Туманган. Желтое море. II

КРАСНАЯ ФАНЗА

В 2007 году, собираясь ехать в Китай на достаточно длительный срок,  я стала разузнавать про православную жизнь в этой стране и была глубоко расстроена, узнав, что в Пекине не сохранилось ни одной  православной церкви, а службы совершаются лишь несколько раз в год приезжающими русскими священниками – в некой Красной Фанзе, находящейся на территории российского посольства.
Православные  службы за рубежом довольно часто проходят не в привычных для нас храмах (за неимением оных), а в арендуемых помещениях – чаще всего в обычных жилых домах. К этому бывает непросто привыкнуть: поначалу все кажется «не так», отсутствие куполов и колоколов воспринимается прямо трагически. А тут, в Пекине (как я выяснила перед отъездом), службы проходят не просто в «доме», а в какой-то бывшей императорской постройке, сохранившей и до наших дней свой ярко выраженный национальный архитектурный облик. Такая ситуация казалась мне крайне странной, и я остро переживала факт полувековой давности – варварское разрушение (своими же управленцами) многочисленных храмов, находившихся на территории посольства. В одной из полуразрушенных святынь – Свято-Успенском храме, был устроен гараж – и это в наше-то время! В общем, ехала я в Китай со смешанными чувствами, беспокоясь о том, что в этой далекой стране все будет не так, как в России.
По приезде в Пекин, обустроившись на новом месте, я сразу, не откладывая, узнала, когда будет ближайшая служба в Красной Фанзе, и в нужный день появилась у посольских ворот. Охранник, внимательно изучив мой паспорт, заявил, что в церковь я могу пройти только с известным ему сопровождающим. Хорошо, что мне еще в Москве дали телефон алтарника Димы, и я набрала его номер. К счастью, он тут же взял трубку и, выслушав мою сбивчивую речь, сказал, что сейчас подойдет за мной.
       Я чувствовала себя крайне неловко: приходилось отрывать человека от важных дел – и почему? Разве я шпион какой-нибудь или инвалид, что не могу перемещаться самостоятельно? Но не охраннику же задавать эти вопросы – оставалось лишь терпеливо ждать.   Вскоре я увидела стремительно идущего к воротам коренастого мужчину в темном подряснике – вне сомнения, это был служитель церкви, но по мере его приближения я все более впадала в растерянность: этот человек был китайцем!  Неужели это тот самый Дима, который только что говорил со мной на чистом русском языке?! Нет, не может быть! Передо мной стоял запыхавшийся китаец – типичный из типичнейших, словно сошедший с древних гравюр – желтолицый, узкоглазый, с темной косичкой, в круглых очках со старомодной оправой.
- Вы Наталия? – обратился он ко мне строго. – Пойдемте быстрее, служба уже началась!
«Ох, как неудобно! – подумала я, уже успев свыкнуться с мыслью, что китаец – это и есть алтарник Дима. – Служба началась, а он тут со мной нянчится».
Я еле успевала за Димой, который быстро вышагивал впереди и, казалось, не обращал на меня никакого внимания. С правой стороны высилось импозантное здание посольства, но разглядывать его было некогда: наш путь лежал прямо, вдоль длинной тенистой аллеи, в конце которой виднелась красивая китайская постройка наподобие павильона, с зеленой изогнутой крышей. Так вот она какая – Красная Фанза! Мы стремительно вошли внутрь, где действительно уже шла служба.
Стоит ли удивляться тому, что все увиденное там произвело на меня неизгладимое впечатление: ничего подобного я в своей жизни никогда не видела и представить себе не могла! Фанза была необыкновенно красива – изысканной красотой былых времен. Каким-то чудом уцелели и прекрасно сохранились старинные интерьеры – внушительных размеров деревянные красные колонны, бревенчатые перекрытия под высоким расписным потолком, огромные лампы – китайские фонари, свисающие сверху,  окна в деревянных рамах – во всю стену, от пола до потолка. Мне почудилось, будто я мигом перенеслась в другое время, оказалась в старом Китае – это было как сон наяву.
Меня несколько удивило, что в храме оказалось совсем мало людей – помимо священника и алтарника, нас, прихожан, было всего человек шесть – семь. Это было тем более странно, что храм находился на территории посольства, где, судя по всему, работало и проживало немалое количество людей.
Я включилась в службу. Ее вел молодой священник – отец Дионисий, приехавший из Гонконга. Со временем я узнала то, что в Китае известно всем православным людям: о великих трудах отца Дионисия по восстановлению православных служб в Пекине и возрождению Красной Фанзы, о духовном окормлении сотен прихожан, о его неутомимой энергии, необыкновенно чутком и доброжелательном отношении к людям, остром уме и мягком юморе.
В ходе службы, слыша знакомые песнопения, видя иконы с изображением Спасителя, Божьей Матери и святых, я почувствовала глубокое успокоение и радость: волноваться не стоит, в этом далеком, непонятном Китае есть место, где всегда найдешь понимание и спасение!
*                *                *

Побывав в Красной Фанзе и вдохновившись ее необыкновенной, самобытной красотой, я стала интересоваться ее историей, и в этом мне помогла чудесная книжка Татьяны Минаковой.  История Фанзы оказалась не менее впечатляющей, чем ее внешний облик.
Российская Духовная миссия, обосновавшаяся в Пекине с начала восемнадцатого века - на той самой территории, где сейчас находится российской посольство, - приобрела участок земли, на котором стояла Фанза, в 1901 году. (Фанза представляла собой тогда дворцовую постройку древнего княжеского китайского рода.) В этом здании был устроен архиерейский дом – в нем проживал глава российской Духовной миссии. Фанза была поделена на две части: в правой находились архиерейские покои, в левой – архиерейская крестовая церковь во имя Святителя Иннокентия Иркутского. Каждое утро в храме служилась литургия, каждый вечер – всенощная.
В пятидесятые годы прошлого века произошли чудовищные злодеяния, совершенные не внешними врагами, а своим же государством: большая часть церковных построек миссии была разрушена, Свято-Иннокентьевский храм - закрыт. Многовековая деятельность российской Духовной миссии в Китае закончилась. На несколько десятилетий православная церковь в Китае прекратила свое существование. Тем не менее, божьей милостью внутренний интерьер Фанзы за минувшие десятилетия  практически не утратился, и ряд проведенных в советское время ремонтов не нанес ей вреда. Фанза как бы ждала своего возрождения, которое началось в конце девяностых годов прошлого века с возобновлением церковных богослужений...
Иногда во время служб, особенно в первое время, я не могла удержаться, чтобы не рассмотреть в очередной раз внутреннюю обстановку Фанзы, которая была так примечательна! Здесь сохранилась и старинная изысканная мебель из архиерейского дома, и высокая лакированная ширма темного дерева, инкрустированная чудесными узорами. Все было как прежде, будто и не существовало длительного перерыва, гонений, запретов – Фанза сумела сохранить свой дух настолько полно, что порой казалось: вот сейчас отворится дверь и войдет седой архиерей.
Мне очень повезло: я приехала в Пекин как раз в пору активного возрождения православной жизни. С каждым разом народу в храм приходило все больше, а на Пасху в Фанзе было не протолкнуться. Хорошо помню тот тихий весенний вечер. После всенощной начался крестный ход – вокруг Поклонного креста и Фанзы. Моросил мелкий дождик – казалось, он вбирал в себя все посторонние звуки, расчищая пространство для главного песнопения: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангелы поют на небеси…»  Меня поразило количество пришедших людей: кто-то, обогнув Поклонный крест, уже возвращался к вратам Фанзы, а навстречу все еще тянулась длинная цепь людей с зажженными свечками.
Службы в Фанзе стали проходить все чаще: приезжали то отец Дионисий, то отец Алексий из Шанхая, а то и отец Мелетий  - монах из Троице-Сергиевой Лавры. Отец Алексий всегда пребывал в благодушном настроении: казалось, никакие обстоятельства не могут сломить его оптимизма. Прихожане его очень любили и всегда спешили исповедаться у него: отец Алексий редко кого осуждал – обычно выслушав внимательно, отпускал все грехи. Отца же Мелетия мы поначалу сильно побаивались. Этот грозный с виду худощавый старец с изогнутым носом и слегка вздыбленной седой бородой производил несколько угрожающее впечатление. Но как же полюбили его прихожане, когда узнали поближе! Сколько  в нем оказалось мудрости и энергии! Какой это был кладезь ума и знаний! При ближайшем рассмотрении отец Мелетий оказался вовсе не старым и не грозным – он охотно мог порассуждать и пошутить, речь его была живой и образной, к тому же он оказался в определенном смысле полиглотом: довольно свободно говорил по-китайски, самостоятельно изучая этот невообразимый язык.
Но чаще всех приезжал к нам в Пекин и вел службы отец Дионисий, возродивший богослужения в Красной Фанзе после сорокалетнего перерыва. Какая же отрада это была для сотен русских, оказавшихся волей судеб в Китае! Для многих людей обстоятельства жизни складывались непросто в чужой, далекой стране, и отец Дионисий, православная община становились для них второй семьей, а Красная Фанза – родным домом, где всегда можно было встретить добрых, внимательных людей и получить утешение в своих невзгодах.
Помню, я уже довольно длительное время приходила на службы в Красную Фанзу, но вот познакомиться с кем-либо все никак не решалась, хотя видела из раза в раз одни и те же лица, которые были мне вполне симпатичны.   Но это я в книге такая разговорчивая, а в жизни – не столь уж общительна. Я наблюдала за прихожанами со стороны. Особенно выделялась среди всех красивая женщина средних лет, которая без устали бралась за любую работу в храме и была словно Ангел-хранитель Фанзы и всей нашей общины – без нее не обходилось ни одно дело.
И вот как-то после службы подходит ко мне этот «Ангел-хранитель» и спрашивает: «Вас случайно не Натальей зовут?» Я удивилась: «Откуда она может знать?» Но тут она объяснила мне совершенно удивительную вещь: оказывается, в Москве мы были прихожанками одного храма в Бутово, и вот в один из ее приездов в Москву знакомые поведали ей о том, что живет сейчас в Пекине еще одна бутовская прихожанка, и описали ей меня. Так мы познакомились с Наташей, дружба с которой сохранилась у нас и по сей день. Господь устроил нам в Пекине невероятную милость, «случайно» поселив нас и в Китае в соседних домах! Невозможно описать, что значило для нас такое соседство в далекой стране! Прогуливаясь частенько по вечерам в нашем дворе, среди зеленых сосен и бамбука, мы забывали о том, что находимся за тридевять земель от Москвы, делили друг с другом и радости, и заботы.
Еще со многими замечательными людьми познакомилась я в Красной Фанзе: нашими чудесными певчими – Олей, Ниной (которая вместе со своим мужем, алтарником Сашей, растит в Пекине четверых сыновей), Аней и Володей (у которых шестеро замечательных детей), Танюшей и многими другими.
Когда к нам приезжал отец Дионисий, прихожане любили после службы устроить совместное чаепитие – всем хотелось порасспросить батюшку о том о сем, послушать его рассказы, да и просто пообщаться своим кругом: часто отец Дионисий был единственным человеком, с кем можно было поговорить откровенно на волнующие темы. Помню, однажды речь зашла о вульгарности российского телевидения, о снижении уровня культуры и образования в нашей стране. Я все донимала отца Дионисия вопросом, почему Церковь не высказывается на эту тему, а он все как-то уходил от ответа. Рядом с ним сидел тогда незнакомый мне крепкий черноволосый мужчина средних лет, с густой кучерявой бородой и пышной шевелюрой, напоминающий собой древнего грека. Он внимательно посматривал на нас своими темными выразительными глазами и выглядел вполне уверенно в незнакомой ему компании. Когда я в очередной раз спросила отца Дионисия, почему же Церковь не пытается влиять на государственную политику, «грек» не выдержал и довольно резко заметил: «И слава Богу, что не пытается! У нее хватает своих дел». Я, помню, тогда очень на него обиделась: «Вот, мол, только появился - и тут же поучать взялся, да еще таким бескомпромиссным тоном! Неприятный человек.  Неужели он к нам надолго?» Оказалось, надолго: Алексей – так звали «грека» - родом из Сибири, стал алтарником в нашем храме и, как вскоре выяснилось, был добрейшим и умнейшим человеком. Он быстро влился в нашу общину, и скоро уже невозможно было представить себе без него жизнь Красной Фанзы. А мы с ним стали большими друзьями.
Алексея Бог нам послал очень вовремя: незадолго до его приезда нас вынужден был покинуть прежний алтарник, Дима, который и привел меня первый раз в Фанзу. Дима был китайцем по происхождению, но с детства жил в России, учился в Петербурге, пришел к православию и окончательно обрусел. В Китай он приехал «на время» - на какое точно, он не знал, – и стал прислуживать батюшкам алтарником в Красной Фанзе. Положение его было по китайским  законам не вполне легальным, так как участвовать в проведении церковных богослужений могли только иностранцы. Но Диму это не очень смущало: он редко отлучался за пределы посольской территории и занимался в основном делами Фанзы. В те времена наши батюшки приезжали к нам в Пекин  довольно редко, и Дима был главным хранителем Фанзы: следил за порядком, готовил все необходимое для служб. Был он немногословным, старательным, и его китайский облик казался совершенно неотъемлемым атрибутом Красной Фанзы.
Однако вскоре его размеренная жизнь, которая, казалось, была неразрывно связана с Фанзой, круто изменилась. Как-то раз, накануне летних Олимпийских игр в Пекине, Дима вышел по каким-то делам в город и тут же был сцапан китайской полицией, повысившей бдительность в преддверии спортивных торжеств. Дима со своими не вполне идеальными документами был вынужден вскоре покинуть Китай и вернуться в Петербург. Для нас это стало большой утратой: долгое время казалось, что с Диминым отъездом исчезла ощутимая часть Фанзы, перевернулась еще одна страница ее истории…
*                *                *
 
