День зимнего солнцестояния. Глава 2. Веста

      Едва заметная полупрозрачная тень нависает надо мной. Я резко распахиваю глаза и судорожно хватаю ртом воздух. Кривой силуэт мгновенно испаряется словно роса на утреннем солнце, и каменистый, местами крошащийся потолок вновь становится привычно серым.

      Отбрасывая теплую волчью шкуру в сторону, я стремительно сажусь на кровати и невольно запускаю руку в сухие волосы - темная коса и так безнадежно растрепана. После ночного кошмара сердце все еще отбивает бешеный ритм, будто я бежала не один десяток километров подряд, а всю меня трясет так, словно кровь всех этих невинных людей - на моих руках. От этой мысли становится еще хуже, и я решительно одергиваю себя.

      Медленно поднимаю голову, но вокруг меня лишь привычная комната. Родные стены. Никаких ужасов, ничего необычного. Знакомая потрепанная игрушка лежит совсем рядом, но Сэмми нет, и это невольно наталкивает на нехорошие мысли. Они как назойливые мухи жужжат в моей голове, не давая поблажек или секундных передышек.

      Это всего лишь сон. Очередной кошмар. Один из тысячи. Я растерянно оглядываю взглядом комнату, все еще пытаясь выровнять дыхание. Хорошо, на этот раз он несколько отличается от всех предыдущих. Гораздо реальнее - я до сих не могу отделаться от едкого зловония гари и крови. Тем не менее, место действия всегда неизменно - кровавое поле боя. Значит, ничего нового.

      Я бросаю осторожный взгляд в окно. Слегка потрескавшееся стекло покрыто новыми завитками морозных узоров. Вопреки моим ожиданиям, вчерашняя непогода прекратилась, уступила, и даже более того: мрачные тучи словно испарились, и кое-где уже выглядывают озорные солнечные лучи, серебря толщи снега. А, прислушавшись, я улавливаю неясные обрывки разговора снаружи и треск раскалывающихся дров. Приглушенное хихиканье. Звонкий смех моего брата.

      Какое же облегчение! Я с трудом подначиваю себя встать - ледяной пол заставляет меня взбодриться. Я снова слышу хохот, на этот раз гораздо громче, и невольно улыбаюсь.

      Потягиваюсь как можно выше, разминая затекшие мышцы, и в этот переломный момент нечто мелькнуло у меня прямо перед глазами. Этого не может быть. Никак. Мне просто показалось. Показалось...

      Резко разворачиваюсь, но понимание приходит слишком поздно. Уже в следующий миг я кашляю в от неожиданности, ощутив в комнате тошнотворный запах свежей крови, плоти и еще чего-то не менее отвратительного. Я судорожно перегибаюсь пополам, с немалым усилием сдерживая рвоту, как краем глаза на стене напротив замечаю тот самой сгусток мрака, который нависал надо мной во время ночного кошмара.

      Немыслимо. Я резко выпрямляюсь, готовая встретить что бы то ни было лицом к лицу. Но лучше бы я этого не делала.

      Исходящий из моей собственной тени, силуэт перестал быть размытым и обрел вполне различимые очертания. Достаточно было увидеть единственное яркое пятно в этом образе - горящие неведомым голодом желтые глаза и огромные острые рога, длина которых занимает почти весь потолок.

      Безмолвно распахнув рот и не в силах выдавить из себя ни звука, я в ужасе пячусь назад, к кровати. К месту под подушкой, где спрятан кинжал - тот самый, которым я убила волка в лесу. В это же время непарализованная часть моего рассудка только скептически ухмыляется и услужливо подсказывает, что это мне уже никак не поможет.

      Мерзкий запах внезапно испаряется.

      Вендиго, вернее, его тень, утробно рычит, оскаливая очертания длинных острых зубов, а я все еще пытаюсь убедить в себя в том, что встреча с настоящим обошлась бы мне гораздо дороже. Страх, еще свежий и безумно реальный после ночного кошмара, не дает мне мыслить рационально. Я в ловушке.

      Воплощение лесного ужаса снова рычит на меня, но уже как-то по-другому, и мне чудится, что теперь монстр ухмыляется. Насмехается надо мной. Я не помню, что было потом, потому что моя рука нащупывает и сжимает металлическую рукоять кинжала под рыхлой подушкой. Вложив в удар все свое отчаяние, я молниеносно швыряю его в тень на стене. Клинок со свистом рассекает затхлый воздух и практически по рукоять входит в рассыпчатый серый материал прямо в место расположения головы чудища, и, к моему удивлению, силуэт вендиго начинает медленно растворяться.

      Вернее сказать, не совсем. Не полностью. Мои мысли ходят ходуном, как и сердце в груди. Я все еще прерывисто дышу, наблюдая, как из разбитой надвое тени не спеша складываются кривые и угловатые буквы. Механически сжимаю правую ладонь в кулак, забывая, что мой кинжал все еще торчит из стены. Мне кажется, что он тоже с усмешкой смотрит на меня и ехидно произносит: «Какая жалкая...»

— Милостивая Шалия...

      Ты - следующая.

      Оживленность во дворе рядом с домом мгновенно затихает. Словно в тумане я слышу, в каком ускоренном темпе скрипит снег, и как вся эта сумбурность приближается к входной двери. Знаю, что надо бы отлипнуть от угла, сделать более-менее адекватное выражение лица и вынуть наконец злополучный кинжал из стены, но я не могу сдвинуться с места, невидящим взглядом уставившись на слегка мерцающее послание.

      Оно дразнит меня - некоторые буквы карикатурно расплываются, а потом резко возникают вновь. Несколько первых перескочили к концу предложения, но сообразив, что им там не место, все-таки вернулись назад. Уже никто в этом мире не в безопасности.

      Входная дверь стремительно распахивается, с шумом врезаясь в стену. Я слышу топот, бег, словно в дом ворвалось стадо лошадей... Жутковатое послание на стене начинает торопливо исчезать, и раскрасневшийся от мороза папа влетает в комнату именно в тот момент, когда последняя темная буква растворяется в воздухе, а я еще с белым от ужаса лицом дырявлю обычную каменную стену.

      Папа быстро оглядывает комнату в поисках возможной опасности, но, не застав таковой, прихрамывая, бросается ко мне и крепко сжимает мои плечи. Я стою ни жива ни мертва, и он несильно встряхивает меня. В голове проясняется. Я с трудом фокусирую взгляд на его бледном перепуганном лице и, осознав, где нахожусь, частично прихожу в себя. Растерянно моргаю.

— Что случилось?!

— Я... — я с трудом сглатываю, лихорадочно пытаясь придумать в голове относительно разумный ответ, но ничего не выходит. Все тщетно. — Мне... показалось что-то... на стене. Наверное...

      Нахмурившись и не дослушав мои неубедительные бормотания, папа оборачивается - взгляд его останавливается на серебристом кинжале, который все еще торчит из стены. На полу уже образовалась кучка серой пыли и крошек - без того хрупкий материал безнадежно испорчен. Папа снова с подозрением смотрит на меня, ожидая хоть каких-то объяснений моему неадекватному порыву, а я не могу выдавить из себя ни слова правды - не могу представить, как прямо в лицо скажу ему о том, что вендиго - наверняка тот самый, напавший на него в лесу, - теперь преследует меня. Поэтому молчу.

      Папа пристально наблюдает за каждым моим неосознанным движением - я начинаю краснеть.

— Ладно, — наконец выдыхает он, убеждаясь, что я больше не выгляжу как привидение, и отпускает мои плечи, — собирайся давай, мы идем на площадь. Еды у нас предостаточно, а вот с бытовыми мелочами все довольно плохо, так что, если повезет, выменяем что-нибудь стоящее. — Папа старается говорить бодро, но снова задерживает на мне обеспокоенный взгляд. — Сэмми уже готов - он на улице снеговика лепит. Поторопись.

      Я утвердительно киваю. Еще раз окинув долгим взглядом комнату, папа ловким движением вынимает старый клинок из стены - на пол падает очередная порция крошащегося серого камня - и медленно протягивает его мне серебристой рукоятью рукоятью вперед.

— Отличный бросок, — чуть дрожащей рукой я беру оружие и крепко сжимаю его - становится легче. — Впрочем, как и всегда. — И на этих словах папа не спеша выходит из комнаты и идет в прихожую, попутно собирая то немногое лесное богатство, которым мы теперь располагаем. И которое хоть что-то стоит на нынешнем рынке.

      Едва слышно выдыхаю, едва пальцы пробегают по прохладной стали, убеждаясь, что она все еще материальная. Слышится знакомых шорох мешка из соседней комнаты - он у нас один, черный, и в нем папа всегда носит добычу или шкуры на обмен. Все стало как прежде... Конечно, нет.

      Я рывком сдвигаюсь с места и бросаю кинжал на кровать, а потом, убедившись, что в двери пока никого нет, сбрасываю с себя рубашку и штаны и надеваю теплые вещи, покоящиеся на стуле у окна. Может быть, старый шерстяной свитер и прохудился местами, а нижняя одежда уже не так греет, но я могу порадоваться хотя бы тому факту, что она у меня есть. Многие в нашем славном городе не имеют даже нижнего белья. Пока натягиваю сапоги, в голове снова мельтешат сотни мыслей, но я отмахиваюсь от них, словно от назойливых насекомых.

      Надо поскорее выйти отсюда. Оказаться вне четырех каменных стен. Вдохнуть свежий морозный воздух и постараться начать мыслить рационально. Я кидаю быстрый взгляд в прихожую. Папа все еще усердно возится с мешком, усердно стараясь уместить в него все, что нужно. Делаю нетвердый шаг... и вдруг в собственной тени мне снова мерещатся жуткие желтые глаза, горящие адским голодом.

      Или не мерещатся?

      Я стискиваю зубы и резко отворачиваюсь, запрещая себе вообще смотреть на чьи-либо силуэты. Это - всего лишь ловушка, игра моего подсознания. Все логично. Чем больше я буду об этом думать, тем быстрее сойду с ума и захочу убежать в лес. Буду рыскать там по ночам и безумно жаждать свежей человечинки, пока бравый охотник не прикончит меня чем-нибудь серебряным и не сожжет смертную оболочку.

      Так обычно действует проклятие вендиго, и я не имею ни малейшего понятия, как с ним бороться. Никто не имеет. Я прокручиваю в голове ту немногую информацию, которая была в старых книгах. Возможно ли, что рана на ноге у папы вовсе не от зубов, а от когтей?

      Тогда это вполне объясняет то, почему все-таки не произошло заражения и почему вендиго последовал за ним в город и даже в дом. Возможно, чудовище уже умирает, его тело слабеет, поэтому требуется новая оболочка. Обычно вендиго выбирают «преемников» далеко не бездумно: чем крепче и моложе, тем лучше. Сэмми - сохрани его, милая Шалия - еще слишком мал, папа наверное оказался чересчур зрелым, а вот я... идеальный вариант.

