Мартышкин капитан

Плавание предстояло долгое. Капитан набирал команду  сам,  желающих было много, а мест на корабле всего шесть. После обстоятельных разговоров с теми, кто пришел наниматься, были выбраны: два помощника капитана, боцман, два матроса и кок. Всем им было предложено прочесть и выучить наизусть корабельный устав, составленный самим капитаном. После чего можно было отправляться в путь.

Еще перед отплытием капитан велел купить мартышку и попугая – чтобы команда не скучала в море. Попугая он поселил в своей каюте; птица-то в клетке, какое от неё беспокойство. В свободные часы он сам занимался с попугаем, учил его говорить. Мартышка была непоседой. Она вечно носилась по кораблю, смешила матросов своими проказами, таскала сушеные фрукты у кока. Но её не наказывали за эти шалости. Все любили маленькую плутовку и даже брали на себя вину за её провинности, выгораживая перед старшим помощником капитана, когда дело доходило до разбирательства.

Сначала все шло хорошо,  капитан командой был доволен, но потом начались неприятности. В ночь накануне того злополучного дня поднялся ветер, корабль сильно качало. И капитан, ко всем штормам привыкший, почему-то дурно спал. Не выспавшийся и сердитый, он вышел на капитанский мостик и глянул вниз. Старший матрос драил палубу. Влажные доски, дочиста вымытые, блестели. Но что это? Матрос налил воду для мытья в синее ведро! Разве он не знал, что для этой цели предназначается красное, как сказано в уставе! Капитан был взбешен: как мог старший матрос не знать о таких вещах?
 
– Нет, я не потерплю беспорядков на судне! –  сказал он решительно.
Старший матрос бы уволен и в первом же порту сошел на берег. А корабль шел дальше. Некоторое время команда пребывала в тягостном настроении, но постепенно этот случай забылся. И было бы все хорошо, если бы капитану не пришло в голову спуститься в камбуз. Кок в белом колпаке готовил флотский борщ. Капитан пожелал попробовать кушанье.
 
– Извольте, капитан, –  почтительно сказал кок, взял большую ложку и, размешав суп, зачерпнул.
–  Кто же так мешает борщ! – возмутился капитан, – кто разрешил мешать против часовой стрелки! Это никуда не годится! Нет, такой кок мне не нужен.
И капитан вышел вон.
–  Уволить и списать на берег! –  приказал он старшему помощнику.
– Есть! –  бодро ответил тот.
 
Кок знал устав наизусть. Просто он был левшой, и так ему было сподручней. Конечно, без кока команде пришлось туго. Готовил-то он отменно. Теперь все исполняли его обязанности по очереди. И каждый день что-нибудь убегало или пригорало. – И зачем надо было увольнять кока! – поговаривали матросы, глотая недоваренный суп. И каша была часто пересолена. Только капитан считал, что все в полном порядке. Что такое пересоленная каша  в сравнении с корабельным уставом!
За что уволили боцмана – так никто и не узнал, но, видимо, дело оказалось серьезным, поскольку он был вызван к капитану ночью. Разговор происходил за закрытой дверью, после чего была спущена на воду одна из спасательных шлюпок, и боцман отплыл в направлении берега. Это все, что мог рассказать наутро  команде старший помощник капитана. За боцмана никто не волновался: ему-то и море по колено, а вот как без него обойдутся на корабле. Это беспокоило всех, кроме капитана.
 
– Обойдемся! – отрезал он.

Команда (точнее сказать, оставшаяся её часть) была так подавлена ночным происшествием, что никак не могла приняться за дело. Чтобы как-то поднять дух подчиненных, капитан объявил приказ: назначить младшего матроса старшим матросом. Тот поначалу обрадовался – все-таки повышение! – но потом от этой радости не осталось и следа. Целыми днями ему теперь приходилось буквально разрываться между  двумя помощниками капитана: каждый из них считал, что матрос находится у него в непосредственном подчинении. И была такая неразбериха, а дело стояло на месте. Капитан решил разобраться во всем сам. Он вызвал помощников и учинил им форменный допрос. Оба были непочтительны. Да и стремление командовать у обоих превосходило допустимые границы. «Еще, чего доброго, захотят на мое место», – подумал капитан и уволил старшего помощника.

Остались у капитана теперь старший матрос и младший помощник, которого  в должности решено было пока не повышать – пусть знает  свое место. Народу, конечно, маловато, но зато выстраивается четкая командная линия: капитан отдает распоряжения помощнику, а тот – матросу. Но тут опять вышла неувязка: старший матрос заявил, что не будет подчиняться какому-то младшему помощнику.
 – Бунт на корабле! – взревел капитан и уволил матроса.

Теперь плыли они с помощником вдвоем. Капитан отдавал приказы и распоряжения. Но толку-то что! Подчиненный делать ничего не умел, он же всегда только командовал матросами. Все указания капитана он исправно записывал в бортовой журнал. Когда подходили к гавани, помощник попросил увольнительную на берег. Капитан разрешил. Из увольнения помощник не вернулся.

– Не велика потеря! – сказал капитан и вышел в море один.
 У него не было команды, но оставались верные друзья  –  попугай и мартышка. Попугая он особенно любил: тот сидел смирно в своей просторной клетке, на волю не просился, всегда слушал  с неизменным вниманием, а если и говорил, то только те слова, которые слышал от хозяина. Чтобы поощрить попугая за такое примерное поведение, капитан каждый день с ним прогуливался, то есть выносил клетку из каюты на палубу.

А вот мартышка стала совсем непослушной. Она скучала без общества матросов, без постоянного внимания, к которому привыкла. Капитан же в последнее время был мрачен и с мартышкой совсем не занимался. Тогда она решила сама развлечь его, показать  цирковой номер на канате. Когда капитан вышел на палубу с птичьей клеткой, она издала пронзительный свист и полезла вверх по канату.

 – А ну слезай, –  грозно крикнул капитан.
 – Это еще почему? – спросила мартышка, раскачиваясь на хвосте. 
– Потому что я тебе приказываю!
– А кто ты такой, чтобы приказывать?
– Я капитан!
– Это кому ты тут капитан? Мне, что ли? – весело прокричала мартышка и полезла выше. – Мартышкин капитан! – донеслось откуда-то с самого верха.
– Мартышкин капитан! – эхом отозвалось внизу. Это сказал сидевший в клетке попугай. Ему так нравилось повторять новые слова.