Нас вырастил Сталин

               
Дни, целые недели пролетают незаметно, без малейших зарубок в памяти-обычные будни. Но вдруг, отмеченный ярким событием или переживанием один день возникает перед глазами со всеми подробностями от начала до самого вечера так ясно, как будто смотришь кусочек снятого тобою документального кино. И не догадываешься- именно в этот день решается твоя судьба.

В мае 1947 ого года мы с Иришей (моей двоюродной сестрой и одноклассницей) шли в школу и радовались, что заканчивается последняя четвёртая  четверть, скоро долгожданные каникулы. И вообще  день начинался прекрасно: сегодня Наталия Ивановна будет спрашивать тех, чьи годовые оценки в «выпускном» четвёртом классе ей не ясны. Меня и Иришу она уже аттестовала, и я была уверена, что вечером на родительском собрании нас опять похвалят, и как всегда бабушка, обычно заменявшая на собрании наших занятых мам, вернётся из школы со словами:
-Могла бы не ходить. Наталия Ивановна довольна моими внучками, а вот те, с кем ей надо поговорить-опять не пришли.
Настроение было превосходным ещё и потому, что по дороге в школу
мне удалось выпросить у Ириши «Чёрную метку», и захватывающая повесть о шпионах перекочевала в мой портфель. Мне осталось прочитать последнюю главу; как договорились, книжку я возвращаю сразу после уроков.
На первом уроке пения -не почитаешь. Мы выстроились в несколько рядов и стали разучивать новый гимн.  Учительница  пения Зинаида Фёдоровна смешно вытягивала рукой вверх изо рта невидимую ниточку с нотками на конце, призывая нас:
-Девочки, следите: тяните выше, выше-а-а-а-а...
Потом мы несколько раз спели «Песню о весёлом ветре». Её мы будем исполнять на выпускном утреннике. Песня мне очень нравилась, но книга, лежащая в моём портфеле, не давала покоя; с нетерпением я ждала, когда же мы покинем музкабинет, и я узнаю, удалось ли нашему разведчику проникнуть во вражеское логово.
Оказавшись в своём классе, я раскрыла «Чёрную метку» и спокойно погрузилась в чтение, полагая, что сидя на последней парте не бросаюсь в глаза учительнице...Вот-вот поймают главного шпиона...нет, ему не отвертеться...не уйти от народного возмездия...
Наталия Ивановна повторила:
-Реки надо показывать от истока к устью, как они текут; запомните-по течению рек.
 Рая Чёклина (соседка по парте) толкнула меня в бок, шепча:
-Тебя вызывают. Надо Лену показать.
С трудом выбравшись из полутёмного подвала, из которого мы выбивали остатки банды «Чёрной метки», в класс, залитый солнечным светом, я ринулась к огромной физической карте СССР, радуясь, что знаю, где искать эту Лену.
-Ага, вот она,- извилистая-жирно-синяя линия бросилась в глаза, и я повела указкой вдоль реки от моря к Байкалу.
Класс ахнул. Наталия Ивановна нахмурилась и сжала губы в ниточку:
-Садись. Единица.
Ошеломлённая «единицей», не понимая, за что, ведь я нашла Лену на карте-я вернулась на свою последнюю парту, с тоской думая, что
всего пять минут назад всё было так прекрасно-в дневнике ни одной четвёрки и замечательно интересная книжка.
На перемене, с молчаливого согласия дежурных я осталась в классе:
-Как рассказать дома об этой единице? И, главное, как рассказать бабушке?
Бедная моя бабушка-она теряла зрение от катаракты. Основной причиной страшного заболевания бабушка считала тёмную кухню. Окно, освещавшее когда-то громадное помещение, при «уплотнении» в конце 20-х досталось комнате, выделенной из кухни. В ней до последнего времени жили Каплицкие-сначала втроём, а после смерти Анны Ивановны (её «съел рак» перед самой войной) Яков Михайлович с дочкой Ирой- она училась в нашем классе.
Бабушка, отправляясь на кухню, ворчала:
-И что наделали- ни себе, ни людям: и в комнатушке повернуться негде и на кухне этой только глаза портить без света белого-никакое лечение впрок не пойдёт.
