«YELLOW-MELLOW»
Когда в Пекине наступает зима, все краски сразу приглушаются, теряют свою сочность. Вместо ярко-золотой лакированной шкатулки вам будто подсовывают скучный серый сундучок. Быстро наступают холода, но они не приносят с собой долгожданного снега, который набросил бы легкое белое покрывало на оголенные плечи улиц, – лишь ледяные ветра носятся по пустынным пространствам, подгоняя замерзающих прохожих.
Словом, зима в Пекине – не самое приятное время года. Но китайцы – народ практичный и предприимчивый, ни за что не допустят, чтобы какие-то там погодные неурядицы негативно сказались на их бизнесе и притоке туристов. Наверное, поэтому с наступлением первых холодов сразу же начинается и предпраздничная новогодняя суматоха, не позволяющая горожанам впасть в зимнюю спячку. Утратили свою привлекательность некогда зеленые улицы и парки? Так загляните в магазины, где вовсю идут распродажи. Негде полюбоваться роскошными цветами? Так пройдитесь по узким старинным хутунам, украшенным красными фонарями и вырезанными из бумаги фигурками. Вы дрожите от холода, едва выйдя на улицу? Так заходите скорее в один из многочисленных нарядных ресторанчиков, которые обязательно окажутся на вашем пути, куда бы вы ни направились. Так что все превратности зимы с лихвой компенсируются результатами неуемных человеческих изобретений. В результате вы уже не чувствуете себя глубоко несчастным существом, оказавшимся волей случая в промерзшем бесснежном городе, – нет! Стоит лишь приложить небольшое усилие - и праздничный вихрь подхватит и закружит вас, развеивая зимнюю хандру.
Однажды именно в такой вот леденяще-предновогодний период я решила, что пора, пожалуй, и мне встряхнуться, разделить царящее вокруг веселье. Надо сказать, что работа в конце года наваливается обычно, как назло, с удесятеренной силой, грозя накрыть тебя с головой, подобно снежной лавине. Но на этот раз я твердо сказала себе: «Все, хватит! Пора выбираться из этой кротовой норы на свет божий. Вон, народ уже веселится вовсю, – хотя до Нового года еще целых три недели (а китайского Нового года еще и на горизонте не видно). Повсюду – елки, гирлянды из цветных лампочек, в празднично украшенных ресторанах – шумные застолья, в магазинах – суета и музыка, на концертах – музыка и суета… Пора, пора и мне на этот праздник жизни!»
Полистав еженедельный городской журнальчик, я натолкнулась на рекламу недавно открывшегося ресторана со звучным названием «YELLOW-MELLOW», предлагавшего щедрое меню с музыкальным сопровождением. Реклама иллюстрировалась небольшой цветной фотографией уютного заведения с пылающим камином и праздничным интерьером. Само название ресторана – «YELLOW-MELLOW» (желто-спелый) - вызывало ассоциацию со спелой душистой дыней: я будто сразу почувствовала ее сладкий, немного приторный аромат и вкус спелой мякоти во рту! Судя по указанному адресу, ресторан этот располагался довольно далеко от моего дома, но это меня не смутило: не все же гулять по своему кварталу, который я и так уже знала как свои пять пальцев!
Словом, выбор был сделан, и в ближайший выходной я отправилась в «YELLOW-MELLOW». Никто из моих друзей примкнуть ко мне, к сожалению, не смог, но это меня не остановило: не такой я человек, чтобы отступать от намеченных планов! «Схожу сама, поужинаю, посмотрю – будет потом что рассказать друзьям», - решила я. Принарядившись и прихватив с собой журнальчик с адресом, я отправилась в путь. Путешествовать по Пекину, как известно, легче всего на такси: они поджидают вас на каждом углу, поездки стоят недорого, водители – скромные и честные. Есть, правда, один недостаток: китайские таксисты совсем не говорят по-английски (так же как и по-русски, по-французски, по-испански и т.д.). Но если вы покажете им адрес на китайском языке, то можете быть спокойны: они привезут вас именно туда, куда следует.
Так я и сделала. Таксист, взглянув на рекламку, утвердительно кивнул, и мы тронулись. Первые пятнадцать минут я пребывала в превосходном настроении, откинувшись на спинку сиденья и предвкушая приятный вечер. Однако постепенно мной стало овладевать беспокойство: время шло, а пути нашему, казалось, не будет конца. Праздничные, оживленные улицы постепенно сменились глухими переулками, а мы все куда-то ехали в сгущающихся сумерках. Изначально бодрое настроение сменилось во мне усиливающимся раздражением, я была уже не рада, что отправилась в эту поездку. Периодически пыталась выяснить у таксиста, долго ли нам еще ехать, но он лишь непонимающе мотал головой и продолжал движение.
Когда через сорок минут пути мы все еще продолжали ехать по незнакомому полупустынному кварталу, моему терпению пришел конец: я решила выйти из машины и вернуться домой. Стало ясно, что вечер не удался. Ну что ж, бывает… Со словами: «Стоп, плиз!», я похлопала водителя по плечу, намереваясь выйти у первого же светофора. Но оказалось, что и эта незатейливая фраза была для него непостижима: таксист отрицательно помотал головой, тыча пальцем в данную ему рекламку, и продолжил свой путь. Еще несколько моих попыток выбраться из машины закончились тем же: водитель, удивляясь моей непонятливости, пытался мне растолковать, что мы еще не доехали до нужного адреса, дверь оставалась заблокированной, и мы продолжали двигаться дальше.
По прошествии примерно часа таксист наконец затормозил на углу какой-то малопривлекательной улицы и указал мне на подсвеченное здание с яркой вывеской «YELLOW-MELLOW». К этому времени я уже смирилась со сложившейся абсурдной ситуацией, поэтому появление заветной цели даже не особенно взволновало меня. Я вышла из машины и направилась к ресторану. От прежнего воодушевления не осталось и следа, но я попыталась все же подбодрить себя и настроиться на безмятежный лад. При входе меня поджидала целая ватага веселых китайцев-официантов в красных новогодних колпаках – будто я была их особым, званым гостем. Меня препроводили в зал, состоявший из нескольких небольших отсеков. Там было светло, уютно, у столиков, устланных белыми скатертями, стояли полукруглые мягкие диванчики. На каждом столике – красивая свечка и вазочка с цветами. Прекрасно – рекламка не обманула. Пусть дорога сюда и была изнурительной, но она осталась позади, а впереди меня ждал чудесный вечер. Я огляделась – ресторан производил приятное впечатление, удивляло лишь отсутствие других посетителей. «Наверное, еще рано, - подумала я, поудобнее устраиваясь на диване. – Через полчаса – час здесь будет не протолкнуться».
На улице тем временем стемнело, зимний вечер незаметно опустился на город. За широкими окнами открывался ничем не примечательный вид: безлюдная улица с невысокими серыми домами. В этом удаленном от центра квартале, похоже, не слишком тратились на иллюминацию.
Отдохнув и придя в себя с дороги, я уже начала испытывать чувство голода, однако официант все не появлялся. Наконец в мой отсек вошла румяная девушка в колпаке с блокнотиком в руках и что-то проговорила на своем языке.
- Меню, пожалуйста, - попросила я по-английски и одарила девушку приветливой улыбкой. Та в недоумении уставилась на меня.
– Меню, меню, - повторила я, изображая жестами прямоугольную папку. Девушка смущенно улыбнулась и вышла.
Минут через пять появился молодой официант, быстро поставил на стол пепельницу и исчез. Снова возникла пауза. Создавшаяся нелепая ситуация начала выводить меня из себя: уже с четверть часа я сидела на своем диване, даже не сделав еще заказа! Что за сервис?! Народу не прибывало – теперь мне становилось понятно почему: это было какое-то странное, сомнительное заведение. Просидев в бесплодном ожидании еще минут десять, я, вконец потеряв терпение, вышла в коридор – там я увидела у стойки двух девушек-официанток, о чем-то шушукающихся между собой.
- Я пришла сюда поужинать, - обратилась я к ним как можно вежливее. – Мне нужно меню, чтобы сделать заказ.
Девушки замолкли и с изумлением посмотрели на меня: можно было подумать, что они увидели меня впервые и совершенно не ожидали встретить здесь каких-то посетителей. «Может, они еще не открыли этот свой нелепый ресторан? - мелькнуло у меня в голове. – Или я что-то не поняла в объявлении?»
К бару подошел еще один китаец – на вид он был постарше остальных – и прислушался к нашей так называемой беседе.
- Я хочу поужинать, - обратилась я к нему и показала жестом, как кладу палочками еду в рот. Полный балбес, и тот уже все понял бы. Китаец улыбнулся и кивнул.
Я вернулась на свое место в надежде, что взаимопонимание наконец установлено. Однако время шло, а ни меню, ни тем более ужина я так и не дождалась. Время от времени в дверном проеме появлялись любопытные физиономии официантов, но прежде чем я успевала что-либо сказать, с хихиканьем исчезали, оставляя меня в полном недоумении.
Проведя так около получаса, я поняла, что мой вечер безнадежно испорчен, ждать далее не имело смысла: аппетит мой к тому времени совершенно пропал, уступив место раздражению, граничащему со злобой. Наконец в полной досаде я встала, надела пальто и почти бегом выскочила из ресторана – мне казалось, что останься я там еще ненадолго, и у меня начнется нервный срыв.
«Что за люди! Что за ресторан!» - с горькой усмешкой думала я, вышагивая по узкой дороге под накрапывающим дождем. Отойдя немного, я оглянулась, чтобы бросить последний уничижительный взгляд на это заведение, – моему взору предстала странная картина: в широких окнах ресторана, освещенных яркой мигающей вывеской «YELLOW-MELLOW», застыли человек десять в красных колпаках, прильнув лицами к стеклу, – с нескрываемым любопытством они смотрели мне вслед. Сумасшедшая компания! Я отвернулась и ускорила шаг. Что им от меня нужно? Или, может, им до этой поры вообще не доводилось видеть иностранцев? Загадочная страна, странные люди...
Чтобы взять такси в сторону дома, мне надо было сначала перейти на другую сторону широкого проспекта через металлический мост. Оказавшись наверху, я огляделась по сторонам – давно мне не доводилось видеть столь унылой картины: вокруг, куда ни кинь взгляд, тянулись серые улицы, заполненные потоками медленно движущихся машин. Неподалеку дымила труба, и какой-то химический запах, смешиваясь с выхлопными газами, пропитывал, казалось, не только воздух, но и все вокруг.
«Куда же это меня занесло?!» - с тоской подумала я, оглядываясь вокруг. Я и представить себе не могла, что в Пекине есть такие районы. На мгновение мне показалось, что меня окружает какой-то абсурдный мир, из которого уже не выбраться вовеки.
Такси, как назло, словно провалились – минут десять мне пришлось голосовать под дождем, прежде чем рядом затормозила наконец машина, подняв фонтаны мутных брызг.
Я протянула водителю листок с домашним адресом и закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать, чтобы поскорее восстановить утраченное равновесие. Ноги промокли, от холода и сырости меня бил озноб. Вот тебе и «YELLOW-MELLOW»! Интересный выдался эксперимент!.. Занимательный. Я чувствовала себя преглупо – впору было самой надеть дурацкий красный колпак.
Первый блин моего новогоднего досуга получился, что и говорить, жутким комом. Лучше, наверное, вообще никому об этом не говорить. И с чего это меня вдруг потянуло на какие-то сомнительные увеселения? Да еще в пост?! Праздника, видишь ли, захотелось! Видно, еще не время.
В НОВОМ ДОМЕ
Приехав работать в Пекин – город для меня незнакомый, я в первую очередь озадачилась поисками удобного, подходящего жилья: до тех пор пока ютишься в гостинице, невозможно наладить ни свой быт, ни профессиональную деятельность: нужная вещь никогда вовремя не находится, а горы ненужного хлама торчат изо всех углов, вызывая постоянное раздражение. Словом, чем быстрее обустроишься, тем лучше. Поиски новой квартиры заняли у меня не много времени. Посмотрев вместе с риэлтором с десяток вариантов, я остановилась на «Сизон - парке». Это место сразу понравилось мне – красивый квартал, лишенный вместе с тем какой-либо экзотики, которая со временем могла бы надоесть. «Сизон - парк», огороженный со всех сторон металлической изгородью, состоял из полутора десятков домов от девяти до двадцати двух этажей, светлых, с большими окнами. Между домами, расположенными живописным ансамблем, был разбит прекрасный сквер с прогулочными дорожками, вдоль которых росли розы и пионы. Въезжая с улицы, машины сразу попадали в подземный гараж, так что во дворе было тихо, чисто и зелено. Мне как-то сразу приглянулось это место, показалось знакомым и милым, что, согласитесь, было немаловажно при выборе жилья в чужой стране.
Квартира тоже в целом устраивала меня - чистая, просторная, с огромными, во всю стену, окнами, выходящими в зеленый двор. Единственное, что показалось мне поначалу непривычным и странным, так это обстановка. Вся мебель представляла собой минимальный набор предметов из светлого дерева – пара простых шкафов, стулья, стол со стеклянной столешницей, подставка под телевизор, прозрачный журнальный столик. Ну и, конечно, большая кровать в спальне и диван в холле. Вот, пожалуй, и все. Кухня была крошечной, зато ванная комната приятно удивляла своими размерами – тут благодаря имевшемуся окну (китайцы не имеют привычки их занавешивать) всегда было светло и сухо.
Стены в квартире были отделаны светлой штукатуркой и не имели никаких признаков украшений. Признаюсь, после моего московского уютного жилья новая квартира показалась мне пустой и безликой, как больничная палата. Но ведь в любой ситуации есть свои достоинства и недостатки. «Ничего, это дело поправимое! – успокоила я себя. – Подкуплю мебели, картин, расставлю на полках разные китайские безделушки – и будет у меня уютный, нормальный дом».
Так началась моя жизнь в Пекине, на новом месте. И удивительное дело: не испытывала я никаких трудностей от привыкания к чужой далекой стране, адаптировалась весьма быстро к своему новому месту. Свою квартиру я вскоре действительно стала воспринимать как собственный дом - жилось мне там удобно и комфортно.
