Слово о Слове

Несколько месяцев тому назад моя дочь писала студенческую работу на тему «О христианстве и язычестве в «Слове о полку Игореве». Мысли, высказанные в этой работе, показались мне настолько интересными, что мне стало жаль, если они просто сгинут в университетских архивах, и я решил записать хотя бы некоторые из их, добавив ещё несколько своих соображений. Быть может что-то, из записанного здесь, заинтересует и кого-то ещё.
Я не стану повторять хорошо известную историю открытия рукописи и говорить о непрекращающейся отчаянной борьбе вокруг неё и за неё. Мне бы хотелось коснуться лишь нескольких моментов.
Первое и, пожалуй, главное – а могу ли я – не специалист в славистике и древней истории, могу ли я вообще, и со мною вместе многие другие, такие же, как и я «не специалисты», не просто читать, но и пытаться понимать, и даже иметь своё мнение о содержании и смысле произведений, написанных много веков назад? Вопрос это не новый. Так спросил меня однажды некто – кто такой «алектор». Я тогда ещё не знал, что петух по-церковнославянски. «Вот видишь! – сказал мой собеседник. – Ну, как же ты тогда можешь понимать Евангелия?» И тут же он сделал вывод, что нужно срочно перевести всю библию на обиходный русский язык, чтобы всем всё стало понятно. Многие так и сделали и переводов стало множество. Петухи от этих переводов явно выиграли, стали проще, понятнее, некоторые из них даже вытеснили собой кресты с некоторых церковных крыш. Но зачастую появлялось и ещё нечто. Я бы не назвал это неточностью или случайно вкравшимися ошибками – нет, это была та самая активная ложь, которая по капле просачивалась между строчек Священного писания. Та самая активная ложь, противостоять которой может только активная церковная соборность с Божией помощью. Впрочем, мнение моё об этом никого не интересовало, ведь я же даже не знал, кто такой «алектор».
Что-то похожее происходит сегодня и со «Словом о полку Игореве». Так некий В.Суетенко утверждает, что Д.С.Лихачёв, ошибся, когда он перевёл слово «чаицы» в «Слове о полку Игореве» как «чайки» (нужно было переводить как «чибисы»). И на основании этой и других, подобных «ошибок» он обвиняет Дмитрия Сергеевича в невежестве и называет «мнимым светочем науки». Я не берусь судить что верно, чайки или чибисы, но если из этого нового, исправленного перевода следует, что автором «Слова» был «молодой песнопевец», желавший просто развлечь своих «товарищей-дружинников – лихих рубак, любителей веселья, женщин и вина», то с этим трудно согласиться. Ведь «Слово» пронизано болью и состраданием к русскому народу и стремлением ему помочь. Кроме того, автор прекрасно образован и явно занимает высокое общественное положение. Он не только по-доброму пародирует и подшучивает над Бояном (внуком «скотского бога»), но и считает себя вправе критиковать князей, или даже, возможно, полагает это своей обязанностью. Он не только хорошо разбирается в военном деле, но и проявляет себя убеждённым проповедником христианского мировоззрения. Впрочем, сочетание этих качеств вовсе не является противоречивым, если вспомнить для примера святых Кирилла и Мефодия. Оба они были детьми военачальника, а Мефодий, ещё до начала своего служения у славян, и сам сделал неплохую военную карьеру. Да и среди сегодняшних православных монахов не трудно отыскать бывших военных.
Я не берусь спорить о «чибисах», но с удовольствием замечаю, что мне, как и всем бабушкам и не только бабушкам, регулярно бывающим в церкви, также, как и автору «Слова» вовсе не кажется «дивно (чтобы) старому помолодеть, когда сокол линяет, высоко птиц взбивает…», ведь мы поём об этом на каждой литургии («…обновится яко орля юность твоя»). Также, как и выражение «тресв;тлое слънце» не кажется странным тем, кто хоть однажды читал «молитвы пред причастием», но вызывает однозначные ассоциации с Богом-Троицей, особенно в связи с многочисленными творениями Симеона Нового Богослова, воспевавшего «трисолнечный Свет». Кстати, прозвище это – Новый Богослов – он получил сначала вовсе не в знак уважения от современников, а как саркастическое издевательство от многих, преимущественно западных, церковных авторитетов. Поддерживали же его преимущественно студийские и афонские монахи, традиционно имевшие большое влияние на русское Православие. Симеон Новый Богослов жил за сто лет до автора «Слова» и был ему, очевидно, хорошо известен.
Так вот, Лихачёв, возможно, и ошибался в вопросе о чибисах, возможно, и в каких-то других вопросах тоже. Более того, есть одно место, где он, очевидно сознательно, изменил оригинальный текст. Странно, что В. Суетенко об этом умалчивает. Так, в «Плаче Ярославны», где она, обращаясь к ветру, Дону и тресветлому солнцу четырежды повторяет одно и тоже слово «господине», Лихачёв переводит это слово лишь трижды, как «господин», но в обращении к тресветлому солнцу он вдруг заменяет его на слово «владыка». Это изменение явно некорректно. Ясно, что так с оригиналом не обращаются, да оно и лучше так, как в оригинале. Но кто осмелится упрекнуть в этой некорректности, в этом крике, человека, вынужденного молчать почти всю свою жизнь? Кто осудит его за это «исповедание веры»? Тем более, что по сути Лихачёв прав. Ведь он подчёркивает тем самым самую сущность происходящего здесь переломного момента «Слова». Ведь здесь происходит обращение и преображение всего мира. Мир из языческого становится христианским, из враждебного, заселённого различными языческими дивами, он становится светлым и радостным. Солнце перестаёт излучать тьму, вместо то двух, то четырёх языческих «солнечных персонажей», фигурирующих в начале повествования, остаётся лишь один князь на земле и одно солнце на небе, всё становится на свои места.
