Счет

        Пристроившись на сиденье в углу вагона метро, двое негромко разговаривали. Звуки их голосов сливались со стуком и скрипом колес, лица впитывали ртутный свет и несли на себе явный отпечаток потрепанности и какой-то безнадежности, когда интерес к  жизни диктуется  достаточно примитивными потребностями, типа, поесть-выпить. Было видно, что с утра они приняли на грудь. Их тела покачивались в такт летящего поезда, периодически то сталкивались, то откидываясь на спину, словно пытаясь опереться о дрожащую стенку словно больше было не на что.
        - Так что, говоришь, тюрьма – не мать?
        - Не мать, и даже не теща, – равнодушно прохрипел сидевший ближе к двери высокий и худой мужик с вытянутой как яйцо лысой головой и очень усталым выражением лица.
Втягивая голову в плечи и пряча серое лицо в скомканный шарф,  он походил на одинокую птицу. Поток сырого воздуха, то и дело врывавшийся в вагон, топорщил старенькую куртку, шевелил редкие земельного цвета волосы и заставлял его постоянно отворачиваться. Несколько раз он ударился головой о пластик вагонной стенки, Наконец, он приподнял воротник и наклонился вперед утомленный этой борьбой с подземным ветром.  Сидевший рядом мужик был гораздо ниже,  приземистей. Одетый в новенький пуховик, он выглядел презентабельней, даже солидней, но глаза его были также потухшими. Прислонившись к стенке, он разглядывал коричневый стертый пол вагона в бесчисленных влажных следах и время от времени искоса бросал взгляд на соседа.
- Сколько же ты лет оттянул? – через минуту проговорил он скорее, чтобы поддержать разговор, чем из любопытства,.
        - Пять лет, Мишаня, от свистка до свистка. Как паравоз, – нехотя просипел худой и прикрыл глаза.
- А я то думал… Вот время-то, Вован, пролетело а?..
  - Пролетело… – ответил бывший зэк задумчиво. – Еще быстрее бы прошло, если бы тогда пачка зелени была. Предлагали за нее скостить. Не было, вернее, не помогли. Вот и пришлось по полной программе...
Мишаня с сочувствием на угловатые поникшие плечи, на торчащие из-под расстегнутого ворота  почти мальчишеские ключицы товарища. По частым глубоким морщинам на лбу и по мятым пергаментным щекам было понятно, что тому было в тюрьме не сладко.
        - Не минеральные воды, – словно прочитав мысли своего приятеля, сказал Вован и, резко нагнувшись вперед, закашлялся.
Кашель был глухой и частый, с посвистом. Глядя на содрогающегося в такт вагона товарища, Мишаня участливо-громко спросил:
-  Часто, Вован, болел?
- Редко. Но простыл пару раз капитально. Кашель так душил, что думал – туберкулез начался. Там это запросто. Но слава Богу – обошлось.
Отвернувшись, он посмотрел на мелькающую в окне бетонную стену и прикрыл глаза.
- А некоторые пацаны заболели. Не повезло. Не выбрались.
- Что, не лечили?
- Лечили... Аспирин выпишут да анальгин, если что болит. Вот и лечение. А если серьезное что, так пока в госпиталь переведут можно и лыжи откинуть...
Не договорив, он поднял голову – поезд стал выезжать из тоннеля, замелькали розовые колоны и немногочисленные пассажиры. Когда двери с шипением открылись и вошло несколько человек, бывший зэк шевельнулся и повернул голову. Он не изучал и не оценивал входивших, а смотрел равнодушно, безразлично, будто он знал этих людей много лет и они давно не вызывали у него никакого интереса – для него они были лишь деталями окружающего мира. Через секунду он опустил голову и опять прикрыл глаза. Его собеседник посмотрел на висевшую напротив схему метро.
- Вован, нам на Сходненскую?
- Нет, на Планерную. Так быстрее доберемся.
- Подожди, ты разве не у матери живешь?
- Нет. Сестра на сносях, с мужем ссорится до мордобоя. Так что я к Петьке-грибу причалил. И до работы от него ближе.
Удивленно вскинув тонкие белесые брови, Мишаня недоверчиво поглядел на товарища.
- А когда ты успел устроиться?
- Сразу как приехал. Пошел к начальнику АТП.
- И вот так взял, без разговоров?
