Красный день календаря

"Иди, там тебя опять пацаны зовут. С утра имя неймется.." - мать вернулась со двора в избу. Колька подхватился из-за стола, не доев завтрака. "Колька, гулять пойдешь" - за воротами его ждал Серега Лунев, одноклассник и первейший друг. "Не, не пойду. Мы седни чушек колем". "Понятно, ну, вечером выходи... в Брусовых уже каток залили... пойдем посмотрим.." "Ладно". Он вернулся в избу. Там уже полным ходом шла подготовка к этому дню. Отец ушел "на демонстрацию", в центр поселка. Вся подготовка упала на их с матерью плечи. Вообще-то, зная отца, Колька был уверен, что все уже готово: и ножи заточены, и посуда подготовлена, и место в леднике приготовлено. Но мать, опять же по своей привычке, с утра уже завела весь дом радостной суетой. Колька с младшей сестрой уже не по разу сбегали по ее заданиям то в летнюю кухню, то в огород, где был приготовлен помост для раздел туш. Мать отдавала указания и тут же забывала о них. Нюрка, в силу малолетства, еще кидалась стремглав выполнять эти бесчисленные и часто бессмысленые приказы. Но Колька-то был уже большой, шестой класс как-никак, и потому все делал не спеша.
К одинадцати часам вернулся из центра отец. Вскоре пришел дядя Саша Зорин, зятек, мать его, как называл его в шутку отец. Зорин, женатый на младшей сестре отца Маше, был прямой противоположностью их породе: шумный, излиха веселый, весь такой легкий и светлый, он резко отличался от отца, его братьев и деда. Темноволосых,  молчаливых и основательных. Тем не менее, он легко влился в их семью, разбавляя своим веселым нравом их, иногда, излишне серьезную атмосферу. Вот и сейчас, он не мог удержаться на месте: "Ну, что, Никанорыч, не пора ли начинать? Время к обеду уже". "Не спеши, - отец докурил сигарету, - Щас Шамиль придет и зачнем, помолясь". В те времена Колька и не задумывался о коллизиях вероисповедования, и не удивлялся, как это мусульманин-татарин ел свинину. Шамиль Ахмадуллин, знакомец отца еще с детских лет, жил по соседству. Отец как-то рассказывал Кольке, мол, дружки они с Шамилем были похлеще их с Серегой Луневым. Они и дома потом построили рядом. И с тех еще пор все крупные дела по хозяйству делали вместе, семьями. Огороды поднимали, строили дома, лес на дрова заготавливали. Вот и чушек они кололи вместе. Сначала у одних, затем у других. Да оно, и правда, так было сподручней, поскольку, держали обычно по пять-шесть голов и в одного было бы трудно справиться.               
А вот и дядя Шамиль со страшим сыном Марсиком. Мужики поздоровались, молча посидели на крыльце. Затем, как-то разом, встали. "Ну, пора". Мать, пробегавшая по двору, вдруг остановилась: "Что уже? Ой, подождите, не могу я на это смотреть... Колька, малых уведи, неча им на тако глазеть" И она убежала в дом. "И то дело, - сказал отец - уводи малых". Колька взял за руки Нюрку и младших детей Шамиля и пошел с ними из ограды: "Щас че покажу? У меня там секретик один закопан в палисаднике" Малые радостно пошли за ним. Ему и самому не очень хотелось смотреть на то, как будут забивать свиней. За лето он уже привык к ним, кормя их каждый день. Он дал им всем имена, с интересом наблюдая, как они растут, превращаясь из неугомонных розовых моторчиков в огромных неторопливых увальней, заросших жесткой щетиной. Нет, плакать он, конечно же, не будет, но и смотреть на это эму было бы тяжело.
Он с малыми вернулся в ограду, уже когда первая туша лежала на подмостях, обескровленная. Когда уже загудели паяльные лампы, которыми обжигалась щетина. Отец уже очистил и опалил свиные ушки и теперь, нарезав их тонкими полосками, раздавал малым. Колька тоже взял себе парочку. Кому как, а ему очень нравилось это не мудреное угощение. "Но? Попробуешь нынче али как? Не забоишься?" - Зорин стоял у подмостей и протягивал ему паяльную лампу. Разговор об этом был еще вчера. Колька сам попросил отца разрешить ему обжигать щетину. Тот обещал подумать. И вот сейчас дядя Саша предлагал ему. Колька взглянул на отца, тот пряча улыбку в усах, кивнул. Кольке выделили участок туши, Зорин показал ему,  как держать лампу, чтобы не пережигать шкуру, как скоблить ее ножом. Мужики рядом молча и сосредоточено работали. Один раз отец глянул на Колькину работу, хмыкнул одобрительно: "Пойдет для первого раза". А дело-то оказалось не таким уж и легким, как казалось Кольке раньше. Лампа была слишком тяжелой для него. острый нож все норовил порезать шкуру. Но он справился. "Отдохни" - сказал ему отец. Мужики ловко и споро разделывали тушу, укладывая мясо в ящики, которые подставляли мама с тетей Машей. Отец с Шамилем ушли в стайку, прихватив ружье. Колька опять ушел из ограды....
