На перекрестке параллелей. Часть 2 продолжение

12.
   После завтрака Леонид намеревался прогуляться на палубе с Настей и в последний раз попытаться уговорить ее остаться с ним. Однако Карельских направилась в свою каюту собирать вещи, чем разрушила все его планы. Ему ничего другого не оставалось, как проводить ее и ждать.
   "Черт, - взъерошив короткие волосы, злился он на себя, - стою здесь, словно мальчишка, и ничего не могу поделать..." Затем он взглянул на дорогие ручные часы фирмы "Ситизен", подарок сына ко дню рождения, и не на шутку занервничал, посчитав, что "Королева Виктория" менее чем через три часа должна причалить в рижском порту.
    Настя наспех уложила одежду и туалетные принадлежности в дорожную сумку, на дне которой лежал портативный компьютер, так ни разу и не использованный ею во время круиза. "Теперь, - вздохнула она, - и вовсе не будет времени дописать книгу". Окинув быстрым взглядом свою каюту и убедившись, что ничего не забыла, она заперла дверь и направилась на нижнюю палубу. Сердцебиение с каждой минутой учащалось в ожидании завидеть в легкой дымке, окутавшей поверхность морской глади, родной берег. Настя вцепилась тонкими пальцами в железный поручень и заворожено вглядывалась вдаль.
   - Вот ты, оказывается, где, - вывел ее из раздумий Леонид. - А я тебя повсюду ищу.
   Настина интуиция подсказывала, что ей предстоит еще один, быть может, самый трудный разговор с Благовещенским.
   - Настя, - после паузы продолжил он, - выслушай меня в последний раз, только, прошу, не перебивай, хорошо?
   Она медленно подняла на него глаза и ей стоило большого труда сохранить внешнее спокойствие от увиденного - лицо Леонида было искаженно от мучительной душевной боли, превратившееся за какие-то часы из ухоженного и загорелого в осунувшееся и почерневшее.
   - Леня, пожалуйста, не мучь себя, - тихо попросила она.
   - Не могу поверить, что ты сойдешь с трапа и... исчезнешь навсегда. У меня от этой мысли такое чувство появляется, что все мне приснилось.
   - Это не так, - возразила Настя и напомнила собеседнику:  - У тебя останется мой портрет.
   - Да, верно... Ну, почему ты не хочешь дать мне свой адрес или хотя бы телефон? - допытывался Леонид. - Я клянусь, что не буду звонить тебе, пока ты сама того не пожелаешь, но мне страшно вот так потерять тебя.
   - Нет, - твердо покачала головой Настя, откинув рукой назад прядь растрепавшихся кудрей, - это ни к чему.
   - Тогда возьми хотя бы это, - и с этими словами он достал из нагрудного кармана летней куртки листок бумаги.
   - Что это? - спросила она, дрожащими пальцами разворачивая его.
   Размашистым, торопливым почерком на нем был начеркан адрес Леонида и номера его домашнего и сотового телефонов.
   - Леня, я же просила, - устало сказала Карельских, - это лишнее.
   - Нет, - горячо возразил он. - Ты должна знать, что я буду ждать твоего звонка, ждать тебя столько, сколько нужно. Пожалуйста, обещай, что не выбросишь и не потеряешь его.
   Настя молча положила листок в карман брюк.
   - Обещаешь? - переспросил он.
   - Хорошо, - ее ответ был едва услышан из-за крика чаек и протяжного гудка идущего навстречу судна.
   Настя посмотрела в сторону берега, где уже отчетливо можно было рассмотреть шпили Домского собора и церкви Святого Петра. Вдруг Леонид крепко схватил ее за плечи и, резко развернув лицом к себе, прошептал:
   - Скажи, что мне еще сделать для тебя, чтобы ты осталась?
   Ей стало больно от вцепившихся в ее плечи сильных пальцев, но она не проронила ни звука, стараясь не встретиться с ним взглядом. Чего было больше в ее решении:  любовь к мужу или желание ничего не менять в обустроенной жизни? А может оба эти обстоятельства вместе?       
   - Ну что ты молчишь? - слегка тряхнув ее, чтобы вывести ее из раздумий, как ему казалось, с нетерпеньем спросил Благовещенский.
  - Леня, - наконец вымолвила Настя, - пойми, жизнь продолжается. И мы ничего уже не можем изменить.
   Леонид хотел было возразить, но Настя приложила холодную ладонь к его губам.
  - Я очень прошу: не обвиняй меня ни в слабости, ни в нерешительности, - продолжила она. - Поверь, никто, кроме меня самой, не заставит принять решения, когда это касается моих чувств. Я на самом деле очень люблю Андрея и не хочу его терять. Суть не в том, ты или он может сделать меня более счастливой, а в том, кого выбрала я. Не буду лукавить, две недели я пыталась разобраться в своих чувствах. Быть может, есть люди, которые способны вернуть первую любовь. У меня не получилось... Наверно, это единственное, в чем я виновата перед тобой. Прости, если сможешь...
   - Господи, Настенька, о каком "прощении" ты говоришь?! - воскликнул Леонид, целуя ее ладонь. - Я так благодарен тебе, судьбе...
   - Леня, мне пора, - осторожно освобождаясь из его объятий, напомнила Карельских, и в ту же минуту "Королева Виктория" бросила якорь в рижском порту.         
   - Я провожу тебя, - глядя на нее печальными от потухшей надежды глазами, промолвил он и направился за ней вслед к ее каюте.
   Они молча дошли до трапа, и Настя первая подала пограничнику свой новый российский паспорт с латвийской визой. Сам факт получения разрешения на въезд в страну, в которой она родилась и выросла, ею расценивался как некий абсурд. Но после распада Советского Союза Латвия выбрала путь на скорейшее отмежевание от России, который Андрей окрестил "синдромом малых народов" и добавил, что "их судьба ждать решения собственной судьбы", и таким, как Настя, приходилось признавать новые реалии.
    Вышколенный на западный манер молодой страж границы высокомерно оглядел прибывшую пассажирку, прежде чем вернуть ей паспорт, и начал перелистывать загранпаспорт Леонида,  которой пестрел от штемпелей и виз. Не найдя нужной ему визы, он вытянул костлявую руку вперед, словно шлагбаум, и произнес всего одну фразу сначала на латышском, а после с сильным акцентом на английском:
   - Вы не имеете права покидать корабль, так как у вас нет латвийской визы.
   Леонид был явно обескуражен таким заявлением. Ему и в голову не пришло заранее позаботиться о получении въездной визы в родной город.
   - Позвольте мне хотя бы помочь даме и донести ее чемодан до такси, - с достоинством ответил он пограничнику.
   - Нет, это невозможно, - резко отрезал тот и потребовал отойти от трапа.
   - Ничего страшного, я сама справлюсь, - Карельских поспешила успокоить Леонида и приняла из его рук свой чемодан. - Ну, давай прощаться что ли...
Будь счастлив, Леня и, пожалуйста, постарайся понять...
   - Я буду ждать тебя! - вдогонку крикнул он ей, но Настя, ни разу не оглянувшись, быстро сошла с трапа.
   "Я буду ждать тебя!" звенело в ее ушах всю дорогу, пока она ехала от порта к себе домой на улицу Горького, вернее, как ее поправил пожилой таксист, на улицу Вальдемара. Процесс переименования рижских улиц произошел еще до Настиного отъезда в Северную Дакоту и был настолько стремителен, что она так и не привыкла, к примеру, называть улицу Суворова улицей Чака, Ленина - Бривибас, что в переводе означает "свобода".  Из окна видавшего виды "Фольксвагена" перед ее взором мелькали незнакомые рекламные щиты и новые вывески на старых зданиях. Прошло всего четыре года, как Настя уехала из Риги, но город неузнаваемо изменился. Давно исчезли последние надписи на русском языке, зато появилось множество новых на английском и немецком. Рассуждать или возмущаться по этому поводу у Насти не было ни сил, ни желания - она, в отличие от Катерины Васильевны, смирилась с подобным развитием событий...
   Из раздумий ее вывел таксист, объявивший, что они приехали. Настя расплатилась с ним долларами, и он услужливо предложил поднять ее вещи до квартиры. С трепетом отперев дверь, Карельских вошла пахнувшую пылью и сыростью квартиру. Она медленно, озираясь по сторонам, словно боясь кого-то увидеть, прошла в дальнюю комнату, которая была ее комнатой, и присела на краешек кровати.
   "Ну вот, Настя, ты и дома", - с грустью выдохнула она.
   Сотни раз с тех пор, как Карельских решила ехать в Ригу, представляла себе этот миг, какую радость будет испытывать, прикасаясь к родным стенам, дотрагиваясь до любимых с детства вещей и вдыхая знакомые запахи. На самом же деле ничего подобного не произошло. Она чувствовала себя изнуренной и опустошенной. Дом, с которым была связана вся ее жизнь, встретил ее также холодно и неприветливо, как латыш-пограничник. Однако никакого за этим разочарования не последовало. Для Насти вдруг все стало предельно ясно: у нее больше нет дома в Риге, ее дом теперь далеко от родных мест, по ту сторону океана,  там, где Андрей и мама. Она резко встала, тряхнула головой, отгоняя грустные мысли, и направилась в коридор к телефону. На том конце трубку сняли только после шестого звонка.
   - Илья Семенович, здравствуйте! - радостно заговорила Настя со свекром, не забыв про себя отметить одну странность - к телефону подошел отец Андрея, а это означало, что его жены нет дома. Как правило, трубку всегда снимала Полина Глебовна, таким образом контролирующая, кто звонит Илье Семеновичу.
   - Настюша? - кашлянув, воскликнул Карельских-старший. - Ты откуда звонишь?
   - Из дому.
   - Как, разве ты уже приехала?! А мы тебя только завтра ждали, собирались ехать в порт... - сокрушался он.
   - Все правильно, - успокоила его невестка. - Завтра я буду у вас. А сегодня я хочу сходить на могилу папы...
   - Настя, - опять кашлянув, перебил ее Илья Семенович, - не ходи сегодня. Отдохни с дороги, а завтра или в другой день мы сходим туда вместе.
   - Нет, я не устала, - возразила она и добавила: - И потом, я обещала маме...
   - Послушай меня, не ходи одна, - настаивал Карельских-старший.
   - Почему?! - подобных слов Настя никак не рассчитывала услышать.
   - Ну, я прошу тебя, не надо тебе туда ходить, - молил свекор.
   У Насти, вконец озадаченной, молниеносно возникла дюжина разных мыслей, одна ужаснее другой. Она даже пожалела, что позвонила ему до поездки на кладбище. Теперь, не зная, что и ответить вконец расстроенному Илье Семеновичу, она все-таки решила не давать ложных обещаний:
   - Нет, Илья Семенович, я все же поеду к нему, - и повесила трубку.
   ...В Риге было несколько кладбищ. Отец Насти, Борис Матвеевич Жаворонков, был похоронен на так называемом среди горожан "русском кладбище", расположенном на другом конце столицы. Настя переоделась в черный вельветовый костюм и первым делом отправилась к цветочному киоску покупать гвоздики. Затем она поймала такси и попросила отвести ее на кладбище. Сердцебиение с каждой минутой усиливалось и, проходя через ворота, Карельских пожалела, что в сумке нет никаких лекарств на случай, если вдруг ей станет плохо.    
   Нужную могилу она нашла быстро, но то, что ей предстояло увидеть, никак не ожидала - гранитная плита была опрокинута, а выгравированный на ней Орден Славы залит черной краской в форме фашистской свастики. У Насти подкосились ноги, и она рухнула на край могилы, сильно ушибив колени и выронив гвоздики. Быть может, благодаря сильной боли в колени она не потеряла сознание, но двинутся с места не было сил. Так и пролежала, обнимая сырую землю, и, горько рыдая, все причитала: "Папочка, милый, прости..." Она просила прощение за то, что уехала в Америку, оставив его одного лежать в земле, за которую он проливал кровь, за то, что перетянула к себе мать, постоянно ухаживающую за его могилой.
   Разумеется, перед отъездом Катерина Васильевна не могла не позаботиться о дальнейшей судьбе могилы мужа и, хорошо заплатив одной знакомой, попросила присматривать за ней. Но что могла сделать пожилая женщина против неофашистов, поднимающих голову по всей Латвии? Изредка Карельских узнавали из русских новостей то о марше по улицам Риги тех, кто служил на стороне гитлеровской Германии, то о судебном процессе над ветеранами, которые и после Победы воевали с бандитами, прятавшими в латвийских лесах от законного возмездия.      
   Сколько Настя пролежала, она не помнила. На кладбище по-прежнему было тихо и безлюдно. Вдруг ее осенила мысль, вселившая силы: "Слава Богу, что папа не дожил до этого дня..." Она даже воспрянула духом, что ее отцу, освобождавшему Латвию от немецких фашистов, было не суждено увидеть подобное. Взяв себя в руки, она собрала гвоздики и аккуратно положила их на могилу. Затем она перешла к соседнему крошечному холмику и задумчиво простояла еще некоторое время, пока старый смотритель кладбища не окликнул ее и ворчливо не предупредил, что закрывает ворота.
    Домой она плелась, не глядя ни на кого. Перед глазами стояла увиденная картина вандализма, совершенная благодаря попустительству властей. Ей предстоял телефонный разговор с матерью и всю дорогу ее занимал единственный вопрос: как не выдать себя, чтобы Катерина Васильевна ни о чем не догадалась. А завтра она займется установкой нового памятника. И тут ее внутренний голос напомнил ей, что не мешало бы позаботится об ужине, чтобы восстановить силы перед завтрашними делами. Как раз рядом оказался небольшой супермаркет, и Настя медленно побрела к нему. Внутри было не более десятка покупателей, большую часть которых составляла состоятельные, судя по дорогой и модной одежде, молодые люди. Охранник, который хорошо знал в лицо постоянных клиентов, колючим взглядом рассматривал новую посетительницу. Карельских выбрала любимый с детства ржаной хлеб с тмином, а также взяла полкилограмма сыра, баночку кофе, несколько йогуртов, молока и немного фруктов. Готовить что-либо ей не хотелось, и она решила обойтись легким ужином. Сумма, названная ей кассиром, в переводе на доллары была немалой даже для богатых американцев. "Однако…" - усмехнувшись про себя, Настя расплатилась и положила покупки в целлофановый пакет с названием супермаркета.
   Дома первым делом она вскипятила старый чайник и пока пила кофе с бутербродами, обдумывала предстоящий разговор с родными. Наконец, несколько успокоенная, она набрала канадский номер. Трубку снял муж, чему Настя очень обрадовалась:
   - Андрюша, милый, - прошептала она, - здравствуй.
   - Настя?! Как ты там? - пробасил трубку Карельских.
   - Я в Риге, - сказать "дома" у Насти почему-то не поворачивался язык. - У меня все в порядке. Как твои дела? Как мама? Где она?
   Вместо ответов на обрушившиеся на него вопросы, он передал трубку едва сдерживающую себя от нетерпенья теще.
   - Настенька, доченька, слава Богу, ты дома! - и, не в силах больше сдержаться, Катерина Васильевна зарыдала в трубку.
   - Мама, ты плачешь? - закричала Настя. - Что случилось?!
   - Ничего, все хорошо... уже хорошо, - ответила мать, по-прежнему продолжая всхлипывать, как ребенок. - Я так волновалась за твой круиз. Но теперь все уже позади, не так ли?
   - Да, мамочка, все кончено... - и осеклась, испугавшись, что та начнет у нее допытываться, что именно "кончено".
   Однако взволнованная Катерина Васильевна не обратила на ее слова внимания - она была счастлива слышать голос дочери из дому, о чем неустанно повторяла ей в трубку. Ей очень хотелось расспросить обо всем подробнее, но не посмела. И все же последним ее вопросом был вопрос о муже:
   - Доченька, скажи, ты уже сходила на кладбище?
   - Да, мама, - У Насти все оборвалось внутри.
   - Там все в порядке? - допытывалась Катерина Васильевна.
   - Да, мама, - солгала она. - Я отнесла гвоздики, как ты просила.
   - Спасибо, Настенька, - и в трубке опять послышались всхлипы.
   На прощание Настя попросила ее не плакать и пообещала, что постарается управиться со всеми делами, как можно скорее, и тогда сразу же уедет из Риги. Ей на самом деле очень хотелось покинуть этот город, так странно всего за несколько лет превратившийся из родного в совершенно чужого.      
   


13.
    Допивая утренний кофе из любимой чашки с выгравированной панорамой рижской набережной, Настя задумчиво глядела в окно и обдумывала планы на предстоящий день. Во дворе промелькнула знакомая женская фигура, вот только седины у нее значительно прибавилось да походка стала более тяжелой. "Милая тетя Валя..." - вздыхая, прошептала она и пообещала себе, что завтра же зайдет к матери Лизы, единственной своей подруги детства, о судьбе которой ей, после отъезда в Америку, ничего не известно.
   Карельских убрала остатки еды в холодильник и пошла в свою комнату. Пакет с подарками для свекра и его жены был приготовлен с вечера. Положив сверху упаковку лекарств и записку от Зиминых, она захлопнула входную дверь и первым делом пешком отправилась по знакомой улице в бюро ритуальных услуг, где заказала новый памятник для отца. Договорившись о сроках изготовления, Настя заранее уплатила часть его стоимости и с чувством выполненного долга, зашагала в сторону Дворца спорта.
   "Я буду ждать тебя!" - прощальные слова Благовещенского снова застучали в ее мозгу, когда она проходила мимо сооружения, с которым было связано столько воспоминаний. Трудно поверить, что еще вчера, в это самое время, Леонид делал последнюю попытку уговорить ее остаться с ним. Прошли лишь сутки, но сколько горьких чувств, разочарований и переживаний ей пришлось испытать за эти двадцать с небольшим часов! Рисовавшаяся радость от пребывания в родном городе сменилась окончательным крушением иллюзий. Единственное, о чем она не жалела, это в своей непоколебимости, как бы тяжело ей не было смотреть на страдания Леонида.   
   Увлеченная своими мыслями Настя не заметила, как подошла к дому Зиминых, оказавшегося в двух шагах от ледового Дворца. Войдя полутемный, пахнувший плесенью подъезд, она медленно поднялась на второй этаж, где отыскала нужную квартиру, и дважды нажала на кнопку звонка. За дверью не были слышны никакие шорохи или звуки. Настя решила, что в доме никого нет, и собирался уже уходить, как вдруг тихим, почти испуганным голосом, спросили:
   - Кто там?
   - Елена Петровна? - обрадовалась Карельских, что застала ее дома. - Откройте, пожалуйста.
   - Кто вы? - за дверью явно не торопились выполнить ее просьбу.
   - Я от Марины и Виктора, - помня о причинах пребывания Зиминых в Гамбурге, тихо, чтобы никто из посторонних не услышал, пояснила она.
   - Здесь такие не проживают, - последовал после паузы ответ.
   - Елена Петровна, - теряя терпенье, взмолилась Настя, - не бойтесь, откройте, пожалуйста. Меня попросили передать Вам лекарство, так что я Вас не задержу. 
   - Вы одна? - подозрительно спросила хозяйка квартиры.
   - Да.
   Наконец зазвенела дверная цепочка, дважды щелкнули замки, и только после этого дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы хрупкой Насте можно было в нее проникнуть боком.
   - Здравствуйте, Елена Петровна. Я - Настя, - представилась она, неловко переступая с ноги на ногу от подозрительного взгляда худощавой блондинки в домашнем халате, и протянула ей сверток с лекарствами и запиской от Марины.
   Та взяла пакет чуть дрожащей рукой, при этом не сводила глаз с незваной гостьи. Но уже через минуту, узнав знакомый почерк невестки, резко изменилась в лице - глубокие морщины на переносице и в уголках тонких губ разгладились, глаза заблестели, а на бледных щеках появился нежный румянец.
   - Господи, что же я Вас тут держу? - словно очнувшись, забеспокоилась она. - Настенька, милая, проходите в комнату. И простите меня за такой невежливый прием.
   Она провела гостью в светлую, скромно обставленную комнату и усадила за круглый стол, стоящий посередине гостиной.
   - Я Вас сейчас чаем угощу. Или лучше кофе? - засуетилась Елена Петровна.
   - Нет-нет, не беспокойтесь, - заверила ее Настя. - Я должна идти.
   - Как идти?! - испугалась хозяйка. - Ну, пожалуйста, посидите со мной. Расскажите, где и когда Вы виделись с моим сыном и невесткой?
   И Насте пришлось рассказать, как она познакомилась с Зимиными, помня о просьбе Виктора: ни слова про их "ночлежку". Елена Петровна то и дело переспрашивала то про работу Виктора, то про любимую внучечку, то про их дальнейшие планы. Настя, чтобы не вводить в заблуждение пожилую женщину, честно призналась, что виделась с семьей ее сына всего один раз и что не может ответить на все ее вопросы.
   - Да-да, понимаю, - сокрушенно закивала мать Виктора головой, и ее глаза наполнились слезами. - А я вот тут сижу и только и делаю, что жду то их весточки, то  телефонного звоночка...      
   - Ну, не надо расстраиваться, Елена Петровна. Я уверена, что Вы скоро увидитесь, - заверила ее Настя и робко погладила ее похолодевшую ладонь.
   - Как же мне, милая Настенька, не расстраиваться, - с горькой ухмылкой возразила та. - Вот уже три года, как одна сижу и жду...
   И тут ее словно прорвало. Она поведала Карельских сначала о том, что той и так уже было известно из уст Виктора: о его удачном бизнесе и о бандитах, требующих свою "долю", потом о том, какие страхи ей самой пришлось пережить, когда неизвестные люди звонили ей с угрозами по телефону и приходили домой с требованием вернуть им не существующие долги сына.
   - Вот потому-то я тебя с таким подозрением и встретила вначале, - закончила она свой рассказ, незаметно для себя перейдя с ней на "ты". - Подумала, что тебя тоже послали они. Так что ты уж прости меня, старую напуганную женщину.
   - Я все понимаю, - как можно мягче сказала Настя, еще раз коснувшись ее руки.
   - Спасибо тебе за все, - тяжело вздохнув, вымолвила она и встала из-за стола. - А сейчас я тебя обедом угощу.
   - Нет-нет, не беспокойтесь, - запротестовала ее гостья, посмотрев на старинные настенные часы, которые показывали почти полдень. - Я должна идти. Правда, Елена Петровна. Меня ждут свекор со свекровью. Я ведь еще у них не была. По дороге к ним решила сначала зайти к Вам, выполнить просьбу Виктора и Марины.
   - Жаль... Но не смею уговаривать. Представляю, как они жаждут тебя видеть, - провожая ее до лестницы, с пониманием ответила Елена Петровна и попросила: - Настенька, будет время и желание - приходи ко мне. Я всегда тебе рада.
   - Спасибо, Елена Петровна, но я в Риге не пробуду долго, так что, не обессудьте... - и заторопилась на соседнюю улицу.
    Дом на улице Таллинас, в котором проживал Илья Семенович со своей второй женой Полиной Глебовной, был типичной старинной кирпичной постройкой в пять этажей квадратной формы с высокими потолками, узкими окнами и небольшим  внутренним двориком, называющимся колодцем. После независимости Латвии их дом, подобно сотням других, построенных еще до войны, вернули потомкам прежних хозяев. Как писал Илья Семенович, у их дома вместо жилищно-коммунального комитета всеми бытовыми вопросами теперь занимается назначенный хозяином, проживающим за границей, управляющий, что впрочем, к счастью, ровным счетом никак не отразилось на жильцах. Поначалу Карельских-старший все опасался, что его, как офицера Советской Армии в отставке, могут выселить. Подобные случаи, к сожалению, были не так уж и редки, но с ним этого не произошло, возможно, благодаря обстоятельству, что квартира была оформлена на Полину Глебовну...
    Двадцать лет назад Илью Семеновича перевели с Дальнего Востока, где родился Андрей, служить в Латвию. Незадолго до переезда в дом Карельских пришла беда: мама Андрея, Ираида Анатольевна, трагически погибла в командировке. Илья Семенович женился, будучи еще курсантом военного училища на молодой студентке, с которой познакомился теплым летним вечером на городской танцплощадке. Она работала инженером лесного хозяйства и часто ездила с инспекциями по тайге. Тем февральским вечером, когда они возвращались назад, неожиданно поднялась пурга, и их вертолет лопастями зацепился за линии высоковольтных проводов. Тела были настолько обуглены, что родственники погибших практически никого не смогли опознать. Ираиде Анатольевне было только сорок, когда ее не стало. Андрей в тот год поступил в Хабаровский университет и долго отказывался поверить в случившееся. До сих пор потеря матери так и осталась в его сердце не зарубцевавшейся раной…
     Илья Семенович, как умел, стал обустраиваться в новой квартире в центре старой Риги. Андрей, чтобы как-то поддержать убитого горем отца, с первого курса перевелся в Латвийский университет, но вскоре пожалел о своем шаге. В их дом все чаще стала наведываться подруга их соседки по коммунальной квартире. Полина Глебовна, одинокая женщина средних лет, обладала веселым характером, и Карельских, сами того не замечая, позволили той занять место хозяйки  дома. Поженившись, Илья Семенович обменял свои две комнаты в коммунальной квартире и ее однокомнатную на нынешнюю небольшую, но отдельную, двухкомнатную квартиру...
    От предстоящей встречи у Насти появилось двоякое чувство: ей очень хотелось пообщаться с отцом Андрея, но присутствие его жены сводило все ее желания на нет. Полина Глебовна явно недолюбливала невестку, правда, Карельских не понимала, за что. Впрочем, она любила только себя и своих племянниц, коих у нее оказалось в разных республиках бывшего СССР с полдюжины, то и дело гостивших  в их тесной рижской квартирке. Первое время Настя в душе сильно страдала от колкостей свекрови, не упускающей высказать их по самому пустяковому поводу. Но однажды, возвращаясь вместе с мужем от его отца, не выдержала и расплакалась прямо на улице. Андрей спокойно выслушал ее жалобы и дал, как показалось Насте, весьма мудрый совет: не обращать на Полину Глебовну никакого внимания. С тех пор она стала не избегать, нет, а игнорировать свекровь, и такая политика вскоре принесла свои плоды - замечания Полины Глебовны, оставленные без внимания и ответной реакции, просто повисали в воздухе...   
   Не успев нажать на кнопку звонка, дверь широко распахнулась, и на ее пороге возникли улыбающиеся хозяева. От такой неожиданности Настя даже вздрогнула.
   - Ну, наконец-то! - громко воскликнула Полина Глебовна, и ее слова гулким эхом повторились на лестничной клетке. - А то мы уже извелись, выглядывая в окна...
   - Здравствуйте, - чувствуя вину за опоздание, поздоровалась она и по очереди поцеловалась со свекром и свекровью.
   В квартире почти ничего не изменилось со дня ее последнего прихода сюда накануне отъезда в Северную Дакоту. Только на окнах появились новые занавески, да палас выглядел более выцветшим.
   - Проходи, невестушка, - пригласил ее в дом Илья Семенович. Отец и сын Карельских были очень похожи: оба двухметровые брюнеты с глубоко посаженными серыми глазами, только Карельских-старший был гораздо полнее да одна привычка отличала их - Илья Семенович был заядлым курильщиком. И никакие уговоры и даже лечение иглоукалыванием не помогли ему избавиться от пагубной привычки.
   - Ну-ка дай я на тебя полюбуюсь, - с откровенным интересом Полина Глебовна разглядывала не столько невестку, сколько ее бежевый костюм из легкой ткани, от чего Насте стало несколько не по себе.
   - Поля, ну что за манеры у женщин? - недовольно пробасил ее муж. - Потом успеешь. Пойдемте лучше к столу.
   - А вам, мужчинам, лишь бы поесть, - с ехидством парировала та.
   Настя еще из коридора заметила в комнате ломившийся от посуды и бокалов стол. "Похоже, Полина Глебовна проявила все свои кулинарные способности", - подумала она, но тут же поняла, насколько ошиблась. Закусочные тарелки, коих на столе было не менее дюжины, было полупусты. Несколько толстых кружочков дешевой колбасы почему-то лежали на двух тарелках, то же было проделано и сыром. Тарелочка с кусочками сала и дольками чеснока - излюбленное блюдо Полины Глебовны - разместилось в самом центре стола. Вокруг нее в отдельных пиалах (подарок Андрея и Насти, привезенные ими из Узбекистана, куда они ездили на экскурсию в свой медовый месяц) лежали разрезанные пополам соленые огурцы, помидоры и квашеная капуста. В салатнице угадывалась некая смесь под названием "винегрет", а в глубокой посудине дымилась недожаренная картошка. Настя не раз удивлялась феноменальному "таланту" свекрови накрыть стол так, чтобы глаз радовался убранству и при этом, что называется, даже не заморить червячка.
   - Милости прошу, - артистичным жестом пригласила к столу Полина Глебовна и взяла паузу в ожидании, когда муж и невестка начнут хвалить ее "фирменные блюда".
   - Смотри, Настенька, как Полина Глебовна постаралась, - с наигранным энтузиазмом констатировал Илья Семенович. - Садись, а то и вправду, все остынет.
   Настя, ругая себя за недогадливость купить чего-нибудь вкусненького в супермаркете, присела на край стула рядом со свекром - Полина Глебовна расположилась напротив них. Илья Семенович первым делом наполнил бокалы ликером и, вставая, высокопарно произнес:
   - Что ж, я хочу выпить за нашу Настеньку, за ее приезд!.. За встречу!
   Настя чуть смущенно чокнулась с ними и лишь пригубила сладкий напиток. Илья Семенович залпом осушил бокал, а его жена поставила свой обратно на стол, даже не пригубив, и с укором скосилась на мужа.
   - Ну, рассказывай, как вы там устроились, - скорее потребовала, чем попросила Полина Глебовна, наливая себе в высокий хрустальный бокал компот из сухофруктов.
   - У нас все нормально, - заверила их Настя. - Андрей очень доволен новой работой. Разумеется, канадский Диплом ему очень помог в росте карьеры...
   И она увлеклась рассказом о мужа, полагая, что им в первую очередь будет интересно узнать об успехах Андрея. Илья Семенович не мог нарадоваться, что его единственный сын пользуется уважением и авторитетом в далекой стране, что того не постигла участь других иммигрантов, о судьбах которых ему приходилось слышать от знакомых или видеть в телевизионных репортажах.
   - А ты чем занимаешься? - пытливо снова спросила Полина Глебовна.
   - Я? - вопрос застал Настю врасплох. Рассказывать о своих планах в созданной фирме ей не хотелось по нескольким причинам. Во-первых, она еще не отошла от вчерашнего посещения могилы отца, во-вторых, ее мысли были заняты предстоящими хлопотами по продаже маминой квартиры, а, в-третьих, она не была уверена, что ее собеседница, всю жизнь простоявшая за буфетной стойкой, правильно поймет ее. - Я пока дома...
   - Так вы живете на одну зарплату Андрея?! - всплеснула та руками и укоризненно покачала головой.
   - Что делать... - замыкаясь в себе, ответила невестка.
   - Как это "что"? Искать, не гнушаться никаким предложением, - начала поучать та, округлив маленькие глазки-буравчики. - Я понимаю, что после работы в университете это, может, не очень приятно, но нельзя же молодой женщине годами сидеть дома.
   Настю так и подмывало выложить всю правду, лишь бы та отстала со своими нравоучениями, но, взяв себя в руки, она попыталась спокойно объяснить, что в Америке можно безбедно жить и на зарплату одного из супругов, и что так живут многие семьи.
   - Вы, кажется, снимаете большой дом, - продолжала допытываться свекровь. - Наверно, дорого стоит.
   - На жизнь нам хватает, - уклонилась от прямого ответа Настя и встала из-за стола.
   - Ты куда? - спросил молчавший до этого Илья Семенович.
   - Простите, я совсем забыла про подарки, - вернувшись с пакетом, извинилась  Карельских и, достав из него женскую блузку, передала ее Полине Глебовне. - Это Вам.
   Остальное содержимое пакета она отдала свекру. Полина Глебовна, одетая в спортивный костюм, который носила дома круглый год, тут же убежала в соседнюю комнату переодеваться, а Илья Семенович с трудом вытащил свернутую меховую куртку, оказавшуюся удивительно легкой и зимние кожаные ботинки сорок шестого размера. Подарки Карельских выбирали для отца Андрея вместе, зная, что в Риге он покупал одежду только в "Богатыре", в единственном магазине для мужчин его комплекции.
  Увидев подарки мужа, Полина Глебовна изменилась в лице и завистливо воскликнула:
  - Вот это да! Ну-ка, одевай немедленно, я хочу посмотреть на тебя...
  - Полина Глебовна, - извиняющимся тоном начала Настя, понимая, что блузка выглядела явно скромно по сравнению с подарками для свекра, но вспомнила, как та жеманно проворковала ей в трубку на вопрос, что ей привести. - Вы ведь ничего не просили, так не обессудьте уж за мой выбор...
   - Да, ладно, - она неудачно постаралась изобразить безразличие и в итоге поджала тонкие губы. - Дареному коню в зубы не смотрят, правда?
   Тем временем Илья Семенович, надев куртку поверх выходного костюма, довольный разглядывал себя в зеркале в прихожей и неустанно повторял слова благодарности Насте.
   - Но это еще не все, - объявила невестка и достала и сумочки толстый конверт. - Мы с Андреем приглашаем вас погостить у нас в Виннипеге. В этом конверте все необходимые бланки.
   Полина Глебовна ойкнула от неожиданности:
   - И что же нам с этим делать?
   - Как что? Заполните анкеты, пошлете в канадское Посольство и дождетесь их визы, - пояснила Настя. - Да, но сначала надо будет получить загранпаспорта.
   - Ну, это долгая история, - протяжно заключила та. - На это уйдут годы...
   - Вовсе нет. Каких-нибудь пара месяцев - и мы рассчитываем увидеть вас у себя, - быстро возразила Карельских.
   Илья Семенович, беспокойно ерзавший в течение нескольких минут, положил конверт на стоящий в углу телевизор. "Наверно, уже курить хочет", - догадалась Настя.
   - Поля, может чайку поставить? - спросил Карельских-старший и, не дожидаясь ответа жены, отправился на кухню.
   - "Чайку". Курить он пошел, а не чайник ставить, - язвительно передразнила мужа Полина Глебовна и тоже вышла в кухню, прихватив с собой салатницу с недоеденным винегретом.
   Наступил момент, когда Настя наконец-то могла наедине хоть несколько минут побыть с отцом Андрея. Она вскочила из-за стола и следом пошла за ней на кухню, представляющую из себя узкое длинное помещение с выходом на балкон. От наблюдательного Настиного взора не ускользнула картина полного хаоса на кухне. В мойке и на кухонном столе горой стояла немытая посуда со следами давно засохшего жира.
   - А ты куда? - удивленно спросила свекровь и усмехнулась: - Может, ты теперь тоже куришь? У вас, в Америке, ведь все курят, не правда ли?
   - Нет, - возразила  Настя, выходя на балкон. - Наоборот, с курением там серьезно борются. Даже, принимая на работу, отдают предпочтение тем, кто некурящий.
   - Слышишь, Илья? - крикнула его жена. - Бери пример хотя бы с американцев!
   - Бесполезно, - только и махнул он рукой, выпуская клубы едкого дыма, от которого у Насти запершило в горле.
   - Илья Семенович, я вот еще о чем хотела поговорить с Вами... - нерешительно начала она, понимая, какой груз ответственности взваливает на его плечи.
   - Ну-ну, говори, - подбодрил ее свекор и, сделав последнюю глубокую затяжку, загасил бычок о дно консервной банки, служившей ему пепельницей.
   - Моя мама составила у нотариуса генеральную доверенность на Ваше имя с тем, чтобы Вы продали ее квартиру, - глядя вниз с высоты третьего этажа, объявила Настя.
   Карельских-старший надолго замолчал, чем очень озадачил свою невестку.
   - Почему Вы молчите? - не выдержала она.
   - Видишь ли... - Илья Семенович нежно обнял ее за плечи и предложил вернуться в комнату.
   Полина Глебовна, обладавшая абсолютным слухом, когда дело касалось личных разговоров кого-нибудь из их семьи, бросила заваривать чай и поспешила за ними в гостиную.
   - Видишь ли, Настя, это вряд ли возможно, - тяжело усаживаясь в глубокое кресло у окна, задумчиво ответил он.
   - Почему?
   - В Латвии новые законы, - начал объяснять свекор. - Все, кто не имеет латвийского гражданства, лишены права купли-продажи недвижимости. Знаешь, как нас тут называют? "Негр" - сокращенное от "не гражданин". Причем, так записано в паспортах.
   В ответ Настя лишь устало усмехнулась. По сравнению с вчерашними откровениями эта новость не вызвала больших эмоций.      
   - Значит, твоя мама остается в Канаде? - изумилась Полина Глебовна и напомнила мужу: - А как она плакала перед отъездом, говорила, что ни за что не сможет там надолго остаться...
   Илья Семенович попытался жестом дать жене понять, чтобы та замолчала, но не тут-то было. Полина Глебовна с напускным сочувствием причитала за судьбу Катерины Васильевны. Настя никак не реагировала на ее слова, размышляя совсем о другом: 
   - Значит, ничего не выйдет? Ну, тогда, Илья Семенович, продайте хотя бы мебель и все остальное, прежде чем придется вернуть квартиру государству...
   - Ишь ты какая! - вскрикнула Полина Глебовна. - С барского плеча дарить такую квартиру! Ты хоть знаешь, сколько она стоит по нынешним временам?!
   Карельских отрицательно покачала головой.
   - То-то же, - продолжала свекровь, у которой, как показалось Насте, вот-вот появится пена у рта. - Вы в своей Канаде таких денег и за год не заработаете...
   - Знаешь, Настя, есть один выход, - перебил жену Илья Семенович, задумчиво глядевший все это время в окно. - Вашу квартиру можно будет обменять на однокомнатную с доплатой и уже ту отдать властям.
   Предложение свекра понравилось Насте, и она попросила его заняться обменом.
   - А ты чем собираешься заниматься? - прищурив маленькие глазки, спросила свекровь.
   Настя поделилась со своими планами на ближайшие дни:
   - В Риге я буду всего несколько дней. Потом еду в Москву...
   - В Москву? Зачем? - нетерпеливо перебила Полина Глебовна.
   - Да погоди ты, Поля. Дай человеку все самому рассказать, - не выдержав наконец поведения жены, сделал ей замечание Карельских-старший.
   - А ты не закрывай мне рта и не бурчи, как старый дурак, - не унималась та.
   - Илья Семенович, - не обращая внимания на их перебранку, - Вы знаете, что у нас с Андреем нет детей... В общем, мы решили усыновить ребенка, но обязательно русского. Для этого я и приехала.
   - Что ж, Настенька, это благое дело... - только и смог прошептать огорошенный свекор, а Полина Глебовна, ойкнув от неожиданности, пустилась в длинные рассуждения о трудностях воспитания чужого ребенка.
   - Я рада, Илья Семенович, что Вы нас понимаете, - улучшив момент между тирадами свекрови, поблагодарила Настя и встала. - Ну, мне пора. Я вас совсем утомила своими разговорами и просьбами.
   - Не говори глупостей, - не зло нахмурив брови, ответил Карельских-старший и тоже встал, чтобы проводить ее до парадной двери.
   - Спасибо за обед, Полина Глебовна. Было вкусно, - из одной вежливости сказала она свекрови на прощание. - До свиданья.
   - Настя, - обратился к ней Илья Семенович с мучавшим весь вечер вопросом, когда Полина Глебовна прикрыла за ними входную дверь, - ты уже ездила... ну, в общем, была на кладбище?
   Его невестка нахмурила брови и опустила глаза. Она опасалась, что свекор отчитает ее за вчерашнее непослушание, но тот лишь тяжело вздохнул. Настя ласково положила руку ему на плечо и попросила выполнить еще одну ее просьбу: установить новый памятник на могилу отца, на что Илья Семенович по-военному коротко ответил, что все будет сделано.