Возобновившаяся благодаря отцу Дионисию церковная жизнь в Красной Фанзе и открывшаяся возможность участвовать в литургии и причастии имели для нас, русских людей, огромную важность. Теперь в дни главные церковные праздники в храме проходили службы, и это было необычайно отрадно.
В самой Красной Фанзе все было так мило сердцу: и резной изумительный иконостас с ликами Спасителя и Богородицы, и иконы святых, среди которых особое внимание привлекали «местные» - «восточные» наши святые: св. Иннокентий Иркутский, св. Иоанн (Максимович) Шанхайский и Сан-Францисский, св. Николай Японский, а также особо чтимые на Дальнем Востоке и в Китае иконы – Албазинской Божьей Матери и Двухсот двадцати двух китайских мучеников, за веру православную убиенных (во время восстания ихэтуаней в 1900 году). Какой радостью каждый раз наполнялась душа при встрече с этими святынями! И даже крошечный притвор храма, где всегда можно было найти принесенные отцом Дионисием и прихожанами православные книги, журналы, календари и небольшие иконы, сразу настраивал на добрый, радушный лад!   
Запомнилась мне одна служба в Красной Фанзе – в день Илии-пророка. С утра день выдался жаркий, душный, поэтому в Фанзе открыли обе боковые широкие двери, расположенные друг напротив друга, -  чтобы хоть как-то циркулировал воздух. Но жара стояла такая, что даже внутри просторной Фанзы находиться было тяжело. Мы еще тогда посетовали между собой, что, мол, в России на Ильин день обычно дождь поливает, а здесь – увы: все  зной да жара. Однако по ходу службы небо постепенно стало затягиваться тучами, послышались первые далекие раскаты грома, и вот уже частый дождик забарабанил по крыше. А минут через десять разразилась столь мощная гроза, какой я потом в Китае ни разу больше не видела. Потемневшее небо, казалось, сотрясалось от невероятного грохота, яркие всполохи молний то тут, то там рассекали тяжелые тучи: Илья-пророк, чем-то, видно, разгневанный, шумно катил в своей колеснице по небу. Я представила, как, должно быть, напуганы этой грозой местные жители, и вспомнила слова одной своей старенькой родственницы, которая говорила: «Илья-пророк – святой строгий».  Тем не менее нам было очень радостно, что Илья-пророк прикатил и к нам, в Пекин, почтил нас своим присутствием.  Чужим – в устрашение, своим – в утешение! Мы не стали закрывать двери Фанзы, наблюдая потрясающую картину: слева и справа в проемах дверей шумели бурные потоки воды, низвергающиеся с небес на землю. Наша Фанза, словно ковчег, пробивалась сквозь водную стихию навстречу свету. К концу службы дождь стих, небо прояснилось, и выйдя на улицу, мы увидели мир будто заново родившимся – приветливым и промытым. Такое же чувство светлой радости было и на душе.

*                *                *
За время моего пребывания в Пекине, которое длилось три с половиной года, мне посчастливилось не только застать восстановление православных служб в Красной Фанзе, но и стать свидетельницей еще одного чуда: по великой Божьей милости произошло восстановление (в удивительно сжатые сроки) некогда разрушенного Храма Успения Пресвятой Богородицы, в котором был устроен в советское время гараж посольства. Буквально на наших глазах гараж был закрыт и начались восстановительные работы. И вот уже вознеслась из руин белокаменная красавица-церковь с золотыми куполами. Такое чудо могло совершиться, конечно, лишь по воле Божьей. Вскоре в  освященный храм был назначен батюшка, который теперь уже мог находиться в Пекине постоянно и служить каждый воскресный день и во все праздники. О таком развитии событий еще недавно никто и мечтать не смел!               
Наша огромная радость по поводу открытия Успенского храма была немного омрачена тем, что одновременно закрылась на ремонт столь любимая нами Красная Фанза – неизвестно на какой срок. Не было у нас также уверенности в том, что после ремонта Фанза сохранится как храм, а не будет использована в других целях. Тяжело было бы представить, что древняя архиерейская церковь, освященная в честь великого русского святого – Иннокентия Иркутского, не сможет, как прежде, быть домом Господним, принимать в своих стенах прихожан и слышать слова молитвы. Так много живых, светлых воспоминаний связано с Красной Фанзой у сотен людей, которым посчастливилось соприкоснуться в разные годы с этой святыней!
Будем молиться и уповать на то, что вновь отворятся двери Красной Фанзы – навстречу тем, кто стремится найти там слово Божие, утешение и любовь.


