О школе и учителях

 
                Часть II.
                Глава 2.
                Школа  и учителя. Е.Н.


Начальная школа стояла в центре поселка – два деревянных барака, вытянутые углом, были похожи на заваленную на бок букву «Г». Помню простенький двор с травой, каменный туалет на улице. Наше здание было по улице Чекистов: узкие коридоры с вытоптанными деревянными полами, оцинкованный бак с водой, крайняя комната справа – наш класс.
   
   Помню Е. Н., мне нравилось смотреть на ее одежду и на то, как у нее открывался и закрывался рот. Особого энтузиазма в учебе не было: я всех и всего боялась, всегда помня, что не выговариваю звук «р». Мне дали сказать четыре строки на празднике «Прощание с Букварем», я выучила, но от страха забыла слова, переставила их невероятно. После этого мучилась и твердила: «Все! Больше – никогда!»

   Однажды мне так не хотелось идти в школу, что мать гнала меня лозинкой, как козу, а я упиралась и  плакала. И если бы мать тогда пожалела меня, оставила дома, я не знаю, чем бы все это закончилось!

   Из учебы в 1-4 классах помню немного.

   Первое: мы мамам готовили подарки к 8 Марта – все то, что могли купить или сделать своими руками. Делали это в классе и прятали в тумбочку. А потом оттуда пропал подарок для мамы Светки – какая-то брошка. Учительница каждому дала по спичке и сказала, что каждый из нас должен поломать эту тонкую деревяшку, и тогда она точно узнает, кто взял чужое. Я помню, как мы волновались, ломая спички, ну, а был ли найден воришка – не помню.

   Еще: под Новый год нам вручали «сладкие» подарки, кого-то из ребят не было, Е. Н. положила в эту злополучную тумбочку конфеты, а за каникулы их погрызли мыши.

   И еще: у нас должна быть какая-то контрольная… Я шла в школу и упала в лужу, вымазала красное плюшевое пальто (оно было из того мешка с недоносками, какой прислала нам тетка из Киева) – переодеться было не во что… К тому же, на другой день мне пришлось обмануть, так как истинную причину сказать было стыдно. И вообще – страдания и муки по поводу того, что не было пальто, кофты, колгот, туфлей и других нужных вещей, отбрасывали меня в отряд ущербных…

   Я всегда думала, что учителя – святые люди: все понимают, не едят, не ходят в туалет… Но однажды к нам на замену пришла  чужая учительница, которая все разрушила: она наглядно выкладывала твердые кусочки из своего носа на промокательную бумагу моей тетради…

   И еще: я помню летний лагерь в этом здании, наверное, после окончания третьего класса. Мы были уже сложноваты, отношения между нами – тоже непростыми. Больше всего запомнила Надьку, которая во время сонных часов рисовала нам словами яркие картинки о своей жизни в подземных царствах с роскошными дворцами, переходами, о богатствах и драгоценных камнях, что дух захватывало. Она жила без матери-отца, ее воспитывал дядька-фотограф. Возможно, это были его фантазии, возможно, ее… Через много лет в спившейся женщине, которая шла мне навстречу, едва переставляя тонкие, высохшие ножки, я с трудом узнала Надьку – взрослая жизнь не соответствовала тем выдумкам, которыми она жила когда-то.


                Глава 3.
                А. Ф.

   В 5 классе нас перевели в другое школьное здание – по улице Алма-Атинская (ныне проспект Ивана Третьяка), построенное точно по такому же типу: при входе – учительская, вдоль коридора (слева и справа) – классные комнаты.

   Наш класс дали А. Ф. Он преподавал русский язык и литературу. Как он попал в наш город, поселок, школу – не знаю, но было заметно, что жил он где-то в другом кругу: он одевался не так, как наши мужчины, говорил не так – был интеллигентным…

   На мой взгляд, ему было лет пятьдесят. Высоконький, полненький, аккуратный. Он был одиноким, жил в мужском общежитии. Очень серьезно относился к работе учителя, особо – воспитателя.
   
   Я четко помню, чему он нас учил на уроках, но на воспитательных часах он нас ломал и делал, поэтому об этом надо сказать особо. Классный руководитель давал каждому задание, о выполнении которого надо было отчитываться. Какие были разборки! Не выполнить было невозможно, стыдно! Так нам прививали ответственность, постоянство, четкость, честность, одним словом, дисциплинированность!

