одуванчик

На безлюдных улицах обледенелые машины стояли, утопая в сугробах. Бело вокруг-редко по едва видной колее медленно проедет какой-нибудь смельчак, и опять всё замрёт под мягким пушистым снегом: двух-трёх-этажные особняки, стоящие на невысоких взгорках, деревья, кустарники и чудесной формы ели.
Февраль далёкого 91-ого. Мы только что прибыли в Америку. Последние дни в Москве была оттепель. Навсегда покидая любимый родной город  я старалась запомнить его по дороге в аэропорт, но взгляд натыкался на серые подтаивающие сугробы, на сумрачные лица спешащих как всегда пешеходов, обходящих лужи; мимо окон такси проплывали в сгущающихся сумерках здания и улицы, казавшиеся безрадостными, наводящими уныние... На душе было так муторно, что казалось-так будет всегда: тоскливая погода и никакой живой цветущей природы впереди,  в этой неизвестной Америке.
И правда-не было цветущей природы ( да и что можно было ожидать в феврале?), но не было и огромного, кипящего жизнью города. Нас встретило какое-то заколдованное царство, стоило чуть отойти от главной улицы «Беличьего холма». (Именно в этом районе города Питтсбурга, а ещё в соседнем-«Зелёном поле»- селились вновь прибывшие иммигранты из СССР.) А сама «главная» улица- в стиснутых по бокам магазинах и магазинчиках, кафе в одно окошко, игрушечных входах со звоночками-настоящая «одноэтажная Америка», чужая и чуждая страна в снежном плену.
После трёх дней, проведённых у родных, встретивших нас в аэропорту, мы наконец-то переехали в «собственную» квартиру-огромную по площади, но совершенно неуютную и неудобную для проживания.
А вот дом, в котором мы стали жить, расположен был отлично-на высоком пригорке, на углу «стрит и авеню». Из окон квартиры мы могли наблюдать здешнюю жизнь, оживившуюся с наступлением тепла. И опять-ничего знакомого: проезжали иномарки ( ни одной «волги», «москвича» или «запорожца»); проходили редкие прохожие, не по-зимнему одетые в лёгкие куртки и джинсы; вот пробежала пожилая женщина в шортах и майке, а вот солидно прошествовала стайка подростков, удививших несовременным видом-юноши, почти мальчики- в шляпах и в каких-то средневековых лапсердаках.
И даже ели на пригорках возле особняков отличались от лесных подмосковных – стояли как у Кремлёвской стены- сизо-голубоватые, безукоризненно очерченные.
Чувство грусти не проходило.
Между тем я стала посещать ежедневные курсы английского языка, организованные для новых иммигрантов. И вот, в начале марта, возвращаясь с занятий я случайно, в проталине на солнечной стороне холма, между лестницей, ведущей на огромную террасу нашего дома, и кустами можжевельника увидела одуванчик.
Как же сейчас обрадовал меня этот цветок, будто засветился огонёк на выходе из туннеля печали и тоски; пахнуло чем-то родным; перед глазами молниеносно стали проноситься картины прошлого, ожили воспоминания.

Было время, когда при виде одуванчика я испытывала лишь досаду на его неистребимость: в начале каждой весны, впервые выехав на садово-огородный участок, я заставала на грядках, под кустами крыжовника и смородины одуванчики с ещё нераспустившимися головками бутонов. И начиналось сражение: последовательно, шаг за шагом я обходила колонии сорняков и вырывала надоедное растение. Весна сменялась летом, но одуванчик на участке продолжал быть первым врагом, особенно, когда жёлтые головки цветов постепенно седели, превращаясь в плотную кипу лёгких зонтиков, а дети (как я на них сердилась!) не могли отказать себе в удовольствии и дули изо всех сил на пушистые головки, следя за фейерверком будущих сорняков!..