    
С РАБОТОЙ И БЕЗ

Предай Господу путь твой, и уповай
на Него, и Он совершит
Пс.36, 5

Почему мне так запомнился тот день – ничем не примечательный, не связанный ни с какими выдающимися событиями? Почему так четко отложился в памяти ассоциативный ряд, возникший тогда в моем сознании и связавший прошлое с предпрошлым, настоящее – с будущим?..
Я стояла на балконе своего кабинета и смотрела с высоты на простиравшийся передо мной город. Лето было в зените, обычно в эту пору в Пекине стоит жуткая жара и воздух превращается в серую плотную дымку. Но в тот день небо было на удивление ясным, приветливо светило солнце, и, наверное, поэтому настроение у меня было безоблачно-радостным.
Вид с четырнадцатого этажа открывался прекрасный: от края до края простиралась величественная панорама огромного города с широкими улицами и проспектами, застроенными современными, авангардными зданиями, сохраняющими вместе с тем черты традиционной китайской архитектуры. Город этот был совершенно особенный, ни на какой другой не похожий – элегантный красавец, стремительно выросший всем на удивление за последние двадцать лет. Я всматривалась в его черты и не могла оторвать глаз: хоть я и прожила в Пекине уже более полугода, все в нем было для меня по-прежнему ново, удивительно и загадочно. Но самой большой загадкой оставалось все-таки то, как я тут очутилась. Как я, не имевшая до недавнего времени никакого отношения к Китаю, да и вообще к Азии, смогла вдруг занять директорский пост в Пекине – в организации, относящейся к ООН? Даже если учесть, что я окончила в свое время престижный вуз и работала достаточно долго на весьма ответственных постах, все равно мое нынешнее присутствие в Китае было крайне сложно объяснить с точки зрения обычной логики. Если бы всего лишь год назад мне кто-нибудь сказал, что я буду здесь работать, ни за что, ни при каких условиях в это  не поверила бы! Такое развитие событий было просто невероятным – и тем не менее оно произошло.
«Неисповедимы пути Господни». Как же резко и неожиданно меняется подчас наша жизнь!  Причем происходит это зачастую в тот момент, когда человеку кажется, что он зашел в тупик, нет никакого выхода, не на что надеяться. Но «что невозможно человекам, возможно Господу».  Если бы мы всегда помнили об этом, верили в Божью помощь, в промысел Божий – насколько мудрее и спокойнее была бы наша жизнь!
---------------------------
До работы в Китае  довелось мне несколько лет работать в Европе, в одной замечательной стране. Работа там у меня была интересная, «руководящая», страна – замечательная, жизнь – комфортная. К хорошему быстро привыкаешь – вот и я вскоре настолько свыклась со своим новым статусом, что казалось, был он дан мне теперь навеки. В таком представлении меня укрепляли и благодарности, получаемые из Москвы от руководства, и сложившиеся хорошие отношения с местным истеблишментом. Таким образом, постепенно во мне укрепилось сознание некой  собственной исключительности, незаменимости на этом посту. Однако по благополучном прошествии трех лет на работе у меня вдруг начались осложнения, источник которых таился внутри нашего коллектива.  Все эти козни изначально носили характер какой-то скрытой интриги,  детали и истинные причины которой я так никогда и не узнала. Полагаю, что кому-то просто не нравился мой достаточно требовательный стиль руководства. Поначалу все происходящее казалось мне просто досадным недоразумением, на которое и внимания-то обращать не стоит. Но вот неожиданно до меня было доведено решение большого начальства: мой контракт, истекающий вскоре, не будет более продлен, и мне предстоит вернуться в Москву.
Не скрою, меня сильно расстроил столь внезапный и неприятный поворот событий: работа у меня в то время шла полным ходом, ожидались  новые проекты, бытовая сторона жизни была прекрасно налажена. Жаль было все бросать невесть почему и возвращаться.  И вот, будучи в очередной раз в командировке в Москве – а тот приезд пришелся как раз на Пасху, – я рассчитывала встретиться с нужными людьми и объясниться, чтобы изменить столь странное и неоправданное, на мой взгляд, решение. Но моим планам не суждено было сбыться:  встречаться со мной по этому вопросу никто не стал, а по телефону мне лишь подтвердили первоначальное решение. Для меня это явилось настоящим ударом. Хорошо помню, как я стояла, потрясенная, на улице с мобильником в руке, застигнутая этой новостью. День был солнечный, шла пасхальная седмица; накануне я долго просила Господа помочь мне в решении моих дел – и была абсолютно уверена, что все в результате уладится наилучшим образом. И что же?! Мои надежды рушились на глазах, земля будто уходила из-под ног, и свет, казалось, померк. Я пребывала в полном недоумении: почему же Господь не услышал моих молитв, не помог мне, не восстановил справедливость?!  Ведь я не знала за собой никакой вины…
Как горько и стыдно было мне потом вспоминать свои переживания тех дней! Вместо того чтобы преисполниться пасхальной радости, я замкнулась в своей личной горести, погрузилась в глубокое уныние.
-------------------------------
В начале лета я окончательно вернулась в Москву, завершив свой европейский контракт. К тому времени накал моих переживаний несколько поостыл, я смирилась со случившимся  и решила провести все лето на даче, не торопясь с выходом на новую работу: хотелось по-настоящему отдохнуть, и у меня не было ни малейших сомнений в том, что такой «редкий специалист», как я, без работы не останется. Возраст – а мне к тому времени исполнилось пятьдесят – не казался мне помехой.
Однако когда осенью я приступила к поискам новой работы, то неожиданно поняла, что дело обстоит гораздо сложнее, чем я себе представляла. К кому бы из своих многочисленных давних знакомых я ни обращалась, ответ был один – отрицательный. Причины и объяснения у всех были разные, но по сути это ничего не меняло.
Через пару месяцев бесплодных поисков я оказалась близка к полному отчаянию. Я продолжала молиться, но все чаще мне казалось, что Господь не слышит моих молитв, что карьера моя навеки закончена и что ничего интересного меня больше в жизни не ждет… Я не находила себе места, терзаясь горькими мыслями и теряя уверенность в себе. Все чаще  задавалась вопросом: «Кто я теперь?» - вчера еще была важной персоной, а сегодня – безработная. Это был мой новый статус – «безработная»: подобно соседям-пенсионерам, чье бормотание я слышала теперь с утра до вечера за стеной, или подобно тем странным людям, которых я видела на улице средь бела дня – ничем не занятым, никуда не торопящимся…
И вот однажды, когда, казалось, была утрачена уже всякая надежда найти достойную работу, я вдруг получила по электронной почте сообщение из ООН!  Это было столь неожиданно, что я не сразу поняла, о чем идет речь, и лишь спустя какое-то время вспомнила, что отправляла в эту организацию несколько месяцев назад свою анкету по объявлению. В то время мне этот вариант казался столь маловероятным, что, отправив заявку, я тут же забыла о ней. И вот вдруг пришел ответ: меня приглашали на собеседование – на пост директора интереснейшего проекта в Пекине! В течение последующих месяцев я заполняла разные анкеты, проходила очные и заочные интервью, и - о чудо! – в итоге выяснилось, что из нескольких десятков кандидатов на этот пост утвердили именно меня!
Никакими собственными достоинствами я такое решение объяснить не могла – все выглядело настолько фантастично и неправдоподобно, что я основательно задумалась над случившимся. По мере размышлений и сопоставлений определенных дат и событий становилось все очевиднее, как действовал в моей жизни промысел Божий и как последовательно развивались невидимые мне события. В то время как я горевала и унывала, упершись в стену своего самомнения, Господь уже незримо готовил для меня такую удивительную участь!  Разве можно считать простым совпадением то, что объявление о контракте в Китае было опубликовано как раз в те дни, когда я начала искать новую работу? Или то, что я выехала в результате на работу в Китай ровно через год с того дня, когда была сражена известием о прекращении своего европейского контракта?
Все то время – между двух работ – я, к сожалению, провела по большей части в унынии, мучаясь неведением и чувствуя себя как жалкий челн в бушующем море. Целых полгода я сама практически вычеркнула из своей жизни, наполнив их бессмысленными переживаниями и ропотом. Волнения и стрессы тех дней осложнили начало моего пребывания на новом месте, в Китае: я сама лишила себя нормального отдыха и подготовки. А ведь положись я изначально на волю Божию - провела бы эти несколько месяцев своей жизни совершенно иначе: со спокойной душой, в хорошем настроении, используя вынужденный отпуск для благих дел и как передышку, столь необходимую между двумя длительными, марафонскими забегами!
-----------------------------
Но, может, это только по прошествии времени можно оценить спокойно и бесстрастно все происходящее? А пока ты находишься в водовороте событий, то обречен на волнения и переживания, даже если осознаешь их бесплодность? Разобраться в этом мне помог, сам того не ведая, один человек, с которым я познакомилась в Пекине.
Алексей, так его звали, был родом из Сибири, но последние лет двадцать до своего недавнего приезда в Пекин жил и работал в Америке, в Сан-Франциско. В какой-то период у американской компании, где он работал, возникли трудности, и ему пришлось уволиться. После успешного старта своей зарубежной карьеры он вдруг оказался не у дел – в чужой стране, с семьей, без четкого представления о будущем. Слушая его рассказ, я невольно проводила параллели между нашими судьбами и не удержалась, чтобы не спросить Алексея, что он чувствовал, оказавшись уволенным, – мне не терпелось утешить себя его рассказом о схожих переживаниях. Однако ответ его был совсем иным. «Увольнение мое пришлось как нельзя кстати, - весело заметил Алексей. – Наступил как раз Великий пост, и я мог – впервые в жизни! – присутствовать на всех церковных службах!» «А что, мысли о работе не тревожили тебя?» - уточнила я с большой долей сомнения. «Ничуть! – ответил Алексей. – Куда бы делась эта работа? Раз Господь отобрал что-то одно, значит, даст взамен что-то другое, более нужное». Я так и застыла в изумлении, сраженная его спокойной, твердой верой.  «Я, конечно, молился тогда, - продолжал Алексей. - Особенно часто ходил в наш собор к мощам св. Иоанна Шанхайского и Сан-францисского, просил святого помочь мне с работой. И вот вскоре после Пасхи мне вдруг предложили новую хорошую работу – в отделении «Майкрософт» в Китае. Понимаешь, в Китае! Правда, не в Шанхае (что уж было бы совсем фантастично), а в Пекине. Я воспринял это как несомненный знак молитвенной поддержки со стороны святителя Иоанна и сразу согласился». 
Его рассказ стал для меня хорошим уроком.
Небезынтересно сложилась и дальнейшая судьба Алексея, а я на его примере усвоила еще один урок о Божьем промысле. Надо сказать, что Алексей, едва прибыв в Пекин, сразу же активно включился в жизнь нашей немногочисленной  общины. Когда приезжали батюшки, он прислуживал им алтарником, когда мы оказывались в праздничные дни одни – помогал вести службы мирским чином.
Алексей, проработал в отделении «Майкрософт» в Пекине около двух лет; специалист он был прекрасный, дело свое знал, но вот отношения с местным руководством у него как-то не заладились. Алексей никому об этом не рассказывал, но все время молился, чтобы Господь как-то помог ему в непростой ситуации. При этом он никогда не впадал в уныние, не терял присутствия духа, оставаясь веселым, участливым, доброжелательным.
Однажды я, будучи в Москве во время своего очередного отпуска, отправилась в Свято-Данилов монастырь, куда как раз в это время привезли с Афона десницу  св. Спиридона Тримифунтского. Придя в монастырь, я помолилась святому Спиридону о своих нуждах, о близких и купила своим пекинским друзьям небольшие памятные подарочки. Алексею я привезла маленькую нагрудную иконку св. Спиридона.               
Как рассказал мне позже Алексей, он в то время почти ничего не знал об этом святом, но надел подаренную мной иконку и  стал постоянно молиться св. Спиридону. И вот не прошло и месяца, как из главного офиса «Майкрософт» Алексею пришло предложение возвращаться в США – на этот раз в Сиэтл! Такое известие невероятно обрадовало Алексея: ему нравилось жить в Америке, ставшей для него за многие годы вторым домом.
Приехав в Сиэтл, Алексей поспешил в местный православный храм. Каково же было его удивление, когда он узнал, что это – кафедральный собор св. Спиридона Тримифунтского!  И по настоящее время Алексей успешно работает в Сиэтле, а по выходным служит диаконом в храме.
-------------------------
Теперь, когда мои жизненные обстоятельства меняются порой, как мне кажется, не в лучшую сторону, я не спешу унывать, стараясь видеть во всем промысел Божий. Пусть мне это пока не всегда удается, но одно я усвоила твердо: непоколебимая вера в промысел Божий дается нелегко, но тот, кто обретает ее, спасается от напрасных волнений и находит желанный покой – словно корабль, заходящий в надежную бухту после долгих скитаний по штормовому морю.
И еще: все эти статусы и посты в конечном счете не столь уж и важны – всего лишь определенная мера ответственности на определенном отрезке пути.  «Егда престоли на суд поставятся, Господи, и судилищу Твоему предстанут человецы: не предпочтется царь воина, не преимуществит владыка раба: кийждо от своих дел или прославится, или постыдится». (Пс., молитвы по кафизме 10).