14.
    Что отличает рижских соседей от соседей других городов? Первое и, пожалуй, главное отличие в том, что люди, прожившие десятки лет за стеной могут и не вспомнить твоего имени. Здесь не принято вмешиваться в семейные дела друг друга, сидеть часами во дворе и обсуждать кто, к кому и зачем приходил или кто с кем и  когда ушел. Поэтому Насте, живущей третий день в своей квартире, никто ни разу даже не задал никаких вопросов, а лишь приветливо улыбались и здоровались. В общем, жизнь в их доме протекала, как говорил Аркадий Райкин, известный сатирик и их земляк, по типу: "Дом большой, народу много, а поговорить не с кем..." Оттого с особым нетерпеньем Настя с раннего утра отправилась в ближайший цветочный магазин покупать любимые тетей Валей темно-красные розы и с огромным букетом с красочной лентой вошла в соседнюю парадную дверь.
   - Господи, Настя! - на весь подъезд воскликнула Валентина Ефимовна. - Ну, проходи-проходи. Как же я рада тебе.
   Лизина мама сначала крепко прижала гостью к своей широкой груди, а потом дважды расцеловала ее в обе щеки.
   - Здравствуйте, тетя Валя, - от переполнявшего волнения у Карельских осел голос. - Это Вам.
   - Здравствуй, милая. Ой, какие красивые!.. Спасибо большое, - принимая букет, она не переставала им любоваться. Потом призналась: - С тех пор, как ты уехала, мне такие никто больше не дарил...
   Они прошли в комнату и сели в кресла друг напротив друга. Настя невольно стала разглядывать мать подруги. Первое, что сразу бросалось в глаза, это ее нездоровая полнота и такой же нездоровый цвет лица.
   - Как живете, тетя Валя? - не придумав ничего лучшего, с чего начать беседу, спросила Настя.
   - Да, как, как? - кисло переспросила Перова. - Живу, можно сказать, доживаю свой век.
   - Ну, зачем Вы так... - испуганно перебила Карельских.
   - После Петиной смерти, - словно не слыша ее слов, продолжала Валентина Ефимовна, - я совсем сдала. Врачи обнаружили кучу болезней. Диабет, Настенька, меня замучил.               
   Настя от града таких печальных новостей сидела, словно окаменевшая. Ей ничего не было известно ни про смерть Лизиного отца, ни про борьбу с болезнями и одиночеством Лизиной мамы.
   - Простите, я ничего не знала... - наконец, вымолвила она и дотронулась до дрожащей ладони хозяйки дома. - А когда это случилось?
   - Зимой, уже после отъезда твоей мамы, - тяжело вздохнула та и, вдруг встрепенувшись, спросила: - Лучше ты про себя расскажи, как вы там поживаете. Как твоя мама? Привыкает к новой жизни?
   Настя откинула назад прядь волос со лба, собираясь с мыслями, и приступила к своему рассказу. Валентина Ефимовна изредка перебивала ее вопросами или просила повторить последнюю фразу еще раз, из чего Настя сделала вывод: Лизина мама стала плохо слышать. Конечно, больше всего Карельских хотелось расспросить ее про дочь, но ей пришлось ответить на добрых два десятка вопроса, прежде чем задала свой единственный:
   - Тетя Валя, ну, а как Лиза? Где она? Я ведь про нее с тех пор, как уехала, ничего не знаю, и ни одного письма от нее не получила.
   - Ой, Настенька, ты уж на мою дочь не серчай. Времени у нее совсем нет. Знаешь, как она работает в Москве? Целыми днями, без выходных, бедненькая. Но, слава Богу, зарабатывает хорошо. Да если бы не она, разве потянула я на свою мизерную пенсию. Лизонька исправно каждый месяц присылает мне деньги на лекарства...
   - Молодец, - похвалила Настя подругу. - Ну, а сама, когда Лиза была здесь в последний раз? Что рассказывала?
   Валентина Ефимовна осеклась на полуслове, а потом вздохнула:
   - Не приезжала ни разу.
   - Как не приезжала? - переспросила Карельских и поймала себя на мысли, что в ее душе зародился какой-то червь сомнения.
   - Да некогда ей, Настенька. Правда, звонит регулярно, справляется о моем здоровье. Сыновьям-то моим я, похоже, совсем не нужна, старая. Один, правда, работящий, ничего не скажу, но у самого семья с тремя детишками, так что помогать мне не может. А другой, оболтусом так и остался. Ни семьи, ни работы постоянной... Лизонька, умницей как была, образование получила, так и выбилась в люди. 
   Настя поинтересовалась, в какой фирме работает ее подруга.
   - Названия не помню, - призналась Валентина Ефимовна, -  но работает по специальности. Большие деньги, видать, получает, раз сама квартиру снимает и мне доллары шлет.    
   Карельских слушала молча, испытывая двоякое чувство. С одной стороны, она искренне радовалась за успехи подруги, за то, что та нашла престижную работу в «самой Москве», не имея ни знакомых, ни «блата», как выразилась ее мать. С другой, с каждой минутой в ее душе таяла уверенность, что Лиза соблазнится на ее предложение уехать в Канаду. Как-никак Виннипег не Москва, от которой до Риги рукой подать. К тому же, Лиза никогда не мечтала о заокеанской жизни, да и с иностранными языками, в отличие от Насти, была со школьной скамьи не в ладах.
   - Одно вот меня беспокоит, - вывели из раздумий Карельских слова Валентины Ефимовны. - Лизонька моя все одна. Замуж никак не выйдет. Боюсь, как бы грузин ее бывший не отбил у нее охоту навсегда.
   - Ну что Вы, тетя Валя, - поспешила ее успокоить Настя. - Ваша Лиза такая красивая и умная, что, наверняка, в Москве у нее полно ухажеров. Просто она не торопится со своим выбором.
   - Да как же не торопиться! - всплеснула руками ее собеседница и тяжело, опираясь руками о подлокотники кресла, встала. - Годы-то летят... Как подумаю, что ей скоро сорок, так кровь в жилах стынет, а она, видите ли, "не торопится". 
   Настя незаметно для хозяйки дома посмотрела на свои часы и в уме подсчитала, сколько часов провела в знакомой с детства квартире. Не успела она шагнуть к двери, как Валентина Ефимовна загородила проем своей массивной фигурой:
   - Ты куда? Без обеда я тебя никуда не отпущу.
   Насте пришлось беспрекословно повиноваться, и спустя всего несколько минут она сидела на своем любимом месте за кухонным столом у окна и с аппетитом поедала тарелку окрошки. Готовить Лизина мама умела и любила, но так сложилось, что в детстве Лизы в их холодильнике чаще было пусто, чем густо. Работая посменно на заводе, Лизина мать обычно покупала полуфабрикаты в соседнем магазине, а не готовила сама дома, так что дети Перовых узнали про ее кулинарный талант лишь с ее выходом на пенсию. На второе у Валентины Ефимовны были приготовлены паровые биточки, и она долго извинялась перед гостьей за диетическое блюдо. Однако Настя в жизни не ела столь ароматные и нежные биточки и, не переставая, расхваливала ее способности.
   Прощались они долго. Валентина Ефимовна все уговаривала гостью остаться еще, но та лишь отрицательно качала головой, твердо пообещав, что зайдет к ней перед отъездом в Москву за Лизиным адресом.
   Выйдя на мокрую от прошедшего летнего дождя улицу, Настя полной грудью вдохнула свежего воздуха и пешком отправилась в центр старой Риги. На первом же перекрестке ее окатила грязью пронесшаяся на большой скорости иномарка. Настя с возмущением ойкнула и с грустью констатировала факт, что бежевый костюм безнадежно испорчен. Пришлось вернуться домой переодеваться. Такого в прежней Риге она помнила. Наоборот, рижские водители считались одними из самых вежливых и дисциплинированных на дорогах бывшего СССР. Они тормозили не только перед пешеходом, собирающимся переходить улицу в разрешенных местах, но и там, где не было "зебры". А теперь машины неслись, как на пожар, не считаясь с правилами дорожного движения и создавая "пробки" на узких улочках латвийской столицы.
     Переодевшись в брючной костюм, Настя торопливо зашагала от дома по бульвару Райниса. Когда вдали на фасаде одного из старинных зданий замаячил огромный развевающийся звездно-полосатый флаг, Карельских приостановилась, затем решительно перешла дорогу и направилась к воротам Посольства США. С прошлого раза (а без малого прошло почти четыре года) особняк изменился не только внешне. Сразу бросались в глаза уродливые металлические заграждения и большое количество охранников, подозрительно осматривающие всех прохожих. Настя невольно сравнила увиденное с тем, каким она запомнила атмосферу в Посольстве от своих посещений. И все же, после недолгих колебаний, она подошла к стеклянной будке, в окошке которого маячила неприветливое лицо сотрудника безопасности и спросила по-английски:
  - Могу я увидеться с Вашим сотрудником Инной Левченко?
  - С кем? - нехотя ответил молодой охранник.
  Настя повторила фамилию однокурсницы.
  - Извините, но у нас такая не работает, - отрицательно покачал он в ответ головой.
  Карельских разочарованно вздохнула и собиралась уходить, когда ее окликнула проходящая в это время высокая женщина средних лет с кожаным портфелем в руках.
   - Одну минутку, мэм. Вам нужна миссис Вуд? - спросила она.
   - Простите, - озадаченно взглянула на нее Настя.
   - Мисс Левченко больше не работает здесь. Прошлым летом у ее мужа, советника по культуре закончился контракт, и они уехали в Штаты, - пояснила сотрудник Посольства.
   - А, понимаю, - протянула Карельских, - спасибо Вам большое.
   - Не за что, - улыбнулась та. - А Вы, простите, кто?
   - Мы вместе учились в университете. Я приехала всего на несколько дней из Канады и хотела с ней повидаться.
   - К сожалению, я больше ничем не могу Вам помочь, мисс...
   - Миссис Карельских, - подсказала Настя.
   - … миссис Карельских. Но если Вы зайдете через неделю, я бы смогла Вам ответить, в какую страну их направил наш Госдепартамент.
   - Мне очень жаль, - развела она руками, - но я через три дня уезжаю. Еще раз спасибо Вам и всего доброго.
   От новости у нее путалось в голове. «Подумать только, - рассуждала она сама с собой, - значит, тот тучный джентльмен, у которого я проходила собеседование, стал ее мужем. Неисповедимы пути Господни…» Впрочем, к удивлению примешивалось чувство разочарования. Ей так хотелось увидеть однокурсницу и отблагодарить за все, прежде всего за  то, как случайная встреча дождливым осенним утром столь круто изменила ее судьбу, а заодно поделиться своими заокеанскими успехами, что она даже заранее приготовила свою речь.    
    Спортивный зал, расположенный в одном из помещений старинного особняка рядом с Домской площадью, Настя нашла не без труда. У входа скучал молодой здоровый вышибала, который сделал вид, что вовсе не понимает по-русски. Тогда Карельских, раздраженная его поведением, заговорила на чистом английском:
   - Могу я повидать господина Бодню?
   Охранник-шкаф тут же сменил постную мину на услужливое и вежливо попросил Карельских подождать несколько минут до окончания, как он выразился, сеанса. Не желая тратить свое время в компании неотесанного мужлана, она пересекла улочку и расположилась у столика кафе под тентом, заказав себе чашечку кофе.
   - Артур! - делая ударение на первом слоге, как и произносятся латышские имена, позвала Настя мужчину в дорогом спортивном костюме, едва тот появился на пороге особняка, и помахала рукой.


   Артур Бодня был давним другом Андрея. Они подружились, будучи еще студентами. Вместе ездили в стройотряды летом и, хотя получили разные профессии, (Артур окончил биологический факультет университета), продолжали дружить и после. Настя познакомилась с Артуром за несколько дней до своей свадьбы, когда вместе с женихом поехала встречать его в аэропорт. По дороге Андрей неустанно рассказывал о друге, о его увлечении восточными единоборствами и китайской медициной, из чего она сделала вывод, что Артур довольно интересная личность. Ожидания ее не обманули. Рослый, широкоплечий шатен с неторопливой походкой резко выделялся среди прилетевших Дальнего Востока пассажиров. Несмотря на многочасовой перелет, Артур совершенно не выглядел уставшим и тут же предложил отметить событие в жизни друга в ресторане. За бокалом пива - Артур не признавал спиртные напитки - он долго делился  впечатлениями о своей поездке, изученной методике и несравненной ни с чем уссурийской природе. А спустя несколько дней в жизни Артура произошло событие, перевернувшее всю его дальнейшую судьбу. На свадьбе он познакомился с Лизой и влюбился в нее, как говорится, однажды и навсегда. Настя полагала, что Лиза и Артур были бы идеальной парой: они очень подходили не только внешне, но и имели общие интересы, собирались заниматься одним и тем же делом - лечением пациентов нетрадиционными методами. Артур, по рассказам Лизы, ухаживал за ней очень красиво: то дарил ей букет из экзотических цветов (неизвестно только, откуда он их доставал), то приглашал на пикник с ухой собственного приготовления, от одного аромата которого можно было лишиться чувств или на премьеру спектаклей, причем их места были непременно в ложе. И ни разу, как признавалась Лиза, Артур не позволял себе "ничего лишнего". Настя с Андреем от души радовались за их романтические отношения и со дня на день ожидали объявления даты свадьбы. Но все рухнуло в один ноябрьский день, когда перепуганная Лиза прибежала к Насте и с порога объявила:
   - Он приехал.
   - Кто "он"? - от неожиданности Настя чуть не выронила охапку высушенной одежды, которую только что сняла с веревок на чердаке, где традиционно в Риге сушили белье жильцы домов. 
   - Каха.
   - Какой еще Каха? - окончательно запуталась она в ее лепете.
   - Ну, помнишь, я тебе рассказывала, что учился со мной в Ленинграде грузин.
   Карельских начинала припоминать историю с ухаживаниями какого-то кавказца за ее подругой.
   - И что теперь? - осторожно спросила она.
   - Я выхожу замуж.
   Новость грянула, как гром среди ясного неба. У Насти даже ноги подкосились.
   - Лизка, ты что, с ума сошла?! - придя в себя, накричала она на подругу.
   - Ну, не ори, пожалуйста, все решено, - извиняющим тоном ответила та.
   - Что решено?! - пуще прежнего разоралась Настя. - А как же Артур?
   Лиза молча опустила голову. Бросив охапку белья на тумбочку в прихожей, Карельских схватила подругу за плечи и стала ее трясти.
   - Пусти, мне больно, - вырвавшись, впервые повысила голос Лиза.
   - Тебе будет гораздо больнее, если ты выйдешь за него замуж, - предсказала ее подруга. - Лиза, я прошу тебя, одумайся, не делай глупостей.
   - Поздно... - прошептала та.
   - Как поздно? Почему? - допытывалась Настя.
   - Ты, как будто девочка, не понимаешь что ли? - вконец разозлилась на нее Лиза.
   Только теперь до Карельских стал доходить весь смысл происходящего.
   - Ну и что? - спросила она. - Артур поймет. Дурочка, он же любит тебя.
   - Нет, - твердо возразила Перова. - Я так не хочу. Он очень честный, порядочный человек и наивно думает, что у меня никого не было... Так что, подруга моя дорогая, видно, Каха и есть моя судьба.
   - Ты хоть понимаешь, куда ты уедешь? - стала снова возмущаться Настя, шагая из угла в угол просторной прихожей. - Это же другой конец света со своими обычаями, языком, менталитетом. Ты подумала, кому ты там будешь нужна? Как встретит его семья? И вообще, чем ты там, интересно, будешь заниматься? А тут дом, родители, работа, Артур, наконец.
   - И ты, - впервые грустно улыбнувшись за все время их спора, добавила Лиза.
   - Спасибо, что меня еще помнишь, - слегка стушевалась Настя.
   - Может, Настя, ты и права. Но я пришла попрощаться. Завтра улетаю. Все, мне пора.
   - Что же нам сказать Артуру? - сокрушенно качала головой Карельских.
   - Пусть не поминает дурным словом, - и Лиза захлопнула за собой дверь.
   Весь вечер Настя, Андрей и Катерина Васильевна обсуждали Лизин шаг. Больше всего возмущалась Настя, рисовавшая себе картину дальнейшей жизни подруги в Закавказье. Катерина Васильевна сначала ахала и грустно вздыхала, но потом стала возражать дочери, когда та некорректно, по ее мнению, стала выражаться о будущих Лизиных родственниках. Андрей долго держал между женщинами нейтралитет, но, в конце концов, принял сторону жены, заявив, что Лизе будет нелегко найти общий язык с чужими во многих отношениях людьми. А перед сном Насте пришла в голову шальная мысль: позвонить Артуру и обо всем рассказать в надежде, что тот сумеет помешать Лизе уехать в южную республику. Но Андрей не одобрил ее намерений, убежденный, что таким способом можно лишь навредить. К тому же, Настя будет выглядеть предательницей в глазах подруги, не сдержав обещания, что расскажет Артуру о служившемся уже после ее отлета.   
   К восхищению Насти Артур мужественно перенес удар судьбы. Ни один мускул не дрогнул на его лице, пока Карельских рассказывали ему о внезапном решении Лизы. Правда, со временем они стали замечать, что тот осунулся и стал менее разговорчивым, но о Лизе ни разу не спрашивал, хотя и знал, что Карельских из Лизиных писем известно про ее новую жизнь...   
   А спустя полгода Лиза также неожиданно, как и уехала, вернулась домой. Насте долго не удавалось вызвать подругу на откровенность. Отметила она в ней и одну разительную перемену: из степенной и уравновешенной девушки, полной собственного достоинства, та превратилась в запуганную и издерганную женщину.         
   И все же так долго продолжаться не могло. Когда Лиза, в страхе от предстоящей встречи с Артуром, не пришла на день рождения подруги, Настя, прихватив с собой корзину с шампанским, фруктами и сластями - последние та обожала больше всего на свете - сама отправилась в соседний подъезд после ухода гостей.
   - Прости, что не смогла прийти, - сонно зевая, извинилась Перова и достала из письменного стола небольшой полиэтиленовый пакет. - Это тебе.
   Настя поблагодарила за подарок и медленно достала из него четырехтомник Джона Голсуорси в оригинале:
   - Лизка, откуда он у тебя?! - ахнула она, присаживаясь на тахту рядом с ней.
   - В Тбилиси купили в букинистическом, - кисло ответила та.
   - Слушай, Лиза, ну не томи меня, расскажи, что там у тебя произошло? - в очередной раз напирала Настя, теряющаяся в догадках о причинах столь скорого развода подруги.
   Лиза до дна осушила высокий бокал с шампанским за здоровье подруги и впервые заплакала:
   - Господи, какая же я дура, Настюха... Ну, почему я никого не послушалась, а?..
   - Ну-ну, не плачь, - нежно обнимая ее за плечи, успокаивала Карельских, - риторикой тут не поможешь...
   И Лиза начала вспоминать все, что с ней произошло с первых минут жизни в Грузии:
   - Еще получая багаж в грязном аэропорту, я поняла, в какое дерьмо угодила. Стоящее рядом усатое чмо обозвало меня русской проституткой только за то, что я сделала ему замечание, чтобы не лезь за чемоданами без очереди. А потом еще выслушивала нравоучения "благоверного" за мой, как он выразился, длинный язык. Видите ли, у грузин не принято, чтобы женщины делали мужчинам замечания.
   Лиза, переступившая, наконец, собственный комплекс стыда, начала описывать свою закавказскую жизнь в таких деталях, от которых у Насти волосы вставали дыбом. Дом Кахи, представляющий собой длинное деревянное двухэтажное строение с выходящими на общую веранду квартирками, был расположен в престижном, как называли жители грузинской столицы, районе. Правда, Лиза с трудом представляла, что же такое жить в не престижных районах, если в их доме не было ни ванны, ни душа, а туалет был общий на весь этаж. Пробираться к своей квартире каждый раз приходилось сквозь чье-то развешанное прямо над головой белье, что, впрочем, было не таким уж неудобством по сравнению с рентгеновскими взглядами и цокающими вслед языками соседок, одетых во все черное. Мать Кахи, женщина далеко еще не пенсионного возраста, но, судя по ее внешности, никогда не пользующаяся косметикой, встретила невестку весьма сухо. За стеной проживала младшая сестра Кахи с семьей, и в их квартире с двумя смежными комнатами постоянно стояли детские крики и громкие разговоры взрослых на непонятном для Лизы языке. Отца Кахи она видела довольно редко и как-то, не сдержав любопытства, спросила свекровь, не в разводе ли они. Та бросила на невестку орлиный взгляд и заявила, чтобы не совала нос не в свои дела. Остаток дня до возвращения мужа с работы - Каху "по знакомству", как он выразился, устроили заведующим аптекой - она проплакала, сидя на лавочке в ближайшем сквере, откуда виднелись купола церкви, синагога и мечеть. Грузины очень гордились этой площадью. Может в далеком прошлом жители грузинской столицы, исповедовавшие разные религии, и жили дружно, но Лиза не ощущала с их стороны к себе ни уважения, ни сострадания... Позже Каха посвятил жену в семейные тайны. Оказалось, что его отец живет на две семьи: в Ленинграде у него есть женщина, которая родила от него девочку. Как он объяснял, иначе ничего не получалось с пропиской в городе на Неве. А на вопрос Лизы, для чего нужны подобные жертвы, он впервые обозвал жену идиоткой - без ленинградского штампа в паспорте отцу не разрешили бы иметь свой кооператив. Перова, далекая от начавшихся в стране перемен, поразилась, как эти люди, неграмотно разговаривающие на русском языке, сумели в одночасье уловить ветер перемен, и попали в струю "перестройки". Но больше всего Лизу поразила самодовольная ухмылка мужа по поводу ее осуждений, что свекор использует чувства незнакомой женщины для получения собственной выгоды. В душе закрался червь сомнения, что и ее муж когда-нибудь может поступить также, если полностью одобряет действия своего отца. Окончательно раскрылись глаза Лизы в день рождения свекра, который отмечали весной. Когда тот приехал, семья стала не тратить, а сорить деньгами. С утра до позднего вечера в их дом приходили какие-то важные, как выражался свекор, люди. Некоторые приходили с женами и даже целыми семьями. Для Лизы была отведена роль прислуги. Она должна была беспрекословно подчиняться всем требованиям свекрови, накрывать на стол и убирать грязную посуду. Готовить блюда (даже заправлять салаты или делать бутерброды) ей строжайше запрещалось. И ни в коем случае она не должна была присутствовать при застольных беседах, несмотря на то, что по-
грузински она к тому моменту выучила не более десятка трудно выговарива-
емых слов. Но кульминацией послужил случайно услышанный разговор отца мужа с друзьями, курившими на балконе, пока женщины готовили очередное застолье. Свекор в оскорбительном тоне отзывался о России, передразнивал манеру общения русских, называя их "иванами" и "машами", надсмехался над русскими традициями, а его гости  при этом громко гоготали. Возможно, Лиза ничего и не поняла бы, если бы те без стеснения не употребляли бранных слов по-русски. На следующий день она заявила мужу, что будет искать работу, но тот лишь многозначительно ухмыльнулся. Спустя неделю ей стал понятен смысл его ухмылки: устроиться по специальности, имея даже диплом с отличием, не представлялось возможным - в Грузии никого не брали, как говорили, "с улицы". Нужно было либо иметь знакомства, либо дать взятку. Стоило Лизе заикнуться мужу помочь с работой, как тот отрезал: "Нет, я - мужчина и буду тебя обеспечивать, а ты, моя жена, должна сидеть дома". Дни напролет, похожие один на другой, Перова задавала себе единственный вопрос: зачем Каха приехал за ней в Ригу? Любил ли он ее и любит ли ее на самом деле? Иногда ей казалось, что любит, но как-то по-своему, по-кавказски. Но она вряд ли примет такую любовь и пожертвует собой во имя сохранения семьи. А тут масло в огонь подлили участившиеся демонстрации оголтелой молодежи, выдвигающие националистические идеи. Их вскоре подхватили представители грузинской интеллигенции, выступающие по местным телеканалам и в прессе с антисоветскими, а по сути антироссийскими, лозунгами, нагнетая общую обстановку в республике. Плоды этой пропаганды не заставили себя ждать: любому бытовому инциденту придавалась политическая окраска. Русская часть населения становилась запуганной и, не выдерживая унижений, предпочитала уехать в Россию. Одной из первых, подав на развод, вернулась домой и Лиза...


   - Артур! - еще раз окликнула Настя мужчину, который по-прежнему крутил головой во все стороны.
   - Настя? - бросился тот через дорогу, и они нежно обнялись.
   Пока юноша-официант сервировал их столик, Артур с восхищением разглядывал жену своего друга:
   - Ты прекрасно выглядишь, Настя! Канадский климат тебе явно подошел. Ну, а как Андрей? Почему он не приехал? И почему ты не предупредила меня о своем приезде? Хотела сделать сюрприз, да?
   Шквал вопросов и эмоций обрушился на Настю. Она смотрела на слегка располневшего друга, у которого появился легкий акцент - в Латвии все меньше разговаривали по-русски, а с недавних пор был введен запрет разговаривать сотрудникам на русском языке в государственных учреждениях и частных компаниях. До подобного абсурда не дошла ни одна из европейских стран, частью которой с гордостью считала себя новая Латвия и не без оснований - Латвию, несмотря на вопиющие нарушения прав русскоязычного населения, принимали или готовы были принять во все существующие организации Европы.
   - Да, - с улыбкой ответила Настя, - хотела сделать сюрприз.
   - Тебе удалось, - признался Артур, пригубив чашечку с ароматным кофе.
   Они сидели друг против друга и вели неторопливую беседу. Артур, не любивший ни в чем суеты, подробно расспрашивал о новой работе Андрея, об их жизни и впечатлениях о Канаде, а Насте не терпелось узнать, согласится ли он поработать в ее фирме, поэтому, улучшив момент, она напрямую спросила:
   - Скажи, Артур, ты доволен своей нынешней работой?
   - Да, у меня все нормально, - заверил тот. - Я совладелец фирмы, доходы неплохие, так что жаловаться на судьбу грех.
   Артуру Бодне без труда удалось открыть собственное дело благодаря латвийскому гражданству, которое он получил как сын латышки. Его мать, рано вышедшая замуж за приезжего украинца без одобрения своих родителей, родила ему троих мальчиков, младшим из которых был Артур, и счастливо жила в браке пятый десяток лет.
   - А как насчет работы в Канаде? Ты бы согласился поработать там?
   Артур медленно поставил пустую чашку на блюдце и стал внимательно изучать лицо собеседницы:
   - У тебя есть  что-то конкретное для меня?
   - Да, - призналась она и рассказала о своих планах.
   - Поздравляю, - только и смог вымолвить ошеломленный новостями Артур. Ему и в голову не могло прийти, что жена его лучшего друга сможет добиться таких успехов в чужой стране за столь короткое время.
   - Ну, так как? Ты согласен поработать у меня? - допытывалась Карельских, очень рассчитывающая на его опыт.
   - Что за глупый вопрос?! - воскликнул он. - Какой нормальный человек откажется уехать отсюда в Канаду?!
   "Ну, мало ли..." - отметила про себя Настя, до этой минуты не совсем уверенная в том, что Артур согласится на ее условия.
   - Настя, - прервал ее размышления Артур, - скажи, пожалуйста, а тебе что-нибудь известно про Лизу?
   От услышанных слов Настя застыла на месте. Артур впервые за все эти годы упомянул в разговоре имя ее подруги. Пауза затягивалась, и он с нетерпеньем переспросил:
   - Ты что-нибудь слышала от Лизы?
   Она молча кивнула головой, потом, почесав лоб, вымолвила:
   - Я сегодня была у ее мамы. Лиза в Москве, работает в какой-то фирме... Артур, ты так ее и не забыл?
   - Нет, Настя, не смог, - тихо признался он. - Пока боролся со своей гордыней, она уехала. Потом уехали вы, и мне не у кого даже спросить про нее.
   Настю так и подмывало поделиться с ним относительно Лизы, но после утреннего разговора с тетей Валей она не была уверена, что та примет ее предложения. Поэтому она лишь молча вытащила из сумочки пакет и протянула его Артуру:
   - Здесь все необходимые анкеты. Заполняй и отправь в посольство.
   - Вот это оперативность! - с восхищением покачал он головой.
   - А чего тянуть? - рассмеялась Настя. - Признаюсь, что делаю это не бескорыстно. Нам с Андреем действительно тяжело там без друзей.
   - Мне тоже вас не хватало здесь, - в его голосе  послышались сентиментальные нотки.
   Солнце давно зашло за горизонт, но летняя ночь не торопилась наступать - в июне в Риге ночи были светлые и сумерки спускались всего на пару часов.
   - Артур, - словно спохватившись, что забывает спросить о чем-то важном, отвлекла она собеседника от изучения разноцветных анкет, - ты, случайно, не знал Виктора Зимина?
   - Кого? - переспросил Бодня.
   - Виктора Зимина. У него, говорят, была своя фирма в Риге.
   - Виктор... Зимин... - почесав затылок, задумался он. - Не про того ли ты спрашиваешь, что был гимнастом, чемпионом Латвии, а потом открыл массажный кабинет?
  Настя утвердительно кивнула головой.
  - Лично мы не были  знакомы, но его "Галатея", говорят, процветала, пока на него не "наехала" местная мафия...- продолжал Артур и осекся на полуслове. -  Ты его знаешь? Зачем он тебе?
   - Нет-нет, - поспешила заверить Карельских и сказала первое, что пришло на ум. - Просто слышала в разговоре, какие проблемы у частного бизнеса в Латвии. Надеюсь, с тобой ничего подобного не случалось.
   - Ну, как тебе сказать? Первое время пришлось искать "крышу", но сейчас с этим стало получше, законы заработали. Надо отдать должное новому правительству, порядок в стране они обеспечили быстро.
   Настя впервые услышала положительную оценку о новой власти, но почему-то не очень обрадовалась этому. Слишком много не заживленных язв в латвийском обществе она увидела за эти несколько дней и все они так или иначе касались ее близких и друзей.
   Было около полуночи, когда Артур, проводив Настю до дома, прощался у ее подъезда.
   - Так что передать Лизе? - задала она последний вопрос.
   - Передай ей от меня привет и пожелания счастья, - тяжело вздохнув, вымолвил он.
   А через три дня, закончив последние дела, Настя навсегда покидала родной город. В отличие от первого расставания, в этот раз уезжала она со спокойным сердцем, ни о чем не сожалея. Жалеть, как она сделала выводы, надо тогда, когда теряешь то, чем дорожишь, а терять ей больше было нечего - те, кто был ей дорог, либо уже жили с ней в Виннипеге, либо обещали приехать в ближайшее время.




15.
   От аэропорта "Шереметьево-1" Настя поехала к дому, в котором, согласно данному тетей Валей адресу, проживала теперь ее подруга детства. Шел шестой час вечера и она надеялась, что Лиза уже дома или вот-вот должна вернуться с работы.
   Серая пятиэтажная постройка 60-х годах, именуемая в народе "хрущевкой", стояла в тесном ряду таких домов, между которыми умудрились разместиться десятки  гаражей, детская песочница, качели и лавочки, где неизменно сидели любопытные старушки. Расплатившись с таксистом, Настя перекинула через плечо увесистую дорожную сумку, а чемодан на колесиках ей помог достать из багажника водитель.
    - Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, тридцатая квартира в этом подъезде? - спросила она одну из сидящих на лавочке старушек.
    - А тебе кого надо-то? - настороженно спросила та.
    - Лизу Перову. Не знаете, она дома?
    - Она так рано не возвращается, так что подождать тебе придется, - ответила ее соседка.
    Настя огляделась и направилась к лавочке напротив парадной.      
    - Еще одна "челночница". Одни спекулянты и шастают, черт бы их побрал... - враждебно-оценивающе пялясь на Настю, прошипела первая пенсионерка и скрестила в лодыжках обутые в мягкие домашние тапочки ноги.
    - Да нет, что-то она не похожа на таких, - сомнительно покачала повязанной белым платочком головой ее приятельница.
    Стало смеркаться. Настя посмотрела на часы. "Где же ты, Лизка?" - устало прошептала она и решила, что подождет еще с получаса, потом отправится искать гостиницу. Не успела она додумать свою мысль, как из-за угла дома появилась знакомая фигура с двумя огромными холщовыми сумками неудобных размеров, больше похожими на баулы, отчего высокая девушка в джинсах тяжело дышала и еле волочила ноги, несмотря на удобные кроссовки.
   "Неужели это Лиза?" - пронеслось в голове Насти.
   - Здравствуйте, бабушки, - устало поприветствовала та старушек, даже не взглянув в сторону Карельских.
   Сомнений больше быть не могло. Она ни за что не спутала бы этот низкий, ставший чуть с хрипотцой от частых простуд в детстве, голос.
   - Лиза! - громко воскликнула Настя, чувствуя, как от радости наворачиваются слезы на глаза. - Ну, сколько тебя можно тут ждать?
   - Настя?.. - приостановилась она на возглас и огляделась по сторонам. А через мгновение, побросав свою ношу, бросилась на шею подруге. - Настюха! Ты как здесь оказалась?!
   - К тебе приехала... - стиснутая в объятиях, едва выдавила она из себя.   
   - Да что же это я? - встрепенулась растерянная Лиза, скосив незаметно глаза на старушек. - Пошли-пошли.
   Однако подняться с их багажом по узкой полутемной лестнице с осыпающейся со всех стен штукатуркой на последний этаж дома, в котором по проекту не был предусмотрен лифт, оказалось делом не шуточным.
   "Господи, грязь-то какая, да еще этот спертый запах..." - с возмущением подумалось Насте, а вслух спросила. - Не противно вам тут каждый день так ходить?! Неужели пожаловаться некому?!
   - Ай, брось ты... - усмехнулась Лиза, наконец, попав ключом в замочную скважину. - Ну, прошу. Не могу сказать, "в мои апартаменты", но за сто баксов в месяц лучшего в столице не найти. Да и то хозяйка уже бурчит, намекая на доплату... Господи, да что это я о своих проблемах сходу?.. Настюха, я так тебе рада! Молодец, что приехала! Почему же заранее не сообщила? Кстати, откуда тебе известен этот адрес? Маме моей звонила, да?
   Настя молча, сначала с улыбкой, потом все более серьезным выражением лица слушала выплеснувшийся поток речи в ожидании паузы, чтобы задать мучившийся ее вопрос, но, похоже, Лизу было не остановить.
   - Слушай, Лиза, а что это за вещи ты приволокла? - перебила она, не удержавшись от любопытства.
   - А? - осеклась Лиза на полуслове. - Да ладно, потом.
   Но Настя уже почувствовала неладное и не желала откладывать:
   - Нет, подружка моя дорогая, выкладывай все начистоту. Ты же меня знаешь, я не отстану, пока все не узнаю.
   - Хорошо, - переобувая потные ноги в резиновые пляжные шлепанцы, сдалась та. - Вот только душ приму, пока воду не отключили. А ты проходи, располагайся. Или, может, ты в ванную пойдешь первой?
   - Нет, спасибо, я попозже, - осматриваясь по сторонам, крикнула из комнаты Настя.      
   Небольшая комната в конце узкого коридора трехкомнатной квартиры была заставлена мебелью, сделанной примерно в те же годы, когда строился сам дом. Середину занимал огромный круглый стол, в углу возле окна стояла деревянная, местами сохранившая еще полировку, кровать, полстены с противоположной стороны заслонил собой трехстворчатый комод, служивший для Лизы одновременно платяным и книжным шкафом. Все остальное свободное пространство занимали какие-то свертки в полиэтиленовых пакетах, дорожные сумки, подобные тем, что принесла с собой Лиза, и разбросанная повсюду одежда.
   "Ну и ну", - покачала Настя головой.  - "Полнейший кавардак".
   Увиденное было так непохоже на Лизу, с детства отличавшуюся педантичностью и аккуратностью во всем настолько, что Катерина Васильевна всегда ставила ее в пример Насте, когда та разбрасывала игрушки или не находила парный бант перед уходом в школу...
   - Вот теперь можно по-человечески поздороваться, - прервала подруга Настины воспоминания о маленькой Лизоньке, как ту все называли в рижском дворе.
   На Лизе был короткий банный халатик, из-под которого вырисовывались длинные, чуть пополневшие за последние годы, загорелые ноги. На шею с черных волос продолжали стекать капли теплой воды.
   Старые подруги стояли лицом к лицу и без смущения продолжали разглядывать друг друга. Потом снова обнялись и расцеловались.
    - Господи, какая же ты красивая, Настюха! - с восхищением воскликнула Лиза. - И как только тебе удается такое?! Ни единой морщинки, худенькая, как тростинка, одета во все фирменное. Просто высший класс!
   - Ты тоже хорошо выглядишь, - чтобы как-то подбодрить подругу, ответила Настя.
   - Это ты из вежливости. Я же знаю, как изменилась за последние годы, -махнула та рукой и сменила тему. - Ладно, иди в ванную, а я пока что-нибудь придумаю нам на ужин. Заморскую птицу баснями не накормишь.
   Пока Настя стояла под прохладным душем, перед ней опять всплывали картины их детства.


