Красное платье

       Она больше не могла смотреть на своё красное платье. Она Ему так нравилась, когда была в нём. Но сейчас Его нет. Совсем нет! Зачем теперь ей это платье! И как жить дальше без Него?
       Она прятала платье в шкаф подальше от глаз, но снова и снова доставала его. Оно магнитом притягивало к себе: слишком много счастливого и дорогого  для неё было связано с ним.  Воспоминания позволяли ей отвлечься, помогали притушить мучительную боль, которая лишала сна и воли к жизни. Но каждый раз после такого свидания с Ним она ещё резче ощущала своё одиночество, безысходность горя и обречённость, невозможность своего существования без Него. Она редко плакала. А если это случалось, то слёзы были скупыми. Казалось, она в одно мгновение высохла, как капли дождя в костре, что всё внутри её скукожилось, сморщилось, как в ягодах, засушенных для хранения. Обычно, онемев от душевной боли, она устремляла на платье застывший взгляд, вновь и вновь пробуждая у матери беспокойство за неё.
       Какими счастливыми они были! Она помнит всё до мелочей. И их первую встречу. И радость свиданий. И его нежность, теплоту после замужества.
Вот и гитара на стене тоже напоминает об их чудесных минутах вдвоём. Надо убрать! Но какой смысл, если даже воздух наполнен им, а его не спрячешь, не уберёшь.

       … Стране, в страшной войне победившей немецко-фашистских захватчиков, для восстановления разрушенного войной хозяйства был очень необходим лес. На лесозаготовку отправляли уже не женщин, как в годы войны, а юношей, подросших за мирное время, но ещё не возмужавших.
       В начале зимы Маша проводила на эти работы и своего Павлика. Сердце уже тогда отчего-то сжималось от боли. Не такой, как от разлуки, а другой, необъяснимой. Она деловито собирала его в дорогу, улыбалась, а сердце - болело.
       Жили лесозаготовители в деревянных теплушках, которые отапливались буржуйками. В них было тесно и душно: пахло потом, едой и сопревшими носками и портянками, но молодым людям, пережившим войну, это было не в тягость, тем более всего на несколько месяцев.
       Лес валили топорами, по двое становясь к дереву. В паре с Павлом был ещё не женатый паренёк. Оба на лесозаготовке впервые. Не имея сноровки, с нормой иногда не справлялись, поэтому спешили и забывали об осторожности.
       Наступил обычный январский день, короткий и холодный. На работу вышли со всеми вместе - когда едва-едва начало светлеть. К полудню уже сильно устали, но скоро обед и они отдохнут. Пожалуй, успеют срубить ещё одно дерево.
       - Какое будем? – спросил паренёк, обращаясь к Павлу как к старшему. – Давай это.
       Оно было не толстое, но ровное. «Доски хорошие напилятся», - по-хозяйски оценил его Павел, разгорячённый и без фуфайки.
       У него вдруг сильно защемило в груди, но разбираться в чувствах было некогда.
       - Давай.
       Стараясь подавить неприятное ощущение, Павел с особой силой вгрызал топор в неподатливое тело дерева, подрубая его со своей стороны. Ноющая тяжесть в груди не проходила.
       - Сам дорублю. Отдохни, - сказал напарнику.
       Вот он выпрямился, вытирая пот с лица тыльной стороной рукавицы. Устал. А странное чувство не прошло.
       Взглянув по направлению падения дерева и, хотя там никого не было, крикнув: «Берегись!», как того требовала безопасность для других, он толкнул его. Остерегая себя, надо бы отступить, но усталость оставила на месте.
       Дерево чуть накренилось, заскрипело и, набирая ускорение при падении, дёрнулось, почувствовав препятствие чужих веток, а затем стремительно упало на землю, в ту же секунду острый комель подскочил на пеньке и ударил в живот Павла, пробив его.
       Умирая, он повторял одно слово: «Маришка, Мариша...»