- Так я и до зоны там работал, чего меня не взять? – хмыкнул Вован. – Начальник меня вспомнил. Я ему сказал, что меня подставили и повесили на меня одного ту ситуювину. Он даже на справку не поглядел, подмахнул заяву без слов.
- А я слыхал, что пацанам оттуда здесь трудно устроится.
- Здесь – как и там, – пожал плечами худой. – Кому повезет, того и лежка. Хотя, конечно, если не по чину, то задвинут. Не пожалеют.
Вагон сильно качнуло и приятели, чтобы удержаться, схватились за поручни. Ветер опять пробежался по вагону и затих в дальнем конце. Вован провел ладонью по волосам, опустил руку на торчащее сквозь черные треники острое колено и оперся на него. Он начал разглядывать ладонь. Она была в мелких грязных трещинках, с тыльной стороны ее покрывали темно-зеленые узелки, а изнутри рассекал синий от холода шрам. Худой поднес ее к своему лицу, повертел ей и сказал:
- Да, двигали, по рукам давали ни за что. Так, для острастки. Но мне повезло – был земляк из Солнцево, заступился. А так мог и без руки остаться.
Мишаня с уважением поглядел на шрам.
- Драка?
- Спрашиваешь. Еще и здесь.
Вован ткнул полусогнутым пальцем себе в правый бок и провернул его.
- Вот так по ребру скользнул нож, еще чуть-чуть и в печень бы вошел как в масло. И все. Со святыми упокой можно было бы петь.
- А что, там церковь была? – наклонившись, тихо спросил Мишаня. – Ты ходил?
- Иногда. Церкви нет, но раз в месяц батюшка приезжает. Разговаривает, записки собирает. Бывало, что и отпевает, если покойник православный. Хороший, без претензий.
Он замолчал, полез во внутренний карман куртки и достал маленькую ламинированную иконку. Быстро и ломано перекрестившись, он на секунду задержал на ней свой взгляд и тут же поднес ее к губам:
- Вот дал образок угодничка, сказал, чтоб ему молился. И правда, помогал он мне не раз.
Мишаня бросил взгляд на иконку, но никакого интереса к ней не выказал, только кивнул головой то ли соглашаясь со словами приятеля, то ли просто принимая их к сведению. Так же быстро бывший зэк засунул ее в карман и, откинувшись на спинку сиденья, и прикрыл синие до черноты веки. Глаза под ними не двигались, застыли, замерли, голова же вздрагивала и равномерно качалась в такт колесам.
        Когда поезд перед очередной станцией начал сбавлять скорость, он приподнялся, и не глядя на товарища, как бы невзначай обронил:
- Ты Мордатого давно видел?
Рыжеволосая голова Мишини как-то судорожно и коротко дрогнула и застыла словно от удара. Немного помолчав, он покосился на Вована, прищурившего выцветшие  глаза, и как бы нехотя проговорил:
- Да нет. Дело какое-то к нему?
- Было. А так хотел бы поговорить.
- А конкретно? – уже настороженно спросил Мишаня и торопливо, словно разговор был не к месту, огляделся.
- Конкретно? – переспросил Вова и добавил: – да уж куда конкретней. Это ведь он тогда обещал помочь с зеленью. Разборка та была по его просьбе. Задолжал получается. Может, что скажет?
Его рука опустилась в правый немного оттопыренный карман куртки и сжалась там в кулак. Рыжий внимательно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на приятеля и как бы издалека медленно проговорил:
- В гору он пошел, Вова. Фирма по недвижимости, заправки.
- Фирма-а-ч, значит, – протянул бывший зэк и хмыкнул. – Значит, меня подставил, сдал, дескать он не причем, а сам  в бизнесмены подался? Это случайно не из-за...
Не договорив, он понимающе хлопнул Мишаню по колену. Тот, никак не реагируя,  отвернулся, всем своим видом показывая, что ему не хочется дальше на эту тему говорить.
- Не знаю. Но там крутые пацаны. Лучше…
Не спеша, Вован достал из кармана большой складной нож, инкрустированный медью, со множеством приспособлений, и сплюнул сквозь зубы с деланно-равнодушным видом.и
- Понятно, что лучше...
Открыв пилку для ногтей он начал ей чистить желтый ноготь на большом пальце, то придвигая его, то отстраняя, словно любуясь им.
- Лучше, Вован, оставить это дело, забыть, – негромко, словно про себя сказал Мишаня и слегка покачал головой. – Ничего ты не с него получишь. А его ребята тебя могут еще и дальше Мордовии отправить. Им не впервой.
