Священный лес или Голливуд, роман, гл. 32

32.
Через пятнадцать минут Вадим оставил уже плачущую от счастья Милку обнимать своего плачущего от облегчения возлюбенного. Оставил терапевтов разбираться с его назначениями. В общем, он сделал всё правильно. Приступ купировал вовремя. Подоспел, можно сказать... Улыбаясь, потёр затылок. Хорошо ещё, что Николаев такой поверхностный тип, будь он поглубже, могла благоверная звездануть чем-нибудь фундаментальным, не кратким справочником. Поймал себя на улыбке. Никакого зла. Как и не было. Почему-то Милкина любовь его не оскорбила. Правда! Даже наоборот, будто очистила ему душу от мути и отвращения. К ней. К самому себе. Людям вообще. Хорошо, что он увидел её такой. Горящей, самоотверженной. Готовой защищать любимого. Хрен с ним, стоит тот того, нет ли.  Но самое поразительное, что она, оказывается, хотела ему сказать. Ещё когда в Монреаль приезжала. Но пожалела.

Он пришёл к себе в кабинет. Сел за стол. Садясь, нащупал в кармане рукопись Санина и бросил её на соседний стол. Литература сейчас как-то не звала. Открылась дверь, молодая медсестра с напряженным лицом заглянула, явно обрадовалась, что он здесь. Её мерцающая неуверенная улыбка будто спрашивала:   ну, как? Можно улыбаться, всё хорошо или быть строгой и ничего не подозревающей? Всё знает уже. Проблем коммуникации в отделениях нет. Он улыбнулся расслабленно, она с готовностью расплылась в  ответ:
- Обход, Вадим Михайлович. Идёте? – протянула папку с назначениями.
- Иду, - он кивнул и довольно посмотрел на свои руки. Они не дрожали. Папку у сестрички не взял, просто кивнул, дал ей закрыть дверь и уйти.

И успокоился совсем. Взгляд милой девочки-сестры будто погладил его по лицу. Эти минуты он любил. Чтобы оценить их, надо было промаяться несколько лет в Монреале, консьержем в доме для бедных, помнить скользящие, небрежные взгляды жильцов или их гостей, или тех, кто приходил искать тут жильё, помнить свои чувства тогда. Он мыл полы в вестибюле, а они проходили мимо. Как описать его чувства? Его, врача, хирурга, специалиста? Ведь тем, местным,  и в голову не приходило, что он способен на то, за что платят в Америке такие большие деньги, за что уважают, чтут даже. Ведь даром там не платят, поверьте. Но если уж ты чего-то стоишь, то будь спок, не обидят. Зарплаты там отражали... А он не смог пробиться. Но ведь не потому, что врачом был плохим! Язык! Только язык. Но как, как осилить этот барьер? 

Люди учатся говорить в раннем детстве, не помнят своих усилий и ошибок. Все нормальные люди хорошо говорят на родном языке. Но по этой причине сразу же, неосознанно смотрят на всякого взрослого, который делает ошибки, как на жалкого недоумка, почти идиота. Не делая скидку на то, что говорит он, возможно, на иностранном. Даже если сами изучали иностранные языки. Ведь здесь и учат-то иностранные, как правило, тоже в детстве, ранней юности. Да и так ли уж трудно? В английском 10 тысяч французских слов!

Французу испанский и итальянский выучить, как мне болгарский или любой другой славянский. А по-болгарски я сразу прочел книгу, не уча совсем. Дал один знакомый болгарин почитать, я взял и сразу прочел, всё понял. Хор – это, народ, оказывается. Пёс – собака, так он и у нас пёс. Артикль их смешной, «на», только перестать замечать, - хмыкнул сам себе Вадим, - вот и всё. Что франкофонам испанский или наоборот! Как этому, Родригесу, на курсах французского. Два месяца – и всё, как плотину прорвало, нет проблем. Эх! Да что там!..

Говорят, что надо уметь благодарить судьбу за всё, что посылает. Может быть. Может быть поэтому сейчас минуты перед обходом и дороги, и сладки ему так. И держит его на свете несгибаемым стержнем внутренняя уверенность, что он что-то может, особенное что-то. И оно ценится людьми.

Ведь он брал деньги за операции. И никогда не стыдился этого. Да. Принимал конверты от родственников. Потому что зарплату считал нелепой насмешкой над своим трудом. Он обладал властью над жизнью и смертью. Пусть кто-то усмехнётся. Пока здоров, может усмехнуться. Но случись беде, придёт в этот кабинет и будет ловить его взгяд, и радоваться его спокойствию, уверенности и способности помочь. А деньги, что ж. Деньги – концентрированные возможности. Это справедливо, что он получит награду за своё искусство. Хотя, если сказать честно, он всё равно оперировал всегда не хуже и не лучше, чем мог. Просто мог много. Руки у него не дрожали.