяготится она вовсе, а даже наоборот — лелеет, бережет это свое от его упреков.
— А тебе, значит, можно. Нет, это ты меня унижаешь. Тебе можно, значит, упрекать! Звонят, мол, мне... С собой считаешься! Молодец!.. Несправедливо как-то получается. В моей ситуации — несправедливо!
— Это почему?
— Ты знаешь, что такое право на безнравственность для тебя и для меня?
— А я думала, что существует одна нравственность, а не десять...
— Это ты так думала, потому что, наплевав на нее, хлопочешь, чтобы и я так не сделал...— Таня не могла вникнуть и, разозленный этим, как бы само собой разумеющимся непониманием, Саша продолжил:
— Ты хоть раз подумала о том, ЧТО ТЫ МНЕ ПОДАРИЛА?! — в голосе Саши, как горохом о стену Таниной какой-то отрешенности, замкнутости в этой, ей одной и еще кому-то известной тайны — стучались горечь и досада. По лицу ее он видел — она ничего не забыла! Его же — вдруг стало багровым. Он говорил об этом с женой в первый раз.
— Щедро одарила меня — на всю жизнь!! Но я не хочу никаких подарков от тебя. Не хо-чу! Вот ты одергиваешь! Я для тебя — кобель! Себе такое право — определила. А что меня волнует — табу! Эк, как шустро! И сама успела! И рот мне заткнула! Мне!! — Саша уже кричал.— Своими грязными пальцами!!!
— Ты же ничего не знаешь! Он обещал...
— Конечно-конечно, я знаю! Он — обещал, а я — женился! Он — твой мужчина, а я — кобель! Он тебя поднял, а я — унизил! — Саша изо всех сил пнул ведро с клеем. Оно с грохотом покатилось, образовав большую лужу.
— А ты — святой? Святой, да?! — он видел, что не его упреки, а разлитый клей — причина всплеска гнева жены.
— Я не виноват, что такой... Я и ТЫ! Это — разные вещи. Меня оправдать можно. Меня душила... — Саша искал подходящее слово, — потребность... И это меня прощает! А ты! Ты на это пошла просто так. Инстинкт отдачи?! Да?! Так иди — дай собаке!!
— Сам иди к собаке! Я, между прочим, хотела, как лучше. Но мне не везет. Почему?! Почему мне так не везет?..
— Да! Ты забыла сказать, как ты ему благодарна! Он же — твой герой! Дерьмо! Дерьмо!!! — Саша кричал сдавленным голосом. Потом осекся и замолчал.
— И ты меня не понимаешь! Я тебе никогда не изменю!! Никогда!
— А мне уже хватит. Хватит сполна. Только попробуй! Я сразу с этим покончу! И с тем и с этим — сразу. Может, так было бы лучше. А то — понимаю, что не виновата... сейчас. Только на этом и держится все.
— И на том, чтоб тебе не звонили всякие... А ты! Закомплексованный дурак!
Саша рассмеялся неожиданно и искренне. Эта быстрая смена состояний приятно удивила его. Вдруг стало весело и легко. Все напряжение его куда-то слетело. Осталась только уверенность в том, в чем он и сам не знал. Уверен был только, что все будет хорошо, и это хорошее он сделает сам, своими руками. "Только бы не помешали, не очень сильно мешали",— подумал он. И совсем уже спокойно и равнодушно сказал:
— Взаимно. И, если звонить будут — и ты мне спасибо скажешь. Это будет справедливо. Если спасибо говорить мне будешь. Легче как-то станет. Уравняет нас и твое “спасибо” в этом, как выяснилось, несовершенном мире.
Раздался телефонный звонок. Таня медленно, нетвердой походкой вышла из комнаты к телефону. Слышно было, как она сняла трубку. Потом положила ее. Саша подождал. Тани не было. Он вышел в коридор. В ванной шумела вода и горел свет. Он заглянул. Таня умывалась. Затем, подняв на него мокрое лицо, улыбнулась. Взгляд ее синих глаз был светел и нежен. И какой-то виновато-игривый.
"Что это с ней?" — подумал Саша.
— Спасибо,— прошептала Таня.— Спасибо тебе, милый. И извини... если сможешь.
Саша молча смотрел на нее.

                19 февраля 1994 г.