Пряники с корицей в декабре

Наступил этот самый вечер.

Хося намотала на голову пёстрый платок со звёздами, рыбами и ягодами, подкатала зелёные рукава, позвала мешки из-под лавки, склянки из подпола и коробочки с дальней полочки. Ни михинские гномы, ни неверские мыши, ни мрачные горцы-элмешцы не подвели — доставили, что заказано. Даже соль Хося не позабыла купить, заглянув ещё с утра на Рыбий Базар. А ведь могла: она готовила в последнее время совсем без соли (из-за суставов, само собой, но и не желая провоцировать снеговиков в саду). Еремайка высыпала лучшую неверскую муку горкой на стол и принялась колдовать.

Когда стало темнеть, всепокоряющий ласковый аромат корицы и патоки наполнил холмы Приводья, заполз за опушку. Вскоре под окном появился гость.
Стукнул в стекло, старательно оттёр свои грязнющие рыбачьи сапоги за порогом, согнувшись, тихонько повесил куртку-трёхрукавку на гвоздь, присел, будто бы человек, и сделал вид, что задремал. Хося недовольно глянула на пришельца: воды с него уже натекло немало, пару маленьких уклеек выплеснуло из сапога под лавку. Но ничего не сказала: занята была.
Второй гость вошёл не в дверь, не в окно — влез через заслонку из подпола. Тенью скользнул в угол, затаился в ожидании. Только взгляд его чувствовался безошибочно, как острие кинжала в боку.
- Это же... Я с ним за стол не сяду! - заявил первый, привставая. Хося погрозила ему скалкой:
- Сядешь. Сегодня ты и не с таким сядешь.

В горницу втиснулось нечто уж совершенно невобразимое, чуть не разворотив косяк, выкатило кольчатое тело, аж шагнуть стало некуда. Из таких, как первый гость, да и из таких, как второй, это диво охотно заказывало ожерелья, приносящие удачу в бою. Точнее, из их желчных камней, буде таковые в зубах застрянут. Однако в тот вечер пришлось и ему поджать сегмент-другой, чтобы поместиться за столом вместе с остальными.

Хося вынула из печи на лопатку и ссыпала на расписное блюдо свои легендарные пряники с корицей. Глубоко в чаще злой голодный охотник опустил лук, потянул носом, произнёс вполголоса: «Сегодня, значит, день рождения...» - и помчался домой, ломая подлесок. И добыча за ним.

Стемнело, хозяйка зажгла свечи, сняла вышитое полотенце с блюда и выставила пряники на стол.
- Ешьте, дети, - строго разрешила Хося.
Тогда гости принялись запихивать угощение в пасти, глотки и полости. И счастливым одобрительным мычанием благодарить хозяйку. А та, покусывая последний, кособокенький пряник, глядела во все глаза и старалась на целый год вперёд нарадоваться. Удивительно разные выросли, не ожидала! Взять хотя бы младшего: помыться не загнать его было, а теперь сутками в воде сидит, дом себе на дне оомекской трясины построил, говорят... жаль, что никак не женится.

«Лучше уж раз в году, чем совсем никогда, - думала Хося, обнимая опоздавших за шеи и вынимая припрятанные для них лакомства. - Ясно, завтра одни из них помчатся рвать на других на части, и, наверное, даже успешно.  Сидишь потом под окошком и слышишь, как они друг друга грызут. Больно делается, конечно. Вот и хочется вытащить детей за уши из повседневной свары — хотя бы на пряники».
А ещё говорят, мол, нелепость - отмечать день рождения старомирского дядьки. Он был добрый, наивный и беззащитный, за что и пострадал. Хося считала его тоже родственником, очень жалела и старалась жить так, чтобы ему было приятно. Ну, если бы он вдруг посмотрел на неё... откуда-нибудь.

Дети дохрустели выпечкой и заботливо подобрали крошки. Тогда из глубокой тени некто до сих пор незамеченный робко заиграл на дудке. Хося заголосила тоненько грустную песню о юной рыбачке и её женихе-утопленнике.
Под эту заунывную мелодию гости, улыбаясь, как только раз в году, расходились по трясинам, логовам и окопам. Обсуждали ночеградские гонки механических носорогов и катуниц из Михина. Стемнело так, что ни шушуна не увидать. Над Еремайе взошла яркая звезда.
Констант Понедельник, демон-букинист из столицы, называл её Вифлеемской.