Переход

Пограничный переход показался немного странным. Знакомым и, вместе с тем, не слишком. Горы, ущелья. Глубокое голубое небо. Бесконечный снег и веселая зелень травы сменяли друг друга. Деревянные домики типа шале с громадными витринами «второго» света – для отдыха или ночлега путешествующих, которых то ли непогода застала здесь, на высоте, то ли какие-то чиновничьи уточнения остановили на неопределенное время. С площадки над глубокой пропастью, внизу которой едва слышно течет река, открывается чудный вид на недалекие замки и каменные постройки. В облике замков угадываются и Нойшвайнштайн, и Воронцовский дворец, и барселонская Саграда, Руан, колокольня Ивана Великого, Нотр Дам… Все смешанно и, одновременно, узнаваемо.

Наша разношерстная группа вышла из серого запыленного автобуса, двинулась в сторону приземистого корпуса, где проходит проверка документов. Вроде бы – обычные стойки с таможенниками и пограничниками, у которых вместо глаз рентгеновские аппараты. И даже легкая сухость во рту возникает от волнения – вдруг визу признают недействительной и отправят обратно? Но несколько очередей заставили не просто задуматься. Озадачили. В цепочках вместе с людьми стояли медведи, волки, олени, разномастные мелкие грызуны. Все – в сторону стоек прохода. Некоторых пропускали на свободную площадку, где разноцветные автобусы увозили обретенных пассажиров по разным направлениям. Некоторым же люди в форменной одежде предлагали пройти в номера и подождать.

Когда наша группа прошла досмотр, я вдруг понял, что совершенно один стою на площадке. Все попутчики весело расположились в автобусе синего цвета. Они с хохотом махали мне руками. В воздухе мелькали их светлые ладошки. Показалось, что это не просто ладошки, а – крылышки. И штук пятьдесят птиц машут мне весело на прощанье. Осознание того, что мы увидимся не скоро, породило душевное смятение: «А как же я? А что же я? А почему не с ними?» – мелькнуло в голове. Водитель улыбнулся, выжал сцепление и… я ощутил легкое прикосновение. Плеча коснулась девушка в форменной одежке, но не той, что у таможенников и погранцов. Она походила скорее на бортпроводницу.
– Пойдем со мной, покажу, где тебе следует остановиться, – пропела она.
Я безропотно двинулся в сторону одного из домиков. Кстати, двухэтажные, они оказались весьма просторными изнутри. Девушка указала дверь комнаты, в которой полагалось отдыхать и ждать. На мое: «Долго ли?» – ответила просто и почти бесстрастно:
– Сколько необходимо. Если захочешь есть, в холле накормят. Об оплате не беспокойся, здесь все за счет заведения.

Неожиданно надвинулась ночь – густая, тягучая, беспросветная, словно разлитый по небу гудрон. Ни звезд, ни луны, ни облаков... Я впал в нее неожиданно – без сновидений. Чувствовал только, что время течет во сне по каким-то непривычным законам. Когда же открыл глаза, оказалось, что минула не одна, а целых две глухие ночи. Солнце ярко скакало по стеклам, по вершинам гор, отражалось в цветных крышах шале, в окнах автобусов. Радостное ощущение нового дня и возможности ничегонеделания! Так редко случалось со мной ощущение состояния бревна, которое лежит себе на солнышке и… просто – лежит.

На террасе в кафе обнаружилась вчерашняя девушка-гид. Мы познакомились, но я так и не расслышал или не понял ее имени. Разговаривали чудно – на уровне подсознания, слов можно было не произносить. Причем, вчера, то есть – позавчера, я на это даже не обратил внимания. Здесь все разговаривали без слов. Глазами, улыбками, жестами. Мы выпили по чашке кофе. Потом природное любопытство заставило спросить:
– Когда же вернется моя группа?               
В ответ я встретил улыбку:
– Сюда – никогда. У них другая дорога. А тебе нужно провести какое-то время именно здесь, на переходе. Сколько? Не спрашивай. Никто не скажет, ведь распоряжения присылают оттуда, – она устремила взгляд вверх.

Я сделал вид, что понял. Хотя – не понял ничего.

День пролетел галопом. Удалось лишь сходить на смотровую площадку, да послушать далекую реку. Она выводила мелодии, словно Моцарт ей дирижировал. Или – Бетховен. В какое-то мгновение казалось, что снизу звучит вообще нечто из фламенко или босановы.

Закат оказался не багров. И не золотист. Его просто не было! Как водится в горах – просто выключили лампочку, и… наступил вечер. Лишь в домиках горели огни – желтоватый свет струился по снегу, по траве, листьям. В каждом домишке кто-то двигался, что-то происходило. Но мне показалось, если пойду – попытаюсь познакомиться с обитателями, то не смогу найти своей избушки, отведенного мне места ночлега.