Навалившаяся работа и моя безудержная страсть к изучению культурных пластов Пекина занимали все мое свободное время. Скучать не приходилось, но и возможности обустроить свою квартиру согласно первоначальным планам тоже не представлялось. Я продолжала жить все в той же аскетической обстановке, все более привыкая к ней. Так и спустя месяцы в моем шкафу за стеклянными дверцами по-прежнему стояли лишь иконы, стены все так же белели голой штукатуркой, и лишь на столе появилась прозрачная ваза с меняющимися цветами. Вся эта воздушная обстановка стала со временем казаться мне столь очаровательной, что ни о каких переменах и приобретениях я уже и слышать не хотела. В моем доме мне легко дышалось, прекрасно думалось и спалось, у меня всегда было хорошее настроение – чего же еще желать?
И вот однажды, по прошествии, наверное, месяцев восьми, пригласил меня как-то в гости один мой знакомый – консул из румынского посольства. Отмечали день рождения его супруги, и они собрали у себя дома небольшую компанию – в основном из дипломатических работников европейских стран.
Квартира Андреаса Папеску – так звали консула – находилась в другом конце города, где мне до этого не доводилось бывать. Прибыв на место, я убедилась, что квартал, в котором жили румыны, ничуть не уступал нашему – видимо, строительство современного, благоустроенного жилья было поставлено в Пекине в последние годы на широкую ногу.
Андреас с бокалами шампанского в руках встречал гостей у входа в квартиру и далее препоручал их своей супруге. Мария как радушная хозяйка находила для каждого несколько добрых слов, а затем, объединив прибывших гостей в группу, организовала для них экскурсию по своей квартире, рассказывая о многочисленных собранных в ней экспонатах.
Квартира семьи Папеску и впрямь походила больше на музей, нежели на жилой дом. Честно говоря, в первый момент я была просто подавлена обилием обрушившихся на меня визуальных впечатлений. На стенах плотными рядами висели многочисленные картины всевозможных жанров – о каждой из них у хозяев имелся отдельный рассказ. Все открытое ровное пространство – от подоконников до маленьких карточных столиков – было заставлено дорогими безделушками: медными и нефритовыми статуэтками, деревянными Буддами и пагодами, лаковыми вазочками и шкатулками с дивной инкрустацией, фигурками из слоновой кости, диковинными лампами и подсвечниками. Полы во всем доме были устланы толстыми коврами, поглощающими малейший шорох. Тяжелая резная мебель из красного дерева подчеркивала солидность обстановки. До прибытия в Пекин супруги Папеску работали несколько лет в Индии, так что часть собранной в те годы коллекции, с которой невозможно было расстаться, перекочевала вместе с ними в Китай, добавив дополнительной экзотики к убранству их дома. Казалось, этот дом вполне можно было объявить филиалом музея восточных искусств и проводить здесь экскурсии для страждущих.
Ужин протекал в форме «шведского стола», гости свободно перемещались по причудливым закоулкам просторного дома, состоявшего из множества комнат, коридоров, лоджий и ниш. Хозяева следили за тем, чтобы никто не скучал, – но это было излишне: гости пребывали в прекрасном настроении, и до позднего вечера повсюду слышался оживленный разговор и смех. Словом, вечер удался.
Возвращаясь на такси в свой компаунд, я с грустью осознала – впервые за все время своего пребывания в Пекине, - как убого я, оказывается, живу. Хорошо еще, что представился случай побывать дома у своих румынских коллег до того, как мне пришла в голову мысль пригласить кого-нибудь к себе в гости. Вот был бы позор! Как были бы сконфужены мои иностранные гости, увидев мое спартанское жилье! Сама-то я привыкла к своей квартире, к простоте обстановки и быта – но ведь есть понятие «статусности»: если ты занимаешь определенное положение в обществе, то должен иметь и соответствующие атрибуты. А не жить в такой безликой палате, как я…
Приехав домой и еще раз окинув взглядом свое нехитрое жилье, я твердо решила, что после Нового года поменяю квартиру, сниму новую, меблированную – настала пора жить так, как я того «достойна». С этой мыслью я легла спать, и в ту ночь приснился мне сон, столь четкий и жуткий, что воспоминание о нем еще долго потом повергало меня в ужас…
Мне снилось, будто я оказалась на шумном восточном базаре и продиралась по узеньким улочкам, зажатым меж каменных домов, к какой-то неведомой цели. Вокруг стояла невероятная вонь – со всех сторон громоздились открытые мешки с пряностями и снедью; смуглые продавцы совали мне под нос кульки своими костлявыми пальцами, нахваливая и предлагая свой товар. Среди них я вдруг увидела Андреаса Папеску, обмотанного цветной тряпкой. Он стоял у небольшого лотка, позвякивая желтым бубном и восклицая: «Покупайте, недорого – кувшины, кальяны…» Толпа понесла меня дальше, я то и дело чувствовала прикосновение потных локтей и плеч, пот и с меня тек градом, одежда прилипла к телу. Я чувствовала, что слабею и теряю сознание, но выбраться из этой крикливой, жаркой массы не было никакой возможности. В узких пересекающихся переулках базара передо мной проплывали смуглые лица и прилавки с разложенной на них утварью – тарелками, кувшинами, подносами, тазами, а за ними высокой стеной дыбились пыльные цветные ковры, выцветшие от времени. Когда я проходила мимо какой-то темной лавки, кто-то втолкнул меня внутрь, сказав: «Сюда». Я увидела в углу сгорбленную фигуру на куче хлама. Старик раскрыл свой беззубый рот и прошамкал: «Выбирай что хочешь!» Я хотела бежать, но стены лавки вдруг начали сжиматься, мохнатые чучела зверей, стоящие по углам, задвигались, закачали головами. Я с ужасом почувствовала запах верблюжьей шерсти у самого лица, стало нечем дышать…
Я проснулась, с ужасом вскочив на кровати, обливаясь холодным потом, не в силах понять, где я нахожусь и что произошло. Сердце мое усиленно билось, мысли путались. Поняв наконец, что я у себя дома и что все пережитое было лишь сном, я вздохнула с невероятным облегчением, благодаря Господа за то, что я дома. Тем не менее не просто было успокоиться и прийти в себя: у меня было такое чувство, будто мне чудом удалось выбраться из глубокого колодца на свет божий. Я встала, приняла душ и с радостью оглядела свою пустую, такую родную комнату, показавшуюся мне воистину райской обителью.
В течение достаточно долгого времени я находилась потом под воздействием этого сна, который преследовал меня со всей кошмарной ясностью. Надо ли говорить, что желание менять квартиру или даже просто как-то «украшать» ее бесследно исчезло. Мне и думать не хотелось ни о чем подобном, и даже о семействе Папеску и их доме я старалась не вспоминать.
Как и раньше, я с удовольствием возвращалась в свое тихое, пустынное жилище, где было место лишь музыке да некоторым избранным книгам. Заходили ко мне, конечно, по-прежнему мои близкие друзья, для которых обстановка моего дома не имела решительно никакого значения. А по утрам я любовалась игрой солнечных бликов на потолке, зеленью кипарисов за окном и неповторимым изяществом тонких ирисов в высокой прозрачной вазе.
Нет уж, никакой статус не заставит меня изменить свой образ жизни! Мой дом – это внешнее поле моего внутреннего мира – зачем же захламлять его в угоду кому-то? Да и что еще нужно человеку, когда рядом – мир природы Божьей, а на сердце – радость и покой?
ПЕРВЫЙ ДРУГ НА ЧУЖБИНЕ
Помню, когда я впервые собиралась ехать работать в Китай, эта перспектива казалась мне одновременно и заманчивой, и сомнительной. С одной стороны, хотелось увидеть своими глазами удивительную, загадочную страну, о которой все мы наслышаны с детства, с другой – было страшно потеряться среди ее многочисленного населения, раствориться в бескрайнем желтом море.
Приехав в Пекин, я провела всю первую неделю в непрерывных хлопотах по обустройству своего житья-бытья и только потом смогла наконец перевести дух, осмотреться и заглянуть в себя – как там мое настроение, на месте ли душа? И тут выяснилось, что душа моя – в глубоком смятении, причиной чему явилась полная новизна и инородность окружающей меня обстановки. Сколько ни читала я перед отъездом о стране своего будущего пребывания, как ни готовилась к грядущим переменам, при встрече все оказалось по-иному: вместо узких улочек и традиционных восточных домиков с изогнутыми крышами я увидела широкие проспекты с громадами футуристических зданий, вместо верениц велосипедов - сверкающие потоки современных машин, вместо свободно изъясняющихся на английском жителей я слышала лишь непривычный уху гам и видела иероглифы на указателях... Все это давило на меня, было странным и непонятным - казалось, я никогда не смогу освоиться в этом городе, где у меня не было ни одной родной души.
Ситуация складывалась по-своему парадоксальная: в Пекине проживали десятки миллионов людей, но все они были мне чужими, а как завести здесь новое, доброе знакомство, я не знала. Казалось, все люди тут уже успели объединиться в пары, группы, сообщества; я же, оставаясь для них посторонним элементом, была вынуждена существовать сама по себе. Весь первый месяц мне не с кем было и словом перемолвиться, не считая служебного круга. Круг же этот был весьма узкий и своеобразный: на момент моего прибытия у меня оказалось три начальника и двое подчиненных – все, за исключением одного руководителя, француза по имени Роже, – азиаты, что априори делало мое пребывание в офисе непростым. Для начала я решила установить дружеский контакт с Роже – мы были с ним примерно одного возраста и, что называется, европейцы. И вот как-то утром, проходя мимо его кабинета, я остановилась в дверях и окликнула его: «Привет!» Роже на секунду оторвался от своего компьютера и, взглянув на меня, обронил: «Ну, говори быстрее». «Что именно?» - не поняла я. «Ну не пришла же ты только затем, чтобы сказать «Привет!» - удивился Роже. - Какие у тебя вопросы? Говори быстрее, я очень занят». Судорожно пошарив в своих мозгах, я спросила его о чем-то незначительном, что первое пришло в голову, и, получив короткий ответ, быстро ретировалась. «Господи! – с тоской подумала я. – Как же я буду тут жить и работать?!»
Я испытывала острую необходимость в друзьях-приятелях, с которыми можно было бы запросто поговорить, поделиться впечатлениями, спросить совета. Наконец, была потребность и самой быть кому-то нужной: чтобы кто-то скучал по тебе, ждал встреч, радовался общению. Но увы – все мои близкие остались в Москве, а новый мир, казалось, полностью игнорировал меня.
Прошло еще несколько месяцев, а положение мое не менялось. Я вела отнюдь не затворнический образ жизни - ходила на выставки, концерты, заглядывала в магазины, рестораны, парки. Мне хотелось познакомиться с людьми, живущими здесь, пообщаться с ними, побольше узнать о них. Но происходило нечто странное: окружающие не замечали меня, будто я была накрыта шапкой-нивидимкой. Когда я шла по улице, прохожие смотрели сквозь меня, не встречаясь со мной взглядом. Шумные людские потоки обтекали меня со всех сторон подобно тому, как река обтекает остров – пронося мимо обрывки оживленных разговоров, смех, улыбки и оставляя меня наедине с собой. Иногда мне казалось, что я смотрю какой-то затянувшийся экзотический фильм, будучи единственным зрителем в кинозале.
Спустя некоторое время я решилась позвонить по двум телефонам – своим соотечественникам, живущим и работающим в Китае. Эти телефоны мне дали мои знакомые в Москве на крайний случай. Но крайний случай еще, видимо, не наступил: по телефону со мной поговорили вежливо, но сухо – было очевидно, что эти люди не испытывают недостатка в общении.
В какой-то момент мне стало совсем одиноко и грустно, я жалела уже о том, что приехала в Китай. Видимо, это и впрямь сложно, когда в твоей жизни одновременно меняется все: и работа, и дом, и страна, в которой ты живешь, и привычное окружение...
Однажды, в очередной выходной, я задумалась о том, чем бы заняться, – и решила посетить пекинский Аквариум – BLUE ZOO. Такие решения конечно же принимаются взрослыми людьми не от хорошей жизни – чаще всего это просто способ убить время. Однако на поверку Аквариум оказался гораздо лучше, чем я могла предположить. С первых же минут необычная обстановка приятно удивила меня. Погруженная в мерцающий таинственный полумрак и окруженная со всех сторон водой, плескавшейся за стеклянными стенками, я почувствовала себя капитаном Немо, открывающим подводные миры. Какие-то давно забытые переживания ожили, подхватили меня и понесли в далекое детство.
Было приятно, никуда не торопясь, задерживаться у каждого отсека, наблюдая открывающиеся диковинные картины. Совсем рядом то быстро проплывали косяки мелких рыбок невероятной окраски, то медленно и лениво передвигались скаты, медузы, акулы... Этот яркий, загадочный мир очаровал меня, наполнив неожиданной радостью. Теснимая со всех сторон шумной китайской детворой и полностью разделяя ее восторг, я переходила от одного аквариума к другому, пока на моем пути не возникла высокая прозрачная колонна, наподобие большой колбы, заполненная водой и причудливыми кораллами. Я остановилась, изумленная красотой этого творения.
И тут из своего убежища – кораллового грота - выплыл и остановился прямо передо мной морской конек. Я раньше видела морских коньков только на картинках и почему-то была уверена, что это достаточно крупные создания. Этот же оказался совсем миниатюрным – с ладонь. Чрезвычайно симпатичный, насыщенно-голубого цвета с зеленоватыми вкраплениями, изящно изогнутый, он напоминал драгоценное изделие Рене Лалика.
Мы с коньком разглядывали друг друга, почти вплотную приткнувшись носами к стеклу. К счастью, другие посетители не проявляли большого интереса к коралловой колонне, так что нам никто не мешал. Конек, зависнув на одном месте, словно поплавок, внимательно и, как мне казалось, несколько удивленно смотрел на меня: возможно, он за всю свою жизнь не видел таких больших глаз. Я тоже не могла оторвать взгляда от конька – столько мне виделось в нем доброты и участия. Казалось, он говорил: «Не грусти! Скоро все наладится, появятся новые друзья и знакомые. Все будет хорошо».
