Мост через Оку

Кто победил фашистов?

    Мой дед, Александр  Макарович Смирнов,  1903 года рождения, беспартийный,  был инвалидом  Отечественной Войны. Тихий, безобидный пенсионер не пил и не ругался, любил возиться с внуками, иногда ходил за грибами и на рыбалку. Дед  часто разговаривал во сне, а иногда громко кричал и страшно матерился. Случалось, шуму было столько, что весь дом просыпался, приходили соседи с нижнего этажа. Бабушка говорила: «Макарычу  война приснилась». Если кто-нибудь спрашивал, где дед воевал, он отвечал, что не воевал, потому что был не годен к службе в армии.  Действительно, в его военном билете была запись: «Инвалид Войны, в боевых действиях не участвовал». О дореволюционной деревне, о том, как служил после революции в кремлевской гвардии, о том, как после войны они ехали поездом  на Дальний Восток,  дед  рассказывал  охотно.  О жизни в довоенном Серпухове и о  катанинной фабрике  дед, и бабушка вспоминали часто. «Катанинная фабрика» на самом деле была пороховым заводом. Там Макарыч  работал в цеху отбеливания целлюлозы. Однажды в цеху взорвался котел с хлором. Несколько человек погибло, дед стал инвалидом. Помимо болезни легких, у него перестали сгибаться два пальца на правой руке. Так что еще до войны он не мог быть годным к строевой службе. Про войну и бомбежки бабушка и мама еще  рассказывали, правда, всегда очень неохотно, а вот дед про войну не рассказывал никогда.   Если я к нему приставал, он говорил: «Читай «Василия Теркина», там все как было на самом деле». Я читал. Интересно, конечно, но там все стихами, не хватает чего-то.  В 1965 году вышел двухсерийный документальный фильм «Великая Отечественная».  Я затащил деда в кинотеатр. Когда показывали, как немца гнали от Москвы,  и наши саперы по грудь в воде среди льдин забивали сваи, дед  заплакал.  К моему удивлению, многие взрослые в зале делали то же самое. Я пытался успокоить деда: «Не плачь, деда, ведь мы победили». Когда дедушка успокоился, то сказал что-то малопонятное: «Войну вспомнил, это же про нас. Ока, Белев».  Потом дед Макарыч все-таки рассказал про войну. Это было на рыбалке, погода была славная, клев прекрасный и дед был особенно благодушным. Я спросил, почему  он не выбрасывает рыбью мелочь.  «Она все равно жить не будет, а я из-за нее может и жив остался. Других-то много умерло», - сказал дед. Вот,  что дед Макарыч, бабушка Алексеевна и мама рассказали про конец 1941, начало 1942 года:

   С середины сентября 1941 фабрика не работала. Все строили укрепления на подходах к Серпухову за речкой Нарой.  В октябре 1941 Серпухов готовились сдавать. Фабрику эвакуировали, начальство разъехалось. Советскую власть представлял один парторг. Он выдавал дрова и крупу.  Из подсобного хозяйства разбежались свиньи, жители их ловили или убивали на месте. Кто-то на глазах у Макарыча разрубил свинью пополам. Кто-то тащил детские кроватки из фабричного детсада. Какая-то тетка вывалилась  из окна с тюком на клумбу. Маме было тогда 12 лет,  и она почему-то прятала под печку маленький гипсовый бюст Ленина. Немецкие самолеты налетали несколько раз ночью, выла сирена, бомб не было, только осветительные ракеты на парашютах. Макарыч уже не возвращался вечером с укреплений. Начались бомбежки. Бабушка с дочкой прятались в щели, рядом с домом. Все гремело и тряслось, они боялись, что их похоронит  в этой щели, и  читали «Отче наш». Центр города и фабрику разбомбили. За обвалившимися стенами на верхних этажах видна была мебель, свисали кровати и тряпье. А церковь на горе осталась цела. Скорее всего,  немцы пользовались ей, как ориентиром, вот и не тронули. Все-таки враг Нару не перешел. Слышно было, как ревут моторы за рекой, потом было затишье, и как-то ночью раздались залпы. Долго гремело и светилось на западе. Говорили, что это бьют наши «Катюши». Люди радовались: «Получили, фашисты!» В декабре началось наше наступление. Об этом времени мама помнила, что весь город ел конину, очень вкусное мясо, если пожарить его в печи на противне. Макарыч вместе с другими инвалидами вошел в состав первой саперной армии. Их одели в ватники, обули в валенки и пошли они за наступающими войсками чистить дороги,  строить мосты  и укрепления. В конце января они были на реке Оке у городка Белев, где занимались техническим прикрытием белевского моста. Белев был наш, левый берег Оки выше моста – немецкий, правый – наш. Самолеты летают, мост бомбят, немец со своего берега бьет.  А у саперов из  оружия  лом да топор. Восстанавливают мост под вражеским огнем, а ответить нечем. Ответят наши боевые части, немец затихнет. Потом опять все повторяется. Кадровые офицеры у саперов были большой редкостью. Эти хоть как-то солдат берегли. Но в основном офицеры были из гражданских, прошедших краткосрочные курсы. Всякие бывшие парикмахеры, кассиры, прислуга. Эти ради того, чтобы не попасть на передовую, на все пойдут, всех своих солдат  положат. Еще бы, с передовой тогда редко кто возвращался, а тут такой шанс свою шкуру спасти. Вот и гнали саперов под немецкий огонь. Стоит боец в воде по грудь среди льдин, забивает сваю, а на берегу офицер с пистолетом. Выйди из воды, попробуй. Гонит такой офицер-парикмахер бойцов бревна на мост тащить и под огнем пилить. Какой-то боец плотник предложил: «Давайте бревна на берегу попилим, потом перенесем». Офицер его пистолетом по голове: «Умри предатель». Упал плотник. Начался налет, потом его не нашли. Кормили плохо: жижа в котле, а там плавают куски огурца соленого или капуста. Когда дадут сухарь, когда и нет. Люди понимали: война, надо терпеть. Каждый день из последних сил. Вот он, твой дом, у тебя за спиной. Дай слабину, и через день враг будет у тебя дома.  Стрелковые части уходили в Белев и не возвращались. Вот где было жутко. А на мосту – тыл. Пришла весна, лужи среди мокрого снега. А саперы в чем ушли в декабре, в том и ходили – в валенках по лужам. Первый грозный признак Макарыч пропустил, не заметил. Вечером солнце только село, и не видно  ничего  – куриная слепота. Еле добрался до избы и в сумерках больше не ходил. Кормили все хуже, люди умирали. Столько вокруг смертей, никто и  внимания не обращает. Может быть, их и не переодевали из зимнего, потому что судьба их была уже решена. С реки сошел лед.  Как-то во время затишья Макарыч прошел выше моста к островку и там,  в заломе среди трупов наших и немцев нашел несколько оглушенных бомбами рыбешек. Он их сварил в котелке. Потом он считал, что именно это помогло ему выжить.  В конце апреля Макарыч начал опухать. Ходить было все труднее. Когда взвод шел утром на работу, Макарыч упал на дороге. Офицер-парикмахер  пинал его,  размахивал пистолетом: «Вставай, предатель, застрелю». Макарыч не мог встать. Он умирал от водянки и сказал только: «Значит, умру на своей земле, и свои же меня убьют». Его бросили в луже на дороге и ушли. О чем думает человек, который сделал все, что должно,  а его бросили?  Никому он не нужен: ни командирам, ни товарищам, ни стране своей. Думал ли он о близких,  и о том, что с ними будет?  Что он чувствовал тогда, если и через двадцать лет дико кричал и бился во сне? Его подобрала стрелковая часть. Люди, шедшие на передовую, на смерть, отнесли Макарыча в лазарет.  Доктор посмотрел на градусник и сказал, что так не бывает. Макарыч выжил, попал в госпиталь. В госпитале разные были люди. Одни старались поправиться, другие  чего только  ни делали, чтобы не вернуться на передовую: и раны себе разрывали, и лекарства прятали и выбрасывали.   На передовой, конечно, страшнее, чем на Белевском мосту под обстрелом. Макарыч  не надеялся выжить, но за жизнь боролся, всю жизнь лечился. Больше всего он страдал от больного желудка. Летом 1942 года бабушка добралась до фронтового Белева и увезла Макарыча домой. Награды у деда были только за доблестный труд в Великой Отечественной Войне. Он не считал себя участником Войны, потому что видел настоящих участников,  и еще потому что был им должен. А свою награду он уже получил – жизнь.  Макарыч, хоть и был крещен, в церковь не ходил,  служителей культа не любил, пел про них частушки. Может быть, это от того, что учился он в церковно-приходской школе, и там   его часто ставили на горох. Но после войны он пошел в церковь, ту самую, которая уцелела после бомбежки, и поставил там свечку.

      Сейчас много обсуждают, какое имя у Победы. Тогда, в 1941-м сошлись чудовищные силы с обеих сторон, не рассмотреть отдельного человека.  Кто же победил фашистов?  Конечно, это не мой дед инвалид,  и  не трусливый зверь офицер-парикмахер. Это не безумный правитель-тиран, бросивший страну под ноги Гитлеру. Вряд ли это знаменитые   советские военачальники. Может быть, они были выдающиеся полководцы,  и дело свое знали. Но что полководец сделает без солдата? Да разве они солдат считали? Дивизией  больше, дивизией меньше.  В том страшном бедствии  все было против нас. Но было у нас  что-то такое,  чего не было у немцев. Я думаю, что  это те люди, которые  не прошли   мимо моего умирающего деда и спасли  его. Вот они  и победили  фашистов.