Марьяша

Вечера в нашей школе заканчивались рано и проходили под неусыпным оком директрисы Марии Петровны.
Из соседней мужской школы приглашались обычно соответствующие
классы. Но у нас было пять восьмых классов от А до Д, а у ребят только три. Мальчиков не хватало, а пришедшие стеснялись, жались к стенкам, липли друг к другу и буквально терялись в гомонящей девчачьей толпе. Вот и получалось, что потанцевать было не с кем и познакомиться тоже. Потоптавшись часок у стенки, обсудив заметки и карикатуры в очередной нашей стенгазете и покружившись разок в вальсе (в основном с соседкой по дому) мальчишки уходили;  веселье само-собой утихало и вечер благополучно заканчивался к облегчению директрисы  и дежурного преподавателя.
Старшеклассницы предпочитали устраивать вечеринки с танцами дома. В конце января под предлогом празднования Татьяниных именин я была приглашена на вечер танцев к Тане Коровкиной-моей знакомой из параллельного класса. Наша Марьяша (так мы попросту звали между собой грозную директрису)  упала бы в обморок, узнав, что скромная девочка, круглая отличница, любимица всех учителей Таня пригласила в гости столько ребят: друзей её старшей сестры Оли, окончившей нашу школу два года назад, соседей по коммунальной квартире и ещё двоюродных братьев- просто Вовика и Вову-лётчика.
Танины соседи-недавние выпускники 182 мужской школы, расположенной в одном дворе с нашей-183-ей, стали вспоминать как «скучали у девчонок» на так называемых  «танц-вечерах»:
-И девчонки все одинаковые в своих формах, и музыка-одни вальсы и полечки,-возмущался Коля.
-Даже в вальсе покружиться не давали; я вот получил замечание от какой-то училки, что чуть не сбил её с ног...помнишь, Оля? Это мы с тобой тогда раскружились!-подхватил Виталик.
-Конечно, помню, -Оля засмеялась,-
-А «училкой»-то Марь Петровна была. Ты что же, не узнал нашу директрису? А ну-ка, Виталь, встань со мной в пару-научу тебя падекатр танцевать; это не сложно-вальс и плавное скольжение.
-Вас,мальчики, танцам не обучали, вот вы всех с ног и сшибаете.
Мы с Таней составили вторую пару, вспомнив уроки бальных танцев,  преподававшихся в нашей школе после введения раздельного обучения. Нас научили танцевать и падеспань и падекатр; а полонез-парадный танец мы не успели разучить - к сожалению, вскоре уроки прекратились.
-Тань, а Мария Петровна приходила к вам на танцы?
К нам заглядывала; наблюдала, как мы «держим спинку», «вытягиваем мысок» и повторяла (я передразнила характерное Марьяшино «таканье»):
-Так, так-девочки должны лёгко двигаться и быть грациозными.
-Да, верно- «изящными, скромными и с гладкими головками»,-добавила Таня, -а девчонок с вьющимися волосами она всегда отправляет «под кран» разглаживать кудряшки. У нас недавно Муська Яшкевич попалась. Марьяша вела урок алгебры вместо заболевшей Екатерины Георгиевны- и, несколько раз повторив, что «головки должны быть гладкими», отправила Муську в уборную- распрямлять и закалывать завитки над ушами.
-Ага, а в нашем классе обычно Светке Алфёровой достаётся. Только увидит её рыжую голову, так обязательно отправит «под кран», не верит, что Светка кок не завивает, что это её естественный локон.
Мы взахлёб стали  рассказывать истории из школьной жизни, главной героиней которых была Мария Петровна; в общем, по выражению одного из заскучавших гостей- «сели на любимого конька».

Директор нашей образцово-показательной женской школы
Мария Петровна Куршакова руководила хорошо подобранным коллективом учителей и почти тысячью ученицами.
Кто-то утверждал, что она до революции была классной наставницей в женской гимназии. Может быть, действительно, она успела поработать при старом режиме, в начале 50-х ей было по виду около 60 лет. Грузная, с оплывшим лицом и тройным подбородком, с обманчиво сонным взглядом жидко-карих небольших глазок, она управляла нашей женской школой как образцовый капитан океанским лайнером. Мы про неё так и говорили:-Марь Петровна плывёт-, завидев высокую большую фигуру часто в сопровождении тёти Лёли, нашего завхоза Елены Григорьевны. Горбоносая тётя Лёля тоже высокая, но худая, тащила огромный Марьяшин портфель, всегда набитый до отказа тетрадями и какими-то бумагами.