СВЕТ ЗА ПРИКРЫТОЙ ДВЕРЬЮ


Трудно, наверное, найти в мире две другие соседствующие страны, столь не похожие друг на друга, как Россия и Китай. На протяжении веков живут рядом два великих народа, внимательно присматриваясь друг к другу, взаимодействуя, но не ассимилируясь, оставаясь совершенно разными во всем: во внешнем облике, культуре, традициях.
Менталитет и поведение людей во многом определяются их религиозным мировоззрением, накладывающим свой отпечаток и на характер, и на образ жизни человека. Наверное, поэтому так и отличались всегда православные русские от своих азиатских соседей, в прошлом  буддистов, даосов, конфуцианцев, а ныне в основном атеистов-язычников.
Немало усилий предпринималось в прошлом русским духовенством по православному просвещению китайцев. Русские духовные миссии активно трудились здесь начиная с восемнадцатого века; одно время перемены были очевидны: появились православные храмы, церковные книги, китайские священники, тысячи людей принимали православие. Но потом опять произошел спад. И вот сегодня на весь Китай – лишь один постоянно действующий православный храм, да и тот на территории российского посольства, куда вход китайцам запрещен. Значит, не настало еще время, когда люди этой страны – а это более миллиарда взрослого населения! – смогут познать сокрытое для них пока сокровище православия и свободно посещать храмы.
Русскому человеку обычно нелегко жить и работать в инородной среде. Так было непросто и мне, оказавшейся волей судеб в Пекине, руководить проектом, на котором работали в основном иностранцы – китайцы, корейцы и монголы. Был, правда, у нас и один русский парень, из Хабаровска, но был он человеком неверующим, поэтому духовной и даже душевной близости в наших отношениях не возникало. В целом же работа на нашем проекте шла неплохо: сотрудники  подобрались молодые, толковые, энергичные – и дела продвигались успешно. В интернациональном коллективе работать всегда интересно: коллеги дополняют друг друга, привнося в организацию свой национальный опыт и колорит, активно общаются, проводят вместе свободное время. При этом, однако, ни для кого не секрет, что страны Северо-Восточной Азии исторически имеют много претензий друг к другу, и эти претензии передаются от поколения к поколению, утверждая в каждом народе убеждение, что правда – на его стороне и что именно он – самый великий, прекрасный и древний. Былые войны, конфликты – все это не прошло бесследно, не перемололось в жерновах минувших столетий, но прочно хранится в национальной памяти, не давая североазиатским народам приступить к активной интеграции по примеру других регионов мира. И в наши дни сохраняются взаимная подозрительность и настороженность. Тем не менее, несмотря на сложный общеполитический контекст, в нашем многонациональном  коллективе царила на редкость безоблачная атмосфера. К моей радости, коллеги настолько конструктивно и дружелюбно общались между собой, что я порой в шутку называла наш офис «Северо-восточной моделью», прообразом будущего мирного взаимодействия народов. Ребята все были очень разные, что не мешало им, однако, легко находить общий язык, подтрунивать друг над другом, проявлять взаимную симпатию и поддержку.
Мне особенно импонировал кореец Сун – молодой сообразительный парень из Сеула. Поначалу он немного дистанцировался от других сотрудников, ощущая, видимо, себя единственным представителем развитого, цивилизованного мира среди окружавших его «варварских» посткоммунистических народов. Но постепенно, по мере общения со своими коллегами, его взгляды менялись и поведение становилось все более искренним и дружелюбным. Сун был христианином-католиком, что  накладывало отпечаток на его личность, делая его мягким, усердным и открытым. Было у нас еще несколько корейцев, но они в значительной мере отличались от Суна, являя собой прагматичный и напористый тип.
Монголка Оюн слыла нашей местной звездой и пребывала всегда в центре внимания благодаря своей необыкновенной красоте и яркому темпераменту. При этом она легко справлялась с любыми заданиями, проявляя и тут качества лидера. Все парни нашего офиса были немного влюблены в нее.
Наш русский коллега, Вадим, был, как я уже упоминала, натурой скрытной, как говорится, «себе на уме». Работал четко, но как-то без души, и в его действиях сквозило безразличие. Он четко разграничивал общее дело и свои персональные интересы и никогда последними не поступался. Казалось бы, что тут плохого? Но мне такой прагматизм был не слишком по нраву, и иногда я задавалась невольным вопросом: кто мне ближе по духу – бескорыстный кореец-христианин Сун или русский прагматик-атеист Вадим? Ясный ответ было найти трудно.
Китайцы являлись наиболее представительной нацией в нашем офисе. Скажу особо лишь о двух.  Ляо была самой молодой сотрудницей, но характер имела твердый как кремень и по служебно-партийной лестнице продвигалась как локомотив, идущий без остановок. Да-да, в свои двадцать лет Ляо была членом Китайской коммунистической партии и каждый месяц ездила в свой родной Чанчунь платить партийные взносы. Думаю, что так же регулярно она писала подробные отчеты в те инстанции, которые делегировали ее на наш проект. Ей было нелегко стать органичной частью нашего коллектива:  уж очень велики были различия с окружающими ее молодыми людьми в воспитании и менталитете. При этом серьезная  Ляо не была лишена некой доли сентиментальности: рассказывая о том, как много китайцев приходит по утрам к подъему национального флага на площади Тяньаньмэнь, она с трудом сдерживала слезы; «великий кормчий» Мао был бы доволен своими потомками.
Ван Гуо, напротив, был человеком широких, либеральных взглядов. Проучившись три года в университете в США, он глубоко воспринял западные подходы в отношении таких жизненных ценностей, как свобода и индивидуализм, но проявлять их открыто в своей альма-матер ему было затруднительно. На местном жаргоне Ван Гуо слыл «бананом» - желтым снаружи и белым внутри. К слову сказать, таких «бананов» в коммунистическом Китае становится с каждым годом все больше.
Ван Гуо, Ляо и двое других китайцев – артистичная Ма Тао из Шанхая и молчаливый Ли Чан из Урумчи – сидели в офисе в одной комнате, являя собой «китайский анклав» нашего проекта, однако трудно было представить общество менее однородное, чем эта четверка.   
Так или иначе, довольно продолжительное время жизнь наша текла мирно и гладко. Но вот я стала неожиданно замечать признаки некоторой напряженности между сотрудниками. Трудно было понять, в чем причина такой перемены, хотя осложнений в интернациональном коллективе нельзя было исключать изначально: ведь у близких соседей период добрых отношений часто сменяется внезапной враждой. То ли на почве историко-политических разногласий, то ли вследствие каких-то личных обид или ревности, но отношения между коллегами стали вдруг натянутыми. Ранее монолитный коллектив разбился на группки, между которыми чувствовалась недоброжелательная конкуренция. Все это сразу стало отражаться и на результатах работы: отлаженный некогда механизм давал сбои, утратились прежнее доверие и взаимопомощь. Все мои попытки выяснить причину произошедших перемен и вернуть ситуацию в прежнее русло успехов не приносили: восточные люди – народ скрытный, и щекотливые вопросы взаимоотношений никто с начальником обсуждать не станет. Не «раскалывался» и мой соотечественник Вадим. Был он человеком замкнутым, и вызвать его на откровенный разговор у меня не получалось.
Я очень сокрушалась по этому поводу. Неприятно и сложно работать в натянутой обстановке. У себя дома, в России, я бы, наверное, нашла подход к людям, смогла бы объяснить преимущества мира и добрых отношений, но здесь царили иные ценности и представления, и мои попытки наладить сотрудничество заходили в тупик. Сказывалась, возможно, и моя неопытность: я впервые работала в Азии и руководила многонациональным коллективом, и вот теперь все думала: может, я сама повела себя в чем-то неправильно, нарушив наш хрупкий мир? И странно как-то все это произошло: жили – не тужили, и вдруг те же люди изменились на глазах, будто злой дух вселился в них.
Думала я, думала – что делать? Невозможно было представить, что я проведу все оставшееся здесь время в такой обстановке, когда утром не испытываешь желания идти на работу, а по вечерам чувствуешь горький осадок от пережитого. Какое-то время я надеялась, что все наладится само собой, но ничего, увы, не менялось. И тогда после долгих колебаний и размышлений я решила, что надо бы освятить наш офис. Сделать это, однако, в Пекине было непросто.
Китай в соответствии со своей официальной доктриной является страной без Бога, и деятельность зарубежных конфессий здесь строго ограничена. Нет сейчас во всем Китае ни одного православного храма, куда могли бы приходить на службу китайцы; русские священники в Китае имеют возможность служить лишь для «своих», а приезды наших священников всегда обставляются массой формальностей и регламентаций. Другая сложность заключалась в том, что я работала в международной организации, по уставу которой сотрудники не имели права открыто демонстрировать и проповедовать собственные религиозные взгляды. Тем не менее я решила осуществить свой замысел – но сделать это было возможно лишь в условиях глубокой конспирации.
Я созвонилась с одним из наших батюшек, отцом Н., и он, к моей великой радости, согласился в свой очередной приезд в Пекин прийти в наш офис и освятить его. Во избежание осложнений мы решили провести это дело в субботу.
И вот наступил назначенный день. Накануне я предприняла в офисе подстраховочные меры: дабы никто не заявился в выходной на работу, сказала, что ко мне приедет важная делегация, так что в офис приходить никому не следует. Впрочем, это была уже несколько излишняя мера предосторожности: наши сотрудники трудоголизмом не страдали.   
С отцом Н. мы договорились встретиться в два часа дня. Помню, я ждала дома  его звонка, испытывая при этом легкое волнение от предстоящего события.  Наш офис существовал уже двадцать лет, и вот теперь предстояло (втайне!) освятить его!
Мне не терпелось осуществить задуманное, но около двух часов отец Н. позвонил мне и попросил перенести наше мероприятие на пять часов вечера: его задерживали неожиданно возникшие дела. Я вышла в город, чтобы заполнить образовавшуюся паузу: прошлась по магазинам, погуляла, но все мои мысли были сосредоточены на предстоящем деле. Мне вдруг стало казаться, что какие-то обстоятельства могут помешать отцу Н. приехать и что наш план не осуществится. Когда-то представится новый случай? И как бы в подтверждение моих опасений отец Н. позвонил мне и, извинившись, попросил снова перенести нашу встречу – теперь уже на восемь вечера. С волнением стала я ждать назначенного часа и, скажу честно, внутренне уже роптала на отца Н.:  весь день я провела в ожидании и переживаниях, вот он уже и к концу подходит, а дело все еще не сделано!
Уже совсем стемнело – стоял конец сентября, - когда мы наконец встретились  с отцом Н. на перекрестке двух улиц и направились к нашему офису. Был он, как обычно, в длинной темной рясе, с крестом на груди, энергичный и бодрый. Я так обрадовалась нашей встрече, что тут же забыла о своем бурчании и даже подумала: и хорошо, что отец Н. припозднился – меньше будет свидетелей у подъезда нашего дома под покровом сгустившейся темноты.
Здесь надо сказать пару слов о том, что представлял собой наш офис. Имел он довольно необычное расположение, находясь в жилом квартале – на четырнадцатом этаже современного многоквартирного дома. Никакой охраны, вахты – все просто и удобно. Помню, как поразило меня увиденное, когда я перешагнула впервые его порог: предо мной предстала большая шестикомнатная квартира с кухней, балконами, двумя душами и туалетами. Условия для работы были более чем комфортные и представляли собой резкий контраст с тем, что я имела раньше. 
Мой кабинет находился прямо напротив входной двери, был просторным, с отдельным балкончиком, с которого открывался чудесный вид на Пекин. Так вот, поднялись мы с отцом Н. наверх, я открыла офис и, пропустив его вперед, вошла следом. Потянулась к выключателю – и вдруг от неожиданности замерла: в конце темного коридора за неплотно прикрытой дверью «китайской комнаты» виднелся свет! Я включила освещение в коридоре и, проводив отца Н. в свой кабинет, знаком попросила его хранить тишину, сама же направилась к «китайцам».
Войдя в их комнату, я увидела Ляо – она уже встала мне навстречу, заслышав мои шаги.
- Привет, Ляо! – как можно обыденнее произнесла я. - Что, пришла поработать?
 - Да, – ответила Ляо, улыбаясь, но ее взгляд, казалось, пытался пробуравить меня насквозь. -  Решила доделать меморандум по транспортному проекту.
- Это хорошо, - отозвалась я. – Только помнишь, я вчера предупреждала: ко мне должна прийти важная делегация, так что прошу тебя сейчас покинуть офис.
Взгляд Ляо скользнул на часы и выразил легкое недоумение: не поздновато ли? Меньше всего мне хотелось тогда услышать расспросы Ляо и препираться с ней по поводу срочности ее работы. Но она согласно кивнула и тут же закрыла папку, при этом пристально взглянула на меня, как бы давая понять, что она понимает некий скрытый подтекст ситуации.
С чувством досады и тревоги я вернулась в свой кабинет, и мы с отцом Н. некоторое время сидели молча. Но вот услышав шаги Ляо, я вышла в коридор, чтобы не дать ей возможности заглянуть в мой кабинет.  Мы попрощались, и я с облегчением вздохнула, когда дверь наконец захлопнулась за ней. 
- Что, можно приступать? – с улыбкой спросил отец Н.
Я кивнула. Прошла по всему офису, везде включила свет, заодно убедившись, что никто тут больше не прячется.
Отец Н. достал Евангелие, воду, зажег свечи и начал читать молитвы. Я стояла рядом, глядя на икону Спасителя, радуясь всему происходящему. И вот, отец Н., переходя из комнаты в комнату, начал щедро кропить стены и углы святой водой, восклицая: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!»   А я про себя невольно отмечала: вот, освятили место Оюн, вот – Вадима, вот – Суна.  В «китайской» комнате отец Н. задержался почему-то особенно долго, усердно окропляя святой водой углы.
Но вот все завершилось, мы немного побеседовали с отцом Н., и он, уходя, пожелал мне на прощание добрых трудов, мира и согласия с окружающими людьми.
Вечером того дня я еще долго переживала свершившееся событие – я воспринимала его именно как «событие»: ведь, возможно, наш офис стал единственным освященным местом во всем Пекине за пределами российского посольства!  И вдруг, словно молния, пронзила меня мысль: ведь если бы отец Н. не припозднился, а пришел засветло, как предполагалось изначально, то вряд ли я смогла бы обнаружить присутствие Ляо в офисе! Отец Н. начал бы освящение – и тогда трудно было бы вообразить возможные последствия…  Господи! Все промыслительно у Тебя, а мы все пытаемся устроить дела по-своему, да еще и сердимся, когда это не удается.
На следующий день, придя в офис, я как бы увидела его новыми глазами. Все в нем было мило моему сердцу, я поняла, как  успела привязаться к нему, как мне нравится моя работа и все, что происходит вокруг. Офис будто преобразился, и я с долей опаски присматривалась к окружающим: не видят ли и они произошедших перемен? Мне казалось, что не заметить их было просто невозможно. Но мои коллеги не проявляли какой-либо особой реакции - лишь Ляо, казалось, на уровне глубокой интуиции улавливала какую-то непонятную ей новизну.
И вот не прошло и месяца, как атмосфера скрытого напряжения, одолевавшая нас в течение длительного времени, тихо и бесследно развеялась, добрые отношения восстановились  - столь просто и естественно, что, казалось, никто и не помнил о былом. Звучит почти как в сказке, однако все именно так и было. И теперь, по прошествии нескольких лет, когда мой контракт окончен и я вернулась в Москву, мне отрадно слышать, что наш офис жив  и деятельность его  продолжает успешно развиваться – и дай бог, чтобы так было всегда.
Уезжая, я подарила Ляо икону Китайских мучеников, пострадавших в Пекине за православную веру во время восстания ихэтуаней в 1900 году. Пусть этот ключ поможет ей, а когда-нибудь и миллионам других  молодых китайцев открыть дверь, ведущую к истинному свету.



НЕЗРИМЫЙ МОСТ


Начало


Вот и наступил Великий пост. Надо бы уже давно подготовиться к нему, утихомириться, но дела земные да праздный настрой все удерживали до сих пор от необходимого внутреннего сосредоточения. Сначала думалось: «Ну, еще есть время, можно немного погулять, - а потом, позже: «Ну вот, еще масленицу справим, блинов поедим, а потом уже поразмышляем о посте и жизни...»  Но теперь уже все: время отмерено, все резервы исчерпаны – наступил период покаяния, размышлений и молитвы.

