Веста

Утро занималось медленно и долго. Синька за окном была густой, даже в полуденный час, а потом эта тёмная густота за окном плавно перетекла в туманно-дымчатый вечер.
  Я стояла у кухонного окна и вглядывалась вдаль. Силуэты ускользали и таяли, контуры предметов в морозном воздухе были размытыми, привычной чёткости и ясности не наблюдалось. Я прижалась лбом к стеклу, тоже самое.
- Да, Оленька, - произнесла Светлана Федоровна, - у нас здесь зимой всегда сумерки, дня нет. Привыкай!
  Да, подумалось мне, тут ещё ко многому придется привыкнуть. Я поплотнее запахнула на себе мягкий серый халат и ушла с тёплой кухни в комнату. Ветер дул по ногам от балкона и я села подальше к столу, что стоял в углу у батареи. Около трех часов дня домой пришел Леонтьев.
- Завтра в дежурку, - сказал он и, посмотрев на меня добавил, - а муж твой придет домой с ночной смены часам к двенадцати только, у них с утра плановый обход участка.
  Но я в этих терминах ничего не понимала, знала лишь то, что домой из части звонить не полагается, ни по городскому, ни по мобильному аппарату.  Я вздохнула и села ближе к столу и к Светлане Федоровне, раскрыла свой маленький фотоальбомчик, который заранее вытащила из чемодана и положила перед собой. Вместе с хозяйкой мы стали рассматривать фото моего детства.
- Какие милые детишки! – говорила она. – А это кто, на нашего сынка похож.
- Это Егорка, сосед по старой квартире… А, это вот, я в школе, тут с подругами, а тут…
  И тут я запнулась. С пожелтевшей фотки 1988 года на меня смотрела смешливая девчушка в зимнем пальто и полосатом шарфике на шее, рядом в снегу сидела черная собака среднего размера.
- Это я, и моя Веста, - наконец, после паузы, произнесла я.
- Дай-ка, дай-ка сюда, разглядеть-то её, - и Светлана Федоровна взяла в руки альбом. Она долго смотрела на эту весёлую в прошлом парочку, потом подняла на меня глаза и спросила:
- Так и не расскажешь о ней?
  Я улыбнувшись, качнула головой. С кухни вошел хозяин и сел напротив в кресло с чашкой чая и горкой конфет на тарелке.
- Об чём разговор ведёте? – усаживаясь, весело спросил он.
- О домашнем, - ответила ему жена и пристально посмотрела на Бориса Ивановича.
- Это хорошо, что не о чужом, а то, не люблю сплетен.
  Я вздохнула и начала.
- Это не очень весело всё, но воспоминания в основном, счастливые. Она была моим самым лучшим и единственным другом – Веста. Родилась она 23 марта 1987 года от малого пуделя Долли и отца, тибетского терьера, как его звали, не знаю. Она, Долька, набегала щенков, когда была на даче.
- А, чья это собака? – поинтересовался хозяин.
- Долли принадлежала моей однокласснице, Лене Куприяновой и её маме. Когда их собака родила щенков, то Ленка сразу предложила их в нашем классе нескольким ученикам бесплатно. Внеплановая вязка и все такое. Я пришла домой и рассказала маме, а мы уже давно хотели завести собаку, но это сделать мы решили, только поменявшись на большую трёхкомнатную квартиру, что и случилось в 1986 году, в июле месяце. Итак, был конец апреля и я принесла домой это пушистое чудо. Мою черноглазенькую девочку. Я вытащила её из-за пазухи, посадила в коридоре на пол и она осторожно поползла тихонько попискивая, под зеркало. У нас в коридоре тогда стояло трюмо. Бабушка ахнула, так как заранее не знала о готовящейся акции, а то бы не разрешила её взять, и даже к стенке припала спиной от неожиданности, но потом успокоилась.
  Она росла крепким пузатеньким колобочком с синей кожей под чёрной блестящей шерстью. Мы ещё тогда шутили, мол, голубых кровей. На пуделя она была похожа фигурой, но шерсть была волнистой, а не закрученной в тонкие узлы. Она была густая и немного жестковатая. Уши висели, на кончиках вились колечки. К четырем месяцам, стали с ней гулять по улице, сперва во дворе, потом в городском парке облюбовали себе уютное местечко, ходили купаться на Яузу, часами просиживали в яблоневом саду и в сквере НИИОХа. Я была такой счастливой! Прививок ей никаких не делали, кроме бешенства раз в год. Тогда не модно это было. И собака росла крепкой и здоровой. Заболела, правда, однажды. Что это было, не знаем. Её сильно рвало, она три дня ничего не ела, а только лежала в коридоре под зеркалом и тихонько иногда поскуливала. Потом стала больше пить и начала поправляться. Ещё дня четыре ушло на восстановление. Веста выздоровела, а соседского пса после прививок от чумки, еле-еле спасли. Плохая была тогда вакцина и многие не рисковали. Он был чистым пуделем, а потому и слабым. А моя метиска, что говорят её и спасло. Дальше осенью произошла смешная история. Мы пошли с ней гулять на десятый день течки и ничто не предвещало сюрпризов. Но он случился. Семимесячный кобель, шоколадный пудель Ник из соседнего дома, налетел на нас на поляне за домом и я ничего не смогла, от неожиданности и его наглости, сделать. Это был с его стороны бешеный напор. Он сгрёб передними лапами мою собаку, поднял её под себя и изнасиловал, Веста только дёрнуться и пискнуть успела. Я разинула рот от удивления и растерянности, а тут из-за угла хозяйка его летит, как ошпаренная. Бабулька лет восьмидесяти, да как заорёт:
- Ты, что, варежку раскрыла?! Не видишь, что ли, что творят?
