Церковь Златой Софии XVII

XVII

Как-то в соборе, на Братской Молитве утром, которую проводил грузный отец С., оказалось непривычно много паломников, в основном женщин. Потому, не любивший суеты в храме, Ворон стоял подальше от всех. Когда же все потянулись приложиться к Образу Богородицы и Благословиться у священника, ему пришлось уступить в очереди женщинам.
Когда же Ворон подошёл, наконец, к отцу С., тот будь-то и не заметив его, забрал Крест и Евангелие с аналоя и невозмутимо удалился в Алтарь, оставив Ворона недоумевать.

В трапезной за столом Ворон сидел напротив «бугра» трудников, хотя тому и не подчинялся. Закончив обедать раньше остальных, они оба замерли в ожидании, когда все поедят и послеобеденной Молитвы.
Вдруг «бугор» наклонился к Ворону и прошептал ему, что, мол, после Братской Молитвы Благословляются сперва иеромонахи и просто монахи, далее трудники и мужчины, а только потом и последними – женщины.

Ворона сперва удивило, что «бугор», некогда затаивший обиду за его неподчинение ему, вообще с ним заговорил, тем более о религиозных правилах. Но, заметив, что отец С. внимательно прислушивался к ним, понял, шептал «бугор» по того просьбе.
Потому, Ворон специально голосом и внятно, чтобы все услышали, ответил, перечисляя остальных монастырских иереев, которые обычно проводили Братские Молитвы:
- Однако, отцу А., отцу П. и отцу Е. абсолютно по барабану, кто и когда к ним по очереди подходят за Благословением, мужчины или женщины.

От такого неожиданного ответа «бугор» откинулся, как от оплеухи, покраснел и, опустив глаза, видно было, прямо-таки кипел от ярости. Он ещё попытался что-то возразить, но Ворон лишь отмахнулся от него.
Отец же С., смачно хлебавший компот из кружки, на полглотке словно окаменел, упёршись немигающим взглядом в пространство.

* * *

По воскресениям вечером, после «службы» в соборе монастыря, читают Акафист Богородице перед Её местным почитаемым Образом, после чего, когда люди приложатся к нему, иерей Благословляет всех Елеем, или Окропляет Освящённой Водой, которую и предпочитал в таких случаях отец С.

Было любопытно и весело видеть, как ничего особенного не подозревавшие паломники, словно из-под воды выныривали, жадно глотая воздух, когда иерей с помощью увесистого приспособления, наподобие густого веника, окатывал их Святой Водой с головы до ног, что тем оставалось потом, до нитки мокрым, лишь сконфуженно улыбаться и спешить в гостиничные номера поскорее переодеваться к ужину!

Однако, опять заметил про себя Ворон, остальные иеромонахи подобным образом, да и вообще никогда столь нагло не издевались над людьми.

* * *

Был солнечный день и тепло, когда Ворон после обеда присел на скамейку в тени огромной липы немного передохнуть и поразмышлять. Но не получилось побыть одному.
Заметивший его охранник монастырский, хорошо знакомый ещё в миру, как торгаш компакт-дисками с музыкой, человек немолодой и ленивый, но любитель «бухнуть» и «гульнуть», не брезговавший пошлыми сплетнями и жаренными фактами, часто в беседах некрасиво поливавший грязью и российское правительство, и начальство монастырское в частности, но как-то странно, к неудовольствию его напарника по работе, привержен к политике США, спешным шагом подошёл к Ворону и тяжело бухнувшись на скамейку, с восторгом спросил и, не ожидая ответа, злорадно протараторил:
- Слышал последнюю новость?! Жалоба на отца С. В Интернете. Сам читал. На монастырском сайте. Какая-то мамаша написала. Недовольная, как С. крестил чадо её. Пожаловалась, что батюшка очень грубо, относится к детям. И кинула кличь, чтобы паломники не крестили детей в нашем монастыре у САДИСТА батюшки С.!!!

Ворон не удивился информации, но его поразило, с каким злорадством этот человек относился не только к отцу С., но и к монастырю вообще, хотя кормился от него.
Вспомнилось, как охранник этот же, когда они так же вместе сидели, но только на скамейке перед архимандритским корпусом, комментировал тогда появление в дверях настоятеля монастыря, когда тот, спускаясь по ступенькам к ожидавшему его крутому «джипу», вдруг покачнулся и чуть не упал, но был вовремя поддержан под руку сопровождавшей его Матушкой:
- А владыка-то… пья-я-яный!

Но вот, что касалось иеромонаха отца С., то нельзя было не согласиться, что батюшка бывает, мягко говоря, неадекватен с людьми, а тем более с детьми, именно по столь злорадно озвученной охранником Причине.

* * *

Правда, отец С., всегда – и зимой и летом - ходивший в подряснике и безрукавке, был не только привержен к строгому следованию религиозной обрядовости, но и к бескомпромиссному соблюдению порядка как в храме и монастыре, так и в трапезной, за которую он отвечал.

Как-то случилось Ворону после «службы» выходить из собора вслед за отцом С. и про себя от души посмеялся, когда иеромонах, спустившись по ступенькам, со всей возможной силой пнул и далеко в сторону откинул неочищенный от снега и обледеневший резиновый коврик!
Быть может, потому отец С. любил погонять обоих монастырских пономарей, которые из рук вон плохо следили за чистотой и порядком в монастырских храмах.
Не раз и не два случалось Ворону замечать, как батюшка, проходя в храме в Алтарь, не ленился пальцем проводить по перилам ограждения или по обрамлениям Образов, а потом брезгливо вытирался носовым платком.