   - Лизонька, Настя, идите кушать, - позвала с балкона Катерина Васильевна играющих в песочнице девочек.
   Обе девочки росли в одном доме, родились с разницей в один месяц и ходили в один детский сад. Они подружились, едва научившись говорить. На этом, пожалуй, их сходство и заканчивалось. Во всем же остальном Настя Жаворонкова и Лиза Перова сильно отличались, как внешне, так и судьбами...
    После отпуска по уходу за новорожденной Настей, Катерина Васильевна пошла в Центральный Комитет комсомола Латвии и положила перед первым секретарем заявление с просьбой освободить ее от занимаемой должности, спокойно объяснив причины своего шага. Во время бесконечных заседаний, пленумов и командировок она теперь будет постоянно думать не о задачах, поставленных партией перед комсомолом, а о своей дочурке, которой прежде всего нужна мать. Отпускали ее с работы с огромным сожалением, устроив на прощание пышные торжества с объявлением благодарности и вручением фарфоровой вазы в качестве памятного подарка. Так закончилась самая светлая и насыщенная страница в жизни молодого коммуниста Катерины Деевой, а с началом работы в обычной рижской средней школе осу-ществилась ее давняя мечта - учить и воспитывать детей, чтобы те стали достойными гражданами своей Родины,  заодно побольше времени уделять воспитанию собственной дочери.
   Родители Лизы работали рабочими посменно в трамвайно-троллейбусном тресте, сокращенно ТТТ. Спустя годы эта аббревиатура прославится на весь Союз и даже за его пределами баскетбольной командой и ее лидером Ульяной Семеновой. Отец, Петр Яковлевич Перов, был сильно удивлен, когда однажды его вызвали в местный комитет партии и поставили перед фактом, что «есть мнение избрать его депутатом Верховного Совета Латвии». Так, сборщик цеха стал «народным избранником» и раз неделю в выделенном ему кабинете выслушивал жалобы от населения, позабыв о собственных отцовских заботах.
   У Перовых было трое детей: два уже взрослых сына-сорванца, прослывшие своими хулиганскими проделками грозой улицы, и дочка Лизонька, ставшая им отрадой на старость лет. Лиза, в отличие от Насти, целыми днями была предоставлена сама себе, за исключением того времени, которое они вместе находились в детском саду. Братья, в чьи обязанности входило забрать сестренку домой, накормить обедом и присматривать во дворе, часто перекладывали последнюю задачу на старушек-соседок и даже на Лизину подругу Настю, а сами куда-то сбегали. Правда, они всегда возвращались раньше прихода родителей до того злосчастного случая, когда их отец выпорол ремнем до синевы мягкое место сыновей за то, что брошенная во дворе Лизонька чуть не попала под колеса "скорой помощи", вызванной к соседу-инвалиду. Узнав эту историю, Катерина Васильевна решила сама присматривать за девочкой Перовых...
   - Компот хочешь еще, - спросила Настя Лизоньку, делившая с подругой по-честному даже последнюю карамель.
   Та молча, доедая гречневую кашу, кивнула головой. Катерина Васильевна налила еще по чашке не успевшего до конца остыть вишневого, любимого девочками, компота и присела на табуретку напротив них, любуясь девочками. Смуглолицая Лизонька с черными, как южная ночь, волосами, заплетенными в две толстые косички и такими же густыми бровями, которых касались бархатистые ресницы, когда они поднимала серьезные карие глаза, внешне резко выделялась среди других детей двора своей необычной красотой. Уже в школе ее прозовут "Цыганочкой" за ее внешность и умение хорошо танцевать. Катерине Васильевне нравилось наблюдать, как они едят: Настя - торопливо, часто не прожевывая до конца, иногда, поперхнувшись, кашляя, потому что любила делиться новостями за столом, при этом постоянно жестикулировала руками и стоила рожицы; Лиза - не спеша, аккуратно и всегда молча. Как мать, она радовалась их дружбе, в глубине души очень надеясь, что Лизина не по детским годам степенность передаться к ее Насте...


    "Господи, Лизка, как же ты изменилась", - удивлялась Настя манерам разговора и поведению подруги, вытираясь насухо махровым полотенцем. - "Что же такое с тобой приключилось, что ты из рассудительной, степенной девушки полной самоуважения и чувства собственного достоинства, превратилась в издерганную, говорливую и безалаберную бабу?.."      
    - Ты все еще там? Я потом сама ванную уберу, - крикнула из кухни Лиза, когда услышала скрип ванной двери. - Садись, а то ужин остынет.
   На столе были расставлены две большие тарелки, на которых лежали аппетитно выглядевшие куски рыбы с жаренной картошкой. В центре стояла салатница с нарезанными помидорами и огурцами и баночка с баклажанной икрой, обожаемой подругами с детства. А Лиза тем временем достала из холодильника запотевшую початую бутылку водки "Абсолют" и торжественно объявила:
    - Прошу к столу, дорогая гостья.
    - Зачем же так официально, - смутилась Настя и, спохватившись, убежала в комнату.
   Вернулась она, прижимая к груди какие-то баночки и упаковки.
   - Я-то подумала, ты в вечернее платье пошла переодеваться, - показывая руками на свой халатик, рассмеялась Лиза. - Ты уж извини, подруга, за скромный ужин, не ждала-с...
   - Лизка, брось комплексовать, - не выдержала Карельских. - Мы с тобой дружим столько лет, что и подсчитать страшно, а ты тут про какие-то манеры разглагольствуешь. Не стыдно, а? Я к кому, в конце концов, приехала?
   - Ладно, прости, пожалуйста, меня, - серьезно ответила та. - Что это? Ветчина? Сойдет. "Салями"? М-м, должно быть вкусно. Паштеты... Не пробовала такие. Икра?! Под водочку первое дело для русского человека! Настя, откуда все это? Неужели с Канады везла?      
    - Нет, в Риге перед отлетом покупала. Там сейчас супермаркеты не хуже американских.
    - Ты... ты была нас дома? - осторожно спросила она.
    - Конечно. Как я могла не повидать тетю Валю? Твоя мама и дала мне этот адрес, чтобы сделать тебе сюрприз. Ты ведь ни разу мне не писала в Америку.    
    - Ой, Настюха, я так не люблю писать письма... Ну, давай выпьем за твой приезд, разливая холодную водку по маленьким хрустальным рюмочкам, предложила Лиза. - А то зубы сводит, так кушать хочется...
    Они чокнулись и выпили: Лиза, шумно выдохнув, залпом, Настя отпила лишь половину.
   - Э, нет, милая, кто же так пьет? До дна, - снова протягивая ей недопитую рюмку, потребовала подруга.
   - Крепкая, не могу я так, - попыталась сопротивляться Карельских, но вскоре сдалась. "Вот так и спивается русский народ", - с грустью подумалось ей, закусывая кусочком свежего огурца.
   - А, черт! - спохватилась Лиза, открывая стоящую на холодильнике деревянную хлебницу. - У меня же хлеба нет. Понимаешь, я на диету села. Так что хлеб только черный и к тому же трехдневной давности.   
   - Ничего, - улыбнулась Настя. - Будем икру есть ложками, как русские купчихи.
   - А это мысль, - разливая по второй, согласилась Перова.
   - Лиза, не слишком ли большие обороты мы взяли? - с предостережением спросила она.
    - Ну, за нас с тобой и нашу дружбу ты же не откажешься выпить?!
    - Нет, но позже, - и, снова встав, направилась в комнату.
    - Слушай, что ты туда все время бегаешь? - облизывая чайную ложку с красной икрой, возмутилась она, когда Карельских снова вошла в кухню, что-то пряча за спиной.
   - Это тебе, - и положила перед ней пакетик с коробочкой духов "Шанель
№ 5".
   - Ах! - приглушенно выдохнула та и зачем-то огляделась по сторонам. - Настоящие?
   - Не сомневайся, из самого Парижа, - заверила Настя.
   - Ты была в Париже?! Когда? Господи, какая ты счастливая! - аккуратно пытаясь поддеть коротко остриженными ногтями флакончик, плотно лежавший в гнезде бархатной коробочки, мечтательно произнесла Лиза.
    - Недавно, - уклончиво ответила она. Ей не терпелось поделиться с подругой своими впечатлениями от морского путешествия, от увиденных городов и стран, о которых они столько книг прочитали в детстве. Единственное, о чем она не хотела рассказывать, точнее, о ком, так это о Леониде. Даже Лизе о нем ничего не было известно, и та всегда считала, что Андрей ее единственная любовь, и что ей очень крупно повезло, будучи ни разу обманутой и брошенной. Да и в чем могла Настя признаться подруге?  Рассказать об известном спортсмене, о котором она хранит вырезки из спортивных газет и журналов? Или как одно только его имя при выходе на ледовую площадку заставляет рижские трибуны взрываться от приветствий? Юных девушек подобные истории вовсе не прельщали, и если кто-то посвящал Настю с Лизой в свои сердечные дела, то в первую очередь поведывал о многозначительных взглядах и вздохах, о признаниях в любви и первых поцелуях. Увы, ничем подобным Настя не могла "похвастаться". Так стоило ли вообще что-то говорить?..    
    - Алло, ты меня слышишь? - Лизин голос вернул Настю в реальность. - Не спи - замерзнешь.
    - Прости, я задумалась...
    - За нас, подруга! - с поднятой в руках рюмочкой она внимательно наблюдала за Настей.
    - Да. За нашу дружбу.
    После второй рюмки Настя почувствовала, как тепло проникает до самых пяток.
    - Я - все, больше пить не буду, - заявила она.
    - Грех такое говорить после второй рюмки, - строго предупредила ее Лиза.
    - Почему?
    - Не на поминках сидим. Надо по третьей, а там - сама себе хозяйка, не хочешь - не пей.
    - Ну, ладно, наливай, хоть я в эти глупости и не верю.
    - Поговорку слышала: "Бог троицы любит"? Так что не противься.
    - Можно теперь я скажу тост? - спросила Карельских. - Я, правда, не умею их говорить. Но очень хочу, Лиза, чтобы ты была счастливой. В общем, за твое будущее.
    Со стола убирали и мыли посуду вместе, несмотря на протесты Лизы. Потом Лиза достала с антресоли раскладушку, а из неотесанного комода накрахмаленное постельное белье, а Настя тем временем распаковывала свои вещи.
    - Ой, что это? - бросив взгляд через плечо, спросила Лиза и уставилась на маленький черный чемоданчик, который держала Настя в руках, не зная, куда бы его положить.
    - Лэптоп, - ответила Карельских.
    - Чего? - не поняла та.
    - Ну, портативный компьютер, - объяснила она подруге.
    - Да ты с ума сошла! - воскликнула Лиза. - И с таким "добром" ты разгуливаешь по столице?!
   - ?
   - Надеюсь, ты его больше здесь никому не показывала. Не то завтра же сюда нагрянут воры.
   - А что случилось-то? - озадачилась Настя. - Что за страхи такие?
   - Да, страхи, как ты выражаешься. Объясняю: цена компьютера нынче равна цене однокомнатной московской квартиры. Это у вас там их полно, а тут они - на вес золота, - и погладив его поверхность, Лиза попросила: - Покажешь?
   Карельских молча открыла крышку и через считанные секунды загорелся экран.
   - Ух ты! - восхищенно вымолвила ее подруга. - И сколько же такая игрушка у вас стоит?
   - Честно говоря, точно не могу сказать. Нам его подарили на новоселье.
   - Ничего себе подарки! Везет вам... - мечтательно заключила она.   
   - Лиза, - сменила тему Настя, - ты так и не объяснила, что это за мешки. Может, сейчас скажешь?
    - Тебе так нужно знать? - в ответ раздался раздражительный вопрос.
    - Да, - утвердительно кивнула она. - Как твоя подруга, я, кажется, имею на то право.
    - Этими вещами я торгую, - с неким вызовом ответила Лиза.
    - Как торгуешь? Где?! - считая, что ее разыгрывают, переспросила Карельских.
    - На рынке. "Лужники", слыхала, наверное, о таком.
    - Нет, - отрицательно покачала она головой. - Я знаю стадион "Лужники".
    - А теперь там рынок, милая моя. И перестань, пожалуйста, качать головой, как китайский болванчик.
    - Лиза, - взмолилась Настя, - я ничего не понимаю. Твоя мама рассказывала, что ты устроилась здесь, в Москве, экстрасенсом и хорошо зарабатываешь, ежемесячно отсылаешь им деньги. А ты... ты мне говоришь про какие-то вещевые рынки!
    - Успокойся, Настя, - раздраженно выкрикнула Лиза. - Что же ты прикажешь мне ей рассказать?! Что я, подобно ломовой лошади, таскаю двухпудовые сумки на своем горбу?! Как стою под палящим солнцем, проливным дождем и в жгучий мороз и торгую китайским барахлом?! 
    - Но почему ты ей солгала?! - не унималась Настя. - Для чего ты скрыла правду?
    - О какой правде ты твердишь? Ты - правдоискательница блаженная, можешь идти и сама ей все рассказать. Хочешь, чтобы ее инсульт разбил?! - взорвалась Перова.
    - Лиза, - снова взмолилась она, не на шутку испугавшись такого поворота событий, - объясни, пожалуйста, как ты дошла до этого? Ты же сама уверяла меня перед отъездом, что с твоими способностями ты всего добьешься в столице, помнишь?
    - Как не помнить, - зло усмехнулась в ответ та. - Вот только мечтам моим не суждено сбыться.
    Подруги разделись и легли: Настя - на кровати, причем никакие ее возражения не были приняты Лизой, которая укладывалась на раскладушке. И только после этого Лиза приступила к долгому рассказу о своих московских приключениях.
   - Когда после развода вернулась домой, к родителям, то никак не могла начать работу. Люди в то время еще не доверяли экстрасенсам и хилерам, считая их шарлатанами и пройдохами. А другую я не искала. К тому же была еще одна причина. Рано или поздно я бы встретила Артура, сколько бы его не избегала, и этого я боялась больше всего... Ох, Настя, мне было так тошно, душу скребли все представители кошачьих рижского зоопарка. Я тогда ничего такого не говорила тебе, но ты, наверняка, и так обо всем догадалась, правда?
   Настя молча кивнула, напряженно ожидая дальнейшего рассказа.
   - Поэтому я решила попытать счастье в столице, - задумчиво глядя в потолок, продолжила Лиза. - Первая осечка получилась уже через несколько дней. Случайно встретила однокурсника, с кем училась в Ленинграде, и он, зная о моих способностях, предложил познакомить с самой Джуной. Мы приехали к ней домой и, знаешь, она, лишь мельком взглянув на меня, не пожелала даже поговорить. Тому парню аж неудобно стало, хотя для меня все было предельно ясно: она во мне увидела сильную соперницу. Впрочем, чтобы приобрести такую известность, как у нее, мне нужно будет работать много и долго.
    Лиза повернулась на другой бок и зачесала пятерной назад коротко остриженные волосы:
    - Походила сама по различным фирмам, каких развелось в Москве, как собак не резанных. Но, увы, без знакомств и рекомендаций никто не захотел меня брать даже с испытательным сроком. Я поняла, что не способности играют решающую роль, а кто твой спонсор, то есть любовник. А жить-то надо было... И тут одна знакомая предложила пойти продавцом на рынок. Ничего: заработок неплохой, хватает на питание и съем вот этой хатки, да еще маме отсылаю для покупки лекарств. Братьям ей помогать не по силам. Один рыбачит да все на своих баб спускает, у другого самого семья с тройняшками.
    Как это не покажется странным, но, выслушав Лизу до конца, Насте полегчало. Если после разговора с Лизиной мамой, с гордостью поведавшей ей о московских успехах своей дочери, у нее таяла надежда, что Лиза захочет ехать в Канаду, то сейчас она ни на йоту не сомневалась, что подруга охотно согласится. Она улыбнулась и, дотянувшись до своей сумки, висевшей на спинке стула, неожиданно для Лизы спросила:
   - Скажи, ты бы приехала ко мне в Канаду?
   - В гости?! - воскликнула Перова. - С удовольствием, но пока не могу - денег таких нет.
   - А если я тебя зову не в гости, а работать?
   - Работать в Канаде? Кем?.. Собственно, какая разница. Я согласилась бы и на горничную.
    - Глупенькая. Я тебе предлагаю работу хилера.
    - Погоди, - насторожилась Лиза, несмотря на возбуждение. - Что значит "предлагаешь"? Ты-то какое к этому имеешь отношение?
    - Теперь успокойся и выслушай не перебивая. Я и сама собьюсь.
    И Настя рассказала, как создала фирму "Си энд Эйч", о своих планах и о том, что очень рассчитывает на Лизу.
   - И как только тебе удалось всего этого добиться?! - охая и до конца не веря в услышанное, спросила Лиза.
   - Одна бы я ничего не сумела. Мне просто очень повезло, что помогла и до сих пор помогает одна женщина. Ее зовут Анна Харрисон.
   - С чего бы это вдруг? - с неким подозрением задала она вопрос.
   - Не знаю, - пожала плечами Настя.
   - Но так не бывает, особенно у вас там, на Западе, - настаивала Перова.
   - Ну, честное слово, не знаю. Может, понравилась я ей.
   - Слушай, Настюха, а эта Харрисон случайно не того? - и Лиза описала рукой замысловатую фигуру в воздухе.
   - Чего "того"? - недоуменно переспросила Настя.
   - Ну, она нормальной ориентации?
   - Да как ты только могла такое про нее подумать?! - от возмущения у Насти даже голос сел. -  У нее муж и двое взрослых прекрасных сыновей. Старшему уже тридцать.    
   - Тогда что ей надо от тебя?
   - Да ничего ей не надо! - разозлилась Настя. - Или ты думаешь, что в иммиграции русские люди не могут уже помогать друг другу?!
   - Так она русская?
   - Ну да. К тому же моя коллега по образованию. Окончила Московский университет.    
   - Вот как, - усмехнулась Лиза. - И как ты с ней познакомилась?
   - Совершенно случайно. Когда я дописала свою первую книжку, нашла несколько адресов  издательств.
    - Ты написала книгу?! - изумленно перебила Перова.
    - Да я и сама не думала, что займусь литературным творчеством. Просто до приезда Андрея нужно было как-то коротать длинные зимние вечера в той глуши. Вот и насочиняла... Так получилось, что ближе всех самый крупный город от Северной Дакоты находится в Канаде. И я отправила в Виннипег свой роман. Анна прочитала его, и они с мужем прислали письмо с просьбой приехать, чтобы подписать контракт. Там мы познакомились. Потом они пригласили меня в гости на Рождество, а позже уже с Андреем на Пасху. Тогда же они и предложили переехать жить в Канаду. Анна сама подыскала нам квартиру. Кстати, вложить деньги в фирму тоже ее идея.
   - Ой, не нравится что-то мне эта случайность.
   - Лизка, ты стала такой подозрительной, - расхохоталась Карельских.
   - Неправда. Просто у меня, как у Рака, хорошо развита интуиция, - обиженно буркнула Перова.
   - А может ты, как и моя мама, ревнуешь к ней?
   - Ага! - обрадовалась она. – Значит, и тетя Катя заметила что-то такое, чего не видишь ты.
   - Перестань! Лиза - ты моя единственная подруга с самого детства и никто никогда не сумеет занять твое место. Что же касается мамы, признаюсь, я не раз пыталась вызвать ее на откровенный разговор, за что она недолюбливает Аню. Но она, не знаю почему, всякий раз уклоняется от прямого ответа.
   - А ты сама никаких странностей не замечала за этой женщиной? - допытывалась Лиза.
   - Ну что за глупости! Она замечательный бескорыстный человек... - и осеклась на полуслове. - Впрочем, ты, кажется, права. Есть одна странность. За тридцать лет она ни разу не приезжала в Россию. Правда, помнится, мне рассказывал ее сын, что Анна сирота и у нее никого здесь не осталось. Она ведь во время войны родилась. Родители, скорее всего, погибли, а она росла в детдоме.   
    - Сирота, а окончила МГУ, - многозначительно приподняв густые брови, уточнила Лиза.
   - Чему ты удивляешься? Это когда было-то?! В шестидесятые. А тогда, если ты не забыла, детям простых трудящихся и сиротам были открыты все дороги. К тому она очень умная.
   - Да, ты права, - согласилась она. - А я и забыла, что были такие времена. Не то что сейчас - все решают деньги.
   - Ну так как? Согласна на мои условия? - возвращаясь к своей теме, спросила Настя.
   - И ты еще спрашиваешь?! - рывком приподняв голову с подушки, выкрикнула подруга.
   - Тогда заполняй анкеты, отвези их в Канадское Посольство и оформляй загранпаспорт, - протягивая ей пакет с бумагами, сказала Карельских и добавила, словно вдруг вспомнила, - Да, тебе передал привет Артур.
   - Ты его видела? - застыв с конвертом в руках, тихо проговорила Лиза. - Спасибо... Как он поживает? Женат?
   - Куда там! До сих пор тебя не может забыть.
   - Перестань, пожалуйста! Не трави снова мою душу.
   - Кстати, он тоже будет работать у меня.
   - Ах ты лиса! Нет, скорее змея-искусительница, вот ты кто! - впервые за весь вечер заливисто рассмеялась Лиза.
    - Вот такой ты мне нравишься гораздо больше, - довольная ответила Настя.
    - Ладно, поздно уже. Ты с дороги, небось, устала. А я, если тебе свет не очень помешает, прочитаю еще пару страничек, - и с этими словами она достала из-под подушки заранее спрятанную туда книгу.
   - Что за книга? - не удержалась Карельских.
   - Знаешь, интересный американский детективчик попался, черт возьми! Почти дочитала, а кто убийца не могу вычислить.
   - Да? И как называется?
   - "Охота на свидетеля", - Лиза закрыла книгу, чтобы прочитать на обложке фамилию автора. - Какая-то Нэнси Карельски. Смотри, Настя, почти твоя однофамилица.
    - Откуда он у тебя?! - озадаченно спросила Настя.
    - Рядом со мной одна девушка книгами торгует, а я у нее беру их на пару дней.
    - Ну-ка, дай ее сюда, - строго потребовала она.
    - Что с тобой, Настя? Ты даже побелела, - не на шутку испугалась Лиза.
    - Дай сюда, - повторила Карельских.
    Пролистав карманного размера книжицу в мягком переплете от первой страницы до последней, она убедилась, что это именно ее роман. Однако никаких просьб на русский перевод у нее никто не запрашивал, равно как никто не уведомлял о русском издании ее книги.
    - Пираты! - только и вымолвила она и обратилась к подруге. - Знаешь, кто ее написал?
   - Там же написано, какая-то Карельски, - пробормотала та.
   - Нэнси Карельски - это мой литературный псевдоним.
   - Да ну! А не разыгрываешь? - воскликнула с тенью сомнения в голосе Лиза.
   - Честное слово, это я написала.
   - Настюха, да ты талант! - с восхищением всплеснула руками Лиза. - Надеюсь, ты не собираешься бросать это дело?
   - Нет. У меня теперь контракт с агентством и уже вышел третий детектив. Теперь ты знаешь обо мне все.
   И уже засыпая, она все никак не могла успокоиться: "В суд бы на вас подать за пиратство! Никакого уважения авторских прав, словно не цивилизованная Россия, а  какие-то туземцы в джунглях..." "Ну, станешь ты судиться и что дальше? Одни нервы да время потратишь", - ответил ее внутренний голос. "Вот-вот, этим и пользуются, набивая свои карманы, воры проклятые!" - продолжала стучать мысль в полусне.
   В ту ночь Настя Карельских и предположить не могла, что скоро попытаются обворовать ее настолько, что история с авторскими правами покажется невинной шалостью.               
   