  Я дёрнула Весту за поводок, но было уже поздно, собаки сцепились в замке.
- Не дёргай теперь, а то моему член оторвёшь, пусть стоят.
- Как это?
- Так это!.. А ты, ещё этого не знаешь?
- Не-а!
- Вот, балда-то…  Да, я вашу собаку привлеку по суду за совращение малолетних, да я…
- А я, я вашего кобеля за изнасилование!
Пока мы орали с ней друг на друга на всю поляну, мимо шедшие люди останавливались, слушали нашу брань и валились со смеху. Наконец мы успокоились и стали знакомиться. Хозяйку пуделя звали Вера Семёновна, собака принадлежала внуку, который ещё учился в Московском Вузе и редко бывал дома. Так что Ник, был целиком и полностью её воспитанник. Когда ближе к вечеру собаки разошлись, я поняла, что во первых: мне сейчас достанется дома от матери, а во вторых: наверняка, теперь будут щенки и, что с ними потом делать, я понятия не имела.
  Дома обошлось, мои ругались, но не долго, а вот Вестин живот через месяц вырос изрядно, а ближе к родам, просто волочился по полу. Бока раздались, она стала напоминать круглый бочонок и пришедшая знакомая, пощупав её животик, когда собака перевернулась на полу кверху пузом, сказала, что их будет не менее восьми. Сосчитай, говорит, сама и приложила мою ладонь к животу под ребром, там явственно ощущался тугой комочек под тёплой кожей. На другой стороне симметрично, лежал второй детёныш, и так далее. Но родилось их десять! Веста почувствовала себя рожающей под вечер, это был уже конец ноября. Всю ночь до шести утра она рожала, а потом спряталась от пищащего потомства под своё любимое зеркало. Я растерялась и не знала, что делать? Они слепые, расползлись по всему коридору. Головастые такие, неуклюжие, напоминавшие мышей. Бабушка, засучив рукава, стала подсовывать их Весте под живот, а она упиралась и отпихивала их лапами, и лишь спустя часа два, приняла их и стала вылизывать. Мы уже испугались, что её материнский инстинкт, так и не проявится, но получилось наоборот. Веста была очень хорошей матерью. Трое щенков, самых слабых, так и не научились есть. Они умерли не достигнув недельного возраста. Зато остальные семеро были на загляденье хороши. Мы дали им всем имена: Рада, Дэя, Чарлик и Мурлик, Дик, Ева и Микки. Это были чудесные ребята.
- Послушай, а рожала она сама, говоришь, без посторонней помощи? – переспросил Леонтьев.
- Да, они сами из неё выходили. Она подхватывала этот круглый шарик, вытягивала из себя, тужилась, а потом облизывала его, съедая плёнку с детским местом.
- Ну, да, так они и делают. Молодец собака, сильная! Чтобы первый раз рожать без посторонней помощи, молодец!
  Светлана Федоровна слушала внимательно и восхищенно, чуть приоткрыв губы. Я поняла по взглядам и позам, что супругам интересен мой рассказ и продолжила.
- А вот на птичьем рынке, когда детки подросли, нас обманули. Даже сейчас вспоминать не приятно. Им было уже по два месяца, когда мы с мамой поехали туда впервые. Взяли четырёх щеняток: Дика, Раду, Микки и Дэю. И сразу влипли в историю. Постояв с полчаса в собачьем ряду, к нам подошел мужичок и сказал, что берёт всех сразу по сходной цене. Сунул нам в руки какую-то мелочь, рублей 50, и быстро, мы даже не успели сообразить, засунул всех их в большую черную сумку, щелкнул молнией и был таков. Мы потом долго бегали с матерью в толпе, искали его, спрашивали у таких же горе-продавцов, кто он мог быть, и лишь выходя с рынка, впервые услышали это слово – перекупщик! Я, сказал он, приведу их в порядок и пристрою получше, это только нас и успокаивало. Но в троллейбусе один мужик рассказал, когда мы уже к метро Таганская направлялись, что щенков китайцам в ресторан продают, на жаркое, это деликатес у них. Я в рёв! Всю дорогу до дома ехала и ревела. Приехали обе никакие. Бабушке потом все рассказали, она давай нас ругать! Ну, а что теперь делать-то? С оставшимися тремя, поехали втроем. Взяли с собой подругу Любу Митрошкину. Тут повезло. Чарлика и Мурлика купили ещё дорогой в троллейбусе, хорошие люди. Видно, что для себя. А последнюю девочку Еву, мы привезли домой. С ней, уже с подросшей, мы с Любкой ездили третий раз, и пристроили её за 60 рублей в хорошие руки. Её купила полноватая добродушная женщина. Она, сойдя с трамвая, а мы стояли вдоль путей, сразу как-то выделила нас из толпы. Подошла, взяла её на руки и тут же, этот пушистый, кудрявый комочек прижала к себе. Ева всё поняла, обернулась и посмотрела на меня таким отчаянным взглядом! У меня даже слёзы навернулись. Она была единственная такая крупнокудрая, остальные щенки получились более гладкими. Она была очень хороши собой, полненькая и с шоколадным отливом, вся в папу. Он был, я напомню, ярко шоколадного цвета. В общем, продали мы её, с грустинкой поехали домой, а тётка эта с нашей собачкой к себе на дачу. Она была уже по дорожному одета, с рюкзаком за плечами и со спортивной сумкой. Оставила свой телефон, мы ей потом осенью звонили, когда она с ней приехала в город. Там было все в порядке.
- Даже и телефонами обменялись? – спросил Борис Иванович.