Я научилась набирать из пузырька капли пипеткой и как бабушка просила «пускать» ей лекарство в глаза, чтобы она не ослепла от катаракты. Каждый  раз, вытирая комочком ватки лишнюю влагу с щеки, она благодарила меня и добавляла:
-Что капли...Лучшее лечение-твои, Лорунь, пятёрки.
И вот теперь эта жуткая единица. А что, если катаракта «набросится и съест» бабушкины глаза, и бабушка сразу ослепнет как дядя Илюша, раненый на фронте в голову? Представив этот ужас я заплакала.
В классе, кроме дежурных, оставалась Ириша, пытающаяся меня утешить, а ещё Ирка Каплицкая. Совсем недавно у неё появилась мачеха. «Мама Галя» жила неподалеку, в восьмиэтажном доме с башенкой возле кинотеатра «Экран жизни». После переезда к ней Ире не пришлось менять школу и гулять по привычке она приходила в наш двор. В классе и во дворе «Капля» постоянно хвасталась:
-Наш дом- самый высокий в районе, выше «пожарки»(Мимо пожарной каланчи мы ходили в школу).
-У меня теперь своя комната есть. Вот!
- А у нас ванна есть. С душем.
-А я на лифте могу кататься сколько угодно. На все этажи ездить.
И вот теперь она выскочила к доске, но вместо привычного хвастовства стала напевать, припрыгивая и кривляясь:
-А я что знаю! А я что знаю! А у Лорки папка в тюрьме.
Ириша вместе с дежурными бросилась выпихивать Каплю из класса, а я только плечами пожала:
-Что она придумала? Вот балаболка. Все девочки сочувствуют моему горю-ещё никому в классе не ставили единицу-а она выдумывает всякую ерунду; всем известно, что мой папа строит дороги и мосты на Дальнем востоке. Он сам мне об этом пишет (мы с ним переписывались и я посылала письма папе по адресу-Магадан, 47-ой км. Упр. Дальстроя.)
Дома я сказала бабушке сначала про единицу:
-Бабушка, прости, пожалуйста. Ты не ослепнешь? Бабуля, пожалуйста, не слепни.
Бабушка ответила в своём духе, пословицей:
-Ну что теперь горевать. Знала б где упасть-соломку постелила бы.
Потом я рассказала про Каплицкую:
-Ба, эта дура говорит, что мой папа в тюрьме, вот дура глупая, правда?
На этот раз бабушка оставила без внимания нехорошие слова и замечания мне не сделала, только тяжело вздохнула и произнесла непонятно к чему:
-Да...на чужой роток не накинешь платок. 
Вечером,  за час до начала родительского собрания бабушка сообщила, что не думала сегодня итти в школу-Лиза (Иришина мама) идёт, но:
-Человек предполагает, а Бог располагает; видимо, без меня не обойтись.
Она начала собираться, вздыхая и что-то бормоча про людей, добра не помнящих, и про то, что шила в мешке не утаишь. Запахло нафталином и духами «Красная Москва»-это бабушка вытащила из гардероба чёрную шерстяную юбку и жакет плотной вязки, когда-то белый, но пожелтевший от времени. Облачившись в наряд «на выход» и застегнув жакет на крупные перламутровые пуговицы, бабушка спрятала пучок под тёмно-синий берет и надела очки « от пыли». Дома она их на носила, а на улице по-моему мнению надевала «для важности»:
-Лиза, ты готова? -Да, я тоже пойду, послушаю, что там Наталия Ивановна скажет.

Когда у бабушки было хорошее настроение- она любила напевать песню про «Самару-городок»- по радио её всегда исполняла Роза Бакланова.
Я сразу поняла, что походом в школу бабушка довольна, услышав ещё за дверью:
-Беспокойная я, успокой ты меня...
-Ну, что там было? Рассказывай поскорее.
Бабушка подробно рассказала, как Наталия Ивановна советовала готовить нас к первым в жизни выпускным экзаменам, как
эти экзамены будут проходить, потом передала слова Наталии Ивановны, что некоторые отличницы начинают считать, что им позволено не слушать объяснений учителя:
-Ты поняла, на кого намекала Наталия Ивановна?