   За глазами ученики А. Ф. называли Сигналом или Тревогой, но чаще – Сигналом. «Ты, что,  – спрашивал он у опаздывающего, – не слышал сигнала? Звонок – это же сигнал для ученика, тревога!» и эмоциональным жестом резал рукой воздух, утверждая, что это так.

   Разыгравшемуся по дурости ученику он говорил:
 – Ты видел на лугу телка? Так ты тот телок!
Лентяям повторял:
 – Не работаешь!.. А домой приходишь и сразу к кастрюлям:  «А  ну, мама, наливай!»
   Предупреждал с упреком:
 – Эх, вы, будущие папаши-мамаши!
   Нас все это смешило!

   Я помню, как мы, ученики, с А. Ф. готовили на конкурс стенгазету, как ходили к нему в общежитие за бумагой и кнопками. Однажды после уроков мы пошли с ним в хутор к родителям кого-то из учеников. Он нес большой портфель и, чтобы съесть печенье, попросил меня понести его белый плащ. Валька споткнулась, на его предупреждение, она сказала, что «ниже земли не упадешь», и он был удивлен – раньше такой поговорки он не слышал.
 
   Я помню, что на праздники мы ему дарили какие-то ненужные вещи: плюшевого медведя, парусник и еще что-то… А он нам устраивал веселье: расставлял вместе с нами парты вдоль окон, приносил конфеты, включал музыку…

   На уроках большое внимание А. Ф. уделял черновой работе над текстами изложений и сочинений. Он требовал, чтобы каждое предложение работы соответствовало черновику. Учитель делал такую кропотливую работу, что меня удивляло, ну, как это ему не надоест! Точно такая тщательная работа велась по проверке тетрадей. Он нас измучивал!

   Но как своим чутьем А. Ф. угадывал, кого с кем посадить за одну парту, не знаю, но мы потом годами сидели друг с другом, как жили в семьях, данных Богом!

   Почему-то меня А. Ф. выделил изо всех девчонок, посадив за одну парту с мечтой многих: самым умным, красивым, интересным мальчиком – Сашкой. У Сашки были черные волосы, нежная смуглая кожа, черные бархатные глаза. С ним занимались родители. У него было все. Отец сначала был заместителем начальника шахты по снабжению, потом – председателем сельпо, мать –  бухгалтером. Красивые, умные, правильные люди.
 
   Сашка уступал мне первой макнуть перо ручки в чернильницу, и это меня смущало. Я просидела с Сашкой до конца 8 класса. О нем вздыхали многие, но у меня прав на Сашку было больше, чем у остальных. Периодом взросления он мне нравился так, что я плакала. Потом он симпатизировал Вале …
Уже во взрослой жизни мне очень часто снились Сашка и его родители – С. Н. и тетя Надя. После этих снов я была под впечатлением долгое время. Сегодня я понимаю, что это, наверное, было в самые трудные периоды Сашкиной жизни, потому что он поломал все, что у него было: семью, карьеру, здоровье, нравственность…   
   Санька, как мне жаль твоих родителей! Царство им небесное!..

   Именно в 5 классе мы стали влюбляться. У нас в классе появился еще один Сашка. Какие красивые глаза, какие длинные ресницы были у пацана! Кто-то из девчонок предположил, что, если обрезать ресницы, то они вырастут и будут длинными, как у него. Помню, что я полностью подрезала торчащие волосинки, но они нисколько не изменились. (Уже через много лет я увидела с перрона вокзала через оконное стекло электрички знакомое лицо и ужаснулась: на левом глазу было большое белое пятно).

   В 6 классе мы перешли уже в новую школу – это трехэтажное здание, к которому через переход было пристроено еще одно – четырехэтажное. У многих из нас глаза разбегались от количества старшеклассников – парней и девчонок, начались увлечения, подражания, обожания, страдания и т.д. Хождение в школу наполнилось уже другим, особым смыслом – нас привлекали не только речи учителей у доски, слова и взгляды соседей по парте…

   С учебой у меня было все лучше и лучше. Во мне произошел какой-то перелом: мне стало интересно и внешне выделяться, и внутренне. Это как бы соответствовало моим стремлениям. Училась я с удовольствием, полной отдачей и хорошими результатами.