16.
    - Настя, проснись, - Лиза слегка дотронулась до плеча подруги.
    - Который час?  - сонно спросила Карельских.
    - Около семи. Мне скоро уходить. Распоряжайся сама. Захочешь уйти куда-нибудь, ключи лежат на холодильнике, - чеканила та, нанося тушь на ресницы.
   Настя попыталась встать, но от головокружения и подступившей тошноты снова присела на кровать:
   - Ой, что-то нехорошо мне, - приложив вспотевшую ладонь к груди, вымолвила Настя.
   - Что случилось? - встрепенулась Перова, положив кисточку от туши на край стола, отчего она покатилась и упала на пол.
    - Тошнота какая-то... - попыталась объяснить она, но спазма не позволяла.
    - Ну-ка, пойдем, я провожу тебя до ванной, - и с этими словами Лиза подхватила ее под мышки.
    - А может, не надо, - слабо сопротивлялась Карельских. Она всегда побаивалась рвоты в отличие от умеющих с легкостью проделать эту неприятную процедуру в считанные минуты.
    - Ничего, потерпишь, зато потом полегчает, - подбадривала подруга. - Интересно, что ты такое поела вчера? Вроде бы мы ели одно и то же. Да и выпила ты всего ничего.
    В ванной Настя облокотилась об край умывальника. Тошнота отступила также внезапно, как и началась.
    - Такое со мной уже не первый день, - поделилась она. - Еще в Риге случалось. Сначала я думала, что от морского путешествия, потом все грешила на Полину Глебовну. Стряпуха из нее никакая...
    - И что только в ней Илья Семенович нашел? - подхватила тему Лиза. - Знаешь, он мне еще на твоей свадьбе понравился. Больше, чем твой Андрей. Видный, образованный, культурный мужчина. А как играл и пел! Не то что она: интеллект от Эдиты Пьехы до иди ты на х...
    - Лизка! - возмутилась Настя от столь вольных мыслей подруги.
    - Что "Лизка"? И чем же она его держит-то?!
    - Привык, наверное, за столько лет. Ладно, не нам с тобой их судить, - одернула она Лизу.
    - Говоришь, не впервые такое? - задумчиво спросила та, внимательно разглядывая подругу. - Слушай, Настюха, а ты не беременна?
    - Исключено, - горько усмехнулась Карельских.
    - Откуда такая уверенность?
    - В Штатах врачи вынесли окончательный вердикт: я - бесплодная, понимаешь?   Поэтому мы с Андреем решили усыновить ребенка. Причем, русского. И за этим я приехала в Москву.
    - И все-таки у меня сомнения, - призналась Лиза. - Твои американские врачи могли ошибиться.
    - Увы, никакой ошибки.
    - Когда у тебя в последний раз были критические дни? - не унималась она.
    Тут Настя призадумалась:
    - В конце недели должны начаться.
    - Вот если не начнутся, значит, права я, а не твои заокеанские профессора, - бросив взгляд на ручные часы, подытожила Перова. - Значит так: выпьешь молока, это поможет. Есть также мятный чай. Кофе не дуй! Ну, а я побежала, извини.
    Лиза чмокнула подругу в щеку и, прихватив вчерашние сумки, захлопнула за собой дверь, а Настя отправилась на кухню последовать ее советам и залпом выпила полстакана холодного молока.
   Промучившись до полудня в борьбе против приступов тошноты, она все-таки собралась и поехала в детский дом, сведения о котором она прочитала в одной русской газете несколько месяцев назад. Здание, к счастью, находилось всего в трех станциях метро от Лизиного дома.
   Нужный адрес ей удалось найти довольно легко. Детский дом находился за высокой чугунной оградой вдали от проезжей части улицы. Внутренний дворик был пуст и тих. "Странно", - отметила про себя Настя, - "а где же дети?"
   Прежде чем войти в здание, она постучалась в закрытые двери. Ей никто не ответил, и она потянула ее на себя. В коридоре пахло чем-то кислым, несмотря на распахнутые настежь окна в обоих его концах, образовывающий довольно сильный сквозняк.
    - Простите, - обратилась Настя к проходящей мимо старушке с пустым ведром и тряпкой в руках, - могу я видеть заведующую?
   - Зою Федоровну? - переспросила та, проведя тыльной стороной ладони руки, в которой держала тряпку, по выступившим капелькам пота на лбу.
   Карельских неуверенно кивнула.
   - Вон там ее кабинет. Пройдите, она сейчас спустится.      
   Не успела Настя дойти до нужной двери, как с противоположного крыла ее окликнула высокая полная женщина в белом халате:
   - Вы ко мне?
   - Я бы хотела поговорить с заведующей, - ответила Настя.
   - Заходите, - пригласила та, отперев ключом единственную свежевыкрашенную дверь, как успела заметить Карельских, на этаже.
   - Моя фамилия Карельских, - доставая из сумки пакет с переведенными и  заверенными в Посольстве Российской Федерации в Канаде документами, представилась Настя. - Дело в том, что мы с мужем хотели бы усыновить ребенка. Вот необходимые документы, касающиеся нашей семьи.
   - Очень хорошо, - хищнически схватив бумаги и тут же приступив к их просмотру, заявила Зоя Федоровна. - Замечательно! Итак, Вы - русская, а живете в Канаде, так?
   - Верно. Но усыновить мы бы хотели русского ребенка.
   - Кого именно: мальчика или девочку? Какого возраста?
   - Вообще-то это не имеет принципиального значения... - пожала плечами Настя.
   - Прекрасно! - перебила заведующая.
   - Единственное, чтобы он был здоров, - закончила все-таки она свою фразу.
   - Ах так? - с тенью разочарования спросила женщина и поправила блестящие на свету от лака редкие русые волосы. - Но, насколько мне известно, сейчас как раз идет тенденция на усыновление, скажем так, физически не совсем здоровых детей иностранными гражданами. У вас, говорят, медицина шагнула настолько вперед, что даже безнадежно больных могут поставить на ноги.
    - Возможно, - согласилась Карельских. - Но, видите ли, мы с мужем не иностранные граждане и нам бы хотелось иметь полноценного ребенка.
    - Ну, хорошо, - сдалась Зоя Федоровна. - К нам недавно из приюта поступила девочка. Ей уже три годика и она такая смышленая. Хотите сначала увидеть Юленьку или предпочитаете ознакомиться с ее личным делом?
    - Мне все равно.
    - Позвольте задать Вам еще вопрос: вы с мужем желаете сохранить тайну усыновления или со временем расскажете ребенку, что он не родной?
    - Я полагаю, что лучше рассказать самим, чем он в будущем узнает правду от других, - ответила Настя.
    - Что ж, идемте, - и, взглянув на стоящий на письменном столе будильник, заведующая встала первой.
    Они поднялись по обшарпанной лестнице на второй этаж трехэтажного здания  и остановились перед запертой дверью. На звонок никто не открывал, и Зое Федоровне пришлось позвонить дважды. Наконец какая-то хрупкая девушка лет пятнадцати, не то служащая детдома, не то обитательница, в простеньком летнем платьице впустила их внутрь.
    В коридоре из приоткрытых дверей доносились звонкие детские голоса, изредка перекрывающиеся более грубыми выкриками взрослых. Стоило заведующей войти в комнату с надписью "Младшая дошкольная группа", как все стихли. Она уже открыла было ярко накрашенные губы, чтобы подозвать Юленьку, но тут худенький с прямыми льняными волосами мальчик, сидящий за последним столиком у окна, вскочил и бросился к Насте.
   - Мама, мамочка моя родная!! Я знал, что ты придешь! - крепко сжимая ее ноги, он уткнулся в них заостренным носиком.
   Настя застыла на месте, не зная, как себя повести, и вопрошающе посмотрела на заведующую с воспитательницей. Те повели себя так, словно ничего особенного не произошло. Пожилая воспитательница решительно подошла к мальчику и что было сил попыталась оторвать его ручонки от Настиных ног:
    - Женя, это не твоя мама.
    - Нет, моя! Ну, скажи, мамочка, что ты пришла за мной, - он умоляюще взглянул  полными ясных серых глаз слезами на оцепеневшую Настю и сильнее сжал ее в коленях.
   Карельских умом понимала, что надо что-то предпринимать, причем быстро, чтобы у мальчика не было еще большего стресса, но ее рука инстинктивно потянулась к его макушке и она нежно погладила его жесткие волосы со словами:
   - Подожди меня, пожалуйста, я скоро вернусь.
   - Ты... ты ведь больше не оставишь меня здесь, правда? - с тревогой в голосе спросил Женя.
   - Нет, не волнуйся. Я должна поговорить с Зоей Федоровной, - стараясь говорить твердо, объяснила Настя. - А ты пока поиграй тут.
   - Пойдемте, - уверенно проговорила молчавшая до этого заведующая.
   Когда они снова сидели в ее кабинете, Зоя Федоровна призналась:
   - Вообще-то, Настасья Борисовна, нашим детям свойственно видеть в каждом посетителе маму или папу. Но Женя Рудаков никогда прежде так не вел себя. Наоборот, он всегда замкнут, и воспитателям очень трудно находить с ним общий язык. Я даже не могу объяснить, почему Ваш приход вызвал такую реакцию в его поведении. Возможно, в его детских фантазиях он именно такой и представляет свою мать...
   Настя молча выслушала ее и попросила подробно рассказать о Жене. Услышанная история судьбы маленького человека заставила ее устыдиться и сделать горький вывод, как мало за последние годы она знает о своей стране. 
   Женю Рудакова по праву называли в детдоме дитя войны. Он родился в Грозном перед самым началом военных действий в Чечне осенью 1994 года. Из его личного дела, которое внимательно изучала Настя, следовало, что отца, молодого офицера, после окончания военного училища отправили служить в Чеченскую республику, где он вскоре женился на местной русской девушке, медсестре военного госпиталя.
    Отвозил жену в родильный дом будущий отец вдвоем с тещей, а забирала оттуда дочь с внуком одна бабушка - зятя по тревоге подняли среди ночи и он так никогда и не увидит свою семью. Через год уже вся Чечня полыхала в огне. Русские жители покидали свои дома и имущество в страхе перед местью озверелой части коренных жителей. Мать с трудом уговорила дочь уехать с сыном  к родственникам в Подмосковье. Однако ни свежий воздух, ни спокойная обстановка не спасли тяжело заболевшую молодую вдову, пережившую своего супруга менее чем на два года. Смерть дочери окончательно подкосила здоровье бабушки. Ее пожилые сестры неустанно советовали отказаться от опекунства и отдать чрезмерно шустрого и не по годам смышленого внука в детский дом.
   История, рассказанная про Женю заведующей, и не стихающий звон в ушах с единственным вопросом "Ты ведь больше не оставишь меня здесь, правда?" подтолкнули Настю к принятию решения об усыновлении именно этого мальчика и никакого другого ребенка.   
   - Скажите, сколько времени займет оформление документов? - спросила она Зою Федоровну.
   Та, прежде чем ответить, что-то подсчитала в уме:
   - С нашей стороны задержки не будет. Сами понимаете, мы в таких случаях не препятствуем приемным родителям, если, конечно, это благополучные семьи и при условии, что у нас к ним не возникает дополнительных вопросов. Вы, Настасья Борисовна, вызываете, скажу откровенно, у меня определенную симпатию, так что обещаю Вам, что уже на днях мы сможем передать весь пакет документов в комиссию по усыновлению. А вот за сроки их решения я Вам отвечать не могу.
   - Ну, примерно хотя бы, - попросила уточнить Настя. - Вы же, наверняка, сталкивались с этим.
   - От силы месяц, - нехотя ответила заведующая.
   - Зоя Федоровна, я могу навещать Женю в течение этого времени?
   - Ради Бога, мы никому не запрещаем приходить к детям...
   И для Насти началась совсем новая жизнь, полная забот о маленьком Жене. Она теперь вставала раньше Лизы и, позавтракав на скорую руку, ехала на рынок покупать свежие фрукты и прочие лакомства, от которых Женя и другие дети его группы были в восторге. Потом она уводила мальчика, и они гуляли во дворе детского дома - за его пределы без особого на то разрешения заведующей никто не имел права уходить. И каждый раз Женя задавал один и тот же вопрос, когда она увезет его домой, а Настя сотый раз просила его потерпеть еще чуть-чуть.
   Так длилось почти полмесяца. Повторился их разговор и в то пасмурное утро. Женя взобрался к Насте на колени, как только они присели на низкую лавочку. Обнимая ее шею своими тонкими ручонками и уткнувшись лицом в ее волосы, он умиротворенно выдохнул:
   - Какая ты у меня мохнатая, мамочка.
   Настя не удержалась от смеха и стала объяснять, что мохнатыми бывают звери, а непричесанных или с растрепанными волосами людей нужно называть лохматыми.
   - Все равно ты у меня самая красивая и я тебя очень-очень люблю, - продолжал мальчик. - Только, скажи, почему ты не приходила раньше?
   - Видишь ли, мы с тобой потерялись, а теперь я нашла тебя, - медленно подбирая слова, ответила Карельских.
   - Тогда почему ты меня до сих пор не забираешь?
   - Все не так просто, Женечка, как кажется. Нужно собрать все документы...
   - Какие документы? - перебил он.
   - Чтобы мне разрешили забрать тебя.
   - А ты их скоро соберешь?
   Настя молчала. У нее возникло непонятное тревожное чувство, но что именно встревожило ее, она пока не могла ответить.
   - Скажи, ты скоро их соберешь? - Женя повторил свой вопрос, дергая ее за рукав пиджака.
   - Посиди, пожалуйста, пока один. Я пойду к заведующей.
   - Зачем? - боясь отпустить Настю, спросил он.
   - Спросить про документы, - честно ответила она и поцеловала его в бледную щечку.
   Нынешний более чем сухой прием заведующей вызвал у Насти полное недоумение. Сославшись на неотложные дела, она скупо пояснила, что еще не подписала все бумаги для передачи в комиссию.
   - Но Вы же обещали, что задержки не будет! - возмутилась она.
   - Не волнуйтесь, мы все сделаем, - спокойно ответила Зоя Федоровна.
   - Как же не волноваться? Я не рассчитывала столько пробыть в Москве. Меня дома тоже дела ждут, - пытаясь хоть как-то успокоиться, объяснила Карельских.
   - Кстати, а кем Вы работаете? В анкете указана какая-то фирма.
   Подсознательно Насте не понравился вопрос несмотря на то, что в нем не было, как говорится, подвоха, поэтому она не сказала всей правды:
   - Я работаю в оздоровительном комплексе.
   - Но Вы ведь учительница, если мне не изменяет память?
   - Да, это правда. Но, сами знаете, далеко не всем удается устроиться по специальности, когда нужно зарабатывать на жизнь...
   - Понимаю. А Ваш муж?
   - Ему повезло больше. И сейчас он работает репортером.
   - У вас свой дом? - продолжала задавать вопросы заведующая.
   - Не совсем наш.
   - Это как?
   - Мы его еще не выкупили.
   - Понятно... - и она с минуту молча уставилась на Настю. Потом добавила: - Завтра постараюсь отвезти ваши документы.
   Остаток дня до прихода Лизы Карельских провела в задумчивости. Что-то не нравилось ей в том, как вела разговор, больше смахивающий на допрос, заведующая. И за ужином она поделилась своими мыслями с подругой.
     - Настюха, ты как будто в "совке" не жила! - воскликнула Лиза. - Раскинь отмороженными в своей Канаде мозгами. Да им надо "бабки" всунуть, желательно "зелененькие" - вот и все.
   - Как? Доллары? За что?! - ее возмущению не было предела. -  Это они должны быть благодарны, что мы усыновляем ребенка! Ими же детдома заполнены!
   - Ай, брось..., - раздраженно махнула та рукой. - Забыла, что наши люди на дерьме умеют навариваться? А тут дите, к тому же усыновляемое бездетной заокеанской четой.
   - Не дите, а дитя, - поправила ее Настя.
   - Ладно тебе, училка. Если хочешь увезти Женю, завтра же иди и намекни им, что готова заплатить.
   - Не представляю, как я это сделаю, - обескуражено вздохнула она.
   - Ты что же, никогда взятку не давала?!
   - Нет, не удосужилась такой "чести", - только и удалось, что съязвить в ответ подруге.
   - У-у, тебе здорово повезло. А вот мне приходилось, и не однократно.
   - Ну и как я это им скажу? И сколько они могут с меня запросить?
   - Не боись, больше, чем ты в состоянии, они не затребуют. Глаз у них на такое дело наметан, да и меру знают, чтобы не загреметь. Не дрейфь, Настюха, прорвемся! - подбодрила Лиза подругу и похлопала ее по плечу. - А хочешь, я с тобой пойду к ней?
   - Нет, я сама как-нибудь, - допивая свой чай, покачала головой Настя.
   Наутро она вместо рынка отправилась прямо в детдом. Заведующая, казалось, нисколько не удивилась ее раннему приходу.
   - Зоя Федоровна, - осторожно начала Карельских, а у самой в мозгу стучала одна мысль: "Не смогу". - Я тут понаблюдала за вашим детдомом. Проблем у вас, должно быть, много. А денег, наверно, не хватает на все...   
   - Ой, и не говорите, Настасья Борисовна, - обрадовано перебила заведующая. - У властей руки просто не доходят до нас. Кому нужны ничейные детки? А выделяемых средств, как Вы правильно заметили, действительно ни на что не хватает. Вот Вы за это время принесли фруктов больше, чем мы их можем позволить купить за целый год. Про ремонт и прочее оборудование я уж промолчу.
   - Могу я Вам, Вашему детдому, как-то помочь? - набравшись, наконец, храбрости, спросила Настя.
   - Вы в самом деле хотите нам помочь? - теперь уже состорожничала Зоя Федоровна.
   - Правда, я не знаю, как. Можете это назвать спонсорской помощью или благотворительностью от частного лица, а?
   - Ну, как это оформить, мы придумаем.
   - Отлично, - с облегчением выдохнула Настя, чувствуя, что главное препятствие преодолено, и чуть тише добавила. - Сколько Вам нужно для решения проблем?
   Зоя Федоровна оценивающе рассматривала Настю. Ей было трудно рассчитывать, судя по костюму и туфлям собеседницы, с какой суммой может расстаться ее собеседница, и она с сожалением отметила, что та не носит дорогих украшений. Из всего этого заведующая и сделала несколько ошибочное заключение относительно ее материальных возможностей:
    - Я полагаю, что пять тысяч разрешили бы многие наши проблемы.
    Имей она представление, что перед ней сидит хозяйка фирмы, к тому же получающая приличные гонорары от издания своих книг, сумма была бы названа на порядок выше.
    "В долларах, естественно", - уточнила про себя Настя и добавила вслух: - Хорошо. Они у Вас будут сегодня же.
    Через час, передавая деньги, заведующая заверила Карельских, что максимум через неделю вопрос об усыновлении будет решен положительно. Однако что-то мешало Насте радоваться. Это "что-то" можно было бы смело назвать вымогательством теми, кто нес ответственность за сотни брошенных детей, сызмальства познавших лишения и горе. Но и судить их строго Настя не смела, зная о нищенской зарплате и растоптанном авторитете современного воспитателя. "А это уже не их вина, а беда, причем в масштабах всей страны", - заключила она.   
     Из детдома Настя поехала в центр, решив зайти в магазины детской одежды. Она придирчиво перебирала костюмчики, курточки, майки и обувь, чем вызывала нескрываемое раздражение обслуживающего персонала. "Да, - отметила она про себя, - вывески на бутиках сплошь известных зарубежных фирм, а сервиса никакого. Вам бы только в сельпо работать".
     В квартиру к Лизе Настя вернулась с покупками, когда сгущались сумерки.
     - Ну, где тебя носит столько времени? - набросилась на нее подруга. - Я уже не знала, что и подумать.
     - Прости, пожалуйста, - извинилась Карельских и показала пакеты с обновками для Жени. - Вот ходила по магазинам, выбирала одежду и обувь...
    - Ты главное скажи, - нетерпеливо перебила Лиза, - как дела в детдоме?
    От заданного вопроса у Насти вновь испортилось настроение, которое немного удалось приподнять после покупок. За ужином она почти дословно передала разговор с Зоей Федоровной и призналась подруге, какие противоречивые чувства испытала, передавая деньги. Лиза, не проронившая ни слова во время рассказа Насти, обняла подругу и твердо сказала:
     - Забудь все, что сделала, как дурной сон. Главное, что мальчишка скоро будет твоим и для него, наконец-то, закончится детдомовский кошмар.
     - Ты, наверное, права.
     Однако Карельских до конца не убедили слова Лизы, и она полночи просидела на маленькой кухне, просматривая от бессонницы московские газеты. На одно из объявлений, попавшееся ей на глаза в различных газетах, она почему-то обратила  внимание и несколько раз вдумчиво перечитала его, пока в голове не начал созревать план.    
     Проснулась она довольно поздно и, обнаружив, что Лиза еще дома, засыпала ее вопросами:
     - Что-нибудь случилось? Ты почему до сих пор дома?
     - А у меня сегодня выходной! - радостно объявила подруга, стоя в своем коротком халатике у открытого окна.
     - Здорово! - обрадовалась Настя и, одевшись в легкий летний костюм, предложила: - Может, сходим куда-нибудь вместе?
     - Не обижайся, подруга, но у меня за последние годы только одна мечта: выспаться и никуда не ходить, - грустно призналась Перова.
     - Послушай, Лиза, - переменила она тему, - это правда, что в России компьютеры стоят столько же, сколько однокомнатная квартира?
     - Ну да, а ты к чему клонишь? - подозрительностью спросила подруга. - Хочешь свой продать?
     - Нет, что ты! - быстро успокоила ее Настя. - Просто ночью листала твои газеты, а там полно объявлений о закупке компьютеров...
     - А-а, - понимающе закивала та головой, - это не про нас, простых смертных.
     - И много таких, не "простых смертных"? - допытывалась она.
     - В Москве, наверно, достаточно, если, как ты говоришь, газеты пестрят их объявлениями, - пожала плечами Лиза.
     Но Настя ее больше не слушала. Она о чем-то сосредоточено размышляла. Спустя какое-то время на листке бумаги появился небольшой текст, написанный мелким аккуратным почерком, и, сложив его вчетверо, положила в свою сумочку и отвезла в редакцию "Новой газеты".
     Прошла неделя, прежде чем в свое очередное посещение детдома Зоя Федоровна объявила Карельских о положительном решении на усыновление Жени Рудакова. В тот же день Настя купила два билета до Торонто и позвонила домой сообщить новость. А вечером следующего дня, в свой день рождения, она навсегда увозила мальчика в его новый заокеанский дом.
      В аэропорт после работы отправилась и Лиза проводить лучшую подругу. Прощаясь, она призналась:
      - Я так тебе завидую, Настя!
      - Нашла кому завидовать, - с грустью ответила Настя, вкладывая в свои слова неоднозначный смысл - к мысли о собственном  бесплодии, по-прежнему остро ранящую ее, в последние дни прибавились сомнения, сможет ли она заменить Жене настоящую мать. - Это ты, здоровая баба, можешь позволить завести столько детей, сколько захочешь…
   - Господь с тобой, подруга! От кого?! - изумилась Лиза и безапелляционно констатировала: - Настоящие мужчины перевелись.
   - Ты так говоришь, потому что обожглась в первый раз, - медленно подыскивала слова Карельских, чтобы не сделать больно подруге. - Если твой грузин не был способен на мужской поступок, это вовсе не означает, что все представители сильной половины человечества являются таковыми.
    Ей стоило немалых усилий не упомянуть имя Артура в качестве примера, но она посчитала, что не стоит бередить и без того раненую Лизину душу.



17.
    Машина почти бесшумно подъехала к дому Карельских, но чуткий детский слух сразу его услышал, и Вилли, с стремглав выскочив из своей комнаты на втором этаже, бросился вниз по лестнице со словами:
     - Нэнси, Нэнси вернулась!
     Катерина Васильевна сначала не на шутку испугалась его топоту, однако тут же сообразила, в чем причина его радости, и, бросив все дела на кухне, заторопилась к выходу.
     Настя с мамой чуть не столкнулись нос к носу в прихожей, когда, отперев дверь своим ключом, заносила дорожную сумку.
     - Настенька, ну, наконец-то! Здравствуй, родная! - и Катерина Васильевна со слезами на глазах бросилась дочери на шею.
     - Мамочка, ну все хватит, - пыталась успокоить ее Настя, целую в обе щеки и гладя по седым волосам. - Я уже дома. Все в порядке...
     - Нэнси, Нэнси! - продолжал кричать Вилли, обегая женщин со всех сторон, чтобы обнять ту, о которой он сотни раз на день спрашивал Андрея и Катерину Васильевну.
     Единственный, кто молча, стоя в сторонке, наблюдал эту картину, был Женя.
     Наконец, высвободившись из объятий мамы и Вилли, Настя взяла за руку Женю и провела в комнату:
     - Ну, вот, Женя, ты и дома. Знакомься, это твоя бабушка Катя.
     Мальчик, исподлобья смотревший все время на Вилли, вдруг засиял радостной улыбкой и взял ее за руки:
     - Я тебя вспомнил...
     Сердце у Катерины Васильевны защемило, она прижала Женю к своей груди и поцеловала в темечко:
     - Я очень рада... Очень рада, что ты будешь с нами..., - и, испугавшись, как бы ребенок ни о чем не догадался, добавила: - ...снова.
     - Женя, - позвала его Настя, - а сейчас я покажу тебе твою комнату.
     - Подожди, пожалуйста, - прервала ее мать, - там... там сейчас живет Вилли.
     - Вилли?! А где Линда с Рождером? - удивилась она, зная, что родители обычно просили присматривать за сыном не более чем на пару часов.
     - Тут... тут такое дело... - Катерина Васильевна всем своим видом показывала, что не хочет продолжения разговора в присутствии детей. И Настя ее хорошо поняла:
     - Вилли, это Женя.
     - Джени? - ломая язык, проговорил Вилли, отчего имя мальчика прозвучало как женское.
     - Ты можешь называть его Юджин, по-русски оно звучит как Женя, - пояснила Карельских, вспомнив, как не раз их с Андреем выручала их смекалка переводить имена на английский. - А это Вилли, наш сосед, познакомься и поиграйте в детской, хорошо?
     Женя молча кивнул. Настя взяла за руки мальчиков и отвела наверх в комнату, приготовленную заранее для Жени, объясняя по дороге Вилли, что Женя теперь будет жить у них. Тот ничего не ответил, лишь молча покусывал губы.
     Детская встретила Настю далеко не в том виде, в каком она ее оставила, уезжая в путешествие. Постель была смята, игрушки разбросаны по полу, одежда валялась, где попало. В другой раз Настя сурово отчитала бы Вилли за подобные проделки, но только не сегодня: сказывались усталость после длительного перелета и предстоящие объяснения матери.
     - Располагайся, Женя, - как можно мягче, чтобы не выдать своей раздражительности от увиденного, сказала она и прикрыла за ними дверь.
     Вернувшись на кухню, откуда доносились ароматы от маминых пирожков, она вдруг ощутила радость от мысли, что она дома. Оглядевшись по сторонам, Карельских присела на высокий табурет.
     - Поешь с дороги, - Катерина Васильевна  придвинула к ней чашку ароматного кофе и тарелку с пирожками. Однако есть до полной ясности она не могла.
     - Так что произошло с Рождером и Линдой? - тихо, словно боясь, что дети их подслушают, спросила Настя.
     - Настенька, ты только не волнуйся и, главное, не обижайся на меня и Андрея. Просто мы не хотели тебя расстраивать во время твоей поездки...
     - Мам, можно без предисловий? От них, ты знаешь, я еще больше начну волноваться.
     - Хорошо, скажу прямо: у Вилли больше нет родителей.
     - То есть как это "нет"?! - все еще недоумевая, переспросила Настя.
     - Они погибли... - еле промолвила Катерина Васильевна, пристально следившая за реакцией дочери.
     - Когда и как это произошло? - сраженная новостью, наконец, выдавила из себя Карельских.
     - Сразу после твоего отъезда. Они ехали на работу, был густой туман... Линда скончалась на месте, а Рождер - по дороге в больницу.
     - Почему вы с Андреем ничего мне не сообщили?!
     Катерина Васильевна ждала этого вопроса:
     - Мы не хотели тебе портить тебе настроение в дороге...
     - Настроение?! - раздраженно перебили Настя. - При чем тут мое настроение?! Вы... вы поступили так, что я даже не знаю, как это назвать...
     - Но, Настя, пойми и нас. Мы думали, что это всего на пару дней, по крайней мере, так мне объяснили полицейские и воспитательница Вилли, пока не разыщут его родственников. Но те отказались забрать его. Хорошо еще, что на похороны приехали. Тогда Андрей решил оформить опекунство... Ну, не отдавать же было его в детский дом!
     - Все правильно, - дослушав рассказ мамы, согласилась огорошенная последними событиями  Настя. - Главное теперь, чтобы мальчики подружились...
     Не успела она договорить, как раздался детский крик, какой-то хлопок и следом плач. Испуганные женщины выскочили из кухни и бросились наверх в детскую комнату.
     - Что тут происходит?! - распахнув дверь, закричала первая Настя, а ее мать, тяжело дыша, лишь прошептала: "Вы целы, ребята?"
     - Почему он называет тебя мамой? - ревниво спросил Вилли, крепко вцепившийся в плечи Жени, одновременно пытающийся лягнуть его ногой. - Ты говорила, что у вас нет детей. Он врет!
     - Мамочка, он мне не верит! - вытирая одной рукой слезы на лице, другой Жене удалось вцепиться в рыжие волосы Вилли, отчего тот громко завопил.
     Его крик нисколько не смутил мальчика. Наоборот, он что было мочи прокричал ему в ухо:  - Она моя МА-МА!
     Настя в одном прыжке схватила обоих мальчиков за руки, пытаясь их разнять. Однако ей это удалось не сразу.
     - Брейк! Хватит! - строго скомандовала она. То ли ее слова возымели успех, то ли дети устали бороться друг с другом, но оба тут же послушались Настю. Для большей уверенности, что они не начнут снова драться, Катерина Васильевна встала между ними, обхватив руками Женю. Настя отвела в сторону Вилли и как можно спокойнее объяснила:
     - Послушай, Вилли, Юджин наш сын. Да, это правда, я раньше говорила, что у нас нет детей, потому что не знала, где он. Но я нашла его, и теперь мы будем жить все вместе.
     Разумеется, не все, что она сказала, была правдой, но иначе она не могла объяснить мальчику, чтобы у него не возникли лишние вопросы.
     - А как же я? - после паузы пробурчал Вилли.
     - Ты тоже будешь жить с нами. И поверь, я люблю тебя не меньше, чем Юджина.
     - Это правда? - с надеждой в голосе спросил он и поднял на нее свои огромные синие глаза.
     - Правда. Разве я когда-нибудь обманывала тебя? - с упреком посмотрела на него Настя.
     - Тогда... тогда можно я тоже буду называть тебя мамой? - тихо попросил Вилли.
     - Я буду только рада этому, сын, - крепко прижимая его к своей груди, ответила она и весело добавила: - А теперь все вниз. Скоро папа придет с работы.
     Настя посмотрела на настенные часы: Андрей вот-вот должен был вернуться. Она поспешила к себе в комнату переодеться к ужину и достать подарки, привезенные из путешествия.
     Машина Андрея припарковалась во дворе дома, когда Настя, Катерина Васильевна и дети накрывали на стол. В центре стояла большая керамическая ваза с цветами из сада Карельских, удачно сочетающаяся со скатертью и обеденным сервизом кофейного цвета. От аромата, исходящего от куриного бульона с домашней лапшой из супницы, салата из свежих овощей и пирожков с мясом, у мальчиков потекли слюни и они первые заняли свои места за столом.
     Дверь мужу открыла Настя, не дожидаясь, пока тот позвонит.
     - Настя?! - только и успел воскликнуть Андрей, когда жена бросилась его целовать.
     - Я так соскучилась, родной... - тихо призналась она, словно боялась, что ее кто-то может подслушать, и потащила его в комнату знакомить с Женей.
     Андрей и Женя довольно долго изучали друг друга взглядами, но при этом каждый преследовал свою цель: один пытался восстановить в своей детской памяти образ отца, другой опасался выдать фальши в голосе, которую, как известно, дети чутко чувствуют.
     - Здравствуй, сынок... - хриплый бас мужа прервал молчание в комнате. Женя как будто ждал именно этих слов: сорвавшись с места, он бросился к Андрею и уткнулся своим острым носом в его колени точно так же, как в ноги Насти в день их встречи в детдоме, отчего у нее опять навернулись на глаза слезы.
     - Давайте ужинать, - предложила Катерина Васильевна, чтобы как-то разрядить обстановку.
     Ужином все остались довольны: Вилли впервые на радость Катерине Васильевне поел с большим аппетитом, изредка поглядывая на Женю, который ел молча и сосредоточенно, еще не отвыкший от привычки съедать все, что дают. Внимательно следя за его манерами за столом, Настя то и дело ловила себя на мысли, какая воспитательная работа предстоит ей и ее родным, чтобы мальчик как можно быстрее забыл проведенные в детдоме годы...
     - Ты похудела, - донеслись до нее слова матери.
     - Да, нет, - заверила ее Настя, - тебе показалось.
     - Скажи, какая кухня тебе больше всего понравилась в путешествии? - спросил Андрей.
     - Французская, - не задумываясь, ответила она.
     - Только не говори, что ты ела лягушек, - улыбнулся он.
     - Нет, конечно, от устриц и лягушек я решительно отказалась. А вот мясной рулет с тушенными овощами был превосходен, и козий сыр я с тех пор обожаю.
     - Лучше расскажи, как ты оказалась в Париже, - пробурчала Катерина Васильевна. - Я так испугалась, когда ты позвонила с Эйфелевой башни, что до сих пор спокойно не могу говорить об этой твоей выходке.
     Настя как-то сразу сникла: с одной стороны, она почувствовала вину перед матерью за то, что доставила ей столько волнений из-за своего опрометчивого звонка, с другой - не могла же она на самом деле рассказать, чья безумная идея была поехать в Париж. Все, что было связано с Леонидом, Карельских старалась забыть, как можно скорее, но у нее ничего не получалось: слишком много событий с его участием произошло за время круиза. И сознание того, что от родных придется утаить кое-какие факты из ее путешествия, тяготили Настю больше, чем пережитые эмоции... 
      - Похоже, я так и не дождусь твоих объяснений, - продолжала ворчать мать.
      - Прости меня...  Очень хотелось увидеть Париж - наконец вымолвила Настя и, спохватившись, что совершенно забыла о подарках, побежала за ними наверх.
      Через минуту мама восторженно ахала и вертела в руках шкатулку ручной работы, купленную Настей перед самым отъездом из Москвы. Андрей довольный перелистывал страницы книг Яна Флеминга, а Вилли натягивал поверх своей футболки майку с изображением московского Кремля. Собственно, она была куплена для Жени, но Настя быстро сообразила, что нельзя огорчать ребенка, оставив его без подарка.
     - Какие у тебя планы на завтра? - спросила Катерина Васильевна, когда заснули дети: Вилли - в детской, Женю пришлось уложить в гостиной, а взрослые расположились на террасе за чашкой чая.
     - Сначала поеду в офис, потом надо будет заехать в мебельный, чтобы купить еще одну кровать.
     - Ты полагаешь, что они больше не будут конфликтовать? - обеспокоено спросила мать.
     Андрей при этих словах удивленно приподнял брови, и Насте пришлось вкратце рассказать о конфликте между Вилли и Женей.
    - Думаю, так будет лучше для всех: мальчикам надо привыкать друг к другу и найти общий язык, - под фразой "общий язык" подразумевалось, что Жене надо учиться английскому. А то, что в общении дети быстрее  начинают его понимать, не было секретом для Насти-педагога. Она весь день никак не могла взять в толк, как им вообще удалось понять друг друга за короткое время знакомства, приведшее к конфликту. - И еще: нам теперь будет нужна няня.
    - Няня? - удивилась Катерина Васильевна. - Зачем?
    - Кто-то должен будет их водить в детский сад и забирать оттуда, помогать нам по дому.
    - А я - в ее вопросе прозвучали нотки обиды, - значит, уже с этим, по-твоему, не справляюсь?
    - Ну что ты, мамочка, - испугалась ее реакции дочь,- все не так. С детьми, сама знаешь, сколько хлопот, а я не хочу, чтобы ты уставала. Мы - моя мама и их бабушка, а не воспитательница или того хуже, домработница.
     - Настя права, - вмешался в их разговор Андрей, доливая чашку душистого травяного чая. - Мы еще до отъезда решили, что после усыновления наймем няню.
     - Поступайте, как считаете нужным, - сдалась она.


     С утра погода испортилась: накрапывал мелкий дождь, такой неподходящий для летнего дня. Однако Настиным планам помешал не он, а ее состояние здоровья. Опять  начался приступ тошноты, неоднократно испытанный ею в Москве. До ухода Андрея на работу, она еще старалась держаться, но как только закрыла за ним дверь, отправилась в ванную комнату. От наблюдательного взора матери ничего нельзя было утаить, поэтому Настя откровенно призналась ей, что подобное состояние она испытывает не в первый раз.
     - Работа отменяется, - безапелляционно заявила Катерина Васильевна, - и ты сейчас вызовешь врача. Со здоровьем не шутят.
     Настя покорно пошла к телефону слегка шатающейся походкой. Минут через двадцать после ее звонка к дому подъехала машина "скорой помощи". Бригада, состоящая из молодого врача-китайца и медсестры, которая несла в руках увесистый чемодан с медикаментами, быстро вбежали во двор, где играли Вилли и Женя, чем не на шутку напугали обоих. Не обращая на них внимания, Катерина Васильевна провела медиков в гостиную, где на диване лежала Настя с мокрым полотенцем, приложенным ко лбу. Для начала врач задал дежурные вопросы о ее возрасте, хронических болезнях, когда она почувствовала себя плохо и на что именно она жалуется, затем попросил измерить температуру и, убедившись в ее отсутствии, предложил отправиться в больницу, чтобы ее осмотрел гинеколог.
     - Нет, этого не может быть!.. - воскликнула Настя и осеклась на полуслове: с суматохой в Москве она совсем забыла, что критические дни так и не наступили.
     - Мэм, - обратилась к ней медсестра, - вы можете сами дойти до машины?
     - Да, конечно, - ответила Настя, вставая, и попросила мать не волноваться за нее и присматривать за детьми до ее возвращения.
     - Что они говорят? - тревожно спросила Катерина Васильевна.
     - Ничего страшного нет. Просят сдать анализы, потом скажут диагноз, - снимая с вешалки в прихожей сумочку с документами, ответила она, как можно спокойнее. О походе к гинекологу Карельских решила пока промолчать.

   
     В госпиталь св.Бонифация, расположенного на Тэйч авенью, было как обычно многолюдно: шла пересмена дежурных бригад, и пациентов, привезенных на "скорой помощи", вежливо просили немного подождать. Настя расположилась у окна в удобном кожаном кресле салатового цвета, гармонично сочетающего со стенами, выкрашенных в такой же цвет. Осматревший ее дома врач направился к лифту и вскоре скрылся за его дверьми, а медсестра подошла к информационной стойке и начала заполнять какие-то формуляры, время от времени тревожно поглядывая на бледную Карельских. Постепенно суеты в госпитале поубавилось, работа вошла в свой привычный ритм, и больных то и дело отправляли в различные кабинеты в сопровождении медицинских работников. Настя затруднялась сказать, сколько времени прошло, пока не вернулся ее доктор и стал что-то тихо объяснять коренастой девушке в накрахмаленном колпаке, стоящей за информационной стойкой. Та в ответ только молча кивала головой, потом подошла к Насте и пригласила ее пройти к лифту. Нужный кабинет оказался на последнем этаже. В дверях их уже ожидала полноватая женщина средних лет славянской внешности, которая поблагодарила девушку и пропустила Настю вперед себя в кабинет.
     - Итак, на что жалуетесь, - по-деловому начала доктор по фамилии Шуляк, как свидетельствовала стопка визиток, лежащих на ее столе.
      Настя подробно рассказала о симптомах своего недомогания, неоднократно повторяющихся еще в Москве.
      Гинеколог предложила ей пройти за ширму, где стояла специальная аппаратура для обследования беременных женщин. Сначала Насте предстояла неприятная для нее процедура осмотра на гинекологическом кресле, а потом она легла на кушетку перед аппаратом эхоскопии. За все время обследования врач молчала, изредка довольно улыбаясь уголками тонких губ, слегка накрашенных бледно-розовой перламутровой помадой.
      - Можете одеваться, - наконец проговорила она и добавила: - Поздравляю вас! Вы беременны...
      - Но этого не может быть! - вскрикнула Настя, не веря своим ушам.
      - Почему? - удивленно приподняла густые брови та.
      - Мне еще четыре года назад ваши коллеги из США вынесли окончательный вердикт, что я бесплодна.
      - Но факт остается фактом, - доброжелательно возразила Шуляк, - ваша беременность составляет десять недель.
      Далее последовал ряд вопросов относительно ее привычек и советы, которым теперь Карельских надо будет следовать, чтобы плод развивался нормально. Она также выписала ряд рецептов, состоящих из специальных витаминов для будущих мам, способствующих, как она подчеркнула, снижению приступов токсикоза. Настя сидела на стуле напротив ее стола, заваленного различными папками, бланками, медицинскими справочниками и журналами и пребывала как во сне, боясь шелохнуться, как будто он мог улетучиться, а все происходившее с ней за последние часы оказалось бы наваждением.
     - Может, Вас госпитализировать на пару дней? - донесся до Карельских вопрос врача. - Мы бы понаблюдали Вас...
      - Нет-нет, - быстро перебила она. - Я поеду домой.
      - Хорошо, только не забудьте о времени следующего осмотра.
      И с этими словами гинеколог передала в руки Насти голубые бланки рецептов и  лично проводила все еще пребывающую в растерянности пациентку до двери.
      В коридоре Настя еще раз изучила надпись на кабинете врача, словно пыталась запомнить все детали происшедшего с ней за этими дверьми. Затем она быстро направилась к лифту и уже в холле первого этажа подошла к телефону-автомату и набрала рабочий номер Андрея.
      "Только бы он оказался на месте", - молилась она.
      - Я слушаю, - раздался знакомый низкий голос мужа.
      - Привет, - чуть виновато начала она, зная, что Андрею не нравилось, когда ему звонили во время работы. - Извини, но ты не мог в свой обеденный перерыв отвезти меня домой?
      - А ты где?
      - В госпитале  святого Бонифация. Это недалеко, на Тэйч авенью.
      - Что случилось? Почему ты там? - обеспокоено спросил он.
      - Не волнуйся, пожалуйста. У меня хорошие новости. Я жду тебя, Андрюша.
      Карельских бросил все дела и, объяснив Тони о загадочном звонке жены, помчался к машине. В холле госпиталя он появился гораздо раньше, чем его ожидала увидеть Настя, которая все это время сосредоточенно подбирала слова для объявления радостной новости.
      - Настенька, как ты? - подбежав к ней, встревожено заговорил Андрей. - Как ты здесь оказалась?
      Настя вкратце рассказала о своем утреннем приступе тошноты и о том, как мама настояла вызвать "скорую помощь". Муж участливо слушал ее, изредка лишь хмуря бровями.
      - В общем, - вдруг прервав свой рассказ, Настя зачем-то оглянулась вокруг себя и тихо прошептала, - я беременна, Андрюшка.
      - Что?! Что ты сказала?! - хрипло пробасил муж.
      - Да-да, ты не ослышался. Я сама полчаса назад этому не верила. Но вот заключение врача-гинеколога и рецепты на специальные витамины, - с улыбкой ответила она и протянула ему документы.
       - Я не верю своим ушам, - Андрей подхватил на руки жену и закружил ее, не обращая внимания ни на медицинский персонал, ни на пациентов, находящихся в этот момент в холле и удивленно уставившихся на кружившуюся пару.
       - Пусти, сумасшедший, - ласково попросила Настя. - Давай скорее поедем домой.
       - Да, конечно, - слегка смущенно закивал он головой.
       По дороге они заехали в аптеку. Пока Настя покупала все необходимые ей лекарства и витамины, Андрей забежал цветочный магазин и поджидал жену с огромным букетом алых роз.
       - Это мне? - воскликнула она, увидев мужа.
       - Кому же еще, глупенькая?! - Андрей нежно обнял Настю за плечи и горячо поцеловал в губы.
       Дома все это время Катерина Васильевна не находила себе места. Она то и дело то подбегала к телефону, то выглядывала в окно. Мальчики после того, как на "скорой помощи" увезли Настю, вернулись в свою комнату и вели себя тихо. Даже проголодавшись, они не осмеливались спуститься вниз. Вилли поделился с Женей плиткой шоколада, найденной им среди игрушек.
       Машина Андрея затормозила у ворот резче обычного.
       "Ну наконец-то!" - вздохнула Катерина Васильевна обрадовано и направилась к входной двери в надежде на помощь зятя узнать что-нибудь о дочери. То, что она увидела в следующую минуту, она никак не могла взять в толк: оба радостные буквальном смысле влетели в прихожую, смеясь и целуя друг друга, при этом в руках Насти был огромный букет роз.
       - Может, скажите, что с вами? - строго прервала она их веселье.
       - Ты только не волнуйся, - начала Настя.
       - Я уже так перенервничала, что никакая новость мне теперь не страшна, - парировала Катерина Васильевна.
       - Мама, у нас будет ребенок! - радостно завопила Карельских, дав волю своим эмоциям.
       - Господи, свершилось... - и на глазах матери навернулись слезы радости.
       А Насте вдруг вспомнились пророческие слова Анны в тот вечер, когда она с Андреем впервые перешагнула порог их дома: "У каждого из вас должна быть своя комната и будущая детская". Тогда Настя непроизвольно вздрогнула при этих словах, но с сегодняшнего дня все ее мысли занимали два приемных сына и их будущий ребенок. И от этого чувства становилось на душе тепло и уютно...
      