Бывший зэк ничего не ответил, внимательно разглядывая пальцы и продолжая водить по ним пилкой. Закончив подпиливать один ноготь, он открыл тонкое перочинное лезвие и начал было подрезать другой на указательном пальце, но остановился и ухмыльнулся:
- А что Мордатый в Мордовии как-то неплохо звучит. Как ты, Мишань, думаешь?
- Не достанешь ты его, Вов. Свидетелей нет. Кто за тебя подпишется? А у него такая крыша, что думаю, не протекает. А если сам что попытаешься, тебя тихо и без проблем уберут. Не надо…
Продолжая возиться с ногтем и слушая приятеля, худой только покачивался всем телом в такт движения вагона и молчал. Когда поезд стал притормаживать, он сложил нож и как бы взвесил его в ладони:
- От всего не убережешься. Свидетелей, конечно, нет, а голова и руки у меня еще есть.  Счет то платежом красен. Так ведь?
- Так, Вова, – уклончиво сказал Мишаня. – Но о твоем возвращении он наверняка уже знает и к встрече на всякий случай приготовился.
Худой поглядел на нож и, сунув его обратно в карман, обронил:
- Ладно. Проехали. Хотя, конечно, руки чешутся… Я ведь там многому научился, и пацаны знакомые есть. Могут пособить.
Его собеседник вновь вжался лопатками в подрагивающую стенку и обвел глазами полупустой вагон словно пытался отвлечься или кого-то выглядывал. Вид у него был явно расстроенный. Через минуту, досадливо крякнув, он поднес ладонь к губам словно хотел вставить сигарету. Дрогнувшие пальцы на секунду застыли в воздухе. Он коснулся ими своих обветренных губ, провел по ним и, явно выдавливая из себе слова, хрипло прошептал:
- Ты, конечно, Вова, право имеешь. Даже сможешь... Не сомневаюсь. Но что случится потом?
- Да, по тебе видно, что времени утекло немало, – с явным неудовольствием проговорил бывший зэк. – Ведь раньше ты бы подписался за меня, не глядя. А Мишаня? Может, я ошибаюсь?
Тоскливо, как собака, которую шикнули, Мишаня отвернулся и поглядел на темное окно напротив. По его чуть дрогнувшим губам, поникшим плечам, можно было подумать, что он хотел прыгнуть в него, чтобы исчезнуть в мелькнувшем боковом тоннеле, раствориться в его тьме.
- Да нет, Вовик, ты пойми... – с трудом выдавил из себя пару слов Мишаня. – Стоит ли, ведь столько лет...
Как-то исподолбья, жалостливо и просительно поглядел он на бывшего зэка и опустил голову.
        Остаток пути в несколько станций они не проронили больше ни слова. Подержав с минуту нож, Вован спрятал его в карман и, кутаясь в курточку, вжался в металлический поручень. Его товарищ, опершись руками о колени, все еще смотрел на уже просохший пол и запутанный, нелепый узор от грязных подошв на нем. Полупустой вагон то останавливался, то дергался и убегал в тоннель. 
Когда поезд стал приближаться к конечной Мишаня покосился на приятеля и предложил:
- Вовик, может зайдем сейчас, прикупим пузырек? С Петькой угостимся, да и согреемся еще, а то чего-то я подмерз в этом метро. А?
Зябко поеживаясь, бывший зэк скрипнул молнией курточки и никак не отреагировал на предложение. Вытянув ноги, он осторожно коснулся затылком пластиковой поверхности стены
Через минут, зашипев, вагон дернулся и остановился. Качнувшись, Вован поднялся и, пригнув голову, вышел на платформу. Он даже и оглянулся на приятеля, нехотя последовавшего за ним.
Подождав Мишаню возле лестницы, Вован неожиданно выбросил длинную руку, приобнял его за плечи, притянул его к себе, насколько это было возможно с таким крепким мужиком.
- Ладно, Мишань, не переживай, все в руке Бога. Все по счетам своим заплатим,– слегка подталкивая его в сторону выхода заметил он, при этом уголки его губы дернулись и опустились. –  Так ведь? Ну тогда пошли, оттянемся чуток.
Не глядя на приятеля, Мишаня пробормотал “да-да, конечно” и, засунув голову в воротник пуховика, нехотя двинулся за ним.