   Благодаря поддержке А. Ф. меня выбрали сначала председателем совета отряда, потом – комсоргом класса и школы. Он помог мне стать такой, какой я есть сейчас: без труда быть постоянно собранной, ответственной, добросовестной, трудолюбивой – он это привил мне и успел закрепить так, что это стало таким естественным, как будто я с этим родилась.

   Как этот человек внезапно появился, так внезапно и исчез… Он влюбился в какую-то Марию Ивановну – библиотекаря из соседнего села Петропавловка, и они уехали вместе, куда – не знаю.

   После 8-го многие одноклассники ушли из школы, многие – перевелись в другие классы. На волне всяких экспериментов я попала в класс девочек, нас было 24. Классным руководителем стала А. Н. – полненькая, симпатичная, особая женщина, которая могла хвалить и ругать одновременно, чтобы не зазнавались и не обижались. Нас называли монашками, когда мальчишки других классов забегали к нам и прыгали по партам, мы жались к стенам…


                Глава 4.
                Школа и учителя (продолжение)

                И. И.
Он был где-то директором детского дома. Очень человечный, умный, добрый, семейный. Преподаватель математики. Жену пристроил лаборантом в физический кабинет. Растили двух дочерей. Мужей выбирали для детей сами.

Помню: он удачно сочетал изложение математических формул и доказательств теорем с прибаутками, поэтому даже школьнику, далекому от математики, было интересно. По ходу урока он мог задать необычные вопросы, на которые не надо было отвечать, типа: «Ну, что у тебя язык болтается, как у цыганки юбка?» или при подсказывании наилучшего варианта решения примера: «Что же ты чешешь левой рукой правое ухо?»

К детям был справедлив, лоялен, уважителен. Запомнилась его улыбка…

                А. П.
Ветеран. Отвоевался в первый год войны, на Волге. Инвалид. В 1945 назначили директором школы. Женился на молодой учительнице – «астраханской вобле» – худенькой, высокой девчонке, которую все уважительно называли М. Н., жили в отцовском домике, у железной дороги. Родилось двое детей.

Понемногу укреплялись: в поселке построили новое здание школы, отвели им квартиру со двора, он получил по льготам «Запорожец», заботы о квартире и машине легли на плечи и руки доверенных лиц. «Астраханская вобла» превратилась в полнотелую ленивую женщину с претензиями. Отношения охладели. Умер сын, дочь уехала учиться…

В школе появилась молодая учительница русского языка и литературы, организатор по внеклассной работе – привлекла, все взбудоражила: заставила думать, чувствовать, выходить по вечерам из дома, выезжать куда-то на отдых, заезжать к ней домой…

Жена дурела, одевалась во все черное, падала на стол в канцелярии, устраивала истерики, обвиняла всех, сорвала дочь с места…
Пренебрег всем… После смерти отца ушел, уехал, женился, родили ребенка… Остался один с этим ребенком, вырастил… Приезжал в прежнюю семью сам, с сыном, просил прощения, просился назад – отказали. Стал старым, немощным, жил с сыном. Где-то один раз в год на правах родного человека его сын приезжал в его прежнюю семью…

                Е. И.
Окончила филологический факультет пединститута. Выскочила замуж. Растила дочь сама.

Светлые завитушки. Мелкие черты лица. Четкая, чистая русская речь. Женщина свободная в поведении. Увлекла – увлеклась – получилось. Когда в кабинете директора сидели многие, у нее урчало в животе – посмеивалась.

Во мне почему-то многое в ней вызывало протест: периодами я не могла с нею разговаривать, смотреть ей в глаза, на ее вопрос: «Чем вы не довольны?» я отвечала: «Собой!» Чтобы я, пионервожатая, не мешала налаживать отношения «организатор – директор», меня «наградили» горящей путевкой в декабре в дом отдыха, в Ворзель Киевской области.

Потом она уехала. Прислала телеграмму: «Поздравляю тчк Родился сын тчк». Сорвала с места.