Я простояла у колонны довольно долго. Мимо периодически проплывали в разные стороны другие коньки, но этот оставался на месте, словно забыв о своих равнодушных собратьях. Оказалось, что можно действительно общаться без слов и даже без особых мыслей. Я просто смотрела на конька и любовалась им, чувствовала ответное доброе движение этого живого существа, и душу мою наполняла тихая радость. Тот ком напряжения, который долгое время находился внутри меня и давил на солнечное сплетение, вдруг размяк, как снег на весеннем припеке, и растворился.
«Интересно, как его зовут? – думала я, глядя на своего конька. – Чарли? Да, наверное, Чарли...» Это имя очень подходило ему. Его гордая, благородная осанка вызывала ассоциации с британскими аристократами. Да и поведение его было под стать - сдержанным и учтивым.
Уходя, я, улыбаясь, сказала ему: «До свидания, сэр!» В ответ он чуть заметно пошевелил хвостиком.
------------------
После посещения Аквариума у меня возникло ясное ощущение того, что я наконец обрела друга на этой чужбине. Я была уверена, что стоит мне снова прийти в Аквариум и отыскать ту колонну в синеватой мгле, как Чарли тут же выплывет мне навстречу, и я сразу узнаю его. И хотя случая посетить Аквариум больше не представилось, эта мысль утешала и подбадривала меня. Иногда, правда, когда я думала о Чарли, мне становилось грустно за его судьбу: плавал он себе раньше в бескрайних морских просторах, а теперь томится в заточении. Ведь аквариум – та же клетка, а кто может быть счастлив в клетке, как бы искусно обустроена она ни была?
Время шло, я продолжала работать в Пекине. И действительно, со временем у меня появилось много новых друзей и знакомых. Жизнь вошла в свою колею, дни помчались легко и стремительно, заполненные обычными заботами, общением и приятным досугом. Работа наладилась, дела пошли в гору – я даже стала подумывать о своей дальнейшей карьере в Китае. Исчезли прежние страхи и неудобства. Китай, словно тугой бутон лотоса, раскрылся для меня, превратившись в цветок, полный неповторимого очарования.
Со своими новыми знакомыми мы часто путешествовали, объездили много городов и провинций. При этом, однако, со временем я заметила, что чем больше людей в компании, тем ниже градус восприятия окружающего мира. Наверное, есть свою плюсы и в горьком на вкус одиночестве – но это отнюдь не означало, что я хотела в ту пору вернуться к нему.
Круг общения за границей редко бывает стабильным: кто-то приезжает, кто-то уезжает. Много знакомых пришло и ушло за это время и у меня. Но Чарли так и остался моим первым другом, обретенным в Китае. О важности этого события говорит и тот факт, что я и сейчас, по прошествии ряда лет, хорошо его помню, и у меня до сих пор хранится синий потертый билетик в BLUE ZOO.
Маленький изящный конек! Как хотела бы я помочь тебе, вызволить тебя из твоего стеклянного плена, вернуть в родную стихию! Но, увы, – я и сама все еще остаюсь в невидимой клетке, в плену своих суетных дел, многословия, никчемных амбиций...
И кто-то, наверное, с таким же сочувствием смотрит на меня.
СРЕДИ КЛОКОЧУЩЕГО МИРА
Как-то раз в Пекине, будучи в гостях у своих знакомых, я обратила внимание на ряд оригинальных картин, украшавших гостиную, и поинтересовалась их происхождением. Оказалось, они приобрели их – за весьма умеренную цену – на местном арт-рынке. «Это в восточном округе, недалеко от «Икеа», - указали они мне надежный ориентир на случай, если я соберусь туда заглянуть.
Через пару недель я решила прогуляться по указанному адресу – не то чтобы с твердой целью пополнить свою скромную коллекцию современной китайской живописи, скорее просто взглянуть на этот оазис бомонда и насладиться атмосферой свободы и креатива, которая всегда присуща подобным местам, в какой бы стране они ни находились. Когда целыми днями сидишь в конторе за компьютером, невольно хочется в выходной сменить обстановку и проникнуться свежими впечатлениями.
Примерно с полчаса я ехала на такси из одного конца города в другой, и вот наконец показалась указанная примета – громадный прямоугольник темного здания с сине-желтой вывеской «IKEA» наверху. Я вышла из такси, огляделась, но, не увидев никаких признаков богемы, решила пройти дальше. Перемещаясь вдоль угрюмого монолитного здания и дыша пылью примыкающих к нему строительных площадок, я испытывала нарастающую досаду, которая постепенно трансформировалась во вполне конкретное озлобление: более дурацкого времяпрепровождения я давно не могла припомнить. Мои попытки выяснить у прохожих местонахождение художественного рынка не увенчивались успехом: китайцы, не знающие английского языка, по обыкновению смущенно хихикали и спешили ретироваться.
Когда через определенное время я снова оказалась на том же самом месте, откуда начала свой маршрут, возмущение мое достигло точки кипения. То ли этот рынок закрыли, то ли он находился не так близко от «Икеа», как я себе это представляла, но ясно было одно: в этот раз мне его не найти, и масса времени была потрачена впустую. Пытаясь справиться с одолевавшим меня раздражением, я решила в конце концов зайти в «Икеа», чтобы хоть как-то оправдать свою поездку в эту отдаленную часть города.
Надо сказать, что мне доводилось ранее бывать в «Икеа» всего лишь пару раз – в Москве, и сохранившиеся впечатления были самые что ни на есть гнетущие. Мне была не по вкусу грубая и безвкусная продукция этой марки, рассчитанная на временный этап жизни массовых потребителей. К тому же глубоко возмущал тот факт, что наш российский лес гонится за бесценок в Швецию, а возвращается оттуда втридорога – в виде обструганных досок, снабженных винтиками и инструкциями. По видимому, нас считали безрукими или безголовыми, но, по большому счету, «Икеа» была тут ни при чем.
Китайская «Икеа» мало чем отличалась от российской: все те же огромные залы, заставленные примитивной серийной продукцией, от вида которой на душе становилось уныло и пусто. Я безучастно бродила по залам и думала: «Куда меня занесло? Что я тут забыла?!» Было совершенно очевидно, что мне тут ничего не нужно, но по какой-то непонятной инерции я продолжала осмотр.
Когда же наконец я решила выйти, оказалось, что это не так-то просто: магазин будто превратился в огромный лабиринт: в какую сторону ни пойдешь, в конце концов оказываешься в очередном тупике, заваленном то досками, то посудой, то еще каким-нибудь хламом. К этому времени я уже окончательно устала и расстроилась. В магазине было очень людно и душно; казалось, из двадцати миллионов китайцев, проживающих в Пекине, половина пришла в этот день в «Икеа». У меня рябило в глазах от снующих в разных направлениях черноволосых узкоглазных посетителей, а в ушах стоял нестихающий шум: китайцы, как известно, вообще разговаривают громко и эмоциально, будто подражая птичьему гвалту, а тут еще, видимо, шведское ноу-хау приводило их в дополнительное возбуждение.
Сколько ненужных вещей и слов! Зачем все это? «Если «Икеа» сама по себе – безумие, то «Икеа» в Пекине – безумие в квадрате или в прямоугольнике!» - подумала я, продолжая злиться на себя и на весь мир. От всей этой бестолковщины у меня разболелась голова, и мне вдруг представилось, что я никогда отсюда не выберусь и проведу остаток своей жизни, блуждая среди этих завалов. От этой мысли мне стало совсем плохо, в глазах потемнело. К счастью, в этот момент я находилась в мебельном зале, разбитом на небольшие секции, имитирующие жилые комнаты. Прямо передо мной стоял белый кожаный диван - я тут же опустилась на него и утонула, увлекаемая в образовавшуюся мягкую лунку. Захоти я в тот момент быстро встать и двинуться дальше – вряд ли это у меня получилось бы. Но я уже никуда и не торопилась: все вокруг вдруг утратило черты реальности, я почувствовала себя то ли во сне, то ли в ином мире. Рядом стоял небольшой столик с вазочкой, из которой сиротливо выглядывала ветка искусственных цветов. На фанерной стене красовалось нарисованное распахнутое окно, в котором виднелись зеленый луг и речка.
Молоденькая девушка-продавщица прилаживала к стене металлическую клетку с механической птичкой. «Хотите чаю?»- спросила вдруг она меня, улыбнувшись. «О да!» - ответила я с благодарностью.
Чай оказался необычайно вкусным; его аромат мгновенно наполнил мою «комнату», оживив ветку белого жасмина и смешавшись со свежестью ветра, словно подувшего из окна.
Головная боль утихла, но вставать было рано. Казалось, что-то изменилось за это мгновение – то ли вокруг, то ли во мне самой, я не поняла, что именно, но мне хотелось подольше удержать в себе это ощущение еще не познанного открытия.
Я достала из своего рюкзака блокнот. Этот блокнот - в льняном переплете, с шероховатой серой бумагой - я повсюду ношу с собой на тот случай, если меня вдруг посетят неожиданные мысли. Открыв блокнот, я записала то, что пришло в голову:
Гора вещей, и я под ней…
Так, каждый день, как муравей,
Ползу своею колеей,
Не видя неба над землей.
Я закрыла глаза и, видимо, задремала – под воздействием успокаивающего чая и монотонного жужжания толпы. А когда очнулась, то не могла понять, где нахожусь: столь странным показалось мне то, что я увидела вокруг: незнакомая комната, белый диван, рядом - мой распахнутый блокнот и чашка, какие-то чужие люди, бродящие поодаль... Наверное, не менее странное впечатление производила на окружающих и я сама.
Но удивительное дело: я будто выспалась за это короткое время и чувствовала себя вполне отдохнувшей и бодрой. Раздражение мое улетучилось, и на душе воцарился покой. Собрав рюкзак, я встала и через несколько минут уже была на улице.
По прошествии нескольких дней, когда я находилась в своем офисе, меня вдруг коснулось легкое облако смутных приятных воспоминаний. «Что это может быть?» – подумала я - и не могла вспомнить. Какая-то терраса, душистая ветка жасмина, чай, река... Где это было?.. Ах, да! Ну надо же!
И вот мне подумалось тогда, что не так уж сильно мы зависим, в сущности, от жизненных обстоятельств. В какой бы непривычной и неприятной обстановке мы ни оказались, достаточно порой улыбнуться, проявить участие или включить свое воображение и уйти на время в себя, чтобы не поддаться гневу и раздражительности, не впасть в озлобление и суету.
Современная жизнь, особенно в крупных мегаполисах, похожа на штормящее море – люди подвержены постоянным стрессам, волнениям, беспокоятся, переживают: как выжить? куда податься? как избежать водоворота невзгод? А ответ удивительно прост: оказывается, при желании можно создать для себя и своих близких острова безмятежности, где бы вы ни находились, и обрести среди окружающего нас клокочущего мира уверенность и покой.
Спасительные бухты – в нас самих: в нашем терпении, юморе, доброте, в непрекращающемся поиске того, ради чего мы призваны в эту жизнь.
ЖИТЕЛИ ПОДНЕБЕСНОЙ
Ну вот, теперь настало время рассказать и об удивительных жителях Поднебесной, среди которых мне пришлось прожить более трех лет. Но разве могу я сказать, что узнала и поняла китайцев за это время? Конечно, нет: как были они для меня полной загадкой по приезде, так и остались. Тем не менее некоторыми из своих наблюдений мне все же хотелось бы поделиться.
***
Первое, что обычно бросается в глаза приезжающим в Китай – так это доброжелательное спокойствие, разлитое в местном обществе. Иностранцам жить в Китае удобно и интересно, поэтому люди не чувствуют здесь напряжения. Даже в час пик, стоя на переполненных остановках или в автомобильных пробках, никто не выходит из себя, не скрежещет зубами – люди сохраняют полную невозмутимость, пребывают в ровном настроении, беззаботно глазеют по сторонам, мирно беседуют между собой. Такое безмятежное состояние китайцев быстро передается и приезжим – вскоре ты сам начинаешь чувствовать себя спокойно и раскрепощенно, забывая про усталость, заряжаясь неким драйвом и обретая живой интерес к происходящему вокруг. Такой душевный комфорт не является плодом самовнушения, а отражает реальное положение вещей; за весь период своего пребывания в Китае я не испытала, слава Богу, ни одной серьезной проблемы: жизнь там действительно устроена по-людски.
«Чувство полной безопасности», - вот что часто услышишь от иностранцев, находящихся в Пекине. Они действительно чувствуют себя здесь как дома, а зачастую даже спокойнее, чем у себя на родине. В Шанхае, правда, менее безопасно, чем в Пекине, где-нибудь в южной глубинке – еще хуже. Но все же в массе своей, китайцы в повседневной жизни представляют собой народ совершенно безобидный, не агрессивный, не склонный ни к пьянству, ни к хулиганству. Такое у меня, по крайней мере, сложилось впечатление . В Пекине я могла спокойно ходить вечерами одна по городу и никогда не испытывала страха при виде неожиданно появляющихся компаний: была уверена, что мы спокойно разойдемся и я не встречу ни одного скользкого взгляда – разве что кто-нибудь вылупится из любопытства. Не знаю, чем объяснить столь мирное поведение китайских граждан – воспитанием ли, врожденным миролюбием или страхом перед суровым наказанием, но так или иначе, чувство безопасности никогда не покидало меня в Пекине… И вот, можете себе представить, как я была удивлена, когда услышала однажды от одной русской семьи совершенно иное суждение. Эта семейная пара уже много лет жила в Китае, снимая прекрасный дом в пригороде Пекина. На мой вопрос, почему же они этот дом не купят, супруги в один голос воскликнули: «Да что вы! Как можно? – здесь все может перемениться вмиг! Завтра их партия скажет, что все иностранцы – враги, и ваши вчерашние друзья закидают вас камнями. Пускать корни в Китае никак нельзя – надо быть постоянно готовым умчаться отсюда при первой опасности».