А доставалось пономарям нравоучениями не только в трапезной за столом, но и во время храмовой «службы», не взирая на присутствие множества паломников и гостей, что бедолаги, сопровождаемые громким басом его, в поте лица своего галопом носились по храму то приносить, то подавать, то забирать у него кадило… Запуганнее до смерти пономари в конец терялись, всё у них не получалось так, как именно хотел и требовал отец С.

Как-то однажды вечером, сам себя вконец доведший в раздражении до белого каления из-за какого-то действительно тупоумного непослушания пономарей и трудников, отец С. окончательно не сдержался, и в трапезной, отнюдь не по смиренно-монашески взбешённый, что кузнец, поставленный накрывать ужин на столы, но увлёкшийся чтением кафизм и забывший про своё прямое послушание, не вымыл полы, - разорался до такой степени, что, в добавок и для пущей ясности, со всего маху увесистым кулаком приложился к того «морде лица»!

Все, кто находились в трапезной в тот момент, вместе с иереями и остальными монахами, притихли, как мыши при появлении разъярённого кота в клети. А батюшка продолжал орать на припёртого к стенке кузнеца, что тот чуть ли спиной не полез к потолку:
- Тебя кто научил не слушаться СВЯЩЕННННННИКА?!! Тебя кто, может Матушка И. научила не слушаться СВЯЩЕННННННИКА?!!

Ворон, радом с которым бушевал отец С., еле сдерживался, прикрывая рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Но вконец сорвавшийся батюшка, неравнодушный и к нему, что никак не получалось докопаться и до него, заметив ухмылки, прорычал:
- Не смейся, а то сопляки совсем распустились. Священннннника ни во что не ставят!

Но Ворона нападки этого «священннннника» давно не волновали, не цепляли. Спокойно глядя раздражённому монаху в глаза с красными бельмами, как у разъярённого чёрного быка, он только подумал, что этот человек в подряснике, возомнивший себя крутым иереем, не только по возрасту, но и по Качеству Души столь несовершенной – сынок ещё.
Тем не менее, чувствовалось, что схлестнуться им, рано или поздно, придётся, как бы Ворон ни тянул время, пока ещё мудро уходя от конфликта.

* * *

Подходя утром к арочной калитке в монастырь, Ворон заметил, как в неё вошёл пожилого возраста грузный мужчина. При очках, седой бородке и с какой-то бумагой в руке он похож был на нудного чиновника, ищущего к чему бы прицепиться. Этого мужчину можно было и раньше видеть в соборе, где тот даже исповедовался и причащался.
Но на этот раз он поспешил не в собор на «службу», но, заметив Ворона, остановился и подождал, пока тот приблизится, а потом, будто они всю жизнь были знакомыми, очень даже возбуждённо стал объяснять, что написал жалобу на отца С.:
- Вот, посмотрите, Матушка И. меня научила, как написать… Как за что?! Священника задача в храме служить и молиться , исповедовать и причащать, так? А что делает отец С.?
- И что же он делает? – полюбопытствовал Ворон.
- Что, что… Когда подхожу к нему причаститься, он начинает доставать меня: не так стоишь, не так руки скрестил на груди, не так наклонился, не так рот раскрыл… Я кто ему, желторотый сопляк? В первый раз, что ли, причащаюсь?.. Надо поставить его наместо.

Ворон, конечно, не собирался читать жалобу, но подумал, что этот неприятный кляузник неспроста прилип именно к нему, словно специально провоцируя ему негатив в отношениях с отцом С.

Вдруг в кармане Ворона зазвенел мобильный телефон, данный в монастыре для связи с Матушкой. Она просила его срочно зайти к ней.

Но кляузник не унимался, и Ворону пришлось терпеливо ждать, когда тот отстанет от него. Потому, пусть и нехотя, но внимательно выслушав, он попытался объяснить тому, что, мол, сам виноват, что не хватает Терпения и Прощения, Безмятежности и Любви даже к врагу своему и т.п.
Однако, всевидящая Матушка, как догадался Ворон, наблюдала в окно за ними и позвонила повторно, чтобы он поспешил.

- Чего от вас хотел тот человек? – сразу и без обиняков спросила Матушка, как только Ворон переступил порог её конторы или «сердца монастырского», как называли насельники это сводчатое помещение с письменными столами, сейфами, компьютерами, кучами папок на полках, стопками книг и бесчисленными коробками на полу.
Улыбаясь, он открыто и честно рассказал, что кляузник ссылался на то, что она помогала ему написать жалобу на иеромонаха.
Но высказал и свою точку зрения, что, мол, отец С., словно лакмусовая бумажка, словно сито просеивает всех, кто не без тени в Душе, и выявляет таким, пусть для людей и неприятным, способом даже глубоко запрятанный негатив Сознания человеческого. А тот человек не просто дешёвый кляузник, но и до краёв переполнен банальной гордыней, столь порицаемой в православии.

Матушка, сперва задумавшись, но потом улыбнулась, видимо, оставшись довольной рассказом и объяснениями Ворона.
Но та же ситуация в отношениях отца С. с кляузником продолжилась и спустя месяц.

Надо же было так лучиться, что во время Причастия Святых Таинств Ворон оказался в очереди за спиной кляузника и прекрасно видел и слышал, как отец С. по своей уже неизменной привычке поднося лжицу к широко раскрытому рту кляузника, опять невозмутимо, но громко потребовал:
- Раскрой рот!
Больших усилий потребовалось Ворону, чтобы не расхохотаться в такой ответственный момент перед Причастием, требовавшем Внутреннего его сосредоточения, но надо было видеть выражение на побагровевшем лице кляузника!
Правда, дальнейшей судьбой отношений между двумя этими противостоящими людьми он не интересовался.