Глава XXV

        Белугин выдернул нож. Кровь брызнула фонтаном. Супруга схватилась за рану и свалилась. «Еще одна дырка в женщине, - подумал Родион, - но ты ей не воспользуешься, шлюха».

        Галина, прикрывая живот, поползла к двери. По линолеуму вился кровавый след. Она снова искала спасения, не понимая тщетности попытки.

        Родик нагнулся к супруге, схватил за волосы, зашептал на ухо:
- Любимка... Признайся... Перед смертью не врут... Сколько раз ты мне изменила?

        Галка глухо застонала, не в силах вымолвить ни слова. Она ползла, запрокидывая голову, оставляя волосы в руках Белугина, точно меньшую боль. В глазах читалась мольба. Липкая кровь изрыгнулась изо рта.

        Родион отшатнулся, отпустил, но быстро справился с отвращением.

        - Ну что ж, это твой выбор. Молчание - знак согласия... А я тебя все равно люблю... и прощаю.

        Он всадил нож в бок распластанного тела. Учительница задергалась в конвульсиях. Охранник внимательно следил, стараясь запомнить мельчайшие детали кончины. Отмечал пробежавшую дрожь, бледнеющую кожу, тихость отхода.

        Когда Галина перестала шевелиться, застыв со стеклянным взглядом, он поднял глаза. В дверях стоял Тимоша. На детском личике блестели слезки. Рот дергался, как у шамкающего старика. Отчим не выдержал детского горя. Отвернулся. Виновато поджал губы. Он присел на стул, тяжело вздохнул. Так просидел пару минут, уставившись в окно. Потом достал телефон, вызвал полицию.

        Приехали быстро. Надели наручники, затолкали в машину. Короткий допрос. Будничные ответы. Родик отрешенно сидел на стуле.

        Следак думает - моя жизнь кончена. Да, она кончилась вчера, когда жена подтвердила измену молчанием.

        Белугина препроводили в камеру. Затхлое помещение с запахом параши. Солнечные лучи сквозь окошко под высоким потолком. На двухъярусных нарах тенями рисовались решетки. За столом сидело трое урок, лежали папиросы, спички, карты. Из-под кроватей выглядывали испуганные зрачки. Родион застыл в дверях с матрасом под мышкой. За спиной грохнула массивная дверь, лязгнул засов. Новичок помялся, придумывая, как себя вести.

        - Давай сюда сигареты, - не глядя на вошедшего, приказал толстый мужик в сальной майке с ершом рыжих волос.
        - Не курю.
        - Бабки или чо там у тебя есть? - продолжал пахан, рассматривая комбинацию карт на руках.
        - Менты все забрали.
        - Брысь под лавку, пока. Будешь работать на меня.
        - Это почему?
        - Малой, объясни.

        К Родику подошел маленький, сутулый хмырь с ерзающим взглядом раскосых глазок. С минуту он внимательно изучал прибывшего. Белугин напряженно держал взгляд.

        - Историю про падшего ангела знаешь? - прогнусавил хмырь.
        - Нет.
        - Короче, жил Бог и вокруг него крутились ангелы. Там, подай, принеси и все такое. Но один из ангелов оказался козлом, возомнил, будто он красивее и умнее Бога, начал мутить. Но Бог быстро обломал его и опустил... в нору, - ад, значица. Теперь он там сидит и не жужжит, выполняет приказы Главного. Проверяет всякую падаль на «слабо», подкидывает «стрелки», искушает всячески. Короче, не хочешь шестерить добровольно, придется по принуждению, усек?

        Родион усмехнулся.

        - Бабки вам нужны?
        - Бабки всем нужны? – дальше разговор вел пахан.
        - Сколько?
        - Для начала штук двадцать.
        - Чего? Рублей? Долларов? Евро?
        - А у тебя и еврики водятся? - Старший оторвался от карт, глянул алчным взглядом.
        - Почему нет? - Охранник ухмылялся. Он решил поморочить голову, все равно жизнь - пропащая штука, так хоть развлечься чутка. - Ща мать передачку принесет, я ей шепну, - подделывался под феню Белугин. В армейке не прокатило, может, здесь проканает.
        - Тогда будешь жить, - решил пахан. - Присаживайся.