Жила директриса недалеко от школы и была объектом наблюдения своих учениц. Её видели на улице, в булочной, иногда в аптеке, на почте, а кому повезёт- в Оружейной бане. На следующий день школа гудела, обсуждая это явление. Рассказы очевидиц тут же обрастали всяческими подробностями-и как Марьяша с тётей Лёлей свёрток с бельём всё из того же портфеля вытаскивали, и как тётя Лёля Марьяше спину тёрла и потом в предбаннике обе, завернутые в простыни, яблоки грызли.
Случай с Милой Типикиной затмил все предыдущие рассказы.
Мила тогда училась в 4-ом классе и больше всего на свете не любила ходить в школу, за что её, злостную прогульщицу, регулярно вызывали к Марьяше вместе с папой. Папа, недавно демобилизованный, устал от военной дисциплины и дочку не наказывал. Прогулы продолжались.
Однажды Мила с мамой отправились в баню, захватив из дома один таз; нужно было добыть другой. Свободных шаек в предбаннике не оказалось; уже в моечном отделении, в пару и в мыльной пене Мила углядела лишнюю шайку под ногами одной толстой тётки. Милочка нагнулась, чтобы её выхватить, как вдруг «тётка» схватила её за плечо:
-Ага, Типикина, ты тут с кем?
Ещё не поняв, кто задал вопрос, Мила ответила, что с мамой, а про себя подумала: -Не с папой же.
«Тётка» ( к Милкиному ужасу это была Марьяша) продолжала:
-А ну-ка, приведи её ко мне, поговорим о твоём поведении.
В результате разговора Мила целую неделю не могла нормально сидеть за партой, зато прославилась на всю школу. Взглянуть на девочку, которую Марьяша «отчитывала» в таком необычном месте, приходили даже гордые десятиклассницы, решившие, что скоро освободятся от «всевидящего ока».
Напрасно они так думали. Весёлые подружки Ната и Света, уже окончившие школу, рассказывали:
-Мы возвращались из кино в сопровождении знакомых ребят, как вдруг перед нами возникла Марь Петровна –будто фонарный столб в неё превратился и заскрипел Марьяшиным голосом:
-Так, так, Кирко и Попялковская! Так громко смеяться! Так шуметь!
-Тому ли мы 10 лет учили вас в школе? Вообще, вы знаете, который час? Ночь скоро, а вы ещё с молодыми людьми гуляете. Стыдно...
-А, кстати, было всего 10 вечера. И в начале июля совсем не темно.
-Ясно, что от Марьяши никакого спасения нет. Ну, мы не стали выслушивать нотации до конца и убежали. Нам же больше в школу не ходить.
Мария Петровна строго следила за поведением девочек и в школе и на улице. Особо она гневалась, встретив вне школы свою ученицу с мальчиком-тут же следовало приглашение зайти к ней в кабинет для объяснения. Требовалось отчитаться, что за мальчик, почему вместе гуляют и знают ли родители о знакомстве.
Небезосновательно мы считали нашу школу женским монастырём.
Отвечать за нарушение дисциплины в «монастыре» должна была староста класса. Именно её вызывала Мария Петровна в кабинет, если, например, «непозволительно» шумели на уроке стенографии или сорвали контрольную по английскому (на перемене открыли форточки и выморозили класс, потом целый час искали тёплый). Старосте крепко доставалось. Кира Виноградова и Ириша (моя двоюродная сестра), побывавшие в старостах,  рассказывали, что длиннейшую нотацию Марьяша неизменно заканчивала фразой:
-Так, так, проявила безответственность. Как ты могла? А ещё дочь приличных родителей!
Мне не приходилось бывать в кабинете у Марии Петровны до десятого класса, но вот меня выбрали старостой, и я узнала «почём фунт лиха». Последний раз, в конце прошлой четверти, Мария Петровна вызвала меня для объяснения, «что за безобразие произошло на уроке химии». Дело было так: вместо Ольги Васильевны, ушедшей на пенсию, химию стала вести молоденькая учительница Юлия Лаврентьевна. Предмет она объясняла неважно, была косноязычна, и её высказывания вроде знаменитой фразы:
-Я стою от вас на недосягаемом пъедестале,-  цитировались всеми старшеклассницами.