Эти слова глубоко поразили меня. «Неужели я так плохо разбираюсь в людях?» - думала я,- ведь все это время китайцы казались мне добрыми, отзывчивыми, сердечными людьми. Но в равной мере они были и ярыми патриотами, верноподданными своего государства, активными членами своей коммунистической партии, безоговорочно выполняющими ее наказы. Это тоже было очевидно. Оппозиция не имела тут ни малейших шансов, ее крошечные побеги затаптывались, не успев окрепнуть. Китайское общество представляет собой сегодня единый, крепкий, набитый кулак, готовый немедленно нанести удар по тому, кто будет назван врагом. В этом отношении мои знакомые не заблуждались. Единственное, что мне было трудно представить, так это то, что таким врагом вдруг может быть объявлена Россия – убереги нас, Боже, от такого развития событий!.. Пока же мы, иностранцы, с умилением и удивлением наблюдали, какое множество народа собирается ежедневно – утром и вечером, по зову сердца, на площади Тяньаньмэнь, чтобы со слезами волнения посмотреть на подъем и спуск государственного флага.
***
Китайцы, десятилетиями перенимавшие у СССР формы и методы государственного устройства и правления, и сегодня остаются верны духу коллективизма, руководящей роли партии и государства. Но теперь коммунистические догмы умело сочетаются с рыночными принципами, преломляясь в ошеломляющие результаты. Китайцы, по природе своей люди чрезвычайно предприимчивые и азартные, получив свободу действий и возможность личного обогащения, включили свои скрытые резервы и дремавшие до поры до времени инстинкты – и в стране моментально сформировался класс богатых людей. Видя воочию примеры столь быстрого обогащения, значительная часть населения ударилась в бизнес, вкалывая от зари до зари ради получения невиданных ранее доходов. Деньги, богатство стали главными идолами, которым стоило поклоняться; конфуцианство с его догмами умеренности и нестяжания утратило былую популярность.
За границей наряду с дешевыми Чайна-таунами растут китайские поселения совсем иного рода. Сегодня в Лондоне самые богатые кварталы заселяются китайцами: им нравится отправлять туда на учебу своих детей (вместе с прислугой, разумеется, для которой в домах отводятся отдельные комнаты на отдельном этаже).
Вместе с тем экономическое состояние современного Китая далеко от идиллии. Большой проблемой для китайского общества является деревенская беднота – нищая, безграмотная, но весьма многочисленная. Многие безденежные крестьяне приезжают сегодня в поисках работы в Пекин – в первую очередь на стройки. В течение долгого рабочего дня они, как муравьи, снуют по балкам и перекладинам строящихся объектов, а в обеденный перерыв усаживаются рядком на асфальтовом бордюре и едят из своих касок рис, живо переговариваясь между собой… Пока что огромный слой бедняков и простых людей демонстрирует смирение и довольство тем, что имеет. Но долго ли так будет продолжаться? На фоне стремительно растущего расслоения общества такая ситуация – как сухой порох, ждущий своего часа, чтобы вспыхнуть. Наверное, самым большим кошмаром для китайских властей является мысль о том, что эта полудикая масса может однажды восстать, забушевать, сметая все на своем пути, подобно огню лесных пожарищ.
***
Молодое поколение предпринимает все возможное, что обеспечить себе в перспективе «достойную жизнь». Молодежь учится с каким-то немыслимым энтузиазмом; все непременно хотят получить высшее образование, а потом еще поучиться за границей. Усилия, прилагаемые китайскими студентами к учебе, в сочетании со спартанскими условиями, в которых они находятся, несопоставимы, наверное, с ситуацией ни в какой другой стране мира. Такая жесткая закалка не проходит бесследно, позволяя вчерашним студентам превращаться в энергичных работников, успешно развивающих науку, технику, производство, обеспечивающая лидирующие позиции для своей страны. Вообще попадая в Китай, испытываешь чувство, будто ты оказался посреди заряженной энергетической массы, которая постоянно куда-то движется, что-то делает и предпринимает.
То, что Китай представляет собой сегодня всемирную фабрику, известно всем. У иностранцев принято ругать китайцев за их пронырливость и вездесущность - но не является ли это оправданием собственной лени и беспомощности? Разве отнимешь у китайцев их трудолюбие, настырность, умение довести начатое дело до конца, способность работать быстро и эффективно, моментально схватывать самое важное, улавливать мировые тренды и внедрять их в производство? Достаточно увидеть сегодняшние китайские города, дороги, аэропорты, вокзалы, чтобы признать бесспорный талант этого народа и его колоссальную работоспособность. В этом плане нам есть чему поучиться у своего соседа. Кстати, расхожее мнение о якобы низком качестве всех китайских товаров является ошибочным – Китай производит сегодня продукцию на все вкусы, и только от решения импортера зависит, какой товар покупать и завозить.
***
Китайцы, кстати, сегодня весьма лояльно относятся к иностранцам, число которых растет в их стране с каждым годом и которые представлены в основном американцами, европейцами и русскими. Наивно было бы полагать, что такая лояльность базируется исключительно на искренней симпатии – если сегодня китайцы и в самом деле спокойно относятся к иностранцам, то главную роль здесь играет прагматизм: иностранные компании, их служащие, да и просто туристы приносят Китаю огромные барыши, поэтому и окружают их заботой и комфортом, всячески демонстрируя дружелюбие. (Помню, во время подготовки к Олимпиаде в одной из газет была размещена фотография, изображающая группы китайских волонтеров, тренирующихся в изображении приветливых улыбок.)
Но к нам, русским, китайцы, похоже, и впрямь питают искреннюю симпатию. Многие люди старшего поколения говорят по-русски, хорошо знают нашу историю и литературу. Однажды меня просто поразил водитель пекинского такси: узнав, что я русская, он перечислил мне в правильной последовательности всех наших послереволюционных правителей – от Ленина до Путина! Молодежь, правда, более сориентирована на Запад – многие непременно жаждут поучиться в Европе или Америке, а потом устроиться на работу в западную компанию, но в душе все же тяготеют к России, которой они больше доверяют и симпатизируют.
Несмотря на многие совершенно несхожие черты характера и менталитета у китайцев и русских, у нас вместе с тем есть много общего – и тут прежде всего, стоит назвать такие качества, как общительность, жажда справедливого жизнеустройства, коллективизм, оптимизм. Организация досуга также навевает определенные ассоциации. Наблюдаемые сцены из китайской жизни напоминали мне порой картины из далекого детства: во дворах старики режутся в домино, на открытых эстрадах в парках выступают артисты, горожане с интересом читают вывешенные на уличных стендах газеты, молодежь гуляет, взявшись за руки, а люди старшего поколения поют хором и танцуют под аккордеон. Кстати, ничто не дает столь полного представления об удовлетворенности китайцев своей жизнью, как их массовые гулянья и застолья. Достаточно взглянуть на их беззаботные, раскрепощенные лица, чтобы понять, что эти люди не слишком отягощены серьезными проблемами, чувствуют себя спокойно и уверенно. В праздничные дни, коих в Китае довольно много, в стране начинается «броуновское движение»: миллионы людей, подгоняемые жаждой познания и любви к своей отчизне, отправляются в путешествия по стране. А на Новый год все стремятся непременно оказаться в родном доме, как бы далеко он не находился от сегодняшнего места жительства. Традиции в Китае соблюдаются неукоснительно, и никакой глобализм не может их поколебать. В этом отношении для китайца несравненно более важным является уважение в среде своих собственных соотечественников, нежели успехи где-то на стороне. Они и ныне почитают себя пупом земли, жителями «Поднебесной», «Срединного царства», по отношению к которому все остальное является периферией. Оттого и не учат здесь иностранные языки и не стремятся в дальние зарубежные путешествия, считая это пустой тратой времени.
***
Китайцы – народ веселый, любящий шутку и смех. Садясь в такси, вы непременно столкнетесь с тем, что в нем на полную мощь работает радио: водитель с удовольствием будет слушать бесконечные шуточные скетчи, прерываемые бурными взрывами смеха. Вам остается только предполагать, что это действительно смешно.
Разговаривать спокойно китайцы не умеют – любой диалог ведется на повышенных тонах. Обычно иностранцам, впервые приехавшим в Китай, кажется, что они попадают в очень агрессивную среду, поскольку повсюду слышатся крики и брань. Так думала поначалу и я. Помню, когда ко мне приходили рабочие, чтобы исправить какие-нибудь неполадки в доме, я очень огорчалась, видя, как не успев осмотреть дефект, они начинают спорить и ругаться между собой. Лишь позже я поняла, что так происходит обычное обсуждение текущих проблем. Внешне китайцы производят впечатление народа миролюбивого, терпимого и терпеливого, которому присущи вежливость и воспитанность. Тем не менее общеизвестны факты бытового насилия, рукоприкладства и тяжких ссор. Похоже, у себя дома китайцы гораздо менее сдержанны, нежели на людях.
Среди несведущих иностранцев бытует мнение, что почти все китайцы – жулики, пройдохи и хитрецы. Я бы так не сказала. Китайцы, конечно, люди непростые, себе на уме, никогда не упустят своей выгоды, будут неистово торговаться и доказывать свою правоту тысячами возможных способов. Переговорный процесс для них некую форму игры – как игра: кто кого переубедит и перехитрит. Относиться к этому надо с юмором и умом. Лично мне ни на кого обижаться не доводилось.
Помню одну сцену, произошедшую на рынке: американец, возмущенной манерой ведения торговли со стороны китайского продавца, начал громко отчитывать его, обзывая всякими нехорошими словами. Тот спокойно выслушал его, скрестив руки на груди, а затем со вздохом ответил: «Ну, если я так плох, то хуже, наверное, только ты».
За все время своего пребывания в Китае я не столкнулась ни с одним случаем воровства или обмана со стороны китайцев – даже простые крестьяне, торгующие зеленью на рынке, будут стремиться отдать тебе всю сдачу до последней монеты.
В манерах и поведении китайцам свойственны непосредственность и простота, зачастую шокирующие своим проявлением. Порой это та простота, что «хуже воровства». В общественных местах они ведут себя обычно так, как подсказывает им их естество. Идя по улице, люди смачно плюются, то же может сделать и водитель, приоткрыв окно автомобиля. Задумавшись о чем-то, человек может остановиться и поковырять пальцем во рту или в носу. Если ребенку приспичило в туалет, то с ним остановятся прямо посреди улицы, чтобы помочь ему справить нужду. Государство, правда, в последние годы проявляет заботу о воспитании своих граждан. Перед Олимпиадой среди пекинцев проводилась разъяснительная работа о том, что плеваться нехорошо; улицы и общественные места содержатся в порядке и чистоте, туалеты в парках оснащены, помимо прочего, картинами и музыкой. Такое внешнее воздействие стимулирует облагораживание граждан.
***
Китайцы обладают многими достоинствами, однако браки с иностранцами остаются редким явлением. Китайские мужчины, на западный взгляд, ужасно некрасивы и непривлекательны. Глядя на их нескладные, обрюзгшие фигуры, толстые животы, нависающие над кривыми, худосочными ногами, на их круглые, как шары, зачастую плешивые головы, лица с узкими глазами и толстыми губами, невозможно представить себе, что кто-то может испытывать счастье рядом с таким субъектом. Но, как говорится, «не с лица воду пить» - видимо, их внутренний мир столь прекрасен, что с лихвой компенсирует внешние недостатки.
Молодые китаянки весьма миловидны; стройные, хрупкие, с нежной кожей, ясными глазами и симпатичными личиками, они напоминают весенние свежие цветы, заполонившие страну. Косметикой они не пользуются, что еще больше подчеркивает их естественную привлекательность. Со временем, правда, они превращаются в желтых морщинистых старух, которые тем не менее сохраняют подвижность и общительность. Не раз приходилось мне видеть занимающихся спортом дам преклонного возраста или наблюдать, как в какой-нибудь погожий денек три-четыре старушки, усевшись за столом на улице, режутся на деньги в картишки. А мужчины, сгрудившись где-нибудь поодаль, с интересом наблюдают за игрой в ма-цзян. Вообще, надо сказать, китайцы так азартны, что, кажется, если бы в стране разрешили казино, то все население проигралось бы в пух и прах. Видимо, поэтому всевозможные «азарты» находятся здесь под строгим запретом.
Одеваются китайцы в массе своей очень просто; хотя недостатка в модных бутиках нет, джинсы и майки остаются самой распространенной формой одежды. Иногда в жару можно, правда, увидеть и такую шокирующую картину: мужчины гордо вышагивают по улице в семейных трусах и майках, закатанных до груди, а по их толстым животам стекают струйки пота. А женщины преклонных лет запросто могут выскочить из дома в соседний магазин в пижаме и тапочках… Встречаются, правда, и совсем иные типажи: внезапно разбогатевшие китайцы любят разодеться так, чтобы «произвести впечатление». «Новые китайцы» предпочитают носить яркие костюмы и черные лакированные ботинки, из которых непременно торчат белые носки – видимо, это считается особым шиком.
Детей, коих до сих пор в Китае дозволено заводить лишь по одному на семью, балуют и пестуют что есть мочи. Для всей семьи они являются центром вселенной. От маленьких, толстеньких и нарядных китайчат невозможно оторвать глаз – настолько обворожительны эти холеные бутузы. Но уже с первых шагов в школе с них начинают спрашивать по всей строгости, готовя их к острейшей конкурентной борьбе, царящей в обществе. Многие матери пользуются своим правом присутствовать вместе с детьми на школьных занятиях - они сидят на задних партах, внимательно наблюдая за успехами своих чад, а после уроков нещадно лупят их в случае замеченных промахов.
Тем не менее в китайском обществе дети питают к родителям глубокое почтение и никогда не бросают их на произвол судьбы. Вырастая, становясь взрослыми, дети ценят усвоенные от родителей главные ценности: то, что семья – это основа основ, а учеба и знания – залог успеха в жизни. Весной, во время цветения вишни, можно наблюдать трогательную картину: жители вывозят в горы вереницы инвалидных колясок, в которых сидят их немощные родители, – как можно лишить их возможности полюбоваться на быстро ускользающую красоту природы?
***
Китайцы любят вдоволь поесть и поспать. Процесс потребления пищи является настоящим культом, вокруг которого вращается все остальное жизнеустройство. Ни одни важные переговоры не затянутся дольше положенного, если в соседнем зале будет накрыт стол.
