Золото, гл. 29

Глава двадцать девятая
Май 1911 года

     Выбраться сразу же к Василию у Лисицкого не получилось. В течение двух дней им с Николой пришлось трудиться в поте лица - усиливать ограду и поправлять загон для скота. И лишь на третий день Лисицкий, забрав лошадей и загрузив на кобылу кое-какую одежонку из матросских запасов для Василия, отправился в заброшенный поселок.
     Он долго ходил вокруг бани, стучал, кричал, но Василий не отзывался. И когда Лисицкий хотел уж, было, уходить, посчитав, что Василий скончался, дверь бани слегка приоткрылась.
     - Ты что не отзывался, Василий?! – удивленно спросил Лисицкий. – Неужто не слышал, как я стучал?! Я уж грешным делом подумал, что ты помер!
     И тут заметил он плещущийся в глазах Василия мутный страх,  и понял, что тот теперь до конца дней своих будет бояться чужих людей.
     - Я боялся отворить дверь, - честно признался Василий, выходя из бани. – Вдруг ты не сам-один пришел, а чужаки с тобою по мою душу… К тому ж, храп лошадиный слышал и ржанье. А откуль у тебя лошади?!
      - Господи, да кому нужна твоя душа?! – в сердцах произнес Лисицкий и пожалел о сказанном, сразу переменив тему. – А лошадей мне пристав местный оставил. Кравцов. В благодарность за то, что я тех злодеев порешил, что на тебя напали. Тебя тогда еще фельдшер жандармский осматривал, неужто не помнишь?
     Увидев, как при упоминании о тех злосчастных часах, что пришлось пережить старшему Лаптеву, страх снова мутной волной плеснулся в его глазах, Лисицкий опять вынужден был сменить тему разговора.
     - Как ты себя чувствуешь, Василий?
     - Скверно! Голова болит, ребра болят. Живот болит постоянно. Никола-то как? Здоров ли?
     - Жив-здоров! Чего ему сделается на свежем воздухе? Стадо мы перегнали - в самую грозу. Перевезли все самое необходимое. Но, если лед позволит, придется еще пару ходок на остров сделать!
     - Слушай, барин, не оставляй меня здеся, Христа ради! – взмолился Василий. – Забери с собою! Извелся я в одиночестве. За каждым звуком снаружи чудятся мне тати лесные, что убивать меня пришли! Забери, молю!
     - Сдюжишь ли переход? – засомневался Лисицкий. – Все же порядка двадцати верст по тайге придется пройти. А ты сам говоришь, что все еще хвораешь.
     - Дык не пехом же! – Василий молитвенно сложил руки перед грудью. – На лошади-то выдюжу, не сумлевайся! Я ж с Дону-реки, а там мальца на лошадь сажают, как только ходить научится. Забери!
     Лисицкий с сомнением покачал головой.
     - А ну, как тебе в дороге станет хуже! Что я тобой делать буду?! В тайге докторов нет!
     - Выдюжу я, барин! – не унимался Василий. – Ежели бросишь меня здеся, хочь бы на малое время, вот тогда мне точно худо станет! Хотя, куда уж хужей…
     - Отлежаться бы тебе еще неделю-две надобно, Василий! Еще неделю-две, не менее… Рано тебе еще на коня садиться!
     - Слушай, барин, я на все согласный! Коль стану тебе обузой в дороге, не смогу ехать, бросишь меня в тайге, там, где схочешь! А схочешь, пристрелишь, чтоб, значит, не мучился… Но не бросай тута!
     Лисицкий ничего не ответил и вошел в баню. В нос ему ударил смрадный запах нечистот, и он понял, что Василий, задавленный страхом, со дня его отъезда  вообще не выходил за дверь, и даже вряд ли отворял ее, чтобы проветрить помещение, а испражнялся тут же – в бане. Ушат был доверху заполнен фекалиями, распространявшими мерзкое зловоние. И болезненно чистоплотному дворянину Лисицкому действительно захотелось немедленно пристрелить Василия… Но он вовремя подумал, что теперь он уже не дворянин, и никогда уже им не будет, а такой же скиталец, как и его собрат по новой жизни. Подумал так,.. и внезапно успокоился.