Десятые классы конфликтовали с Юлей, химию учили кое-как, и  Юля вечно жаловалась директрисе, что опять шумели в лаборатории или перед контрольной натёрли воском доску.
Наш класс решил «довести» Юлю без шума. Каждая из нас наденет очки и в течение урока будет пристально её разглядывать. Очки собирались по всей школе. Вот когда девочки позавидовали моей близорукости- я не мучилась в чужих очках, и слёзы по щекам у меня не текли.
Конечно, Юля нажаловалась, и пришлось мне итти в кабинет отвечать на вопросы:
-Ну, что придумали? Зачем очки надели?
Я уже ждала очередного разноса, как вдруг Мария Петровна, внимательно посмотрев на меня, спросила:
-Так, кстати, видела тебя на улице, почему ты платок на голове носишь, что, твой дядя тебе не может шапку купить? Пальто хорошее, а платок не подходит совсем.
Я стала лепетать что-то о любви к шерстяным головным платкам, и что мама себе тоже такой купила, только красный, и мы будем меняться, но чувствовала, что унижена, и решила не снимать свой зелёный клетчатый платок до конца зимы.
Мой дядя-известный кинооператор Михаил Фёдорович Ошурков работал на киностудии документальных фильмов, которая шефствовала над нашей школой. Ириша-его дочка училась в одном со мною классе и жили мы вместе, но почему он должен покупать мне шапку? почему?
Об этом разговоре с Марьяшей я никому не рассказывала и не знала, была ли единственной, кому она задавала такие неожиданные вопросы- какое ей дело, во что ты одета и что носишь зимой? Добрых чувств я к ней, понятно, не испытывала.

На следующий день после вечеринки опять меня вызвали к директрисе. Я спускалась на второй этаж к её кабинету, пытаясь отгадать причину вызова-четверть только началась и учителя пока нами довольны, последнюю контрольную по химии написали без двоек, за очки она уже ругала; неужели вчера, возвращаясь домой, я не заметила Марию Петровну?
Провожал меня Вова-лётчик, прозванный так за любовь к авиации (он собирался итти в лётное училище и носил лётчицкий шлем). Погода была чудесная: лёгкий морозец, скрипучий снег, длинные ледяные дорожки-ни одной мы не пропустили, по каждой проскользили-проехались. Было не поздно, и мы ещё погуляли, пройдясь по Садовому кольцу от Таниного дома в Оружейном переулке до Самотёки и обратно. Мы шли, весело болтая, и не очень-то обращали внимание на редких прохожих.
-Если бы Мария Петровна встретила меня с Вовой (вот ужас!) на улице- она сразу могла бы нас остановить; может быть, она увидела нас из окна аптеки, мимо которой мы прогуливались?
Все вопросы и предположения, крутившиеся у меня в голове, отпали, когда я увидела Таню, входящую в директорский кабинет.  Нет сомнения - Марьяша узнала о вчерашних танцах и теперь будет занудно читать нам нотацию.
Однако я ошиблась. Мария Петровна беседовала с незнакомыми людьми: невысокой женщиной и несколькими мужчинами. Оказалось-это журналистка и фотокорреспонденты из «Огонька» хотят «рассказать всей стране о нашей образцово-показательной школе». Они начали задавать нам с Таней разные вопросы, интересовались у Тани работой нашего радиоузла, а меня спрашивали о поездке в Лианозово в подшефный детдом.
Вдруг один из пришедших спросил:
-Хорошо, Лора, у тебя есть белый фартук?
-Нет, у меня только чёрный.
Мне объяснили, что меня хотят сфотографировать как отличницу-десятиклассницу и что я должна быть непременно в парадной форме. В общем: «Достань поскорее белый фартук и будь готова, мы придём через три-четыре дня».
-Ну вот,- думала я, -то ей платок нехорош, а теперь вот фартука нет.
Я не сомневалась, что Марьяша придумала весь этот парад-почему меня нельзя сфотографировать в обычном черном фартуке?
Парадную форму ввели недавно, и белый фартук родители обещали купить к выпускным экзаменам. Они шестой год жили в Костроме, изредка приезжая в Москву в командировки. Новый 1953 год я встречала вместе с ними у Милушиных-папиных друзей ещё с Колымы. За столом говорили, что время тревожное, что надо поменьше в командировки ездить- «нечего глаза лишний раз мозолить».