      Ты - следующая.

— Веста?

      Услышав взволнованный голос папы из прихожей, я вздрагиваю и чересчур резко поднимаюсь на ноги. Неожиданно голова начинает кружиться. Я едва успеваю сохранить равновесие, ухватившись за хлипкий подоконник. Сердце ни с того ни с сего снова колотится как сумасшедшее, и мне начинает казаться, что процесс уже запущен - я начинаю медленно съезжать с катушек. Или просто мастерски себя накручиваю. Впрочем, неважно. И то, и другое только ускорит мое обращение.

— Иду, пап.

      Проходя мимо кровати, я останавливаюсь, замечая манящее поблескивание кинжала на утреннем солнышке. Контраст серебристой стали на серой волчьей шкуре навевает воспоминания, становящиеся какими-то чужими, но мне некогда копаться в собственной памяти. Клинок так и притягивает.

      Оглянувшись и удостоверившись в том, что никто не видит моих подозрительных манипуляций, я решительным движением подхватываю кинжал, незаметно затыкаю его за старый кожаный пояс штанов и поспешно опускаю свитер пониже. Стальное лезвие приятно холодит кожу. Становится как-то спокойнее. Несколькими быстрыми движениями распускаю чуть вздыбленные волосы - волнистые каштановые пряди изящно разлетаются в разные стороны - и выплываю в прихожую. Проходя мимо очередного темного угла, с ужасом осознаю, что там что-то колышется, но запрещаю себе смотреть.

      При виде меня папа улыбается, а его руки застывают в воздухе как на паузе, все еще завязывая черный мешок. Мои губы чуть изгибаются в ответной улыбке и, старательно избегая всякие темные закоулки, я кидаю взгляд в окно. Сквозь слегка потрескавшееся стекло Сэмми резвится в гигантской толще снега, припрыгивая вокруг огромного снеговика - явно работа папы - и, хохоча, пытается водрузить ему на круглую снежную голову какую-то темную веточку. Я на мгновение забываю о своем ожившем ночном кошмаре.

— Вот теперь пойдем, — я медленно оборачиваюсь, в то время как папа хромает ко мне с черным мешком на спине. Со стороны выглядит весьма... двояко. Я запоздало замечаю, что дыра на его штанах уже аккуратно зашита. Ни пятнышка крови. Он вчера вообще ложился? — Позови Сэмми, милая, он снова забыл надеть шарф.

      Как раз в этот момент я обматываю собственный прямо поверх распущенных волос - так гораздо теплее, - однако несколько коротких прядей все же выбиваются вперед. Я снимаю с соседнего гвоздя свою кожаную куртку грязно-коричневого оттенка, поспешно натягиваю и приоткрываю входную дверь. Ледяной порыв ветра дует прямо в лицо, и мне приходится зажмуриться.

— Сэмми! — Братец моментально перестает скакать вокруг снежной бабы и оборачивается. Его светлые локоны небрежно выглядывают из-под серой шапки, а глаза так и сияют, словно обычный снеговик перед ним - настоящее чудо света. Единственное и неповторимое. — Шарф!

      Сэмми театрально вздыхает и нарочито медленно плетется к нам, прямо через самые большие сугробы, которые только затормаживают его ход. Синяя курточка братца покрывается снегом. Я с усмешкой закатываю глаза и многозначительно опираюсь на дверной косяк, скрестив руки на груди. Позади слышится какая-то возня - папа что-то ищет в ящике рядом с нашим самодельным камином.

      Осознав, что я не отступлю, братец невинно хихикает и последние метры преодолевает как обычно - в три веселых прыжка. Я не удерживаюсь и треплю его прямо по шапке, представляя на пальцах мягкие локоны, а Сэмми снова хохочет и влетает в прихожую.

      Я смотрю в сторону заснеженного леса несколько дольше, чем следовало бы, а потом закрываю входную дверь и оборачиваюсь. Поставив мешок с добычей на пол и нравоучительно покачав головой, папа тщательно обматывает теплым шарфом тоненькую шею Сэмми и застегивает его курточку. А потом снова перекидывает свою огромную «авоську» на спину и ободряюще улыбается мне.

— Вперед, навстречу приключениям!

      Сказано это было в попытке приободрить, но от такой простенькой и обыденной фразы меня бросает в дрожь. Я поджимаю губы и молча отворачиваюсь, а перед глазами у меня стоит уже знакомый трехметровый силуэт. Он зловеще оскаливается. Готовится. Выжидает.

      Время моих приключений уже стремительно подходит к концу.




— Эй, красавица! Не желаешь хорошенько развлечься? Заплачу двойную цену...

      Однако я не даю ему договорить и, даже не оборачиваясь, молча пихаю незнакомца локтем прямо в солнечное сплетение - нерадивый любовник со стоном перегибается пополам, проклиная меня на чем свет стоит, и его хриплые восклицания тонут в гуле и шуме рыночного переулка.

      Эти две параллельные улочки сложно назвать забитыми людьми, но они настолько узкие, что в проходе едва ли поместятся трое, поэтому все передвигаются строго в колонне по одному. По обе стороны от меня возвышаются каменные стены с острыми пиками на верхушках, разделяющие два самых богатых дома в Нимосторе. Видимо, именно поэтому разного рода менялы облюбовали это нелепое место. На самом же деле ничего необычного здесь нет. Просто на людей так действует близость недосягаемого богатства.

      К слову, по городу ходят слухи, что эти самые две семьи прислуживают фэйри и их шестеркам.

      Папа, ни на секунду не отпускающий руку Сэмми, останавливает вопросительный взгляд на мне. Я безмолвно киваю, и они оба слегка ускоряют шаг. Какой-то парень в темных лохмотьях, едва прикрывающих исхудавшее тело в такой холод, хватает меня за руку. Освободиться с первого раза не получается, поэтому я в ярости оборачиваюсь... и тут же застываю в изумлении, которое мгновение спустя перерастает в настоящую панику.

      Лицо нищего искажается до неузнаваемости, глаза загораются пронзительным желтым... я с визгом вырываю руку из его хватки и стремительно несусь вперед, едва не сбивая с ног какую-то женщину с плетеной корзиной в руках.

— Чокнутая! — звонко вопит она мне вслед.

      Нещадно расталкивая сонных прохожих, я вылетаю из злополучной улочки, лихорадочно разыскивая взглядом папу и Сэмми. Последний, подпрыгивая на месте, энергично машет мне ручкой в теплой серой варежке, однако на его милом светлом личике отражается только недетская тревога. Распихивая в стороны навязчивых попрошаек и зевак, столпившихся у выхода из переулка, я решительно прокладываю себе путь к семье, не обращая внимания на гулкие недовольства и даже проклятия, какие даже врагам так прямо не бросают в лицо.

      Внезапно кто-то с силой врезается в мое плечо. Стиснув зубы, я резко поднимаю взгляд... и снова вижу горящие желтые глаза. Ничего больше - только их. Совершенно сбитая с толку, я резко отшатываюсь назад, как человек с до ужаса искаженными чертами ловко хватает меня за руку, не давая упасть в грязный снег.

      Соберись же!

      Я трясу головой - глазах в миг проясняется - и в мужчине передо мной узнаю Херка, друга папы и одного из немногих оставшихся в живых местных охотников. Он галантно помогает мне выпрямиться и озадаченно хмурится, вытаскивая руку из кармана бурой полушубки. Несмотря на ясную погоду, в его темных с проседью волосах затерялись белоснежные снежинки, а лицо как всегда сосредоточенное и суровое, но добрые карие глаза светятся тревогой.

— Все в порядке?

      Неумело скрывая предательскую дрожь, я безмолвно киваю, стряхивая с рукава куртки несуществующий снег. В голове царит настоящий хаос, перед глазами - переливающаяся картинка слепящего солнца и серых каменных стен. Холодно. Изо рта вырывается очередное облачко пара. Изображение внезапно начинает переворачиваться с ног на голову...

      Я пошатываюсь и рассеяно прикасаюсь к голове, но Херк держит довольно крепко, во второй раз спасая меня от позорного падения в грязь. Охотник хмурится, внимательно разглядывая мое осунувшееся лицо.

— Выглядишь неважно, Веста.

— Что случилось? — прихрамывая, папа с огромным мешком, на который то и дело с любопытством заглядываются менялы, наконец добирается до нас.

      Я зажмуриваюсь, отказываясь теперь вообще открывать глаза во что бы то ни стало. Не видишь ничего - не видишь дурацких видений. Не видишь дурацких видений - не сходишь с ума. Все логично.

      Внезапно Херк отпускает мою руку, и хрупкое равновесие рушится. Сжав зубы, я пытаюсь совладать с новой порцией головокружения, но оно снова без труда одерживает надо мной верх. Все словно вертится в адском колесе. Я со стоном пошатываюсь, но в этот раз попадаю прямиком в медвежьи объятья папы. Насколько меня хватит при таком раскладе сил?

— Веста?!

      Обретая более-менее твердую опору, я все же медленно приоткрываю глаза и, убедившись, что на этот раз никаких кошмаров не предвидится, рассеяно моргаю и пытаюсь выпрямиться. Хватит ломать драму. Это не может продолжаться вечно. Папа бережно поддерживает меня, не давая беспомощно распластаться на снегу, но я уже ощущаю, как приступ оставляет меня в покое. Все становится на свои места. Надолго ли?

— Я... в порядке.

— Оно и видно, — показательно фыркает Херк, с трудом подавляя раздражение.

      Сколько его знала и видела, он всегда так делает, чтобы скрыть какие-то очень сильные эмоции, потому что они, по его мнению, мешают мыслить рационально. Лично мне нравится его тактика, однако моей жалкой выдержки порой даже не хватает на то, чтобы после чьих-нибудь едких слов сохранить достойное выражение лица или выдавить фальшивую улыбку.

      Чаще всего у меня возникает странное желание по-быстрому сбегать домой за кинжалом - обычно я его никуда не беру - и поглубже вонзить в живот обидчика. Желание очень сильное, но, увы, неосуществимое. Очередное доказательство, что условия выживания кого угодно превратят в безжалостного убийцу.

      Рядом с нами уже начинает собираться заинтересованная происходящим толпа менял и нищих, к слову, последние только и ожидают подходящего момента, чтобы незаметно вытащить у вас из кармана что-нибудь ценное. Я решительно выпрямляюсь и освобождаюсь от надежных отцовских рук. Сэмми без слов обнимает меня, хоть его и роста едва ли хватает для того, чтобы достать до моей талии. Я выдавливаю из себя вымученную улыбку и как ни в чем не бывало сварливо поправляю шапочку у него на голове.

      Если бы у меня было право делать ставки, я бы поставила на сутки. То есть до завтра. А потом лучше втихаря убраться в лес подобру-поздорову, иначе под удар попадет моя семья. Никогда себе не прощу...