      



18.
    Анна Харрисон тихонько приоткрыла дверь к Насте, которая, стоя посередине своего офиса, о чем-то оживленно беседовала с Мэйсоном.
    - Можно к тебе?
    - Аня! Что случилось? - спросила Карельских, переводя удивленный взгляд с менеджера на подругу.
   - Вот, ехала мимо, дай, думаю, зайду, - объяснила та. - Я не помешала?
   - Нет-нет, что ты! Кстати, познакомьтесь. - И Настя представила их друг другу.
   - Очень рад нашему знакомству, миссис Харрисон, - учтиво пожимая Анину руку и слегка поклонившись, ответил Мэйсон. При этом он внимательно изучал черты ее лица, по-прежнему приковывающие к себе мужские взгляды. Затем, повернувшись к Насте, спросил: - Я пойду?
   - Да, конечно. На сегодня ты свободен.
   Когда они остались одни, Настя перешла на русский, и предложила присевшей к столу подруге:
   - Давай попьем кофейку.
   - Спасибо, с удовольствием.
   Поставив на стол две чашечки ароматно пахнувшего колумбийского кофе, который когда-то порекомендовала Анна покупать и Карельским, Настя опустилась в кресло напротив гостьи.
    - А Мэйсон влюблен в тебя... - задумчиво начала Анна, поправляя гофрированные манжеты белоснежной блузки.
    - Кто?! - обжигаясь горячим кофе, воскликнула Настя и возмущенно продолжила. - Что за глупости! Он отличный работник и у нас полное взаимопонимание. Вот и все.
    - Нет, ты не так поняла. Разумеется, он не питает надежду, как... - она чуть не проговорилась и не назвала имя своего сына, - что вы когда-нибудь можете быть вместе. Но, держу пари, что свою невесту он будет выбирать из тех, кто похож на тебя. Так мужчина смотрит на подругу женщины, в которую влюблен, чтобы разгадать, что их может связывать.
    - А может это ты ему понравилась, а? - рассмеялась Карельских.
    - Нет. Почти так же смотрел и твой Андрей при нашей первой встрече.
    - Да, Бог с ним, с Мэйсоном. Ты ведь, наверняка, пришла не за этим.
    Насте захотелось поскорее сменить тему разговора, не имеющего, как она была уверена, под собой никаких оснований. К тому же, за недолгие годы их дружбы Настя неплохо распознала характер подруги, и если Анна появлялась неожиданно, это означало, что на то были свои причины. Однако та не торопилась с разговором, а продолжала водить тонкими ухоженными пальцами по горячему краю чашки, и в комнате на время воцарилась, как показалось Насте, напряженная тишина.
    - Скажи, Настя, - наконец начала Анна, - почему ты меня стала избегать?
    - Я?! - Карельских, дернувшись назад, приложила обе руки к груди.
    - После твоего возвращения мы не виделись ни разу и лишь однажды пообщались по телефону.
    - Анечка, не обижайся, - как можно мягче сказала она. - Ты же знаешь, что у меня теперь нет ни минуты свободного времени. В фирме полно работы, дома дети. Совершенно нет времени ходить в гости, но, обещаю, что выкроим пару часов и все вместе нагрянем к вам в ближайший уик-энд. А впрочем, мы можем поговорить и сейчас.
   - Хорошо... Настя, тебе не хочется мне ничего рассказать? - стала допытываться Анна.
   - Ты о чем? - не поняла она.
   - Скажи, что произошло на "Королеве Виктория"?
   - Откуда тебе это известно? - быстро спросила Карельских - притворяться дальше не было смысла.
   - По чистой случайности из радиосообщения. А твои дома знают?
   - Нет.
   - Почему? - не переставала та сыпать вопросами.
   - Не хотелось волновать родных. Да и все закончилось в считанные часы, слава Богу, - произнесла она, возвращаясь в мыслях к событиям тех дней.
   - Кто вас спас? Кто он?
   - Зачем тебе? - пришла Настина очередь задать вопрос.
   - Ты изменилась после поездки. Ты что-то скрываешь, да? У тебя... у тебя что-то там было?
   - Как ты можешь?! - возмутилась она, а ее бледные щеки мгновенно покрылись красными пятнами.
   - Тогда ответь мне, почему твои до сих пор ничего об этом не знают?
   - Ни к чему, - отрезала Карельских, но, поколебавшись, решила поделиться со ставшим ей самым близким человеком в иммиграции причинами сохранить в тайне  некоторые моменты той поездки...
   Когда рассказ был окончен, Анна сокрушенно покачала головой:
   - Надо же было тебе встретить его!
   - Не мне, а ему, - тяжело вздохнула Настя.
   - Что ты имеешь ввиду?
   - Только то, что все поменялось до "наоборот". 
   - То есть?
   - Леня влюбился в меня и даже предложил стать его женой.
   - Вот это да! - шепотом воскликнула Харрисон.
   - Но на мою дальнейшую жизнь это никак не может повлиять, потому что я жду ребенка.
   - Настенька, ты беременна! - всплеснула руками Анна. - Это точно? Ошибки быть не может?
   - Нет, - Лицо Карельских засияло. - На прошлой неделе я была у гинеколога, и все подтвердилось. Зачатие произошло в конце мая. Так что ты, надеюсь, теперь поймешь меня, почему я ничего не хочу рассказывать дома о Леониде.   
   Та в ответ неуверенно кивнула головой, а Настя продолжала рассуждать вслух:
   - Ну, посуди сама. У нас с Андреем столько лет не было детей. И вдруг после того, как встретила на корабле свою первую любовь, человека к которому питала лишь платонические чувства, когда была еще подростком, заявляю, что нахожусь в интересном положении. Я, разумеется, никогда не давала повода для ревности, но червь сомнения может закрасться у любого, правда?
   - Надеюсь, о беременности ты уже сообщила?
   - Что за вопрос?! Мы все без ума от счастья, - от волнения Настя была не в силах продолжать рассказ сидя, поэтому встала и, отдернув полы легкого пиджака небесного цвета, зашагала по комнате. 
   - Могу себе представить, - следя за ее движениями, с улыбкой ответила Анна. - А что же будет с мальчиками?
   - Они наши сыновья, - она сделала ударение на слове "наши".
   - Боюсь, Настя, что вы поторопились с усыновлением да еще сразу двоих.
   - Не волнуйся, с этим у нас проблем не будет. Вилли и Женя никогда не почувствуют себя обделенными в чем-то.
   - Это пока, - возразила Анна. - Когда же родится свой, у родителей часто меняются понятия о воспитании, а бывает что ломается и психика.
   - Ты это серьезно? - испуганно спросила Настя, внезапно остановившись у стола.
   - Мне знакомы подобные случаи, - туманно ответила подруга, у которой перед глазами всплывала картина рождения ее старшего сына Николаса...


    - Как ты себя чувствуешь, дорогая? - войдя в палату покрасневшим от трескучего мороза лицом с огромным букетом белых роз, спросил Питер и нежно поцеловал Анну в лоб. Он был до того взволнован и растерян одновременно, что не сразу заметил лежащий рядом с ней комочек живого существа.
   - Спасибо, нормально, - чуть слышно ответила она. - Хочешь посмотреть на сына?
   - Да-да, - перейдя тоже на шепот, закивал головой Питер.
   Анна внимательно следила за каждым движением мужа, ставшим всего несколько часов назад счастливым отцом. Ей следовало бы и самой выражать нескончаемую радость, как это делают все роженицы, благополучно разрешившиеся от беременности, но вместо этого она лежала, словно происходящее не имело к ней лично никакого отношения. Мысли ее были заняты не новорожденным сыном, а дочерью, от которой она отказалась пять лет назад и о существовании которой никто не подозревал.
    Все было в этот раз по-другому. Ее окружали заботой любящий муж и его родители, проделавшие не близкий путь из Эдмонтона, куда они переехали незадолго до свадьбы Питера и Анны, и вместе с сыном провели бессонную ночь в вестибюле больницы в ожидании родов. Ни один из служащих родильного отделения не бросал на нее тех недвусмысленных взглядов, осуждающих безрассудство матери-одиночки, которые она испытала на себе в рижском родительном доме. Наоборот, здесь все были излишне обходительны с ней. И это еще больше угнетало ее сознание, сознание того, насколько опрометчиво она поступила, отдав тогда свою крошку чужой женщине.
    Следя, как муж трепетно берет на руки младенца, у Анны навернулись на глазах слезы:
    "А ведь вот так же Марек мог брать нашу дочь..."
    - Какой красавец, - с умилением произнес Питер, боясь дышать на сына, - и весь в тебя, Анна.
    - Ну, это мы посмотрим через некоторое время. Говорят, что новорожденные меняются с каждым днем, - безучастно ответила она.
    - Ты, наверно, устала, дорогая, - предположил муж. - Я пойду, а завтра навещу вместе с родителями.
    - Хорошо, поезжай. И передай им за все большое спасибо, - слабо улыбнувшись, попрощалась Анна. Ей не терпелось остаться одной, чтобы вновь предаться воспоминаниям о потерянной дочери.
    Вечером, покормив грудью сына, она силилась вспомнить лицо малышки, своего первенца, но у ничего не получалось. И это не было удивительным, потому что ставшая матерью Аня Меньшова боялась рассматривать родную дочь, чтобы в ней не проснулись материнские чувства, которые смогли бы помешать ее планам...
    А в полночь Анна проснулась от слабого кряхтения. Новорожденный сын, лежащий рядом в детской кроватке, тяжело дышал. Включив ночник, она приложила свое ухо к его грудке и тут же с испугом отдернула - малыш практически перестал дышать. Нажав на кнопку звонка, она закричала что было сил:
    - На помощь! Скорее!
    В ту же минуту в палату вбежали дежурная медсестра и врач.
    - Мой сын, он... умирает, помогите! - бормотала она вся в слезах.
    - Успокойтесь, сейчас мы его осмотрим, - спокойно ответил молодой врач.
   А тем временем медсестра выкатила кроватку с малышом в коридор.
   Оставшись одна, Анна, как умела, стала молиться Богу, сохранить жизнь сыну. В болезни малыша она увидела наказание за собственное безразличие к судьбе беспомощного существа, еще вчера находившегося в ее утробе. Тогда же она поклялась, что посвятит всю себя этому ребенку и, если даст Бог, еще другим своим детям. И навсегда запретила себе вспоминать о существовании дочери, которая осталась по другую сторону океана, в стране, куда она никогда не вернется, а, следовательно, ей  не суждено узнать, как у той сложится жизнь.
    Вернувшийся через полчаса дежурный врач сообщил ей, что с ее сыном все в порядке и что подобное иногда случается у новорожденных, поскольку у них еще недостаточно развиты легкие. Анна с особой нежностью приняла из рук медсестры сына и, прижав его к своей груди, прошептала:
    - Я никогда не оставлю тебя, сыночек, чтобы ни случилось...   
    Наутро, как и обещал Питер, пришел вместе с родителями. Все трое были поражены увиденным: за ночь у молодой Анны появилась первая седина. 


    Настин вопрос вернул Анну в реальность:
    - Аня, почему ты уверена, что мы с Андреем изменимся по отношению к мальчикам после рождения ребенка?
    - Я вовсе этого не утверждаю, а только предупреждаю, что такое в жизни случалось у других. Понимаешь, подсознательно - не у всех, конечно, - развиваются чувства материнства и отцовства, заставляющие дрожать над собственными детьми, постоянно бояться за них...
    - Да, это мне знакомо, - задумчиво согласилась Настя. - Помню, мои родители из-за этого даже ссорились, так как папа всегда был за предоставление мне полной самостоятельности, а мама, наоборот, старалась опекать. Неужели и ты такая же мать?!
    - Как тебе странным не покажется, да. Но только по отношению к одному, Николасу. Когда родился Алекс, то я поняла, что не выдержу, и заставила себя измениться. По крайней мере, старалась предоставлять им больше свободы действий. Ну, а что из этого получилось - пусть ответят мои дети.
    - Анна, ты прекрасная мать и у вас с Питером замечательные сыновья, к которым, видит Бог, я отношусь с особой теплотой. А за нас не переживай. Мы постараемся справиться.
    "Если бы ты знала все обо мне, никогда не говорила бы так, доченька", - горько усмехнулась в мыслях Харрисон, а вслух сказала:
    - Спасибо тебе за кофе и за то, что уделила мне время.
    - Не за что. Ты же знаешь, я всегда рада тебе, - обняв на прощанье подругу, заверила Настя.
    Когда Анна покинула офис владелицы фирмы "Си энд Эйч", она с ужасом представила, насколько Настя Карельских может возненавидеть ее, узнай, кто ее настоящая мать.
   "Наверно, ты права, Катя, - мысленно обратилась она к Катерине Васильевне. - Моя дочь никогда не должна узнать всей правды. Иначе я действительно могу потерять ее, на этот раз навсегда. Так что пусть уж лучше все остается, как есть..."



19.
   - Я спать не могу, - хныкала в который раз Олеся, лежа в своей кроватке за шкафом.
   Марина молча собирала посуду со стола, а Виктор тем временем терял терпенье в тщетных попытках заставить заснуть закапризничавшую дочку:
   - Спи давай.
   - Я хочу мороженое, - твердила та свое.
   - А дерьма в сметане?
   - Витя! - вскрикнула жена и тяжело вздохнула про себя: "Нервы у мужа совсем уже ни на что не годятся..."
   В дверь тихонько постучались. В столь поздний час к ним мог зайти только сосед по этажу Мохаммед. Этот коренастый лысеющий алжирец, ровесник Виктора, носивший, в отличие от других жильцов, дорогие костюмы, никогда не позволял себе открыть дверь, не дождавшись, пока этого не сделают сами хозяева.
   - Проходи, - шепотом пригласил гостя Зимин, скосив глаза на шкаф. Мохаммед в знак понимания кивнул головой и бесшумно опустился в кресло.
   Марина всем налила крепкого чаю и поставила на стол пластмассовую салатницу, служившую на время ужина вазочкой для миндального печенья. Сегодня им было о чем поговорить: все общежитие гудело, подобно пчелиному улью, обсуждая события двух последних дней, внесшие разнообразие в жизнь беженцев, годами ожидающих решения собственной участи.
   Зимины всегда держались в стороне от этих пересудов точно так же, как и молчаливый, но наблюдательный Мохаммед, чем и заслужили его симпатию.
Однако в первые месяцы барьером в их общении была скудность знаний немецкого у рижан. Тогда их выручал Маринин неплохой французский, которая выполняла роль переводчика в разговорах мужа и соседа.
   Мохаммед первым доверился им (причем за годы, проведенные в "ночлежке" супруги научились отличать подлинные истории от "легенд", которые походили на сюжеты индийских фильмов), а по неписанным законам среди просителей убежища это означало, что человек рассчитывает на взаимную откровенность, и он единственный среди жильцов знал причины побега Зиминых из Латвии.
   Мохаммеду (скорее всего это было его не настоящее имя), как активному политику, пришлось покинуть свою страну, когда его партия стала в оппозицию к правительству, а его товарищи по партии были брошены в тюрьму. Супруги не сомневались, что их соседу первому из числа проживающих в общежитии, полагалось получить политическое убежище. Однако немецкие власти не торопились с предоставлением ему статуса беженца. Суд, состоявшийся еще зимой, до сих пор не вынес своего вердикта. Томительное ожидание так изнурило алжирца, что он похудел, осунулся и ходил мрачнее тучи. Кстати, кому-то очень не хотелось, чтобы Мохаммед присутствовал на том заседании суда, и письмо от адвоката с уведомлением о дне и времени слушания ему не доставили. За час до начала суда ему позвонил адвокат на телефон-автомат, который висел в холле первого этажа, и обеспокоено спросил, почему его до сих пор нет в суде. Так, по чистой случайности (телефон мог быть занят албанцами, часами признающимися в любви какой-нибудь немецкой "фрейлейн", или же вообще не работать) Мохаммеду посчастливилось не пропустить слушание по собственному делу. А, возвратившись, он устроил невиданный скандал всем работающим в общежитии немцам, начиная от коменданта фрау Писке, получающей всю корреспонденцию для беженцев, и кончая ничего не ведавшей уборщице...
   Коротая длинные вечера за чашкой чая, супруги, благодаря беседам с соседом, взглянули на жизнь, в том числе и на собственную, через призму политических отношений в мире. К примеру, они впервые услышали от иностранца слова сожаления о распаде СССР. Все остальные восхищались политикой Горбачева и Ельцина, но при этом их новые знакомые почему-то не стремились подружиться с Виктором и Мариной. Мохаммед же сокрушенно качал головой всякий раз, когда речь заходила о событиях в современной России и постсоветских республиках, и приговаривал, что СССР "мус цурюк" ("должен вернуться"). На недоуменный взгляд Марины он тогда доходчиво объяснил, к чему привело нарушение политического баланса на мировой арене, и как результат американцы теперь творят все, что им заблагорассудится, поскольку нет противовеса, нет никого, кто, хотя бы как Хрущев, стукнул кулаком и показал бы им "кузькину мать".
   Из-за крушения Союза, рассказывал Мохаммед, страдают десятки стран третьего мира, некогда ориентированные на политику Москвы. Что происходит сейчас в этих государствах, Зиминым было и вовсе невдомек до знакомства с алжирцем. От него они узнали, что там идут кровопролитные войны; янки, где с помощью подкупа властей, а кое-где и путем вооруженного переворота, ставят своих "марионеток", и уже через пару месяцев очередная богатая природными ресурсами "Лимпопо" у них "в кармане". И никого, утверждал Мохаммед, включая международные организации, не интересует, сколько людей погибает в этих войнах, страдает от болезней и умирает от голода. Он также предостерегал рижан, что рано или поздно "вакуум" из-за отсутствия политического баланса будет заполнен "третьей силой", какой именно, не уточнял, но призрачно намекал на страны и организации, которые пока еще не могут открыто противостоять самой могущественной державе в мире. Из его высказываний выходило, что годы "холодной войны" наиболее благоприятно влияли на развивающиеся страны, так как в то время тем гарантировалось "крыло" одной из сверхдержав.      
   Вот поэтому он так внимательно следил за развитием ситуации в России и был благодарен случаю, что подружился с русской семьей, которая, в свою очередь, поведала, как аукнулось крушение СССР на живущих в Латвии русских, и что они думают о будущем своей исторической родины. Мохаммед видел, как порой менялись в лице супруги от, по-видимому, болезненных для них вопросов, которые он задавал,  и пусть языковый барьер не всегда способствовал четкому выражению мыслей, главное в таких случаях, как показывали их беседы, было стремление понять друг друга, а не спорить и доказывать свою правоту. Но в отличие от других, нередко позволяющих себе с едкими ухмылками бесцеремонные высказывания об "одной шестой суши", алжирец переживал за судьбу России искренне. Он признался, как ломал голову и не нашел ответа, почему держава, которая одержала победу над фашизмом и первая запустила ракету в космос, так и не сумела создать для своего народа приближенный к мировому уровню зарплату, чтобы купить приличный дом, автомобиль, бытовую технику и обеспечить себе достойную старость. В общем, всего того, что имеют рядовые граждане других стран.       
   Благодаря эрудиции Мохаммеда, его образованности и знаниям немецких законов супруги узнали, к примеру, что их сразу же должны были признать лицами без гражданства, поскольку Советского Союза больше нет, а они въехали в страну с паспортами СССР, и на этом основании Германия обязана была предоставить им вид на жительство. Он разъяснял им получше любого немецкого адвоката их права, а также показал статью закона, в которой говорилось о возможности работать в качестве свободного художника без разрешения местной службы занятости...      
   - Угощайся, - тихо, чтобы не разбудить наконец-то заснувшую дочь, сказала Марина и придвинула печенье поближе к Мохаммеду.
   Итак, новостей за последнюю неделю было две. Первая - это всегда являлось событием! - получение статуса политического беженца молодым арабом, с которым Мохаммед делил комнату в общежитии. (Одиночек в общежитии селили вместе по национальному признаку). Алжирец, узнавший эту новость одним из первых, весь день пребывал в шоке. Нет, не из зависти, а от непонимания, чем же руководствуются те, кто принимает решения о предоставлении убежища. В его памяти еще были свежи известия с получением паспортов беженца молодой девушкой из южной республики бывшего СССР, утверждающей, что она одаренный физик-ядерщик, за которой, якобы, вели "охоту" российские спецслужбы с целью заставить работать на них. А также история одной особы лет сорока с несносным сыном-подростком, выдававшей себя за вдову пастуха из "горячей точки". Однако, как утверждали ее соплеменники, ни она, ни ее сынок ни слова не понимали на языке "родной страны". А этот двадцатилетний марокканец, по словам Мохаммеда, т;лком не знал даже названия правящей в его стране партии, против которой он "вел борьбу" и "был преследован".
   Вторую новость - депортацию семьи из Абхазии с двумя маленькими детьми - каждый из жильцов обсуждал со страхом в глазах. Как правило, - и это больше всего удивляло Зиминых - все депортации почему-то происходили глубокой ночью, что напоминало им увиденное в фильмах о репрессиях тридцать седьмого года. Бесшумно подкатывал фургон, также бесшумно несколько полицейских в сопровождении сотрудников миграционной службы находили в темном коридоре нужную комнату и раздавался грубый стук в дверь со словами: "Полиция! Депорт!" Став однажды свидетелем отправки на родину кого-нибудь из соседей, каждый невольно представлял себя на его месте. Быть может, именно этого и добивались немцы, чтобы беженцы пребывали в постоянном страхе за свою дальнейшую судьбу и, что называется, "не расслаблялись". На этот раз отработанная акция прошла не по их сценарию. Как только полицейские ворвались в комнату, молодая женщина схватила стоявшую на столе бутылку и, разбив ее об подоконник, набросилась на одного из них. Соседи позже рассказывали, что слышали глухой стук, последующий за этим крик и детский плач. А наутро все увидели страшную картину: стены комнаты были забрызганы кровью - молодая мама от отчаяния и испуга перерезала себе вены...
   - Интересно, куда их депортировали? Они из Абхазии, говорила она, но немцы их записали как граждан Грузии, - вслух размышляла Марина. В отличие от мужчин женщины все же больше общались, встречаясь ежедневно на общей кухне.
   - Формально они правы, - ответил Мохаммед. - Ни одна страна в мире не признала Абхазию как независимое государство.
   - Не представляю, что с ними будет, если их выслали в Грузию...
   Не успела она договорить фразу, как раздался резкий удар в дверь, от которого Зимины вздрогнули, и мужской голос рявкнул в коридоре:
   - Русиш – телефон!
   Так звали всех, кому звонили на имеющийся в холле телефон-автомат. Не по имени или номеру комнаты, а по национальности. Потом уже представитель названной нации выяснял, кого именно нужно позвать к телефону. И только чернокожих африканцев называли по имени континента, чем вызывали сильное раздражение у того же Мохаммеда, поскольку и его страна расположена в Африке, но те упорно продолжали от остальных требовать, чтобы их ни в коем случае не называли "неграми", считая это слово грубым оскорблением их расовой принадлежности.
   Супруги недоуменно переглянулись. Им могла, только в случае крайней необходимости, позвонить мать Виктора из Риги. "Неужели что-то случилось?!" - подумали оба, и Марина помчалась вниз по лестнице.
   - Алло. Слушаю, - выговорила она, и ее слова глухо прокатились эхом по всему этажу.
   На том конце ответил незнакомый звонкий женский голос:
   - Марина? Добрый вечер! Наконец-то я дозвонилась до вас. Как ваши дела?
   - Кто это? - теряясь в догадках, спросила она.
   - Настя Карельских, из Виннипега. Вы получили мое письмо с контрактом на работу? Начали оформлять документы?
   - Настя?! Господи, прости, не узнала, - извинилась обрадованная и одновременно с закипающим в душе гневом от услышанного Марина. - Нет, ничего мы не получали.
   - То есть как не получали?! - удивленно фыркнула Карельских на том конце провода. - Я же месяц назад вам выслала письмо. Вы должны были уже все оформить.
   - Уверяю тебя, мы ничего не получали, - уверенно повторила она.
   - Ну не может же быть, чтобы письмо из Канады не дошло до Германии? - не унималась Настя.
   - Ты не веришь мне? - с нотками обиды спросила Зимина.
   - Верю, но, согласись, как-то странно, очень странно... Никогда бы не подумала, что в Германии может пропасть письмо, да еще заказное.
   Но для Марины ничего странного в этом не было. Примером мог служить случай с Мохаммедом. Но не говорить же об этом по телефону из холла?! 
   - Ладно, - ответила Карельских. - Раз у вас там творятся такие "чудеса", завтра я вышлю еще один экземпляр, но уже на адрес Канадского посольства, а вы поедете туда и все заполните.
   - Ты забыла, что нам нельзя покидать город без разрешения.
   - Так возьмите его, - она не понимала, почему Зиминым могут не разрешить поехать в столицу.
   - Хорошо, мы постараемся. Настя, я хочу сказать, что мы тебе бесконечно признательны за все, - чувствуя, как наворачиваются слезы на глаза, тихо, чтобы никто не подслушал их разговора, сказала Марина.
   - Не за что пока. Я вам перезвоню через неделю.
   - Нет, - торопливо возразила та, вспомнив, что ходили слухи о прослушивании звонков, - мы сами позвоним тебе.
   - Хорошо. Удачи вам!.. - и раздался щелчок.
   Вешая трубку на телефонный рычаг, Марина заметила торопливо бегущую вверх по лестнице женскую тень.
   "Вот тварь! Завтра же побежит "стучать". Все не спится ей", - подумала она про Тамару.
   Вернувшись к себе, она встретила встревоженный взгляд мужа и вопросительный гостя.
   - Мохаммед, дай, пожалуйста, сигарету, - попросила Марина у заядлого курильщика-соседа.
   - Ты же обещала бросить, - с укором заметил Виктор и, не выдержав более ее молчания, спросил: - Может, скажешь все-таки, кто звонил?
   - Настя, - выпуская клубы дыма в открытую форточку, ответила жена.
   Конечно же, Виктор сразу понял, какая Настя. Сначала они с Мариной с нетерпеньем ожидали ее письма с какими-то бланками, как объясняла Карельских, которые они должны были заполнить и отправить в Канадское посольство в ФРГ. Однако прошло более трех месяцев, а писем все не было. Надежда таяла с каждым днем, и они уже не верили в искренность ее намерений. И вдруг этот ночной звонок. Значит, Карельских, не обманула их! А немцы поступили с ними точь-в-точь как с Мохаммедом, которому не доставили письмо адвоката. Всю эту тираду они выплеснули в два голоса, позабыв о спящей дочери и не обращая внимания на изумленно наблюдающего за ними гостя. И только докурив сигарету, Марина извинилась и вкратце объяснила, в чем дело.
   - Вам надо быть предельно осторожными, - по-отечески посоветовал алжирец.
   - Почему? - не поняли супруги.
   - Боюсь, что немцы будут чинить вам препятствия к выезду, - высказал он свои опасения и, прищурив свои огромные навыкат черные глаза, предложил ехать в посольство без уведомления немецких властей. Мохаммед был уверен, что по дороге у них никто не проверит документы благодаря их внешности (не то, что он со своим арабским лицом). Но супруги возразили: рисковать быть оштрафованными и уплатить немалые для них деньги за нарушение "зоны" им не хотелось. А Марина добавила, что их отсутствие сразу обнаружиться и потом все равно придется объясняться. Однако Мохаммед стоял на своем. К его словам Зимины обычно прислушивались, хоть им и было непонятно, почему немецкие власти не захотят отпустить их в Канаду. Разве не лучше, что уедет еще одна семья, претендующая на получение статуса беженца, которое они с таким упорством не дают до сих пор?!
   - Но почему? - допытывалась с присущим женщинам любопытством Марина.
   - Не знаю, - безнадежно развел руками Мохаммед, - но раз они действуют с вами такими грубыми методами, похоже, их игра "стоит свечей"...


  Фрау Писке, излишне располневшая после операции по стерилизации женщина тридцати пяти лет, подъехала к воротам на своем новеньком "Опеле" в шесть сорок пять. До начала рабочего дня оставалось четверть часа. В холле никого не было, кроме уборщицы, только что приступившей к уборке ночного мусора. Не успела она просунуть ключ в замок своего офиса, как бесшумно возникла фигура Тамары в домашнем халатике и мягких тапочках и, заговорчески подмигнув, пожелала "доброго утра".
   - Заходи, - кивнула та и, быстро оглянувшись, нет ли кого еще за спиной, прикрыла дверь. - Ну, что нового, Тамара?
   Присев на жесткий металлический стул в углу небольшой комнатки, она сначала почти дословно передала разговоры беженцев, судачивших о последней депортации, разумеется, приукрасив и дополнив таким образом, чтобы у фрау Писке в очередной раз сложилось впечатление о не "благонадежности" к Германии ее личных недругов по общежитию и "преданности" собственной семьи. Подслушанный же ночной разговор Марины Тамара оставила на конец, считая это большой удачей, так как еще ни разу не видела, чтобы рижане кому-то звонили по телефону, и заранее смаковала похвальные слова фрау Писке в свой адрес.
   - Вчера звонили Зиминым, - торжественно объявила беженка.
  Однако никто не мог предсказать последовавшую за новостью реакцией коменданта общежития:
   - Кто звонил? - низким грубым голосом был задан вопрос.
   - Какая-то женщина. Марина называла ее "Настя" и говорили они по-русски.
   - О чем?
   - Этого я не поняла, так как она говорила очень тихо. Но, по-моему, они собрались куда-то ехать.
   - И это все?
   - Да, - разочарованно кивнула Тамара.
   - Хорошо, иди. Если что - сама знаешь...
   - Фрау Писке, я тут же...
   - Иди, - перебила ее комендант. Ей не терпелось остаться одной, чтобы обо всем спокойно поразмышлять.
   Первым делом она достала из сумочки толстыми слегка дрожащими пальцами пачку сигарет "Мальборо" и, откинувшись в кресле, закурила. Необходимо было взвесить все "за" и "против" от полученной информации, чтобы не наломать, как говорится, еще дров и не лишиться столь престижной для перебежчика из Восточной Германии должности...
   Хайке Динман было двадцать шесть, когда она, выпускница сельскохозяйственного института, поняла бесперспективность своей будущей профессии. У нее был друг Фабиан Писке, как сейчас говорят, "бойфренд", грезивший Западной Германией, где жили его родственники со стороны матери, которые постоянно присылали дорогие подарки. Вся его семья люто ненавидела советские войска (они их называли русскими) за то, что послевоенный раздел Германии лишил их права жить так, как живут их родственники на Западе. Однажды Хайке сама предложила ему бежать в ФРГ, уверяя, что это вполне возможно, когда узнала от служившего в пограничных войсках младшего брата о примерах удачного перехода границы. Поводом для получения разрешения на поездку в гости к брату послужило Рождество. Морозной декабрьской ночью по колено в студеной горной речушке они пробирались к своей цели, рискуя быть застреленными, как нарушители государственной границы. Их первый год жизни в Гамбурге был самым безоблачным жизни Хайке. Им предоставили большую квартиру, а Фабиану работу. Еще полгода спустя у нее родилась двойня. А через год рухнула Берлинская стена. "Стоило так рисковать жизнью?!" - спрашивали они друг друга. Вместе с объединением неожиданно начались проблемы у тех, кого в Западной Германии называли "осси", т.е. восточные немцы. Паломничество бывших граждан ГДР на Запад, особенно молодежи, резко увеличило число безработных среди западных немцев. И Хайке Писке, у которой к тому времени уже подросли мальчики, невозможно было найти хоть какую-нибудь пристойную постоянную работу. К тому же ее диплом не был признан в новой объединенной Германии, и ей пришлось пойти заново учиться. Поэтому она так дорожила должностью коменданта общежития...      
    "Итак, - про себя рассуждала фрау Писке, - что мы имеем? Зимины, возможно, разговаривали с той особой, которая прислала письмо. Значит, они знают, что письмо было послано, но ими оно не получено. Что они могут предпринять? Ну, придут ко мне, а я пожму плечами. И все…"
   Она протянула руку к стеллажу, где стояли папки и достала одну из них, самую увесистую. "Ого, - усмехалась она, перелистывая страницы из личного дела, - эта дамочка за какой-то год стала настоящей занозой в заднице для наших властей. Ничего, пожировала и хватит. Завтра эту свинью выселят из квартиры, отберут паспорт и привезут с ее выродком обратно сюда, а через месяц пинками засунут в самолет, и одной головной боли у нас будет меньше. Главное, что отчет о нужных процентах, скольким мы, немцы, предоставляем убежище, уже отправлен в эту чертову комиссию при ООН..." Таким она представляла конец той самой вдовы из "горячей точки", о везении которой до сих пор судачили беженцы. Впрочем, именно так и заканчивалась, как показывала практика, одиссея у большинства "счастлив-чиков".   
    Однако сосредоточиться на работе Хайке Писке никак не удавалось. Какая-то мысль все время ускользала и она испытывала определенный внутренний дискомфорт. Вдруг ее осенило: "А что будет, если эта русская вышлет еще одно письмо? Как быть тогда? Ведь мне велено сделать так, чтобы корреспонденция из Канады до них не доходила... Но это уже не моя забота. Пусть думают теперь те, кто занимается этим профессионально..."


   Тамара семенила мелкими шажками к себе в комнату, когда Марина отворила свою дверь.
   - Привет, - как ни в чем не бывало, поздоровалась она. - Ты что поднялась в такую рань?
   - А ты? 
   - Олеся все равно нас спозаранку будит, а твой-то уже большой.
   - Да я в душе была, - ляпнула беженка первое, что ей пришло в голову.
   - Разве наш не работает? - удивилась Марина.
   - Нет, все работает, - тупо уставилась Тамара на соседку, выдав себя, как та определила ее вранье.
    - А почему же тогда ты идешь с нижнего этажа? Наш душ в другом конце коридора, - усмехнулась рижанка и сама направилась вниз в кабинет фрау Писке.      
    Обычно Марина, как поступают интеллигентные люди, стучалась и спрашивала разрешения войти. Однако вчерашний гнев за ночь так и не остыл, и сейчас ей было не до вежливости.
  - Морген, - сокращенное от "доброго утра" она посчитала достаточным. - Фрау Писке, у Вас должно быть письмо на наше имя.
   - Письмо? - стараясь держаться спокойно, переспросила та. - Какое письмо?
   - Нам послали заказное письмо месяц назад, но мы его не получили. Я бы хотела узнать, где оно может находиться?
   - Этого я не знаю, - беспомощно развела руками комендант, изо всех сил стараясь не выдать себя. – Может, потерялось по дороге. У вас, - она сделала ударение на слове "вас" - я слышала, такое случается нередко, не так ли?
   - А письмо Мохаммеду тоже было послано "у нас"? - уколола ее Марина. - Как видно из практики, такое чаще случается у вас.
   - Фрау Зимина, Вы в чем-то хотите обвинить меня?! - начала выходить из себя фрау Писке.
    - Да нет, и так все ясно, - ответила она и, резко развернувшись, покинула помещение.
   "Черт бы побрал эту русскую!" - в сердцах бросила комендант, продолжая с испугом следить за дверью, как будто Марина могла вернуться вновь.
   С первого дня проживания Зиминых в общежитии она инстинктивно стала их ненавидеть и опасаться одновременно. Рижане никогда ее ни о чем не просили, не лебезили и не пресмыкались, как другие, не приглашали ее и других работников "на чашечку кофе", подобно тем, кто любыми способами пытался снискать к себе особое расположение немцев, и уж тем более ни на кого не доносили. Дружба с алжирцем Мохаммедом также беспокоила ее. Она догадывалась, что их беседы не касались вопросов,  которыми обычно интересовались большинство беженцев, к примеру, где найти "черную" работу или кто по дешевке продает краденную в супермаркете вещь.
   "Она далеко неглупа, и все же меня ей не перехитрить," - занимаясь  само-
успокоением, фрау Писке пыталась-таки приступить к работе.         
   

   В конце недели Марина сама позвонила Карельских из городского телефона-автомата и узнала (на такую быстроту действий Зимины уж никак не рассчитывали), что их ждут в Канадском посольстве на собеседование. Надо было во что бы то ни стало срочно ехать в столицу. Но как покинуть общежитие на целый день и чтобы не спохватилась фрау Писке? Над этим супруги ломали голову всю ночь и решили, что Марина симмитирует подозрение на беременность и будто ей нужна консультация у врача. Повод подходящий. Как правило, всем иммигрантам немецкие врачи назначали обследование на ранний час, совершенно не заботясь, как будут добираться те, кто живет в отдаленных районах. Ехать же надо было затемно, чтобы вовремя поспеть на прием к консулу.
   Бонн представлял собой небольшой городок по сравнению с портовым Гамбургом, и большинство дипломатических  представительств размещались в зданиях или особняках вдоль улицы с красивым названием Годесбергер-аллее. Зимины беспрепятственно прошли мимо охранника, показав свои "аусвайсы" ("удостоверения личности"), которые были выданы им в Германии взамен отобранных у них советских паспортов и один раз в полгода в них ставили отметку о разрешении на временное пребывание.
   Консул, молодой мужчина в очках с коротко остриженными рыжими волосами, был с ними весьма приветлив, чего супруги не могли сказать о немецких чиновниках, с которыми им пришлось побеседовать за три года в Германии. Они там же заполнили пересланные Настей Карельских по факсу формуляры и еще ряд каких-то необходимых для оформления въездной визы в Канаду анкет. (Тут их опять выручили знания французского Мариной). В конце беседы консул попросил показать их заграничные паспорта. Зимины объяснили, что все имеющиеся при себе документы немецкие власти потребовали сдать во время так называемого "интервью", когда они оформляли прошение об убежище. Но, по счастью, у них есть с собой случайно оставленные копии их советских паспортов. Консул долго рассматривал фотокопии и нервно покусывал тонкие губы. Наконец он заявил, что визы по этим паспортам могут быть выданы только в том случае, если на момент въезда в его страну их срок действия будет еще не менее шести месяцев. Другими словами паспорта Зиминых считаются действительными еще восемь месяцев, так что их следует привезти в консульство как можно быстрее.
    Всю обратную дорогу супругам, впервые за последние годы, было легко и радостно на душе, и под перестук скоростного поезда строили планы на скорую заокеанскую жизнь. Но более всего они были благодарны случайной знакомой Насте, которая за последнюю неделю стала для них самым дорогим человеком.
   На следующее утро они отправились в местное отделение иммиграционной службы, чтобы потребовать свои паспорта. Инспектор, худощавая женщина неопределенного возраста, похожая на пигалицу, вопрошающе вскинула бровями и бросила взгляд на настенный календарь, затем с недовольством пробурчала, что еще рано продлевать разрешение на пребывание. Виктор держался уверенно, что не ускользнуло от острого глаза госслужащей, и спокойно объяснил, как умел по-немецки, цель их визита. Мгновенно изменившись в лице, инспектор задергала маленькой головкой из стороны в сторону и, наконец, таким тоном спросила, зачем им нужны паспорта, словно это были ее личные вещи. Ответ Виктора (разумеется, он умолчал о личном посещении Канадского посольства) подействовал на нее шокирующе, и на этот раз пауза, воцарившаяся в кабинете, была вдвое дольше, во время которой она что-то соображала. Супруги с недоумением следили за ее поведением, а у Марины пронеслось в голове предостережение Мохаммеда. В итоге, бросив короткое "гут" ("хорошо"), она дала им понять, что "аудиенция" окончена.
    Прошла еще неделя. Зимины полагали, что инспектору, наверное, надо самой получить разрешение на возврат их паспортов и что скоро их вызовут. Однако с каждым днем тревога, что "пигалица" просто тянет их драгоценное время, возрастала, о чем они поделились с Мохаммедом. Тот молча их выслушал, а потом привел в пример витиеватое арабское изречение по поводу того, что слабому для получения выгоды надо поступить так, чтобы сильный это сделал за него. Виктор, с уважением относящийся к восточной мудрости, не понимал, на что намекает алжирец. "На вашу знакомую", - просто ответил он и посоветовал все рассказать ей, заверив, что если Зимины ей действительно нужны, та найдет способ, как им поскорее получить обратно свои паспорта.