        Блатные пододвинули табурет, раздали карты. Смотрели исподлобья, приценивались.

        - На чо, играем? - Родион широко улыбался. Уверенность получалась естественно, как вранье.
        - На еврики, - рассудил авторитет. - Ты ж у нас богатый Буратинка.

        Родик играл бесшабашно, лыбился в ширь зубов, ходил с козырей. По первости новенькому дали выиграть, даже с шестерками на руках на последней сдаче, но потом грамотно обули на объявленные двадцать тысяч. Теперь не соскочит - карточный долг платежом красен. Белугин не протестовал, хотя понимал шулерский развод.

        - Отбой, - скомандовал пахан.

        Родиону указали верхнюю шконку. Блатные спали крепко, храпели громко, акустика помещения усиливала до невмоготу. Тихо, боясь потревожить сон блатарей, посапывали на полу под нарами.

        Родик долго смотрел в потолок, закинув руки за голову, размышляя. Когда ярко засияла луна, и накрыла зевота, он тихонько спустился. «Прирезать бы вас, да жаль нет козлиного ножа», - подумал Белугин, оглядев сокамерников. Он пододвинул табурет к стенке с окошком, перекинул простынь через решетки, связал петлю.

        Ни одному «асланову» не приспичило по нужде. Родион накинул удавку на шею, мягко соскользнул с табурета. Короткие рывки и душа улетела в бездонность ночного неба.

        - Вот так вот. - Мосальский закончил рассказ по скайпу. - Оба в морге.
        - А как же Тимоша? - Ксюха пустила слезу.
        - В детдоме. Родни нет. Может, кто усыновит… Ладно, нам некогда. Давай, пока!

        Сашка захлопнул крышку ноутбука, опрокинул в рот рюмку коньяку. Ольга уже собралась, подъехало такси с Аглаей. Проблемы Белугиных остались с краю, жизнь снова розовела.

        Бизнес-леди ждала у забора, в романтичном настроении нюхала сорванную ромашку. Свингеры вышли навстречу.

        - Ну что, погнали? - Толстяк широко улыбался, источая амбре одеколона и алкоголя.
        - У-у! - Аглая помахала перед носиком. - Ты опять за руль пьяненьким?
        - Кто не желает, пусть катит на такси. Только отъехало, еще не поздно вернуть.
        - Да ладно тебе! - Оля по-свойски взяла мужа под ручку.

        Бизнес-леди рассмеялась, присоседилась с другой стороны. Женщины прижались к мужским плечам. Противоположно другому полюсу отношений - белугинской ревности, партнеры по сексу давно сдружились, занимались любовью открыто.

        - Теперь можем ехать, - констатировал Сашка. - Нас снова пригласили на заветный квартирник. Аглаш, судя по прошлому разу, это твоя стихия?

        Возрастная подруга ухмыльнулась, подернула шеей. Она прятала довольность от партнеров, ни разу не обмолвилась о деревенском опыте.

        Сгущался вечер. Стрекотали цикады. Чернел лес. Прошедший дождик не принес желаемой свежести, наоборот набил духоту тяжелой влажностью. В соседних коттеджах горели окна, шла размерено-семейная жизнь. Китайский внедорожник рыкнул, дернулся с места и заглох. Мосальский досадливо крутанул ключ, давненько не глох при трогании. Машина завелась с третьего раза. Надо в сервис отвезти, пусть проверят, да и масло поменяют. И вообще, проведут полноценное ТО.

        Grеat Wall покатил по лужицам. Давно пора уложить на улочке обеспеченных асфальт, но соседи никак не организуются, нет инициатора, взявшего бы на себя. Выехали на окружную, помчали в левом ряду по гладкой дороге, наплевав на камеры. Рыбак выбрасывал квитанции о штрафах, вот рванут за границу, тогда и рассчитается, прямо в аэропорту. А пока вольный ветер, шелест шин и свобода скорости.

