Три Ч

          Петухов относился к своей работе очень серьёзно. Вообще, он ко многим вещам в жизни относился серьёзно, из-за чего людям со стороны, не знающим его достаточно хорошо и близко, могло показаться, что он – сухарь, думающий лишь о том, как лучше выполнить то или иное очередное задание. Но это было не так. Петухов был немного в этом плане старомоден, он это всегда признавал, цитируя любимый девиз: «Делай что должно, и будь что будет». Но он старался относиться с должным вниманием к любому делу, за которое брался, независимо от того, касалось это дело только его или он помогал кому-то другому. Те, кто входил в круг его хороших знакомых и друзей, ценили эту черту и называли её «надёжностью» – качеством, которым не обременены большинство людей вокруг. «Взялся за гуж – не говори, что не дюж». Для Петухова было недопустимым что-то пообещать и не сделать, это было ниже его достоинства. Лучше сказать человеку «нет», чем наобещать с три короба и ничего в итоге не сделать – так честнее и правильнее.
          В фирме, где Петухов работал менеджером по продажам, собралась интересная, в основном молодёжная, компания (он был одним из старших по возрасту). У подрастающего поколения, родившегося на стыке старых советских и новых российских времён, были совершенно другие приоритеты в жизни. Они руководствовались своими принципами, для Петухова неприемлемыми и казавшимися ему, по крайней мере, странными. Например, чтобы не выглядеть лохом в глазах окружающих, у молодых принято отгораживаться своеобразной психологической защитой «Три Ч»: чувство собственного превосходства, чёрный юмор и чёрствость. Или, желание плыть по течению: пофигизм, отсутствие чётких планов на будущее и волнения за свою жизнь (преславутое русское «авось»). Или, непунктуальность и постоянные опоздания. Или то, что «продвинутость» заменяет в молодёжной среде «образованность» или, хотя бы, «эрудицию», не говоря уже о «начитанности» – это качество напрочь у них отсутствует. Последнее, Петухову как писателю, было особенно неприятно.
В фирме знали о том, что он писатель и поэт, но никогда не просили его почитать стихи или рассказы. Единственным применением его писательского таланта на работе было произнесение красивых литературных тостов во время застолий по случаю дней рождения сотрудников. Первый тост всегда был за директором, второй – за Петуховым. Иногда, когда выходили его книжки, кто-то просил экземплярчик.
          Не сказать, что Петухов от этого как-то страдал или сильно переживал. Нет. Он просто не понимал, как можно так жить. И понимал, что если так и дальше будет продолжаться, то Задорнову в скором времени можно будет свою коронную фразу «Ну и тупые!» говорить не только в адрес американцев.
          Сегодня, как раз, был день рождения одной из сотрудниц бухгалтерии, поэтому Петухов прокручивал в уме и честно пытался вспомнить, что же он желал ей в прошлом году, чтобы не повториться и не поставить в глупое положение и себя, и именинницу. Тосты для женщин и о женщинах Петухову удавались особенно хорошо. Глядя на лысоватого пятидесятилетнего менеджера никак нельзя было заподозрить его в любовных похождениях, изменах и в чём-то подобном. Так и было: Петухов любил свою жену все двадцать пять лет их совместной жизни и никогда не давал поводов для ревности. Но говорить о женщинах мог красиво и, по-старинному, галантно.
          Застолье было в самом разгаре, когда все в очередной раз шумной толпой вывалились на крыльцо офисного центра покурить. Молодёжь обсуждала планы дальнейшего развития пятничного вечера. Выбирали между караоке и ночным клубом. И как-то так само собой получилось, что Петухов оказался сначала на периферии этого круга обсуждения, а потом и вовсе был вытеснен обсуждавшими за его пределы. Все покурили и дружной компанией вернулись в офис. Петухов сначала решил немного постоять в одиночестве и отдохнуть от праздничного шума и гама, а потом поймал себя на мысли, что хочет проверить: через сколько минут коллеги хватятся, заметят его отсутствие за столом и позвонят на мобильник. Прошло десять минут. Наверху всё так же играла музыка, через открытые окна были слышны голоса, смех и, даже, аплодисменты. Петухов постоял на ступеньках ещё десять минут. Наконец, раздалась телефонная трель. Петухов вытащил мобильник и с сожалением, наверное впервые в жизни, увидел, что звонит жена.