— Все хорошо, что хорошо кончается, — многозначительно улыбается Херк, и, еще раз оглядев наше скромное семейство и театрально отсалютовав папе, он мгновенно исчезает в серой невзрачной толпе. Несколько секунд среди одинаковых тел мелькает только его роскошный по местным меркам бурый полушубок - трофей от убитого медведя. Многие завистливо оборачиваются вслед охотнику, мечтая стащить с него столь редкую и шикарную вещь.

      Покачивая головой, папа усмехается, но потом его взгляд снова останавливается на мне. Улыбка угасает на глазах.

— Что с тобой происходит?

— Плохо спала, — я смело смотрю ему прямо в глаза, уже не беспокоясь насчет его удивительной проницательности.

      Папа несколько хмурится - я замечаю его фирменный взгляд «потом поговорим». Он как ни в чем не бывало тепло улыбается и наклоняется к Сэмми, который продолжает стискивать меня так, словно я могу исчезнуть, раствориться в воздухе подобно привидению из сна. Лучше бы было так.

— Пойдем, защитник, — папа треплет братца за шапочку, а потом взваливает свою нелегкую ношу на спину, но несколько секунд все же пристально наблюдает за мной.

      Я запоздало отвожу взгляд в сторону каменной серой стены - не вынесу, если вместо такого родного лица снова увижу оживший ночной кошмар с горящими желтыми глазами. Иначе мое хрупкое самообладание разлетится на осколки. Сэмми опускает миниатюрные ручки с моей талии и выжидающе оглядывает нас обоих. Шероховатая серая стена у моих глаз неожиданно начинает двигаться, и я на мгновение обреченно прикрываю глаза.

      Папа ведет меня и Сэмми еще через несколько темных грязных переулков по другую сторону от центра, куда нас провожают десятки любопытных и злобных взглядов. Я благоразумно смотрю лишь под ноги, но все равно чувствую себя не в своей тарелке, зато братец радостно скачет от папы ко мне и обратно, и его такое естественное детское поведение в очередной раз вызывает у меня полу-улыбку.

      Если мы все - отбросы этого мира, то в этой части собрались отбросы среди отбросов.

      Я буквально кожей чувствую, какими хищными взглядами меня провожает очередная малоприятная компания подвыпивших мужчин и незаметно сжимаю кулаки, вспоминая о верном кинжале за поясом. Сэмми затихает и решает держаться поближе ко мне, а отец с мешком впереди, прихрамывая, останавливается у какого-то старого трактира.

      Взгляд на внешний вид помещения позволяет мне трезво оценить, что заходить внутрь все же не стоит ради собственной безопасности. Вывеска сверху совсем износилась: на ней не достает второй и последней букв, а остальные выглядят так, словно ими рыли окопы еще в годы великого Опустошения.

      Папа задумчиво оглядывается вокруг, не обращая внимания на странное место и как будто выискивая кого-то. Сэмми крепко прижимается ко мне, а я наконец решаюсь поднять голову.

      Запустелая улочка десятками метрами впереди ведет в жутковатый серый тупик, на верхушке которого мне кажутся следы чьих-то ногтей, словно когда-то отсюда пытались выбраться любой ценой. Перед нами - чахлое подобие дома, расположившегося прямо напротив трактира. От одного вида этого дикого места возникает вполне объяснимое желание отойти подальше, пока вся эта рухлядь не обрушилась прямо на голову. Я оборачиваюсь и замечаю, что даже все пренеприятные личности остались позади - они так и толпятся там, кидая на нас взгляды, полные немого страха. Кажется, мы прибыли не по адресу.

      Приближается знакомое головокружение, и нечто словно точит когти о мое сознание. Я закусываю губу, чтобы не застонать от боли.

— Странно, — наконец произносит папа, обескураженно поправляя темную шапку на голове в надежде привычно почесать затылок. — Обычно мы здесь встречаемся, а тут...

      Кратковременный гулкий звук охотничьего рога волной разносится над всем городом, загоняя в ступор всех горожан без исключения. Мы на миг замираем. Папа хмурится, а Сэмми крепче прижимается ко мне - его взгляд мечется от угла к углу в поисках опасности, и даже я сама на несколько мгновений забываю о проклятии, нависшем надо мной. Едва ли все это сулит что-то хорошее.

      Гудок раздался из самого центра у старого пересохшего колодца, а это значит, что кто-то созывает общее собрание. Обычно людей пугает один-единственный факт, что в городе объявился тот, кто уполномочен такое сделать. Что-то произошло. В Нимостор прибыл посланец фэйри.

— Эй, Бен! — слышу я чей-то требовательный зов из тени у самого тупика, и мы все синхронно оборачиваемся.

      В свет выходит могучего телосложения мужчина в кожаной куртке и солидной перевязью кинжалов на поясе. В бурого оттенка волосах незнакомца снег, словно в силу своего роста он головой задевал крыши домов. Я поежилась. Он что, прошел сквозь стену? Охотник внушает страх одним своим появлением - раз увидишь и сразу поймешь: с ним лучше не связываться.

— Как договаривались?

      Папа опускает свою ношу на темный снег и сухо кивает. В его движениях скользит мимолетное напряжение.

— Именно.

      Незнакомец в два огромных шага пересекает разделявшее их расстояние и мельком заглядывает в черный мешок. И, судя по всему, папин заказчик остается довольным и поэтому кивает. Я впиваюсь взглядом в полоску белых шрамов на лице могучего охотника и даже забываю о риске очередного непредсказуемого приступа. Хмуро слежу за малейшим его движением, а пальцы уже так и нащупывают кинжал за поясом, хотя в голове - холодная война двух сторон. Что мы все можем ему противопоставить? Огромные лапищи этого гиганта без особого труда сломают мне шею.

— Очень хорошо, просто превосходно.

       Незнакомец снова кивает, а потом протягивает папе несколько старых медных монеток, которые имели какую-то силу десятки лет назад, однако теперь у них несколько другая роль. Теперь так выглядят талоны на любой предмет или продукт - очень редкая вещь в нашем угасающем мире. Их обычно выдает тот, кто действительно имеет какое-то влияние. Моему удивлению просто нет предела.

— Передай Нику, что все оплачено, — громила уместил всю добычу в свою сумку и показательно перекинул ее на мускулистое плечо. — Начнет выделываться - зови меня. Я и так устал от его, а в последнее время он создает слишком много проблем.

      Папа задумчиво кивает и, скомкав мешок, с непроницаемым видом засовывает его в карман.

— Спасибо.

— Не стоит, — чинно отозвался охотник, — а теперь на вашем месте я бы поспешил на площадь, они не любят ждать.

      Папа лишь сдержанно кивает в ответ, и они расходятся в разные стороны. В голове у меня вертятся множество мыслей и догадок, в воздухе витают странные ощущения, а внутри снова разразилась нешуточная борьба. Но все это тут же подавляется невидимой ношей, теперь моим личным проклятием. Что-то странное рвется наружу, и мне становится по-настоящему страшно.

      Папа что-то говорит, и я, как заведенная, безмолвно киваю, мысленно находясь уже далеко отсюда. Сэмми испуганно обнимает меня, но даже это не может окончательно вернуть мой истерзанный разум в настоящее. Все они правы: я уже сама на себя не похожа. Как долго это продлится?

      Я плохо помню, как папа вывел нас из странной улочки, но пространство вокруг перестало сужаться. Мне бы вздохнуть, перевести дух, но я забыла, как это делается, потому что в голове словно поселился еще кто-то - он пытается захватить контроль, уничтожить меня, подчинить...

      Пока папа с боем прокладывает нам путь к первым рядам, в отчаянных попытках отвлечься я мельком оглядываю толпу народа, кольцом собравшегося у старого колодца. Все они и разные, и одинаковые одновременно: вполне приличные или ужасно потрепанные одежды, светлые, темные или рыжие головы, вот только глаза у них одни и те же - безжизненные и покорные. Наверное, у меня такие же.

      Я рассеяно касаюсь головы, как папа крепко хватает меня за один локоть, а Сэмми - за другой, и они тянут меня куда-то вперед, прямо в глубь толщи изуродованных и немытых тел, и наконец мы оказываемся в самых первых рядах. По левую руку от меня, прихрамывая, останавливается папа и благодарно кивает Херку, стоящему рядом с ним. Сэмми втискивается между нами и сжимает мою слегка дрожащую ладонь - я сжимаю его ручку в ответ.

      По правую сторону от меня - женщина лет тридцати с годовалым ребенком на руках. Сама она чуть ли не в летнем платье, разве что на плечи накинута старая шаль и на голове завязан платок, зато ее малыш завернут в теплый свитер, еще во что-то и сверху в одеяло. На голове у мальчика - маленькая шапочка, которая, как мне кажется, когда-то была чьей-то перчаткой, но ее искусно перешили. Женщина слегка подрагивает от холода, выдыхая в морозный воздух облачко пара.

      У меня сжимается сердце. Головокружение слегка отступает, едва эмоции овладевают разумом. Даже если подобное помогает мне не потерять себя, я не могу без боли смотреть на то, как постепенно рушится жизнь нашей цивилизации. Наказав себе больше не глазеть на окружающих, я смотрю только вперед.

      Центром Нимостора - города, которого все сторонятся - является старый давно пересохший каменный колодец. Его стены из небольших прямоугольных глыб давно раскрошились и местами обвалились. Когда-то роскошный мраморный навес стал лишь историей, как и деревянный ворот, как рассказывал папа, сгнивший еще до моего рождения.

      К постройке всегда относились с уважением, потому что вода из нее фактически поила весь город, но сейчас, укутанный снегом, пересохший колодец больше напоминает могилу. Памятник нашей прежней жизни. И сейчас у этого надгробия стоит поджарый черный жеребец с длинной гривой и пышным хвостом. На светлое седло, стоящее явно дороже, чем весь наш дом, накинуты две светлые сумки через плечо, и из одной выглядывает что-то потрепанное, какой-то свиток, а в футляре рядом поблескивает какое-то оружие. По площади разносится незнакомый запах сушеных трав, которые явно не принадлежат нашему миру, погруженному в вечную мерзлоту.

      Внезапно откуда-то из толпы выходит человек в роскошном черном плаще редкого кроя с вышитым на нем изящным серебристым узором, окаймляющем подолы. Голова и лицо незнакомца скрыты низко накинутым капюшоном - лишь для того, чтобы запугать жителей. Я на мгновение хмурюсь, зато женщина рядом со мной начинает дрожать чуть заметнее и вовсе не от холода. Смельчаки в переднем ряду быстренько ретируются назад, уступая это почетное место нам, и я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать. Боль мгновенно отходит на второй план, едва в толпе напротив я замечаю знакомое лицо.