В обеденное время и по вечерам узкие пекинские улочки превращаются в походные харчевни. Местные жители выставляют на улицу маленькие столики и стульчики, усаживаются плотными рядами и быстро орудуя палочками, с удовольствием поглощают скромную пищу, купленную в ближайших палатках. Часто тут же на шампурах жарят нутряное сало, и резкий вонючий запах распространяется по всей округе. По такой улице, напоминающей трапезную гномов, европейский человек может пройти, только заткнув нос и прикрыв глаза.
Китайская еда весьма специфична, готовится с использованием разных соусов и приправ. Интересно, что китайцы совсем не употребляют молочных продуктов и сыра. Шоколад им тоже малоизвестен, и если бы не иностранцы, эти продукты, наверное, не появились бы здесь вовсе.
После обеденной трапезы китайцы любят поспать. И если в столичных офисах им приходится превозмогать эту природную наклонность, то в провинции дело обстоит проще. Помню, оказавшись как-то в Чанчуне, мы с местными коллегами неожиданно решили посетить городскую администрацию. Дело было днем, но в здании, куда мы пришли, царила подозрительная тишина. Заглядывая в разные кабинеты, я с удивлением обнаруживала там чиновников, мирно дремлющих на диванах, установленных прямо в кабинетах.
***
Очень странной чертой китайцев, о которой сразу по приезде мне рассказали мои русские друзья, является их весьма специфическое отношение к чужому горю. То есть если что-то трагичное случается с их близкими, то они, как и все нормальные люди, будут плакать и горевать. Но если речь идет о посторонних, то реакция бывает более чем странной: вместо выражения сочувствия, они начинают… смеяться!
Одна моя русская знакомая, работающая в китайской компании в Пекине, рассказала такой случай. К ним на переговоры как-то приехали представители другой китайской фирмы. Поговорили, уехали, а через полгода прибыли снова – но теперь их было уже не четверо, а трое.
- А где же Минь? – спросила моя знакомая, встречая их в офисе.
- А он умер, - рассмеялся в ответ глава делегации. Остальные при этом заулыбались.
Потрясенная этим известием и странным поведением бизнесменов, моя знакомая в немом удивлении обернулась к секретарше-китаянке, ища у нее объяснения происходящему – и увидела, что та тоже улыбается во весь рот.
А у меня был следующий случай. Как-то сидели мы в ресторане с сотрудниками нашего офиса. И вдруг моя секретарь, тридцатипятилетняя китаянка, смеясь, обратилась ко мне:
- Наталия, я давно хочу тебя кое о чем спросить…
- О чем же? – улыбнулась я.
- Это правда, что в России всю царскую семью расстреляли после революции?
От неожиданности я чуть не поперхнулась и в недоумении уставилась на нее.
- Да, это правда, - ответила я, придя в себя. – Но почему вы, китайцы, смеетесь, когда речь идет о трагических событиях?
- Мы таким образом пытаемся подбодрить опечаленных людей, - был ответ.
Такое же глубокое недоумение вызывает у нас, русских, и какая-то изощренная жестокость китайцев по отношению к животным. Харбинский заповедник тигров ежегодно посещают миллионы китайцев, но едут они туда не только для того, чтобы посмотреть на диких зверей - главная цель состоит в том, чтобы купить по приезде в заповедник какое-либо из продающихся там домашних животных – курицу или даже козу, и потом с размаху закинуть свою жертву в вольер с тиграми, с восторгом наблюдая, как в считанные секунды от нее остаются одни клочья. С равным удовольствием в этой «потехе» участвуют и взрослые, и дети.
В то же время на улицах Пекина можно часто увидеть горожан, заботливо выгуливающих маленьких собачек или ухаживающих за своими любимыми скворцами, которых они держат в резных клетках. Такая вот избирательная любовь.
***
Серьезной проблемой сегодняшнего Китая является то, что в обществе, воспитанном коммунистической партией, сформировались весьма гомогенное мышление и жесткие стереотипы поведения, построенные на безусловном признании иерархического порядка. В случае непредвиденных ситуаций здесь трудно ожидать быстрых и смелых решений: все они должны пройти сквозь сито КПК в установленном порядке и получить одобрение президиума. «Белые вороны» не приживаются в Китае – их тут просто нет; вся сила сосредоточена в огромных серых стаях. По этой причине молодые лидеры в Китае – большая редкость, если, конечно, речь не идет о «подсадных утках».
Несмотря на приверженность китайцев к коллективному мышлению и массовым акциям, в современном обществе нельзя не заметить пробивающего стены новаторского творческого духа. Театр, музыка, живопись, литература – современное китайское искусство представляет собой интереснейшее, захватывающее, необъятное явление, свидетельствующее о том, что китайский народ необыкновенно талантлив, самобытен, таинственен и непредсказуем.
Но о китайском искусстве лучше расскажут искусствоведы – я же на сем завершу описание своих наблюдений, которые пусть никого не обидят и не возмутят, будучи сугубо личными впечатлениями.
ПАРК ЧАО-ЯН В НОЯБРЕ
Зарисовка на рисовой бумаге
Хмурое ноябрьское утро, небо будто затянуто серой пленкой, ни одного просвета – как тоскливо от этого на душе! Как же наше настроение зависит от погоды! Сколько бы мы ни отдалялись от природы, как бы ни урбанизировались, все равно остаемся связаны с ней незримыми нитями.
В такой пасмурный день все будто костенеет внутри, гаснет всякий энтузиазм, пропадают желания. Не хочется отправляться в дальние вояжи, хотя впереди целый свободный день. Вообще никуда не хочется идти. Можно было бы остаться дома, но я все же иду в расположенный неподалеку парк Чао-ян. Здесь, в Пекине, мне целыми днями приходится сидеть в офисе за компьютером, так что погулять на свежем воздухе в выходной будет полезно.
В парке пустынно, хотя день уже в самом разгаре. Я удивляюсь: почему? Собственно, если отбросить стереотипы, день не так уж и плох: ни холодно, ни ветренно, так только – уныло немного. Но неужели это повод для всех многочисленных любителей природы оставаться сегодня дома? – я в некотором замешательстве.
Деревья почти все еще зеленые – по крайней мере, так кажется издали. Вблизи, однако, видно, что листья пожухли, коричневая краска, как ржавчина, разъедает их. От этого в парке стоит совершенно особенный, ноябрьский запах – запах пожухлой, опадающей листвы. Он напоминает мне детство, Москву – я помню, как в школьном дворе дворники сгребали сухую листву в большие кучи и жгли костры... Здесь тоже дворники стараются вовсю – метут огромными метлами по асфальту, нарушая своим энергичным шуршанием мое уединение и царящую вокруг тишину.
И все же в парке еще зелено – из-за того, что тут много елей, лиственниц, сосен. Они создают иллюзию продолжающегося лета – я проникаюсь ею, и настроение мое понемногу улучшается. Почему, интересно, не высаживают хвойники у нас в Москве, оставляя ее серой и голой на долгие месяцы? Особенно невыносимо это в ноябре, когда нет ни листьев, ни снега – только ледяной ветер носится по пустынным каменным улицам.
Иду по аллее. С обеих сторон тянутся лотки, в которых я обычно люблю покупать всякую мелочь, но сейчас, поздней осенью, они закрыты – превратились в безликие кубы. Лишь пара из них работает – я подхожу и рассматриваю нехитрый товар: вертушки-ветрячки, мячики, вырезанные картинки из красной бумаги. Мне ничего этого не нужно. Постояв, я ухожу, чувствуя, как замерзший продавец разочарованно смотрит мне вслед.
Аттракционы безмолвствуют. Желающих прокатиться на американских горках или лодках-качалках не видно. Я тоже не любитель таких развлечений. Иду дальше.
Спускаюсь к озеру. Это мое любимое место в парке, но сегодня оно выглядит совсем безрадостно. Вода – мутная, зеленоватая, все вокруг в серой, туманной дымке. На пристани царит некоторое оживление. Подхожу ближе. Бригада рабочих проводит «эвакуацию» лодок. Несколько человек подгоняют очередную пустую лодку к пристани, небольшой кран подцепляет ее и ставит на металлическую платформу, после чего несколько человек отбуксировывают ее в сторону. На пристани сгрудилось уже около 30 разноцветных лодок, операция близится к завершению. Грустное это зрелище – будто ярких бабочек пришпиливают иголками к картону. Я дожидаюсь, пока будет поднята последняя лодка. Все, теперь ничто не нарушает ровной глади озера, столь красочного и оживленного в летние дни. Скоро оно покроется плотным слоем льда и в течение долгих месяцев только и будет, что блестеть и красоваться на солнце.
Возвращаюсь назад. Вижу, как кружится подвесная карусель, и в ней сидит всего одна маленькая девочка. Ее отец стоит внизу, у изгороди, и переговаривается со служащей, подбадривая девочку криками каждый раз, когда она проносится мимо. Девочке то ли неудобно, то ли страшно - она сидит насупившись. Интересно, почему ее отец не присоединился к ней? Совсем ведь молодой еще – и ей было бы веселее. Карусель вскоре останавливается, и отец вытаскивает молчаливого ребенка из кресла.
Прохожу чуть дальше, к белой каменной баллюстраде, с которой открывается красивый вид на озеро и парк. Там, на лестнице, проходит фотосессия для рекламных изданий: несколько пар в свадебных нарядах позируют фотографам. Девушкам в белых открытых платьях холодно, чувствуется, что они замерзли, устали и все им надоело. От этого их позы кажутся неестественными, а лица – хмурыми. Не очень удачными, видимо, получатся снимки.
Поднимаюсь к холмам, поросшим невысокими соснами. Идти нетрудно: повсюду выложены дорожки из каменных плит, так что и через двадцать минут блуждания по холмам мои новые замшевые сапожки остаются совершенно чистыми. Воздух здесь свеж, как в лесу, – я с наслаждением вдыхаю его полной грудью. Подхожу к большим серым камням, собранным кем-то в абстрактную композицию. Умиротворяюще красиво, – особенно на фоне белесого неба и зеленых деревьев. Постояв тут немного и послушав тишину, чувствую, как меня начинает переполнять радость от созерцания этой сокрытой от многих, но такой очевидной красоты этого тихого осеннего дня.
В какой-то момент мне становится грустно от того, что мне не с кем разделить эту радость. Прийти одной в парк ноябрьским днем – очевидно, не лучшая затея. Но что поделать? Я бреду по жизни одинокой странницей. Почему так происходит? Снова задумываюсь над этим. Раньше я искала причину в окружающих, но потом поняла, что она во мне самой. Всей душой я рвусь к людям, но стоит мне почувствовать малейшую угрозу своей независимости, как мгновенно появляются защитные шипы. И дело не в том, что я опасаюсь потерять свою свободу как таковую – нет: страшно потерять себя, пусть даже малейшую частичку, боюсь сфальшивить. Ну а как же все остальные? Неужели так подходят друг другу? Или идут на компромиссы? У меня нет точного ответа.
Иду дальше. Выложенные на земле плитки не подпадают под мой шаг, поэтому я перескакиваю через одну – вправо, влево, вправо, влево. Мне так легко, что кажется, будто ветер сейчас подхватит меня и понесет куда-то вместе с листьями – ввысь, в бескрайнее небо, в свежий простор... Мы живем, не умея ценить того, что имеем, – например, возможности бродить по холмам в ноябрьский день. А ведь кто-то не в состоянии сделать самостоятельно и шага! Пронзенная этой мыслью, я останавливаюсь, всматриваясь в дивный мир вокруг, – слава Богу за все!
Спустя какое-то время выхожу к площади, где находится тир. Желающих пострелять не видно, зато неподалеку, на ступенях лестницы, ведущей к бездействующему фонтану, расположилась группа пенсионеров со своими термосами и свертками – сидят, подкрепляются, ведут оживленную беседу. Двое рядом занимаются гимнастикой цигун - замерев на какое-то время с поднятой ногой и рукой, они потом начинают плавно двигаться – словно в замедленной съемке. Еще один старикан запускает неподалеку воздушного змея, регулируя вертушкой высоту полета. Вот уж кому неплохо тут живется! Вечно бодрые, веселые, общительные, старики в Китае не чувствуют себя несчастными и брошенными. Почему? Возможно, потому что рынок не захватил еще эту страну полностью, не успел изуродовать человеческие отношения. Дети и государство заботятся о стариках, а те не впадают в уныние, сохраняя бодрость и интерес к жизни до последних дней.
Но вот дорога вывела меня к маленькому кафе – это очень кстати, так как я немного замерзла и не прочь выпить чего-нибудь горячего. Заказываю кофе и после некоторого колебания выхожу на открытую террасу: не так уж в самом деле и холодно. Сегодня тут можно выбрать любое место: все столики свободны. Я сажусь в удобное бамбуковое кресло и достаю свои папки с бумагой. Можно немного пописать.
Делаю глоток. Кофе здесь хороший, вкусный. Сразу становится теплее.
Но мне опять чего-то недостает. Или кого-то? Вообще-то я рада, что никто сейчас не мешает мне, не отвлекает разговорами. Но вот обществу одного человека я была бы сейчас рада. Я имею в виду своего хорошего знакомого, художника Мин Гу, который пишет такие картины, от которых замирает сердце. Сейчас я могла бы тут писать за столом, а Мин Гу – рисовать. И наше молчаливое общение, прерываемое лишь короткими фразами, было бы удивительно насыщенным и глубоким. Но он скорее всего сейчас в своей студии – среди тонких рисовых рулонов, карандашей, камней для растирки красок... Да, художник, конечно, менее мобилен, чем какой-нибудь писака вроде меня.
Неподалеку группа молодых людей и девушек затеяла игру – нечто вроде салочек. С визгом и хохотом носятся друг за другом, словно малые дети. Я не перестаю удивляться китайцам: сколько в них наивности, непосредственности, дружелюбия! (Хотя в делах они очень практичны и своей выгоды никогда не упустят, но и это - каким-то игривым, нековарным образом). Жалко будет, если они когда-нибудь утратят эти черты.
