Новогодние посиделки

###

По заснеженной по бокам, протоптанной многочисленными следами людей, широкой дороге, в обрамлении стройных застывших от ветра сосен, к лесной бирже шла под конвоем бригада зэков. Изредка над людьми проносился холодный непоседа ветер, точно их подгоняя своим ледяным дыханием. От снежной пороши тогда и сама дарога вдали становилась мутной и неуютной, точно застывшей в своей тишине навсегда.
- Поторапливайся! – изредка кричал зычно начальник конвоя.
Показались вдали чернеющие здания лесной биржи – места работы зэков.
А вокруг этих зданий стояла зимняя благодать.
Дёготь облегчённо перевёл дыхание. Дорога в последнее время его заставляла думать о доме, и только работа в цеху как-то отвлекала от мрачным его мыслей.
Дай бы Бог свидеться с родными!
«Друзья накроют мой труп бушлатиком
На холм высокий меня взнесут,
И закидают землёй полузамёрзшей
И тихо песню пропоют» - вспомнились Дёгтю слова старой арестантской песни, написанной кем то, знающим, что такое северный лагерь.
Дёготь вошёл в свой цех – за его стенами злобно подвывал ветер, точно некормленая овчарка.
Остро пахло древесиной и прелью.
Взревел надрывно мотор лесопилки, и подхватывая её студящий кровь голос, точно обиженные детишки, зарыдали пило-рамы одна за одной, оставляя от стволов деревьев доски, сочащиеся ещё свежей душистой своей смолой.
- Уснул что ли, Дёготь?
Возле него стояли два зэка – земляки, по второй ходке, оба коренастые, с настырными взглядами, полными настороженности и смелости.
- Ты зачем звал то?
- После обеда ко мне нырните, есть тема, - негромко сказал опытный зэк.

###

В маленьком закутке они были втроём – в укромном уголке цеха – распили бутылку водки, купленную у вольного водителя, вывозившего лес с лесной биржи.
- Ну вот и отметили Новый год, загодя!
- Пацаны, всё должно быть тихо, - строго предупредил приятелей Дёготь.
Два земляка, Пашка и Василий, от Дёгтя пошли в свой цех. Уже у двери цеха им попался навстречу Краб. Прозвали его так зэки, потому что он когда-то работал в речном флоте, да и внешность у этого пожилого зэка была под стать прозвищу – коротконогий, всегда с нахмуренным взглядом исподлобья, чем-то всегда недовольный… Впрочем сейчас Краб доброжелательно улыбался, показывая почерневшие от чифира остренькие редкие свои зубки, как у щуки, и как-то славненько он говорил:
- О, божьим духом повеяло…
- Гуляем, - прочувствованный от спиртного, произнёс Василий.
- Дело нужное, молодое, - мягко сказал Краб, и точно что-то вспомнив, добавил:
- Кстати, Василий, тут завхоз в цех наш пришёл, а кажется из за него тебя лишили длительного свидания. Родным то как больно!
Краб говорил вдохновенно, как о чём-то своём личном, умел он это делать, умно, ненавязчиво…
- Это точно, - согласился Пашка – Василий, это завхоз цинканул режимникам про твою заточку, что под матрасом у тебя нашли, в жилой зоне…
- Не моя она была, кто-то подложил, - вяло стал отнекиваться Василий от недавнего случая, когда он угодил в штрафной изолятор, так сам и не поняв, кто ему сделал такую пакость…
Но мысль о родных его как-то встряхнула.
- А мы и пойдём сейчас, спросил у Гнилого, он имеет к этому отношение, или нет?- подытоживая свои мысли, сказал Василий.
- Краб отошёл от выпивших зэков, понимая, что в таких случаях надо быть подальше – всякое может случиться. И Василия, и Пашку ненавидел Краб из-за того, что любили они над ним посмеиваться…
Дёготь услышал о скандале в соседнем цехе, и побежал туда насколько сил хватало. Успел. Гнилой – рыжий, худой завхоз – испуганно озираясь по сторонам, понимая, что вряд ли кто из зэков ввяжется сейчас за него, стоял в углу цеха, точно загнанная крыса – и хищно смотрел на двух молодых зэков, отпирался словами, и до этого умело сохранял при споре расстояние между им и двумя приятелями – Василием и Пашкой. Гнилой божился, что он не причём, и что он режимников не вызывал… Дёготь возник между Гнилым и двумя молодыми зэками, точно чёрное привидение, рослый, худощавый, в чёрной телогрейке, в чёрной шапке натянутой на голову – и тихо произнёс:
- Кончаем базар. По хорошему. Ко всем обращаюсь!
Что-то сыграло в этих словах на пользу Гнилому – Пашка и Василий подчинились словам Дёгтя, и ушли.
Было тихо. Застыли на минуты станки, точно прислушиваясь к разговору.
- Ты меня Гнилой не благодари. Твою натуру я знаю. Жалко только пацанов, что испортишь ты им жизнь – твои синяки этого не стоят, - подытожил Дёготь разговор, прокашлялся и пошёл прочь от застывшего всё в том же углу завхоза.