Нарушала все в жизни других не один раз…

                А.Д.
Она была черноглазой, коротко стриженной, подвижной, пожилой, одинокой. Ветеран войны, служила техником на аэродроме. Приехала откуда-то, наверное, из Казахстана. Говорила как-то с акцентом.
Уроки проводила неинтересно, по конспектам, которые не имели срока давности, но след оставила… В 7 классе в рабочей тетради по зоологии я нарисовала рака, которого потом как образец показывали во многих классах…
Умерла в ванной – подвело сердечко. Через три дня открыли квартиру – похоронили чужие люди.

                Т. С.
Чудной человек – бурный, балакучий. Короткая стрижка, яркие губы бантиком (часто этот бантик был размазан или посажен набекрень). Одета вприкидку. Историю рассказывала, как историю: образно, смешно и весело. Жила с хорошим человеком, который ее любил, понимал и помогал. Ее две дочери – все в мать.
Однажды в классе под ней развалился стул, и она в обломках упала под стол – класс замер: вдруг из-под стола раздался безудержный смех, и показалось чудное лицо учительницы.

Ее «Привет!» на улице мне, ученице, первое время меня ставил в тупик. При встрече могла рассказать все о своих родных. Всегда была самой собой и не боялась выглядеть смешной. Уважала в человеке человечное.

Первая топка печи в одну из осеней – привела к удушью. Ползла куда-то по снегу, потеряла память. Восстановилась. Потом еще работала – недолго. Не стало.
                Э. Г.
Я не знаю, что привело ее к нам в школу. Городская, говорили: родители – преподаватели вуза. Сложившийся человек. Знающий преподаватель. Молодая женщина с неординарной внешностью. В ней было все необычно: прическа, лицо, фигура, манера говорить и двигаться… Цвет, форма, качество сочетались, соответствовали всему: от завитка на макушке до золотого украшения на указательном пальце и обувной шпильки на пяточке…

Она была учителем, классным руководителем, завучем… Умеренная требовательность и человечность к ученикам и учителям делали ее уважаемой.

Слышала, что якобы была какая-то любовная драма: то ли она у Р.К. отбила какого-то Георгия – инженера из треста, то ли у нее отбили…

               
                Немцы
Их было двое – И. И. и К.К., Ш. и Г. Оба маленького росточка, сухенькие, энергичные…

И. И. был интеллигентным, сдержанным, умным. Был ли у него диплом учителя – сомневаюсь, но он был немцем и преподавал русским детям свой родной язык. Его человечность, требовательность, чувство справедливости были предельными. Из наших мальчишек и девчонок за школьные годы он вырастил и воспитал хороших людей: спокойных, подтянутых, уверенных, ответственных – почти 100% без брака. У него были какие-то особые методы воспитания, хотя идеология советская. Я вспоминаю, как он бил тревогу по каждому случаю в жизни «своих детей», помогая не словами, а участием. Одна ученица написала в какой-то работе, что будет рада тому, если земля даст трещину и она провалится сквозь нее… За этим стояла безвыходная семейная трагедия, которую девочка-подросток не могла пережить сама…
 
И. И. делил жизнь со спокойной, умной женщиной – О. Э. Жили, как верно служили д
Я бы хотела, чтобы потом они все вместе уехали на свою дальнюю родину и ее холмик не остался бы одиноким на нашей земле… 

К. К. был эмоциональным. Он работал конюхом в шахтоуправлении, его пригласили работать в школу. Его жена была очень полной, малоподвижной. В квартире стояло пианино. Говорили: она хорошо играла и пела. Они родили и вырастили пятеро детей: капитана дальнего плаванья, пьяницу, летчика, медсестру и младшую дочь без образования…

В 9 классе младшая дочь страстно влюбилась в одноклассника. Выскочила замуж. Родила дочь. После службы в армии муж к ней не возвратился. Через двадцать лет она вышла замуж вторично, воспользовавшись разладом в соседней семье. Родила сына. С детства сын был самолюбивым, к деду относился грубо. 

К. К. умирал зимой в летней кухне, в цинковом корыте, застеленном стареньким пальто…

Во внуке проявились красота дочери и способность к музыке и пению жены. Его приняли в консерваторию при беглой подготовке к поступлению с учителем музыкальной школы. Какое будущее у этого человека – не знаю.
               

                Англичанки

Англичанки менялись каждый год. Они были разными.

Л. А. – скромная, добрая, мать малышки. Когда она болела, мы ходили к ней домой, в маленький домик на нашей улице, где она снимала комнату.

