Михалыч

Зашёл тут разговор о всевозможном бабском коварстве, неверности и предательстве. И вспомнилась мне к ночи и по поводу история одна. Скажем так, давным-давно, в одном королевстве у моря, работала я в некой уездной газете. Редакция всё больше была бабской, публика, в массе, подобралась возрастная и разведённая, из последних сил волокущая на себе подросших детей, кои хотели не только каждый день жрать, но и новый айпад и коньки в придачу.
Словом, не малина.
Народу мало, работы много, высокоинтеллектуальные беседы с *** на хуй, выживать, кризис, вся херня. Замотанные, что твоя белка на лесоповале. А редакция – она ж место намоленное. И идут при всей нашей загнанности косяком посетители. Через одного – городские сумасшедшие со своими историями про соседку, что силой мысли ворует говно из унитаза. Так что, когда зарулил к нам очередной моложавый дедок, напряглись мы сразу.
А он деловитый такой, злой, аж фыркает – чисто ошпаренный кот. Видит нашу ****оносную братию и начинает: мол, зря пришёл, бабьё тут у вас одно, поди мужиков своих обобрали, повыгоняли, а то и схоронили. И жируете.
"Угу", – сказало бабьё. И согласно покачнуло жирами, стройных-то среди нас почти нема.
Но дед решительный попался, не испугался юбочного лобби и давай излагать, что он тут не просто так. Статью он написал и пришёл отдать лично. Да проконтролировать, чтобы напечатали. Весь гневом праведным горел. Потому что получался товарищ, как и чем ни крути, со всех сторон жертвой предательства, обмана и подлой бабской неблагодарности.
Представьте, это важно, что всё нижеследующее излагается в тональности "как они со мной так могли". Обязательно представьте. Итак, поехали.
Трудился наш дед, назовём его Михалычем, некрупным начальником на одном из градообразующих предприятий уезда. Возраст его был уже слегка пенсионный – чуть за шестой десяток, большую часть биографии работал он руками, которые немедленно предъявил – не поспоришь, действительно трудовые ладони, покорёженные тяжёлой работой, со временем был повышен, до, допустим, начальника смены. Ну, типа того.
И всё у него складывалось стабильно, типично и неплохо: выросли дочери, нарожали внуков, достроился дом в пригороде, обставилась городская квартира, старей себе да жди, что старшая внучка вот-вот прадедом сделает. Жена опять же хозяйственная: домовитая, аккуратная, место своё знает, понимает, что мужика в наше время днём с огнём.
Да пришла на грех на то предприятие работать молодая девица после техникума. Кем-то типа не то учётчицы, не то транспортёрщицы. Двадцати нежных лет особа. Сама беленька, глазки – голубеньки, сисочки в полном порядке. Это его слово – "сисочки", он их прямо жестами чуть не на моей грудине показывал.
И Михалыч пропал. Он, может, и подкатывал по старой привычке отгулявшего своё мерина, а тут – прокатило. Случилась у Михалыча любовь в ребро и до самой печени. Почувствовал старый производственник, что жизнь его далеко не кончилась, что стареть ещё рано и в шестьдесят с гаком молодость только начинается.
Жену, несмотря на всю хозяйственность и знание места, он уволил за несколько недель. Да и что с ней церемониться? Как была продавщицей, так и осталась, не она в семье добытчик, всё дома сидела, с первого по третий декрет, распустила себя, ни кожи, ни рожи, ни форсу с талией.
От щедрот своих предложил никчёмной бабе наш герой купить однокомнатную квартиру, а то и вовсе валить к маме в Пермь. А что? Зачем ей, старой, много места? Поди больше метра на два всё равно рано или поздно не понадобится. И стал Михалыч к счастью с молодухой готовиться. Только тут послушная старая и никчёмная жена отчего-то взбунтовалась. Наняла юриста (неблагодарная, сорок лет её кормил, а она в наши дела чужих втягивает, позорит), стала судом грозить, разделом имущества, причём всего – и дома, и квартиры, и машины.
Дочери, одно слово – бабы, стоило их растить, корыстных неблагодарных сучек, опять же интересоваться начали: мол, не ударился ли папенька на работе головой, что это за ***ню он порет матери и если уж так всё плохо – не выделить ли родителю и детям-внукам долю наследства? Молодой-то курве жеж много не надо, а метр на два на городском кладбище родитель сам помянул как неизбежность, всех нас рано или поздно ждущую.
Словом, пришлось влюблённому Михалычу со старой женой делить имущество по-честному, с детьми – безнадёжно разосраться, предав проклятых потомков анафеме по всей проформе, и жить новой жизнью на предложенных условиях.
Впрочем, условия были неплохи, на хорошую квартиру хватило. И началась у молодой и старого прекрасная жизнь, какой он себе и не представлял: были в ней и плотские утехи вместо телевизора, и поездки в страны басурманские, а не на дачу, и даже то ли клубы, то ли кабаки посещал регулярно – юную деву, ставшую законной супругой, надо таки выгуливать. Да и в радость. Говорю ж, помолодел наш герой, как новенький.
Только ведь шестьдесят – это не то что не тридцать, но даже не сорок пять. То обратно к телевизору потянет, то на дачу, то радости плоти уже не в радость. Ну уж точно не семь дней в неделю.
Зато дочка родилась. Четвёртая. Сына хотел, конечно, думал, получится на старости лет, да не вышло. Но пусть и дочка, зато в его-то годы! Радости, как говорится, полный памперс. Впрочем, за счастьем пришла печаль – молодая сама не справлялась, в доме мало не поселилась тёща, двадцатью годами моложе Михалыча – тоже не подарок. И юница тосковать начала: то этих самых плотских ей подавай, то ещё подарков, то гулять хочет.
А чего хочет женщина, того хочешь не хочешь – хоти, как миленький. Да и всё равно загуляла, сердешная. И вскоре нашла себе почти ровесника. К нему и ушла бы, да только не пожелала. Хотелось юнице, чтобы куда-нибудь свалил ненужный старый муж. А квартиру оставил ей. И алименты с немалой и белой зарплаты на ребёнка. И вообще.
Сунулся к юристам, может и к тем, по которым старая жена моталась пару лет назад, а хера там – ребёнок до трёх лет, квартира куплена уже в браке (старую-то продал), с голой жопой неблагодарную малолетку никак выставить не получится. Размениваться жалко, а надо. Домой хоть не приходи, хоть приходи – туда уже другой мужик пришёл и кругом, куда ни плюнь, перед людьми смех и стыдобища – обули старика, как пятку в валенок.
Дочерям пожаловался – похихикали и послали. К старой жене, к тому времени и правда перебравшейся к матери, сунулся – плохими словами обложила и позлорадствовала. Никакой в людях порядочности и понятия, столько лет на них, скотов, положил.
Вот, в последнюю инстанцию пришёл правды искать, к нам, в газету. Только и тут бабьё проклятое. А ведь его, ветерана труда, все, посчитай, предали – и дети неблагодарные, и баба, сорок лет кормленная, и эта, "с сисочками".
Эта-то ладно, чего с ****и молодой взять, но тем не простит. Никогда не простит. Всю жизнь на них положил. А они вот чего. Вы статью напечатайте. Как есть чтобы всё. Потому что верить в наше время в этом городе никому нельзя. Особенно бабам. Только об деньгах и думают, никакой порядочности в людях не осталось. И квартиру менять теперь придётся. Всё зло от баб.