В понедельник первой седмицы Великого поста приходим в храм Успения Пресвятой Богородицы в Пекине читать - мирским чином - покаянный канон прп. Андрея Критского. Этот единственный в городе православный храм, только недавно заново воздвигнутый и освященный, находится на территории российского посольства, поэтому попасть туда не совсем просто – и прихожанам, и священнослужителям. Отец Дионисий, настоятель из Гонконга, в течение многих лет окормлявший прихожан в Пекине, впал вдруг в немилость у российских местных властей, и с недавних пор приезд в Пекин ему заказан. А нового батюшку все никак не пришлют... Нас же, прихожан, пропускают на территорию посольства строго по списку, внимательно изучая наши паспорта. Мы каждый раз волнуемся: «Пропустят ли?» Но, слава богу, пускают.

Для чтения канона народу в храм приходит совсем немного: Алексей - наш главный чтец, Аня, Нина и Оля – «хор», Саша, Петр, да мы с Натальей – две прихожанки московского храма великомученицы Параскевы-Пятницы, чудом оказавшиеся в одно время в Пекине. Почему же нет здесь никого из сотрудников посольства – одного из самых многочисленных в мире? Говорят, остерегаются: вот мол, когда посольское начальство будет в храм ходить, тогда и «народ» потянется...

Алексей читает канон, в полупустом храме гулко раздается его низкий голос. Темно, лишь пламя свечей освещает раскрытые книги и наши лица. Алексей всего лишь пару месяцев назад приехал в Пекин из Сан-Франциско. Новая работа очень вовремя привела его сюда – что бы мы тут сейчас без него делали?..

В этом году – надо ж такому случиться! – первая неделя Великого поста совпала с китайским Новым годом. Всю неделю по вечерам стоит жуткий грохот от разрывающихся фейерверков и хлопушек, можно подумать, что находишься в центре мощного арт-обстрела. По старой традиции китайцы отпугивают таким образом неких чудищ, дабы наступающий год был счастливым. Весь этом трам-тарарам продолжается  до глубокой ночи, и нет такого места в Пекине, где можно было бы от него укрыться.

Территория посольства огромная, здесь, конечно, не стреляют, тем не менее кажется, будто взрывы раздаются совсем рядом. Храм сотрясается от грохота непрерывной канонады, и яркие вспышки огней то и дело озаряют его сквозь высокие окна. Алексею приходится напрягать голос – шум с улицы заглушает его. «Хору» тоже не просто петь под такой аккомпанемент.

«Возопих всем сердцем моим к Щедрому Богу, и услыши мя от ада преисподняго, и возведе от тли живот мой».

Китайское светопреставление тем не менее не нарушает нашей молитвы – кажется даже, наоборот: вся эта феерия обнажает пустоту и безумие языческого мира, которому противостоит спасительный вопль душевный: «Утверди, Господи, на камени заповодей Твоих подвигшееся сердце мое, яко един свят еси и Господь».

Так продолжается все четыре дня. Читаем канон, а в конце службы – коленопреклонная молитва преподобного Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми...» Почему именно эта молитва звучит постоянно? Как говорят святые отцы, потому что именно эти страсти одолевают человека в период поста с наибольшей силой.   Задумаешься – и вправду так.

В конце каждой нашей службы Алексей, облаченный в темные церковные одежды, произносит, обращаясь к нам, краткое слово. В четверг, видимо, уже устав от постоянного напряжения голоса, он говорит с чувством: «Видите, дорогие братья и сестры, что творится вокруг! Но какая радость, что есть среди этого сумасшествия островок православного мира, где мы с вами вот уже четыре дня читали канон преподобного Андрея Критского. Теперь уже и до Пасхи недолго! Дай Бог всем нам достойно и с пользой пройти остаток поста!»

Мы немного озадачены услышанным – тем, что «до Пасхи уже недолго». Но начало и впрямь очень важно в любом деле. Мы его с Божьей помощью одолели. Двинемся дальше, неся в себе молитвы преподобных Андрея Критского и Ефрема Сирина.



Крестопоклонная


Продолжается Великий пост – он одновременно и «ограничитель», и благость. Получается своего рода парадокс: обычная жизнь стеснена многими запретами -  а на душе легко. Кажется, будто все лишнее отпало, исчезло – как же, оказывается, было много этого «лишнего», вовсе не нужного! И как приятно очистить от накопившегося мусора и голову, и душу! Во всем теле тоже какая-то непривычная легкость – нет ни усталости, ни хандры. Откуда только силы берутся?

Незаметно добрались уже почти до середины поста – скоро Крестопоклонная. В это воскресенье во всех храмах будут выносить Крест из алтаря  для поклонения. Но в нашем храме все еще нет батюшки – некому вынести Крест, отслужить службу...

Мы приуныли – что делать? Такой праздник – а у нас нет службы. Да и исповедаться, причаститься надо – как же без этого? Редко встретишь человека, которого в пост не одолевали бы искушения – то одно, то другое. Вроде бы и стараешься все делать как надо, а раздражеие и осуждение так и подступают. Не хватает ни терпения, ни смиренномудрия, ни любви – видно, молимся не слишком усердно.

Поразмыслив, мы в результате решаем отправиться на Крестопоклонную в паломничества: Саша и Алексей – в Шанхай, а мы с Натальей и ее дочкой Аней – к «опальному» отцу Дионисию в Гонконг. Как только решение принято, на душе легчает, и мы с радостью собираемся в дорогу.

Самолет от Пекина до Гонконга летит три часа – обширны китайские просторы, но вот в иллюминаторе после зеленоватой морской глади неожиданно появляется узкая полоска суши, на которую виртуозно приземляется наш самолет.

Едем из аэропорта в город и с интересом смотрим вокруг: мы здесь впервые, и нам непривычно оказаться в душном, жарком городе, зажатом между морем и горной грядой, с его высоченными узкими зданиями, похожими на отполированные кинжалы, вонзенные в небо.

Вечером торопимся на службу. Водитель такси, руководствуясь нашей запиской, подвозит нас к «храму». Выходим и озираемся по сторонам. Перед нами – улица из тесно прижатых друг к другу многоэтажных домов. На нужном нам здании – надпись: «Страховое общество». В некотором сомнении заходим, здороваемся с портье и поднимаемся на лифте на третий этаж. Тут на двери табличка: «Русский духовный центр. Православный храм святых апостолов Петра и Павла». Заходим – и сразу словно попадаем в обычный небольшой русский храм.  Все так знакомо и близко сердцу! Резной иконостас, горящие свечи. Рядом с ликами Спасителя и Богородицы – иконы Иоанна Предтечи, свт. апостолов Петра и Павла, архангела  Михаила... Гонконг исчезает из сознания, и мы – снова дома, в своем единственном и цельном православном отечестве.

Подходим ближе, прикладываемся к иконе Спасителя. Я направляюсь к свечному ящику, чтобы   написать записки, и тут слышу взволнованный Наташин голос: «Посмотри сюда, скорее!» Оборачиваюсь – и вижу отдельно стоящую на столике с лампадкой большую икону вмчц. Параскевы-Пятницы! Мы молча разглядываем икону, не смея поверить своим глазам, и кажется, будто свт. Параскева смотрит прямо на нас – внимательно и участливо. «Вот кто привел нас сюда!» - шепчет растроганно Наталья. «Но это же настоящее чудо!» - отвечаю я в изумлении.

Выходят отец Дионисий, его матушка – Кира, поющая на клиросе. Сашенька с Камчатки тоже здесь: одно время она жила в Пекине, потом переехала сюда, в Гонконг, – нашла тут более подходящую работу. Радостно приветствуем друг друга. Спрашиваем отца Дионисия про икону - откуда она здесь? Оказывается, из нашего московского храма Великомученицы Параскевы-Пятницы – подарок отца-настоятеля! Мы еще больше удивляемся такому переплетению событий, понимая, что оно никак не может быть случайным.

Начинается служба. «Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу...» - зычным, громким голосом произносит отец Дионисий. Хор поет слаженно и проникновенно, какими-то неземными голосами – будто ангелы поют на небесах. «Благослови, душе моя, Господа! Благословен еси, Господи!»

В конце службы, перед миропомазанием, из алтаря выносят Крест, и мы все по очереди подходим и припадаем к нему. «Кресту Твоему, поклоняемся, Владыко, и святое  воскресение Твое поем и славим». Мы уповаем на то, что Животворящий Крест Господень укрепит нас на нашем великопостном пути, даст нам достойно пройти сквозь все искушения.

На следующий день с утра снова едем в храм – на литургию. И снова, лишь переступаем порог, оказываемся будто на родной земле. Вмчц. Параскева уже ждет нас. Прикладываемся к ее иконе, встаем рядом – и кажется, словно находимся в приделе своего родного бутовского храма.

После литургии и причастия все такие радостные и счастливые! На душе – полное просветление; мы благодарим Господа, что сподобил нас приехать сюда. Матушка Кира вызывается показать нам город, и мы с удовольствием отправляется на пешую экскурсию по горам, по долам, несмотря на густой туман  и накрапывающий дождик. Матушка Кира – стройная, златокудрая, все время уверенно идет впереди, задавая быстрый темп нашей экспедиции. Лишь порой она останавливается ненадолго, чтобы сделать какие-нибудь пояснения. От матушки исходит столько доброты и искреннего дружелюбия, что мы готовы брести за ней целый день, слушая ее рассказы.

Мы идем легко, уверенно, я почему-то совсем не чувствую тяжести рюкзака за спиной. Аня, единственный ребенок в нашей компании, тоже вышагивает на удивление бодро. Поднимаемся все выше и выше - и вот уже громады домов остались где-то снизу, в клубах тумана. Мне кажется: еще немного, и мы, оттолкнувшись от земной тверди, воспарим над этим странным, спрессованным городом, над гаванью, морем, горами... Или, может, мы уже летим?


Родительская суббота


На четвертой неделе Великого поста, в Родительскую субботу, из Шанхая приезжает отец Алексий – отслужить у нас службу. Приезжает всего лишь на пару дней: в воскресенье ему уже надо быть дома, служить у себя в храме со своими прихожанами. Но и этой краткой встрече как же мы рады!

В Шанхае нет такого «настоящего» храма, как у нас, в Пекине, но зато там есть батюшка, а службы проводятся иногда в его доме, а иногда – в помещении российского консульства. Правильнее было бы сказать, что православные храмы есть – сохранились чудом и в Шанхае, и в Харбине – великолепные соборы, построенные нашими соотечественниками в прошлые века. Но не проходят там службы, не звонят колокола.... Отданы храмы китайцам на поругание – хорошо еще, если в ином храме устроен музей, а то – и ресторан, и ночной клуб. Как мирятся с этим власти государства российского? Говорят, ничего, мол, нельзя поделать: китайцы все решают. Но, может, пока просто не нашлось такого русского государственного мужа, у  которого болела бы об этом душа? А пока отец Алексий теснится со своей паствой в воскресные дни в крошечном консульском отделе Шанхая и – дай Бог ему здоровья – приезжает порой в Пекин.

На вечернюю службу в пятницу народу в наш храм приходит неожиданно много, и еще больше – в субботу утром: человек пятьдесят, не меньше. Люди пишут и пишут поминальные записки, идут, ставят свечи. Служба – тихая, печальная и светлая одновременно. Хор поет необыкновенно красиво – словно звучат старинные монастырские распевы. Я написала имена всех своих усопших: давно почивших родителей – Изяслава и Надежду, прочих сродников и еще – митрополита Нестора. Какое-то время назад я прочитала его автобиографическую книгу «Моя Камчатка»  о его трудах по утверждению православия в далеком краю в начале XX века – и так прониклась его подвижническим подвигом, что стал он мне будто родной.

Звучит поминовение усопших: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих…»  И вот слышу знакомые имена: «Изяслава, Надежды… митрополита Нестора...» - и мне кажется, что мои родители видят меня, что они – где-то рядом и радуются этому поминовению. И митрополит Нестор радуется, что его поминают в Пекине. И смотрят на нас со стен нашего храма лики святых подвижников, подвизавшихся в сих дальних землях: свт. Иннокентия Иркутского, Николая Японского, Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского.