Л. Ф. пришла к нам зимой в черном пальто, похожем на форму железнодорожницы, под которым было легкое сатиновое платье в голубую полосочку. Окончила МГУ – преподаватель математики на английском языке. Растила девочку, отец какой был студент-африканец. Вышла замуж за брата жены начальника шахты. Родился еще мальчик. Дочь, став взрослой, окончила МГУ, вышла замуж за посла Чехословакии. Перевезла за границу всю семью и близких родственников.

Т. Г. – эмоциональная, ярко-крашенная, пышная; в сумке – пачка сигарет рядом с очередным романом; на уроках нам пела: «Violate, little Violate!» Преподавать ей было некогда: то опаздывала, то спешила… Летом поехала на море отдыхать с четырехлетним сыном. Сын утонул в море, у нее разорвалось сердце на берегу.

Л. И. была вся в себе. Большие серьезные глаза ничего не отражали. Она была холодной. Через много лет на каком-то совещании я встретила ее, сказала, что я ее знаю, она меня не вспомнила…

Л. Ф. – добрый человек, дома – все время как на передовой: муж – любитель выпить, сложные дети, не очень удачный расклад событий в их жизни, внук с младенчества на ее руках… Простота не стала упрощенностью, доброта не стала глупостью… В глазах и в голосе – способность понять и желание быть понятой… Такой она была, когда учила меня, такой она была, когда мы работали рядом, такой она водила своего внука в мою группу детского сада…
В последний раз я видела ее после того, как в родных местах уже не жила года четыре… Увидев меня, она сказала: «Ты, наверное, знаешь – моего мужа не стало…» и горько заплакала…

А. И. была маленькой, с прической, похожей на связку бананов. Она была настолько доброжелательной, то есть понимала якобы каждого, что это казалось подозрительным. При приеме на работу молодой учительницы-заочницы и разделе с нею часов английского – попросила купить отрез на юбку. Ко мне были какие-то вопросы относительно какого-то письма куда-то в вышестоящие органы, о котором я не знала.

У себя дома собирала детей на всякие праздники: Новый год, 8 Марта, встречи выпускников, свой день рождения… Принимала подарки: дорогую посуду, часы, украшения из благородных металлов…

Так высоко оценили ее работу, что была завучем, а потом и директором школы. Ее дочь, ничем не примечательная, была директором детского дома.

Ее муж сидел в тюрьме в 70-х за разудалые политические частушки, ее внук-малолетка был посажен в 2000-м за убийство своего друга в посадке недалеко от поселка, где жила бабка… Пожалуй, самая невеселая история…

Л. К. – старая дева. Она как бы знала иностранный, но научить детей чему-либо не могла. Английский язык в ее устах казался кривлянием, которое невозможно было повторить. Отношения с детьми обострялись, учительница переходила на крик… Она всегда стояла на защите своей позиции – учителя. Говорила, что надо всем в коллективе ее называть на «вы» и по имени-отчеству, иначе «сядут на шею».

Оставаясь девочкой, долгое время не чувствовала возраста. Потом очень сильно пережила смерти родителей, но в своей жизни изменить уже ничего не могла. Единственное – перешла в другую школу, поближе к дому…


                Л. В.
Она у нас появилась как бы внезапно – вышла из декретного отпуска. Откуда-то ездила. Была некрасива, чем-то похожа на лягушонка: небольшая, живот толстоват, ручки-ножки тонкие, светлые волосы, невыразительное лицо: блеклые глаза, приплюснутый нос, большой рот с узкими бледными губами. Но стоило ей открыть этот рот – и все замирали!

История преподавалась точно, четко, конкретно, в картах, схемах, таблицах, рисунках. Как преподавалось, так и спрашивалось: не знать, отсидеться на уроке было нельзя! На каждом уроке – отвечать! Если не готов – предупреди! Не предупредил – отвечай за все! Устно можно было получить «отлично», письменно – отхватить «неуд». За наши успехи радовалась, за наши неудачи расстраивалась, выговаривала строго, оценивала без компромиссов.

Однажды вечером мы втроем с девчонками шли вдоль улицы, нарядные, со дня рождения Леньки Г., и она, идя нам навстречу, сказала: «Какая молодость красивая!»