- А, как же! Ну, а дальше, дальше…
  И тут я запнулась. Воспоминания натыкались на предвестника трагедии.
- Дальше был переворот 1991 года. Все изменилось в стране. Мне резко пришлось менять направление моей жизни, учебы и все такое. Я частенько поздно возвращалась с занятий, мама меня всегда встречала с Вестой на остановке или у соседнего дома в переулке, где никогда не горели фонари. Моя собака превратилась в охранника, причем надежного и умелого. Позже, работая в детском саду, я так же шла в темноте, только это уже были утренние часы. В сад надо было приходить к шести часам утра. А, представляете это зимой, когда не светится ещё ни одно окошко на улице. Вот и шла моя бабушка, так как мама тоже уходила рано, меня провожать, прямо до ворот детского садика. Веста махнет хвостом, покрутит головой на прощание и они поплетутся с бабулей обратно домой. Как сейчас вижу их обоих, под горящим фонарем у калитки сада… И в дождь, и в мороз, и в ветреную погоду, она неизменно была бабушкиным спутником. После моего ухода из детского сада на работу в Москву, я стала возвращаться в двенадцатом часу ночи домой. Работа в монтажной студии «Эксперимент» была напряженной, иногда и в ночные смены ребята выходили, но а я, вот очень поздно тогда возвращалась. Представляете, еду домой в электричке в полупустом холодном вагоне, объявляют станцию «Перловская», а мне выходить боязно. И тут двери открываются, а у вагона на платформе стоит она, моя Веста, а чуть дальше мама. Я всегда садилась в третий от конца вагон, они уже знали где он останавливается. Веста, мама рассказывала, как подходило время идти меня встречать, начинала готовиться, собираться, скулила, звала маму в коридор, крутилась у вешалок. Не заменимая была моя подруга в любом семейном деле. Спала она в кресле, что стояло в большой комнате, потом его ко мне переставили, подвинули тумбочку от письменного стола и водрузили туда её ложе. Она не любила подушек и пледов, спала по спартански на голой обшивке, хотя кресло было старым и сквозь обшивку уже рёбра выглядывали, но она, почему-то, продолжала его любить. Из следующего помета, некоторых щенков удалось пристроить по знакомым, больше мы на рынок их не возили, приобрели опыт и знакомства пристраивать их у себя в городе. Важно было, чтобы в хорошие руки попали. Деньги с продаж нас тогда не волновали совершенно, хотя было трудновато их заработать, но не это главное. Когда она родила в семилетнем возрасте, половина щенков, почему-то погибла. Их осталось всего пятеро. Из них особо выделялся кобелёк Филька. Он был необыкновенно умный и настолько хорош собой, что у нас не возникло даже сомнения, что этот щенок будет наш. Детишки эти родились в этот раз от пуделя и пуделятами выросли. Фильке было уже пять месяцев, когда он превратился в роскошного красавца малого пуделя. Все мои знакомые приходили на него смотреть. Но выйдя на работу после отпуска, а я ещё в детском саду тогда работала, был 1994 год, придя домой, я заметила, что Филя какой-то не веселый. Он меня встречал у порога вместе с матерью Вестой, но не радовался, как обычно, поведение изменилось, а вскоре он отказался от еды.  Через день у него пошел жидкий стул. Мы делали все, чтобы ему помочь, лечили, вроде бы уже он пошел на поправку, но чрез неделю после начала болезни, придя домой с первой смены, я встретила на пороге квартиры заплаканную бабушку. Я сразу почувствовала недоброе. Вбежала к ней из коридора в комнату, а он лежал на полу без движения, над ним сидела Веста. Филька умер.
  Как же я голосила тогда! Плакала и бабушка, Веста сидела без еды и питья под зеркалом до самого вечера. Она всё поняла. Вечером мама пришла с работы, мы положили Филькино тельце в полотняную сумку и пошли с бабушкой и Вестой его хоронить. Закопали за забором детского сала, что стоит у нашего дома. Там пустырь, тихое место, мало народа ходит. Тропиночка только одна и есть. Пошли понурые обратно. Вот его фотография, он тут на руках у девочки Наташи, что приезжала к бабушке на каникулы в наш двор.
  Светлана Федоровна наклонилась к моему фотоальбому. Я раскрыла его на середине, туда был вложен снимок, который не входил в ячейку файла, так как был большего размера. С фотографии на нас смотрело милое существо, его держала на руках симпатичная девчушка со смуглым личиком и большими глазами в шляпе сомбреро. Борис Иванович подсел ближе и тоже взял потом в руки фотоальбом. Некоторое время мы сидели молча, Леонтьев начал первым:
- Отчего он погиб, не установили?
- Говорят, энтерит. В соседнем дворе такая же трагедия случилась. Тогда ещё надежных прививок не было, а когда росла его мать, то таких напастей не было вовсе. Собаки были здоровее.
- Да, согласен. Здоровые были животные. У нас, помню, дворняга в Калуге была. Никогда никаких прививок не делали, а она жила почти до девятнадцати лет.