Я нагнулась, чтобы поближе рассмотреть нежданный «привет с родины»: одуванчик ещё только собирался расцвести, только вбирал в себя солнечное тепло, чтобы превратить его в яркий жёлтый цветок, а
потом и в ...«додуван».
Этот...«додуван» , выплывший в сознании, перенёс меня в подмосковное лето;  мы с маленькой дочкой ( в августе ей исполнялось два года) провели его на даче в деревне «Рыбаки» по Савёловской дороге .
Наша хозяйка –старая-престарая баба Настя помнила, как задолго до революции отец брал её в Москву с рыбным извозом. По её словам они поставляли свежую рыбу царскому двору. Она идеализировала прежнюю жизнь, а в «нынешней» не находила ничего хорошего и панически боялась воров. Вспомнив о «лихих людях» она семенила на огород проверить, не выкопана ли молодая картошка, росшая там   вперемежку с одуванчиками, живы ли лук и редиска, погребённые под сорняками.
Нам баба Настя доверяла и позволяла проходить через свои владения на лужок, за которым простиралось озеро «Долгое»; огородом до него было пять минут самого неспешного «взрослого» хода. У нас этот поход занимал не менее получаса. Мне, нагруженной сумками с подстилкой, игрушками, книжками-раскладушками, бутылкой с водой и вязаньем, приходилось вслед за малышкой останавливаться у заинтересовавшего её колокольчика и ждать, когда потрогав, понюхав, погладив листик и выслушав ответ на незаданный вопрос, что за растение, как называется и можно ли его попробовать на вкус, она продвигалась на несколько шажков вперёд до розовой кашки; сцена повторялась, мы проходили ещё пару метров и заинтересовывались ромашкой; рассмотрев и удивившись её непохожестью на колокольчик и кашку, делали следующий шаг и надолго замирали перед одуванчиком. Одуванчик был так непрочен-стоило подуть и его светлые, серебристые пушинки легко слетали с головки. Я показала, как разлетаются зонтички, если на цветок вместе, непременно вместе подуть. Может быть, другой одуванчик не будет терять свои зонтички-пушинки-парашютики? Проверили, назвали цветок важным именем-«додуван», опять дули и смеялись, и вместе с плывущими по ветру зонтичками уплывала моя досада на затянувшееся медленное продвижение к цели. А так хотелось подхватить ребёнка под мышку и в минуту перенести через лужок... 
Видение маленькой дочки возле одуванчика было настолько ярким, что впервые после отъезда из Москвы я заулыбалась.
Появилось желание устроиться наконец-то на новом месте (время шло, а руки не поднимались разобрать до конца вещи и книги).
-Хватит киснуть,-приказала я себе и поспешила домой, чтобы энергично взяться за работу: распаковать оставшуюся часть вещей, расставить книги, пачками громоздившиеся в углу огромной проходной комнаты;  а ещё подгоняло меня неосознанное до конца  желание отыскать папку с репродукциями картин Чюрлёниса из Каунасского музея (сколько лет утекло с той поездки в Литву!) и вспомнить картины, на которых изображён одуванчик. Меня, ещё при первом знакомстве с творчеством этого необычного художника,  поразило, что именно этот цветок он часто выбирал для картин с философско-символическим содержанием.
А вот и папка. Рассматриваю репродукцию под названием «Тишина». Картина лаконична-на ней изображены три одуванчика с поседевшими головками. Действительно-этот цветок может служить символом безветрия и мирной тишины. Лучше не выразишь состояние покоя. 
А вот «Рай» - картина, сложная по композиции и, конечно, как и все картины Чюрлёниса, требует осмысления, побуждает к раздумьям.
В «Раю» изображён луг, поросший полевыми цветами и одуванчиками, на берегу какого-то водоёма (реки? моря?), а на лугу гуляют ангелы-души праведников, живущих в тех райских местах. Нет в раю садовых цветов, по-видимому, художнику милее не роскошная, а скромная, но прекрасная и близкая сердцу природа родного края. И если цветы-символы душ умерших-автор как- будто призывает оценивать их «не по одёжке».
Продолжаю перебирать репродукции и, наконец, нахожу ту, всплывшую в памяти при виде одуванчика на пригорке, из-за которой, собственно, и затеяла разбор книг и поиск папки.
Картина Чюрлёниса называется «Сказка».
На высоком холме, над земными просторами- изображён одинокий одуванчик, а рядом художник поместил ребёнка, может быть, только-только родившегося-таким он выглядит беззащитным; у него большая голова на слабой шейке и тонюсенькие ручки, протянутые к одуванчику, с которым он одного роста. А цветок уже вошел в зрелую пору и готов рассеять свои многочисленные стреловидные пушинки при малейшем дуновении ветра. В небе над этой парой нависла громадная птица.
Сказочный младенчик как-бы вопрошает:
-Стоит ли рождаться и жить? Вот ты, мой друг-одуванчик, отцвёл так быстро и скоро останется от тебя один голый стебелёк, ветер обнажит твою поседевшую голову, а грозная птица унесёт меня за тридевядь земель.
-Послушай мою историю,-отвечает цветок,- рос я здоровым и сильным и не боялся ветра, он доносил вести из долин и нашёптывал мне истории и легенды, которые я тебе пересказывал.
Время шло, я стал седым и мудрым и созрел для продолжения рода. Из моих разлетевшихся во все стороны пушинок вырастут сотни новых одуванчиков в разных землях. Они будут рассказывать легенды и истории новым детишкам и про тебя расскажут. Пусть не пугает тебя
нависшая над нами птица; она грозна с виду-но она широко распростёрла крылья, не давая порывам ветра обнажить мою голову, и я могу договорить тебе своё напутствие: знай, малыш,- везде мир прекрасен и в другой далёкой стороне, куда перенесёт тебя птица, ты увидишь моих сородичей и узнаешь много нового. Смотри, небо посветлело, встаёт солнце, окрашивая мир в тёплые тона. Будь стойким, дружочек, и не бойся жизни.
Примерно такой диалог я воображала, рассматривая репродукцию. Вынимаю её из папки. На обратной стороне листа  напечатано стихотворение Саломеи Нерис, озаглавленное «Летит чёрная беда».  Литовская поэтесса трагически описывает положение беззащитной пары под нависшей громадной птицей-« Кружит в небе призрак злой...» Мысленно спорю:
- Нет, нет, птица не несёт «чёрную беду», напротив, она добра и прилетела за малюсеньким мальчиком, чтобы отнести его к бездетной паре, мечтающей о ребёнке, конечно, после того как одуванчик отцветёт.
В детстве, слушая сказку про Терёшечку, я с недоверием относилась к его появлению из «колодочки» (а она деревянная? как чурка возле печки?) и сердила бабушку постоянным переспрашиванием:- А почему «из колодочки»? А как это-если колодочку качать, она оживёт, да?
Рассказывая про Терёшечку своим детям я заменила сомнительную «колодочку» аистом, осчастливевшим старика и старуху долгожданным ребёнком, а после знакомства с картиной Чюрлёниса роль аиста поручила волшебной птице. Не был забыт и мудрый одуванчик: Терёшечка стал выходить из затруднительных положений, обращаясь к цветку за советом, и теперь никакая ведьма не была ему страшна.
«Сказка-ложь, да в ней намёк...»- заканчивала я очередную придумку и ведать не ведала, что окажусь на месте Терёшечки в незнакомом «царстве-государстве» и самой мне впору будет просить совета у мудрого  цветка.
Репродукцию «Сказки» я вставила в рамку и украсила ею уныло-белую (без привычных обоев) одну из стен в проходной гостиной. Всегда она должна напоминать, -подумала я, - что все мы дети природы: и одуванчик-олицетворение единой семейной памяти, которой обладают все его дети-пушинки, и человечек- одна из «пушинок» человеческого рода, несущая в себе единые для всех людей понятия добра и зла.