Когда фотографировали лучших учеников школы по разным предметам, она назвала именно меня (тогда мне казалось – ошибочно). Так в школе на стенде появилась фотография – я с указкой у карты на уроке истории.



                Н. А.
Скромная. Невзрачные краски лица (лопнувший капилляр был самой яркой точкой), невзрачные цвета в одежде. Терпимая, несла тихость, громко не гневалась, не было выразительности в голосе…

Она учила меня русскому языку и литературе в 9-10 классах. Она не научила меня ничему потому, что не была властной. Но вкус был привит раньше. Я читала много, глубоко, под текстом, и могла говорить часами (уроки были спаренными), прикрывая собой лень и незаинтересованность других.

Когда я стала работать, Н. А. первой стала мне другом. Я вместе с нею пережила ее семейную драму: муж – парторг шахты – изменил ей, она учила дочь соседей, у которых долго не было детей и которая, как капля воды была похожа на ее дочку. Это ее угнетало! Его любовные отношения с завмагом Катькой Зверевой – вообще перечеркнули ее жизнь. Она не жила – тлела…

Дети грели, но недолго. Сын, окончив высшее военное училище, уехал служить, оставив ей в своей комнате огромную овчарку. Каждое утро, перед поездкой в школу, она выгуливала собаку и варила ей супы… Дочь после окончания школы уехала в Москву и не без помощи отца поступила в высшую профсоюзно-партийную школу.

Разочарования в жизни, пустота в отношениях, одиночество делали свое дело. Жаловалась, что готовясь к урокам, вынуждена перечитывать отдельные эпизоды романа «Война и мир»: она помнила сюжетные линии романа, а детали стирались в памяти как на магнитной пленке…

Потом ее парализовало… Не стало.

                Е. Я.
Она преподавала украинский язык и литературу и была классным руководителем моей старшей сестры. Первое, что я вспоминаю о ней: черные брови, большие серые глаза и полнота, округлость – полтавчанка. За глаза ее называли «украинское сало».
Очень серьезно старалась отбивать оттисками в мозгу каждого ученика информацию по теме каждого урока. Требовала ее возврата в полном объеме. Неинтересно, потому что жестко. Дойдя до какой-то черты, многие протестовали. Между нею и учениками были конфликты, которые временем волнами накрывали всех с головой. Детвора в знак протеста коллективно уходила с ее уроков в лес, поднимали против учительницы  своих родителей, отказывались от нее как от учителя и классного руководителя. Что это было, зачем – не знаю! В 9 классе в лес вместе со всеми я не ходила – сидела одна в пустом классе, но и это выглядело как вызов и протест, хотя не настолько я была смелой, чтобы противостоять двум фронтам…

Она удачно вышла замуж, по любви. Родили дочь. Муж с работы спешил домой, жили дружно, мирно. Он работал на шахте начальником участка. Зарабатывали вместе неплохие деньги, копили на одну книжку. Бухгалтер школы Анна Федоровна посоветовала: «Любовь любовью, а деньги надо бы разделить на две книжки». Разделили. Когда кто-то из учителей нуждался, она говорила: «Возьмите у меня!»

Купили машину. Начали ездить за границу – в Европу. Мечтали поехать в Японию…
Вдруг – болезнь… Операция не в Донецке – в Москве (за что потом ее упрекали). После операции приехала домой – зимой, в холодную квартиру… и пошло-поехало: ревновала, била окна в летней кухне, прибегала домой к тем женщинам, которым муж обещал куда-то по делу отвезти… Вторую путевку в Японию муж предлагал соседке – куме, тоже учительнице… Вторая машина была куплена за ее деньги, за ее спиной договаривался с ее двоюродным братом продать дом в Полтаве при живой теще…
Начались муки: мать слегла, она разрывалась между работой, домом и Полтавой. Каждую пятницу спешила на поезд, сама тянула тяжелые сумки со двора, в гараже которого стояло два автомобиля…

Однажды от матери она ехала с дочерью поздно вечером (муж в эти дни тоже был там), вынуждена была добираться попуткой. Остановилась машина, за рулем – приличный мужчина, предложил довезти до Донецка, а утром добраться домой уже автобусом. Согласилась. Сгоряча рассказала о своей судьбе, как есть. Он пригляделся. Приехали ночью. На пороге встретила домработница:
– Иван Петрович, с кем вы?
– Прошу любить и жаловать – привез жену и дочь!
А потом:
– Оставайтесь, пожалуйста! Все устроится! Оставайтесь…

Рано утром собрались и посунули на автовокзал…

Дочь внешне взяла от родителей доминирующее: материнскую полноту и отцовскую рыжеволосость и веснушки. Училась отлично. Мы не знаем, но, наверное, жила под натиском… К материнскому нескрываемому ужасу после окончания школы легко поступила в вуз, куда мать не планировала. Дальше – больше: влюбилась – запрет. После третьего курса – психический сбой… Конец.