      Каким-то чудом поймав на себе мой взгляд, он улыбается, и даже отсюда можно заметить блеск в его изумрудных глазах в контраст чуть смуглой коже и темным волосам. За месяцы, сколько я его не видела, Тристан почти не изменился, разве что дорогой черный китель с возрастом стал ему слегка мал. Наверное, находясь я чуть ближе, могла бы понять, что плавные черты его лица слегка заострились, став более мужественными.

      В какой-то момент я даже хочу улыбнуться в ответ, но вижу рядом с ним его молодую жену, златовласую Ириду в роскошном темно-синем бархатном наряде, которая цепляется за руку Тристана как за единственную спасительную соломинку. На ее миленьком личике столько ужаса, что я невольно морщусь, и вовсе не от накатившей боли - зачем же так переигрывать? Ирида театрально потупляет взгляд, вновь обращая на себя внимание мужа.

      А ведь на ее месте могла быть я.

      В течение двух лет мы с Тристаном встречались во всех смыслах этого слова: как бы невзначай в городе, тайком в складском помещении его огромного поместья, у меня дома и даже в ближнем лесу, когда все становилось совсем туго. За это время мы успели во многое вляпаться и натворить кучу ошибок, с последствиями которых - о, великая Шалия, - все же не столкнулись. Благодарить можно лишь счастливую случайность. Хорошо, десяток счастливых случайностей. Ни один из нас в то время не смог бы нести такой тяжелой ответственности, как дети.

      Отец Тристана, владелец одного из самых роскошных домов в Нимосторе, в прошлом успешный торговец и весьма влиятельный человек, просто рвал и метал, что его единственный сын связался с такой, как я. Мы оба слышали не одну угрозу в свой адрес, однако сын был намерен был бороться за меня с отцом до последнего, пока тот взял дело в свои руки. Не решил проблему по-своему и не поставил ультиматум: либо Тристан женится на той, которую для него выбрали, либо мне и моему «жалкому семейству» не поздоровится по-настоящему.

      Разумеется, Тристан был вынужден отступить - отец действительно женил его на Ириде, дочери его не менее влиятельного друга и хорошенькой дурочке из Бельферона, столицы Океании.

      Тем не менее, наши встречи не прекратились до конца, скорее даже наоборот: чем они были реже, тем чувственнее и незабываемее становились. Мой папа на все это лишь разводил руками и говорил, что это моя жизнь и мне решать, каким образом бороться за нее, но не стоит доводить это до крайностей.

      Вопреки своему обещанию, Тристан помогал мне и моей семье чем мог, я бы даже сказала, что только благодаря ему мы сейчас не живем подобно большей части населения. Однако едва стоило его отцу об этом узнать, все разрушилось в одно мгновение. Я не уверена, что хочу знать, что именно произошло с Тристаном в тот роковой день, ведь его отец был сам по себе человеком суровым и своевольным, но буквально на следующий день их с женой отправили в Бельферон. Больше я его не видела. Сказка закончилась. Занавес опустился, и вернулась суровая реальность.

      Давно он вернулся? Или это я слишком долго не покидала стены родного дома?

— Нимостор.

      Я вздрагиваю, едва статный посланец в бархатном черном плаще выходит на середину площади, эффектно сбрасывает черный капюшон и в широком жесте разводит руками в стороны. Перед моими глазами оказывается неведомой красоты золотоволосый мужчина с пронзительными синими глазами.

— Я прибыл к вам, — он многозначительно оглядывает толпу, — чтобы разрешить несколько проблемных вопросов, которые, увы, побеспокоили моих дорогих покровителей.

      Никто не произносит ни звука. Вокруг - ни намека на ярость, горечь или одобрение. Люди просто покорно ждут своей новой участи. Я потупляю взгляд, как нечто снова с силой ударяет по подсознанию, и почва медленно уходит у меня из-под ног. Словно уловив, что я проваливаюсь, Сэмми сжимает мою руку, и неведомый напор слегка отступает. Я тихо выдыхаю, не в силах поднять голову. Грязный снег перед глазами начинает кружиться с бешеной скоростью, и я незаметно стискиваю зубы, кожей ловя на себе недоуменный взгляд Тристана. В какой-то момент забытые чувства полыхают с новой силой, и мне хочется ощутить на себе не только его взгляд.

— Ну, и где же ваше знаменитое содействие? — ослепительно оскаливается посланник, но люди все равно остаются равнодушными к нему. — Другого я и не ждал, — мужчина смахивает мнимые пылинки с безупречного черного плаща и невозмутимо продолжает: — Тогда сразу к делу.

      Слева доносится тихий шепот папы и Херка, однако у меня никак не получается расслышать предмет их разговора, но это только к лучшему: раз даже я рядом не могу, то индюк у колодца - тем более.

— Сдается мне, ранее сообщалось, что никому из вас не разрешается покидать город с наступлением темноты, — ухмыляется посланец, предвкушая смачную расправу над провинившимся.

      Одна дьявольская догадка вспыхивает в моих мыслях, и я в ужасе замираю на месте. Папа и Херк мгновенно замолкают и синхронно напрягаются, ожидая продолжения. Сэмми рядом со мной зажмуривается, и я покрепче прижимаю его к себе, не спуская взгляда с посланца. Боль снова отступает, уступив место бушующим эмоциям. Тристан внимательно следит на нами, несмотря на то, что его женушка фактически скачет вокруг него и настойчиво хнычет. Осознав, что это бесполезно, Ирида убийственно сверкает на меня глазами и теснее прижимается к мужу.

— А мы не любим, когда нарушают правила. — Среди людей поднимается тревожный ропот, и посланник снова скалится в полу-улыбке. Добившись хоть какого-то оживления среди толпы, он продолжает говорить, многозначительно растягивая слова: — И даже более того, мы знаем, кто это сделал. Но, может быть, столь мужественное создание само даст о себе знать? Может быть, тогда будет чуточку менее больно...

      Я едва нахожу в себе остатки силы воли и побеждаю желание перегнуться пополам от боли и горя, а потом убежать отсюда куда угодно, убежать, и больше никогда не возвращаться. Они не щадят никого. Никогда.

      Мое лицо в первых рядах первым искажается от ужаса, и даже Ирида замирает на месте, спрятавшись за Тристана, который хмуро наблюдает за наворачивающейся напротив него драмой. Папа и Херк сохраняют гробовую тишину, но оба прекрасно понимают, кто сейчас в свой последний раз величественно выйдет вперед. Бежать - самоубийство, стоять - верная смерть.

      Сейчас я лишусь отца.

      Сэмми начинает дрожать, я тоже, и некому унять наши безмолвные страдания. Кажется, даже само проклятие вендиго отступило перед тем, что происходит в эти секунды, ушло на второй план и дало мне терпеть эту боль в одиночестве. На редкость проницательный Тристан наверняка нашел объяснение моему неадекватному поведению, но уже слишком поздно.

      Посланник зловеще улыбается. Сейчас Нимостор снова увидит кровь.

— Ну, раз так... — нарочито лениво протягивает посланец в черном плаще и начинает медленно оборачиваться прямо в нашу сторону, — я сам назову нашего героя.

      Я обреченно прикрываю глаза, через несколько секунд открываю их снова, и именно в этот роковой момент фэйский эмиссар резко останавливается, вскидывает руку и тычет пальцем в толпу. Прямо в нас. На папу с Херком.

— Ты! — Они оба резко замирают. Мое сердце пропускает удар. Два. Три... Херк медленно переводит недоуменный взгляд с друга на посланника, не понимая, что происходит. — Да-да, именно ты! — Глаза старого охотника расширяются от шока и удивления. — Выйди вперед!

      Я забываю как дышать. Папа рядом со своим другом выглядит так, будто вызвали его. Толпа расступается, оставляя нас одних, но мне абсолютно все равно. «Он же невиновен!» - отчаянно вопит мой разум, однако чувства велят ему заткнуться, и в итоге завязывается очередная внутренняя перепалка. Меня душит собственное облегчение, жгучий стыд от этого облегчения. Я никак не могу совладать с собой.

— Пошевеливайся, отродье.

      Я беспомощно смотрю за тем, как невозмутимый Херк с высоко поднятой головой выходит вперед. Он многое сделал для нашей семьи. Слишком многое. Я вижу, как на лице папы бушует противоречие: заступиться за друга и справедливо вызваться вместо него, или же остаться на месте, чтобы и далее защищать свою семью. У Херка осталась дома молодая жена и двое маленьких сыновей, которые тоже где-то здесь, в толпе, но никто не произносит ни звука. Только на лицах собравшихся людей мелькает нескрываемое облегчение.

      Мой внутренний мир в очередной раз раскалывается надвое.

      Гордый охотник в своем полушубке останавливается прямо напротив посланца в черной мантии. Последний скалится в улыбке и снова разводит в стороны руками, словно встретил давно забытого лучшего друга. По несчастливой случайности.

— Прелестно.

      Фэйский эмиссар подходит ближе, от его уверенной походки веет угрозой, словно он один тут хозяин. К чести Херка, ни один мускул не дрогнул на его суровом лице. Меня запоздало терзает еще одна неутешительная догадка: он знал, что невиновен. Знал, что именно папа должен был выйти вместо него, просто не мог не знать. Но почему промолчал?

— Хотя, признаться, я ожидал кого-то более... — красивое лицо посланника искажает ядовитая усмешка, — более смелого. Особенно для того, кто побывал ночью в лесу. Видимо, не в первый раз. И даже умудрился вернуться оттуда живым.

      Херк не отвечает и не сводит с него пристального холодного взгляда. Молчаливый вызов. Шепот в толпе постепенно затихает, и я начинаю подозревать, что свои последние минуты охотник хочет провести с настоящим достоинством, которого не было в течение всей его жизни. Ни под кого больше не прогибаться. Поставить на место этих проклятых угнетателей всего рода человеческого.

      У меня на глаза начинают медленно наворачиваться слезы.

— Как дерзко!

      Посланник громко хохочет, и его смех зловещим эхом разносится над всей площадью. Не найдя поддержки, эмиссар лениво тянется к перевязи на поясе и вынимает оттуда длинный сверкающий меч с огромным алмазом на гарде, за какой любой торговец продал бы душу дьяволу. Посланник снова оскаливается, дразня соперника.

— Может быть, повторишь?

      Время останавливается. Несколько секунд над площадью царит полнейшее безмолвие, которое словно обволакивает центральную часть города. Солнце переходит в зенит и слепит мне глаза, но ожидание и так хуже самой смерти. Толпа ждет кульминации. И в один роковой момент тишину прорезает чей-то громкий всхлип. Я вздрагиваю от неожиданности, и Сэмми - источник этого всхлипа! - прижимается ко мне еще крепче, судорожно подавляя рвущиеся наружу рыдания. Лицо папы из бледного становится просто неживым. Самые худшие мои кошмары снова обращаются в явь.