        - Аглаш, слыхала, Родион в камере повесился? - Сашка посмотрел в зеркало заднего вида.
        - Да ты что! - На место улыбаса заступило скорбное выражение.
        - Ага. Все из-за ревности. И жену убил, и сам. Хорошо, хоть не рассказывали, что с тобой встречаемся. Так бы и нас заодно.
        - Не болтай! - Ольга вжалась в кресло.
        - Мне его жалко, - сочувствовала бизнесвумен, - он хороший, добрый, но эта его маниакальная ревность...
        - Я, вообще, не понимаю, как можно ревновать? Трахайся направо, налево, получай удовольствие. Ставь, так сказать, жизнь рачком. - Мосальский расхохотался на весь салон.

        Впередиидущая «Лада» поздно замигала поворотником, собираясь на разворот. Не успевший отхохотаться толстяк потерял важные миллисекунды. Тормоз в пол, стойка на ногах. Пристегиваются только трусы, а безбашенный водила никогда.

        Внедорожник врезался в зад нашемарки. Та уже вывернула колеса, от удара вылетела на встречку. Фура. Длинный гудок грузовоза. Огромная инерция. Столкновение. «Лада» вмиг превратилась в хлам. Фургон завалился на бок и накрыл Grеat Wall. Всмятку. Моментальная смерть. В аварии выжил только дальнобойщик.

        После разговора с Мосальским Ксения мерила шагами каюту. Она оплакивала гибель лучшей подруги. Сердце страдало за крестника.

        Бедный мальчик. Сирота. Бабушка умерла, теперь мать. Он же домашний ребенок, в детдоме не выживет. Там тюремные законы, Верстоглядова видела по телевизору. Она накрутила себя до исступления. Богатая фантазия рисовала зашуганного мальчишку, вечно в синяках, отдающего последнюю корку хлеба нахальным старшекам.

        Ксюха пошла в бар, подсела к стойке, заказала водку. Бармен понимающе подмигнул, - исконно русский напиток. Алкоголь не дал расслабления сосредоточенной мысли. Три дринка, а словно не пила. Она долго сидела в задумчивости, положив подбородок на ладони, изредка отбиваясь от подкатывающих туристов.

        После четвертого дринка Ксения решительно встала, стремительно вышла из питейного заведения и засеменила по коридору. Она постучалась в нужную дверь. На пороге возник Херб, удивился, расплылся в белозубой улыбке. В мечтах он лелеял такой поворот.

        - Проходи.
        - Я на минутку. Херб, мне нужно срочно уехать в Россию. У меня погибла подруга, Галка, ты ее должен помнить, и Тимоша остался сиротой, - строчила она, точно из пулемета.
        - Прими мои соболезнования. А почему ты? Разве о нем некому позаботиться?
        - Нет. Бабушка умерла раньше. У него никого не осталось.
        - А государство? У вас богатая страна.
        - Какое государство, Херб? Очнись! Это маленький ребенок. Кроме меня у него никого нет.
        - Что ты хочешь?
        - Чтоб ты меня отпустил домой, как мой непосредственный начальник.
        - Нет. Я этого сделать не могу. Где мы сейчас найдем человека на твое место?
        - Тогда я сойду в ближайшем порту, и меня никто не остановит!

        Лицо Верстоглядовой исказилось от злости, даже громила слегка струхнул, но попытался воззвать к долгу.

        - У тебя контракт.
        - Плевать!
        - Если ты сбежишь, тебя больше не примут на эту работу.
        - К черту эту работу! И всех вас, только и думающих как бы повкуснее пожрать и с кем бы потрахаться!

        Она резко развернулась и гордо пошла, оставляя бывшему любовнику лишь возможность смотреть на вожделенную попу.