Я поняла- родителей  не увижу до моего семнадцатилетия.
Так где достать фартук?
Выручила Таня- там же в кабинете она заявила, что поможет мне с решением этой проблемы и предложила поехать к её знакомой по даче в Бутове: «Может быть, Ксенин фартук тебе подойдёт? Кстати, она тоже собралась поступать в строительный институт».
Это сообщение решило дело, мне захотелось познакомиться с будущей сокурсницей.
Подходящий фартук оказался у Ксениной подруги Аллы и благополучно был на мне сфотографирован.
После выхода в свет 6-ого номера «Огонька» с богато иллюстрированной статьёй о нашей школе мы с Таней (её портрет был на обложке журнала, а мой вместе с незнакомой отличницей-семиклассницей на вкладке ) стали получать немыслимое количество писем. В некоторые были вложены фотографии претендентов на переписку и дальнейшее личное знакомство. Письма проходили беглую цензуру в дирекции, фото изымались и нас вызывали к Марьяше:
-Вот, письма пришли, -она передавала пачку писем, потом протягивала изъятые фотографии заочных поклоников:
-Держите красавцев. Любуйтесь. Можете над кроватью повесить.
Мы раздавали письма девочкам в классе, сами отвечали на многие, но справиться с потоком было трудно. Так продолжалось весь месяц до эпохального события -смерти «вождя и учителя всех народов».
Мы росли во время единоличного правления Сталина и так привыкли, что он знает всё и во всём прав, что испытали шок, когда Великий оказался смертным. Что-то теперь будет?
Я заболела ангиной ещё в конце февраля и не могла пойти на похороны  («к счастью»-не уставала повторять бабушка). Целые дни я слушала траурную музыку и переживала, что в такое время лежу дома. Новости поступали от Ириши и забегавших девчонок. Они рассказали, что старшеклассницы хотели организованно пойти в Колонный зал и пришли к школе, но Марьяша категорически запретила «собираться толпой» и всех разогнала по домам.
Ириша домой не пошла; с несколькими девочками из класса она встала в конец очереди недалеко от Трубной площади; вдруг началась давка, но её успел вытащить из толпы милиционер на коне. Он просто перебросил её через ограду и велел «убираться подальше».
-И Люську Лобанову тоже конник спас,-продолжала Ириша,
- Её так сжали, что собственной  рукой она вдавила в горло крючок на воротнике и,-Ириша изобразила как выпуклые Люсины глаза вылезают из орбит,- у неё глаза совсем на ниточках повисли. Представляешь?
Потом позвонила мамина подруга Любовь Игнатьевна узнать, где мы и предупредить, что творится что-то страшное и чтобы мы никуда не ходили. Августа (её дочка) вернулась домой в пальто без единой пуговицы- еле выбралась из толпы-спасибо жителям полуподвала, открывшим окно  и затащившим её внутрь.
В школе по призыву Марии Петровны стали собирать деньги на пантеон Сталину. Говорят, потом, к июню, когда всеобщее горе поутихло и что-то новое стало носиться в воздухе, эти деньги пошли на наш выпускной вечер.

Прошло двадцать лет со дня окончания школы. Мы собрались в ресторане «Минск». Через короткое время, привыкнув к естественным изменениям во внешности, мы увидели себя прежними десятиклассницами.
Говорили все вместе; с разых концов стола неслось:
-Зой! Помнишь, ты придумала предложение, оно должно было быть простым нераспространённым-«заяц сидел под лестницей».
-Ха,ха,ха...конечно, нераспространённое, зайцы обычно там не сидят!
-Тонь, а ты умирающим голосом бубнила Гоголя «птицу-тройку» и вдруг как крикнешь:«Черт побери всё...»,-Самуил ещё усмехнулся:
-Вот как ей всё надоело...
-Люд, помнишь, ты рисовала жабу «пипу суринамскую» во всю доску?
-А помните- Варвара Владимировна на черчении  рассказывала о приключениях Тарзана? на каждом уроке... -Не, это на рисовании было.
-Ириш, ты стихи не сочиняешь? помнишь, ты не выучила стихотворение, а когда тебя вызвали, прочитала его по дороге к доске и сходу сымпровизировала, сохранив и размер, и рифму, -правда, смысла не было, но Самуил Моисеевич пришёл в восторг и поставил тебе пятёрку! Как же нам с ним повезло!