Ну что ж, кофе допит - можно идти дальше, тем более что я опять немного заледенела, сидя на открытом воздухе. Достаю зеркальце – подкрашиваю губы: они совсем посинели от холода. Рядом останавливается молодая пара, смотрят на меня с интересом, потом молодой человек фотографирует меня на мобильник. Конечно, я - диковинка для них: белая женщина с бумагами, ручкой и помадой. Сами-то они давно уже пишут только эсэмэски или строчат на ноутбуках, а косметикой китайские девушки пользуются крайне редко.
Да, обычные фотографии и письма, написанные от руки, – атрибуты ушедшего времени, которых мне так недостает! Установить душевный контакт с моим компьютером мне так и не удалось, поэтому как получаемые, так и отправляемые по электронной почте письма и снимки кажутся мне суррогатными, не способными передать самого важного.
Оглядываюсь вокруг. За оградой парка высятся светлые красивые дома – новый жилой квартал удачно вписан в общий ландшафт. Я почему-то думаю, что люди, живущие в этих домах, должны быть непременно счастливы. В этот момент, будто в подтверждение моих мыслей, на хмуром небе вдруг появляется светлый островок и выглядывает солнце, озаряя все вокруг приветливым, мягким светом.
Вот и сделаны последние штрихи в зарисовке этого единственного дня - неповторимого, как все предыдущие и последующие.
ПОРАДОВАТЬ ДРУГА
Проработав в Китае уже более года, я все еще не имела возможности хотя бы раз побывать дома, в России, повидаться со своими близкими. И вот в какой-то период, по мере приближения дня рождения моего доброго московского друга, во мне стало нарастать непреодолимое желание приехать поздравить его и привезти ему какой-нибудь необычный подарок. Захотелось вдруг нарушить монотонно-предсказуемый ход жизни, удивить и порадовать его, сбить с толку, встряхнуть, устроить праздник! Как назло, ситуация у меня на работе была в ту пору как нельзя более напряженная, но оказалось, что сильное желание способно преодолеть любые преграды. Разрешение на краткую отлучку было получено – осталось только подобрать подходящий подарок.
В ближайший выходной я отправилась на так называемую «античную улицу» Лю-ли-чан на юге Пекина, потому что если уж речь заходит о каких-нибудь диковинках, то найти их можно именно там. Лю-ли-чан – место особенное, пропитанное духом глубокой старины, – кажется, будто эту узкую улочку целиком перенесли из прошлого в настоящее. Я заходила в маленькие лавочки, теснящиеся в обветшавших домах, скользила взглядом по заставленным полкам, но не находила того, что могло бы затронуть сердце моего друга. Керамические и нефритовые статуэтки, бронзовая утварь, куклы театра теней – все это было мило, интересно, но не то, что нужно. Тут-то я в полной мере осознала, какая же это сложная задача - сделать такой подарок, чтобы он действительно порадовал человека!
Так, блуждая в поисках неведомого, я забрела в небольшой чайный магазин. Мне тут же предложили горячего ароматного чая, что оказалось весьма кстати в промозглый, ветреный день. Я сидела за низким отполированным столом, пила зеленый горьковатый чай из крошечной пиалы и думала о своем знакомом: какой он добрый, как отзывчив к людям – несмотря на всю свою занятость; вспомнила его голос, улыбку, шутки – и будто теплое облако окутало меня. И тут я почему-то подумала: «А хорошо бы подарить ему шахматы! Это будет такой благородный и истинно восточный подарок!» И вот зайдя в очередной магазин, я вдруг сразу же увидела небольшую красную коробку, в которой рядами лежали фигурки из слоновой кости! Были они местами потертые и потускневшие, но необыкновенно красивые и изящные. Дорожные шахматы – кто, когда и по каким весям путешествовал с ними? Кому скрашивали они долгий путь? Взяв в руки эту коробку, я поняла что уже не расстанусь с ней, и было не важно, какую меру старины приписывал ей продавец и сколько он за нее просил. Придя домой, я еще долго любовалась своим приобретением, поглаживая гладкую поверхность лакированной доски и рассматривая маленькие фигурки, каждая из которых, казалось, имела свою историю и индивидуальность.
Путь от Пекина до Москвы – не близкий, если летишь по делу. Но если спешишь на встречу с другом, да еще везешь такой подарок, то время пролетает незаметно. Всю дорогу я только и думала о нашей предстоящей встрече, но в то же время начинала испытывать смутное беспокойство: а вдруг она по каким-либо причинам не состоится? Хотя что, собственно, могло ей помешать? Мой друг редко отлучался из Москвы, совсем недавно мы разговаривали по телефону, и все же кто знает, как все сложится... Мне так хотелось увидеть его и привнести немного радости в его загруженную заботами жизнь, что все мои мысли и желания сконцентрировались на этом, и я непрестанно повторяла про себя: «Господи, дай мне увидеть и порадовать его!»
Прилетев в Москву, я не стала звонить ему, предупреждать - решила, что просто зайду к нему на работу и поздравлю – вот он обрадуется, вот удивится! Не часто же к людям на день рождения прибывают гости с другого конца света!
Иду на следующий день знакомыми коридорами, подхожу к его кабинету, спрашиваю секретаря, на месте ли начальник. А она вдруг растерянно отвечает: «А он только что уехал – в командировку, на неделю».
Вот те раз! Сердце мое упало. Я стояла как вкопанная и ничего не могла понять. Уехал... В командировку... Подарок оттягивал мне руку, я представила, как замерли в недоумении готовые к встрече фигурки... Шесть тысяч километров! Восемь часов пути! Душа, истомившаяся в ожидании! И что же, все это – напрасно?! Господи, ну как же это?..
И тут вдруг распахнулась дверь и ворвался мой друг – забыл какие-то бумаги! Увидев меня, опешил на секунду, потом сгреб меня в охапку: «Ты?! Какими судьбами? Вот здорово! Но почему не предупредила? А у меня – командировка! Ну надо же! Ну уж нет – давай заходи!»
Секретарь было обеспокоенно завозражала: «Вы же опоздаете на поезд!», но он только махнул рукой.
Мы зашли в его кабинет, сели. «Ну рассказывай. Как ты там?» - с нетерпением спросил он. И я начала рассказывать - про свою жизнь, про загадочный, непостижимый Китай, про своих азиатских коллег, про студеную, ветреную зиму... Потом вдруг вспомнила: «Да у тебя же день рождения! А у меня для тебя – подарок! Вот!»
Он бережно развернул бумагу и замер. И я поняла: в самую точку! Открыв коробку, взял несколько фигурок, покрутил, внимательно рассматривая их, и сказал с чувством: «Вот уж спасибо!» И помолчав, добавил: «Ты даже не представляешь, как порадовала меня!»
Сердце мое запрыгало от радости, а фигурки довольно заулыбались.
«Но мне, увы, пора! - сказал он, вздохнув, обращаясь ко мне. – Как я рад, что увидел тебя!» Мы поцеловались на прощание, и он скрылся за громадой надвигающихся дел.
Выйдя на улицу, я не сразу вспомнила, где я и как долго тут нахожусь. Душа моя ликовала, парила, с трудом вмещая неутихающую радость. Казалось, вихрь событий пронесся за это время. Я посмотрела на часы: наша встреча продолжалась не более десяти минут.
А через день я вылетела обратно в Пекин, унося с собой теплоту пережитой встречи.
* * *
Кому-то, возможно, мой поступок покажется сумасбродством. Может, я и сама доживу до того времени, когда буду так думать. Но пока улыбаюсь, вспоминая тот день… Мне хочется верить, что и мой друг сохранил о нем радостное чувство и что теперь все его путешествия легки и приятны.
А коли так, то все не напрасно.
ДЕСЯТЬ ЮАНЕЙ
Кто из этих троих, думаешь
ты, был ближний попавшемуся
разбойникам?
Он сказал: оказавший ему
милость. Тогда Иисус сказал ему:
иди, и ты поступай также
Лк., X , 37
Когда мы слышим о милости и милосердии, то обычно представляем себе людей с добрым нравом, мягким сердцем, для которых помощь ближнему является чем-то естественным, нормой жизни. Но бывает и так, что какой-нибудь единственный поступок, порой незначительный в наших глазах, может сыграть в жизни другого человека совершенно особенную, решающую роль... – так же, собственно, как и несовершение такого поступка.
* * *
Был в моей жизни период, когда я работала в Пекине – стремительно растущем, бурлящем многомиллионом городе. Попадая в этот мегаполис, трудно противостоять его напору и скоростному ритму – тем не менее, оказавшись там волею судеб, я с самого начала постаралась ввести свою жизнь в спокойное, несуетное русло. Сняла квартиру неподалеку от офиса, чтобы избежать ежедневных выматывающих пробок, и стала ходить на работу пешком.
Мои будни текли в привычном ритме. Со временем я в деталях изучила жизнь улиц, по которым пролегал мой путь. Это был старый квартал Пекина, похожий чем-то на наши Черемушки, с домами-пятиэтажками, построенными в середине прошлого века. Как и в Москве, старое, убогое жилье соседствовало здесь с высотным новоделом, создавая эклектичные картины городского пейзажа. Роднило нас также и убогое состояние дорог: на второй месяц хождения по местным тропам от обуви на каблуках пришлось отказаться - зато выработалась привычка смотреть себе под ноги...
Идя утром на работу, я наблюдала городские сцены: пенсионеры, уже успевшие приобрести на рынке нехитрый провиант, сидят на парапетах домов с целлофановыми пакетиками и оживленно общаются; продавец тазов и щеток стоит в дверях своей крошечной лавки, с интересом разглядывая прохожих; сотрудники массажного центра выстроены начальником на улице в две шеренги – идет инструктаж; старики выносят на улицу клетки с птицами, прилаживают фарфоровые чашечки с водой... С некоторыми обитателями квартала я уже была знакома и, проходя мимо, здоровалась.
Вечером картина была уже совсем иной: темнело рано, улицы, освещенные яркими огнями рекламы, пустели, жизнь замирала.
Иногда по вечерам, делая небольшой крюк, я заходила в ближайший магазин. Был он довольно несуразным, напоминая наши сельские лавки, в которых, ютясь друг к другу, теснятся отсеки с продуктами, напитками и хозяйственной утварью. Эта лавка удручала меня поначалу и своим внешним видом, и отсутствием привычных продуктов – молока, сыра, масла, шоколада, наконец... Ко всему, однако, можно привыкнуть – привыкла, приспособилась со временем и я – и к тофу (безвкусному соевому творогу), и к немыслимо острым приправам, и ко многому другому. Жизнь заставит. Работы у меня было много, уходила я из офиса поздно, так что ездить куда-то специально за «европейскими» продуктами у меня не было ни времени, ни сил.
В те дни, когда я заходила в магазин, то почти всегда видела неподалеку от входа одного и того же человека – он сидел на толстой доске, будто вросши в нее своим широким торсом, и кланялся прохожим, глядя на них снизу вверх. Ног у него не было. Этот пожилой китаец запомнился мне с того самого момента, когда я увидела его в первый раз. Несмотря на свой физический недостаток, он выглядел бодрым, крепким и жизнерадостным. Взгляд его был прямым и открытым, и когда кто-нибудь бросал монетку в его жестяную банку, он усердно благодарил, расплываясь в широкой улыбке. Стойкость и мужество этого человека вызывали у меня невольное восхищение: казалось, он постоянно пребывал в благодушном настроении, ничуть не страдая от своей ущербности.
Я взяла себе за правило, проходя мимо, каждый раз подавать ему пять юаней – при этом не бросала деньги в банку, а отдавала ему в руки – в этот момент наши глаза встречались, и мне казалось, что живой человеческий контакт, оказанное внимание были для него не менее важны, чем деньги. Он всегда отвечал мне радостной улыбкой и благодарил за подаяние. Пять юаней – деньги совсем небольшие, меньше доллара, но в китайском магазине на них можно купить, к примеру, пачку тофу и упаковку хлеба – минимальный рацион на несколько дней. Поэтому относительно размеров подаяния совесть моя была спокойна; к тому же редко кто давал больше: в его склянке обычно виднелись лишь мелочь да несколько бумажек по одному юаню.
И вот наступила зима. Сезоны в Пекине сменяются быстро: только что светило жаркое солнце, повсюду благоухали розы – и вот уже дуют сильные ветра, гонят холод из Сибири через бескрайние монгольские степи. Снег – редкий гость в китайской столице, и от этого стужа здесь кажется еще более злой, а ветер будто пронизывает насквозь. Но и в эти студеные дни бессменный «часовой» оставался на своем посту – в толстом тулупе защитного цвета, туго обмотанный длинным шарфом, с красным лицом, обожженным ветром, он неизменно встречал меня бодрым видом и приветливой улыбкой.
В один из таких дней, подходя к магазину и завидев издалека знакомую фигуру, я достала, как обычно, кошелек, но тут обнаружила, что у меня нет мелких денег: самая мелкая купюра – десять юаней. На мгновение я задумалась - мне не то чтобы стало жалко этих денег, но показалось, что для милостыни это будет чересчур. «Разменяю, и подам потом», - решила я. Обогнув то место, где сидел инвалид, я незаметно зашла в магазин с другой стороны. Через некоторое время, выйдя из него с покупками, я и не вспомнила про него и пошла дальше.
В последующие дни мороз усилился, холод буквально пробирал до костей. После работы я сразу спешила домой, чтобы поскорее включить обогреватели и попытаться согреться в своей промерзшей за день квартире. В такие дни непременно думаешь: «Уж лучше б лето!» - хотя летом не знаешь, куда деваться от удушающей жары.
Когда морозы спали, я как-то в очередной раз собралась за покупками, но, подойдя к магазину, не увидела на обычном месте своего знакомого. Я огляделась по сторонам – нет, нигде не видно. Меня охватило беспокойство: не случилось ли с ним чего? Но потом я решила, что в столь студеную погоду его, очевидно, просто не привозят сюда - слишком холодно, да и смысла нет: прохожих совсем немного – какой тут «доход»?