        Ксюша постучалась в каюту Полы. По установленной иерархии она пришла обжаловать решение у вышестоящего начальства. Здесь не повезет, дойдет до капитана.

        Англичанка, по привычке, выскочила в коридор. Раскрасневшиеся щечки, блуждающий взгляд свидетельствовали - они с Мартиной уже откупорили бутылочку и нежно проводили вечер. Ксения нарушила идиллию, но шла напролом.

        - Пола, мне нужно срочно уехать!
        - Что случилось?

        Русская объяснила.

        - Но... Может... можно что-нибудь сделать? У тебя ведь контракт.
        - К черту контракт! Пола, ты же женщина, неужели ты меня не понимаешь?

        Лесбиянка скривила губки, побродила взглядом по ковролину, состроила задумчивую гримасу. Она не собиралась рожать. Трудности вынашивания, растяжки на животе, испорченная фигура. Только не это. Они с Мартиной решили, - когда заработают на оседлую жизнь, просто удочерят подросшего ребенка, и хлопот меньше и никаких криков по ночам.

        - Короче, - решила Верстоглядова, - делайте, что хотите, я вас предупредила.

        Она не пошла к капитану. Несмотря на уговоры, просто собрала вещи в чемодан и сошла в Буэнос-Айресе. Утомительный перелет до Москвы. Мысли о Тимофее, мешавшие спать. Родной Город.

        - Дочь, ты что так рано? - Мать встретила на пороге, вытирая мокрые руки о передник.

        Ксюша, надрываясь от слез, рассказала. Чуть успокоившись, она вызвала такси. Оставив нераспакованный чемодан в прихожей, сердобольная навела справки по телефону. Все дороги вели в управу опеки и попечительства. В ожидании приема Ксения набирала Мосальских, они могли знать, в какой детдом отвезли крестника. Но бесстрастный голос твердил: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия». Верстоглядова пыталась каждые пять минут. Скучное развлечение. Но в женщину будто вселился бес решимости.

        Подошла очередь. Ксюша вошла в кабинет, выдержанный в духе коммунистического прошлого. На стене портрет президента. Коричневые шкафы в рост. Стол для собраний буквой «Т». Аккуратность на рабочем месте начальницы. Флажок Российской Федерации в подставке.

        - Чем могу помочь? - строго спросила женщина лет пятидесяти в светлом костюме с волосами, собранными в причудливую пирамиду высокой прически.

        Ксения сбивчиво изложила, заранее ища сочувствия.

        - Пишите запрос. В канцелярии подскажут как. Выясним, - сухо отрезала чиновница.

        Начальница красноречиво ждала ухода посетительницы. За стеной суровости скрывалась радость. Быстро отделалась, скорей бы кончился этот тягомотный час приема. Только ходят, канючат, мешают работать.

        - Я служу на корабле, в иностранной компании... - Верстоглядова шла на все, лишь бы ускорить процесс. - Получаю зарплату в валюте. Нельзя ли как-то побыстрее узнать? Это же маленький мальчик, он совсем один.
        - Милочка. - Упоминание о деньгах смягчило чиновничье сердце. В депутатскую бытность приходилось отстегивать жалобщикам, бесконечным бабулькам, приходившим с рассказами о тяжкой доле. Наслушаешься, расчувствуешься, достанешь кошелек и отдашь тысчонку на пропитание. Хоть бы кто тогда предложил наоборот. - И что вы хотите с ним сделать? Усыновить?.. Для этого придется пройти много процедур, обучиться на курсах...
        - Я готова!

        Начальница протяжно вздохнула. Еще с минуту она внимательно осматривала просительницу, шмотки вроде заграничные. Ксюша глупо улыбалась, обнажив резцы. Хозяйка кабинета сняла трубку телефона.

        - Ир, посмотри по базе, куда отправили... - Чиновница сделала паузу, вопросительно глянув на гостью.
        - Додонова Тимофея Сергеевича, - быстро подсказала Ксения.
        - Додонова Тимофея Сергеевича? - закончила начальница. Через пару минут уточнила: - Во второй детдом?.. Спасибо.