Служба идет долго, почти четыре часа, но никто не уходит. Все остаются на панихиду, и опять звучат имена поминаемых почивших.  «Со святыми, со святыми упокой...»  Душа наполняется светлой грустью, верится в то, что наши молитвы помогут нашим близким, а они помогут нам. Мы снова вместе, молитва объединяет нас. Любовь продолжает жить, и все мы – живы у Господа, потому что «Бог не есть Бог мертвых, но живых».


Свет Воскресения Христова

Вот, уже и пятая седмица идет – теперь и вправду можно сказать, что Пасха скоро. От этой мысли и радостно, и тревожно на душе: каким окажется по завершении мой великопостный путь, с чем приду к светлому Христову Воскресению? – ведь времени осталось совсем мало. В начале поста, как обычно,  думаешь: «Соберусь на этот раз с силами, постараюсь возрасти духовно, стать лучше, добрее...» А тут опять разные искушения, и снова вздыхаешь, горюешь и думаешь, как бы вообще удержаться. Трудное это дело – пройти весь пост в усердной молитве, любви и духовной сосредоточенности, особенно если целыми днями находишься в инородной, языческой среде. Впрочем, оправдания всегда найдутся.

Порой охватит на себя такая досада - не знаешь, что и делать: как победить свою «теплохладность», самолюбие, ожесточенность? Ведь все это по-прежнему сидит в сердце – никуда не делось! Думаешь с ужасом: как приду с этим на праздник? «Во светлостех святых Твоих како вниду, недостойный?»  И готов уже от отчаяния бежать куда глаза глядят – но потом все же предпринимаешь усилие и снова молишься, испрашивая у Господа прощения грехов...

Впереди – праздники: Лазарева суббота и Вербное воскресенье – такие светлые, радостные дни! В России все храмы наполнятся душистой вербой, праздничными песнопениями: «Тебе, Победителю смерти, вопием: осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне».

В Китае вербы нет, поэтому отец Дионисий привозил обычно на этот праздник пальмовые ветви из Гонконга... Кто позаботится о нас в этот раз? С кем воспоем славу Христу Богу нашему?

А потом наступит Страстная неделя, когда весь свет будто померкнет. И какая бы ни стояла погода на дворе, душа и природа погрузятся в глубокую скорбь. Суетный мир будто отодвинется на время, и мы снова будем сопереживать страдания последних дней земной жизни Спасителя. Скорбеть о предательстве, о Его оставленности, крестных муках. В какой-то момент тяжесть станет безмерной, невыносимой – и тут, как в первые предрассветные мгновенья, мрак ночи, казавшийся доселе незыблемым, вдруг поколеблется, и сначала почти незаметно, а потом все более и более явно и мощно начнет прорываться свет. Ничто не сможет остановить его уверенного наступления – и вот наконец появится яркое Солнце, несущее жизнь, радость, любовь! Солнце Пасхи засияет над землей! «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».
Сердца наши возликуют от счастья, и исчезнут  все печали и сомнения. И ринутся все навстречу Господу – и те, кто праведно и стойко шел весь постный путь, и тот, кто только что прозрел и воскликнул, разодрав свое сердце: «Господи, помилуй мя, грешного!» Всех примет Господь, никого не отвегнет, всем дарует милость свою.

И разольется пасхальный звон – от края до края Вселенной, и перекинется незримый мост пасхальной радости и песнопений от Камчатки до Владивостока, а оттуда – до Гонконга и Шанхая, Пекина и Иркутска, до нашего храма Великомученицы Параскевы-Пятницы в Москве и до Сан-Франциско... И будет нестись над всей землей: «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!» 

Ангелы будут петь на небесах, и нас, сподоби, Господи, чистым сердцем Тебя славити!

Нет предела радости, ликуют небо и земля. Пасха! Пасха Господня! Жизнь вечная!



ДУНОВЕНИЕ ВЕТРА


В то время, когда я начинала работать в Китае - в 2007 году, - в этой стране не было еще ни одного постоянно действующего православного храма. Иногда приезжал батюшка из Гонконга, и тогда службы проходили в Красной Фанзе – старинной китайской постройке на территории российского посольства в Пекине (в которой в былые времена располагалась архиерейская домовая церковь). А потом, в силу разных причин, и этот батюшка не смог приезжать. Для православных людей, оказавшихся в тот период в Китае, наступило трудное время. К счастью, такая ситуация продолжалась недолго, и уже  в 2009 году на территории посольства был восстановлен и освящен разрушенный ранее храм, но поначалу было нерадостно: приближается какой-либо праздник, хочется пойти на службу – а нет ни храма, ни священника.
И вот как-то раз в начале августа произошел один памятный для меня случай, о котором я и хочу рассказать. Собственно, «случаем» это и назвать-то нельзя, так как внешне совершенно ничего не происходило, и все же…
Погода, помню, стояла очень жаркая, что было обычно для пекинского лета, но непривычно для нас, недавно прибывших в Пекин жителей средней полосы России. Когда наступали выходные, трудно было порой решить, куда податься, чтобы спрятаться от этой изнуряющей духоты. Часто мы находили убежище в тенистых просторных парках, коих в Пекине, к счастью, великое множество.
  И вот в один выходной, сговорившись с моей приятельницей Татьяной, мы пошли погулять в близлежащий парк. С Татьяной мы познакомились незадолго до этого в Красной Фанзе; приехала она недавно из Петербурга, где работала врачом. Знакомству с ней я была очень рада: Татьяна оказалась мягкой, интеллигентной женщиной, с которой у нас обнаружилось много общих интересов, позволивших нам  зачастую проводить совместно наш досуг.
Поскольку тот день, о котором идет речь, приходился на канун праздника великомученика и целителя Пантелеимона, то я захватила с собой имевшийся у меня акафист.  «Почитаем хоть вдвоем с Татьяной, - подумала я, – если другой возможности нет.  Ведь сказано же Господом: «Где же  два или трое собрались во имя Мое, ту есмь Аз посреди их».
Надо заметить, что мое изначально почтительное отношение к вмч. Пантелеимону в Китае еще более усилилось. И произошло это, честно говоря, в силу рациональных причин: еда, санитарные условия, врачи и больницы в Китае являются в нашем понимании столь специфическими (а подчас и просто устрашающими), что крепкое здоровье становится здесь абсолютной и безусловной ценностью, потеря которой может обернуться катастрофой. Поэтому я была очень рада, что догадалась взять с собой из Москвы маленькую икону-медальон вмч. Пантелеимона,  подаренную мне моей племянницей, и акафист ему. Это было надежнее любых лекарств.
Так вот, придя в парк, мы с Татьяной  походили немного по тенистым аллеям, но, надо признаться, без большого энтузиазма. В тот знойный день спасаться туда пришли, конечно, не мы одни. В парке оказалось слишком людно и шумно: китайцы целыми семьями прибыли отдохнуть на природе. При этом если мы еле волочили ноги от жары, то они были бодры и веселы: занимались гимнастикой, пели и танцевали под собственный аккомпанемент. Вся эта самодеятельность может показаться интересной лишь в течение первых десяти минут, но потом не знаешь, куда от нее сбежать. В поисках тишины мы набрели наконец на уединенный уголок и присели там под раскидистым деревом.
Поговорили о том о сем, подумали - погадали, когда же наконец достроят наш храм и начнутся в нем службы…
- Тань, - вспомнила я. – А ведь завтра – день целителя Пантелеимона!
- Да, точно, - вздохнула Татьяна. – Такой хороший праздник! Можно даже сказать, наш профессиональный, - добавила она с улыбкой.
- А давай акафист почитаем, - предложила я. – У меня с собой.
- О, давай, конечно! – обрадовалась Татьяна.
Я достала иконку и акафист, и мы, пристроившись на скамейке, стали по очереди читать. «…Ангела земнаго и небеснаго человека веемы тя, славный Пантелеимоне: ангельскою бо непорочностью и мученичеством украшен, и преселися еси от земли на Небо, идеже со Ангелы и всеми святыми предстоя Престолу Господа славы, молися о нас, земных…»
Удивительная это была картина, какой, должно быть, испокон веков не видели деревья, старожилы этого парка. Две русские женщины в сарафанах сидели напротив огромного камня с начертанными на нем непонятными иероглифами, за тысячи верст от России, и читали акафист вмч. Пантелеимону. Вокруг царила полная тишина, и лишь наши голоса раздавались среди незнакомой местности, теряясь в кронах высоких деревьев. Все вокруг будто замерло, не колыхались ни листья, ни цветы – ни малейшего движения. Полуденный зной словно придавил все живое своей жаркой лавой. Да и я сама чувствовала себя как в горячей трубе, так что и говорить порой становилось трудно - голос садился.
Тем не менее мы продолжали читать.   «…Сострадания исполнен, яко истинный подражатель Подателя милости Господа, честный страдальче, Пантелеимоном (сиесть всемилостливым от Него преименован еси), на вся притекающия к тебе милость изливая, юже и нам неоскудно источай, о тебе вопиющим Богу: Аллилуиа».
И тут я вдруг явственно почувствовала нечто необычное: моего лица коснулся прохладный ветерок, невесть откуда взявшийся, –  легкое, но в то же время ощутимое касание, не заметить которого было нельзя. Это краткое дуновение свежего ветра почему-то сильно взволновало и обрадовало меня, но я постаралась ничем не выдать этого, чтобы не нарушить ход нашего чтения.
Ну вот, мы закончили читать акафист и молитвы. На душе стало радостно и спокойно.
- А ты заметила, когда мы читали, подул такой ласковый ветерок? – спросила Татьяна.
- Да-да, – подтвердила я, удивляясь про себя тому, что и она отметила это дуновение, но дальше обсуждать это необычное явление мы не стали.
Во время всей нашей прогулки по парку мы пребывали в тихом и светлом настроении, радуясь всему, что видели вокруг…
Дуновение ветерка – легкое, невидимое, мимолетное… Почему оно так тронуло меня, наполнив сердце ликованием? И поверилось мне, грешной, в тот миг, что вмч. Пантелеимоне услышал нас  тогда, и коснулась нас благодать Божья.
Могу лишь добавить к сему, что прожили мы все последующее, отмеренное нам в Китае время в полном здравии и благополучии, не нуждаясь в чьей-либо помощи, полагаясь лишь на одного целителя – вмч. Пантелеимона.



  В ГОЛУБОЙ ВЫСИ


Сентябрьским утром, накануне Крестовоздвижения, в пекинском храме Успения Пресвятой Богородицы шла литургия. Солнечные лучи, проникавшие в храм с двух сторон сквозь большие квадратные окна, наполняли его янтарным светом, золотили иконостас, подсвечники, создавали резные миниатюры над алтарем. Такая благодать ощущалась в нашем маленьком светлом храме! Такая ясность и тишина воцарялись на душе после причастия!

Выйдя после службы из храма на посольский двор, я остановилась у маленького фонтана неподалеку, окруженного розовыми кустами – все еще пышно цветущими. День был теплый и солнечный, и во всей природе явно чувствовалось присутствие Божие. Я подумала, что вот хорошо бы провести весь оставшийся день в таком настроении, не засоряя его суетными делами, никуда не торопясь, сохраняя в себе то особое, радостное чувство, которое не так уж и часто посещает нас...  Но увы! Масса житейских дел уже звала меня, требуя своего решения: как обычно, надо было куда-то ехать, что-то предпринимать...  И вот, гонимая этими заботами, через полчаса я оказалась уже совсем в ином месте – большом магазине, среди витрин, товаров и покупателей. Походив недолго, я выбрала какую-то вещь и подошла к кассе, чтобы  расплатиться. Но тут выяснилось, что срок действия моей кредитной карточки истек - а я и не заметила! И наличных с собой нет... Вот незадача! Это резко меняло все мои планы на день, но я решила не расстраиваться: на все воля Божия - значит, сегодня мне ничего здесь не нужно. Но тут же возник вопрос:  а чем в таком случае заняться с двадцатью юанями в кармане? Возвращаться домой за деньгами не хотелось, и я выбрала наиболее экономный вариант: пойти погулять в ближайший парк, простиравшийся поодаль и манивший густыми зелеными аллеями. Через десять минут прохлаждения под кронами душистых сосен и кипарисов я уже была безмерно рада тому, что волей случая оказалась здесь: провести столь чудесный день на лоне природы было несравненно лучше, чем в духоте магазинов. (Да и несостоявшаяся моя покупка казалась мне уже к тому времени совершенно ненужной.) В общем, все складывалось как нельзя лучше.