Проходили дни: цветок на пригорке входил в зрелую пору, я в группе недавних иммигрантов из СССР интенсивно занималась английским.
Постепенно незнакомая страна переставала быть чужой.
Странно, но одуванчик не дал забыть о себе даже по прошествии времени: мистическим образом я, инженер по образованию, попала на работу в Центр изучения природы Западной Пенсильвании.
В мою работу входил сбор сведений о каждом растении края. С особым интересом я отнеслась к написанному об одуванчике.В одной из книг я нашла рецепт изготовления варенья из цветков одуванчика и вспомнила, как когда-то соседка по дачному участку угощала меня этим прекрасным, по цвету напоминающим мёд, душистым и чуть -чуть приятно- горьковатым вареньем.
Меня удивило, что одуванчик в здешних местах–растение иммигрант.
Оказалось, он пересёк океан вместе с первооткрывателями Нового Света. Отцы пилигримы знали о съедобных и лечебных свойствах одуванчика. Многим из них скромный цветок помог выжить в первые годы освоения неизвестных земель, а в День Благодарения старинные бутыли с вином из одуванчиков, перемежая блюда с фаршированной индейкой и тыквенным пирогом, украшали столы колонистов. Собранное мною в папку «досье» на одуванчик содержало рецепты изготовления лекарств из его корней, стеблей, листьев и цветов.
Да это целая аптека!- настой корней хорош при неладах с желудком; при артрите используется в качестве компрессов свежая трава одуванчика, при аллергии помогает отвар его корней, а «молочко» в стеблях одуванчика помогает от комариных укусов,-
папка пополнялась всё новыми и новыми сведениями.
Но ни в одной книге не было отмечено главное, с моей точки зрения, свойство цветка- его способность выживать в любых условиях; выживать и ранней весной приветствовать мир расцветшей солнечной головкой.

До начала выступления прибывшего из Москвы поэта И. оставалось полчаса, и мы с приятельницей прогуливались вокруг дома, в котором должен был состояться концерт. Гулять в том районе-сплошное удовольствие: рядом- усадьба Фрика, знаменитого магната и мецената, подарившего своё имение городу столетие назад. Начало сентября, деревья зелены по-летнему, но заметны кое-где ветви с пожелтевшими листьями, предвестниками «золотой осени». Мы любовались ухоженным парком, окружающим усадебные постройки, рассматривали дома, расположенные напротив парковой ограды, отделённые от тротуаров тщательно выстриженными газонами. И вдруг, на фоне идеального газона с ровной зелёно-бархатной травой на небольшом пригорке-увидели солнечную головку одуванчика. В сентябре! В таком месте!
-Не уследили! То-то он задаст им работу на будущий год,-заметила
приятельница, а мне вид одинокого одуванчика растревожил память, заставил вернуться в начало 1991 года, к первым дням пребывания на новой земле.