- Шло время, у моей подруги Кати и в соседнем доме подрастали наши щенки, Вестины дети, - продолжала я. – Мы потеряли с мамой работу. Наша студия постоянно стояла без денег, без ремонта, я подрабатывала расклейщиком объявлений. По морозу ходили с Вестой по городу, клеили всякую гадкую рекламу на столбах и досках у подъездов. Потом наладилось на студия, мы открыли киношколу, наподобие той, какую заканчивали сами. Конечно, по сравнению с «Мосфильмом» не тот масштаб, но работали все честно, хотели возродить основы детского кино. Но в мае месяце 1999 года, нас продали. Помещение в котором мы работали, без нашего согласия, город передал мебельной фирме. Долго шли суды, да, что там рассказывать? Долгая история была. Но на меня прислали заявку из моих родных Мытищ, в новый молодежный центр тогда, требовался кинопедагог, кем я и являлась. Меня взяли на работу в районную администрацию. Но по профессии использовать не стали. Знали, что я гуманитарный профи, потяну любую работу с педагогикой связанную и поставили меня в этот центр сначала методистом, потом замом директора. Но я,  увы, не функционер, я учитель. Всего на всего. Наконец я добилась и перешла педагогом организатором и преподавателем ИЗО в детско-юношеский клуб «Энергия» на Дружбе. Это поселок так называется у нас. Маяковский писал о нем когда-то: «Здесь будет город-сад…» Но города-сада не получилось, обычный рабочий, а в лихие годы, наркоманский поселок. Туда даже милиция не приезжала, патрульные машины боялись там вечером показываться. Вот туда на работу я и пришла по иронии судьбы. О том, как все получилось, не буду рассказывать – это длинная история и не очень приятная. Мы ведь про Весту говорим. Лучше о ней буду…
  Я поднялась со стула, подошла к балконному окну и долго смотрела вдаль на окошки соседних домов, мерцающих от падающего снега. Потом я обернулась и снова пошла к столу, но сидеть уже не хотелось, моё воображение ожило и очень ярко представило сейчас картину в подъезде дома.
- Однажды, мама встретила меня, как всегда у остановки. Мы стали подходить к своему двору, а она и говорит: «Знаешь, сейчас Лёшкин дружок на меня чуть не свалился. Я спускалась с Вестой на первый этаж, а они мне на третьем попались и приятель Лёхи вдруг стал на меня заваливаться, я не знаю, как я на ступеньках удержалась, а сосед смеялся.» Я спросила её, что, мол, они пьяные были? Нет, говорит, но очень мне хамили. Я поясню, Лёшка мой сосед с третьего этажа, под нами живет. У него довольно интеллигентная семья, мать учительница, бабушка заведующая РОНО, отец  начальником на стройке работает. Сестра Лена хорошая девочка, а он… Мне сейчас картина вспомнилась одна, очень четко, как мы с Вестой по лестнице шли домой, а он сидел ещё подростком на подоконнике и грыз семечки на пол. Мама тогда сделала ему замечание, чтобы не сорил в подъезде, он же её обругал и некрасиво обозвал. Тогда мама ему заметила, что некрасиво позорить таких уважаемых родителей, а он подошел к нам и замахнулся кулаком. И вот тогда моя Веста впилась ему в штанину, зарычала и долго не хотела отпускать. Когда же я отогнала её, то Лёха вслед крикнул нам: «Вырасту, убью суку!» Я вижу эту картину, как сейчас наяву, но тогда, я о ней надолго забыла, все приписала его детскому баловству. Но мамин случай, что она рассказала мне про Лёхиного друга, напомнил ту ситуацию. Мальчишки уже подросли, многие пошли в армию, только не Лёшка, его родичи откосили. Вот он и харахорился.
  Наступил двухтысячный год, я работала замом директора в «Родине», молодежном центре и ездила на Дружбу в свой клуб преподавать ИЗО. Все лето занимались с ребятами на площадке дневного пребывания. Моя подруга Катя работала у нас воспитателем. Все было хорошо. Но с наступлением осени стала приходить информация, что на Дружбе появилась какая-то фашистская организация. В это верить не хотелось, хотя многие ребята были свидетелями, как некий мужчина, наряженный в нацистскую форму, расхаживал поздно вечером по стадиону и за огородами, подходил близко к остановке. Ребята рассказывали мне это со страхом, боялись вечером выходить из дома. Я писала докладные в Администрацию своему начальству, но ничего не менялось, даже опорного пункта милиции не было по-прежнему. Выезжала я, как правило оттуда с последним автобусом. Провожали меня Дружбинские ребята, прямо от клуба до остановки вели, а здесь у дома встречала мама с собакой. Приезжаю, как-то домой, а бабушка и говорит, что Веста, мол, от меня сбежала, и где бегает сейчас, неизвестно. Как так? А вот так, течка у неё и она вспомнила старое времечко. Что делать? Я переоделась и поздно вечером бросилась её искать, выскочила из подъезда, а она стоит у двери и рядом рыжий дворовый кобель скачет. Я его отогнала, а её ударила сильно поводком. До сих пор об этом жалею… Что же ты, говорю, мы тебя ищем, волнуемся, а ты бегаешь с кем и где попало? Она тогда такими глазами смотрела на меня, виноватыми и обиженными в одно время, что я отвернулась и уже молча, повела её домой. Пришли, она стала зализываться, и я поняла, что скоро будут обратно дети. Вначале декабря, это уже стало немного заметно. К середине месяца она сильно похудела, а животик округлился. Напомню, ей тогда исполнилось уже четырнадцать лет. Местная знакомая ветеринарша осмотрела её и сказала, что поводов для беспокойства нет и, что можно будет со спокойной душой ждать очередного пополнения семейства. Мы и ждали, но четырнадцатое декабря 2000 года разделило мой мир на две половины, одна из которых стала самой горькой в моей юности.
  Я прошлась по комнате и села у стола.