        Она положила трубку.

        - Во второй детдом. Очень хорошее заведение, на окраине Города, на природе.
        - Мне б только с ним повидаться, чтоб он знал, что он не один, что я его не брошу...
        - Его к вам не выпустят.
        - Что мне нужно сделать?

        Чиновница кисло посмотрела, послюнявила губы, тяжко вздохнула. Она оторвала стикер, написала пару строк, протянула.

        - Как добраться знаете?
        - Найду! Возьму такси.
        - Передадите эту записку нянечке, директору или кто там еще выйдет, они выведут к вам ребенка.
        - Спасибо! Сколько я вам должна?
        - Об этом позже. Приходите завтра в это же время, я расскажу, как действовать дальше.

        Главный попечитель Города взял личную опеку над денежной просительницей, теперь смотрела на Верстоглядову с материнским сочувствием.

        Машина привезла в село Подклетное, медленно, но верно поглощаемое Городом. Старый парк, доставшийся детям от помещика средней руки. Покосившаяся ограда. Шаткие ворота. Ржавый замок. Большая территория, поросшая травой по колено. Начал накрапывать дождик.

        - Чего вам? - окликнул худощавый старик, вышедший из сторожевой будки.

        Ксюша приблизилась к забору.

        - Я от Раисы Андреевны. - Она протянула бумажку сквозь редкие доски.

        Сторож прочел, покрутил. Старая гвардия знает начальство не только в лицо, но и по почерку. Он открыл калитку рядом с воротами. Проводил через липовую аллею до голубого дома с верандой на втором этаже, постучал в запертую дверь. Показалась толстушка в переднике, явно при кухне. Сквозь окно она рассмотрела сторожа и особенно Ксению.

        - Чавось?
        - Чавось-чавось. Зови директоршу, тут человек от начальства! - нагрубил старик.

        Толстушка засуетилась, быстро сбегала, куда следует. Прибежала вместе с женщиной лет сорока пяти, борющейся с ожирением на казенных харчах. Обе запыхались от пробега по коридорам. Директриса боялась внезапных проверок, каждый вечер в новостях показывали, то министр обороны проверяет солдатиков, то сам верховный главнокомандующий. Еще и муж, лежащий рядом, подзуживал:

        - Смотри, Валька, и тебя так проверють. Все твои грехи вскроють.
        - Типун тебе на язык! - жестко проклинала жена, но задумывалась, подчищала огрехи по бухгалтерии.

        Сейчас она суетилась за четверых, но когда узнала суть дела, успокоилась. Горящие щечки пришли в норму, взгляд стал деловитым.

        - Тимофей Додонов - мальчик добрый, хороший, но нелюдимый. Замкнулся в себе, детки никак не могут расшевелить. Оно и понятно. Родители ж оба... Не приведи Господь! - Директриса перекрестилась.

        Пока шли по зеленому коридору, Верстоглядова чувствовала на себе десятки детских глазенок, подсматривающих через приоткрытые двери. Персонал, при первых признаках тревоги, наказал - комиссия, сидеть тихо, с криками «мама» не бросаться.
Малыши прятались под одеялами, старшие давно смирились с одиночеством детства, читали книжки по койкам. Выглядывали самые отчаянно-любопытные.

        Начальница остановилась перед белой дверью, предупредила, как радушная хозяйка, давно готовая к приему гостей:
        - У нас там беспорядок, не пугайтесь. Ребятишки. Сами понимаете.

        В чистенькой комнате с высокими потолками, дети лежали на кроватях, опасливо глядя из-под бровок. Лишь один мальчик смотрел в окно на моросящий дождь, словно верный собачонок, запертый в квартире в ожидании хозяина. Фигурка ссутулилась, дыхание, будто застыло.

        - Тимоша, - тихо позвала Ксюша.

        Мальчик обернулся.