-И не только с ним!- Лара Тузова, порывистая как в юности, захлопала в ладоши, привлекая внимание:
-Слушайте, я на днях Виталия Михайловича встретила; он недавно вернулся из Монголии и всё поражался: «Мог ли я подумать, когда учил вас истории, что буду знаком с самим Молотовым! И мы будем беседовать!»
-А помните даты съездов от 1-ого до 19-ого? Молодец Витамин (прозвище историка)! Придумал как их запомнить!
-Хорошо, что географию сдавали в девятом классе и закончились эти ужасные фронтальные опросы. Зачем Морковка (прозвище Лидии Марковны) их придумала? Вот уж у кого на уроках стояла тишина: муха пролетит-слышно. 
-Да, уроки у неё были очень интересные, а из-за этих опросов мы их боялись больше, чем даже уроков математики.
-А правда, что Николай Иванович (наш математик) был офицером царской армии? Судя по возрасту и выправке- вполне возможно. И дисциплину на уроках он держал военную.
-Не сравнить, что творилось на химии у Юли! Помните, как мы по полу карандаши катали, а она не могла понять, что за звук...
Стали вспоминать наши проделки и дружное в них участие всего
класса, и общую влюблённость в молодого высокого, с юношеским румянцем на лице учителя логики. Мы его рисовали, а на перемене после урока обсуждалась тема, можно ли считать логика красавцем или всего лишь «интересным».
Зато стенограф не вдохновлял нас ни на какие дискуссии; на его уроках мы готовились к «серьёзным предметам»; немногие, к сожалению, осознали полезность скорописи.
-А кто помнит символы слов «Сталин и Ленин»?
Оказалось, все. С них начинался каждый урок.
-Помните нашего астронома? А Фаину Валентиновну («физичку»)?
-Вообще...,-опять все вместе заговорили и Кира Виноградова, председательствующая за столом, призвала: «Матери! Угомонитесь! Говорите по-очереди!»
Нет, не Кирины призывы заставили нас замолчать, а появление Нинели Яковлевны- нашей «англичанки». Из учителей только она пришла на нашу встречу, приехала после затянувшегося совещания в редакции, чем объяснила своё опоздание. Старше нас всего на 10 лет-элегантная, по-прежнему стройная-она мало изменилась, -ну, может, в волосах, всё так же затянутых в конский хвост, появилась седина; на правой руке, как и раньше, поблескивал знакомый браслет с брелками.
Мы удивлялись и радовались, когда она называла нас по именам- всех узнала, всех без исключения:
-Ну, девочки, вы тоже не очень-то изменились. Хороший у вас был класс. С вами интересно было заниматься.
Конечно, мы выпили за Нинель (только так мы звали её в школе), а потом и за всех наших учителей:
-Вообще нас здорово подготовили к институту, учились мы в общем хорошо и это потому, что учителя были замечательные и учиться было интересно. Мы получили неплохое образование.
-Да, да, нас так подготовили, что мы легко поступили в институты, поступление было почти стопроцентным.
-Девочки, -обратилась к нам Нинель:
-Я предлагаю тост за Марию Петровну. Именно ей вы обязаны своим образованием, это её заслуга в том, что в вашей школе  собрался коллектив прекрасных учителей и, главное, единомышленников!
Вспомнив о  «Марьяше» опять все загомонили:
-Всё-таки наша директриса была нелепой женщиной, сколько о ней анекдотов ходило.
-Скорее, вздорной; несуразной.
-А мне кажется-требовательной, и алгебру объясняла хорошо.
-Ну, можно быть и строгой и нелепой.
-Факт, что она была бестактна. Такие замечания отпускала насчёт твоей внешности! (оказалось, не только я испытывала на себе её пристальное внимание).
- А помните, Мария Петровна ввела обучение танцам-ей, наверное, хотелось превратить школу в гимназию.
-Это был 43 год-война в самом разгаре, а мы учились балетным позициям и «тянули мысок».
-А ещё было пение, рукоделие (шили кисеты бойцам), английский с третьего класса. А немецкого не было.
-Дальновидная была Марьяша. Знала, что «фашистский язык» учить не захотим.
-А помните завтраки в войну: кусочек сахара к чаю и бублик из тёмной муки? Вкусный. В других школах этого не было.