- Знаете, я не могу забыть тот день. Сколько лет прошло, а я помню все детали… Утром мне позвонили и сказали, что планерка в администрации отменена, начальство куда-то уехало, и я могу сразу отправляться к себе на Дружбу на занятия. Я позвонила нашему шахматисту, Анатолию Александровичу и договорилась с ним о встрече на остановке на автостанции в Мытищах. Мы с ним вместе ездили, если у нас занятия совпадали. Но во второй половине дня небо стало заволакивать туманом. Стоял декабрь, 14 число, а снега ещё не было. Шли дожди, а в этот день заметно похолодало, вот и нагрянул туман в наши края. Он очень сильно сгустился к двум часам дня, когда я уже собиралась ехать на вечерние занятия. Мама ещё говорила, может не надо ехать в такую погоду? И я колебалась, но потом подумала, что шахматист будет ждать, да и занятия пропускать не хотелось. А добираться туда не легко было, можно и отменить урок, если что. Но я стала собираться, до сих пор об этом жалею, что не осталась дома тогда. Если бы я так сделала, несчастья бы не произошло. Но я села к столу и стала прихорашиваться. И тут Веста, прыгнула мне на колени, чего никогда не делала, она была собака строгих правил, очень степенная к старости и сдержанная, а тут вдруг, даже заскулила и стала пристально всматриваться мне прямо в глаза. Что это ты, говорю, дружочек, я же на работу иду, вечером буду дома, что ты? А она лезла и лезла ко мне, скулила и смотрела, смотрела… Я никогда не видела у неё прежде таких глаз, всю жизнь мою буду помнить этот её взгляд. Он был истерично-лихорадочный и в то же время, очень выразительный. Пронзительные черные глаза смотрели на меня, даже с ноткой безумия, ужаса и какого-то внутреннего смятения. Я перестала краситься, наклонилась к ней, обняла за шею, погладила. Тут она немного успокоилась, но все равно, пока я собиралась, она в этот раз не отходила от меня ни на минуту, потом только я поняла, Веста со мной прощалась…
  И тут я не смогла сдержаться, я заплакала. Уронила голову в ладони и как ребёнок зарыдала.
- Я никогда не думала, что погода может так влиять на события, а оказывается, может! – продолжала я, после недолгой паузы. В этот момент я посмотрела на Леонтьева, он покачивал головой, погруженный в свои мысли, видимо, вспомнил, что-то, или глубоко задумался, о чем-то близком по теме разговора. Светлана Федоровна молча смотрела в окно, покусывая кончик пальца. Вся её поза выражала волнительное ожидание. Я продолжила:
- В этот день я приехала на станцию в начале третьего дня. Небо стало заволакивать плотным туманом, вместо того, чтобы рассеяться, он начал сгущаться, причем так, что новые дома, стоящие у дороги, перестали быть видны, а макушки многоэтажек, против нового железнодорожного моста, вовсе утонули в молочной белизне. Приехал Анатолий Александрович из Леонидовки и стал выражать сомнения по поводу автобуса до Дружбы и точно. Вскоре было объявлено о его отмене. Я радостная, что не придется никуда ехать, а пешком туда не дойти, хотела уже возвращаться домой. Как вдруг увидела на остановке неподалеку, проверяющего начальника из народного образования, она явно куда-то ехала в нашу сторону, так как после отмены автобуса до Дружбы, пошла на железнодорожный мост. Я еще сказала шахматисту, что она наверное, к нам едет с проверкой, значит нужно быть все-таки в клубе. И мы поехали туда на электричке. Вышли в Перловке и пошли пешком на  Дружбу через Ярославское шоссе. Автобусы отменили и мы шли долго, около часа, но придя туда, никого из проверяющих там не нашли. В четыре часа начались занятия, пришли ребята из шахматного кружка и мои рисовальщики. Мы в этот раз занимались у себя в кабинете, а шахматисты в зале. Около восьми занятия окончились и я посоветовала Аксенову, шахматному педагогу, нашему замечательному и доброму человеку, поехать раньше, так как до Леонидовки нужно было добираться через станцию Мытищи, а этот автобус уходил в самом начале девятого. Я же немного задержалась, как педагог-организатор должна была закончить некоторые дела, связанные с двенадцатой школой. После встречи и разговора с их педагогом, я тоже собралась и уехала домой уже в половине девятого на автобусе, который шел на станцию Перловская. Выйдя из него, я обнаружила, что слякотная погода немного переменилась. Пошел густой, липкий снег. Он шапками ложился на мокрый асфальт и таял, таял… Я перешла через железную дорогу, дошла до остановки и поняла, что пешком идти, почему-то не могу. Какая-то тяжесть была в ногах. Может от усталости, или от налипавшего  снега, который превращался в кашу на дороге и под ногами неприятно хлюпал. Остановка была полна народом, мы долго ждали автобуса, который шел в центр города. Я запомнила только, что в этот вечер, я почему-то очень долго добиралась домой. Медленно опускался снег в свете фонарей, он становился все гуще и гуще, медленно подходили к автобусу люди и сам он, ехал очень медленно из-за поворота. Когда мы все в него влезли и поехали, наконец, по улице Семашко, я отметила про себя, как медленно сегодня все происходит и я никак, почему-то, не могу добраться домой. Когда уже ехали вдоль парка мимо ДК, опять пришли на ум эти мысли. Когда же, наконец, я приеду? Почему сегодня все так долго? Выехали на площадь и автобус встал в пробке у светофора. Я смотрела на яркие фонари, которые отражались в мокром асфальте и у меня, почему-то, защемило сердце, стало очень грустно, я встрепенулась и приписала все усталости.