И всё это преображение и обращение происходит по молитве женщины, жены и матери, как это, впрочем, часто бывает на Руси. А о том, что «Плач Ярославны» был молитвой, то есть обращением к Богу, даже странно и спорить, ведь мы же сразу видим реакцию, ответ Бога. Где нет обращения – там нет и ответа.
Прав Д. С. Лихачёв и когда он говорит, что «Слово» нужно рассматривать в контексте других художественных произведений, создававшихся в то далёкое от нас время. Я бы сопоставил «Слово» с Троицей Андрея Рублёва. У них много общего и в содержании, и в их значении, и в исторической судьбе. Одно произведение находится в начале, а другое в конце исторического периода, который я бы назвал «Русским воцерковлением». То есть те века, когда русская церковь, в отличие от церкви западной, занималась не решением государственно-административных задач, а спасением человеческих душ и сохранением веры Православной. Как-то раз я спросил одного маститого реставратора и эксперта по иконам, что он думает о Рублёвской Троице. «Ну, что тут скажешь, – задумался эксперт – красиво нарисовали (реставраторы), но доска (на которой написана икона), доска – точно, доска настоящая»…
Хотелось бы коснуться ещё лишь одного момента. Автор «Слова» многократно упоминает Трояна. Он говорит о тропе Трояна, о земле Трояна, о веках Трояна. Давно уже указывалось на связь Трояна с римским императором Марком Ульпийем Траяном (53 – 117 н.э.), что вызывало волну ехидных замечаний, типа: «А почему Траян, а почему уж тогда не Нерон или Диоклетиан?». Мне бы хотелось попробовать ответить на этот вопрос.
Траян – это не просто «какой-то там император». Уже его титул optimusprinceps (наилучший) говорит об его исключительности. Он расширил Римскую Империю до её максимальных размеров. Многие столетия он был образцом императора для всех приверженцев имперской государственности. Он олицетворял собой идеал правителя. Сообщения Марка Корнелия Фронтона, где говорится о предательствах, обмане и пьянстве Траяна стали известны лишь в XIX веке. Во времена же Поздней Античности репутация Траяна считалась безупречной, и со временем подкреплялась всё новыми мифами. Так что ко времени написания «Слова», Римские Папы уже молились о Траяне, как об уже пребывающем в Царствии Божием. И это, несмотря на провозглашение Траяна «божественным», на его одобрение гонений христиан и организацию гигантских боёв гладиаторов. Траян олицетворял собой идеал правителя, главная цель которого заключалась в укреплении могущества и увеличении размеров своего государства любой ценой. «Цель оправдывает средства» – было фундаментом его мировоззрения. Ясно, что эта идеология крестоносцев и опричников навязывалась и русским князьям. Ясно, что такой идеал правителя был совершенно чужд и неприемлем для автора «Слова». Ведь он стремился утвердить на Руси совершенно иные идеалы, которые мы бы сегодня выразили как: «Не в силе Бог, а в правде!» И в этом своём неприятии ценностей и ориентиров Траяна автор «Слова» был не одинок.
Восточные христиане сохранили далеко не лучшие воспоминания об этом римском императоре. Особенно в среде южных славян, заселивших районы кровопролитных Дакийских войн, были распространены сказания, в которых император Траян предстаёт трёхглавым Трояном, злобным божеством, царём, пожирающим людей и животных. Троян последовательно связан с троичной символикой. В сербских сказках одна из голов Трояна пожирает людей, другая – скот, третья – рыбу (жертвы – представители трёх царств), он путешествует по ночам, так как боится солнечного света, который его убивает. Знаком-символом Трояна, его гербом является трезубец. Это созвучие имени Трояна (или Траяна) со славянским словом «три», подчёркивает и усиливает понимание его, как противовес Богу-Троице, как «обезьяне бога» – дьяволу. Эта традиция называть дьявола «обезьяной Бога» была широко распространена в средневековье. Таким образом, Троян в «Слове», это не просто римский император, как отрицательный идеал правителя, стремящегося любой ценой достигнуть своих целей, и творящего всякое зло, но и олицетворение зла как такового, это сам дьявол.
Троян упоминается в «Слове» четыре раза. И каждый раз тогда, когда речь идёт о плохих и несправедливых делах, которые автор «Слова» осуждает. Будь то тропа, на которую вступил князь Игорь, начав ненужную войну с половцами, или бесчинства князя Олега Святославича. Автор вспоминает Трояна, и когда он говорит о Русской земле, превратившейся в «землю троянову», во времена княжеских междоусобиц. Трояновой называет автор и порочную жизнь князя Всяслава Брячиславича. Автор осуждает всю эту «трояновщину» на Руси и соглашается со словами Бояна: «Ни хытру, ни горазду, ни птицюгоразду суда Божіа не минути!».
Возвращаясь к уже поставленному вопросу: «А можем ли мы, не будучи специалистами, не просто читать, но и судить о произведениях, написанных много веков назад?». Я убеждён, что да, мы можем и обязаны, несмотря на наши ошибки, которые неизбежны и должны исправляться. Ведь обращены-то эти произведения к нам! Мы не можем передоверять их понимание и кому-то другому, ведь «многие лжепророки восстанут и прельстят многих».
Не верьте и мне, читайте сами, ведь это ваша жизнь!