Постепенно погода наладилась, дни наступили солнечные и теплые. У пекинской зимы есть одно явное преимущество: морозы здесь, как правило, не бывают затяжными. Я почти каждый день проходила мимо магазина, но «часового» по-прежнему не было на его посту. Мне было невыносимо думать, что он, возможно, замерз или умер от голода, что, собственно, было одно и то же, если представить, что в те морозные дни он был всеми брошен... – в том числе и мною. Этот человек не выходил у меня из головы, будто припечатавшись к моей памяти. Меня мучила совесть за мое равнодушие и сэкономленные десять юаней, их цена оказалась непомерно высокой... Я продолжала надеяться, что снова увижу его и смогу погасить свой «долг». Но случая все не предоставлялось...
И вот однажды, возвращаясь привычным путем с работы, я уже издали заприметила сидевшую на земле неподвижную фигуру. Перед ссутулившимся человеком стояла плошка для денег с прикрепленным к ней чьим-то образом - так у нас в России часто просят подаяние, выставляя рядом иконку Богородицы или Николая - Чудотворца. Но то в России – а чтобы здесь, в Китае... Что за чудо?! Возможно ли? Сердце мое забилось в волнении, я ускорила шаг.
Подойдя ближе, я, однако, увидела, что это был вовсе не мой прежний знакомый: передо мной сидел средних лет худощавый калека, а рядом с ним стояла жестяная банка с изображением... Будды. Я испытала одновременно и шок, и разочарование, и боль. Остановившись рядом в недоумении, я пыталась осознать увиденное, но в голове моей будто воцарился вакуум. Неожиданно сзади раздался резкий, неприятный смех – я обернулась и увидела проходящую мимо женщину, говорящую по мобильнику, – неопределенного возраста, в черном кожаном облегающем костюме. Поравнявшись со мной, она почему-то подмигнула мне и снова разразилась громким смехом. И вдруг вся эта картина показалась мне каким-то дурным спектаклем, фарсом, насмешкой над моей душевной смутой. Я стояла, словно в тумане, но вскоре бряцанье кружки, сопровождаемое настойчивыми возгласами калеки, вернули меня к реальности. После секундного колебания я положила в его жестянку приготовленные десять юаней и пошла дальше...
* * *
Ничего ни изменить, ни переделать заново, ни вернуть. Каждый новый день - как жизнь: полон возможностей, но неизбежно заканчивается, унося с собой все сказанное и несказанное, сделанное и несделанное. И вот его уже нет – канул в Лету, безвозвратно...
Чем наполним грядущий день?
УБИЙСТВО НА БАРАБАННОЙ БАШНЕ
Это случилось в Пекине во время летних Олимпийских игр 2008 года. Жестокое убийство на Барабанной башне всколыхнуло тогда весь город, однако власти постарались поскорее замять это дело: Пекину во что бы то ни стало требовалось обеспечить позитивный образ Олимпиады. Довольно скоро внимание общественности было переключено на спортивные состязания, и о громком убийстве, казалось, все забыли - для меня же этот случай продолжал сохранять свою остроту в силу ряда субъективных причин.
И вот спустя примерно год после того трагического происшествия я снова решила посетить Барабанную башню, однако осуществить этот план оказалось не просто: стоило мне наметить свою поездку, как тут же возникали какие-нибудь неотложные дела или непредвиденные обстоятельства... Но, возможно, это были лишь отговорки: похоже, я так и не избавилась до конца от подсознательного страха, жившего во мне все это время. Но вот однажды, прогуливаясь с моей приятельницей Ниной по пекинским хутунам, мы неожиданно оказались рядом с Барабанной башней, и Нина предложила подняться наверх. Я тут же согласилась: компания веселой разговорчивой Нины как нельзя лучше подходила для того, чтобы осуществить наконец мой давний план. Нина, похоже, ничего не знала о той трагедии, и я не стала посвящать ее в эту историю, дабы не омрачать ее светлого настроения и не провоцировать ненужных ассоциаций.
Купив билеты и пройдя тщательный, как в аэропорту, досмотр, мы очутились у подножия башни, в маленьком дворике, окруженном со всех сторон высокими каменными стенами, в которых виднелось несколько проемов - за ними в разные стороны уходили песчаные дорожки. Поплутав некоторое время в поисках входа и рассмотрев со всех сторон нависавшую над нами темную громаду башни, мы обнаружили наконец массивную дверь. Протягивая охраннику билет, я случайно взглянула на дату и невольно вздрогнула: по странному стечению обстоятельств мы оказались тут ровно через год после того происшествия.
За металлической дверью сразу начинался другой мир, а может быть, и век. Войдя в башню, мы будто попали в гулкий колодец; яркий, шумный августовский день остался где-то позади, а впереди почти вертикально устремлялась ввысь крутая каменная лестница, которой не было видно конца. Лестница была узкой, разделенной посередине металлической перегородкой, - по левой стороне осторожно спускались гуськом, держась за поручень, несколько туристов.
Через некоторое время стройная, спортивная фигурка Нины уже маячила где-то наверху, а я все взирала с тоской на крутой подъем: преодолеть его казалось мне делом весьма изнурительным и неприятным. К тому же узкая юбка и каблуки не слишком подходили для этого занятия. Почему бы, собственно, не оборудовать в наш век все эти гигантские древние сооружения лифтами? Зачем обрекать туристов на неудобства паломников? Я не страдаю клаустрофобией, но тесная горловина длинной лестницы вызывала во мне острое чувство дискомфорта: случись что, быстро выбраться отсюда было бы невозможно (особенно тем, кто вздумал заявиться сюда на каблуках). Если бы не твердая решимость увидеть все своими глазами, я, возможно, и не стала бы мучить себя этим восхождением.
Преодолев наконец казавшуюся бесконечной лестницу, я оказалась на смотровой плошадке, ощущая при этом легкую дрожь не только в ногах - сердце мое тоже подрагивало, и, вероятно, дело тут было не только в долгом подъеме.
Я огляделась. Вопреки моим ожиданиям, наверху оказалось весьма просторно и многолюдно. Десятка два туристов, представших моему взору, выглядели беззаботными и раскрепощенными, без малейших признаков усталости - будто их доставили сюда на комфортабельном вертолете. Через пару минут я и сама разгуливала по башне, как по какой-нибудь площади. Удивительно все же, как быстро способен человек восстановить свои физические силы и каким несложным оказывается порой то, что представляется поначалу почти невозможным!
Площадка наверху башни оказалась достаточно большой, центральную ее часть занимал крытый зал, где были выставлены огромные – в человеческий рост – барабаны. Высокий свод башни поддерживался целым рядом массивных деревянных колонн, покрытых красным лаком. Свет проникал сюда сквозь узкие окна и двери, ведущие на открытую галерею, окружавшую по периметру внутренний зал. Башня, безусловно, представляла собой чудо древней архитектуры.
Часть туристов толпилась в зале, разглядывая барабаны, среди них я увидела и Нину, приветливо помахавшую мне рукой. Я помахала ей в ответ и вышла на внешнюю галерею, однако подойти вплотную к ее краю, чтобы взглянуть с высоты вниз, было невозможно: подход преграждали металлические сетки, и двое полицейских, прогуливавшихся по галерее, зорко следили за тем, чтобы установленный порядок не нарушался. «Всегда бы так!» - подумала я, присаживаясь на узкий парапет у стены.
С башни открывался чудесный вид на старую часть Пекина: далеко внизу серой извилистой рекой текли хутуны; тесно стоящие невысокие дома казались причудливым нагромождением естественного каменистого ландшафта в обрамлении густой зелени деревьев. Тут и там на длинных улицах среди сплошных стен пробивались яркие метки красных ворот, за которыми вырисовывались крошечные дворики...
Собиралась гроза, и постепенно вся картина вокруг начала преображаться: часть неба налилась свинцом, другая же играла серо-жемчужными переливами, напоминая собой огромную морскую раковину; краски потускнели, размылись; город, окутанный сизым туманом, утратил обычные черты и стал походить на потертое изображение на старой, выцветшей открытке. Реальность будто ускользала от меня, растворяясь во влажном, подвижном воздухе – я смотрела на Пекин откуда-то сверху и не узнавала его. Через несколько минут густой туман почти полностью накрыл город, и теперь можно было различить лишь верхнюю часть высившейся поодаль второй башни – Башни колокола, вырастающей из клубов тумана, будто из небытия... Как сумели китайцы построить эти махины несколько веков назад при том состоянии техники и инженерной мысли? И для чего? По официальной версии – для отсчета временени: «Утренний колокол» служил сигналом для начала рабочего дня, а «Вечерний барабан» - для его окончания, когда служивый люд мог, наконец, вздохнуть и отправиться по домам из Запретного императорского города...
По горькой иронии судьбы, Барабанная башня отмерила и последние часы тех несчастных, что пришли сюда год назад...
Яркая ветвистая молния вдруг рассекла небо, и тут же оглушитильный раскат грома сотряс все вокруг, отозвавшись глухим эхом в моем сердце. Башня задрожала, заколебалась, наполнившись гулом очнувшихся от сна барабанов. Внезапно хлынул мощный ливень, будто разом прорвав ветхие паруса туч и окружив башню со всех сторон плотными потоками воды.
Поднявшийся ветер трепал мои волосы, устроив настоящую бурю из моих кудрей. Стало прохладно. Я встала, чтобы пройти во внутренний зал, – и тут буквально столкнулась с мужчиной, неожиданно появившимся из-за колонны. Невольно отпрянув назад, я слегка ударилась спиной о стену. Незнакомец рассыпался в извинениях, пропуская меня вперед.
Да, очевидно, примерно так все тогда и было...
-------------------------------------
Только что завершилось помпезное открытие Олимпийских игр, которое я наблюдала по телевизору в своей пекинской квартире. Это невероятно красочное зрелище со многими удивительными спецэффектами поразило меня прежде всего огромным количеством людей, участвовавших в представлении, и их полной, доведенной до автоматизма интегрированностью в единое целое. Не знаю, как у кого, но у меня осталось от этого шоу смешанное чувство: Китай явно продемонстрировал всему миру свою способность к моментальной мобилизации несметных масс людей, готовых без колебаний по первому зову стать винтиками огромной, управляемой свыше машины.
Посмотреть по телевизору трансляцию открытия Игр было единственной моей данью этому событию. Будучи далекой от спорта и не питая симпатии ко всякого рода парадам и массовым зрелищам, я ни в коей мере не подпадала под всеобщий психоз, связанный с Олимпиадой, и каждый раз приходила в замешательство, когда мои некитайские знакомые возбужденно расспрашивали меня о том, как я в ней «участвую», - будто находясь в Пекине, невозможно было избежать этой участи.
В то субботнее утро я встала позже обычного. Торопиться было некуда: Олимпиада, привлекшая в двадцатимиллионный город дополнительные толпы болельщиков и туристов, нарушала мои привычные планы и маршруты. Движение в Пекине и за его пределами стало проблематичным - отправляться в какие-то дальние вояжи не было смысла.
Поразмыслив, я решила не отказываться все же от своих планов и посетить два места: парк Бей-хай и Барабанную башню. Здесь следует дать некоторое пояснение относительно этих мест. Парк Бей-хай, расположенный в центре Пекина и являвшийся в течение многих веков местом отдыха императоров, сохранил каким-то удивительным образом свое величие до нашего времени. Большое красивое озеро, обтекающее со всех сторон небольшой остров с Белой пагодой в форме ламаистской ступы, просторные тенистые аллеи – все располагало здесь к приятному, неспешному отдыху, и я часто приезжала сюда, спасаясь от городской суеты и смога. Обычно я заходила в парк не с главного входа, а с восточного, чтобы пройти узкой тропинкой, заросшей бамбуком, и оказаться у небольшого грота, среди старинных красных павильонов, примыкающих к маленькому озерцу. Здесь на открытой террасе, под крышей со старинными расписными узорами. располагалась чайная, в которой я любила посидеть за чашкой чая, предавшись чтению, размышлениям или просто созерцанию окружающей гармонии.
В отличие от парка Бей-хай, Барабанная башня была для меня пока неизведанным местом: почему-то я все никак не могла добраться до нее, и среди многих пекинских достопримечательностей она оставалась для меня одной из неосвоенных. И вот наконец подходящий момент настал: башня находилась недалеко от района, где я жила, и можно было ожидать, что там будет не слишком людно: вряд ли прибывшие в Пекин туристы бросятся на второй день Олимпиады на Барабанную башню – скорее они разбредутся по стадионам либо, справившись в своих путеводителях, отправятся смотреть куда более известные достопримечательности - Запретный город или Летний дворец.
Придя в парк, я с удовольствием отметила, что народу там и впрямь было немного. Расположившись за столиком в тени павильона у озера, я погрузилась в чтение. Периодически отрываясь от книги, наблюдала за редкими посетителями соседних галерей и любовалась рыбками в воде, чьи цветные спинки вспыхивали на солнце яркими фонариками. Трудно было найти в это время в Пекине другое столь же чудесное место, лишенное суматохи и шума. Я прикрыла глаза; августовская жара не проникала на террасу, и отрадно было отрешиться от мирских забот, чувствуя легкое движение свежего ветра, перемешивающего ароматы роз и кипариса. В своем ярком шелковом платье, сообщавшем телу приятную прохладу, я чувствовала себя сродни тем рыбкам, что легко и беззаботно скользили поодаль в изумрудной воде.
Вдруг я ощутила будто какой-то толчок – и, открыв глаза, сразу почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, я увидела мужчину – китайца средних лет, сидевшего на бортике террасы в нескольких метрах от меня. Почему-то его близкое присутствие стало мне очень неприятно, хотя сидел он неподвижно и, когда я обернулась, сразу отвел взгляд, будто рассматривая что-то в стороне. По его виду можно было определить, что это какой-то работяга: простое лицо, черные, слегка взлохмаченные волосы, темные мятые брюки, рубашка в клетку, пыльные ботинки. На плече - полупустая холщовая сумка, оттянутая каким-то предметом, должно быть, бутылкой с водой.
Подлив себе чая из фарфорового чайника, я снова принялась за чтение, однако сосредоточиться никак не могла: присутствие этого мужчины мешало мне, вызывая какое-то непонятное напряжение. Я опять обернулась – он сидел все так же неподвижно, но мне показалось, что за это время он немного придвинулся ко мне. Встретившись со мной взглядом, мужчина слегка улыбнулся, словно извиняясь за свое соседство. Однако неприятное ощущение при этом еще более усилилось: его пристальный взгляд и рассеянная улыбка выдавали в нем некую аномалию, странную смесь робости и чего-то жуткого.