        - Мама! Моя вторая мама!

        Он бросился к крестной. Слезы брызнули из глаз. Он, точно захлебывался от водопада. Ксения взаимно всплакнула, присела на корточки, принимая в объятья. Тимофей обвил шею женщины, сжал ручонками. Сильно, насколько возможно. Верстоглядова обнимала тепло, любовно, словно драгоценный комочек.

        Так они стояли минут пять. Рыдали. Тимоша в голос, Ксюша чуть слышно. Местное начальство спокойно ждало. Дети, как раньше, глядели отчужденно. Они разучились плакать еще в люльке, знали - бесполезно, никто не подойдет.

        - Милый мой, я тебя заберу... - Ксения утирала слезы, размазывая косметику. - Будешь жить со мной?
        - Конечно! Я готов. Сейчас только возьму машинку с синей полоской. Полицейскую! Мне мама подарила. - Он кинулся к тумбочке у кроватки в середине комнаты.
Резко распахнул, выхватил желтую машинку с синей полосой, метнулся обратно. - А которую ты мне подарила, Витька сломал. Но это ничего! - Маленький мальчик спохватился, он не хотел напоследок прослыть ябедой. - Она мне не нужна!
        - Тимоша, милый... - Верстоглядова сдерживала новый приступ слез. - Я тебя заберу скоро... Через неделю, две. Нужно подписать бумаги...
        - Почему не сейчас?!
        - Необходимо уладить формальности. - Директриса попыталась приголубить подопечного, но тот схватился за шею крестной, точно за спасательный круг.
        - Потому что сразу мне тебя не отдадут... Потерпи немножко. Я куплю тебе сотни машинок! Обещаю.
        - Не надо! Просто забери меня сейчас!

        Малыша еле оторвали от посетительницы, на помощь пришла вторая нянечка.
Поглаживали по головке, утешали мягким словом. Он брыкался, а у Ксюши сердце рвалось на части. Она пыталась справиться, но слезы сыпали градом.

        - Не уходи! Пожалуйста! - кричал мальчишка.
        - Я вернусь... Очень скоро. Если хочешь, я буду тебя навещать... Каждый день.
        - Не уходи!

        Громадных трудов стоило Ксении покинуть помещение. Она расстегнула блузку на две пуговицы вниз. Грудь ходила ходуном, не хватало кислорода. В такси она дала волю эмоциям, прорыдала всю дорогу, мечась на заднем сидении. Таксист серьезно опасался за даму, предлагал отвезти в больницу, искоса поглядывая на бретельки выглядывающего лифчика.

        А потом она рыдала с мамой на кухне. Слезы для женщин, как улыбка для всех, - невозможно не присоединиться. Проплакали всю ночь, накапали валерьянки для успокоения, уложили напившегося и вновь избитого отца.

        Формальности уладили быстро. Обошлось в пятнадцать тысяч зеленых. Справки, бумаги, заявления писались от руки, но словно на принтере. Верстоглядова выводила каждую буковку, аналогично требовала от многочисленных секретарш и служащих, щедро одаривала за аккуратность. Бумаги гладко проходили по инстанциям, будто по конвейеру, обрастали нужными подписями, печатями. Чиновничий механизм, хорошо смазанный дензнаками, работает на редкость слаженно.

        Тимофея провожал весь детдом. Счастливчик! Нашел маму. И так быстро. Напрасно мальчик убеждал - это крестная, мама сейчас в больнице, но скоро поправится. Никто не верил и завидовал, с детской грустью в маленьких глазках. Тимоша долго махал ручонкой из окна такси.

        Мальчика окружили заботой, как долгожданного внука. Бабушка дневала и ночевала у плиты, готовя разносолы. Дед за баловством с ребенком забыл про аптеку с боярышником, бросил пить вообще, катал на закорках. Сначала он курил на балконе, терпя замечания жены, мол, курево задувает в комнату и может подорвать иммунитет мальчонки. Потом отказался и от этой вредной привычки. Снова ощутил вкус жизни, стал интересоваться окружающим, политикой, но более всего внучком. Любую прихоть исполнял беспрекословно.