     Он молча взял ушат, свиток березовой коры и вынес нечистоты за баню. Выплеснув содержимое ушата, он бросил его на землю. Обложив ушат корой, Лисицкий поднес спичку, и кора вспыхнула как порох. Ушат загорелся, поднимая к небу столб зеленовато-серого дыма, от запаха которого, казалось, умрет все живое в округе…
      Василий сидел на крыльце, низко опустив голову, и глаз боялся поднять… Ему было стыдно за свой страх, за то, что заставил себя жить в смрадной  грязи, но… Страх был сильнее  его. И как ни молил Василий Господа дать ему сил преодолеть страх, ничего у него не получалось. Страх душил, ломал волю, заставляя трепетать от каждого шороха за стеной. И Василий, в конце концов сдался…
     Лисицкий собрал с лавки провонявшуюся одежду - зипун Василия и свой бушлат, оставленный тому, чтобы укрываться по ночам, и без жалости бросил вещи в костер.
     Печь Василий не разжигал, боясь дымом привлечь незваных гостей, и Лисицкий занялся делами. Он разжег печь, принес воды из колодца и поставил на огонь котел. Пока вода грелась, Лисицкий ушел в лес и отыскал на лиственнице пару мыльных губок размером с кулак.
     Когда вода нагрелась, Лисицкий развел ее с холодной и загнал Василия в парную, оставив там на некоторое время, чтобы пропарились кости. Затем разделся догола и сам, и, стараясь не бередить отбитые внутренности, долго и осторожно мыл тело Василия губкой.
     - Сиди, грейся! – сказал Лисицкий, обдав Василия теплой водой и усадив на лавку в предбаннике. – Я твои подштанники постираю.
     - Давай я сам! – Василию было стыдно и за свой страх, и за то, что позволил себе так опуститься.
     - Сиди уж! Сам… Сам ты только обосраться смог. Со страху… - Лисицкий вновь не сдержался.
     - Прости! Барин!
     - Бог простит! – Лисицкий ушел в парную и занялся стиркой.
     Когда он закончил стирку и вышел в предбанник, сомлевший от тепла и чистоты, Василий крепко спал на лавке, свернувшись калачиком.
     Лисицкий посмотрел на спину Василия. Багрово-синие кровоподтеки сошли, и теперь на их месте были легкие припухлости и серо-желтые пятна. Василий все еще хрипел и булькал разбитыми легкими, и Лисицкому вдруг по-человечески стало жаль собрата…
     - Да ну тебя к черту, Василий! – беззлобно выругался Лисицкий и вышел на двор развешивать белье.
     Пока Василий спал, Лисицкий на вечерней зорьке ушел в лес и в версте от поселка набрел на лишайниках на кормежку косули. Это была некрупная самка, которая вела себя  неспокойно, опасаясь нападения хищников. Она все время оглядывалась по сторонам, прислушиваясь к незнакомым звукам.
     Лисицкий пожалел, что не взял с собой винтовку – с ружьем близко к косуле не подобраться. Но все же решил попробовать, ибо кормить Василия перед переходом было нечем. Зная, что у косули превосходное обоняние и неважное зрение, он стал медленно приближаться к животному, выбрав направление  против ветра, для чего ему пришлось сделать изрядный круг. Лисицкий, укрываясь за стволами деревьев, медленно, не производя ни малейшего шума, подкрадывался к косуле. И когда до нее оставалось не более двадцати шагов, выстрелил дуплетом из обоих стволов. Косуля сделала резкий прыжок в сторону охотника и рухнула на землю, засучив копытами.
     Освежевав добычу, Лисицкий отправился обратно, унося в руках две задних ноги, и бросив остальное мясо хищникам, - кроме солдатского котла, в бане не было никакой другой посуды для приготовления пищи.
     Василий все еще спал, и Лисицкий, подбросив дровишек в огонь, поставил котел с мясом на печь. Он решил, накормив с утра Василия, забрать его с собой. Ибо в одиночестве тот мог просто сойти с ума от своих страхов…

Продолжение следует -