      Вершитель ненавистного фэйского правосудия медленно оборачивается в нашу сторону. Его пронзительный взгляд мгновенно останавливается на мне - задерживается значительно дольше, чем следовало бы, и потом опускается к прильнувшему ко мне маленькому брату, который вздрагивает как от удара. Посланник внезапно хищно улыбается и многозначительно опускает меч, а обычная каменная броня Херка напротив него с треском рушится - лицо охотника белеет, словно фэйри лично нацелились не на моего брата, а на его собственного сына. Я краем глаза замечаю Ириду с ошеломленно вытянутым лицом и Тристана, который стискивает зубы так, что начинают играть желваки.

      Солнечные лучи несут смертельную радиацию. Снежная земля наэлектризована. Воздух пахнет надвигающейся бурей.

      Ухмыльнувшись, посланник медленно идет прямо к нам со сверкающим на солнце клинком в руках. Все меняется в мгновение ока. Мой ужас внезапно испаряется как роса на утреннем солнце, уступая место жутковатой холодной расчетливости - наверное, вот оно, преимущество тех, кто смирился с неизбежным. Краем глаза я вижу, как папин взгляд мечется от угла к углу - он лихорадочно пытается придумать способ выбраться из этой передряги, но время уже упущено. Отсюда нам не уйти в полном составе.

      Еще одна долгая секунда уходит на придумывание плана, и я внезапно осознаю всю бессмысленность происходящего. Почему бы и нет? Проклятие вендиго в любом случае возьмет верх, и я не хочу в один прекрасный момент с горящими желтыми глазами и непреодолимым голодом наброситься на собственную семью. А этот изменник притронется к Сэмми только через мой труп.

      Я буду даже с того света молиться о том, чтобы у моей семьи все было хорошо.

      Я начинаю незаметно отодвигать уже вслух хнычущего маленького брата за спину. Вижу, как беззвучно открывается рот папы, но уже слишком поздно что-то менять - люди вокруг в ускоренном темпе теснятся назад, оставляя нас один на один с приближающейся судьбой.

      Боли больше нет. Страха тоже. Не мигая, я смотрю посланцу прямо в глаза все это время, и чем дольше - тем шире он улыбается. Его явно забавляет это представление. Мое сердце пропускает очередной удар, но лицо остается невыразимо холодным.

      Кажется, это будет длиться вечно, как мой личный кошмар, но едва незнакомец с золотыми волосами сокращает расстояние между нами до минимума, я дерзко делаю шаг вперед, молниеносно спрятав Сэмми за своей спиной. Последний жалобно попискивает и вырывается что есть силы, однако папа уже безмолвно сгребает его в охапку. Посланец внимательно изучает мое лицо, пока я, не мигая, пристально смотрю на него. Забытая ноющая боль в голове постепенно возобновляется, словно он может как-то на нее воздействовать, но я могу позволить себе такой роскоши как дрогнуть перед ним.

      Проходит мгновение. Еще одно. Еще. Еще... Посланник - вблизи он все-таки оказывается еще прекраснее - с шумом вдыхает воздух рядом со мной и внезапно невесело усмехается.

— Очень интересно. Этот запах... девочка, неужто кто-то ненавидит тебя настолько сильно?

      Я лишь поджимаю губы. Глупо было на моем месте предполагать, что он, один из посвященных фэйри, пусть даже все еще человек, не почувствует такого сильного проклятия, повисшего над моей головой. Я не знаю, что можно ему ответить, как вдруг золотоволосый эмиссар отвешивает мне театральный поклон и галантно протягивает руку, приглашая последовать за ним.

      Толпа гудит от удивления. В моей крови бурлит адреналин, нарастает ужас, дребезжат остатки собственной гордости, однако уже поздно идти на попятную. Поэтому, поколебавшись еще с секунду, я медленно протягиваю руку в ответ, и мои ледяные пальцы соприкасаются с теплой ладонью посланника.

      Все происходит как будто во сне. В моем очередном дурацком сне. Спустя миг я краем глаза замечаю, как ошеломленный папа, который все это время пытался успокоить Сэмми, резко выпрямляется и, несмотря на резко усилившуюся хромоту, пытается прорваться сквозь вывалившуюся вперед толпу и броситься ко мне. Отдать дочь на растерзание фэйри - наверняка сбывался один из его самых сокровенных кошмаров, однако я не могу допустить еще одной жертвы. Их и так слишком много для этого дня. И он не может так просто оставить моего брата в одиночестве.

— Нет! — рявкаю я папе, в тайне возрадовавшись, что мой звонкий голос не дрогнул. — Мне... — и тут же голос отчаянно срывается до тихого хрипа, и я шумно выдыхаю, остро ощущая собственное поражение в этой партии, — нечего терять.

— Это уж точно, — расслабленно хохочет посланник рядом, только подтверждая мои собственные невеселые предположения, — если желаешь знать, я сам бы дал тебе сутки. Не больше.

      Лицо Тристана внезапно белеет, но я специально показательно отворачиваюсь и не вижу, что происходит вслед за этим. Его отец, который тоже наверняка где-то здесь, пусть наконец возрадуется своевременной кончине той, кто то и дело вставляла ему палки в колеса. Эмиссар в бархатном черном плаще важно ведет меня к колодцу, словно королеву на шикарном балу, а не на собственную смерть. Прямо к Херку, на чьем еще больше осунувшемся лице разразилась нешуточная борьба между ужасом и восхищением.

      Сон рассеивается. Понимание приходит слегка запоздало, и я уже стою ни жива ни мертва. Понимаю, что надо все-таки что-то ответить, поставить на место этого красивого, но надутого индюка, не сдавать позиций в самом начале, иначе он посчитает меня слишком слабой, недостойной того, чтобы стоять с ним рядом.

— Я бы сама дала себе меньше... — наконец гулко откликаюсь я, рассеяно оглядывая толпу, которая глазеет на меня как на отъявленного самоубийцу.

      Посланник останавливается у заветного колодца и опускает мою руку. Зловеще улыбается почти с одобрением, отчего я в полной мере осознаю, во что ввязалась.

— Очень самокритично. — Он еще раз окидывает меня долгим оценивающим взглядом с ног до головы, словно размышляя, что такого похуже можно придумать для девчонки. На самом деле я сама уже догадываюсь, что здесь может оказаться самым очевидным, но о подобном исходе даже думать не хочу. — Видимо, Нимостор совсем от рук отбился.

      Стоя на глазах у всего города перед одним из немногих фэйских посланников, я окончательно падаю духом. Вся моя прежняя решимость куда-то испаряется прямо на глазах, оставляя за собой лишь нарастающую панику и ту противную мигрень, благодаря которой все опять сейчас перевернется с ног на голову.

      Херк молча наблюдает за мной, пока златовласка снова распинается перед народом, а я вновь становлюсь той, кем была с самого начала - ищущей папу и напуганной маленькой девочкой, над головой которой повисло жестокое проклятие. И теперь две эти безумные сущности ищут выход наружу. Я словно разрываюсь надвое, как бархатный голос эмиссара мигом возвращает меня в реальность.

— ... но, оценив столь необычно сложившуюся ситуацию, я готов пойти на уступки в обмен на... маленькое испытание. — Херк рядом со мной привычно хмурится, словно ожидал подобного каприза, а я ошеломленно замираю, когда посланец многозначительно оборачивается ко мне. Не дает же и слова сказать. — Слушай меня, красавица. Если справишься - так уж и быть, дарую волю вам обоим, но если нет... — его белозубая улыбка снова превращается в оскал, — пеняй на себя.

      Что-то мне подсказывает: будь на то одна его мысль, живым отсюда не уйдет никто. Но на самом деле мне плевать на то, что будет со мной - уж лучше честная смерть, чем обращение в кровожадного монстра, однако папа и Сэмми, Херк и его семья... все эти люди... которые всю мою жизнь смотрели на меня как на живое олицетворение жестокости Дворов, и лишь потому что имя Веста на нашем языке означает «убийца душ», но вот на фэйском наречии - «хранительница очага». Даже знать не хочу, о чем думала мать, выбирая мне имя.

      Может быть, среди всех них никто никогда обо мне и не вспомнит, но я должна попытаться что-то сделать. Даже если у меня ничего не получится, я буду знать, что мое бренное тело не досталось чудовищу, жаждущему человеческой плоти. Все или ничего. Или эта фэйская шестерка надеется на то, что я смогу победить, а потом он вдоволь насладится тем зрелищем, которое утроит в этом старом городе мое проклятие.

— Идет.

— Люблю сговорчивых.

      Довольный собой посланник снова улыбается мне и одним небрежным жестом заставляет народ расширить круг, сделав несколько шагов назад - люди беспрекословно повинуются ему. То же самое касалось и Херка, который послушно уступает мне место в центре площади. Охотник смотрит на меня как-то странно, возможно, даже скептически, но я вижу мелькающие тени благодарности и еще реже - надежды. Конечно же, он не верит, что у меня что-то получится, да я и сама не верю - кто знает, какой извращенной фантазией обладает этот монстр, замаскированный под человека?

      Он наверняка совершенно верно расценил мой безумный порыв как единственный способ избавиться от проклятия, но поставил свои правила игры. Теперь если я проиграю, ни в чем не повинный Херк тоже распрощается с жизнью. Я с ненавистью дырявлю взглядом широкую спину фэйского эмиссара. Насколько же ему наскучила эта жизнь, что он решил развлечься, поставив на кон нашу свободу? И насколько он уверен в моем провале?

      Вдруг златовласка внезапно оказывается прямо напротив меня. Ошеломленная, я пячусь на шаг назад, и мой взгляд пересекается с его. Эффект неожиданности играет свою роль, и я первая отступаю, даю слабину - опускаю глаза. Меня пробирает неприятная дрожь - не так ли всегда действует страх перед неизвестным?

— Слушай меня внимательно, милая, повторять не буду. Сейчас к нам присоединится один мой старый знакомый - так уж и быть, предупрежу: наружности он далеко не лицеприятной. Да и способности у него тоже не ахти, а характер просто отвратительный. Когда обернешься - поймешь и увидишь, о ком я. Единственная убедительная просьба: не зли его так уж сильно. — Посланник хищно улыбается, уже наслаждаясь просто потрясающим представлением. — А твоя задача банально проста: выжить.

      От ужаса я представляю собой каменное изваяние. Глядя на этот оскал, мне даже представить страшно, кого этот напыщенный индюк имеет в виду. Но если это снова окажется вендиго... второго мне точно не потянуть - я сойду с ума. Прямо здесь. На глазах у всего города. А потом наверняка накинусь на толпу. Почему нет? Подобное издевательство вполне в духе фэйри - подарить надежду и мгновенно пресечь ее на корню посредством того, что ты никогда не сможешь пересилить - природу.