   Тем же вечером прогуливаясь с дочерью по набережной, Зимины долго обсуждали, чем конкретно могла бы помочь Карельских при сложившихся вокруг них обстоятельствах. Главное, чего они опасались, это Настиного непонимания, поскольку ситуация на самом деле выглядела фантасмагорической. И все-таки они решили позвонить в Канаду, когда проходили мимо желтой телефонной будке. Потянув на себя тугую дверь, всем троим хватило места в просторном стеклянном "домике", как выразилась Олеся. Такие телефонные будки предназначались для граждан в инвалидных колясках, немало встречающихся на улицах города - отголоски прошедших войн, аукающееся на новом поколении немцев, к такому мнению пришли Зимины.
    Марина с дрожью в голосе сначала рассказала о поездке в посольство, а когда дошла до визита к "пигалице", то разревелась впервые за много лет. Виктор, нетерпеливо слушающий ее бессвязный рассказ, вырвал из рук жены трубку и напрямую спросил Настю, что им делать. Тем временем испуганная Олеся, обхватив руками мамины ноги, тоже начала всхлипывать. Настя, как и опасались супруги, вначале отказывалась поверить, что немецкие власти намеренно препятствуют их выезду в Канаду, и в свою очередь начала задавать  вопросы. Виктор, у которого за последнюю неделю нервы напряглись до предела, чуть было не бросил трубку, когда Карельских вдруг замолчала, а потом, поразмыслив, пообещала, что постарается сама разобраться.
    - Мамочка, ну, не плачь, - Олеся гладила похолодевшими ручками безмолвно плачущую Марину, которая неотрывно следила за мимикой мужа, стараясь угадать результат их звонка, но тот, повесив трубку, лишь безнадежно махнул рукой...
   Всем их недавним планам на скорейший отъезд и начало новой жизни в Канаде, казалось, уже никогда не будет суждено сбыться, когда несколько дней спустя фрау Писке вручила Марине официальное письмо от местной миграционной службы. Виктор в это время, как обычно, отведя Олесю в детский сад при местной католической церкви, делал эскизы очередного "памятника архитектуры" в центре города. Она поднималась к себе в комнату под сверлящимися взглядами беженцев, старающихся по ее лицу и походке разгадать, каких новостей от немецких властей ожидает эта семья. Марина вскрыла конверт дрожащей рукой и сразу же потянулась за пачкой сигарет, которые она покупала в тайне от мужа и выкуривала почти всю, пока того не было дома. Лишь перечитав в третий раз короткий текст письма, уместившийся на пяти строчках, она сумела вникнуть в его содержание, завуалированное юридическими терминами с перечислением различных статей и пунктов немецких законов. Суть письма сводилась к одному: их вызывают в местное отделение миграционной службы. Это могло означать, что либо их дело о прошении убежища уже прекращено и, как следствие, разрешение на дальнейшее пребывание в Германии не выдается. Говоря языком самих беженцев, в любой момент может наступить час "икс", то есть выдворение из страны на родину. Либо... либо им все-таки разрешают начать оформление документов для выезда в Канаду. Но Зимины уже не верили в счастливый исход Настиной, как они называла про себя, авантюры.
   Прикуривая четвертую подряд сигарету, она посмотрела на часы. Вот-вот должны были вернуться муж с дочкой, а у нее еще не готов обед. "Перебьемся сегодня," - махнула она рукой, открыв холодильник и рассеянно осмотрев его скудное содержимое.
   Ночью Марина почти не спала, лежа на краю раскладного дивана и боясь, чтобы чутко спавший Виктор не догадался о ее страхах...
   На этот раз рижан пригласили не в кабинет "пигалицы", а к начальнику местного отделения миграционной службы. Используя все ту же непонятную юридическую лексику для простого "бюргера" (что тут уж говорить об иностранцах!), тот стал устрашать о возможных для Зиминых последствиях в случае неудачи с получением канадской визы, поскольку рассмотрение их прошения в связи возможностью выезда в "третью страну" уже прекратилось. Все его "советы" супруги слушали вполуха, ожидая кульминационного момента - возвращения паспортов. Однако безликий мужчина, сидящий за массивным столом, казалось, не торопился их отпускать и задавал все новые вопросы. Зимины и представить не могли, как того раздирало любопытство, что из себя представляет эта русская пара, за которую ему, начальнику (!), в его собственной стране (!!), впервые за годы службы рядовой иностранный дипломат указал на соблюдение правовых норм беженцев.
   - Скажите, когда мы сможем получить наши паспорта? - в свою очередь задал вопрос Виктор, которому надоела вся эта "бодяга".
    - Вы их не получите, - серьезно ответил начальник.
    - То есть как "нет"?! - в один голос возмутились супруги, а Марина добавила: - Зачем же Вы нас столько тут держите?!
    - Они пересланы в посольство, - последовало короткое объяснение.
    Всю обратную дорогу Зимины сомневались в его правдивости, не веря уже
ни одному слову немецких чиновников. Сожалели они и об отсутствии Мохаммеда, третьего дня внезапно исчезнувшего из общежития, от которого получали мудрые советы и моральную поддержку. Похоже, что у того окончательно сдали нервы в ожидании получения статуса политического беженца, и он нелегально перебрался в какую-нибудь другую страну, где иммиграционные власти тщательнее, чем в Германии, придерживаются буквы закона и нормам международного права. Рижане не были в обиде на алжирца за то, что он уехал, не попрощавшись. В общежитии в таких случаях не принято кому-либо сообщать о своем решении из целого ряда соображений: кто-то может проговориться, а кто-то намеренно "сдаст" немцам. Тогда пограничникам не составит труда хватить беглеца при переходе границы, хотя сами границы и называются открытыми, в приграничных зонах паспортный контроль сохранился на всех дорогах и подъездах к внешним рубежам. Но Зимины полагали, что Мохаммед не поделился своими планами не из недоверия, а следуя поговорке: "Меньше знаешь - лучше спишь".
   В общежитии их ожидал новый сюрприз. Фрау Писке, завидев их в холле, позвала к себе в кабинет и вручила еще одно письмо, имеющее штемпель незнакомой организации. Вглядевшись в него, Марина прочитала всего два слова по-французски: "Посольство Канады" и почувствовала, как от счастья подкашиваются ноги.
   Когда же за ними закрылась дверь, комендант с ненавистью прошептала: "Жаль! Еще пару бы месяцев и у них ничего уже не вышло бы. Зато отправили бы туда, откуда они приехали". Сколько раз в уме она подсчитывала их "последние денечки" в Германии. Как только закончился бы срок действия их советских паспортов, власти имели бы полное право "с треском" депортировать этих "зазнавшихся" перед ней, арийкой (!), "русских лапотников". И все же ей пришлось признаться, как она внутренне и не пыталась отнекиваться, что Зимины одержали победу над безотказно до сих пор работающей машиной под названием "Азиль".      



20.
   Марина напевала веселый мотив, складывая вещи в чемодан. Олеся крутилась тут же, настырно пытаясь запихнуть свои игрушки в детский рюкзачок, но их было гораздо больше, и вскоре джинсовая ткань стала трещать по швам. Виктор задумчиво перебирал свои эскизы, прицениваясь, какие из них стоит брать с собой, а какие уничтожить - дарить свои работы кому-нибудь он не желал.
    Вдруг в дверь резко постучали и, не дожидаясь приглашения, на пороге появилась целая делегация во главе с фрау Писке.
    Сухо поздоровавшись, она с порога объявила Зиминым:
    - Вам необходимо сдать все то, что принадлежит хайму. Сейчас мы должны произвести опись полученных вами вещей.
    "И это в восемь часов утра!" - вкинув брови, отметила про себя Марина и жестом пригласила незваных гостей пройти в комнату. Первой грузно прошагала комендант, за ней следом бесшумно просочилась сотрудник местного отдела миграционной службы, которую супруги окрестили "пигалицей", и волонтер из благотворительной организации. Этот коротконогий юноша первое время часто захаживал к рижанам, пытаясь вызвать их на доверительные разговоры, но вскоре прекратил свои визиты.
   Год назад в России прошли президентские выборы и "коротышка", как за глаза звали волонтера Зимины, проявлял особенный, даже болезненный, интерес к политическим событиям в России. Виктор с Мариной неоднократно пытались объяснить ему, что им ровным счетом нет никакого дела до этих выборов, поскольку у них нет права голоса, а вести пустопорожние беседы с посторонним человеком - бесполезная трата времени. К тому же их очень удивляла его настойчивость и дотошность по этому вопросу, вместо исполнения своих прямых обязанностей: помочь беженцам в решении их проблем. Однажды Марина, с присущей ей прямотой напомнила ему о служебном долге, и волонтер, потеряв всякий интерес к неразговорчивой паре, просто перестал их навещать… 
    - Итак, - с любопытством озираясь по сторонам, начала фрау Писке, - мебель вроде бы вся на месте, без видимых повреждений. А вот телевизор и ковер придется вынести, поскольку это не наше.
    - Хорошо, мы их уберем, - произнес первые слова Виктор.
    - Теперь о посуде и постельном белье, - продолжала чеканить та. - Вам было выдано три комплекта белья, три столовых набора, а также три кастрюли и одна сковорода.
    Марина опешила от такой немецкой расчетливости. Она полагала, что выданные  белье и посуда теперь по праву принадлежат им, и уже упаковала их в расчете пользоваться ими первые дни в Канаде. С досадой посмотрев на мужа, она прочитала на его лице решимость не вступать с немцами ни в какие дискуссии напоследок, и поэтому стала быстро рыться среди упакованных вещей. За всем этим, не мигая, следили три пары глаз, не считая испуганных дочери, которая присела на краешек своей кроватки и крепко прижимала к груди плющевого зайчика. Когда пакет с постельным бельем и коробка, вместившая их утварь, были поставлены на журнальный столик перед комендантом, та, не скрывая удовлетворения, развернула держащий в руках сложенный пополам лист бумаги и заявила:
    - А сейчас выкладывайте купленную в Германии одежду.
    - Что? - не поняла ее требования Марина. - Какую одежду?
    - Зимнюю и летнюю. Немецкая социальная служба два раза в году выплачивала вашей семье деньги на покупку необходимой вам одежды и обуви. Так вот, у меня есть распоряжение, чтобы вы все это оставили, а мы в свою очередь передадим эти вещи в благотворительную организацию для последующей выдачи нуждающимся, - пояснила фрау Писке и скосила свои поросячьи глазки в сторону волонтера.
    Стоящий у окна Виктор стиснул кулаки, чтобы не выдать своего состояния. Но его супруга больше не собиралась молча выносить заранее приготовленные козни представителями немецких властей:
    - В чем же нам прикажите ехать?
    - В том, в чем вы приехали сюда, - парировала фрау Писке и от Марины не ускользнула злорадная ухмылка.
    - Ладно, - стараясь сохранить спокойствие, ответил Виктор, - мы возьмем только то, что принадлежит нам. Но наша дочь, вы, должно быть, заметили, заметно выросла за три года и давно не носит ползунки.
   Все трое переглянулись в замешательстве, после чего комендант процедила сквозь зубы:
   - Ну, что ж... Вы сможете взять детские вещи, но только самое необходимое.
   Зимины ожидали, что на этом их миссия окончена и ожидали, пока те покинут комнату, чтобы продолжить сборы. Однако они сильно ошибались - гости не двигались с места.
   "Интересно, что им еще нужно от нас?.." - пронеслось в мозгу Виктора, но тут его мысли были прерваны нервным выкриком его жены:
   - Собственно, на каком основании вы с нами так обращаетесь?
   Похоже, напряженность последних недель давала знать, и Марина уже не могла сдерживать себя от вызывающего поведения непрошенных гостей.
    - Вы, фрау Зимина, искусно делаете вид, что невинны! - всплеснула грубыми руками комендант. - Но, к счастью, вашей семье недолго удавалось водить за нос государство, давшее вам убежище на целых три года.
    - Я ничего не понимаю, - по-русски пробормотала Марина, взглянув на мужа в надежде, что хотя бы ему понятен смысл последних слов фрау Писке. Однако Виктор стоял, словно окаменевший, и лишь подергивающаяся скула на левой щеке выдавала, каких усилий ему стоит с честью выдержать отведенную ему роль в хорошо спланированном спектакле, в котором его семье должна была почувствовать себя униженной.
    - Ах, вы еще и не понимаете?! - все больше повышая голос, воскликнула комендант и тут же смолкла от испуга, что выдала себя. За все время общения с Зимиными она неустанно твердила, что не говорит по-русски. Но это была откровенная ложь - все жители бывшей ГДР в школе учили русский язык и, естественно, фрау Писке не могла не понимать русскую речь.   
    - Марина, успокойся, - попросил жену Виктор и обратился к инспектору миграционной службы: - Можете объяснить, на чем основано ваше "распоряжение"? 
    - Пожалуйста, - с готовностью ответила "пигалица". - Нам удалось выяснить, что вы располагаете достаточными денежными средствами, поэтому мы приняли такое решение.
    - Все наши доходы вам хорошо известны, - равнодушно пожал мускулистыми плечами Зимин.
    - Отнюдь, - возразила та и погрозила перед ним костлявым пальцем. - Нам хорошо известно, сколько необходимо иметь для иммиграции в Канаду. Скажите, откуда у вас такие деньги?
    "Вон оно что..." - начал доходить до супругов смысл всей затеи немецких властей, а Марина даже впервые улыбнулась.
   - Вы правы, - согласилась она с немцами. - Но за нас платит наш спонсор.
   Однако уже через секунду она сильно пожалела об опрометчиво оброненной фразе, поскольку, по-видимому, нечто подобное и желали те услышать от Зиминых.
    - Ложь! - рявкнула комендант. - Мы знаем, что вы сами покупали билеты. Так что вам лучше добровольно сдать сейчас деньги. В противном случае мы будем вынуждены произвести обыск.
    - Что?! - не веря своим ушам, возмутился Виктор. - Насколько я знаю законы, для обыска нужен ордер. Он есть у вас?
    - В вашем случае это необязательно, - процедила сквозь зубы фрау Писке. - Если их найдут на таможне, вы же понимаете, что ни в какую Канаду не сможете уехать. Вас просто арестуют и вышлют на родину.
    - Пусть будет так, но вам мы ничего декларировать не будем. К тому же, как нам объяснили в Посольстве Канады, Германия должна выдать определенную сумму, так называемые, проездные, которые, как мы подозреваем, вы давать не собираетесь.
    - Верно, есть такой закон, - кивнула головкой инспектор, - но к беженцам, которые сами в состоянии покупать билеты за океан, он не относится. Так вы отказываетесь  предъявлять деньги?
   - Да, - твердо ответил Виктор.
   - Ну что же, если в аэропорту при вас будет найдена сумма, превышающая месячную социальную помощь, пеняйте на себя, - подытожила "пигалица". - И последнее: вы сейчас дадите мне свои паспорта и получите их при посадке в самолет.
   - А вот это уже полное беззаконие! - хором возмутились супруги. - Паспорта мы вам не отдадим!
   - Может, вы рассчитываете, что мы позволим вам самим добираться до аэропорта? В шесть вы должны быть готовы, и мы отвезем вас, - усмехнулась она в ответ.
   Еще накануне в своем кабинете инспектор как бы невзначай спросила, как Зимины собираются добираться до Франкфурта, и те честно ответили, что купят билеты на поезд.
   - Неужели вы полагаете, что мы хотим остаться в вашей стране?! - разразилась нервным смехом Марина.
    Однако ее вопрос гости оставили без внимания и, с недовольством покидая комнату, хлопнули дверью.
    Супругов еще долго трясло от визита немцев. Виктор шагал из угла в угол, ругаясь и чертыхаясь, а Марина молча курила одну сигарету за другой в кресле у окна. И только Олеся все также испуганно следила за родителями, не смея приставать к ним со своими расспросами...
    Уже начинало привычно для осеннего дня смеркаться, когда Зимины упаковали все необходимые вещи. Марина радовалась, что, как предусмотрительная хозяйка, не выбросила старые рижские ботинки мужа и свои сапожки, в противном случае им не в чем было бы лететь в Виннипег, где в это время года может выпасть снег.
    Ровно в шесть во двор общежития въехал синий микроавтобус "Фольксваген". Из него вышли инспектор миграционной службы и волонтер-коротышка. Оба спешно направились к кабинету фрау Писке, а уже через несколько минут, погрузив свои сумки и чемодан на колесиках, на заднем сидении салона разместились Зимины. "Пигалица" села рядом с мордастым краснощеким водителем, а впереди рижан у двери расположился волонтер.
    Несмотря на сумерки во дворе находилось много детишек, с любопытством заглядывающих в салон и трогающих то фары, то номерные знаки микроавтобуса. Взрослые столпились тут же и на родном языке с завистью шептались, многозначительно кивая в сторону отъезжающих. Прощаться с кем-нибудь из них у супругов не было никакого желания. Единственный человек, который понимал их, был Мохаммед, но он бесследно исчез.
   Водитель завел мотор и машина, сделав резкий разворот по двору, вырулила на улицу. Фрау Писке, стоящая чуть поодаль от основной толпы злобно отметила про себя, что Зимины даже не посмотрели ни в ее сторону, ни на здание, которое многие беженцы, будучи безмерно благодарными немцам, называют "домом".
   Марину тем временем занимал совсем другой вопрос: почему именно с ними так обошлись немцы? При этом она сравнивала свой отъезд с отъездами других семей. Правда, те возвращались к себе на родину, но уезжали, увозя немецкое "добро" с лихвой. Прошедшей весной была отправлена большая группа бывших граждан Югославии, проживающих в их общежитии, в ныне независимые государства - в Хорватию и Боснию, где, как считалось, больше нет межнациональных конфликтов. Большинство из них уезжали на купленных в Германии поддержанных, но в отличном состоянии, автомобилях, набив багажники приобретенным, а порой и ворованным, товаром. Многие из уехавших, не стесняясь, хвастали, сколько денег увозят с собой или уже перечисли родственникам. Были случаи, когда к "преследуемым" приезжали родственники и, как Виктор подметил, жили табором в крохотной комнате неделями. На все это немецкие власти закрывали глаза, несмотря на строгое предписание, что все посторонние должны покинуть территории хайма до десяти часов вечера. Однако никого из добровольно покидающих ФРГ не сопровождали представители властей, как в случае с рижанами. Сотрудникам местного отделения миграционной службы присылали сообщение о месте и времени пересечения границы беженцами.
    "Неужели они на самом деле полагают, что мы хотели бы остаться в Германии? - вопрошала про себя Марина и тут же отвергала эту мысль. - Нет, они просто хотят напоследок добавить ложку дегтя в бочку с медом... Впрочем, за эти годы, скорее, получается бочка дегтя, и только ложка меда. Но почему?!" И сколько ни задавала она себе этот мучительный вопрос, в конечном итоге, по ее глубокому убеждению, все сводилось к одному: им мстили за то, что они русские, дети победителей в самой страшной войне человечества. И месть потомков побежденных была изощренной, поистине достойной своих предков, издевающихся будь то над пленными в концентрационных лагерях или над жителями оккупированной территории...
   За окном поля и луга сменились холмами, а чуть позже микроавтобус мчался, казалось бы, по проложенной в глухом лесу автотрассе, растянувшейся на многие километры без единого домика с огоньком. Навстречу, по ту сторону бордюра, со свистом и шумом проносились легковые автомобили, грузовики и туристические автобусы, на какие-то мгновения ослепляя пассажиров "Фольксвагена" своими яркими фарами. Изредка их обгоняли водители-лихачи новеньких, по большей части, спортивных машин или мотоциклов. В салоне за все время пути царило молчание. Время от времени Олеся шепотом спрашивала о чем-то, с опаской поглядывая на сидящего впереди "дядю". От утреннего детского возбуждения не осталось и следа, что, в сущности, сейчас радовало Марину, поскольку не надо было делать дочери никаких замечаний. Виктор сидел у окна, прикрыв глаза и прислонив голову к холодному стеклу. Единственным его желанием было скорее добраться до аэропорта, чтобы больше никогда не видеть опостылевшие лица представителей немецких властей.
    К терминалу "Е" микроавтобус подъехал незадолго до объявления регистрации на их рейс. В здании аэропорта, вопреки ожиданиям супругов, было совсем не многолюдно. Взяв тележку, на которую Виктор погрузил чемодан с сумками, Зимины направились было к справочному бюро, но инспектор их тут же остановила, указывая костлявой рукой, куда следует идти, и первой направилась к дальней стойке, возле которой уже выстраивалась очередь из пассажиров на Торонто. Марина, держащая за руку уставшую от длительной дороги дочь, старалась не отставать от мужа, как вдруг Виктор резко остановил тележку и со словами "Смотри, Олеся, какие игрушки!" кивнул в сторону витрины закрытого сувенирного киоска.
   "То же мне, нашел время…" - с недоумением подумала Марина, чуть не натолкнувшись на его спину на быстром ходу. Но для их дочери ничего не существовало более интересного, чем красочно оформленные витрины магазинов, особенно в дни праздников. А в эти октябрьские дни каждый магазинчик украшал свои витрины во все желтое и оранжевое, в цвета, символизирующие наступившую осень и приближающийся праздник всех Святых, именуемый "Хэллоуин". Олеся, конечно же, уставилась в стекло, чем вызвала остановку всей группы. Тем временем Виктор, незаметно озираясь по сторонам, шепнул жене:
   - Я отойду ненадолго.   
   - Эй, вы куда? - тут же спросила бдительная "пигалица".
   - В туалет, - четко и излишне громко ответил Зимин и направился к эскалатору, ведущему наверх.
   Перед тем как открыть дверь туалета, Виктор еще раз оглянулся и только, убедившись, что немцы не следят за ним, вошел внутрь. В первом помещении никого не было, но в огромном зеркале над умывальниками отражалась мужская фигура, выходящая из кабинки.
   - Не думал, что еще раз увидимся, - негромко по-немецки произнес Виктор, открывая кран, чтобы полный напор воды заглушал его слова.
   - Я видел вас в сопровождении немцев, - также тихо начал Мохаммед, сильно изменивший свою внешность: он сбрил густые усы, за которыми всегда тщательно ухаживал, а вместо привычного костюма он был одет в толстый свитер и спортивную куртку. - Могу я спросить, как ваши дела?
   - Мы улетаем в Канаду.
   - Рад за вас, что все получилось, - вытирая руки о бумажную салфетку, улыбнулся он. - В таком случае, почему вас сопровождают немцы?
   - Наверно, полагают, что мы сбежим и останемся в их Германии, - горько усмехнулся Виктор, все еще не отошедший от передряг прошедшего дня.
   - Идиоты! - вырвалось у сдержанного алжирца. - Ну, что же, иди, а то опоздаете.
   Виктора так и подмывало спросить, что собирается тот делать дальше, но не решился и лишь пожелал ему удачи.         
   Инспектор с волонтером нетерпеливо крутили головами во все стороны, пока не вернулся Зимин. Они ни на шаг больше не отходили от рижан во время регистрации билетов. Но с особым подозрением следили за их движениями при сдаче багажа и прохождении личного контроля, в тайне продолжая надеяться, что пограничники все же сумеют найти то, что им, несмотря на все их рвение, не удалось получить утром в общежитии. Однако Зимины спокойно заполнили все необходимые бланки декларации и не проявили никакой нервозности при досмотре. Когда вся процедура была окончена, и супругам разрешили наконец-то пройти в дверь, ведущую прямо на летное поле, у Марины выступили на глаза слезы оттого, что немецкая эпопея подошла к концу. А инспектор, возвращаясь к машине, с досадой подсчитывала про себя, во что ее учреждению обошлась поездка, главная цель которой так и не была достигнута...
   После плотного ужина, ставшего для Зиминых фактически и обедом, поскольку  весь день они перебивались на одних бутербродах, Олеся попросилась в туалет. Марина старалась идти в хвост самолета бесшумно, чтобы не потревожить остальных пассажиров, старающихся удобно расположиться в своих креслах, чтобы вздремнуть, когда неожиданно для нее Олеся громко крикнула:
   - Мама, мама, там дядя Мохаммед сидит!
   - Тише, не кричи, пожалуйста! - шикнула Марина. - Какой еще Мохаммед?
   - Ну, тот, что к нам приходил чай пить, - не унималась Олеся.
   - Не выдумывай, - и дернула она дочь за руку, чтобы та шла быстрее. 
   Однако сев на свое место, Марина поведала обо всем мужу, чем, к своему глубокому удивлению, не вызвала у него никакого интереса. Еще больше она удивилась оброненной Виктором фразе: "Значит, он тоже летит туда..." Говорить о своей встрече с Мохаммедом в самолете ему не хотелось, чтобы ненароком кто-нибудь не услышал его...
    Зимины проснулись оттого, что заложило уши. Олеся сразу же стала хныкать и капризничать - ей прежде еще не доводилось летать. Единственную свою поездку она совершила с родителями на пароме из Риги в Гамбург. Мать стала ее успокаивать, объясняя, что это вовсе не страшно и все пройдет через несколько минут, как только самолет совершит посадку.
    С трапа самолета супруги сошли одни из последних, долго укутывая Олесю, чтобы та не простудилась - температура в ночном Торонто упала почти до нуля градусов. Их по-английски и по-французски с улыбкой поприветствовал молодой пограничник. Протягивая ему свои паспорта, Виктор вдруг отчетливо вспомнил враждебное лицо немецкого стража границы, когда они прибыли в Гамбург, с каким недовольством тот рассматривал визы в их советских паспортах и как молча, без привычного "Добро пожаловать в страну!", всучил их обратно рижанам. Он убедился на личном опыте, с каким выражением лица встречает пограничник, такое и есть истинное лицо государства...    
   Из невольного воспоминания в реальность Виктора вернули оживленные голоса стоящих у трапа самолета группы пограничников и одного араба в спортивной куртке, по-французски объясняющего, что он потерял свой паспорт. О подобном трюке Виктор был много наслышан. Он означал, что пассажир воспользовался для полета фальшивыми документами, преследуя одну цель: попросить убежище.
   "Надеюсь, что в Канаде ему повезет больше", - и Зимин от души мысленно пожелал  Мохаммеду удачи.      




21.
    Календарь показывал середину ноября, а за окном уже стояла настоящая зима с поскрипывающим под ногами снегом. Дома Настю отговаривали ехать в аэропорт на машине из-за ее положения, но она клятвенно обещала, что будет крайне осторожна. Ей очень хотелось встретить Лизу лично и именно на своей новенькой "Мазде".
   За последние две недели Карельских в третий раз ездила в аэропорт. Сначала они с мужем встречали Зиминых. Андрей, много наслышавшийся  от жены за последние месяцы о супругах и тех странностях, которые происходили с ними в Германии, подтолкнуло журналистское любопытство в первый же день лично познакомиться с этой парой. Настя за счет фирмы сняла для них небольшую квартиру на три месяца с таким расчетом, что дальше Зимины сами решат, где им жить. Супруги сразу понравились Андрею, и он по достоинству оценил поступок жены помочь землякам начать новую жизнь в Канаде. К тому же выяснилось, что Андрей и Виктор жили в Риге на параллельных улицах, но по иронии судьбы ни разу не встречались, хотя и  ходили в одни и те же кинотеатры и кафе с друзьями.
   Все складывалось, как нельзя хорошо. Виктор с Мариной обустраивались и начали работать у нее в фирме. Марина со вкусом, с учетом современных дизайнерских требований, оформила приемную и кабинеты сотрудников. Виктор оказался прекрасным массажистом и за две недели работы молва, распространившаяся о нем по городу, удвоила клиентура "Си энд Эйч".
   В прошлые выходные прилетел из Риги Артур. Встреча с единственным другом заметно изменила внутреннее состояние Андрея. Будучи общительным на работе, ему трудно удавалось сходиться с людьми в личном плане, поэтому новых знакомых он не называл даже приятелями. Что касается Харрисонов, то Питера и Анну, в отличие от Насти, считал скорее деловыми партнерами, чем друзьями. Для Артура также была приготовлена квартира недалеко от дома Карельских, и первые дни Андрей до глубокой ночи пропадал у друга, несмотря на загруженность обоих - Артур немедля приступил к работе, в тайне уже предвкушая свидание с Лизой, которая прилетала сегодня. Это означало, что Настины мечты полностью воплотились...
   "Теперь все пойдет по-другому: с друзьями и море по колено", - рассуждала она, уверенно выруливая на оживленную магистраль, ведущую в аэропорт.    
   В зале ожидания было непривычно многолюдно. Табло красноречиво объясняло недовольство большинства пассажиров - из-за обильного снегопада задерживались рейсы из ряда канадских провинций, а также  некоторых городов США. Настя быстро нашла информацию о нужном ей рейсе и облегченно вздохнула: самолет должен был вот-вот приземлиться.
   В томительном ожидании Настя бродила от одного киоска к другому, рассматривая витрины, украшенные в рождественских мотивах, чтобы как-то скоротать время и справиться с волнением от предстоящей встречи. Она была уверена, что Лиза первым делом обратит внимание на ее располневшую фигуру и обрушится на нее с обвинениями, что не сообщила ей ничего раньше.
   Так и получилось. Как только Лиза, бросив свои чемоданы, кинулась обнимать Настю, она заметила ее животик и торжественно заявила:
   - Значит, я все-таки была права!
   - Права, ты всегда права, - призналась Настя.
   - Эх, ты, не могла сказать по телефону... Ничего, прощаю. Как же я за тебя рада, подруга!
   - А я - за тебя, что ты наконец-то приехала.
   Они направились к парковке машин, не без труда толкая перед собой на тележке тяжелые чемоданы Лизы.
   - Ты что, кирпичи с собой привезла? - спросила Настя, пока та запихивала их в маленький багажник.
   - Пока секрет, - лукаво ответила Перова, с любопытством разглядывая машину со всех сторон. - Слушай, а чья эта тачка? Не скажи, твоя.
   - Моя.
   - И ты сама ее водишь?! - воскликнула она, поудобнее усаживаясь рядом с Настей.
   - Сейчас увидишь, - улыбнулась Карельских и повернула ключ зажигания.
   В доме Карельских Лизу ожидал не менее теплый прием. Катерина Васильевна долго не выпускала ее из своих объятий, все причитая, что Лизонька сильно изменилась. Затем Настя показала подруге весь дом и отвела в комнату для гостей, предупредив, что она будет жить у них столько, сколько захочет, где и оставила ее. Спустя некоторое время Лиза, приняв душ и переодевшись, вышла в гостиную с какими-то свертками в руках. Оказалось, что она привезла приготовленные ее мамой клюквенное варенье, домашний мед и рижский бальзам в подарок Катерине Васильевне, Насте и Андрею.
   - Да ты с ума сошла, - изумилась Настя. - Стоило везти все это через столько стран!
   Катерина Васильевна от души поблагодарила Лизу и пожурила дочь за неучтивость:
   - В вашей Канаде такого не купишь.
   От Лизы не ускользнули ностальгические нотки в словах Настиной мамы.
   На ужин к Карельским были приглашены все их друзья. Вернувшийся раньше обычного Андрей чуть было не проговорился об Артуре, чем мог испортить весь сюрприз для Лизы. Следом пришли Зимины, обрадовавшиеся еще одному знакомству со своей землячкой, и Мэри, которая привезла детей из детского сада. Женя тут же узнал "тетю Лизу" и бросился ей на шею, а Вилли тем временем исподлобья наблюдал за ними:
  - Мама, это и есть твоя подруга?
  Настя утвердительно кивнула.
  - И она будет жить с нами?
  - Да.
  - Ура! - закричал Женя.
  Карельских давно заметили общительный характер Жени, в отличие от Вилли, радовавшемуся только приходу Анны. Не успела Настя подумать про Харрисонов, как к дому подъехала их машина, и Вилли радостно выбежал на крыльцо:
   - Анна, Анна приехала!
   Лиза вопросительно посмотрела на подругу. Ей не терпелось поскорее увидеть ту, кто, по словам Насти, сыграла судьбоносную роль в заокеанской жизни Карельских.
   - Всем добрый вечер, - высвобождаясь из Виллиных объятий, звонко произнесла Анна.
   Настя по очереди представила Харрисонам Лизу и Зиминых. Перова пристально рассматривала Анну. Ее поразило сходство рук Анны и Насти - у обеих мягкие ладони, длинные тонкие пальцы и почти одинаковые жесты, а также стройные спортивные фигуры с одной лишь разницей: Настя была на полголовы выше Анны. Если бы она не знала Настю с детства, то приняла бы эту привлекательную седовласую женщину с приятными голосом и манерами за родную мать своей близкой подруги. Карельских обратили внимание на изучающие взгляды Лизы и предложили всем пройти в столовую, где Мэри и Катерина Васильевна уже накрыли стол, от которого исходили ароматные запахи.
   Раздался еще один звонок и на пороге появился Артур с огромным букетом цветов:
   - Извините за опоздание, - его голос заметно дрожал от волнения.
   - Лиза, - позвала Настя подругу, - можно тебя на минутку.
   Она не хотела, чтобы за их первой, после долгой разлуки, встречей наблюдали не посвященные в их романтическую историю гости.
   - Ну, что там еще, - едва успев сесть к столу, недовольно пробормотала себе под нос Лиза из-за того, что придется побеспокоить Марину, сидящую справа от нее.
   В прихожей Артур уже успел снять кожаную куртку и пригладить темные вьющиеся волосы.
   - Артур... - прошептала Лиза и замерла на месте.
   Он молча подошел к ней и протянул букет. Карельских тихо, почти на цыпочках, вернулись в столовую, чтобы не мешать им.
   - Это мне? - глупо спросила Перова. -  Спасибо большое.
   Артур не мог больше сдерживаться и резко привлек Лизу к себе:
   - Здравствуй, беглянка. Больше я тебя никуда от себя не отпущу.
   - Прости меня, Артур, - нежно положив голову ему на плечо, продолжала она шептать. - Прости за все...
   Сколько они так простояли, ни один из них не смог бы ответить. Артур удивлялся себе, как легко, оказывается, сделать признание в любви, а у Лизы от счастья сердце готово было вырваться наружу.
   Вечер на радость хозяев дома удался на славу. Гости быстро нашли общие интересы и темы для обсуждения, а собеседники легко сходились во мнениях. Возможно, это произошло оттого, что все они оказались вольно или невольно иммигрантами, которых объединял русский дух.
   Андрей внимательно слушал Виктора, удалившись с ним в свой кабинет, о его впечатлениях от Германии, думая, как по-разному можно относиться к одним и те же вещам в зависимости от того, с какой "колокольни" на них смотреть. Ему с детства запомнилась Восточная Германия маленькой аккуратной страной, а немцы - законопослушными гражданами. Но вспомнилось и другое. Его родители считали дни до очередного отпуска, чтобы уехать домой из скучного немецкого городка, куда по вечерам офицерским женам с детьми и сходить-то было некуда, а их мужья в лучшем случае коротали свободные от службы часы в местных "гаштетах" с кружкой пенистого пива. Разумеется, они ездили на экскурсии в Берлин, где им показывали Берлинскую стену и знаменитый кордебалет "Фридрихштатпаласс", побывали в Дрезденской картинной галереи и посетили места Шиллера и Гете в Веймаре, о чем Карельских напоминали фотографии из семейного альбома. Однако сейчас, слушая об изощренных методах немецких властей по отношению к семье Виктора, в памяти Андрея всплывали воспоминания от экскурсий в бывшие фашистские концентрационные лагеря, превратившиеся в послевоенные годы в мемориальные памятники и музеи, коих было, как ему казалось, бесчисленное количество по всей территории ГДР. Для него, тогдашнего подростка, каждая поездка, будь то в Бухенвальд, Миттельбау Дора или Заксенхаузен являлась по сути продолжением игры "войняшку", и только мамины слезы во время рассказов гидов или изучении сохранившихся документов и фотографий возвращали его в страшную реальность тех дней...
   "Выходит, по сути, у них мало что изменилось по отношению к нам," - рассуждал Андрей, ни разу не перебив собеседника. Похоже, что Виктор готов был до ночи делиться своими рассказами о коменданте общежития и его обитателях, но осекся на полуслове:
   - Ладно, Андрей, всего за один раз не расскажешь, да и ни к чему тебе обо всем знать.
   - Нет-нет, напротив. Ваша история, признаюсь, дала мне представление о совершенно другой Германии, - возразил Карельских и задал мучивший его вопрос: - Скажи, Виктор, почему именно с вами так обошлись? Ведь, по твоим же словам, другим они не препятствовали спокойно уезжать.
   - Вот на этот вопрос ни я, ни Марина до сих пор не находим однозначного ответа. Не смог ответить и алжирец Мохаммед, с которым мы подружились в хайме,  несмотря на его политический опыт и восточную мудрость, которая не раз выручала нас там. Полагаю, что они нам мстили за то, что мы - дети победителей. Хотя... хотя они применяли те же штучки и с нашим приятелем-арабом... - продолжал вслух рассуждать Виктор.
   - Значит, делом в другом, - Андрей встал с кресла и начал мерить шагами свой кабинет. - Получается, им не нужны талантливые и честные иммигранты?
   - Германия - не Канада, - покачал головой Зимин, - и она не принимает иммигрантов, а выданные, как мы слышали, строго по квоте паспорта определенному числу беженцам через год-другой отбирают, а их самих выдворяют.
   - Как это? - не понял Андрей.
   - Очень просто, - усмехнулся тот наивности хозяина. - Перед ООН они уже отчитались, так что можно и "прозреть" относительно правдивости историй беженцев. Такие случаи нам известны. Незадолго до нашего отъезда, в хайм вернули две семьи. Одна предъявила фальшивые паспорта, другая и вовсе выдавала себя не за тех, а "доверчивые" немцы сначала предоставили им убежище, а уж потом только  проверили их данные. Эх, да что там говорить... Извини за выражение, одно дерьмо. Ладно, нам пора, поздно уже. Спасибо за прекрасный ужин.
   В столовой за чашкой чая Настя о чем-то оживленно спорила с Анной и Питером, который смаковал рюмочку рижского бальзама, впервые попробовав этот целебный напиток. Лиза тем временем уединилась в комнате для гостей с Артуром. Сыновья Карельских играли с новой подружкой Олесей в детской. И только Катерина Васильевна и Марина в гостиной внимательно слушали российские новости. Марина впервые после отъезда в Германию смотрела российское телевидение. Она поразилась, насколько за эти годы изменились знакомые лица дикторов.
   - Вот зд;рово! - воскликнул вошедший Виктор, глядя на экран телевизора, и обратился к Андрею. - А что, в Канаде можно ловить русские каналы?
   - Да, через спутниковую антенну, - объяснил Карельских.
   - Отлично, с первой же зарплаты купим, - пообещал он, гладя жену по плечу.
   Новости закончились, и следом за рекламой началась юмористическая передача. Катерину Васильевну все больше и больше раздражали подобные передачи, где выступали одни и те же лица с одними и теми же шутками, многие из которых она находила далеко не остроумными, особенно после информационных выпусков новостей, часто напоминавших ей оперативные сводки, отчего на душе становилось все тревожнее с каждым днем.
    - Марина, собирайся, - донеслись до Катерины Васильевны слова Виктора. - Нечего смотреть эти глупости.
   - Вам тоже не нравится? - спросила она гостя - с Зимиными она была пока на "вы".
   - Раздражает, - скривив гримасу, признался он.
   Катерина Васильевна очень обрадовалась, что нашелся человек, разделяющий ее взгляды - дочь с зятем практически не смотрели российское телевидение, и ей не с кем порой было поделиться об увиденной передаче.
   - Откровенно говоря, мне тоже не нравятся их шутки, - продолжила она.
   - Извините, - вступила их разговор Марина, - по-моему, вы вдвоем чересчур серьезно оцениваете эти передачи. Можно ведь просто посмеяться  - и забыть.
   - "Энтертеймент", да? - подсказал жене английское слово Виктор.
   Английский он учил постоянно, и Настя не переставала удивляться его языковым способностям.
   - Проще говоря, халтура, дешевая развлекаловка, не так ли, Андрей? - обратился он к Карельских. - Какое твое мнение, журналист?
   - По большому счету, ты прав. Но тут все направлено на то, чтобы именно развлекать зрителей.
   - Здесь - да, согласен. Но и жизнь тут совсем другая, чем в России.
   - Но законы телебизнеса сейчас повсюду одни и те же, - возразил Андрей.
   - Может быть... Но тогда почему он, например, - указывая пальцем на популярного писателя-сатирика, появившегося на экране телевизора, неожиданно для всех спросил Зимин, - не имеет успеха нигде, кроме России? Не знаешь? Я тебе отвечу: потому что "Форд" - это машина и в Америке, и в России, и в Африке, а "Ока" - только в России.
   - При чем здесь "Ока" с "Фордом"? - раздраженно спросила Марина мужа.
   - При том, что его шутки такие же уродливые, как "Ока", и нигде, кроме как в России, они не катят.
   Андрей от такого сравнения громко расхохотался, а Катерина Васильевна с уважением посмотрела на Зимина. Определенно, этот атлетически сложенный мужчина с длинными волосами вызывал у нее все больше и больше симпатий.
   - Ну, хватит, "остряк", - улыбнулась и Марина и обратилась к хозяевам дома. - Нам действительно пора. Огромное спасибо за прекрасный вечер. Очень приятно было познакомиться со всеми.
   - Надеюсь на скорую встречу, - на прощание протянула им по очереди руку Катерина Васильевна.
   Не успели проводить Зиминых, как в гостиную спустились Лиза и Артур, несший ее чемодан.
   - Ты куда? - удивленно спросила Настя и осеклась.    
   - Не сердись, подруга, - смущенно ответила Лиза, - ты ведь и так все поняла.
   Андрей одобрительно похлопал по плечу друга и пожелал обоим доброй ночи.
   Неожиданно за талию Настю обняла бесшумно подошедшая сзади Анна:
   - Ты, кажется, весьма довольна?
   - Очень, - засияла Карельских. - Все получилось так, как я и мечтала. И б;льшая часть успеха принадлежит тебе с Питером.
   - О, нет! - только и вымолвила она. - Это все ты сама.
   - Без вас я не стала бы той, кем являюсь сегодня, - нежно обнимая ее, призналась Настя, оттого и не заметила, как по лицу Харрисон пробежала тень.
   "Без меня, девочка моя, тебя и вовсе не было бы на этом свете," - стучала в ее мозгу.



