Часть 1. Глава 1. Возвращение

    
       В аэропорту гомонила и толкалась, создавая нервную суету, разноязычная толпа улетающих, провожающих, встречающих…  А хмурые таможенники и полицейские с оценивающими взглядами, властными жестами, недовольными голосами усиливали общую нервозность, как-бы специально подчеркивая разницу между благодушно-спокойным шведским Мальме и культурной столицей России.

       Наконец, заполучив лениво ползущий по транспортёру багаж, Эмма вырвалась на площадь, на волю, как ей казалось… Но не тут-то было: она сразу попала в окружение возбуждённых мужчин, настойчиво предлагавших прокатить с ветерком… Из жаждущих её водил Эмма выбрала молоденького улыбчивого парня.  Тот, обрадовавшись прилетевшему из-за бугра счастью, ловко подхватил чемоданы и, подпрыгивая как шаловливый жеребёнок, заскакал к серебристому «Вольво» российской сборки.
 
      Лишь удобнее усевшись на заднем сидении, она поинтересовалась стоимостью проезда. Водитель, продолжая скалиться, назвал сумму. Эмма удивлённо подняла брови, переспросила. Парень повторил завышенную раз в десять цену. Несколько секунд она колебалась, любуясь простовато-лукавой физиономией водителя, потом, рассмеявшись, согласилась.  Стоит ли мелочиться, ведь скоро она станет очень богатой...
 
      Как только вопрос оплаты был улажен, водитель, спрятав рекламную улыбку в челюстной бардачок, что сразу придало лицу недовольную, но естественную гримасу, рванул с места. Больше он не произнёс ни слова, если не считать матерного шепотка, время от времени протискивающегося сквозь сомкнутые зубы в адрес других участников движения. Впрочем, его неразговорчивость устраивала Эмму, она с голодным любопытством принялась разглядывать город. Подобное состояние она испытала в детстве, когда оказалась перед огромной витриной «Метрополя», за которой важные тёти и дяди лакомились немыслимыми по красоте и форме пирожными…

       Поначалу автомобиль мчался мимо сверкающих стеклом и металлом, облепленных яркими заплатами рекламных надписей, высотных зданий. Современные районы не соответствовали её воспоминаниям, точнее, не пробуждали воспоминаний… Но вот показался центр города, и сердце Эммы, ёкнув, сжалось, словно при встрече с постаревшей подругой…

      Гранитные парапеты крепостными стенами опоясывали берега, меж которых, мерно вздыхая, несла свои серебряно-ртутные воды непроницаемая Нева. Выгнутые стальными скобами, украшенные чугунной вязью мосты, вцепились в острова, удерживая их на месте, не давая оторваться и уплыть в Финский залив… Тонкие шпили католических и протестантских церквей, будто мачты пришвартованных кораблей, покачивались за классическими фасадами, охраняемые шеренгами стройных белоногих колонн… Царственные всадники: Пётр и Николай, подняв на дыбы бронзовых коней, с нескрываемой гордостью взирали на столицу империи… И им было чем гордиться: просторы площадей поражали своей грандиозностью, архитектурные ансамбли выверенностью и продуманностью планов, улицы и проспекты – прямотой, разнообразием зданий. А панорамный вид стрелки Васильевского острова был настолько величественно красив, что хотелось взять ножницы и вырезать его из этого утра, как картинку из журнала, вставить в рамку, и хвастаться перед знакомыми: «Смотрите, где я была! Представляете, я видела это собственными глазами!»
 
        Проехав Дворцовый мост, они оставили справа почётный караул ростральных колонн, белую биржу, зелёную кунсткамеру с чёрным металлическим глобусом на башне, терракотовый университет, жёлтый, осевший в землю Меньшиковский дворец. Свернули с набережной на Кадетскую линию, затем на Большой проспект.
      
       Здесь, к неудовольствию бомбилы, их догнал белый «форд». Эмма невольно взглянула на водителя: настоящий русский богатырь! Правда не совсем князь… Скорее воевода… Надёжный защитник отечества, заступник малых, сирых и девиц… Рассмотреть получше не удалось. Бомбила прибавил газу, машина рванула вперёд, перестроившись в крайний ряд, свернула направо. С двух сторон замелькали улицы-линии, так и не ставшие каналами «северной Венеции». Ещё один крутой поворот на 16-ую, заставленную машинами… Не доезжая до Смоленского моста, остановились.

  Дважды пересчитав полученные деньги, водитель выставил на дорогу, будто спешил избавиться от чего-то опасного, Эммины чемоданы. Не попрощавшись, уехал. Подхватив поклажу, она проходным двором прошла на Донскую улицу, и оказалась перед...

      Да, это был он, её старый дом в стиле зрелой эклектики! Вероятно, его недавно отремонтировали; краска, стекала по наличникам, по плоским пилястрам, по дощатому русту и застыла кривыми подтёками, напоминавшими цветом буро-кровавое мясо с колхозного рынка. Пластмассовые окна смотрелись обглоданными костями гигантского скелета, монтажная пена гноилась из щелей. А распахнутая настежь железная дверь, не вызывала желания войти, наоборот, зловещим шипением беззубого рта предупреждала из темноты: «Не ходи сюда!»
      "Боже, какое убожество!" – расстроилась Эмма, разглядывая дом глазами иностранки.
      Обогнув угол, она вошла под арку. Резкий запах мочи ударил в нос. Как и много лет назад на стене темнело вонючее не высыхающее пятно. С непривычки спёрло дыхание, заслезились глаза. Стараясь не дышать, она прибавила шаг, проскочила во двор. Он был почти тот же: прямоугольный, с обшарпанными до кирпича, размалёванными надписями стенами, тянувшимися вверх к бледному небу… Под ногами растрескавшийся асфальт. Посредине двора вытоптанная клумба, бетонная ваза с засохшими листьями... Всё то же… Лишь исчезли скамейки вокруг газона, уступив место стаду стреноженных автомобилей. Она ещё в дороге отметила обилие машин, что, собственно, и являлось основным отличием современности от времён развитого социализма…

 Но постепенно Эмма разглядела и другие новшества: уже не подметала двор метлой из берёзовых веток добрая тётя Маша, около дворницкой сидели на корточках, сплёвывая себе под ноги, трое азиатов в оранжевых куртках. Рядом зеленели пластиковые помойные бачки, и желтели мётлы - колоритные цвета, картина достойная кисти Верещагина времён туркестанского похода…

    Когда Эмма протискивалась на чёрную лестницу, её бесцеремонно оттолкнул мужичок с банкой пива. Отпихнув чемоданы, он, пошатываясь, прошёл к квартире номер один и застыл, запрокинув голову. Допив пиво, отбросил банку в угол, достал ключи и принялся ковыряться в замке, бубня под нос.
     —Велосипед суке нужен!  Чё ты с ним делать будешь? Толстожопая!
    Эмма вдруг узнала в мужичке Петеньку Уварова - сына той самой тёти Маши. Ему было лет тринадцать, когда она уезжала. Помнится, он ещё помогал вещи в такси грузить… Прошло десять, нет, девять лет. Значит, сейчас ему где-то 22 - 23 года… А выглядит…

     Наконец Петьке удалось отомкнуть дверь, и он ввалился в квартиру. Оттуда донёсся визгливый женский крик: «Явился, кобель проклятый! Небось опять у своей б… под окнами сидел? Деньги где? Пропил, сволочь?! Да чтоб ты сдох, козёл вонючий!»
    —Вот я и дома! - вырвалось у Эммы, и заграничная пелена спала с глаз истосковавшейся по Родине эмигрантки.
 



Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/11/17/24