Пустая дорога

###

В те погожие осенние деньки природа торжествовала, казалось, что солнце навёрстывало за пасмурное лето, было тепло. Казалось, что мир противился подступающим неумолимо холодам. Иногда шли дожди, но тоже какие то осторожные и быстрые, как неопытные поцелуи. Люба прислушивалась к себе, в эти погожие деньки на душе её было неспокойно, и она томительно каждый день проживала свою первую любовь, стараясь искать в ней поддержку. В одиночестве прочувствовала ежедневно те дни, когда Санька был рядом – те далёкие дни. Теперь он был в колонии. И разум отталкивался от этой мысли, как отталкивается непоседливый котёнок от своего игрушечного клубка, радуясь ему и недоумевая, почему клубок не играет с ним… Раздвоенность сознания была такой, что у неё болела голова от этих своих мыслей… И хотелось и поддержать парня, и она писала ему письма, и остаться в сегодняшней своей жизни, независимой, не несущей чужую ношу… И это было вроде бы справедливо – она то в чём виновата? Нет её вины вот в такой тяжкой судьбе любимого… Но застывало вдруг в её груди девичье сердце… Любимого! И хотелось так помочь… Но чем? И в этом томительном бессилии она вновь и вновь страдала и думала о неуклюжей своей жизни, и сердилась на Саньку, что порушил её надежды…
Между тем приближалось время их встречи.
К месту где была колония автобусы не ходили. Родственники зэков приезжали в посёлок, и уже от него шли несколько километров по пустынной дороге к зоне. Впрочем сейчас стояли сухие тёплые дни, и идти было просто – по погоде – но непросто по переживаниям… И это Люба чувствовала особенно сильно, шла она немного даже горбясь, точно невидимая ноша тянула её к дороге, присыпанной кое где опавшими золотистыми листьями, слетающими на дорогу от дубов, молчаливых, огромных, притаившихся у обочины. Мать Саньки, терпеливая, немногословная, иногда останавливалась, чтобы перевести дыхание, ставила тогда большую сумку с передачкой на дорогу, молчаливо глядела вдаль, туда к колонии, и затем снова шла впереди – дорогу она знала, уже ездила к сыну.
Люба иногда глядела на её маленькую фигуру в тёмном платке, точно у Марии Фёдоровны, был траур, и становилось ей не по себе. Становилось как-то тревожно. Всё её девичье естество отталкивалось от этой дороги, хотелось веселья и покоя! И это же понятно, кому не хочется веселья и покоя… Но шла девушка по скорбной дороге к колонии – шла, не отставая за матерью любимого парня.
Вот и показались вдали какие-то белеющие здания, тихо было, идти становилось всё тревожнее… Да ещё стал накрапывать надоедливый дождь, точно заплакали небеса.
В комнате свиданий Санька был весел, он старался придать себе вид бывалого зэка, но иногда глядя на родные лица как-то стихал весь, и бледное его лицо тогда становилось очень грустным, и по лбу проходила тогда большая морщина, придавая ему сразу какую-то взрослость, какую то сдержанность, какую то суровость. Видно было сразу, что человек много пережил. Но вот он снова с удовольствием глядел на Любу, и улыбался довольно, радуясь и торжествуя, что она приехала – может в эти секунды он торжествовал от того, что любимый человек не бросил его, что любовь в его жизни настоящая, как в книгах, к чтению он пристрастился в последнее время – читал много, это отвлекало как-то, давало надежды на будущее.
Краткосрочное свидание проходит быстро… И вот уже ушли родственники, и разом опустело помещение для Саньки, и он неуклюжий, суровый, получив передачку, идёт из комнаты свидания на зону – и позади улыбки любимой девушки, позади ободряющие слова матери – но как они много значат, как долго они ещё будут согревать усталое сердце! Санька перевёл дыхание, потом вдруг остановился на секунды, точно думая о чём-то важном, но так и не найдя ответа на многие вопросы, пошёл по пустынной дорожке от здания, где проходили свидания с родственниками, в глубь колонии, к локальным секторам…
А Люба шла в переживаниях. Слёзы лились из глаз. Тихо было вокруг. Мать Саньки шла впереди, скорбная и сильная – понятно, что ей раскисать было нельзя, вся ноша заботы о сыне на ней, раскисать нельзя – так себя убеждала пожилая женщина. Иногда она останавливалась, глядела назад, на всё удаляющиеся здания колонии, на колючую проволоку ограждения рядом с ними… Там остался её сын!