Дом

Картинка из Интернета

Красивый дом  свой с террасой и флюгером на крыше Цибяков выстроил у самой реки. Мне пришлось несколько раз справляться — где же проживает теперь Борис по прозвищу Колун. Сельчане, что помоложе, недоуменно переглядывались:
- Это Касатик, наверно?
Борис обрадовался.
- Двадцать лет! — всплескивал он руками. -  Помнишь, вечерами на лугу собирались? Балалайка, гармонь...
- Да, весело жили. А теперь на этом месте дом твой стоит.
- А все Валютик... Валентина, то есть настояла. Не забыл Поярову? Жена она теперь моя.
Поярову я, конечно, не забыл - симпатичную, гордую и немного замкнутую девушку. Она «по уши» была влюблена в Бориса. Но с первого же свидания «дружбы» у них не получилось. Валя не захотела ответить на «любовный вопрос», который по не писанному обыкновению  задавал каждый юноша своей девушке. Банальным вопросом «что такое любовь?» как бы проверялась зрелость избранниц. Ответы, разумеется, были самыми известными, любая девчонка в деревне знала «ответы» чуть ли не с пелёнок.  Например: «Любовь - не картош¬ка, ее не выбросишь в окошко». Но вместо ответа в тот вечер Валя заплакала и убежала домой. Борис бахвалился на другой день:
- Зеленая еще! Ей не дружить, а с прыгалками прыгать.
Годом позже Цибяков увлекся Антониной Садомовой - броской красавицей. Позже на ней он и женился. А жили бранно. Это она прозвала Бориса Колуном. Бывало, о чем бы ни говорили женщины, Антонина перебьет: - «Мой-то Колун»... и расскажет очередную про него смешную историю. Борис терпел: сын родился. «Да и все они, женщины, скандальные», - объяснял он. И постепенно из весельчака-гармониста превращался в слабого, ни на что не способного человека - в  Колуна.
- Так ты на Пояровой женат?
- Да, друг, Антонина меня совсем к земле притерла. Ко¬лун и Колун. Какой ты, гово¬рит, хозяин в доме? Ты гвоздя забить не умеешь. И правда, стану гвоздь вбивать, а он, будто от её недоброго взгляда, гнётся беспрестанно, все пальцы посбиваю. Развелись мы с Антониной. Уехала она куда-то с одним торговым южанином. Сына у своих родителей оставила. И уехала.
- А я после развода  совсем скис. Бывало не то, что на людях - дома самого себя стыжусь. Выпивать стал, конечно. Особенно в праздники тоска съедала. И вот однажды зимой «гуляю» себе. Захмелел изрядно. Смотрю, Валентина ко мне, как чудо в Святки, является. Пар над ней с мороза. Сама - в белой шубе. Глазам не верю. Может, во сне? Пока жил с Антониной, Валентина у меня из головы не выходила. И не то, что я ее любил, а как-то помнил всегда. Как поссорюсь с женой, мне Валентинины глаза  вспоминались - спокойные, умные.
- Ты чего? — спрашиваю.
- Да вот пришла...
- Зачем?
- На вопрос твой любовный ответить. Помнишь, вопрос задавал?
- А я с тобой женихаться не собираюсь.
- На гармошке бы поиграл, скука в деревне,- замешкалась она, заморгала.
- На гармошке - можно, - согласился я. Зачем, думаю, обижать человека?
Иду в чулан. А гармонь-то, парень, мыши прогрызли.
- Не будет, - говорю,- Валентина, музыки: мыши её съели.
Повернулась уходить.
- Погоди, Валя. Скажи, зачем приходила?
- Говорю же: на вопрос ответить.
Короче, до рассвета мы с ней объяснялись, а на утро пошли в сельсовет заявление подавать.
- И началась моя жизнь! Володьку Валентина забрала у Антонининых стариков. Заботой его окружила. Гляжу на них, и душа оттаивает. А уж со мной такая  ласковая!   Мимо   пройдет - улыбнется, слово скажет - как песню споёт. Живём-поживаем... - все ладно и складно. А тут как-то говорит:
- Боря, Вовке самокат надо бы сделать. Видел у соседских ребятишек?
- Да не получится, откровенно признаюсь. – Меня ведь Антонина за неумелость Колуном прозвала. Слыхала, небось? Лучше велосипед ему купим.
- И велосипед купим. И самокат тоже хорошо
Дня три я возился с этой игрушкой. Одалел-таки! Хороший самокат получился. Похвалила меня тогда Валентина. Не помню, какие слова сказала, но очень приятные. Стал я инструмент приобретать. Бывало, то вешалку сма¬стерю, то скамеечку... Рамы вязать научился. И все со своей работой к Валентине. Как дитя малое, похвалы жду. Гармонь новую купили. Второй сын у меня родился, третий. Тесновата изба стала. Решили строиться. Сруб привезли, материалы всякие заготовили, а с плотниками – беда. Некому жильё строить. А она:
- Дом тебе, Боря, надо самому ставить.
- Да ты, что, Валя?! Легко сказать: дом – самому…
- Зато имя вернешь, Боря. Имя, понимаешь?
- Я понял, конечно, когда уже дом достраивал. Хлебнул лиха – не рассказать. Извелся весь. С утра до ночи… И плотницкие, и столярные, и даже печные работы – всё сам. Ты погляди, Витя, какая у нас печка «хитрая». В ней - и русская печь, и голландка с плитой, и котёл для горячей воды, и котёл для отопления. Валентина литературой обеспечивала. (Она в библиотеке работает). Ну, а как стал завершать стройку, потянулись ко мне сельчане. И печка моя их заинтересовала, и подвал, и терраса, и флюгер…
- А как ты, Борис Андреевич?
- А сколько ты, Борис Андреевич?
Понимаешь, не Борька, не Колун, а Борис Андреевич… Валентине тоже работы досталось. Но на все у нее сил хватало. Однажды присел я на диван и уснул, как провалился. Просыпаюсь, Валентина мне ноги мокрым полотенцем  протирает:
-.Спи, касатик, так легче будет…
- Я слышал, тебя в деревне Касатиком называют.
- Ага! Подхватили!.
- Вот жизнь! У одной женщины ты Колуном был, у другой Касатиком стал.
- Справили новоселье, гостей проводили. Подсела  ко мне. Валентина. Такая родная!
- Теперь отдыхай, говорит. Касатик...
- А мне тоже хотелось сказать ей ласковое слово. Да где их возьмёшь ласковые-то?  Любимая, дорогая – стесняюсь как-то: никогда не говорил. Но словечко нашлось вдруг, и само будто из сердца моего вылетело. Валечка, говорю, Валенька, Валютик мой. Она будто вздрогнула, замерла.
- Как ты сказал?
- Валютик, - говорю.
- Повтори.
- Валютик. Словечко ей по душе пришлось… А вот и она.
Не снимая пальто, Валентина вбежала в комнату.
- Здравствуйте, здравствуйте! Сейчас» я скоренько... За столом и поговорим.
- Да нет, спасибо,- сказал я.- Мне пора.
- Как?! – удивились супруги. - Ты разве не к нам приехал?
- В соседнюю Ручьевку добираюсь. Командировка по газетным делам. Засветло хочу быть там.

Ноябрь 2017