      Посланник вразвалочку отходит на приличное расстояние, что-то негромко бормоча себе под нос и оставляя меня в полном одиночестве со своими невеселыми размышлениями. Сотни настороженных глаз обращены на меня. Я - мишень, одно сплошное напряжение, ходячая бомба, грозящая рвануть в любой неподходящий момент и разнести весь этот мир в пух и прах, но сейчас мой удел - ждать и беспомощно наблюдать за едва заметными действиями фэйского эмиссара. Он шепчет что-то неясное на непонятном мне языке - наверняка призывает какую-то вселенскую жуть пострашнее, и моя рука непроизвольно дергается в сторону спрятанного в одежде кинжала.

      Я несколько запоздало ощущаю, что температура вокруг меня упала градусов на десять, и жалобно ежусь от холода, выдыхая в воздух облачко пара. Внезапно златовласка останавливается и оборачивается. Как-то странно улыбается. Ничего не понимая, я бросаю мимолетные взгляды на взволнованную толпу и тут же жалею об этом: слышатся приглушенные вскрики и визги. Кто-то в ужасе пятится назад, расстраивая ряды, и небольшие группки людей по очереди падают на снег словно старые доминошки. Некоторые даже теряют сознание. Я уже и не думаю о том, чтобы обернуться, потому что я вообще больше не умею думать. Разум словно парализовало как и способность двигаться.

      Что-то приближается. Очень плохое.

— Прошу любить и жаловать, — посланник коварно улыбается и изящным взмахом руки приманивает нечто за моей спиной. — Думаю, ты ему тоже придешься по душе.

      В паникующей толпе слышится чей-то одинокий дикий вопль, который заставляет меня фактически подпрыгнуть на месте. Я кидаю осторожный взгляд влево и вижу Ириду, чье лицо искажается от ужаса, однако девушка вовремя вспоминает, где находится, и крепко зажимает рот рукой. Тристан небрежно приобнимает жену за плечи, но его взгляд целиком и полностью принадлежит мне. Ну, и той твари за моей спиной.

— Вполне возможно, — ехидно произносит фэйский посланец, и я медленно оборачиваюсь к нему, ощущая на спине неприятный холодок, — что сегодня все мы познакомимся с тобой чуточку поближе.

      Позади нечто с невозможной скоростью рассекает воздух и с такой мощью ударяет меня в спину, что я едва удерживаю равновесие. Из глаз словно вылетают искры. Страх играет на моих нервах с новой силой, и я безумно хочу обернуться, но не затем, чтобы увидеть то, с чем мне придется сейчас столкнуться, а для того, чтобы найти взглядом свою семью и поискать хоть немного поддержки в их глазах, так как собственная уверенность давно испарилась, оставив меня разбираться со всем этим в одиночестве. Неведомая нематериальная сила снова ударяет меня в спину, и я ошеломленно выдыхаю, ощутив прилив странного давящего ощущения внезапной тревоги, нисколько мне не принадлежащего.

      Посланник где-то напротив меня хохочет, явно наслаждаясь происходящим, и его звонкий смех разносится над всей площадью, еще прицельнее выбивая почву у меня из-под ног.

      Что-то неясное касается моего плеча - я кидаю молниеносный взгляд влево, и вижу, как нечто черное скользит по верхней одежде. Ничего определенного, но будто сама тьма вылезла из преисподней и стала реальной, тягучей, словно смола... По телу проходит неприятный холодок. Я с шумом втягиваю в себя воздух и резко отворачиваюсь, а рука уже тянется к кинжалу за поясом, как нечто снова неприятно шуршит за моей спиной... и начинает говорить.

— Ох, Веста, милая... — голос непривычно чистый и мелодичный, но мне достаточно всего лишь одного звука, чтобы понять, что дело определенно дрянь. Потому что я наконец понимаю... с кем мне придется иметь дело. — Сколько же лет прошло... с твоего последнего наказания?

      Все во мне с треском разлетается на мелкие кусочки. Я застываю на месте, а мое лицо в ужасе вытягивается. Не получив ответа, существо позади меня рычит, растеряв в моем представлении все общее с человеком, но опора уже куда-то уходит у меня из-под ног, и сама я уже где-то не здесь. Мне начинает казаться, что на этом сейчас все и закончится, но я все еще каким-то чудом продолжаю стоять. Взгляд упирается в мятый и грязный снег под ногами. Паника и растерянность пробуждает еще одно проклятие, дремлющее глубоко внутри и ждущее своего часа.

      Все наваливается разом, и, жалобно вскрикнув, я хватаюсь за голову. Хочется опуститься на снег, свернуться калачиком и ждать, пока это не закончится, но мысль о еще одной судьбе, зависящей целиком от меня, действует отрезвляюще. Мне приходится прилагать последние силы, чтобы хоть не потерять сознание.

      Существо позади меня изящно смеется, словно услышало потрясающе редкую светскую шутку. Это никак не может быть она. Это - диббук, или дух, способный принимать обличье самых потаенных страхов. Посланник призвал диббука. Потому что ни одно создание в мире не может воскресить мертвого, а доставать ее из глубин Ада не полез бы даже самый пришибленный фэйри.

      Я снова ощущаю, как давление на мой разум все возрастает, а мать позади, вернее, диббук в ее обличье, совершает какое-то грациозное движение. Необъяснимый ветер с силой бьет меня в спину, и я едва не падаю на колени. Вдруг она касается моего плеча, и через все тело словно проходит неконтролируемый электрический разряд. Меня поглощает оглушающая разум боль. Я уже не осознаю, что дрожу как осиновый лист.

— Неужели ты позабыла мои уроки? — риторически вопрошает привидение небрежным тоном, в котором сквозит неприкрытая угроза.

      Какой-то отдаленной частью сознания я слышу продолжительный свист позади и едва успеваю резко зажмуриться - буквально за мгновение до того, как диббук резко взмывает в воздух и оказывается прямо у меня перед лицом. Моя воля сломлена, словно сухая палка, а последняя надежда тает на мягком полуденном солнце. Кожей ощущаю прохладные дуновения неестественного ветра - призрак явно пытается прикончить меня быстро.

      Тот, кто посмотрит на диббука в упор, найдет свою смерть в вечных кошмарах. Во тьме перед глазами пляшут разноцветные пятна, сбивающие меня с толку, а ориентировка на местности будто переворачивается вверх тормашками. Стиснув зубы, я бесцельно пячусь куда-то назад, а дух снова заливисто смеется, но смех не удаляется, а движется прямиком за мной.

— Может быть, тебе надо напомнить?..

      Я вызывающе отворачиваюсь от нее и резко распахиваю глаза: картинка сначала мутная и расплывчатая, однако она тут же обретает четкость, и первым мой взгляд падает на Сэмми, которого прижимает к себе белый как полотно папа. Не мигая, он смотрит на изображение собственной покойной жены - его губы шевелятся, но я не могу разобрать ни слова. Рядом с ними устроилась утонченная черноволосая женщина, прижимающая к себе двух очаровательных мальчиков-близнецов - семья Херка, а сам он стоит впереди них всех, заслоняя собой часть обзора, чтобы не пугать детей. По панике на его лице я понимаю, что со стороны все выглядит еще хуже, чем мне кажется.

— Почему же ты бежишь от меня, родная? — противно ноет диббук, уже совсем не попадая в тембр голоса матери и снова размеренно подплывая ко мне со спины.

      Вопли и крики слышатся как в тумане, но я уже знаю, каким будет мой следующий ход, иначе моя нерешительность погубит и меня, и Херка. Папин взгляд внезапно пересекается с моим, и я безмолвно шевелю одними губами: «Бегите». Херк сжимает зубы, но ничего не говорит - лишь начинает аккуратно и незаметно пятиться назад, пользуясь всеобщим хаосом.

      Я осознаю, что дух оказывается прямиком за мной, едва по спине пробегает уже знакомый холодок, не имеющий ни малейшего отношения к солнечной морозной погоде. Внутри меня все трепещет от страха, но выбора уже нет. Моя дрожащая рука стремительно уже тянется к месту расположения кинжала - я знаю, что он ни при каких обстоятельствах не поможет мне против столь могущественного существа, однако сейчас это - мое все.

      Не медля, диббук снова пытается облететь меня слева, чтобы подобраться к лицу, и я пользуюсь этим. Стремительно выхватываю кинжал из-за пояса, разворачиваюсь прямо навстречу призраку и молниеносно вонзаю клинок прямо в четкое место расположение сердца. Не могу сказать, есть ли оно и вообще у этих существ или нет, но сейчас это не так важно.

      Диббук с диким воем отшатывается отшатывается от меня. Толпа мгновенно перестает вопить, а посланник больше не издает мерзких улюлюкающих звуков. Воцаряется зловещая тишина. Кинжал свободно входит в тело духа, которое, разумеется, костей не имеет. Все еще тяжело дыша, я наконец отваживаюсь поднять глаза, но, стоит мне сделать это, давно забытая старая боль вспыхивает с новой силой.

      Диббук в облике моей матери выглядит точь-в-точь как она сама. Игнорируя все законы гравитации, длинные ярко-рыжие пряди волос эффектно влетают вверх, ровно как и шнурованное черное платье с длинными пышными рукавами, но оканчивается это все не вычурным подолом, а лишь переливающейся тьмой. Утонченное лицо матери искажено от ярости, а когда-то синие глаза горят неистовым алым огнем. Клинок торчит у нее прямо из груди, ровно с левой стороны. Изо рта у диббука вытекает струйка темной крови, и я не могу понять, настоящая она или нет.

      Не делая резких движений, я медленно отступаю назад, как диббук угрожающе орет так, что мне приходится в панике зажать уши. Люди хватаются за головы и, забывая об осторожности, начинают в смятении разбегаться во все стороны - площадь просто тонет во всеобщей давке. Каждый пытается спасти свою шкуру, толкаясь и пинаясь с остальными. Краем глаза я успеваю заметить, что кто-то сбил какого-то незнакомого мальчика, который тут же исчез среди множества ног.

      Диббук снова ревет, отвлекая меня, и я едва не падаю на колени - однако что-то неведомое до сих удерживает меня на плаву. В голове такая неразбериха, что становится тошно. Неизвестно откуда раздается звонкий смех посланца.

— Не злить его у тебя получилось лучше всего. Веселись, мартышка! — похоже, его нисколько не смутил тот факт, что у меня при себе было оружие.

      Я с трудом поднимаю голову и отшатываюсь от неожиданности, однако тут же поскальзываюсь и неуклюже падаю прямо в грязный снег. Кто-то в толпе звонко выкрикивает мое имя, но я вижу только живой ужас, угрожающе надвигающийся на меня: черты матери испарились, а на их месте появился лик, какой даже мне в самых страшных снах не приснится, а если и приснится - больше не проснешься.

      На голове диббука появился черный капюшон и развивающаяся черная мантия. Лицо - это отвратительные остатки от полуразложившейся гнилой кожи, словно его специально подставили под прямое пламя и держали так не менее часа. Руки, тянущиеся ко мне, как таковые, отсутствуют вовсе - на них ни миллиметра кожи, лишь потрескавшиеся кости и сухожилия. Удивительно живые белесые глаза горят таким пламенем, что мне на секунду кажется, что я падаю куда-то в бездну.

