Простое понять труднее, чем сложное

Борис Вайнер
(интервью журналу "Идель"("Волга")



- Борис Григорьевич, скажите, пожалуйста, чем вообще детская литература принципиально отличается от «взрослой»?

И та и другая оперируют субъективными смыслами, и в этом качестве едины. Просто в детской литературе эти смыслы формулируются яснее. Детский писатель "лес за деревьями" видит по определению. И даёт ребёнку возможность узнать ту "самую глубокую правду" о нашем мире, которая, по мнению Честертона, содержится в сказках. Кроме того, некоторые смыслы – например, связанные с темой смерти, - детский автор даёт щадящим образом, не забывая с кем он разговаривает. Как выразился один современный детский фантаст, «у нас базар фильтровать нужно».

- В чем сложность работы детского писателя? Чего он ни в коем случае не должен делать, если хочет писать хорошие книги? Какова специфика графомании в детской литературе?

Детский писатель – это и свободная фантазия, и серьёзные ограничения помимо общелитературных. Адская словоупотребительная дисциплина. Взрослые авторы танцуют по всей сцене, мы – на барабанном пятачке. А танец тот же. Это уметь надо. Сколько, например, книг написано, сколько было учёных споров о том, почему до сих пор не состоялась встреча землян с инопланетной цивилизацией. А детский поэт Алексей Кондратьев сформулировал основное в тринадцати словах, да ещё с юмором: «Для межпланетного контакта / Необходимо много такта / Когда Земля накопит такт / Тогда получится контакт».

Не бывает книги, хорошей вообще. Задачи, скажем, у хорошего коммерческого и хорошего некоммерческого авторов разные: цель первого – развлечение или обучение азам, а второго – исследование, точнее, эмоциональное освоение жизни. Отсюда разница в способе. Если говорить о высокой детской литературе, то это, как и взрослая, поиск новых смыслов. Нет хотя бы маленького открытия – нет вещи. Не приспосабливаешь текст под вкус воображаемого среднего читателя –  шанс написать нечто стоящее в этой системе ценностей возрастает. Но при этом - никаких гарантий, дело слишком многофакторное.

Графомания –  это когда рубщик мяса с рынка пытается делать нейрохирургическую операцию. А разница между графоманами взрослым и детским та, что взрослый может укрыться за сложным синтаксисом, за модными словами, за актуальными ходами, за образованностью, графоманы ведь не обязательно малограмотны. А детский спрятаться не может, детская литература – это ясное письмо. Как в своё время заметила Лидия Гинзбург, дураки бывают летние и зимние: летнего сразу видно, а зимнему ещё раздеться надо. Наш графоман – летний. А если он не летний, то он и не детский.

- Какое место детская литература занимала в советской литературе и какое место в литературе нашего времени?

Формально в советские времена это место было почётное, что сказывалось, например, на тиражах: не редкостью были даже 300-500 тысяч. А «по факту» это был парк культуры и отдыха, то есть территория, где по определению не может происходить ничего серьёзного. Поэтому туда «добровольно-принудительно» отправлялись политически неблагонадёжные авторы, которым путь в большую литературу был закрыт. Поэтому Хармс и Олейников, и даже Мандельштам писали детские стихи. Другое дело что и в этой стилистике они ухитрялись создавать нечто серьёзное и глубокое. Что жанру, кстати, совершенно не противоречило, поскольку лучшие стихи для детей всегда многослойны; внимательному взгляду в каждом из них открывается космос. Есть прикладная детская поэзия – например, азбуки в стихах – где никакого второго плана нет. А есть хармсовское «Из дома вышел человек» – трагическая человеческая судьба через крохотный и малышовый, казалось бы, сюжет…
А в общем отношении к жанру различия я не вижу. И тогда, и сейчас, и для многих людей филологических, и для широкой публики это по умолчанию литература низшего сорта. Что, разумеется, глупость и, к сожалению, глупость необоримая. И тех, и других  вводит в заблуждение кажущаяся простота текстов для детей. Но массовому читателю простительно, а литтусовке – нет.
Мы стараемся писать так, чтобы тексты для детей были понятны и их папам и мамам. Но приходим (вслед за Пастернаком, у которого есть посвященные этой теме строки) к выводу, что взрослым легче понять сложное, чем простое.
Что касается новых детских авторов, то им пробиваться, пожалуй, труднее, чем их предшественникам. Когда всё замкнуто на деньги, издателю вкладываться именно в детский жанр, полиграфически дорогой, невыгодно, во всяком случае если речь идёт о стихах. А специальных государственных программ, конкурсов и т.п., популяризации детского чтения вообще – очень мало, я уже не говорю о ничтожных писательских гонорарах и об Интернет-халяве. Итог – теряем и детских авторов, и новое поколение читателей. Конечно, и те и другие несмотря ни на что выживут. Но цена слишком высока.

Интервью взяла Алёна Каримова