Народу в парке было на удивление мало. Иногда, углубляясь в особо отдаленные места, я вообще подолгу не встречала ни души и  начинала тогда чувствовать себя полной хозяйкой здешний мест. Чем, скажите, в такие минуты я отличалась от китайской императрицы, созерцающей свои владения?

Дорожка, тянувшаяся попеременно вдоль теннистых аллей и солнечных полян с  яркими пятнами хризантем, вывела меня к узкой речке. Я присела тут за единственный столик, как бы специально приготовленный для меня. Одинокий продавец напитков, дремавший  рядом в своей кибитке, очнулся и поспешил ко мне.

– Чаю?
 – Да, зеленого чаю, пожалуйста.

Красота вокруг, покой, тишина…

Боже! Что за чудесные мгновения Ты посылаешь нам порой! Чем заслужила я, к примеру, эту счастливую возможность – сидеть тут, на припеке, мягким сентябрьским днем, на берегу безымянной речки, ни о чем не волнуясь, попивать чай из керамической пиалы, любуясь окружающей природой, как бы замершей на самом пике своего торжества?!

Иногда статичность наблюдаемой мной картины нарушали редкие прохожие. Вот прошла, держась за руки, молодая пара. Похоже, они счастливы – по крайней мере, сейчас – наслаждаясь красками осенней палитры и выпавшей им возможностью уединенного отдыха. Вот  раздраженная мама протащила за руку плачущего сына, выговаривая ему за сломанную игрушку. И опять – тишина. Продавец крепко спал – при желании его спокойно можно было увезти куда-нибудь вместе с его нехитрым скарбом – он бы и не заметил.

Чай был допит, но мне решительно не хотелось покидать это место. На секунду я даже позавидовала продавцу напитков.

Миром и спокойствием дышало все вокруг. Легкий ветер гнал по речке серебристую рябь, трава и кусты сохраняли свою свежесть – никаких признаков увядания. Маленький паучок быстро перебирался с листика на листик, спеша по своим делам... Господи, какая отрада!

Я перевела взгляд на небо – бескрайний голубой простор простирался, казалось, до бесконечности. Насколько мог охватить взгляд - одна светлая синева, без единого облачка. Было в этом высоком небе что-то волнующее, щемящее, не укладывающееся в мерки земных понятий. От внезапно нахлынувшей радости  слезы потекли у меня из глаз. «Господи! – чуть слышно прошептала я. - Безгранична милость Твоя! Как благодарить Тебя за все Твои воздаяния?!»  Три с лишим   года прожила я тут, в Китае, в чужой, неведомой мне ранее стране. Прожила, что говорится, «как у Христа за пазухой», не зная ни бед, ни лишений. За что мне такая милость?!

Утерев слезы, я снова посмотрела на небо - и вдруг увидела высоко, как бы в центре небесного купола, трех белых птиц, непонятно откуда взявшихся. Они летели рядом, близко друг к другу, и их крылья вспыхивали при взмахах ослепительно яркими бликами.

Было это так неожиданно и прекрасно, что у меня захватило дух. Потрясенная увиденным, я смотрела на них не отрываясь. «Почему их три?» – пронеслось у меня в голове. Наверное, если бы это была одна птица или две, или, скажем, стая – это показалось бы мне менее удивительным.

Еще несколько секунд я следила за ними взглядом, потом они вдруг  неожиданно исчезли – будто скрылись в невидимой выси.

Меня охватили одновременно и растерянность, и восторг, и удивление – столь необычным и завораживающим было это краткое явление. Я продолжала пристально всматриваться в небосвод – но ничто больше не нарушало его ровной голубизны...

Еще немного прошлась я потом по парку, пребывая в некотором смятении от увиденного, и было у меня такое чувство, будто я парила над землей, не касаясь ее поверхности. Периодически я невольно устремляла взгляд в небо – но так ни разу больше не увидела в нем ни птиц, ни облаков.

---------


Проходит время, а этот миг не стирается, не исчезает - стоит в памяти, как живая картина: три белые птицы, парящие в голубой выси. И мысленно видя эту картину, я неизменно испытываю радость и благодать...

И еще мне думается, что, наверное, в каждом месте есть своя  тоска и свое Небо – каждый находит то, на что устремит свой взгляд.



  УТЕШИТЕЛЬ

С тех пор как в Пекине на территории нашего посольства была восстановлена и освящена Успенская церковь, мы получили счастливую возможность регулярно участвовать в церковных богослужениях, которые проводились теперь здесь каждое воскресенье и во все большие праздники. Это было для нас, православных людей, живущих в Пекине, большой отрадой и утешением.
И вот как-то приближался один из замечательных праздников, называемый в народе «Никола летний», - день перенесения мощей святителя и чудотворца Николая из Мир Ликийских в Бар. Среди странствующих и путешествующих этот праздник почитается особо: известно, что Святитель Николай является для них верным помощником и заступником. Почти сразу же за этим праздником в тот год выпадали и другие – День Святой Троицы и День Святого Духа. Но вот случилось так, что мне как раз накануне этих праздников выпало ехать на неделю в командировку на Дальний Восток. Я была, конечно, не против оказаться снова на российской земле, скажем, где-нибудь во Владивостоке, но путь мой лежал в глубинку – в Хасанский район, где, конечно, не было ни одного храма. Это означало, что я не попаду в предстоящие дни ни на одну из праздничных служб! Очень горевала и сокрушалась я по этому поводу, но ничего не поделаешь: работа есть работа.
И вот двадцать первого мая, накануне праздника «Летнего Николы», прибыли мы на Дальний Восток. Было нас человек пятнадцать – представителей северо-восточных стран, приехавших в Россию для изучения возможностей трансграничных транспортных и туристических проектов в этом необыкновенно интересном регионе. Дальневосточная администрация, выступавшая организатором данного мероприятия, выделила нам видавший виды микроавтобус, и мы отправились в путь. Погода стояла для мая необычайно жаркая, и наш автобусик, лишенный не только кондиционеров, но и элементарных занавесок, неуклюже прыгал по ухабистой пыльной дороге, безжалостно сотрясая своих пассажиров. О запасах воды администрация тоже не позаботилась – хорошее было начало для рекламы отечественного туристического потенциала, ничего не скажешь! Наши иностранные попутчики вскоре приуныли, особенно кисло выглядели южные корейцы, но никто при этом не ворчал и не жаловался – видимо, воспринимали происходящее как дикую экзотику.
К вечеру, оставив позади несколько сот километров извилистых дорог, мы прибыли в леопардовый заповедник, расположенный в лесистой горной местности. Заповедник входит в число основных достопримечательностей этого края, так что миновать его было никак нельзя. Утомленные долгой тряской пассажиры с облегчением покинули автобус и поплелись, пошатываясь, за гидом, жадно глотая на ходу воздух. После многочасовой пыльной дороги открывшаяся нам картина показалась раем – в  полнейшей тишине простирались вокруг покрытые густой зеленью холмы, воздух был необычайно свеж, пропитан ароматом трав и только что распустившихся цветов. Наверное, в тот миг все приехавшие испытали схожее чувство: привычная, суетная жизнь со всем ее заботами осталась где-то бесконечно далеко, а здесь был совершенно другой мир – прекрасный, уравновешенный, неторопливый, такой истинный в своей первозданной красоте! Солнце клонилось к закату, мы не спеша брели за гидом в какой-то непривычной расслабленности и успокоенности.
- У нас тут уникальный заповедник, - рассказывала местная жительница – гид. С виду ей было лет пятьдесят, живая, уверенная в себе – той уверенностью, которая не вызывает раздражения, потому что базируется не на самомнении, а на знании  своего дела, преданности ему. Я вдруг подумала: вот встретились мы здесь случайно, две русские женщины из разных уголков страны, – а говорим на совершенно одном языке и мыслим похоже. Где еще в мире такое встретишь?
- Заповедник наш устроен не как в Китае, - продолжала гид. – Животные находятся не за решеткой, а прямо тут, в лесу.
 При этих словах прибывшие гости насторожилось, почувствовав легкое оцепенение.
- Но вы не бойтесь, - поспешила успокоить нас гид. – Леопардов тут не так уж и много. Животные сытые, на людей не бросаются. Днем они обычно спят, так что если вам удастся увидеть хотя бы одного, это будет большой удачей.
Увы! С леопардами нам встретиться в тот раз так и не удалось, но мне показалось, что большинство путешественников не слишком сокрушалось: уж больно опасливо озирались они по сторонам и вздрагивали при каждом хрусте треснувшей под ногой ветки. Один только китаец   постоянно держал свою камеру наготове, с интересом вглядываясь в густые заросли и мечтая, видимо, об уникальных снимках.
На  ночь мы расположились в пустом корпусе местного туристического лагеря – в ту пору отдыхающих не было, и всю ночь можно было наслаждаться полным безмолвием и светом непривычно расположенных звезд. Иногда поблизости слышались тихие шорохи – может, налетал ветер или пробегала собака, а может, прогуливался проснувшийся леопард.
*                *                *
        На следующее утро мы продолжили свой путь. То ли мы уже привыкли к нашему «уазику», то ли дорога стала ровнее, но наш маршрут не казался нам более столь утомительным, как накануне. По сторонам открывались чудесные виды – невысокие холмы, покрытые зарослями деревьев и свежей зеленью. Небо было высоким и голубым, воздух – прохладным и свежим: чувствовалась близость моря, мы проезжали Хасанский район. Все было хорошо, но мысль о том, что в Пекине в это самое время в храме идет праздничная служба, не давала мне покоя. Празднование дня Николая-Угодника было в самом разгаре, а я тряслась в автобусе по глухой дороге!  Гид, сопровождавшая нас от самого Владивостока, рассказывала о местах, которые мы проезжали. Я слушала ее вполуха, но вдруг слова, выхваченные из ее рассказа, заставили меня очнуться и замереть: скоро мы подъедем к высокому холму со смотровой площадкой на вершине, откуда открывается прекрасный вид. В свое время, в 1891 году, на этот холм поднимался цесаревич Николай (будущий император России Николай II), посетивший эти места во время своей ознакомительной поездки по Дальнему Востоку. Он взошел на этот холм с иконой святителя Николая в руках – с этой иконой своего небесного покровителя он практически никогда не расставался. Поднявшись на холм, цесаревич был столь поражен красотой и величием открывшейся ему картины, что повелел установить крест на вершине холма – в память об этом событии.
В это время мы как раз подъехали к холму. На вершине его возвышалась стела в память о воинах, погибших в этих местах в разное время, сражаясь за родину. Стела была воздвигнута уже в советское время.
- А что стало с крестом? – спросила я с нетерпением.
- Точно не известно, - ответила гид. – Но считается, что он остался в земле, в основании стелы.
Я медленно поднималась на холм, и сердце мое ликовало от радости: сегодня, в праздник св. Николая, я проделывала на краю земли русской тот же путь, что некогда – цесаревич Николай! И с собой у меня тоже была маленькая иконка святителя Николая! Поднявшись на вершину холма и посмотрев вниз, я замерла от восторга: повсюду, насколько хватало глаз, тянулись невысокие холмы, казавшиеся в утреннем тумане голубыми, они плавно переходили в долину, омываемую тихим прибоем необычайно синего моря. В нескольких местах скученными собраниями невысоких домиков в окружении садов теснились деревушки, дорога петляла между холмов, уходя в неведомую даль. Все вокруг было проникнуто тишиной и покоем, и я вдруг подумала, что практически ту же картину, должно быть, видел сто с лишним лет назад и цесаревич Николай. Мало что изменилось в окружающем пейзаже за прошедшие годы: огненный вихрь революций и жестоких войн, промчавшийся по этим краям, исчез за горизонтом и казался теперь сном разума, породившим чудовищ. Так мирна и прекрасна созданная Богом земля! И как же жестоки и безрассудны бывают люди!
К вечеру, накануне Дня Святой Троицы, мы прибыли в некую бухту – наутро нам предстояло осмотреть местный порт. Уже стемнело, и в сгустившейся мгле мы могли различить лишь одиноко стоящую на берегу неказистую трехэтажную гостиницу, в которой нам предстояло переночевать. Похоже, кроме нас тут никого не было: курортный сезон еще не наступил. Вокруг не было заметно никаких признаков жизни: видимо, на Дальнем Востоке понятие «курорт» ограничивается неброскими гостиницами – и никаких тебе магазинов, ресторанов, развлечений. Лишь огромные звезды и шорох тихо подкрадывающихся волн – маловато, пожалуй, чтобы привлечь сюда иностранных туристов.   
Наши корейские и японские попутчики, с недоумением оглядываясь по сторонам, направились к гостинице, таща за собой чемоданы: конечно, ни о каких носильщиках тут не было и речи.
- Ну вот, мы и в Троице, - довольно вздохнула гид, подводя черту сегодняшнему маршруту.
- В  «Троице»? – не поняла я.
- Ну да, в Троице, - подтвердила она.- Бухта так называется, - и, зевнув, вылезла из автобуса.
Невероятно! Как можно было поверить такому совпадению?!
Внезапная радость наполнила мое сердце. Несмотря на темноту, все вдруг показалось  преобразившимся вокруг. Это было красивейшее место на земле. А звезды! Какие звезды нависали прямо над головой – огромные, жгучие, полные невысказанной тайны! А рядом едва слышно колыхалось во мгле бескрайнее море. Я сделала несколько шагов – галька зашуршала под ногами, и этот звук, подхваченный шорохом набегающих волн, слился в какой-то странный, непонятный говор, будто сотни оживших в ночи теней спешили поведать о чем-то важном, сокровенном.
Всю ночь я не спала: сон не шел, к тому же мне не терпелось увидеть бухту утром, при свете дня. С первыми лучами солнца я встала, помолилась перед иконой Пресвятой  Троицы, вышла из корпуса – и была поражена открывшейся мне картиной: передо мной шумело взлетающими брызгами разбушевавшееся море, с криками летали над водой чайки – но это было, в общем-то, и все: никаких признаков цивилизации.  «А где же порт?» - подумала я, но тут же эта мысль вылетела у меня из головы, подхваченная и унесенная  ветром. Я оглянулась по сторонам: невысокие песчаные дюны, поросшие высокой травой и тростником, мелкие серые камешки на берегу.  Неожиданно из зарослей тростника вспорхнул и полетел, плавно взмахивая крыльями, журавль  и скрылся в светло-сером бескрайнем небе. Все пронизано светом, жизнью, упованием. Господи, хорошо-то как!
Холодный ветер налетал с такой силой, будто пытался сбить с ног. Волосы у меня на голове метались из стороны в сторону, брызги соленых волн летели в лицо, попадали в глаза. Но я продолжала бодро идти вдоль линии моря, всматриваясь в перламутровую кромку неба. Чувство какой-то неведомой ранее безграничной свободы и радости овладело мной, хотелось взлететь, воспарить в этом просторе, славить Господа за всю эту благодать: «пети Тя во исповедании сердечном, и воспевати всесвятое имя Твое, Отца и Сына и Святого Духа…» Как легко, как хорошо было на душе! Вот это праздник! Вот это утешение!
Когда я вернулась в корпус, раскрасневшаяся и растрепанная от ветра, народ сидел уже в кафе на первом этаже гостиницы за завтраком. Корейцы, тоже уже успевшие прогуляться по бухте, выпытывали у гида, где же тут все-таки порт. Она не вполне уверенно отвечала, указывая рукой в сторону моря, что, мол, там, за изгибом бухты, отсюда не очень видно. Потом мы действительно разглядели в развеявшемся тумане несколько кораблей – это и был местный порт Зарубино. Корейцы все никак не могли взять этого в толк: у них в Пусане порт занимает несколько гектаров, огромные корабли и паромы теснятся плотными рядами у пристани, вздымаясь, как белые горы. Но и этот порт кажется им уже устаревшим, они чертят подробные планы скорой гигантской его реконструкции, а рядом – поражающие воображение разлеты мостов, автомобильные развязки, тоннели…
Да, есть все же что-то необъяснимо загадочное в нашей стране, в том числе в Дальнем Востоке. Кругом, у наших соседей – жизнь кипит, растут стройки, сооружаются дороги, технопарки, мегаполисы…  А у нас, в нашем богатом минеральными ресурсами государстве, – словно заколдованное царство: тишь, гладь, заповедники, леопарды, перелетные птицы, убогие гостиницы, разбитые дороги, никакой инфраструктуры. Никто к нам ехать, понятно, не хочет, несмотря на все зазывания администрации… Но может, и пусть? Пусть все остается пока как есть – хотя бы еще на какое-то время. Потому что, несмотря на всю ущербность местного прогресса, есть в этом крае что-то такое, чего больше нет нигде на земле.