      Так вот каков диббук в своем истинном обличье... не понимаю, откуда у меня такое безумное желание запомнить этот отвратительный образ.

      В панике я неуклюже работаю руками, отползая подальше, однако окоченелые пальцы лишь тонут в грязном снегу. Черный дух снова ревет так, что у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки. Сквозь туман перед глазами я вижу настоящий хаос позади него: люди все в панике носятся от угла к углу в поисках укрытия, но ни один из них не пересекает границы условного круга. Одинокий черный жеребец у старого колодца внимательно следит за неравным поединком - что должно произойти, чтобы заставить его сдвинуться хоть на сантиметр? Пытаясь сообразить, что здесь вообще можно предпринять, я с вызовом смотрю прямо на диббука - могу поклясться чем угодно, что он скалится в ухмылке, и от одного вида его приоткрытого рта меня начинает мутить.

— Веста!

      Призрак резко вскидывает руки, и откуда из-под его тысячи черных мантий выпадает заветный кинжал. Мой взгляд цепляется за него как за последнюю спасительную ниточку, и в этот момент диббук бросается в атаку, потому что, чтобы высосать чью-то жизнь, ему необходим непосредственный зрительный контакт.

      Дремлющие рефлексы срабатывают моментально. Я резко вскакиваю и в безумном порыве бросаюсь вперед - с шумом шмякаюсь на снег, часть которого попадает мне прямо в рот и глаза. Отплевываясь от снежинок, я в последний момент хватаю кинжал и с треском проезжаю по белоснежной глади прямо под диббуком, а потом неуклюже вскакиваю на ноги и, пошатываясь, просто бегу куда глаза глядят - вперед.

      Слышу очередной рев позади, но не оглядываюсь - мой инстинкт самосохранения и без того вопит по все тяжкие, и я решаю, что пора ему подчиниться, пока еще не поздно. Или поздно?

      Крепко сжимая кинжал в руках, я замечаю фэйского посланника, который устроился у пустующего фонарного столба в стороне - люди даже не походят в его сторону. Скрестив руки на груди, золотоволосый эмиссар в бархатном плаще замечает мой взгляд. Улыбается и показательно поднимает руку с воображаемым бокалом: «За тебя».

      Я резко оборачиваюсь - диббук взмывает в воздух, а потом на полной скорости несется прямо на меня, протягивая жуткие костлявые руки. Нарастающая паника уступает отсутствующему у меня все эти годы инстинкту охотника. Одинокая мысль рождается в мгновение ока, и время снова останавливается.

      Мне хватает секунды, чтобы прицелиться, и я с силой метаю кинжал в черного призрака. Начищенная сталь всего миг блестит на полуденном свете - клинок практически по рукоять входит в склизкое тело, замедляя противника, и я цепляюсь за это мизерное преимущество: пошатываясь, со всех бегу к единственному шансу моего спасения в это ситуации. К невозмутимому черному жеребцу у колодца, который за весь этот балаган не сдвинулся ни на миллиметр.

      В детстве, когда можно было именно жить, а не выживать, папа с удовольствием учил меня верховой езде - тогда у нас даже были деньги на то, чтобы содержать собственную лошадь. И их было бы еще больше, если б мать не спускала львиную долю на всякие тряпки и украшения.

      Папа так же пытался научить меня стрелять из лука - ох, это сначала было его истинной страстью и лишь потом переросло в шанс на выживание, - однако у меня совершенно ничего не получалось. Мне никогда не нравилась эта странная изогнутая штуковина и способ, которым надо пускать стрелу - все это жутко стесняло движения. Я искренне не понимала, как это странное строение вообще можно считать за оружие. И только потом папа додумался любезно предложить мне метание.

      Посланник мгновенно отлепляется от столба, едва осознает, что я задумала, однако уже поздно. Никто не может помешать мне, потому что диббук вопит и пытается вынуть кинжал из собственной шеи - и пока безуспешно.

      Подскочив к жеребцу четко с левой стороны, я без труда запрыгиваю в седло, словно делала это каждый день все эти годы, однако невозмутимый зверь даже не трогается с места - лишь слегка поворачивает пышногривую голову и с недоверием смотрит на нового наездника. Внутри закипает гнев. У меня нет времени любезничать с животным, поэтому я с силой пришпориваю коня по бокам, но срабатывает вовсе не это. Вид разъяренного диббука, несущегося на нас с одной стороны и взбешенного посланника с другой мигом приводят жеребца в чувство.

      Я с силой стискиваю в дрожащих руках удобные поводья. В голове у меня уже проносится вся моя недолгая красочная жизнь, как громкое ржанье коня перебивает вопли людей и рев чудовища - скакун встает на дыбы, отпугивая мощными копытами сразу обоих противников. Меня резко отбрасывает назад - я чуть было не вываливаюсь из седла, но даже успеваю схватить две забытые сумки, до этого висевшие на остром рожке. Из одной что-то звякает и вываливается, но у меня нет времени церемониться. Что бы там ни было, это лучше, чем ничего: я перекидываю обе сумки на плечо через голову, снова крепко ухватившись за поводья.

      Красивое лицо посланника искажено от ярости, и в этот момент во мне самой снова ярким алым бутоном расцветает необъяснимый жгучий гнев на него и весь его род под покровительством фэйри. Пока вороновой конь вынужден пятиться назад, я замечаю в первой сумке то самое оружие, которое видела в самом начале. Фэйский эмиссар выхватывает свой сияющий на солнце меч. Ярость, помутившая и мой рассудок, вспыхивает с новой силой - я выхватываю из сумки два клинка, и первый, не задумываясь, метаю прямиком в грудь посланца.

      Он даже не успевает поднять оружие, чтобы отразить атаку - настолько сработал элемент неожиданности. Темное от крови пятно расплывается на его безупречном бархатном плаще, а из приоткрытого от удивления рта вырывается какой-то жуткий булькающий звук. Ошеломленный фэйский эмиссар медленно опускается на колени и безвольно падает в толщу снега, окропляя его свежей кровью. Сияющий меч выпадает из его рук. Через хаос в толпе слышатся оханья и аханья, вскрики ужаса. И только потом на мгновение все затихает.

      Я только что убила человека.

      Но времени в полной мере осознать произошедшее у меня нет. Дрожащей как осиновый лист рукой я метаю второй кинжал в диббука, однако, как ни странно, промахиваюсь, и клинок едва задевает ему плечо - черная материя как дымка расступается перед атакой, а потом сходится как ни в чем не бывало.

      Черный жеребец с ржаньем встает на дыбы прямо у тела посланника - почему я улавливаю незримое торжество? - а потом, воинственно пыхтя и помахивая длинным хвостом, готовится сорваться с места. Я запоздало отхожу от оцепенения, а потом выхватываю еще один клинок из сумки - сколько же их там? - и снова с силой метаю в диббука. На этот раз кинжал по рукоять входит прямо в предплечье черного духа. Конь с воинственным кличем срывается с места и молнией пролетает мимо него, сворачивая влево от площади.

      Я замечаю сотни незнакомых лиц, обращенных ко мне, и на каждом - упрек, укор, обвинение вперемешку со страхом и замешательством. Я нарушила покой, разозлила благодетелей и убила их посланника.

      Диббук ревет за моей спиной. Эта тварь здесь из-за меня, следовательно, избавляться от нее тоже мне. Как благородно. У переулков я резко натягиваю поводья на себя, и скакун с пыхтением останавливается - чудится мне или нет, но, кажется, в его полуночных глазах мелькает нешуточный гнев. Среди небольшой группки ютящихся к стенам людей я замечаю знакомые фигуры: Херк и его семья, папа, Сэмми... глубоко внутри вспыхивает что-то новое, которое дает мне силы продолжать бороться дальше. Если бы конь мог, он бы точно закатил глаза.

      Однако озлобленный диббук вместо того, чтобы последовать за мной, зловеще поднимается в воздух, выискивая своими горящими глазами новую жертву среди паникующего народа. Он готов уничтожить этот город, и не отступит, пока последний его житель не испустит дух в своих самых сокровенных кошмарах. И все потому что одна наивная девчонка разъярила его настолько, что он готов убивать вечно.

      Вороной жеребец требовательно ржет, однако натянутые поводья не дают ему броситься прочь. У дома совсем рядом со звоном лопается стекло в окне, и осколки разлетаются в разные стороны, задевая испуганных людей. Призрак снова пронзительно ревет. Если умру я, то вместе с ним, потому что он не отступит. Моя рука снова тянется к заветной сумке, молясь, чтобы тот кинжал оказался не последним.

      Вперед вылетает Херк с луком наперевес и останавливается прямо перед лошадью. Его глаза сверкают словно грозовые молнии.

— Что ты задумала?!

      Я поджимаю губы, не удостаивая его ответом, и пристально наблюдаю за кружащей над площадью черной массой, ожидая, когда она опустится пониже. С такого расстояния мне ни за что не попасть в нее даже из катапульты. Я ведь пережила встречу с диббуком один на один ровно как папа в первый раз смог уйти от вендиго. Почему бы снова не проверить судьбу на прочность?

      Херк долго следит за моим взглядом.

— Остановись!

— Веста! — этот голос заставляет меня обернуться.

      Удивленная, я оборачиваюсь и замечаю, как Тристан воинственно прокладывает себе путь через прибитую шумом толпу. Ирида устало плетется за ним. Папа неподалеку от них пытается сделать то же самое, однако за него в ужасе цепляется мой единственный младший брат, поэтому папа что-то кричит, но в этом шуме и хаосе я не могу разобрать ни слова.

      Поэтому я небрежно отворачиваюсь, втайне мечтая всадить кинжал в сердце мерзкой блондинке рядом с Тристаном, особенно когда нытье Ириды для меня каким-то чудом перекрывает даже очередной рев диббука. Я решительно одергиваю себя. Еще вчера такая идея заставила бы меня содрогнуться. Спустя мгновение сама мысль об этой мысли вгоняет в ужас, однако давно уже стоило бы смириться: раз проклятье вендиго никуда не делось, то фактически я уже чудовище, просто пока в человечьем обличье.

— Что ты имела в виду, заявив, что тебе нечего терять?!

      Я нерешительно оглядываясь на папу, как Херк резко хватает меня за правую руку у сумки с кинжалами, но конь предупреждающе рычит. И я начинаю сомневаться, конь ли это вообще...

— Или вы отойдете по-хорошему, или я за вас не отвечаю.

      Я грубо вырываюсь из его хватки и замечаю, что диббук перестал пикировать над центральным Нимостором и наконец выбрал пункт назначения: начал опускаться совсем рядом - всего лишь на противолежащую улицу. Два торговых переулка.