-А сколько талонов на обувь и портфели она «выбивала» в РОНО!
-Да, я получила талон на галоши. И я, я тоже.
-А потом она доставала билеты на Ёлки в Колонный зал Дома Союзов. У неё и в театрах знакомства были. Помните, кто на школьные спектакли приходил? Сам Николай Гриценко, а Лилия Гриценко помогала нам ставить «Бесприданницу».
Говорить по-очереди у нас не получалось.
Кире наконец-то удалось нас утихомирить, предоставив слово
Нинели Яковлевне:
-Девочки, хорошо, что вы не осознавали, что творится в стране за стенами вашей школы, которая была оазисом нормальных человеческих отношений. А я, окончившая Ин-яз в 1949 году по специальности переводчица, на себе испытала, что значит искать работу во время тотальной борьбы с «безродными космополитами»-меня, возможно как «космополитку», никто на работу не брал. Боялись. Спасла Мария Петровна, предложила преподавать английский в школе, не посмотрела на отсутствие педагогической квалификации.
-А как страшно мне было итти в класс! Но вы, девочки, хотели учиться, хотели знать язык, и мне стало с вами легко. Спасибо вам.
-Мария Петровна замечательный человек, -продолжала Нинель,- не только мне она предложила работу в школе; чтобы принять на работу логика и стенографа она ввела в обучение их предметы, не входящие в обязательную программу. И вашему классному руководителю она помогла. В начале пятидесятых годов шла очередная волна арестов,  искали врагов народа среди врачей, их окружения, а Самуил Моисеевич был родственником профессора Вовси- «главного врача-отравителя», и надо было обладать гражданским мужеством, чтобы защищать его в то время. Мария Петровна всегда поступала в традициях русской дореволюционной интеллигенции, ненавидящей несправедливость и проявления шовинизма; она как могла помогала всем, кто страдал от власти. И друзья у неё были замечательные, например, она дружила с журналисткой и писательницей Фридой Вигдоровой, написавшей статью о вашей школе.
-Помните «Огонёк», вышедший в свет за месяц до смерти Сталина?
(Мы с Иришей ещё в 64-ом году прочитали в «самиздате» стенографический отчёт о заседании суда над Иосифом Бродским, составленный Фридой Вигдоровой, но вслух об этом говорить было не принято; думаю, однако, Нинель недаром упомянула именно её имя).

С большим опозданием я поняла, почему Мария Петровна предложила корреспондентам «Огонька» именно меня сфотографировать как отличницу, хотя будущих медалисток у нас было ещё 25 человек в пяти десятых классах (тоже заслуга Марьяши-«выбить»такое количество медалей!) 
Она, вероятно, считала меня одной из несправедливо пострадавших и поэтому выбрала для съёмки в журнале «Огонёк», решив таким путём облегчить мне, дочери ссыльного «вредителя –врага народа», поступление в институт. О судьбе моего отца она в то время знала больше меня и знала, что в Университет и во многие институты мне ход закрыт.
Как-то я рассказала Тане, оставшейся моей подругой, о поразившей меня речи Нинели в защиту Марьяши, и узнала ещё одну историю о том, как Мария Петровна помогла Валечке Орловой-круглой сироте, учившейся в Танином классе.
Валя с детства была болезненной, нервной, жила у тётки. Училась она отлично, но вот на выпускных экзаменах в сочинении допустила несколько стилистических ошибок.  И тут начинается детективная история, в которую оказались вовлечены Мария Петровна, Таня и мой дядя Миша.
Мария Петровна попросила дядю подвезти её к РОНО поздним вечером. Каким-то образом она вытащила Валино сочинение и отдала его Тане переписать, а потом подложила обратно. Тане Мария Петровна объяснила:
-Без медали Орлова в институт не поступит. Нервы никуда не годятся. А ей надо. Так. Татьяна, ты должна помочь.
Таня хранила этот секрет около 30 лет и поделилась со мной, когда, к сожалению, Вали уже не стало.
От дяди ни я ни Ириша никогда об этом приключении не слышали.

А в тот вечер встречи после выступления Нинели Яковлевны нам осталось только сетовать на свою невнимательность и поверхностное суждение о нашей директрисе.
Ах, если бы мы вовремя поняли, каким благородным и  замечательным человеком была Мария Петровна, и могли бы ей лично сказать слова благодарности.  К сожалению, мы опоздали.