         
 РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ЧАЙ


Приближалось Рождество, и я засобиралась из Китая в Москву – пусть хоть не надолго, на недельку всего, но повидать своих, встретить вместе этот чудесный тихий праздник,  побывать на Всенощной в храме.

У нас в семье по давно установленной традиции принято ездить в рождественский сочельник в храм Иоанна Воина, что на Якиманке, напротив французского посольства. В свое время моя прабабушка, Екатерина  Ивановна Гусева, была при этом храме старостой, и вся их многочисленная семья жила неподалеку. С тех пор этот храм является для нас  как бы «своим», и хотя мы с братом живем теперь в разных районах, где есть другие храмы, но раз в год мы обязательно приезжаем к Иоанну Воину и возносим ему молитвы о помощи и защите. Дед мой двоюродный, бабушкин брат, Михаил Петрович Гусев, рассказывал, что на заре советской власти совсем уже было собирались этот храм уничтожить,  но заступились французы из посольства – направили в Совнарком петицию о том, что храм-де разрушать никак нельзя, так как он представляет собой памятник мировой архитектуры. Дед полагал, что письмо это не без участия священнослужителей нашего храма было составлено, но так или иначе, храм уцелел, и вот уже многие десятилетия его связывают добрососедские отношения с посольством, а прихожане удивляются, когда слышат порой, как батюшки разговаривают с французами на их родном языке.

Находясь в Китае, я, конечно, очень скучала по семье и по нашим православным святыням, поэтому как только решение ехать было принято, все мои мысли и чувства устремились в сторону родного дома - так что выходило, что уже будто не неделю пробуду в Москве, а несколько дольше. Я мечтала о том, что вот уже совсем скоро увижу снег, сугробы, может, даже с метелью повезет в рождественскую ночь. А может, наоборот, будет тихо, и на темном бархатном небе будет мерцать множество хрустальных звездочек, излучая таинственный, необычный свет. Мы будем идти поздним морозным вечером по знакомой дороге к освещенному храму, и снег будет скрипеть у нас под ногами: скрип-скрип, и все будет петь вокруг: «Нас бо ради родися Отроча младо, Превечный Бог». Господи, как хорошо! Поскорей бы!

Купив подарки родным и друзьям, я в какой-то момент задумалась: праздник ведь приближался такой радостный, особенный! И захотелось мне как-то по-особенному удивить и порадовать своих близких. А чем удивишь в наше время? У всех, можно сказать, все есть – слава богу, не в нужде живем. Но бродя по пекинским улицам, я все же наконец нашла то, чего никогда не видели раньше в нашем семействе и что должно было произвести должное впечатление. Это был  редкого сорта чай под названием «Волшебная хризантема». В маленьком магазине, наполненном чайными ароматами и заставленном керамическими банками, продавец вовсю нахваливал мне этот чай, а потом, для наглядности, бросил в прозрачный чайник невзрачную серую шишечку и залил кипятком -  через некоторое время она неожиданно начала распрямлять свои бледно-желтые тонкие лепестки, превратившись под конец в невиданной красоты цветок с ярко-бордовой сердцевиной. Без колебаний я купила пакетик с такими шишечками, да и чайник в придачу,  - и предалась радостным мыслям о том, какой эффект произведет на близких мое приообретение.

Ну вот наконец позади остались и Пекин, и долгий перелет. Я снова оказалась дома – словно и не уезжала! В рождественский сочельник мы с братом и его детьми пошли, как обычно, на всенощную к Иоанну Воину – и все складывалось так, как и мечталось: и снег, и сугробы, и звезды, и поющие ангелы на небесах. А как в храм вошли – ну, так бы и остаться тут навеки! Знакомые иконы в старинных окладах, елочки зеленые, душистые; рядом с алтарем – небольшой вертеп: Богородица склонилась над Христом-младенцем, освещенным лучом Вифлеемской звезды... Хор на клиросе поет такими голосами, будто век девятнадцатый на дворе. «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума...»

Отстояли мы службу и пошли домой. А дома нас уже всякие разносолы поджидают – и гусь жереный, и колбаски разные с ветчиной, и соленые грибочки и огурчики – это вам не китайская лапша с творогом тофу! Красота-то какая!

Поздравили мы друг друга с праздником, потрапезничали, обменялись подарками. А когда убрали со стола, я и говорю: «А теперь у меня для вас будет рождественский сюрприз!» Все притихли и заинтересованно посмотрели на меня: что это я такое придумала?

Тут я достала из коробки прозрачный стеклянный чайник, открыла пакетик и, вынув из него с загадочным видом серую шишечку, бросила ее в чайник, залив горячей водой. Все внимательно, но довольно скептично наблюдали за моими действиями, дети придвинулись поближе. Прошло несколько секунд, но невзрачная шишка попрежнему плавала на поверхности воды, никак не меняя своего вида. Я начала испытывать беспокойство. Недоумение зрителей нарастало. «Это такой необычный чай, - пояснила я, пытаясь заполнить паузу, - надо немного подождать». Еще через несколько секунд бесплодного ожидания брат со словами: «Ну ладно, я, пожалуй, пойду пока покурю», - покинул комнату. Я переглянулась с детьми. «Наверное, тебе что-то не то продали, - предположил племянник, хмыкнув, - китайская подделка». «Наверное, - огорченно подумала я, - это ж надо, какой позор!»

- Разводят эти китайцы наших людей на деньги, - послышался с площадки голос брата, разговаривающего с кем-то по телефону. – Вон Нате вместо чая веник подсунули!

«Сам ты веник! - с досадой подумала я, и тут же спохватилась, - Господи, что  это я?!» - но слезы уже текли ручьями из моих глаз.

- Да ладно, Нат, не расстраивайся, - сочувственно проговорила племянница, - попьем другого чая. У нас хороший есть, английский.

И тут вдруг раздался восторженный вопль племянника: «Смотрите! Смотрите!» Брат поспешно вернулся в комнату, и все мы воззрились на то, что указывал нам Слава: в глубине чайника, занимая почти все пространство, плавал необыкновенный красоты цветок. Был он похож на большую белую хризантему с ярко-малиновой сердцевиной. Показался он мне даже еще более великолепным, нежели тот, что я видела в магазине.

«Вот это да! Красота какая! – воскликнула Света. – Налейте мне поскорей!»  «И мне тоже!» - подхватил Слава. «Ну, давайте и я, что ли, тоже попробую вашу аптеку», - снизошел до нас брат. Я разлила чай по чашкам – он обладал, как и ожидалось, чудесным ароматом и тонким приятным вкусом. Племянница долила в чайник кипятка и снова налила себе и Славе. «Добавь-ка и мне тоже», - попросил брат. 

Мы молча пили чай в сумраке догорающих свечей, любуясь на чудесную астру, которая напоминала яркую Вифлеемскую звезду, дарящую мир, покой и надежду. За окнами валил снег, застилая дороги новыми, мягкими коврами. И было нам всем так хорошо и отрадно, будто Христос, только что родившийся в мир, был рядом с нами.

«Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!»