Снова, но уже в пустом холле, пили кофе с той же девушкой, имени которой не запомнил, а переспрашивать не решился. Надеялся – кто-нибудь ее позовет или она станет рассказывать о себе, и я все узнаю. Тем более – она начинала мне нравиться. Дымка искусственного света, легкий туман из ниоткуда… «Нет, флиртовать здесь нет смысла», – пронеслась мысль. Ее перебил старинный приятель. Он появился откуда-то со второго этажа. Обрадованно завопил, привычные, в подобных случаях фразы:
– Привет, старик! Как давно мы не виделись!? Тысячу лет, наверное! Как ты здесь? Надолго ли и давно ли?
Я пролепетал растерянно:
– Привет. Две ночи. Как ты здесь?
– А у меня есть новость. Мы живем с тобой теперь в одном номере. Вдвоем. Освободишься, приходи. – Он подмигнул в сторону «проводницы» (я так решил ее называть про себя), резко развернулся и исчез в сумраке лестничного прохода.

От неожиданности встречи мысли начали прыгать, скакать и метаться. Как? Почему он здесь? Мы, действительно, не виделись лет… сорок с хвостиком. Кто-то говорил, что Гордеича, так мы его звали в юности, нет  в живых, а он – вот – весьма розовощек и упитан. Да еще и… в одном номере живем. Только новая неожиданность уже наступила. Причем, совершенно незаметно… мы начали целоваться с проводницей. Поцелуи дошли до жажды обладания.
– Пойдем к тебе, – прошептал я в горячие губы.
– Я не одна, ко мне сложно… – Правда, ответ уже не значил ничего. «Поезд» тронулся, пары начали раздуваться, «крыша» вот-вот улетит, а душа воспарит трепетной бабочкой.

Все же мы вошли в ее комнатку. В ней показалось все серым: простыни, стены, потолок, картины… Как здесь уместились несколько десятков кроватей, на которых то ли спали, то ли дремали такие же проводницы, не знаю. Соседка моей дамы взглянула на нас, полусонно, обыденно чмокнула губами:
– Вы только не сильно шумите, ладно? – и отвернулась.

Мы были уже без одежды. Фраза напрягла. Остановила локомотив. Заставила сесть, начать судорожно натягивать одежду. Дрожь колотила, но я собрался с силами, выскочил за дверь:
– Лучше к Гордеичу. Если мы вдвоем с ним, можно его попросить занять твое место здесь, а мы там, в номере, останемся вдвоем… – для кого вывалил эту фразу, для нее или себя?

Лестница обдала темнотой. В холле сидели несколько человек, которых я раньше не видел. Они играли в преферанс. Молча, неторопливо послюнивали пальцы, тащили свои карты.
– Я – пас. – Прошептал один.
– Удваиваю, – обронил другой.
Как-то реагировал третий, что-то говорил четвертый. Они тягуче подняли на меня взгляды – растрепанного и растерянного. Словно сомнамбулы, переглянулись и, упредив мой вопрос, тот, который пасовал пробубнил:
– Если тебе Гордеича, он – там, наверху, в номере, – кивнул в сторону лестничного пролета.

Я рванул по лестнице. Лечу и чувствую – что-то меняется. Но что? Кто скажет? Кто? Пространство? Время? Я сам? Шарю наощупь в темноте: двери-двери-двери-лестницы-двери… снова лестницы и двери. «А снаружи в домике всего-то два этажа», – мелькает по ходу. В душе растет ужас, что вот сейчас заблужусь, не найду выхода, не отыщу хоть какого-то света. Заглядываю в незапертые двери. Где-то спят люди, где-то какие-то звери, видимо – из ежедневных очередей. И даже не удивляюсь, что звери спят на кроватях под покрывалами и простынями. И самое удивительное – нет цвета! Все точно такое серое, как в комнате проводницы: пространство, люди, звери, стены, двери. Чернеют только какие-то углы и проходы, но я к ним не подхожу – страх сковывает. Наконец, натыкаюсь на лестницу, ведущую вниз. Спускаюсь. Становится светлее. Тот же холл. Те же преферансисты. Розовый свет в окне прорисовывает силуэты гор. Утро вот-вот грянет ярким звоном.  Становится легче дышать. Силуэты игроков начинают расплываться, превращаться в нечто бестелесное, исчезают. Испаряются – так в мультиках всегда исчезают привидения.

Мимо проходит моя проводница. Она одета в строгий черный плащ с пелериной на пуговицах, тугим, квадратным узлом затянут пояс, на ногах черные сапоги – начищены до рези в глазах. Наш старшина в армии говаривал: «Как у кота шерсть!» О проявлении нежности или какого-то тепла даже речи не может быть.

Вчера исчезло вместе с игроками.

Она молча берет меня за руку, ведет в сторону домиков, где оформляются визы. С легкой усмешкой подталкивает в обратную сторону. Погранец в легкой бороде с серьгой в левом ухе пристально смотрит в меня и… возвращает паспорт. Там нет штампа о пересечении границы. Значит, я должен вернуться обратно.
– Туда, – она улыбается, указывает взглядом в сторону, где исчезали разноцветные автобусы, – тебе еще рано.            

Недоуменно топаю к выходу из КПП. Распахивается дверь в яркий свет. Овальное, такими обычно снабжают многие виды транспорта, зеркало заставляет приостановиться, вглядеться в себя. Внутри, в каком-то отсеке сознания мелькает: «А ведь там, где я был, зеркал не было… Ни одного»… И часов тоже не было.