22.
    Илью Семеновича разбудил ночной телефонный звонок. Он дотянулся до выключателя ночника над кроватью и посмотрел на часы. В такое время могли позвонить лишь из Канады из-за разницы во времени, поэтому быстро нашарив тапочки, он кинулся в прихожую. Рядом на кровати заворочалась жена. Пока Полина Глебовна встала и набросила на себя домашний халат, Карельских-старший  успел поговорить с сыном.
   - Что случилось? - сонно спросила она, жмурясь от яркого света и приглаживая  взбившуюся копну редких волос.
   - Поля, радость-то какая! - позабыв про очередную ссору с женой, он бросился обнимать ее. - У Андрея с Настей будет дочь!      
   - Ах, вот как, - холодно ответила Полина Глебовна и отстранила его руку.
   - Ты не рада? - удивился Карельских.
   - Чему я должна радоваться?! - артистично всплеснув руками, спросила она. – Возможно, у Насти и будет ребенок, но какое он имеет отношение к Андрею - это еще большой вопрос.
   - Что ты мелешь, Поля?! - Илья Семенович не верил своим ушам. - Наша невестка скоро родит внучку, а ты... ты такое несешь, что с ума можно сойти!
   Позабыв про поздний час, что своим басом перебудит соседей, он все больше повышал голос на жену. Он недоумевал, за что та так ненавидит невестку, откуда вдруг появилась зависть и злоба, которую он прежде никогда не замечал. После отъезда сына и невестки за океан Карельских-старший полагал, что заживет счастливой и не торопливой жизнью пенсионера с любящей женщиной, но вместо этого в доме участились ссоры и скандалы. Илья Семенович все чаще стал задумываться о несносном характере супруги, к которому снисходительно относился прежние годы...
   - Это я-то "несу"?! - не уступала Полина Глебовна. – Тогда, может, объяснишь мне, почему у нее десять лет не было детей, а сейчас вдруг после двухнедельного круиза, заметь, без Андрея, она забеременела? 
   - Все, хватит, - стукнул он кулаком по стене. - Ты как хочешь, а я еду к детям.
   - Что-о? - икнув, переспросила жена и прищурила свои маленькие бесцветные глазки. - А я? Почему ты не советуешься со мной?
   - Ты же не захотела оформлять визу. Сын, кстати, опять спрашивал, когда приедем, так что я завтра же иду покупать билет, - и направился в спальню...


    - Простите, это место 16 "Б"? - спросил Илья Семенович, чуть склонившись над белокурой женщиной, пристегивающей ремень безопасности. Пассажирка неторопливо подняла голову, и он увидел, что та далеко не молода, но ее тонкие черты лица все еще оставались весьма привлекательными.
    - Я полагаю, что да, так как мое - 16 "А", - ее голос был не менее приятен, чем внешность.
    Илья Семенович грузно опустился на свободное место, ругая про себя конструкторов пассажирских лайнеров, придумавших столь узкие кресла и короткие расстояния между рядами, отчего его колени всегда упирались в спинку переднего сидения. В нынешнюю поездку он отправлялся в прескверном настроении. С утра Полина Глебовна закатила ему очередной скандал из-за сущего пустяка: бреясь в ванной, он забрызгал зеркало и забыл его протереть. Разумеется, он понимал, что это был только повод для ссоры, а причина скрывалась в том, что супруги все больше отдалялись друг от друга, присутствие одного раздражало другого, и никто из двоих уже не пытался идти навстречу друг другу. Прежде в таких случаях в основном уступал муж, стараясь сглаживать острые углы в их отношениях, но после ночного звонка сына он ходил мрачнее балтийской тучи в эти декабрьские дни. И сейчас даже предстоящая встреча с семьей сына не радовала так, как должна радовать отца. А ведь они не виделись целых три года...
    - Вы не подскажите, который час, - обратилась к нему блондинка, снимая с запястья позолоченные часики. - Мои, кажется, остановились.
    - Без десяти семь, - Илья Семенович посмотрел на свои именные часы - подарок командующего за отличную службу.
    От внимательной пассажирки не ускользнули манеры поведения соседа по креслу, и она позволила себе предположить род его занятий. Так они разговорились. За два часа полета до Франкфурта-на-Майне Елена Петровна, так ее звали, не переставала удивляться совпадениям. Оказывается, они оба летят в Канаду и к тому же в один и тот же город! Она призналась, что никогда прежде не бывала за границей и очень волнуется перепутать рейс или, того хуже, не успеть на свой самолет, но, к счастью, судьбой ей послан такой милый (именно так она и выразилась) попутчик. В свою очередь Илья Семенович узнал историю ее единственного сына, к которому она едет жить. В те минуты ему и на ум не могло прийти, что "бизнесвумен", у которой теперь работает ее сын - его невестка, поскольку во время своего приезда в Ригу Настя мало что рассказала про свои дела.
    "Как странно, что мы никогда не встречались в Риге," - подумал Карельских-старший, когда помогал Елене Петровне получать багаж в аэропорту. От плохого утреннего настроения не осталось и следа. Теперь на душе было легко и светло оттого, что есть женщины, умом, тактичностью и женственностью которых можно неустанно восхищаться. Елена Петровна была воплощением всех этих качеств в равной степени.
    - Давайте попросимся, чтобы нас посадили вместе, - предложил Илья Семенович, подойдя к стойке регистрации на рейс до Торонто.
    - Хорошо бы, но я не говорю по-немецки, - призналась она, едва поспевая за своим спутником - Карельских-старший по-прежнему имел военную выправку и чеканный шаг.
   - Зато немецкий знаю я, - не без гордости ответил он.
   В справочном бюро им объяснили, что транзитным пассажирам на Торонто следует перебраться из одного здания аэропорта в другой, отчего на лице Елены Петровны промелькнула тень испуга. Однако девушка тут же добавила, что второе здание находится рядом и, поднявшись по эскалатору, они могут воспользоваться поездом "Sky Line".
    Оказавшись на верхней платформе, они увидели с виду обычный поезд метро, ожидающий своего отправления. Единственным отличием в его конструкции было то, что передвигался он на воздушных подушках. Не быстрая поездка заняла около трех минут, за которые их взору успел открыться вечерний город, сияющий вдали разноцветными огнями. Билеты и багаж им оформили за считанные секунды, и до посадки оставалось еще добрых четыре часа. Если бы не моросящий дождь, Илья Семенович предложил бы Елене Петровне отправиться на прогулку по вечернему Франкфурту, отделяющего от аэропорта всего несколькими станциями метро, а так пришлось ограничиться приглашением в кафе, чтобы как-то скоротать часы ожидания. За чашкой ароматного кофе с пирожными Илья Семенович предался воспоминаниям своего военного прошлого, особенно периода службы в середине 70х в ГДР и поведал ряд забавных историй, приключившихся с ним и его сослуживцами  во Франкфурте.
     - Как?! - изумилась Елена Петровна. - Вы служили здесь? Но ведь Франкфурт, если мне не изменяет память, расположен в Западной Германии.
    - Вы правы, - ответил Илья Семенович, не переставая восхищаться эрудицией своей собеседницы. - Тогда, в ГДР, для нас существовал только один Франкфурт, на Одере.   
   - Вам можно позавидовать, - мечтательно произнесла она. - Столько впечатлений, столько событий в жизни... А у меня кроме семьи и поликлиники (я по специальности - терапевт) и вспомнить-то ничего.   
    Илья Семенович пристально изучал едва тронутое морщинками лицо с нежным румянцем на впалых щеках, стараясь разгадать, какая судьба была уготовлена этой женщине, но задавать личные вопросы не решался. А тем временем Елена Петровна снова стала рассказывать про сына. Не столько своему собеседнику, сколько самой себе она задалась навязчивым вопросом последних месяцев, почему сын ни разу не пригласил ее погостить в Германию, которая гораздо ближе Канады и где, по его словам, у него тоже хватало работы:      
    - Я была так рада, предвкушая скорую встречу с Виктором и его семьей, что только теперь спрашиваю себя, что же мешало им пригласить меня в Гамбург. Вы меня прекрасно понимаете, Илья Семенович, не так ли, каково сидеть в пустой квартире и считать дни, потом месяцы и годы со дня отъезда единственного сына в чужую страну...
    Невольно Карельских-старший положил свою массивную ладонь на ее теплую бархатистую руку, почувствовав, как ее тепло быстро пронзает все его тело. В какой-то момент пальцы Елены Петровны вздрогнули, но она не освободила руку, а все также задумчиво продолжала свои рассуждения, на которые вскоре смогут ответить только ее сын с невесткой.   
    Они засиделись настолько, что официанты стали многозначительно переглядываться между собой. Для современной Германии немолодые парочки частые гости небольших ресторанчиков и кафе, назначающие в них свои свидания.   
    Когда пассажиры прошли на взлетное поле, Елена Петровна, кутаясь в норковую шубку старомодного покроя от колючего ветра, старалась представить себе, как всего пару месяцев назад по этой же дорожке шел ее сын с семьей. Ей в самом страшном сне не приснилось бы, что Виктора и Марину с ее внучкой в свободной европейской стране препровождали до самого трапа немецкие власти, предварительно устроив унизительные сцены отчетности.
    В салоне просторного "Боинга" им достались места в среднем ряду. После плотного ужина опытные пассажиры устраивались поудобнее, чтобы вздремнуть и отдохнуть, зная, как непросто переносить разницу во времени. Однако Илья Семенович и Елена Петровна, казалось, боялись не успеть наговориться и полушепотом рассказывали все новые истории из собственной биографии...
    В аэропорт Торонто лайнер приземлился около полуночи по местному времени. Андрей с нетерпеньем ждал, когда откроются ворота с пассажирами из Франкфурта, безустанно шагая от двери до противоположного угла зала. Наконец, появились первая группа молодых людей спортивного телосложения, что-то громко обсуждая на немецком.
   - Андрей! - донеслось до него из-за их спин и в тот же миг он увидел машущего ему рукой отца.
   Илья Семенович так крепко сжал сына в объятиях, что Андрей позавидовал его силе. Пока Карельских обменивались приветственными фразами, Елена Петровна, стоя поодаль, с улыбкой наблюдала за ними. Затем, словно встрепенувшись, Карельских-старший обернулся и подозвал свою попутчицу:
   - Елена Петровна, позвольте представить Вам моего сына.
   - Очень рада, - протягивая руку, тихо промолвила она.
   - Андрей. Мне тоже очень приятно.
   - Представляешь, сын, Елена Петровна тоже из Риги и ей тоже надо лететь в Виннипег, - добавил Илья Семенович.
   Лишь мельком взглянув на женщину, Андрей снова заговорил с отцом:
   - Папа, я уже забронировал номер в гостинице, а на завтра записался в Консульство.
   - Зачем? - удивился Карельских-старший.
   - Чтобы встать на учет. Так полагается.
   - А как же самолет?
   - Не беспокойся, мы летим завтра вечером.
   - Елена Петровна... - обескураженный Илья Семенович развел руками и посмотрел на нее, - ... а как же Вы?
   - У меня билет до самого Виннипега, а там меня встретят.
   - Ну, давайте, мы Вас хотя бы проводим, - отчего-то чувствуя себя виноватым, предложил он и по-военному скомандовал сыну: - Бери чемоданы и пошли.
   Они попрощались у самых ворот на посадку, но ни Илья Семенович, ни Елена Петровна так и не решились попросить друг у друга номер телефона или адрес.
   Всю дорогу Илья Семенович рассеянно отвечал на все вопросы сына, отчего привел Андрея в полное недоумение...   
   В доме Карельских Илью Семеновича ожидали с огромным нетерпеньем. Ужин в честь его приезда удался на славу, а от звонкого мальчишеского смеха усталость у Ильи Семеновича как рукой сняло. Особенно ему понравился Женя, постоянно наловивший залезть ему на колени или пощекотать под мышками. Илья Семенович не мог не нарадоваться уюту нового дома сына и невестки, удовлетворительно качал головой при виде, как работает бытовая техника, которую в лучшем случае прежде видел на картинках каталогов, но больше всего он любовался заметно располневшей фигурой Насти, предвкушая появление желанной внучки в конце зимы. За всеми этими мыслями встреча с Еленой Петровной как-то уходила на второй план, но каждый вечер, ложась спать, он корил себя за нерешительность, что не попросил адреса ее сына, где она теперь будет проживать. "Неужели, живя в Риге на параллельных улицах, нам не суждено было встретиться, так и здесь буду находиться быть может в двух шагах от нее, не имея возможности снова увидеть эту прелесную женщину?" - задавался он одним и тем же вопросом...
    Звонок в дверь застал Настю врасплох. Карельских  в тот субботний день никого не ждали. Не спеша направляясь в прихожую, она услышала одновременно с женским голосом удивленное "Вы?!" Ильи Семеновича. На пороге стояла Елена Петровна с семьей Виктора.
    - Елена Петровна! - воскликнула Настя. - С приездом! Проходите, пожалуйста.
    Пока гости стряхивали налипший на обувь снег, Виктор с Мариной успели шепотом извиниться за незваный визит, на что Настя ответила, чтобы они не болтали глупости и что им всегда рада.
    Илья Семенович услужливо помог снять Елене Петровне шубку, не веря в реальность происходящего. Но мать Виктора, казалось, не замечала своего бывшего попутчика и, подойдя к Насте, попыталась поклониться ей в пояс.
   - Что Вы делаете?! - испуганно вскрикнула Карельских.
   - Настенька, позволь мне, как матери, высказать слова благодарности за все, что ты сделала для моего сына.
   - Елена Петровна, ну что Вы, - смутилась она. - На моем месте так бы поступил каждый.
   - Нет, доченька, далеко не каждый. Я только вчера услышала от него всю правду. Не дай Бог такое пережить кому-то ни было...
   - Мама, ну, хватит, успокойся, - ласково обняв ее за плечи, проговорил Виктор.
   - Что же мы тут стоим? Давайте пройдем в комнату, - пригласила Настя. - Я Вас с моей мамой познакомлю.
   Родители устроились в гостиной, а Настя и Мэри стали накрывать на стол. Им помогали супруги Зимины. Тем временем Вилли с Женей отвели Олесю в детскую комнату, где стали хвастать своими новыми игрушками.
   А Илья Семенович решил на этот раз не упустить возможности расспросить Елену Петровну о ее личной жизни: давно ли она живет в Риге и что стало с отцом Виктора. Гостья охотно рассказывала о своей молодости. После окончания медицинского института в Ленинграде ее направили работать в Ригу, где она встретила своего будущего мужа, работающего на радиозаводе и одновременно оканчивающего заочное отделение политехнического института. Вспомнила она и как им негде было бы жить, если бы однажды муж не решился записаться на прием второму секретарю комсомола, благодаря которой им предоставили отдельную квартиру.
   - Я до сих пор помню ее фамилию: Деева... - закончила она свои воспоминания.
   - Маму? - спросила вошедшая в комнату Настя.
   - Господи, Катерина Васильевна, так это Вы?! Не может быть! - прижав ладони к груди, переспросила Елена Петровна.
   - Вот именно, что "не может быть", - горько усмехнулась Настина мама. - Всю жизнь, работая на благо своей страны, разве могла я подумать, что на старости лет окажусь здесь...
   - Не говорите так, Катерина Васильевна, - запротестовала та. - Теперь я понимаю, в кого Ваша Настя. Только такая чуткая до чужой беды мать могла воспитать такую дочь. Вы живете со своими детьми и внуками и, поверьте мне, это большое счастье.
   - Пойдемте к столу, - чтобы как-то разрядить обстановку, предложила Настя... 
   А через неделю в кабинет Насти вошел мрачный Виктор.
   - Можно с тобой поговорить?
   - Конечно, - отложив бумаги, ответила Настя. "Ну, что у вас там с Артуром еще произошло?" - подумала она про себя, вспоминая их недавний спор о методике лечения очередных пациентов. Однако она ошибалась - на этот раз Виктор начал совсем о другом.
   - Настя, можно я спрошу без предисловий: ты знаешь, что твой свекор каждый день встречается с моей мамой?
   - Честно говоря, нет. А что в этом такого? - по-прежнему ежедневно работая, сей факт ей был неизвестен.
   - Я очень... очень прошу тебя и Андрея, поговорите с ним.
   - О чем?
   - Чтобы перестал кружить моей маме голову. Через месяц-другой он вернется назад. Пусть оставит ее в покое... 
   - Не горячись, Виктор, - спокойно прервала его Настя. - Илья Семенович не какой-то там ловелас и никогда не бегал, как говорится, за юбками. Прости, но я не буду с ним обсуждать его отношения с Еленой Петровной. Они взрослые люди и сами во всем разберутся. А вдруг это их счастье?
   - О чем ты говоришь, Настя? Ведь он женат.
   Насте было несколько забавно следить за собеседником. Что это: ревность единственного сына к матери, остававшейся верной отцу Виктора после его смерти, или неверие искренность чувств, возникших с первого взгляда, между мужчиной и женщиной преклонного возраста?
   - На это я отвечу тебе так: мне было бы гораздо приятнее видеть на месте моей свекрови твою маму, - не любящая вести откровенные разговоры о семейных отношениях со своими сослуживцами, впервые нарушила правило Настя. - И давай больше не будем возвращаться к этой теме пока, ладно?
   Похоже, спокойный тон немного успокоил пыл Виктора и он, извинившись еще раз, вышел из комнаты.    



23.
    Шел одиннадцатый час вечера, когда возле ворот дома Карельских остановилось такси, из которого не без труда выбралась одинокая пассажирка. Таксист помог ей донести огромный чемодан до крыльца и, учтиво попрощавшись, вернулся к машине.
   Дверь на звонок открыла Настя и замерла на месте.
   - Сюрприз! - воскликнула свекровь. - Ну, здравствуй, невестушка!
   - Полина Глебовна?! Вы?! Почему не сообщили? - Настя настолько растерялась от неожиданности, что забыла поздороваться и приложила руки к животу, где зашевелилось дитя.
   - Хотела сделать вам приятное, - целуя Настю в щеку, объяснила та и скосила глаза на  располневшую фигуру невестки. - Ну-ка покажись, покажись, какая ты стала... - И не дожидаясь ответа, сменила тему. - А где все?
   - Андрей, мама! - позвала она. - Идите сюда!
   На крик первым вышел муж и обомлел. Следом с газетой и очками в руках появилась Катерина Васильевна.
   - У вас вид, как на картине Репина "Не ждали", - засмеялась Полина Глебовна. Андрей принял из рук мачехи пальто, стараясь скрыть свое замешательство, а та прошла в гостиную и начала оценивающе озираться по сторонам. - Хоромы! Ради этого стоило лететь, чтобы посмотреть на такую красоту. И сколько же стоит аренда такого дома?
     - Уже нисколько, - несколько придя в себя от растерянности первых минут, ответила Настя.
     - Как же так? - удивленно вскинула тонкие брови ее свекровь.
     - Мы недавно купили этот дом, - пояснил Андрей и вкатил тяжелый чемодан в комнату.
     - Какой же ты молодец, Андрюшка! - всплеснула она руками.
     Настя вдруг поймала себя на мысли, что в каждом предложении Полины Глебовны присутствует частица "же", чего раньше не замечала за ней, одно из тех слов-паразитов, от употребления которых рьяно боролась ее мама-филолог.
      - Ну, тут больше заслуга Насти, - признался Карельских и обнял жену за плечи.
      - При чем же она? - хмыкнула его мачеха.
      - Если бы не Настины гонорары за книги, мы бы не рискнули выкупать этот дом.
      - Го-гонорары? - удивленно протянула она. - Какие же это гонорары?
      - За опубликованные книги, - не без гордости за литературные успехи жены уточнил Андрей.
      - Ты ничего не рассказывала, когда была у нас, - резко развернувшись к Насте, с укором покачала та головой.
      Настя скромно пожала в ответ плечами. 
      И тут Полина Глебовна, будто спохватившись, спросила:
      - А где же мой Илья?
    Настя многозначительно посмотрела на Андрея, который без слов понял ее
взгляд и быстро направился в свой кабинет.
    - Виктор, мой отец еще у вас? - тихо спросил он в телефонную трубку.
    - Это ты, Андрей? Говори громче, тебя плохо слышно, - ответили на том конце провода. - Что за конспирация?!
    - Передай ему, пожалуйста, чтобы как можно скорее возвращался домой, - попросил Карельских.
    - Хорошо, а что у вас происходит, а? Может и нам с Мариной завалить?
    - Извини, Виктор, сейчас не до шуток. Нежданно-негаданно приехала его жена.
    Зимин от такой новости присвистнул и повесил трубку.
    Тем временем Настя повела свекровь, отказавшуюся даже от чая, наверх, в комнату Ильи Семеновича: 
    - Вы располагайтесь, Полина Глебовна. А Илья Семенович вот-вот вернется с прогулки. Видите ли, ему очень нравится наш парк, и он часто там гуляет.
   - Один? В такой час?! - подведенные косметическим карандашом глаза Полины Глебовны округлились и стали походить на две монетки.
    - У нас гулять можно в любое время, - Насте с трудом удавалось сохранять спокойствие. Она ясно представляла себе последствия, зная ревнивый и несдержанный характер свекрови, если той станет известно об отношениях ее мужа с Еленой Петровной.
    Илью Семеновича до дома довез Виктор. Оба, не проронившие всю дорогу ни слова, осознавали нелепость сложившейся ситуации, но каждый из них прежде всего думал о Елене Петровне, как и подобает настоящему мужчине. Сын переживал за чувства матери, а Илья Семенович погрузился в размышления, как и когда он сообщит о своем решении жене.
    Открыв входную дверь своим ключом, он столкнулся лицом к лицу с сыном:
    - Папа, знай, мы сказали ей, будто ты гуляешь в парке.
    - Хорошо, спасибо, - виновато, словно провинившийся ребенок, улыбнулся Илья Семенович.
    - Илюша! Здравствуй, дорогой! Ну, вот я и приехала, - весело закричала на весь дом Полина Глебовна, громко стуча каблуками по ступенькам, и бросилась обнимать мужа.
    - Ну, здравствуй, Поля, - без особой радости в голосе ответил он. - Почему же ты не сообщила, что прилетаешь?
    - А я так захотела... Да что с вами со всеми?! Вы как будто бы не рады моему приезду, - надув тонкие крашенные губы, выразила она обиду и тут же расхохоталась. - Я вижу, что сюрприз мне удался.
   - Да, удался, - освобождаясь от ее объятий, тяжело выдохнул Илья Семенович и прошел в гостиную.
   - Илья, - позвала его Полина Глебовна и строго спросила: - что происходит? Ты почему так себя ведешь со мной?
   - Как? - пожимая плечами, повернулся он.
   - Где ты был и отчего ты не рад моему появлению?
   Илья Семенович посмотрел на сына с невесткой так, словно искал у них совета, стоит ли затевать объяснения перед сном. Усталый вид Насти перевесил чашу весов в сторону переноса разговора хотя бы на день.
   - Я не хотел тебя расстраивать, Поля. У меня эти дни прихватило сердце, - он на ходу придумывал историю. - Врач посоветовал гулять как можно больше. Вот я и хожу по парку, что рядом с домом. Ты, пожалуйста, не сердись...
   - Давайте все спать, - предложила Настя. - А завтра пригласим гостей и все вместе отметим приезд Полины Глебовны.
   Наутро Насте первым делом захотелось поделиться новостью с Анной и она, как только приняла душ, позвонила из своей спальни Харрисонам. Телефонный звонок застал Анну за завтраком. Она с тревожным чувством восприняла новость и, пообещав заехать вечером, отправилась на работу.
   Весь день Настя предчувствовала нависшую над их домом грозу и ловила себя на мысли, что опасается возможности объяснений свекра со свекровью...
   - Ты кто?  - спросил Полину Глебовну по-английски Вилли и подозрительно посмотрел на незнакомку, столкнувшись с ней у дверей детской.
   - А тебя Вилли зовут, да? - сказала по-русски она и попыталась погладить его рыжую макушку, но мальчик ловко увернулся от нее и молча помчался вниз на кухню к хлопотавшей у плиты Мэри.
   - Мэри, кто эта старуха и почему она у нас в доме? - спросил он ее, хватая со стола горячие гренки.
   - Тише, Вилли, - попросила прислуга, - Она хоть и не говорит по-английски, но все же может понять, что речь идет о ней. Это твоя бабушка.
   - Наша бабушка живет с нами, - возразил Вилли.
   - Она жена дедушки Ильи. Значит она тоже твоя бабушка, - пояснила Мэри. - Так что веди себя с ней полюбезнее.
   - Мэри, она мне совсем не понравилась, - прошептал он. - И я не хочу, чтобы она  осталась жить с нами...
    Ближе к вечеру, едва Андрей вернулся с работы, из комнаты Ильи Семеновича до Насти и Катерины Васильевны донеслись обрывки фраз на повышенных тонах.
    "Началось", - подумала Настя. - "Значит, Илья Семенович все-таки решил окончательно порвать с женой..."
    - Я знаю, кто это все устроил! - с гневом кричала на мужа покрасневшая Полина Глебовна. - Наверняка, Настины штучки. Она всегда меня недолюбливала, сводница этакая...
   - Поля, ну что ты говоришь?! - перебил ее Илья Семенович. - При чем здесь она?! Мы ведь не жили по-человечески последние несколько лет.
   - Ах, не по-человечески?! - пуще прежнего заорала супруга. - А бросать меня ради какой-то там... вертихвостки это, по-твоему, по-человечески?!
   - Какая же ты все-таки... - сокрушенно покачал он головой и грозно добавил: - Не смей оскорблять Елену! И себя я стариком не считаю. Прости меня, Поля, но я не вернусь к тебе в Ригу. Я остаюсь здесь.
   - Вот как... Смотри, не пожалей, - усмехнулась ему в лицо Полина Глебовна с такой злостью, что у Ильи Семеновича не осталось последних сомнений в правильности принятого решения. Жить дальше с женщиной, которая может смотреть с такой ненавистью и одновременно говорить о любви и супружеском долге, он не смог бы даже без ставшей милой его сердцу Елены Петровны. Карельских-старший резко повернулся и, хлопнув дверью, покинул комнату.
    Внизу все домашние, включая детей и вошедшую Анну, напряженно смотрели на спускающего по лестнице Илью Семеновича. Настя перевела взгляд, полный сожаления, со свекра на Андрея.    
    Следом появилась заплаканная Полина Глебовна и решительно направилась к невестке:
   - Ты решила разрушить мою семью?! Ну что ж... Тогда и тебе придется объясниться со своим мужем.
    Присутствующие вопросительно взглянули на нее, а Мэри поспешила увести Женю и Вилли из гостиной, чтобы те не стали свидетелями разговора взрослых.
    - Что Вы хотите этим сказать? - глухо спросил Андрей мачеху.
    - Андрюша, сынок, - Полина Глебовна редко обращалась так к пасынку, и подобное обращение сейчас как-то по-особенному не понравилось Андрею. - Ты уверен, что ребенок, который вот-вот родится у Насти, от тебя? У вас же десять лет не было детей, и вдруг после поездки - заметь, без тебя! -  она заявляет, что ждет ребенка. Ты не задумывался о таком..., как бы мягче сказать, странном совпадении? А ведь во время круиза могло всякое случиться, не так ли?
    Катерина Васильевна ойкнула от такого поворота событий и присела в кресло, хватаясь за сердце. Настя, которую свекровь только что публично, в присутствии родных, заклеймила в измене мужу, стояла побелевшая от нанесенного ей оскорбления. Андрей и Илья Семенович, казалось, пребывали в состоянии полной растерянности, не в силах что-то сказать. И лишь одна Анна сразу среагировала на невиданное ею доселе столь беспардонное поведение гостьи по отношению к хозяевам дома.
    - Послушайте, как Вас там, - с возмущением заговорила она. - Как Вы смеете говорить такое про Настю?
    - А Вы кто такая? - впервые повернув в ее сторону голову, спросила Полина Глебовна. - И по какому такому праву Вы вмешиваетесь в дела нашей семьи?
    - Я имею право, потому что я... близкий человек Насте, - ответила Анна от волнения с акцентом.
    - Но Вы не можете отвечать за нее. Пусть моя невестка сама все объяснит прежде всего своему мужу, от кого у нее ребенок, - и дотронулась до локтя Андрея. - Сынок, я желаю тебе добра и не хочу, чтобы ты ходил в обманутых.
    Андрей наконец вышел из состояния оцепенения:
    - Своей жене я доверяю полностью.
    - Ой ли? Что-то нет уверенности в твоих речах... - покачала она головой и расположилась в соседнем с Катериной Васильевной кресле.
     - Хорошо, - ловля взгляд мужа, проговорила Настя и всунула дрожащие руки в карманы просторного джинсового комбинезона, в котором ходит добрая половина беременных женщин в Канаде. - Я развею Ваши подозрения, Полина Глебовна. Мы с Андреем завтра же поедем в больницу и сдадим все необходимые анализы. Но зато потом, когда результаты будут известны, Вы незамедлительно покинете наш дом.
    - Как прикажешь это понимать? Ты меня выставишь за дверь? - на этот раз настала очередь удивиться Полине Глебовне.
    - Совершенно верно, - утвердительно ответила Настя, направляясь в кабинет. - И довольно об этом сейчас!
    - Настя, постой, - окликнула ее Анна и бросилась за ней вдогонку, но ее схватила за руку Катерина Васильевна.
    - Не ходи к ней, - попросила она, вставая и преграждая ей дорогу.
    - Пусти, слышишь! - вырвалась та и стала стучаться в дверь. - Настя, пожалуйста, открой. Я прошу тебя...
    За дверью послушались шаги, потом раздался щелчок и на пороге перед Анной предстало безжизненное лицо Насти.
    - Настенька, - обняла ее Анна, когда они сели на диван, и начала отговаривать ее. - Ради Бога, выслушай меня. Выбрось из головы затею с анализами! Ты не имеешь права рисковать жизнью малышки, когда до ее рождения остается две недели. После, пожалуйста, но не завтра.
    - Нет, Аня, именно завтра и ни днем позже. Я... я не могу ее видеть после всего, что она сказала! Это так, оказывается, мерзко, когда тебя незаслуженно поносят перед твоими же родными, - Настя не в силах была более сдерживать се6я и разревелась, уткнувшись в мягкое плечо подруги.
    - Я понимаю тебя, девочка моя, - погладила та родную дочь по волосам и тут же испугалась собственных слов. - Настя, ты должна думать о здоровье своего будущего ребенка, так что потерпи немного.
    - Нет, ни за что!
    - А тебе известно, что брать анализ крови у плода опасно?! - пыталась убедить ее Анна, приводя все новые аргументы. - Настя, ты ведь так ожидаешь этого ребенка. Неужели тебя не волнует, каким он родится?!   
    - Именно об этом я и думаю. Если я буду видеть эту женщину еще две недели в своем доме, то я не уверена, что моя девочка родится здоровой.
    Настя вытерла рукой слезы и попросила Харрисон:
    - Аня, у меня к тебе просьба. Позвони сегодня же Джулии, проконсультируйся у нее, кто в их больнице лучший специалист, и перезвони мне.
    Анна молчала. Ей было страшно за родную дочь, за те испытания, на которые она обрекла себя, чтобы доказать свое честное имя. У нее не было и тени сомнений, что отцом долгожданного ребенка, посланного Насте Всевышним после потери всяческих надежд стать матерью, является ее муж Андрей, а не Леонид.  "Иначе и сама Настя не настаивала бы на проведении немедленных анализов," - мысленно убедилась еще раз она и вслух ответила:
    - Хорошо, я позвоню.
    - Спасибо, ты настоящая подруга. А теперь иди, пожалуйста. И извини нас, что ужина не получилось...
    Когда Анна покинула комнату, ее остановила поджидающая за дверями Катерина Васильевна.
    - Что она сказала тебе?
    - Я не сумела ее отговорить. Катя, постарайся сделать это сама.
    - Увы, вряд ли мне удастся... Настя такая упрямица, вся в отца, - вздохнула она.
    - Ее отец очень мягкий человек. Если бы он был хоть чуточку упрям, у нас все было бы по-другому, - мечтательно ответила Харрисон.
    - Я говорю об отце, который воспитал ее, и с кого она брала пример, - сухо пояснила Катерина Васильевна, провожая Анну до дверей...
    А тем временем наверху, в комнате Ильи Семеновича Полина Глебовна не без любопытства спросила мужа, который складывал небольшой чемоданчик свои сорочки и носки:
    - Куда ты собираешься?
    - До тех пор пока ты остаешься здесь, я не могу находиться с тобой под одной крышей.
    - Хм, - усмехнулась она. - Ты нашел удачный повод, чтобы перебраться к своей пассии. Все Дон Жуана из себя разыгрываешь. Старый кобель, вот ты кто!
    - Прекрати, Поля! - оборвал ее Илья Семенович. - Чего ты добилась этим? Ты только окончательно разрушила наш брак - и больше ничего... Как ты будешь завтра смотреть в глаза Андрею и Насте?!
    - Я убеждена, что все подтвердится, - упрямо ответила Полина Глебовна, но Илья Семенович уже не слышал ее. Он оделся и, направляясь к выходу, на ходу сообщил сыну:
    - Андрей, я эти дни поживу у Зиминых. Пока! - и дверь с громким хлопком закрылась за ним.
    Андрей молча поднялся к себе в спальню и прилег на кровать. Его мысли смешались в одночасье. С одной стороны он безгранично доверял своей жене и никогда ни к кому не ревновал, поскольку Настя ни разу за годы супружества не давала для этого ни малейшего повода. Он вспомнил, как был счастлив, узнав о ее беременности, как они гадали, кто родится и какое имя они дадут ребенку. Потом они начали подготавливать усыновленных детей к тому, что скоро у них появится сестричка. Одновременно Андрей многократно задавал себе вопросы, сможет ли он и впредь ровно относиться ко всем детям с появлением малышки, не станет ли родная дочь любимицей в доме, но ответов пока не находил. И вот сейчас он со стыдом вынужден был признаться самому себе, что в нем закрался червь сомнения относительно происхождения будущей дочери. Хотя врачи с точностью до недели определили зачатие, которое приходилось на последнюю декаду до отъезда Насти, сейчас он не мог не думать о тех датах. И чем больше он вспоминал то время, тем более четко в памяти всплывали некоторые события, относящиеся к жене после ее возвращения. Прежде всего, вспомнилось, какой молчаливой в его присутствии и какой сияющей, оставаясь одной, ходила Настя еще до того, как объявила о своей беременности. "Сезонный роман... Что за чушь!" - отгонял он бредовые мысли о возможной измене, убеждая себя, что жена никогда не позволила бы себе увлечься кем-то за две недели знакомства на корабле. То, что это могло случиться в Риге или Москве, он не брал в расчет ни по времени, ни по обстоятельствам. "И все же, а вдруг это случилось?.. Тогда, Андрей, - сказал он себе, - тогда она не потащит тебя завтра в больницу сдавать эти проклятые анализы". И успокоенный таким аргументом он погрузился в сон...