  Все таки, автобус дотащился до моей остановки. Уже не помню, в котором часу это было. Открылись двери, я вышла, а тут пусто. Никто меня, против правил, не встречал. Я быстрым шагом направилась в сторону дома. Началось внутреннее волнение, оно возросло, когда я увидела идущую мне навстречу маму. Ещё из далека её поза показалась мне странной, не привычной. Она шла очень быстро, глубоко засунув руки в карманы пальто. Она была одна, без Весты. На углу нашего дома, мы с ней поравнялись. Она внимательно посмотрела на меня и произнесла: «Оль, Веста погибла. Её у дома сбила машина. Её нет больше.» Я остановилась и замерла, но смысл слов ещё не доходил. Как это, нет? Что за чушь? Весты и нет?! Это не могло быть правдой. Я молча пошла к подъезду. Сказать, что либо, я не могла. Мама шла за мной. На середине дома, я остановилась. Я ничего не понимаю, я прошу маму рассказать, как все произошло. Она стала сбивчиво говорить, что бабушка пошла её выгуливать и она от неё сбежала с кобельком, с тем самым, с которым я встретила её и поняла, что она беременна. Он, эта рыжая бестия, увел её от дома в сторону школы. Бабушка пошла за ними и провалилась ногами в яму, залитую водой. У нашего дома часто копали летом, ремонтировали трубы и часть ям и ухабов от этих раскопов, оставались до сих пор не засыпанными. Бабуля сильно промочила ноги. Хлюпая мокрыми сапогами, пошла домой переодеваться. Видела потом в окно, как Веста подошла к подъезду, быстро побежала вниз её встречать, но выйдя из дверей, её нигде не нашла. И только потом, завернув за лавочку, против нашего окна, где рос огромный тополь, на обочине дороги, головой к дому, увидела её, лежащую на асфальте. Бросилась к ней, но собака не двигалась. Она побежала за мамой. Та выскочила в одном халате на босу ногу, попыталась её поднять, но разбитая голова моей собачки скатилась и безжизненно обвисла. Мать и бабушка встали над ней, как потом сами и рассказывали, не в состоянии понять произошедшее. Тут подъехал к дому на машине сосед Ренат. Он подошел к ним, узнал о случившемся и, подняв собаку с земли, тут же поехал с ней на станцию в ближайшую ветеринарку. Вернулся он через полчаса, поднялся к нам домой и сказал, что врач осмотревший Весту, сказал, что она уже мертва, умерла сразу. Задавлена машиной. Пострадала голова, выбит один глаз. Он привез её к дому и опустил в мусорный бак. После этого сообщения, я не могла идти, ноги застыли. «Она там, в мусорном бачке. Не дело это. Надо похоронить.» - сказала мама, а я ничего не соображала. На автомате я пошла за ней в сторону мусорных контейнеров, когда дошла, наклонилась к бачку, на который указала мама, и увидела там на куче разного барахла в свете фонарей, лежит её фигурка. Черная блестящая шерсть, намокшая от снега и длинные уши… Я отпрянула назад и меня всю затрясло. Руки отнялись. Из них упала сумка, вывалились документы. Я не стала их собирать, не могла… Дальше был какой-то провал в памяти и мыслях, помню только, что я стою во дворе у берёзы, а мама на руках вынесла на световое пятно к песочнице мою мёртвую собаку. Она несла её и плакала, громко, в голос… Голова Весты была низко опущена и безжизненно повисла. Болтались уши и хвост в такт маминым шагам. И тут я протрезвела. Увидев эту картину, закричала во весь голос, но сразу задохнулась в рыданиях. В горле встал ком и я не могла ни плакать, ни говорить. Она донесла её до большой черёмухи, напротив нашего подъезда. Положила в жухлую листву, на только что выпавший снег. Я наклонилась, села на корточки и стала гладить Весту по голове, животу, спине. Мне показалось, что она дышала, но это был обман. Веста лежала без движения. Я сняла перчатку и положила ладонь на её округлившийся животик. Там ещё сегодня утром, теплилась жизнь, нащупывались щенята. А теперь они, как и мать, были мертвы. И тут мне показалось, что живот её был ещё теплым. Я могу в этом поклясться. Позже выяснилось, что тело собаки остывает медленно. Вот и чувствовалось ещё тепло, не ушедшее до конца из тела. Но в этот момент я думала, что она ещё может быть жива. Я тормошила Весту, пыталась разбудить, как мне казалось. Она без сознания только, сейчас оживет! .. Но этого не произошло. Мы поднялись в квартиру за бабушкой. Пока она собиралась и искала лопату, которую мы летом возили на огород, я смотрела в окно на лежащую под фонарем собаку. Она не двигалась. Лежала на боку в своей обычной позе, когда мирно отдыхала на диване.
  Мы отнесли Весту к 24 школе, там у теплосети был небольшой пустырь, росли густые кусты кленов и акаций. Выбрав место поудобнее, стали копать могилу. Копали я и бабушка. Она плакала, всхлипывала, вытиралась платком. Рядом стояла безучастная ко всему, мама. У неё не было сил на эмоции, они все вышли. Таким чудовищным для неё оказался этот день! Мы завернули Весту в старую занавеску, опустили в вырытую могилу и, когда я закрывала её тряпкой, то вновь коснулась рукой её разбитой головушки. Она была уже застывшей. Закопали. Пошли домой. Как поднимались к себе на этаж, и как входили в квартиру я не помню. В воспоминаниях своих, вижу себя уже сидевшую на диване во всей верхней одежде. Напротив стоит Вестино кресло, пустое… Я смотрю на него, долго, пристально, а оно, вдруг, скрипнуло… Именно так, как если бы собака села сейчас в него. И не только скрипнуло, ещё и обшивка промялась. Мать испуганно вздрогнула, а бабушка мудро заметила, что Веста пришла с нами домой и до сорока дней будет тут.
  Кончив рассказ, я огляделась. Светлана Федоровна плакала, держала в руках Вестину фотографию и вытирала платком слезы. Леонтьев сурово смотрел на меня, ожидая дальнейших объяснений.