- Да, любимая. Соскучилась? Скоро буду. Уже такси заказал. Целую. Нет, не расстроен. Просто была тяжёлая неделя…

          Он тут же позвонил в службу такси и через пять минут жёлтая «Окушка» залихватски затормозила возле офиса. Водителем был молодой парень, чуть за двадцать. Если бы не алкоголь и не обида на коллег, Петухов бы никогда не стал донимать таксиста расспросами: обычно он, наоборот, всегда давал понять, что в такси не расположен к разговорам, а хочет просто доехать домой в целости и сохранности. Но тут что-то щёлкнуло, перегорел какой-то предохранитель и Петухов забросал парня вопросами о том, почему молодёжь такая-сякая, почему никогда не прислушивается к советам старших, почему для них главное в жизни – деньги, а потом всё остальное… Водитель сначала пытался честно отвечать, но Петухов спьяну постоянно его перебивал, не давал договорить. Потом извинялся и опять начинал упрекать молодёжь в безволии и неправильном отношении к жизни. Наконец, таксист не выдержал и сказал:

– А вот ваше поколение чего добилось? Молча смотрели, как разваливают ваш великий и непобедимый Советский Союз? Тихо молчали, когда у вас украли все сбережения и отобрали все заводы, фабрики и полезные ископаемые? Это по-вашему правильное отношение к жизни?

          Парень не на шутку распалился. Петухов, не ожидавший такого отпора, понял, что переборщил и ещё раз извинился.
          «Окушка» резво заскочила во двор и женщина в навигаторе сухим электронным голосом сообщила, что маршрут завершён. Петухов, смущённый и виноватый, расплатился с водителем, положив сверх озвученной суммы «полтинник». Парень жест не оценил, смотрел зло и вызывающе. Петухов в третий раз извинился и выбрался из машины. Только когда захлопнул дверцу, он понял, что водитель высадил его посреди огромной лужи, оставшейся после утреннего ливня. Как назло, в кармане зазвонил телефон. Петухов стоял и не мог сообразить: то ли сначала выбраться из лужи и, потом, ответить, то ли наоборот. Пока он решал, «Окушка» развернулась возле последнего подъезда и с приличной скоростью неслась в его сторону. «Нет. Ты не сделаешь этого…» – подумал Петухов. «Сделаю!» – прочитал он в глазах парня за рулём. И в тот же миг почувствовал, что сотни грязных капель, как осиный рой, врезались в его тело. Лучше бы было больно, чем так обидно.
          Петухов увидел злую ухмылку в боковом зеркальце «Окушки» и, вдруг, неведомая сила подбросила его вверх, он одним прыжком выбрался из лужи и широченными шагами, со скоростью, которой позавидовал бы и Усейн Болт, помчался догонять такси. Глаза в боковом зеркале потускнели и в них промелькнул страх, который усиливался по мере того, как машина подъезжала к основной дороге, и водитель с ужасом понимал, что там пробка. Петухов, тоже, видел пробку и это придавало ему сил. «Окушка» остановилась, как вкопанная.  Водитель наглухо задраял стёкла и, съёжившись, сидел за рулём, прикрывая голову руками, как будто его сейчас будут бить. Петухов, увидев такую картину, рассмеялся и, развернувшись, пошёл обратно к своему дому: весь грязный, но гордо и ровно держа спину, словно сзади у него выросли настоящие крылья. Он шёл, слышал доносящиеся из открытых окон квартир шум, гам, музыку и аплодисменты, и понимал, что это всё предназначено ему.