Поколебавшись, я прошла к стойке за колонной и попросила официанта пересадить этого незнакомца подальше от моего столика: в конце концов, терраса предназначалась для чаепития, а не для бесплатного сидения посторонних лиц.
Официант подошел к незнакомцу, однако тот, к моему удивлению, не поспешил тут же подняться, а продолжал молча сидеть, и только лишь когда тот крепко взял его за локоть, нехотя встал и, зыркнув на меня совсем не добрым взглядом, пересел на другую, солнечную сторону террасы. Теперь он находился достаточно далеко от меня, но погрузиться в чтение мне все равно не удавалось: хоть нас и разделяло достаточно большое расстояние, чувство дискомфорта не покидало меня. Из-за яркого солнца я не могла с точностью определить, куда направлен его взгляд, но мне казалось, что он постоянно смотрит именно на меня, и от этого мне стало не по себе. Этот человек напрочь испортил мне все утро. Я решила, что если он вскоре не уйдет, то я покину это место. Однако когда через некоторое время я снова взглянула в его сторону, незнакомца там уже не было. Я с облегчением вздохнула. Окружающая обстановка сразу приняла знакомые очертания. Заказав еще один чайник чая, я снова погрузилась в чтение.
Через некоторое время я взглянула на часы: было около часа – настала пора продолжить свой маршрут. Барабанная башня находилась недалеко от парка, так что можно было пройтись пешком - тем более что путь лежал через живописные хутуны. Эти старинные кварталы Пекина лучше всяких музеев передают атмосферу былых времен: мало что изменилось тут за все последующие столетия; казалось, жизнь остановилась, законсервировалась в этих дворах и сыхеюанях – серых домах из грубого камня - вместе со всеми их странными обитателями, непривычными запахами и звуками. Территория хутунов с каждым годом сжималась, как шегреневая кожа, под напором стеклобетонных гигантов новостроек – еще немного, и они исчезнут вовсе, унося с собой необъяснимую мистерию своего бытия... Но пока еще можно было приоткрыть дверь в прошлое, прикоснуться к тайне. Прийти сюда – каждый раз означало пережить заново что-то неведомое и загадочное. Вот и теперь, бредя по этим извилистым пустынным улочкам в своем длинном шелковом платье и шляпе, надвинутой на самые глаза, я снова погружалась в атмосферу былых времен. Серые низкие дома под треугольными крышами казались пропитанными вековой пылью. Иногда в окнах мелькали чьи-то лица – но тут же исчезали, будто обитателям этих хутунов было страшно и непривычно увидеть вдруг рядом белого человека. Сквозь приоткрытые ворота можно было разглядеть порой нагроможденное во внутренних двориках «хозяйство» - разбитые велосипеды, допотопные телеги, белье, развешанное на веревках...
Но вот за домами показалась наконец Барабанная башня – до нее оставалось не более десяти минут ходу. В этот момент я увидела прямо перед собой открытые ворота, ведущие в зеленый дворик, – судя по всему, там располагалось нечто вроде чайной, и я решила заглянуть туда. Пройдя сквозь дворик, я вошла в старый дом. Так и есть: это оказалось маленькое, довольно уютное кафе, заставленное внутри громоздкими цветами в ярких керамических кадках. Стены были увешаны старыми фотографиями в темных деревянных рамках и большими тусклыми зеркалами, многократно дробящими и копирующими реальность – до тех пор, пока отражения не сливались с выцветшими фотографиями рядом. Плетеная мебель, аромат крепкого кофе и ванили - вся обстановка располагала к тому, чтобы задержаться здесь и насладиться картиной, будто воссозданной из прошлых веков.
Я присела за шаткий столик и в ожидании своего кофе стала просматривать старые журналы, лежащие рядом на бамбуковой этажерке. В помещении царил полумрак, было довольно душно – я достала веер и, взглянув в зеркало, невольно улыбнулась, увидев свое отражение, похожее на потускневший от времени старинный портрет. Это я? В прошлом?
В чайной было довольно пустынно, казалось, игра теней и света заняла все свободное пространство, жара словно заглушила все звуки - лишь кто-то позвякивал посудой в стороне да слышалось тихое бренчание чжэна – будто ручеек плескался среди камней. Я сидела, обмахиваясь веером и наслаждаясь необычностью обстановки, как вдруг меня словно обдало кипятком: взглянув в одно из мутных зеркал, я увидела того незнакомца из парка, смотрящего прямо на меня! Мне показалось, что он слегка кивнул мне, и зловещая гримаса наподобие улыбки исказила его лицо...
Меня охватил ужас. Я почувствовала, как немеют мои колени. Сделав усилие над собой, вскочила и опрометью кинулась на улицу - благо мой столик находился недалеко от двери. Заскочив на ходу в кибитку проезжавшего мимо рикши, я двинулась в неизвестном направлении, подгоняя его изо всех сил. Сердце мое билось как пойманная птица, утренний страх навалился на меня с новой силой. Что это за человек? Что ему от меня нужно? Преследует ли он меня, или наша встреча была случайной? Нет, конечно, он выследил меня, это ясно. Видно, это – маньяк, решивший меня убить... У меня осталось ощущение, что когда я вскочила из-за стола, он тоже поднялся – что было потом? Я представила, как он выбежал на улицу, озираясь по сторонам. А что, если ему тоже удалось взять рикшу и он сейчас несется за мной следом? Вжавшись вглубь своей кибитки и замерев от страха, я боялась выглянуть из нее, чтобы узнать, не преследует ли меня этот человек.
Но вот я добралась наконец до людной площади – здесь надо было выйти, чтобы пересесть в такси. В тот момент мне хотелось стать невидимкой, раствориться в окружающей среде, но я металась по площади в поисках такси в своем красном платье, как факел, вздрагивая каждый раз, когда подъезжала новая повозка. И только оказавшись в машине и предварительно убедившись, что преследователя нет рядом, я успокоилась. Ни о каком продолжении прогулки в тот день не могло быть и речи. Я назвала таксисту свой домашний адрес, и мы тронулись.
Лежа вечером в постели, я долго не могла уснуть: этот незнакомец не давал мне покоя, и я будто продолжала чувствовать на себе его немигающий пристальный взгляд. Мне пришлось встать, включить музыку, сварить кофе, позвонить своему приятелю, чтобы рассказать о случившемся. Приятель от души посмеялся над моими страхами, посоветовав не смотреть ночью в окно: наверняка я снова увижу своего преследователя, прячущегося где-нибудь под кустом. Его веселое подтрунивание успокоило меня, и постепенно под фортепьянные переливы Гершвина мои волнения улеглись, так что произошедшее даже стало казаться мне своего рода курьезом. По размышлении я убедилась, что наша «повторная встреча» в кафе у Барабанной башни скорее всего была плодом моего воображения, невеянного страхом: разглядеть как следует человека в небольшом тусклом зеркале было почти невозможно. Что же до утреннего происшествия, то во мне нарастало чувство неловкости за себя и сочувствия к незнакомцу. Я думала, что, возможно, он приехал в Пекин откуда-то издалека, давно мечтая увидеть Олимпиаду – если и не попасть на стадион, то хотя бы подышать воздухом этого события! Должно быть, он очень беден, может, у него даже не было денег на еду. Может, он, измученный жарой, хотел просто попросить воды, а я прогнала его, лишив последнего – укрытия от зноя в тени... Мне стало стыдно. Я подумала, что вот прошел еще один день – без пользы, без смысла. Я все только собираюсь делать что-то хорошее, доброе, а на деле получается наоборот. С этими грустными мыслями я наконец заснула, но сон мой был неспокойным, тягостным и тревожным.
------------------------------------
Придя на следующий день на работу, я, как обычно, открыла «Чайна Дейли» и замерла: крупный заголовок на первой полосе – «Убийство на Барабанной Башне» - поверг меня в состояние, близкое к шоку. Я впилась взглядом в статью.
Убийство произошло накануне, около трех часов дня. Все в этом трагическом происшествии – и время, и место, и мотив преступления, и его участники – было совершенно необычным и взбудоражило весь Пекин. Шел всего лишь второй день Олимпиады, и то, что в центре Пекина, несмотря на все предпринятые меры безопасности, произошло столь жестокое убийство, было тяжелым ударом для властей и полной неожиданностью для жителей города, привыкших к спокойной жизни. Видимо, это безоблачное существование в последние десятилетия и усыпило бдительность столичных стражей порядка.
Билетер - охранник Барабанной башни, сморенный в тот день полуденной жарой, не мог ничего толком ответить на главный вопрос полиции: как и когда проник преступник на башню. Не мог он и вспомнить, как долго находились на Башне двое пожилых иностранцев, поднявшихся туда незадолго до преступления.
Трупы двух разбившихся мужчин были обнаружены дворником у подножия Барабанной башни в начале четвертого. Прибывшая на место преступления полиция оцепила башню и, поднявшись наверх, обнаружила на галерее истекающую кровью женщину. Рядом на полу валялись окровавленный кухонный нож и темная холщовая сумка.
Женщина скончалась несколькими часами позже по дороге в больницу, не приходя в сознание.
Постепенно были установлены личности жертв и преступника, а также приблизительный характер преступления; что же до его мотивов, то они так и не были до конца прояснены, оставляя пищу для множества пересудов, догадок и измышлений...
--------------------------------
Супружеская чета Хуперов, приходившихся близкими родственниками одному из членов американской сборной по волейболу, прибыла в Пекин накануне из Нью-Йорка. Их поездка обещала быть увлекательной и захватывающей: шансы на победу у американской сборной были весьма велики. Они испытывали невероятную гордость за своего зятя: он считался одним из лучших игроков сборной, и они уже предвкушали череду празднований – сначала здесь, в Пекине, а потом - с еще большим размахом - по возвращении на родину, в кругу родственников и друзей. Пока же они могли насладиться осмотром достопримечательностей – они оказались в Пекине впервые. По роковому стечению обстоятельств из всех возможных вариантов они выбрали в тот день именно Барабанную башню.
Поднявшись наверх, они в полном одиночестве любовались какое-то время открывшейся им величественной панорамой города - а Барабанная башня уже отсчитывала последние минуты их жизни...
Он выскочил внезапно, отделившись, как тень, от колонны, и с размаху вонзил огромный нож в спину Хупера, когда тот, склонившись над поручнем галереи, рассматривал что-то внизу. Удар был сильным и точным, поэтому, нанеся тут же еще несколько ударов, убийце не стоило большого труда перекинуть обмякшее тело через барьер. Белый человек, хотя и был грузной комплекции, но почти не сопротивлялся: нападение, будучи совершенно неожиданным, застало его врасплох. Несколько дольше пришлось повозиться с его женой. Она бросилась было с криком на помощь мужу, пытаясь помешать наносить новые удары, но он с силой оттолкнул ее к стене, так что она, ударившись о нее, тихо охнула и опустилась на пол. Потом, окончательно расправившись с мужчиной, он нанес и ей несколько ударов ножом.
Глядя на ее истекающее кровью тело, он улыбнулся, не спеша вытер руки о сумку и подошел к краю галереи. Внизу простирался Старый город – он окинул его взглядом и остался доволен: город был таким же, как прежде, как пятьдесят, как сто лет назад, и никто не сможет его изменить – пусть только попробуют сунуться снова!
Два дня он подыскивал подходящую жертву, но каждый раз что-либо мешало осуществлению его плана - как и сегодня утром... Барабанная башня оказалась идеальным местом: здесь, вдали от толпы, оставалось лишь затаиться и выждать, пока не явится «белый гость».
«Долг выполнен. Теперь мы квиты», - эта мысль непрестанно крутилась в его голове, наполняя радостным возбуждением. «Выполнен... квиты...» Дело, задуманное им много лет назад, было наконец осуществлено более чем успешно. Он сжал кулаки и победоносно потряс ими в воздухе. Свершилось! Больше он ничего не желал и не ждал от жизни.
Взобравшись на перила галереи, он выпрямился во весь рост, придерживаясь за колонну и, взглянув еще раз на лежащий внизу город, бросился в его каменные объятия, успев напоследок испытать неведомый ему ранее восторг.
------------------------------------
В преступнике был опознан некий Ч., уроженец одной из южных провинций Китая. Во время «Боксерского восстания» 1900 года в ходе боев с английскими войсками в центре Пекина был убит его прадед, бывший одним из лидеров ихэтуаней, – он почитался героем в семье Ч., его фотография висела в их доме на видном месте.
Рассказывали, что Ч., до того как заболеть некой душевной болезнью, работал учителем истории в местной школе. На своих уроках он часто рассуждал об исторической несправедливости, постигшей Китай в конце девятнадцатого века, о зле, причиненном интервентами во время иностранной оккупации, о невинно павших героях.
Один из соседей Ч. вспомнил, что незадолго до своей последней поездки в Пекин тот признался ему, что ненавидит Олимпиаду, считая ее «новым вторжением иностранцев» в Пекин, и произнес показавшуюся тогда странной фразу: «Мне безразлично, кто это будет, – дело решит случай»...
---------------------------
Гроза наконец закончилась, и мы с Ниной спустились с Барабанной башни. После прошедшего ливня воздух был блестяще-прозрачным, все дышало свежестью и чистотой. Город снова вспыхнул яркими красками, ожил, наполнился нестройным многозвучием, будто вернувшись к жизни после летаргического сна.
Я почувствовала облегчение, оказавшись снова на улице, среди привычной суматошной жизни. Тем не менее Нина, обычно разговорчивая и оживленная, хранила молчание и казалась немного подавленной. Я тоже не спешила начать разговор, находясь во власти пережитого. «А неприятное все же это место – Барабанная башня», - произнесла задумчиво Нина спустя некоторое время. Я не могла не согласиться с ней, мысленно отдав должное ее интуиции и в очередной раз возблагодарив своего Ангела-Хранителя за то, что он отвел меня от этого места год назад.
Туманган. Желтое море. I
© Copyright: Наталия Яхтова, 2017
Свидетельство о публикации №217111501501
Свидетельство о публикации №217111501501
Рецензии