- И, что, вы ощущали её дома все это время?
- И, да и нет. На следующий день я пришла на работу не в себе, меня вскоре отпустили домой. На Дружбу я не могла ездить, мне было очень тяжело. Возвращаясь домой, сидя в автобусе, я знала, что её там нет, она не встретит меня у порога, не проводит, держась за ночнушку в постель, как это она всегда делала. Я начинала рыдать в голос. Пассажиры оборачивались, недоуменно смотрели на меня, а мне было все равно. Выходя из автобуса, я долго кружила по двору, потом шла на могилу, разговаривала с ней, и лишь спустя какое-то время, шла домой, где все опустело. Я бы наверное сошла с ума, но мудрый Господь, предвидя события, послал мне за год до случившегося, кота. Я его взяла в своем клубе «Родина». Там окотилась наша клубная кошка и самого яркого рыжего мальчика я взяла себе. Он, как-то скрасил нашу опустевшую после гибели Весты жизнь, но не надолго. Вскоре кот стал очень своенравным. Веста сдерживала его темперамент, не давала излишне баловаться. А тут он почувствовал себя хозяином и стал нас обижать. Кончилось тем, что мы вынуждены были с помощью знакомых, отдать его в частный дом на постоянное место жительства. Он вырос, хотел гулять, обдирал нас когтями с головы до ног. Кусался, кидался, прыгал с окна и в результате мы не выдержали.
- Вполне закономерно, - ответил Борис Иванович, - по сути, это маленький хищник в доме. С собакой кошка никогда не сравниться по своим благородным качествам.
- Вот, а в первые дни после трагедии, он был единственным лучиком света в доме. Так вот… На сороковой день, под утро мне приснилась Веста. Она подошла ко мне в моей комнате, прижалась, и обняла лапами, долго сидела со мной в такой позе, а потом резко оттолкнулась и исчезла. Я проснулась от этого толчка, я почувствовала его, этот толчок и села на кровати. Слышу, и мама не спит. Я вышла к ней, она сидела на постели, было около пяти часов утра. «Оль, со мной Веста сейчас простилась. Толкнула меня в грудь, я от этого и проснулась», - сказала она. То есть ощущения наши в это утро совпали. Веста прощалась, она уходила навсегда.
  Новый год, который мы отмечали на пороге 2001 года, я описывать даже не хочу. Веста погибла накануне, 14 декабря. Какой уж там праздник! С тех пор, я не отмечаю Новый год, не люблю его. Я вспоминаю тот горький день, когда вся страна подняла в ночь с 31 на 1, бокалы, а я, сидя у телевизора в простом домашнем халате, даже не могла поднять от горя головы. Очнулась я лишь, когда загремели петарды. Я вскочила, подошла к окну, посмотрела на 24 школу, на темноту пустыря и мне показалось в моем горестном сумасшествии, что Веста проснулась, её разбудили Новогодние салюты. Она хочет выбраться из своей могилы, но не может, от мороза затвердела земля. Надо ей помочь… Как я оказалась там, на пустыре, не помню. Мама нашла меня не сразу, я сидела над могилой и пыталась руками разгрести мерзлую землю. Холода совсем не ощущала, когда пришла немного в себя, то поняла, что стою все в том же старом халате и в домашних тапках. Я оттолкнула мать, которая меня хотела увести домой, упала на могилу и завыла. Я помню, что это был бешеный крик отчаяния. Я выла по волчьи, страшно и дико, так, что стало жутко тем, кто гулял у школы. Там даже шум и крики смолкли. Потом меня как-то, довели домой, на помощь маме, вышла бабушка. Не помню больше ничего с того Нового года. Только слова, тоскливо звучащие в голове: «Двадцатый век ушёл, хлопнув дверью!»
  Мы молча сидели с Леонтьевыми наверное с полчаса. Потом хозяин, все же спросил:
- Как это случилось, не выясняли?
- Где-то, вначале весны, я встретила своего старого знакомого с собакой Графом. Мы гуляли когда-то вместе с собаками. Он старый профессор математики, любитель животных, долгое время жил за границей. Он, увидев меня, подошел и спросил о Весте, что долго так не видел нас с ней. Я рассказала все, как было. Он, помолчав, сказал, что если узнает, кто это сделал, то убьет мерзавца. И лишь осенью, мне удалось узнать правду, горькую и страшную правду.  Приехала с дачи женщина, которая была свидетелем происшедшего. Я случайно встретила её у дома, когда шла с работы. Она сама остановила меня. «Я рассказала соседке Нине Александровне, что видела тогда, как погибла твоя Веста. Она ничего тебе не говорила?» Я ответила, что нет. «Видно, не хотела тебя беспокоить, а я расскажу. Я, долго не решалась, потом мы с мужем на даче жили, не пришлось поговорить. В общем, мы возвращались домой от сына из Москвы в это время. Часов восемь было вечера. Снег пошел, сырость. А я не могу в сумке ключи найти, стою, мужа дергаю. У дома уже были, как вдруг видим, бежит твоя Веста и кобелек за ней. Встали они у вашего подъезда у тополя у проезжей дороги. Но машины то у нас редко ходят, а тут, едет одна и подъехав к песочнице, стала вдруг скорость прибавлять. Осветил фарами собак, они прижались к бордюру. Кобелек бросился наутёк. А Веста стоит у дерева, но от проезжей колеи далеко. И тут машина вдруг завиляла и поехала прямо на неё. Свернула с прямого пути и чуть в дерево, в тополь этот не заехала. Сбила её, постояла с минуту и поехала в сторону детской поликлиники.» Я поняла по рассказу соседки, что наезд был намеренный. Собака моя никогда под колеса не лезла, хоть и был грешок в детстве, бегала с лаем за автомобилями. «Мы с мужем обалдели просто, - продолжала женщина, - когда он приостановился, опустил стекло и посмотрел на собаку им сбитую, тут уж никаких сомнений не было. Лёша это был, ваш сосед, сын учительницы, что под вами живут. И машина его белая отцовская, «Москвич», мужу моему хорошо знакомая.» После этих слов меня как громом ударило. Вот и отомстил Лёша нам, спустя столько лет…
- Ты рассказала это хозяину Графа? – спросил Леонтьев.