-Она тебе единицу поставила, чтобы ты не зазнавалась.
-Небось на всю жизнь запомнишь, как реки текут.
-Кстати, потом Наталия Ивановна тебя похвалила за то, что ты «проявила характер» и не стала реветь на уроке, а дождалась перемены.
Неожиданно бабушка упомянула, что видела Марию Петровну.
Я очень удивилась. Обычно Мария Петровна (наша директриса) посещала старшие классы, а в начальные приходила редко, только если случалось нечто из ряда вон выходящее. В нашем классе, например, Мария Петровна была только в прошлом году,  разбираясь в «истории с кедровой шишкой».
После прогулки (мы собирали в парке жолуди и шишки) Наталия Ивановна пустила по рядам красивую шишку и стала рассказывать, как из орешков, спрятанных в ней, вырастают кедровые деревья. Кто первый выковырил один орешек и сгрыз его- так и не установили; по-правде сказать, каждая из нас подумала, что от такой большой шишки не убудет, если попробовать только один орешек. В общем, до учительского стола шишка добралась в жалком виде и из неё уже ничего вырасти не могло.
Ну а что же сейчас случилось?
-Наверное, она решила присутствовать на собрании, потому что мы заканчиваем «начальное обучение» и не все девочки будут учиться дальше.
Не возражая против такого объяснения бабушка сказала, что на этот раз её присутствие на собрании было нужным и полезным и несколько раз повторила:
-Очень мне понравилась Мария Петровна.
-Хорошая она у вас, понимающая.

Опять я осталась в счастливом неведении, вернее сказать, меня в нём оставили и родные и учителя вплоть до начала «оттепели».
Много лет спустя, во время «оттепели» родные стали охотнее отвечать на наши с Иришей вопросы, и мы узнали много интересного.
Выяснилось, например, что мы должны были учиться в «Селезнёвской» школе (поближе к дому), но тётя Лиза записала нас в нашу, узнав, что её директриса- Мария Петровна Куршакова- ещё до революции работала в гимназии-была классной дамой, и что первые классы в этой школе будет вести Наталия Ивановна Блонская-жена знаменитого в 20-ые годы педолога.
Мы узнали, что судьба моего папы не была тайной для Наталии Ивановны. Она приходила к нам домой (я вспомнила как она навещала нас с Иришей в первом классе –мы тогда наперегонки болели ветрянкой и свинкой), долго беседовала с родными и с сочувствием отнеслась к семейной трагедии.
В разговоре Наталия Ивановна упомянула, что когда в конце 30-х годов её мужа перестали печатать, а педология была объявлена буржуазной наукой, муж стал бояться ареста и в 41 году скоропостижно скончался.
-В общем, -по словам бабушки, -она всё правильно понимала.
По крупицам восстановили мы, что же произошло после родительского собрания в тот памятный день и почему бабушке понравилась наша директриса.

Мы узнали, как бабушка и тётя Лиза «всполошилась», узнав об Ириной выходке и обеспокоились нашей возможной реакцией, если придется сказать правду.
После общего собрания Наталия Ивановна пригласила бабушку и тётю Лизу в директорский кабинет, чтобы вместе с Марией Петровной подумать, что делать дальше, как действовать в одном направлении.
Мария Петровна тогда сказала примерно следующее:
-Кому будет лучше, если Лора узнает, что её отец- умный, красивый, добрый, весёлый, замечательный инженер-строитель (ведь вы воспитываете её в любви к отцу?) -не по своей воле возводит мосты и строит дороги на Колыме, что он обвинён во вредительстве, а она дочь «врага народа»?
-Что она почувствует?
-Некоторые наши ученицы в старших классах, чьи родные были обвинены в преступлениях против власти, в нашей школе никогда не носили и не будут носить ярлыки «детей вредителей и врагов народа». Мы воспитываем в детях чувство гордости за свою страну, победившую фашизм, за страну, в которой не может быть
несправедливых дел.