Матери не стало. Брат, психически больной, выбросился из окна второго этажа. Муж был и мужа не было… Ушла на льготную пенсию. Инфаркт…

                Г. И.
Черные волосы, круглые глаза, большой нос. Ее все боялись. На уроках не то что никто не баловался, а, можно сказать, не дышал. Энергия, непримиримость, жесткая справедливость сделали ее завучем. Она была злопамятной: сказавший или сделавший раз – не прощался никогда! «5» почти не ставились, «2» – ставились всегда! Она преподавала украинский язык и литературу.

Из ее уроков ничего не знаю и не помню. Но… были такие обстоятельства: она меня никогда не проверяла, не спрашивала, к доске не вызывала, тем самым давая мне возможность подтягивать нужные или готовить любимые предметы. Внутренне я была ей очень благодарна.

После окончания школы она мне стала другом. Я бывала у нее дома. Она была умной женой, хорошей матерью. Ее дочь Л. была яркой, заводной, талантливой: музыкальная школа, победы в конкурсах, с отличием школа, институт. Я вспоминаю, как она ненавидела парня, который женился на ее дочери, и только со временем оценила его и полюбила; как болела ее душа о меньшем сыне… слабом, неудачном, одиноком…

Парализовало. Не стало…

                Е.  К.
Вспоминаю Е. К.: она имела красивое имя К., которое никто не знал и не произносил вслух.  Она была красивая внешне, мягкая по характеру. Чтобы позже мужа приходить домой с работы, не чистить, не подсыпать печь углем, не готовить ужин, она предлагала мне, девчонке, сходить после уроков в кино… Говорила, что, когда на мужа обижена, стоит постирать ему рубашку, сразу успокаивается… Узнав о том, что я выхожу замуж, сказала:
– Да, в нем что-то есть!

Ушла от дел раньше времени по болезни: сбой в работе всего организма – диабет, гипертония, паралич… Конец.

                Е. А. и Л. С.
Она учительница начальных классов, он учитель физкультуры – семейная пара.
На вид и в поведении – скромность и простота. Пропадали в школе, дома – временно. Всю жизнь прожили в старом бараке. Собственных детей не было.

Ее выпуски имели лучшие показатели по успеваемости и дисциплине, его команды по футболу, волейболу, баскетболу – лучшие в городе и области.
Она говорила о девочках: «Отличницы – труженицы, несчастные люди в жизни, им редко везет.  А та, что не училась, после окончания школы – смотришь: уже выглядывает из машины, вся в завитках, как болонка».

Он так входил в игру, что в азарте, за ошибки, ругал и обзывал обидными словами. Отрицал все собрания, заседания, признавал дело. Открыто выражал свои мысли, уважал людей за результаты.

Служили до старости. Не стало.
               

                Л. И.
    Л. И. была очень красива: молодая, яркая, тонкие черты лица, белые пышные, волнистые волосы, точеная фигура. Одевалась всегда модно, со вкусом. Учительница младших классов, почти всю жизнь проработала учителем пения, руководила школьным хором, ансамблем – получалось.

Семья была крепкая: муж, двое детей. Жизнь шла ровно. Потом начались перекрестки…

Старшая дочь, уехала, вышла замуж. Жили, казалось, нормально, но разница в возрасте, во взглядах, вкусах, привычках, особые обстоятельства: жили в одной комнате с психически больной мамой – привели к разрыву. Сын оказался между ними, и это его устраивало.  Желание помочь внуку в решении его проблем привело ее к изучению оккультизма и т.п.