По пути он зашел в избу. Там тоже творилось что-то не вообразимое. На печи кипели-булькали несколько больших кастрюль, на столе лежали большие куски сырого мяса. Мать, тетя Маша и тетя Танзиля, жена Шамиля, что-то резали, жарили, варили. Мать тут же накинулась на него с какими-то поручениями. Но он быстро отговорился, дескать, я только попить, меня работы ждет. И выскочил во двор. А там мужики, перекурив, принялись за разделку второй. Затем третей и четвертой, и пятой туши. Перемежая работу разговорами на взрослые мужские темы. Колька помог обжечь щетину на еще одной туше, потом устал. Он взялся помогать подставлять ящики под мясо и даже унес несколько не очень тяжелых в ледник. Ближе к четырем часам работу закончили, убрали подмости, отнесли в гараж паяльные лампы и другие инструменты. Колька принес ведро теплой воды из избы и поливал ею из ковшика, пока мужики мыли руки. Появилась мать, уже одетая в праздничное платье. Она обнесла всех мужиков стопочкой водки с закуской из жаренной свиной печенки: "Ну, курите и прошу в дом. На свеженину".
Изба встретила их волной ароматов. Стол был накрыт в большой комнате. Большой, праздничный, как говорила мать, он едва мог вместить все вкусности. Большой казан с отварной свининой и наваристым бульоном на степных травах стоял посередине в окружении тарелок, тарелочек, блюдцев с различными салатами, жареной печенью, жареной грудинкой. Варенная картошка, в двух больших блюдах исходила паром. Мать, тети Маша и Танзиля, приодетые, в передниках, приглашали мужиков за стол. Упрашивать долго тех не пришлось. "Угощайтесь-угощайтесь. Отец, командуй давай, разливайте". "А ну-ка, Петровна, зацепи-ка мне бульончика, да мяса кусок поболе - Зорин протянул матери свою тарелку - Ох, люблю я твой бульон. И ведь не говорит каки травы туда добавлят. Не, не признается, окромя лаврушки, грит, ни че нет" Он подмигнул, сидящему напротив, Кольке и захохотал. Его шутка словно растопила какое-то неловкое стеснение, что всегда появляется сначала посиделок в любой компании.
Все вдруг разом загомонили, застучали ложками. Мужики выпили раз и принялись за мясо с бульоном. Только на свеженину его варили такими большими кусками, с крупными костями. Дымящийся пряными ароматом кусок клали в тарелку. Отхлебывая бульон, ждали пока мясо чуть остынет. И потом, ловко орудуя ножом, разделывались с ним. Первым с первым куском справился Зорин. Вертя в руках большой мосел, он довольно похохатывал: "Нако и собаке не че с ево есть будет, чистенько обработал". Колька тоже с большим удовольствием ел мясо, с хрустом впиваясь молодыми, крепкими зубами в него. "Ешь-ешь, помощник" - мать проходя мимо, погладила его по голове. Он отложил кость в специальную тарелку для них. "Э-э, брат, так не пойдет - вдруг сказал ему Марсик, сидящий рядом, - что ж ты самое вкусное ил оставил. У тебя ж мозговая кость. Смотри, вот так берешь, и выбиваешь его в ложку" Он ловко, положив ложку на стол, выбил об нее костный мозг. "Это ж, брат, самое вкусное. сумугун, по-бурятски. Ешь, давай". Колька, конечно, знал о вкусноте сумугуна, но добывать его так ловко из костей у него не получалось. "Спасибо" - поблагодарил он Марсика. А вечер тем временем продолжался. За отварным мясом пошла грудинка, печень, кровяная колбаса. За столом становилось все шумней. Колька поначалу прислушивался к общему разговору, но потом как-то незаметно он уснул. Прямо за столом, положив голову на стол. "Умаялся, бедненький" - слышал он еще сквозь дрему. "Ну, еще не умаялся. С нами наравне, почитай, работал" - сказал отец, подхватывая его на руки. Колька, уже совсем засыпая, расплылся в улыбке от такой похвалы отца...