- Нет. Не посмела. А, вдруг и правда, чего сотворит. А прошло уже время и доказать ничего нельзя. Один свидетель и никак его не привлечь к ответственности за  преднамеренное убийство животного, нельзя. Я рассказала это на работе в Мытищинской районной администрации. Там посочувствовали, собрали данные на Лёшу. Начальник отдела молодежи вызвал меня к себе. До сих пор помню этот разговор. «Я звонил Бельмачевой, инспектору по работе с подростками. Ему ведь уже 19 лет. Он нигде не работает и не учится, не пошел служить в армию, его откосили. Истинный подонок, но сделать ничего нельзя, у нас даже статьи такой нет, по которой его можно было бы привлечь к ответственности.»
  Спустя годы выяснилось, что он, сидя дома, аж два университета кончил.
- Знаем мы ихние университеты, - сказал с желчной злобой Леонтьев и сгрёб в кулак скатерть на столе.
- Не надо, милая, не думай о плохом, вспоминай её легко и радостно. И на душе светлее будет, - сказала Светлана Федоровна.
- Я так и делаю. Она в мыслях моих, осталась такой же доброй, мудрой, преданной, одним словом, моей Вестой. Лучшим в мире другом. А бабушка после этого слегла, долго болела, корила себя, винила в её гибели. Не могла успокоиться и мама. Прошло пол года и случайно я узнаю, что у Вестиной сестры Дольки, родились щенки. Вестина сестра от другого помёта, моложе Весты на много лет была и я немного зналась с её хозяйкой. Вот она мне и рассказала эту новость. Дома я упомянула о ней, так, между прочим. А мама после не спала всю ночь, а на утро разбудила меня пораньше и велела сегодня же принести домой Вестиного племянника, дала денег и отправила меня за собакой. Я вначале не хотела, но видя состояние моих родных, уступила. Мне дали девочку, последнего оставшегося у них щенка. Она родилась третьего мая 2001 года. И вот в чудесный июльский день, я принесла её домой. Надо ли говорить, что она значила для всех нас? Мама не спускала Дольку с рук. Её жутко набаловали. Но это вполне понятно. Дома было все для неё. Игрушки, мишки, подушки, все удобства и условия. Но, прожила она только десять лет. Не пережила тропической жары лета 2010 года и умерла в июле 2011 года от рака. Шок был страшный, особенно у мамы. Она до сих пор не придет в себя. Вот такая не веселая история.   И все же я жалею, что не рассказала тогда, всё это математику, хозяину Графа. Уж очень он был решительно настроен! А вы знаете, ещё я помню чёрный снег. Совсем чёрный. Все несколько дней после гибели Весты на улице шел чёрный снег. Мой мозг, тогда не воспринимал цвета, видела я всё в черно-белом изображении, как на негативной плёнке. Помню, стою под вечер у дома напротив, а с неба сыплет хлопьями и ложится на землю чёрный снег. И земля вся потемневшая и мрачная. Я даже не ощущала света фонарей. Мир погрузился в темноту. А вам никогда не приходилось наблюдать такое явление?
  Леонтьев пожал плечами. А Светлана Федоровна утвердительно кивнула головой:
- Да, видела, - сказала она, - много лет назад, когда папа умер. Я тогда ещё училась и была студенткой. Это, скорее всего, только женщины так могут, видеть чёрный снег. Мужчинам такое не дано.
  Ночью шумела буря. Я не спала и слышала, как разговаривали хозяева за стеной. Леонтьев был очень подавлен моим рассказом и возмущен. Долго, что-то тихо говорил жене, она соглашалась, поддакивала.  Вылетали отрывки отдельных фраз : «Вот, вырос и убил…»  «Ничего таким никогда не бывает, и спят они спокойно…» Потом все затихло и у них в комнате, а я слушая мелодию бурана, вспоминала свои далекие детские годы. И ведь это, действительно, все происходило со мной, с нами. Потом началась другая жизнь, поломанная не меньше, чем в юности моей с уходом Весты и многих других обстоятельств. А так ли все? Может это и не слом вовсе, а перемены мыслей и чувств, перемены места и обстоятельства, столь необходимые человеку для жизни и движения вперед? Это я уже о том, что происходило после. А после было много того, что не укладывалось в обычные понятия. Это было непросто вспоминать, как и не прост был для меня мой рассказ о Весте. Очень тяжело морально он мне дался. Но лучше вспомнить и проговорить, чем носить в себе эту боль и не находить выхода эмоциям. Теперь все в прошлом, а настоящее шумит сейчас за окном северными ветрами и окутывает снежной голубой поземкой.  Но, только бы не туманами. Ненавижу теперь туманы. Туман забрал у меня Весту, и ещё многие мои знакомые и родные люди ушли когда-то в туман. Пусть лучше будет буранно и ветренно, но ясно на душе. Спасибо переменам, которые привели меня в этот город в новую жизнь, в новые заботы! А прошлое, остающееся рядом, пусть напоминает о себе только светлыми и радостными моментами.

( На фото автор рассказа с собакой Вестой. 1988 год)