    Ранним утром в кабинете Боба Эванса, считавшегося в клинике самым опытным специалистом-гематологом, состоялся следующий разговор:
    - Джулия, почему ты так настойчиво уговариваешь меня принять эту пару непременно сегодня? - спросил доктор Эванс, невысокий брюнет лет сорока пяти, имеющий привычку жевать в углу рта незажженную сигарету.
   - Эта женщина - дочь моей близкой подруги, - пояснила Джулия.
   - Ну и что? Что за поспешность? - пожал тот узкими плечами.
   - Ну, хорошо, я расскажу то, что мне известно от ее матери. Но прошу тебя, Боб, сохранить это в тайне.
   - Я не из болтливых, - ответ прозвучал с обидой в голосе.
   - Свекровь подозревает ее в измене. Для Карельских это первое зачатие почти в безнадежном положении. И чтобы в семье снова воцарилась нормальная обстановка, которая, как ты сам понимаешь, очень важна для уже не столь молодой будущей матери, она настаивает на немедленном проведении анализов.
    - Окей, я приму их в полдень, - пообещал доктор Эванс.
    - Спасибо тебе, Боб, - энергично пожимая его руку, одарила его белоснежной улыбкой Джулия.


    Настя с Андреем подъехали к новому больничному корпусу, где по заверению Анны их должна была встретить Джулия и самолично привести на прием одному из лучших специалистов, делающего безошибочные заключения в подобных случаях. Во время завтрака и всю дорогу Андрей, как заметила Настя, старался по возможности меньше разговаривать с ней, что вызвало в ней некую обиду за поведение мужа. Она надеялась, что он будет к ней предельно внимателен и хоть как-нибудь проявит участие в предстоящем во всех отношениях нелегком испытании. Однако обычно не скупой на эмоции Андрей на этот раз был излишне сдержан и даже несколько суховат с ней. Ей было невдомек, какие страсти бушевали в его душе со вчерашнего вечера. Возможно, отчасти в этом была и ее вина, поскольку она сама так и не поговорила с ним начистоту, полагая, что все слова могли прозвучать неискренне или (не дай Бог!) того хуже двусмысленно. "Пусть за меня скажут наши анализы," - решила Настя, будучи уверенной в их результатах.
    Джулия встретила их в вестибюле, они вместе поднялись на лифте на последний этаж и прошли в кабинет врача, после чего она, извинившись, покинула их. Ждать пришлось недолго. Сразу же после обеденного перерыва медсестра-мулатка провела чету Карельских в лабораторию, где у каждого взяла анализ крови, предупредив, что ответ будет не раньше чем через час. Вскоре появился доктор Эванс, маленький худощавый мужчина в очках. Он стал внимательно разглядывать Настю со всех сторон, задал несколько вопросов относительно ее беременности и при этом все время потирал маленькими сухими ладонями. Затем он предложил ей одной пройти в соседний кабинет, а Андрею ничего не оставалось делать, как сидеть и ждать медсестру с результатами их анализов.
    Войдя в кабинет, Настя огляделась по сторонам, и постепенно ее глаза стали наполняться страхом при виде гинекологического кресла и расположенных рядом с ним всевозможных приборов, о значении которых она имела смутное представление.
    - Если Вы боитесь, мы сделаем Вам обезболивающее, - вкрадчиво сказал доктор Эванс.
    - Доктор, я желаю только одного: чтобы результаты стали известны как можно скорее.
    После того, как ультразвуком был обследован ее плод, Настя, переодетая в простерилизованную рубашку, полулежала в кресле с закрытыми глазами. Она не хотела видеть, как длинный шприц будут вводить в нее. И лишь когда ее дитя резко дернулось в утробе от проникновения иглы в хрупкое, еще не познавшее этот свет существо, у Насти покатились по щекам слезы.
    - Ну, ну, не надо, - нежно прошептал доктор Эванс. - Еще несколько секунд и все будет позади...
    А Настя в этот момент думала только об одном, что ее крошечному несмышленному и невинному созданию пришлось еще до своего рождения испытать такую боль по вине искушенных этой жизнью людей. Научится ли ее дитя прощать их? И простит ли она, как мать, за перенесенные ее ребенком страдания Полину Глебовну?..
    Когда все было кончено, Настю поместили для отдыха в отдельную палату, а доктор Эванс вызвал в свой кабинет ее мужа:
   - Мистер Карельских, мне необходимо поговорить с Вами наедине. Должен Вас предупредить, что хотя у Вашей супруги беременность и протекает внешне нормально, перед самыми родами могут возникнуть некоторые проблемы, связанные с ребенком.
    Андрей слушал с побледневшим лицом и ни разу не перебил доктора Эванса.
    - Итак, - продолжал тот, - Вы должны быть готовы к тому, что миссис Карельских может предстоять кесарево сечение.
    - Это опасно? - впервые задал вопрос Андрей.
    - В настоящее время по статистике у нас практически нет смертельных исходов матери или ребенка в результате этой операции. Вопрос лишь в том, чтобы проведение сегодняшних анализов не сказалось отрицательным образом на дальнейшем развитии плода.
    - Доктор Эванс, - попросил Карельских, - Вы не могли бы конкретнее объяснить, что под этим подразумеваете.
    - Разумеется, - кивнул тот головой и начал снова жевать не закуренную сигарету. – Вашему ребенку пришлось испытать нежелательную в его положении боль от внешнего фактора. Пока никаких, вызывающих беспокойство, причин нет, но Вашей жене необходим прежде всего покой и соответствующая атмосфера в доме в оставшиеся дни. Если все условия будут выполнены, то, возможно, отпадет и сама вероятность операции.
    - Понимаю, - хрипло ответил Андрей. Он чувствовал себя главным виновником случившегося. Получалось, что он был неуверен в преданности своей жены и сознательно подверг ее и их будущего ребенка страданиям, которые нельзя было назвать иначе, как унизительными.
    Тут открылась дверь кабинета и на пороге появилась медсестра-мулатка. Вежливо улыбнувшись посетителю, она положила на стол перед доктором Эвансом продолговатый конверт с фамилией "Карельских" и удалилась, слегка покачивая крутыми бедрами, от чего плавно развевались полы ее белоснежного халатика.
    - Результаты прочтете сами? - спросил доктор, веря в руках принесенный конверт.
    - Я уверен в своей жене, - второй раз за последние сутки повторил Андрей. - Вскройте его Вы, пожалуйста.
    По-прежнему жуя сигарету, Эванс пробежал глазами первые строчки заключения и победоносно посмотрел на Андрея, протягивая ему лист бумаги:
    - Поздравляю Вас, мистер Карельских. Группа крови Вашего ребенка полностью совпадает с Вашей, а не с материнской.
    В палату к Насте Андрей вошел неслышно и остановился на пороге, разглядывая спящую на правом боку жену. На ее лице играл нежный румянец, левая рука свисала с постели, а правую она подложила под щеку.
   - Андрюша, - сонно посмотрела Настя на мужа. - Который час?
   - Скоро три.
   - Ой, - спохватилась она, - я, кажется, задремала.
   - Ну и хорошо, что отдохнула, - Андрей подошел и, поднесся ее руку к губам, нежно поцеловал.
   - Доктору Эвансу еще не приносили результаты? - с нетерпеньем в голосе спросила Настя и погладила по щетинистой щеке мужа.
   - Они уже у меня, - и, чуть виновато улыбнувшись, протянул ей конверт. - Можешь ознакомиться.
   - Мне это ни к чему. Я и так знаю ответ.
   - Настя, ты, пожалуйста, прости меня, - чуть слышно произнес Андрей и заглянул своими бездонными голубыми глазами в зеленоватые, сейчас по-особенному светящиеся глаза жены.
   - Ты тут ни при чем, - вставая с постели, заверила она. - Поехали-ка поскорее домой, к детям.
   - Да-да, конечно. Ты себя-то как чувствуешь?
   - Нормально. Андрей, только одна просьба к тебе: закажи для Полины Глебовны обратный билет на любой сегодняшний рейс, - попросила она, когда они уже спускались на лифте.



24.
    Ранним утром Настя почувствовала резкую боль в нижней части живота. Она повернулась на другой бок, но рези только усилились. "Началось", - пронеслось в голове, и, как она не настраивала себя морально, все же не на шутку испугалась. Ей пришлось разбудить мужа, и Андрей, не откладывая, вызвал "скорую помощь". Пока Настя боролась с приступами боли, Катерина Васильевна старалась подбодрить ее, скрывая собственное волнение за дочь, что давалось ей совсем нелегко.
   Настя тем временем, скорчившись, спустилась вниз и поддерживаемая под руки санитарами взобралась в фургон. Андрей поехал вместе с женой, а Катерина Васильевна пообещала, что как только Мэри отведет Вилли и Женю в детский сад, тоже приедет в больницу. По дороге сватки повторились несколько раз, и Карельских молили Бога, чтобы привычные для утреннего часа-пик "пробки" не помешали вовремя добраться до клиники.
    Настю на носилках вкатили в грузовой лифт и подняли на второй этаж, при этом муж не выпускал ее руки. Вскоре в небольшую одноместную палату, куда ее поместили, вошла молодая медсестра и принялась заполнять какие-то анкеты, монотонным голосом задавая будущей маме с десяток вопросов. Затем у Насти взяли анализы, а спустя некоторое время отвезли на эхоскопию. На протяжении всех этих процедур ее боли не прекращались ни на минуту и ей все труднее было сдерживаться от криков. В какой-то момент Андрею, наблюдающему за происходящим в палате, показалось, что у него самого начинает все болеть внутри, и его бледное с утра лицо приобрело желтоватый оттенок, подстать больничным стенам.
   Вердикт врача, обследовавшего Настю, был безапелляционен: нужна операция и чем скорее, тем больше шансов для ее благополучного исхода. Трудно сказать, кто больше нервничал и переживал - Андрей или Катерина Васильевна, к тому времени уже приехавшая в больницу.
    Оба как-то пытались подбадривать друг друга и отвлечься от предстоящей операции, но то и дело ловили себя на мысли о происходящем в операционной.
   "Черт возьми, я же не сообщил на работу..."  - словно очнувшись, замер на месте шагающий из угла в угол Карельских и бросился к висевшему в конце коридора телефону-автомату. Сбивчиво объясняя причину не выхода на работу, он попросил отгул у Тони О'Хара, своего непосредственного начальника, назначенного на эту должность всего несколько дней назад. Тот заверил, что телевидение один день справится без него, и пожелал будущему отцу бодрости духа.


   Анна проснулась позже обычного - звонка будильника она почему-то не слышала. Зато отчетливо вспомнила ночной кошмар. Всю ночь к ней в дом стучались какие-то неопрятного вида старики, предлагая ей съесть черствый пирожок. Голова раскалывалась, и она полезла в тумбочку за аспирином. Затем спустилась вниз, включила электрический кофейник и позвонила мужу, все еще находившемуся по делам агентства в Торонто:
   - Привет, милый! Как дела?   
   Питер был приятно удивлен звонку жены и вкратце сообщил об успешной поездке и завтрашнем возвращении домой.
   "Не то, не то..." - размышляла Анна, наливая себе в чашку кофе, но она не успела сделать и глотка, как пронеслось в мозгу: "Настя!" Судорожно вновь схватив телефон, она набрала домашний номер Карельских. На том конце никто не отвечал. Тогда она стала попеременно набирать номера их сотовых телефонов - те были отключены. "Значит, это уже случилось", - нервно расхаживая по кухне, сделала она заключение. Она почувствовала себя лишней для семьи Карельских и ей стало обидно, что никто из них не позвонил и не сообщил, когда Настю забирали в больницу.
   Машинально допив кофе, она собралась и поехала к себе в офис. Однако сосредоточиться на работе ей так и не удалось, и Анна упрямо набирала номер Карельских с получасовым интервалом. Лишь к концу рабочего дня ей удалось дозвониться и Мэри восторженно сообщила, что Насте сделали кесарево сечение и около полудня родилась девочка. Поначалу Анна не на шутку испугалась, как бы последствия операции не отразились на здоровье Насти, но потом несколько успокоилась и поймала себя на мысли, что она уже бабушка. От нового ощущения на душе стало сразу уютно и тепло, но следом за этими приятными чувствами пришла некая горечь от того, что ей не суждено разделить радостную весть со своими близкими. И все же остаток вечера она провела в приподнятом настроении. За ужином она дословно пересказала Нику свой разговор с Мэри. Нику передалось возбуждение матери, но на то у него были свои причины - он представил, как счастлива сейчас Нэнси, прижимая к своей груди малышку, и был счастлив вместе с любимой женщиной, а то, что этот ребенок не его, Ника нисколько не смущало. Он по-прежнему верил и надеялся, что дождется своего часа, когда Нэнси уйдет от Андрея к нему.
   - Ну, и когда мы сходим к ней в больницу с поздравлениями? - спросил он мать.
   - Завтра возвращается отец, - стараясь сдерживать эмоции, ответила Анна. – Может, в воскресенье все вместе и сходим.
   

   Выходные выдались на редкость теплыми и солнечными для февраля, и с раннего утра в Настину палату началось самое настоящее паломничество. Сначала с поздравлениями приехали Зимины с Ильей Семеновичем, который переехал к Елене Петровне в тот самый злополучный для Карельских день, когда Полина Глебовна обвинила Настю в неверности Андрею. Следом пришли Лиза с огромной плющевой собакой в подарок новорожденной и Артур с нежными хризантемами для Насти. Лиза не без любопытства осматривала палату - осенью ей самой предстояло стать матерью. А чуть позже заглянули Гордана и Мэйсон. В палате поднялся такой шум, что Андрей с Катериной Васильевной испугались, что войдет медсестра и  выведет посетителей восвояси. Но как ни пыталась Настя расспросить их про дела фирмы, они в один голос заверяли ее, что легко справляются со своими обязанностями без "главы". Зато все с восхищением и умилением рассматривали малышку Анн-Кэтрин и, хотя это было совершенно еще крошечное создание со сморщенным личиком, выражающим полное пренебрежение к происходящим событиям, друзья наперебой доказывали, на кого больше похожа Настина дочка. Женщины находили в ней больше сходства с Настей, мужчины в основном полагали, что та похожа на Андрея. Настя с лучезарной улыбкой выслушивала и тех, и других - ей было абсолютно безразличен исход их спора. Для нее отныне было главным, чтобы самое дорогое существо выросло здоровым и счастливым. 
   Ближе к обеду, когда все покинули Настину палату, чтобы она покормила малышку, к больнице подъехали Анна с Питером и Алексом. Катерина Васильевна, завидев ее издали, отчего-то начала волноваться, словно предчувствуя недоброе. Ей вовсе не нравилась Настина с зятем идея назвать дочь двойным именем Анн-Кэтрин. Известие она приняла весьма ревностно, отметив сразу про себя, что ее имя стоит на втором месте. Несколько дней она не находила себе места, теряясь в догадках, известно ли Насте, кто ей Анна на самом деле. Иногда Катерине Васильевне казалось, что Настя знает обо всем, но щадит ее и притворяется, будто ей ничего неизвестно. Но, хорошо зная характер дочери, ее нетерпимость ко всякому роду обмана, она тут же отметала эту мысль. В конце концов, ей пришлось принять объяснение Насти по поводу выбора имени: Анне они благодарны за все, что та сделала для них.   
   Харрисоны радостно поздравили Катерину Васильевну с Андреем и направились было в палату, но их попросили повременить до окончания время кормления. Мужчины, оживленно разговаривая, отошли в сторонку, а между Настиной матерью и Анной пауза затягивалась. Неизвестно, сколько бы так продолжалось, если бы не стремительно вбежавший Ник с огромным букетом белых роз, на лице которого читался восторг.      
   - Поздравляю, - расплываясь в улыбке, бросился он к Катерине Васильевне и покосился в сторону Настиной палаты. - Как она?
   - Спасибо, Ник, все хорошо, - смущенно ответила она.
   - Можно? - чуть робко попросил он разрешения войти.
   - Чуть позже, Настя сейчас кормит внучку, - пояснила Катерина Васильевна, а Анна добавила:
   - Ты в очереди после нас.
   - Ничего, я подожду, - ответил Ник короткой фразой, двойной смысл которой дошел только до его матери.
   Харрисоны вошли первыми и пробыли там довольно долго, отчего в душе Катерины Васильевны вновь заговорила ревность. А когда они, наконец, появились, Анна строго предупредила Ника:
   - Только на пару минут.
   - Такой роскошный букет... - провожая взглядом, заметила Катерина Васильевна.   Анна промолчала, нервно теребя пуговицу больничного халата.
   - У вас замечательные сыновья, - продолжала она. - Ну, а Ник сама щедрость и ведет себя как настоящий рыцарь.
   - Это потому что ему нравится Настя, - тихо призналась Анна.
   - Я заметила, - улыбнулась Катерина Васильевна.
   - Ты не так поняла, - все более раздражаясь ее наивности, ответила та. - Ник влюблен в Настю и, боюсь, что у него это очень серьезно.
   - Что? Что ты сказала? - полный смысл сказанного не сразу начал доходить до нее. - Да как ты, мать, могла допустить такое!
   - А что я должна была, по-твоему, сделать? - расписалась Анна в собственном бессилии.
   - Как что?! - повышая голос, набросилась на нее Катерина Васильевна. - Ты ведь мать! Ты должна была поговорить с ним, объяснить, потребовать,  в конце концов.
   - Ты думаешь, я не пробовала? Все мои доводы, что Настя замужем, любима и любит Андрея, были бесполезны. Он упорно твердит, что будет ждать ее, сколько нужно.
   - Довольно! Я не хочу слушать подобную чушь! - прикрыв уши дрожащими руками, потребовала Настина мать. - Ты обязана заставить Ника выкинуть эту бредовую идею из головы - и точка! 
   - Может, ты знаешь, как? - с вызовом спросила Анна.
   Катерина Васильевна молчала.
   - Остается только один способ: рассказать, кем на самом деле ему приходится Настя.
   - Нет, - переходя на шепот, перебила она, - только не это! Я запрещаю тебе, слышишь!
   Однако услышать желанного обещания ей не удалось, так как на пороге появился сияющий Ник.
   - Она такая прелесть, малышка Нэнси! - ничего не замечая вокруг себя, признался он матери.
   - Сын, иди к машине, - попросила его Анна. - Мы все сейчас спустимся.
   Ник послушно закивал и, попрощавшись с Андреем и Катериной Васильевной, направился к лифту.   
   Дома Анна в очередной раз попыталась поговорить с Ником, но тот был настолько возбужден и счастлив происшедшим событием в семье Карельских, что все уговоры матери относительно того, чтобы выбросить из головы Настю, остались без ответа. День, который так хорошо начался, от одной только мысли, что ее родная дочь наконец-то обрела счастье материнства и подарила ей прекрасную внучку (и пусть, что это для всех оставалось тайной!), был окончательно испорчен. Не спасала даже новость, что первым из двойного имени дочери Карельских стоит ее имя. Настя до последнего из суеверия скрывала от всех и попросила мужа также никому не сообщать, как решили назвать дочь. Тем б;льшим приятным сюрпризом для Анны явилось сегодняшнее известие. В больнице ей стоило неимоверных сил сдержать слезы счастья. По дороге домой она благодарила Всевышнего за подарок, сделанный ей супругами Карельских, рассеянно слушая возмущения мужа, который вел машину, о постоянных "пробках" на дорогах.
   "Что же мне делать?" - спрашивала она себя, хлопоча на кухне. Кажется, все доводы исчерпаны, кроме одного. "Неужели нет другого выхода, кроме как рассказать ему правду? - размышляла Харрисон. - Неужели, чтобы спасти сына, мне придется погубить себя?" Чего она боялась больше - реакции Ника или Питера, - Анна не могла ответить. Интуитивно она верила, что любимый сын поймет и простит, а вот реакцию мужа она не могла предсказать, и страшилась мысли, когда-нибудь открыться ему. Питер был ей слишком дорог. Юная Аня Меньшова не надеялась, что после Марека будет способна еще кого-нибудь полюбить, но Питеру, самому о том не догадываясь, удалось почти невозможное: он стал любимым мужем и опорой для Анны.   





25.
    Рабочий день приближался к концу и Настя начала торопливо собираться домой из-за болезни дочери, у которой с утра поднялась температура, когда в ее кабинет заглянула Гордана и сообщила:
     - Настасия, там, в приемной, какой-то русский пришел, говорит по объявлению в газете. Но мы ведь никакого объявления не подавали, не так ли?
      Карельских с минуту соображала, чтобы это значило. Потом попросила секретаря пригласить незнакомца.
      - Добрый день, - широкой улыбкой поприветствовал ее молодой мужчина
в модном темно-сером костюме.
      - Здравствуйте, - Настя жестом пригласила его к столу, продолжая внимательно разглядывать посетителя. Этот высокий брюнет спортивного телосложения с кожаным кейсом в руках явно не был похож на обычного клиента фирмы "Си энд Эйч".
      - Моя фамилия Фишкин. Можно просто Эдуард, - начал он и, достав из нагрудного кармана пиджака свою визитку, протянул ее Насте.
      - Фишкин Эдуард Станиславович - президент фирмы "Мираж", - вслух зачитала она и перевела взгляд на молодого человека. - Слушаю Вас.
      Фишкин словно ждал именно этого вопроса от хозяйки кабинета и только после этого щелкнул замками кейса, вынул сложенную вдвое газету и молча с артистическим жестом передал ее в руки Карельских. Настя с недоумением перевела взор с собеседника на газету и, лишь прочитав ее название, поняла,  в чем, собственно, дело. Перед ней лежал номер "Новой газеты", датированный почти годичной давностью. "Ах, вон оно что!" - мысленно обрадовалась она. - "Ну, наконец-то!"
      Идея закупить в Канаде партию компьютеров и продать ее в России, которая ей пришла в голову спонтанно, находясь еще в Москве, была почти забыта. Да, поначалу ей звонили, даже присылали факсом запросы, но, узнав количество компьютеров, а главное сумму сделки, на которую рассчитывала Карельских, все желающие куда-то исчезали. А к зиме звонки и вовсе прекратились. А с рождением Ан-ки Настя и сама отказалась от своей затеи. И вот теплым июньским вечером, кажется, ее мечте суждено все-таки сбыться, отчего на ее лице промелькнула радостная улыбка.
      - Ну, так как? - теряя терпенье, спросил гость. - Ваше объявление все еще в силе?
      Карельских продолжала молчать, в то время как в ее мозгу разом стучали два десятка вопросов, главный из которых был, несомненно, из области любопытства: почему этот Фишкин не позвонил или написал о своем приезде. В конце концов, расстояние от Москвы до Виннипега нешуточное, чтобы вот так, нежданно-негаданно, свалится ей на голову со своим предложением. Вот поэтому она и обдумывала свой вопрос, как бы его потактичнее задать.
      - Простите, - наконец спросила Настя, - а почему Вы не сообщили о своем приезде? Вы же понимаете, что в случае нашей договоренности, оформление займет не один день.
      - Конечно, понимаю, - перебил ее Фишкин, расплывшись в улыбке, - такие вопросы с кондачка не решаются.
      - Вы где остановились? - был задан следующий вопрос.
      На этот раз пауза потребовалась посетителю: дело в том, что в офис фирмы он направился прямо с аэропорта, а все его вещи ожидали хозяина в приемной у Горданы. Так было оговорено с Давидом Юльевичем. Давид Юльевич Будзянский фактически и был владельцем созданной им месяц назад фирмы "Мираж", а Эдуард Фишкин, хоть и являлся юридически его главой, на самом деле не имел ни власти над фирмой, ни денег для бизнеса. Однако такое положение дел его вовсе не смущало, а, наоборот, он был безмерно благодарен и предан Давиду Юльевичу за то, что он из всех своих сотрудников "поднял" именно его...
      

     После окончания ремесленного училища московский юноша Эдик Фишкин поступил на завод имени Ленина. Работа слесаря в конце 80х уже не считалась хорошо оплачиваемой, как в доперестроечные годы. Из-за экономической политики тогдашнего руководителя КПСС Горбачева, когда практически все заводы вместо вооружения стали выпускать кастрюли и другую утварь, рабочий класс, которому десятилетиями твердили о гегемонии, в одночасье превратился в люмпен-пролетариат. Разумеется, Эдику все эти политические перипетии были невдомек, и призыву в армию он скорее обрадовался, чем огорчился, несмотря на разгоравшиеся конфликты в разных концах Советского Союза, куда могли его отправить служить. Но Фишкину повезло больше, чем его друзьям: три года он бороздил просторы Тихого океана. Вернулся он на свой завод, когда тот уже перешел в собственность частных лиц. Вскоре судьба свела его Давидом Юльевичем Будзянским. На заводе поговаривали, что этот невысокий, щуплый мужчина средних лет с большими темными глазами и крупным носом и есть владелец завода, хотя, судя по официально принадлежавшим ему акциям, он даже не входил в состав совета директоров.
     И как-то возвращавшийся домой после смены Фишкин заметил подозрительного человека возле черной иномарки, стоящейся возле проходной завода. Мужчина, делающий вид, что зашнуровывает ботинок, на самом деле что-то прикрепил под багажник автомобиля как раз в тот момент, когда к ней с другой стороны подходил Будзянский в окружении охраны.
     - Стойте! - крикнул Фишкин одновременно и владельцу машины, и мужчине. Тот пустился наутек, один из телохранителей бросился его догонять, а другой пригнул Будзянского, закрывая его собственным телом, и тут раздался взрыв - машина мгновенно окуталась пламенем. Один только Эдик стоял неподвижно, воспринимая происходящее как кадры из остросюжетного боевика.
     - Эй, парень! - оклик Будзянского вернул Фишкина в реальность и он ватными ногами направился к нему.
      С того дня жизнь Эдика круто изменилась: он ушел с завода и стал работать на бизнесмена, чье имя все чаще мелькало на первых страницах газет и упоминалось в телевизионных новостях.
       А в прошлом месяце Давид Юльевич вдруг предложил Эдику возглавить созданную им фирму "Мираж" и оформить канадскую визу для деловой поездки в Виннипег. За годы общения с Будзянским Фишкин усвоил одно правило: не задавать никаких вопросов шефу и беспрекословно выполнять любые его приказания...


      - Так, где Вы остановились? - повторила свой вопрос Настя.
      - Пока нигде, - признался Фишкин. - Я к вам прямо с аэропорта приехал.
      - Понятно, - вздохнула она и сняла трубку телефона. - Мэйсон, зайди, пожалуйста, ко мне.
      Через пару минут они продолжили беседу втроем. Договорились, что в течение следующей недели Настя  подготовит условия договора на поставку пяти сотен новых компьютеров, а Мэйсон за это время изучит кредитную способность фирмы "Мираж". На этом и расстались, дав Фишкину на прощание адрес находящейся поблизости гостиницы.      
      Всю неделю Карельских отправилась на работу в приподнятом настроении. Шутка ли, после того как она окончательно похоронила идею отправить в Россию партию современных компьютеров, объявляется желающий на любых ее условиях закупить их. Все детали договора она
обсуждала с Мэйсоном, который заверил ее в солидности фирмы "Мираж", судя по ее финансовому положению дел. Правда, он мимоходом заметил, что ему не совсем понятен спектр ее деятельности. По ее уставу выходило, что она занимается оказанием консультативной помощи строительным организациям, поэтому его несколько озадачило желание Фишкина закупить столько компьютеров. Но Настя быстро развеяла его сомнения, пояснив, что в России, чтобы заработать деньги, иногда фирмы совершают сделки, не всегда соответствующие напрямую с ее деятельностью, и там это сейчас считается нормальным бизнесом.
      В назначенный день отпечатанный договор, разложенный по копиям, лег на ее стол в тот момент, когда за дверью послышались шаги и громкие голоса. "Ну, что там еще случилось?" - не успела она подумать, как в кабинет вошли Виктор и Артур.   
      - Доброе утро, Настя! - хором поздоровались они.
      - Что же вы так шумите, если оно доброе? - удивилась в ответ Карельских.
      - Я сейчас все объясню... - начал Артур.
      - Нет уж, лучше я скажу, - перебил его Виктор.
      - Успокойтесь оба, пожалуйста, - попросила она, - сядьте и объясните покороче, в чем дело: у меня мало времени.
      - Ты о том типе, который сидит в приемной? - догадался Виктор.
      Но не в Настиных привычках что-либо объяснять сотрудникам, если это не касается их напрямую, поэтому она лишь кивнула головой.
      - Если коротко, то я отказываюсь от миссис Трамп, - выпалил Артур и пальцем указал на Виктора, сидящего напротив: - Пусть ее обслуживает он.
      - Что так? - нахмурила брови Карельских - она терпеть не могла предложения, начинающие со слова "Пусть...", так как считала, что они принадлежат либо капризным детям, либо некомпетентным взрослым. А считать таковыми своих сотрудников она не желала. Конечно, споры в рабочем порядке случались между ними и раньше, но они в большинстве случаев касались различия в методике лечения клиентов. Однако до сих пор между ее сотрудниками не происходило никаких открытых столкновений.
      - Понимаешь, у миссис Трамп усилились боли в спине после массажа Виктора. Я его предупреждал, что ей на сегодняшний момент категорически запрещен любой массаж. Только с помощью специально подобранного комплекса упражнений можно восстановить ее здоровье.
      - Не вижу никакого противопоказания, - буркнул Виктор, - она сама хвасталась, что ей полегчало после сеанса массажа.
      - Это сегодня она так говорит, а когда временное облегчение пройдет, боли в спине усилятся. Неужели ты не понимаешь: ее позвоночник должен сам, без помощи внешнего вмешательства, восстановиться и вернуть прежнее строение, привычное для нее.
      Настя тяжело вздохнула: спорить с мастерами своего дела, в вопросах, которых она считала себя дилетантом, ей было очень трудно. Однако последнее слово должно быть за ней, поскольку они пришли именно к ней за решением вопроса. Нельзя было сбрасывать со счетов и взбалмошный характер миссис Трамп, пожилой и избалованной богатой женщины, способной испортить репутацию ее фирмы.
      - Давайте сделаем так, - предложила Карельских. - Несколько дней ею займется Лиза, а потом предоставим свободу выбора самой миссис Трамп.
      Своим соломоновым решением Настя, во-первых, гасила конфликт между Артуром и Виктором так, чтобы никого из них не обидеть, во-вторых, только Лиза могла поставить окончательный диагноз благодаря своим хилерским способностям. Услышав ее слова, мужчины, кажется, остались довольны и оба улыбнулись, покидая ее комнату.
      - Настя, - шепнул, обернувшись в дверях, Виктор, - а этот тип все еще сидит... Он кто?
      - Пригласи его, пожалуйста, - вместо ответа попросила она.
      Фишкин торопливо прошел в кабинет. Сегодня он выглядел не так официально, как при первой их встрече: на нем были потертые джинсы и синяя футболка. Настю внешний вид без пяти минут делового партнера совсем не смутил. Она всегда придерживалась принципа, что провожают по уму. Он присел к столу и стал внимательно листать страницы договора на поставку компьютеров. Карельских ждала, когда он либо начнет в нем делать какие-нибудь поправки, либо уточнять условия заключения сделки, но вместо этого Фишкин протянул руку к лежащей на столе ручке и молча подписал все копии.
      - Итак, мы можем рассчитывать на поставку в августе? - нарушил он затянувшуюся в кабинете паузу.
      - В общем, да. По условию контракта мы фрахтуем судно и отправляем груз, как только получаем от Вас подтверждение о переводе всей суммы. 
      - Прекрасно! - заключил Фишкин. - Рад нашему сотрудничеству. И надеюсь, что мы с вами заключим еще не одну сделку в будущем.
      - Не будем загадывать, - уклончиво ответила Настя. - Счастливого пути!
      После ухода Фишкина она еще раз пробежала глазами подписанный договор и положила его в папку, а папку поставила на стеллаж. Затем она включила электрическую кофеварку и пригласила к себе Мэйсона. За чашечкой кофе они начали обговаривать план дальнейших действий. Мэйсону поручалось как можно скорее найти оптовую базу, торгующую компьютерами в необходимом для них количестве. Мэйсон слушал ее, не выражая особого оптимизма по поводу заключения контракта. Он все никак не взять в голову, зачем Нэнси понадобилось заниматься торговлей компьютеров, да еще и с российской фирмой. "Там все так нестабильно и неспокойно", - бормотал он про себя, работая с документами фирмы "Мираж". Однако напрямую задать свой вопрос он не решался даже сейчас, когда контракт уже заключен и ничего не зависит, выскажи он свое мнение.
       - Да, Мэйсон, - слова Насти вывели его из раздумий, - об этой сделке в фирме должны знать только мы с тобой и Гордана.
       - Почему? - удивился он.
       - Мой принцип на работе: каждый должен заниматься своим делом.
       А тем временем Фишкин медленно гулял по улицам летнего Виннипега. Он был в приподнятом настроении, удовлетворенный, что поручение Давида Юльевича выполнено на все сто. Остаток "командировки", как его поездку окрестил Будзянский, он рассчитывал провести свое удовольствие: сходить в стриптиз-бар, попробовать заморских деликатесов и купить "шмотки". Денег, по его расчетам, должно было хватить при такой ежедневной "программе" еще на неделю. Давид Юльевич не скупился и открыл на его имя кредитную карточку с круглой суммой. Фишкин жалел только об одном, что не поедет в соседнюю страну. Его давней мечтой было побывать в Голливуде и, чем черт не шутит, вдруг его приметит какой-нибудь продюсер и пригласит сниматься в кино. Ведь повезло же его кумирам: простому деревенскому парню из Австрии Арнольду Шварцнегерру и бельгийцу Жан-Клод ван Дамму, сменившему полдюжины профессий до того, как получили свою первую роль в фильме. Его фантазии прервал телефонный звонок. Эдик не сразу даже сообразил, что звонил сотовый телефон, лежащий у него в кейсе - перед отъездом Давид Юльевич снабдил его "трубой", чтобы быть на связи:
      - Ну, как дела, бизнесмен? - без приветствия поинтересовались на другом конце связи.
      - Здравствуйте, Давид Юльевич, - учтиво ответил Фишкин. - Все в порядке. Договор уже подписал.
      - Как "уже"? - забеспокоился Будзянский. - Ты его хоть прочитал?
      - Да-да, все нормально. В августе пятьсот компьютеров с программным обеспечением будут отгружены.
      - Чудненько, - только и ответили ему в телефон, и последовал щелчок.
      "И это вместо благодарности и похвалы..." - разочарованно подумал Фишкин, что, впрочем, не могло испортить его приподнятого настроения.