        - Как ты теперь? - вопрошала мать у дочки, вытирая мытую посуду сухим полотенцем.
        - Устроюсь в школу, по специальности. Вроде стали получать более-менее. - Ксюша дула на горячий чай, отпивала малыми глотками.
        - А то езжай снова в плавание, мы за Тимофеем приглядим. Как-нибудь управимся. Денег много потратили, сейчас и на школу придется…
        - Попробуем так справиться. Если что подработаю репетитором. Боженька все видит. Поможет.

        На ночь Ксения читала приемному сыну сказки и рассказывала о странствиях, буйном нраве Атлантического океана, диковинах заморских стран. Теперь она жалела о единственном интересе: «Есть ли поблизости супермаркет?» Незаметно мальчик начал грезить морем, обещал стать капитаном, игрушечные кораблики вытеснили машинки.

        Однажды вечером Верстоглядова вернулась из школы, успев забежать в магазин, затариться продуктами и сладостями для крестника. Мать на кухне перемывала посуду, готовила борщ. Дед с внуком смотрели новости. В кои-то веки Тимоша дал отдых старику.

        - Мам, смотри! - Тимофей указал на экран. - Я стану капитаном такого же.

        По телевизору тонул белоснежный лайнер. Ксюша глянула мельком, приобняла сына, как всегда, при возвращении, прошептала нежные слова. Она никогда не забывала показать, как сильно любит.

        Диктор призвал к внимательности:
        - Продолжаются спасательные работы на круизном судне «Европа». Сегодня в три часа ночи корабль сел на мель в Средиземном море. По имеющимся сведениям капитан покинул лайнер одним из первых.

        У Ксении подкосились ноги. Она отпустила Тимофея, присела на край дивана. В ночных съемках пыталась разглядеть знакомых.

        Тот парень вроде бармен с верхней палубы. Та девочка, кажись, фитнес-тренер. О! Пола с Мартиной. Живы. Слава Богу! А где девчонки, Херб, Ивица, Мигель?

        Короткий репортаж и диктор заговорил о других новостях. Верстоглядова срочно схватила телефон, убежала в ванную. Она набирала номера всех знакомых, но «абоненты временно недоступны». Ксюша прошла на кухню, устало опустилась на табурет. Слезы потекли ручьем.

        - Ты что, дочь?
        - Мой корабль утонул.
        - Да ты, что?!
        - Да, в новостях передали.

        Ксения снова набирала номера. Мать туго соображала. С каждой минутой осознания руки судорожней терли полотенце, она громко ойкнула и села на табурет.

        - И ты бы сейчас была там? - высказала мучившую мысль Нина Михайловна.

        Верстоглядова-младшая красноречиво взглянула.

        - Ой, дочь! - Полотенце выпало из рук. - Этот мальчик нам послан Богом. Я теперь за него вдвойне молиться буду.

        На третьи сутки Ксюша дозвонилась до Полы. Та рассказала, как погибли Ивица с Ведраной. Начался пожар, каюту с хорватами заблокировала упавшая балка. Капитан - да, сбежал первым, даже бросил супруга, захлебнувшегося в зеленой воде. По негласному правилу на европейских и американских судах сначала спасают геев, лесбиянок и чернокожих. Но Херб нырнул за Гонсалесами, забыв стычку в баре, из-за Ксении. Благородный поступок. Наверное, фанатичная жена Мигеля заперла каюту и заставила мужа молиться перед распятием, уверяя - только так спасутся. Позже нашли всех троих. Ямайца в коридоре, он не смог пробиться к одержимым. И вот сидят они сейчас, Пола с Мартиной - самые несчастные женщины в мире, в лондонских апартаментах с двумя санузлами, и боятся выйти на улицу, - дом осаждают репортеры.

                26 ноября 2015 - 13 октября 2017