Младший сын никак не мог определиться, в спутницы выбирал женщин старше себя, с детьми, и между ними все было неладно. И это заставляло искать какую-то сверхъестественную силу помощи…

Заболела. Операция, опять операция… Ненавидела людей… Тревожилась о здоровье дочери… Делала красивые вещи – панно из соломки, ковры… Превозмогла.
Не стало мужа.

Много читала серьезного, думала. Иногда встречались случайно, говорили, как равные, о мире, жизни, человеке, любви… Она уже разделяла временное и вечное, человеческое и божье… и мне была близкой и понятной.
               
               
                З. Г.
 З. Г. была белявая, крепкая. В характере чувствовалось мужское начало. Прямая, правильная, брала ответственность на себя.

Благодаря ей мне открылась дорога в школу, после окончания которой, в ноябре 1972 года, я опять возвратилась – в качестве пионервожатой. Пропадала на работе с утра до вечера. Иногда спрашивала, ела ли я, и приносила кусок хлеба. Она учила работать, доверяла во всем, иногда резко защищала от нападок. Помню, как я впервые оказалась на уроке истории вместо нее: столбняковое состояние, скована была вся, под детскими взглядами боялась пошевелиться…

Потом с семьей уехала на Север. Лет через 20 возвратилась на родину уже с детьми и внуками…

Когда в 2005 году я уезжала с насиженного места и брала с собой, как при пожаре, все самое необходимое, томик стихов «Поэты Таджикистана», подаренный ею в день моего дня рождения в 1973, оказался среди ценных вещей. Он и сейчас под рукой…

Спасибо за все!
                В. Т.

Она была худенькой, черненькой, лицо простенькое. Вспоминала, что на ее улице жила семья молдаван, в которой дети каждый день танцевали и сбивали обувь так, что ее  приходилось каждый вечер ремонтировать… С малолетства была у какого-то художника в подмастерьях, который, якобы, разрешал ей только растирать краски.
Она была учителем физики, но физику преподавала в крайних случаях… Нам повезло: она нас учила рисовать и чертить. Где-то в классе 7-ом я ходила к ней на кружок рисования. Мне нравилось, как она рисует, пишет, и я спросила, как и мне научиться. Она мне ответила просто: «Бери кисточку и рисуй!»

В ее портфеле всегда были кисти, бережно завернутые в тряпицу. Кто-то из учеников ей когда-то сказал, что она не похожа на учительницу: «потому, что у вас руки всегда грязные»… И в самом деле, на ее руках всегда были отметины от красок. При создании эскизов, рисунков, газет она теряла чувство времени. То, что я умею держать карандаш и кисть в руке и получаю удовольствие от этого – ее заслуга.

Они хорошо жили с мужем, хотя он был ленив. Родили троих детей. Старшая дочь, скромная, труженица, похожа на мать. Сын – вылитый отец. Меньшая дочь, рожденная поздно, с сомнениями, потом стала всеобщей любимицей, ее боготворили, находили необыкновенные задатки…

Говорила, смеясь, что сделала много абортов, до четырнадцати считала, а потом и считать перестала… Радовалась, когда, придя домой со школы, увидела, что сын разрисовал ее красками всю стену, смеялась, когда он, дождавшись ее с работы, ходил за нею по квартире, как голодный теленок, и бубнил: «Хочу мяса! Хочу мяса!»

Дети выросли – не успели и состариться.

Заболела неожиданно. Погасла. Пожелтела. Не стало…

P.S. После того, как эта статья была уже закончена, встретила в «Контакте» имя ее сына. Читаю: «деятельность – работяга, увлечение – секс». Слава Богу, думаю, все нормально: жизнь продолжается…
               
                С. И.
С этой женщиной я была связана множеством нитей, наверное, поэтому вспоминать и создавать беглый образ особенно трудно… Расскажу попозже…

Милые мои женщины-учительницы, вы всю сознательную жизнь провели на фронте, с переменными успехами обучая и воспитывая чужих детей, чаще всего в ущерб своим семьям и своим собственным детям, все вы раньше времени полегли в неравных боях со своими тревогами и болезнями…

Дорогие мои мужчины-учителя, вы чужим детям дали больше, чем их отцы, чаще всего вы были образцами победителей над человеческими пороками, иногда образцами человеческих пороков, но всегда пытались учить нас разуму в отдельной области школьных знаний или в жизни вообще…


Рецензии