       … Маша, стоя у края могилы, едва сдержалась, чтобы не шагнуть в неё вслед за мужем. От отчаянного шага её удержал маленький сынишка, которого рядом на руках держала мать. Впрочем, в тот момент она плохо воспринимала всё вокруг, но какая-то нить соединяла её с сыном, и ощущение этого она ясно осознавала в ту минуту.
       Их родовое кладбище, расположенное на возвышенности, поросшей лесом, было недалеко от выселок, где они жили. Маша каждый день уходила на могилу мужа и подолгу не возвращалась оттуда. Мать видела, как дочь таяла на глазах, но понимала, что помочь ей может только время. «Лишь бы умом не тронулась», - больше всего переживала она.
       Прошло три месяца. Дочь по-прежнему не улыбалась, не оттаивала. И тут в дом вошла племянница матери, с которой Маша до замужества была очень близка. Радость была на её лице.
       - Тёть Галя, у меня свадьба через четыре дня, в субботу. За Прошу Климова замуж выхожу. Приходите с дядь Сашей, и Маша тоже.
       - Спасибо за приглашение, милая. Сами не сможем. Корова вот-вот должна отелиться, поздно покрылась в этом году. Думали уж - яловой останется. А Маша придёт. Мы с хозяином потом проведаем.
       Мать знала, что дочь откажется идти к родственникам на веселье, но и понимала, что что-то надо делать, чтобы встряхнуть её, как-то надо вывести из оцепенения постигшего горя.
       - Мариюшка, доченька, Павла уже не вернёшь, - увещевала она.- Ты молодая. Надо среди людей быть. Жизнь наладится, поверь мне.
       - Мама, мне никто, кроме Павлуши, не нужен. Как ты этого не понимаешь. Мне жить не хочется, а ты на чужую свадьбу отправляешь.
       - Но обижать Катю тоже нельзя. С детства дружили. На твоей свадьбе она тоже была.
       За день до свадьбы дочь замкнулась. Мать видела, как она совершенно погрузилась в себя, но в печальных глазах появилась искорка. «Уж не оживает ли? – обрадовалась она. – Наверно, мысли о веселье у Кати меняют её».
       Собираясь на свадьбу, Маша надела то самое красное платье, в котором выходила замуж за Павла и которое он любил на ней. Вскоре она вернулась.
       - Ты чего рано? – удивилась мать. – Или свадьба не понравилась?
       - Да нет, свадьба хорошая. Сыночка хочу взять с собой, - объяснила она родителям своё возвращение. – Пусть там побудет, с ребятами поиграет.
       - Но он спит. Не трожь его. Недавно заснул, - воспрепятствовал отец.
       А мать с тревогой смотрела на дочь. Хоть и улыбалась Маша, но взгляд отрешённый и голос неживой. Не развеселило её чужое веселье. Ещё хуже выглядит. «Скоро ли уж перестанет тосковать? Бедная, - вновь сокрушённо подумала она. – Ведь зачахнет. До могилы себя доведёт дочушка».
       Маша осторожно подошла к кроватке сына. Наклонилась. Белокурая головка. Розовые щёчки. Как она тешила его, пока был живой Павлушенька! Жалко тревожить. Значит, не судьба ему с ней…
       - И в самом деле, сыночек сладко спит. Ну, я тогда одна пойду. Сначала к Павлуше, а потом снова на свадьбу.
       Мать, следя за ней взглядом, видела, как она вырвала из тетради листок и взяла карандаш.
       - Зачем тебе это?
       - Песня понравилась. Запишу.
       Марию встревоженные отец и мать нашли на могиле мужа. Она лежала, раскинув руки, словно обнимала её. Рядом пустой флакончик. Чья-то недобрая рука дала ей злое зелье и оборвала молодую жизнь, причинив и им не проходящую боль. В записке, прижатой веткой, прочитали:
       «Я больше не могу жить без Павлика. Похороните меня рядом с ним в красном платье. Сын пусть будет с вами или у тёти Оли. Простите меня».

       С той поры, как ножки сыночка смогли самостоятельно дойти до кладбища, он всё детство провёл на могилах своих родителей, играя и мечтая о своём. Устав, засыпал между ними, словно убаюканный родными людьми.
       Осиротевший слишком рано, сын часто тосковал по матери и отцу. Особенно, когда, подрастая и взрослея, натыкался на равнодушие близких родственников к его интересам и жизненным проблемам. И небеса подарили ему печальную, но столь необходимую для него встречу с ними.
       Родовое кладбище мешало начавшейся большой стройке. И с помощью двух родственников сын сам раскопал могилы родителей, чтобы упокоить их прах в другом месте.
       К его удивлению, несмотря на прошедшие многие годы, их останки хорошо сохранились. И красное платье матери тоже не истлело полностью. Русая коса была целой. Он взял её в руки. Глядя на то, что осталось от родителей, сын мог представить, какими они были, неразлучной парой отойдя в другой мир.         
       А когда снова навестил родные края, в один из ярких прозрачных от обилия света дней ясно увидел мать, такой, какой знал по фотографиям и увидел в могиле. В красном платье, молодая, воздушная, просвеченная солнцем, улыбаясь ему, она шла по созревающему полю пшеницы. А когда прошла мимо - растаяла.
       Видение, очень реальное, чёткое, исчезло, но в душе сына навсегда осталось радостное изумление от этой необычной и неожиданной встречи. И после неё он всю последующую жизнь жил с явственным ощущением, что мать где-то рядом, близко: она хранит его.          

31.01.2015