И подытожила:
-Не будем ломать психику девочек, верящих в идеалы. Да и возраст-10-11 лет-очень неподходящий для раскрытия разрушительной правды.
-После экзаменов и окончания начальной школы некоторые девочки- переростки покинут её, кто-то останется на второй год, - состав классов несколько изменится, и Каплицкую мы переведём в другой класс.
Наталия Ивановна, просматривая списки учениц четвёртых классов, обратила внимание, что в классе «Б» несколько девочек живут в Ирином доме.
-Вот мы её и переведём поближе к ним. У неё появятся новые подружки, новые впечатления, и она перестанет думать о Лорином папе.
 
В пятом классе Ира Каплицкая с нами уже не училась, её перевели в параллельный класс «Б». Она реже стала гулять в нашем дворе и не видела, как однажды в него вошёл незнакомец в ватнике и с фанерным чемоданом в руке. Уверенно он прошёл к черному входу. Мы с Иришей узнали его по фотографии- это был мой папа. Он ненадолго приехал в Москву, закончив строительство дорог на Колыме. Мне объяснили, что теперь будет работать в Костроме, всего лишь в 300 км от Москвы. Я окончательно убедилась, что Капля-врушка и надолго выбросила из головы её выходку.
Мы не виделись после окончания седьмого класса: Ира поступила учиться в медицинское  училище, а к нам совсем перестала заходить. Но.. «мир тесен»: лет через семь я увидела Якова Михайловича и Иру в Мосторге ( ЦУМе)-в длиннющей очереди за китайскими вязаными жакетами -их по слухам «выбросили» всех размеров и «давали» на последнем этаже «по одному в одни руки». Стоять нам предстояло долго и времени для разговора было предостаточно. Ира стала акушеркой, работала в роддоме. Она осталась такой же хвастунишкой, как и раньше:
-Наш роддом лучший в районе;
-А у нас рожала дочка самого .. (Ира называет имя известного артиста)
-Знаешь жену...( теперь речь идёт о знаменитом писателе)-мы её наблюдаем.
Ира начинает рассказывать о необычных случаях при родах, а Яков Михайлович с обожанием глядит  на дочку и подсказывает ей пропущенные эпизоды, видимо не в первый раз слушая эти истории.
Я смотрела на постаревшего Якова Михайловича и повзрослевшую Иру и поражалась их внешнему несходству. Он располнел, стал меньше ростом, румяные щёчки ещё больше округлились, но всё также сверкали живые чёрные глаза и черными оставались волосы, обрамляющие лысину. Ира- ширококостная, русоволосая с грубоватыми чертами лица и угреватой кожей, с небольшими серыми глазками под едва намеченными бровями, на голову переросла отца.
Дома, передавая бабушке «низкий поклон» от Якова Михайловича и «привет» от Иры, я упомянула о бросающемся  в глаза их несходстве и узнала чужую тайну. Наступило время раскрытия секретов и тайн- как государственных, так и семейных. Шла «оттепель».
Оказалось, что Ира не родная «Яшина» дочь. Они с Анной Ивановной осенью 1935 года ездили в отпуск на Украину и привезли оттуда младенца-девочку, которую удочерили-своих детей у них не было. Мать девочки умерла при родах.
По бабушкиным словам:
-После голодухи ослабла.
Я переспросила:
-Какой голодухи?
-О, Господи, -вздохнула бабушка и продолжила:
-Отец, сказали: «где-то сгинул, может в тюрьме пропал».
Мои родные берегли тайну Каплицких и от соседей по дому и от нас, детей. Узнала ли Ира о своей тайне- не знаю, а я узнала о своей незадолго до знаменитого доклада Хрущева.
Непрерывные хлопоты моих родителей увенчались успехом, и в 55–ом году папа получил справку, свидетельствовавшую, что он не является  и никогда не являлся врагом народа и вредителем, что «тройка» осудила его бездоказательно и что лучшие годы жизни от 25-до 43-х лет он провёл невиновным в лагерях и ссылке.
Я удивлялась своей доверчивости и недогадливости,  вспоминая последний день в четвёртом классе и пропущенные мимо ушей Иркины слова, а ведь:
-Нет дыма без огня,-говаривала бабушка.