      Время снова пускается в свой бешеный пляс. Призрак пронзительно вопит. Я осознаю, что лучшего момента привлечь его и не придумаешь. Я - сумасшедшая. Потому что такая идея не могла прийти в голову ни одному нормальному человеку.

      Херк резко отступает назад, и стоит мне лишь слегла ослабить поводья, как жеребец начинает самозабвенно вырываться, собираясь пуститься совсем в другую сторону. И пусть - мне это только на руку, но только не сейчас. Сердце пропускает удар, а голова пульсирует от боли и напряжения. Я с трудом нащупываю в сумке кинжал и, подмечая момент, механическим движением метаю его прямо в диббука.

      Оценив по достоинству мой безумный план, народ вокруг меня начинает с криками разбегаться в стороны. Дух ревет от боли и моментально находит своего старого/нового обидчика - меня, - и вся эта черная масса летит снова прямо в мою сторону.

      Дубль два. Повтор. Реванш.

      Я ослабляю поводья. Черный конь встает на дыбы, едва не сбрасывая меня с седла, а потом галопом несется по заснеженным улочкам к окраинам - прямо к заснеженному гремучему лесу. У меня кровь стынет в жилах от одной мысли о том, что я окажусь там в одиночестве, но выбора нет. Еще несколько драгоценных секунд отдаю на молчание, позволяя себе не думать ни о чем - привести мысли в порядок.

      Лошадь оказывается гораздо быстрее, чем я предполагала - даже на полной скорости диббук не может догнать неведомого зверя, и я молюсь великой Шалии, чтобы дальше так и было.

      Мимо меня проносятся старые прохудившиеся домишки, испуганные лица людей, бездомные животные... ледяной ветер бьет мне в лицо, а яркое полуденное солнце слепит глаза, отчего те начинают слезиться, и я отчаянно цепляюсь еще и за седло. Сумки ритмично бьют меня по бедру, и эта боль не дает мне окончательно сойти с ума. Еще несколько прядей выбиваются из-под облепленного снегом шарфа, едва я в очередной раз оборачиваюсь - диббук с рыком преследует меня, ни в коем случае не желая отступать. Крича, люди разбегаются в стороны от нашей невероятной процессии.

      Я теряю ощущение времени. Серые постройки, заснеженные деревья, грязные узкие тропинки - все это сливается в единый калейдоскоп и искрится, сияет, вращается... глаза мои начинают закрываться. Промокшая от снега одежда на удивление приятно холодит кожу. Крики, шум, рев - все звучит приглушенно, будто не здесь, и мне начинает казаться, что это все изначально было каким-то безумным сном, очередным ночным кошмаром. Надо только проснуться.

      Это все... нереальное, ненастоящее. Этого не существует.

      Если бы так... в какой-то момент я вздрагиваю от неожиданности, когда конь подо мной тихо рычит, словно каким-то волшебным образом ощущая, что с моим рассудком что-то не так. Суровая реальность умеет давить не хуже проклятия.

      Ледяной ветер продолжает с новой силой бить мне в лицо. Я растерянно моргаю и осознаю, что плохо чувствую конечности. Поспешно извиваюсь всем телом, словно пытаясь сбросить с себя невидимых паразитов, как позади требовательно ревет нечто. Я запоздало вспоминаю о диббуке и резко оборачиваюсь, сильнее сжимая в окоченелых пальцах поводья.

      Черная масса подобна огромному безликому облаку, и я не понимаю, откуда исходит этот рык. Сощуриваюсь, и вдруг дух принимает свои привычное очертания - его костлявая рука тянется вперед, сжимая невидимое горло. Наверняка мое.

      Что это со мной такое?

      Какая-то часть меня вспыхивает от необъяснимого чувства, и, покрепче вцепившись одной рукой в поводья, я изящным движением выуживаю из сумки еще один кинжал и с силой метаю его в черного духа. Движение получается скованным, и клинок лишь слегка задевает плечо цели под густым слоем тьмы. Мне даже становится чуть легче, однако этого оказывается вполне достаточно, чтобы диббук разъярился настолько, чтобы внезапно раствориться в воздухе.

      Куда он делся?

      Я недоуменно оборачиваюсь, как скакун с ржаньем резко останавливается и снова встает на дыбы. Моей мертвой хватки едва хватает на то, чтобы удержаться в седле, и в этот момент я вижу знакомые темные сгустки впереди. Слишком поздно осознаю, что происходит. Город остался далеко позади, вокруг - лишь дикая лесная глушь. Заснеженные кроны деревьев и мерцающие опушки. Диббук ревет так, словно мы с ним поменялись местами, и теперь именно я - воплощение всех его кошмаров.

      Конь бросается в другую сторону, но дух в то же мгновение оказывается у него на пути. Меня трясет от накатившего ужаса. Не зная, что предпринять, я уже на автомате выхватываю очередной кинжал и снова швыряю его в диббука. Тот опять пронзительно вопит - я уже хочу зажать уши, но лошадь срывается с места, заставляя меня мертвой хваткой вцепиться хоть во что-нибудь.

      Ветер свистит у меня в ушах. Призрак остается где-то позади, однако мне не приходится сомневаться, что он рано или поздно нагонит нас. Я не знаю, куда несется зверь подо мной: куда глаза глядят или, может быть, в место более определенное? Черный жеребец подпрыгивает, и я ахаю от неожиданности, едва меня слегка подбрасывает вверх. Этот странный конь еще и издевается?

      Я бросаю усталый взгляд вперед, куда-то за заснеженные деревья, проносящиеся мимо. Все кажется таким бессмысленным и однообразным, что мне хочется наконец покинуть этот мир, потому что моя незначительная роль в этой игре давно закончилась. Пора бы выбрать новых актеров. Однако странное желание тут же испаряется, едва я замечаю в тени деревьев какое-то движение.

      Узнавание происходит мгновенно. Я пронзительно визжу, да так, что лошадь спотыкается на ровном месте, а впереди, за кустом, стоит угловатая, но огромная фигура, чьи белесые острые рога сливаются с обстановкой. Кривое тело - бурое, с которого свисают куски живой кожи - прямо ей противопоставлено. Желтые глазищи горят адским огнем. Тень, преследовавшая меня последние сутки, обрела свой истинный облик.

      Вендиго.

      Недовольный моими дикими воплями конь с рыком дергается всем телом, встряхивая меня. Я удивленно мотаю головой, и такой реальный образ исчезает в странной серой дымке. Свист ледяного ветра в ушах возвращает меня в настоящее. Никакого вендиго нет и не было. Просто очередное напоминание - доказательство, что стоит мне расслабиться, то потом бороться будет уже не за что.

      Диббука не видно и не слышно, хотя мой визг, по закону подлости, наверняка привлечет кого-нибудь в разы хуже. Я сильнее прижимаюсь к жеребцу, который не останавливает свой стремительный галоп, и рассеяно поглаживаю его по шее, пряча пальцы в бархатистой черной гриве. Могу поклясться чем угодно, что это странное создание урчит.

      Местность обращается в единое белоснежное полотно. Я словно живу в странном сером тумане и никак не могу набрести на свет в конце туннеля. Диббук так и не объявляется, и спустя минут пятнадцать конь все же останавливается - впереди, среди заметенных полей и опушек, к моему удивлению, плещется и журчит незамерзший ручей.

      Наше появление тоже не остается незамеченным - живность на берегу, которую я ошибочно приняла за небольшие сугробы, мгновенно разбегается в разные стороны как тараканы. Скакун негромко фыркает и медленно приближается к воде, а потом наклоняет голову и, никуда не торопясь, жадно начинает пить.

      Радуясь неожиданной передышке, но не желая слезать вниз, я съеживаюсь в седле и осторожно оглядываюсь вокруг, приглаживая торчащие волосы и заправляя их обратно под шарф. Прохладный воздух неприятно холодит мне кожу под одеждой, все еще влажной после прямого столкновения со снегом. Я пытаюсь собрать себя в единое целое, но какая-то новая часть разом за разом вновь разлетается на мелкие кусочки.

      На первый взгляд мы находимся все в том же лесу, который всегда окружал Нимостор, однако нечто подсказывает мне, что это далеко не так. Деревья словно стали ровнее и величественнее - вот они небрежно смотрят на меня свысока, такие гордые и неприступные. Слой снега на земле слегка уменьшился, и - великая Шалия! - из-под него выглядывает свежая зеленая травка, ничуть не поврежденная морозом. Мягкое полуденное солнце серебрит тонкие снежные слои, покрывающие огромные тернистые ветви миниатюрных кустиков.

      Я выдыхаю облачко пара. По-прежнему холодно, но мороз не такой свирепый, как в окраинах города - не отсюда ли удивительная растительность? Не помню, когда в последний раз видела настоящую свежую траву - даже в те времена, когда в нашем мире еще не свирепствовала зима. В городе от нее повсеместно избавлялись как от назойливого паразита, а окраины всегда были покрытыми слоем хвои, опавших зеленых листьев и мха.

      Нимостор - в принципе очень странное место, и население его доброжелательностью особой не отличается. А от этого странного леса так и разит чем-то загадочным. Я не могу припомнить, что когда либо видела нечто подобное. Что это за место?

— Где мы? — жалобно шепчу я, и не надеясь, что необыкновенный конь вдруг возьмет и заговорит. Как и ожидалось, мой вопрос остается безответным.

      Зверь лениво отрывается от ручья и презрительно фыркает, а потом медленно бредет к холмику, на котором, по его мнению, травы больше, чем на других. Я неодобрительно качаю головой и пытаюсь рассмотреть подробнее глухую чащу на другом берегу, однако местность покрывает таинственный серебристый туман, который яркие лучи заставляют буквально искриться, - ничего толком не разглядишь.

      Пока мой вороной спаситель с урчанием трапезничает, я нервно подтягиваю две сумки на плече, так и не решаясь заглянуть внутрь. Бездействие после такого безумия начинает угнетать, и я осторожно слезаю с седла, чтобы не потревожить черного жеребца. Испытываю какое-то странное и необъяснимое чувство тревоги, когда мои ноги наконец оказываются на твердой земле. Снег здесь очень мягкий и рассыпчатый.

      Преодолевая головокружение, я делаю нетвердый шаг в сторону, как конь начинает рычать, заставляя меня удивленно обернуться. Несмотря на то, что он продолжает самозабвенно щипать сочную зеленую траву, его темные глаза обращены на меня - я еще никогда не видела столь разумного взгляда у зверя. Удивительный конь смотрит на меня с легким пренебрежением, причем так, словно видит насквозь. И это несколько пугает. Выводит из привычного равновесия.

      Ни к кому толком не обращаясь, я лишь неопределенно пожимаю плечами и все же отхожу чуть в сторону, выше на холм, но не далеко, чтобы не нервировать это странное создание.

      Серебристая дымка опоясывает холмы, между которыми бежит ручей, а вот по другую сторону - непроглядная чаща. Я замечаю стремительно бегущий на четырех лапках комочек и негромко усмехаюсь, наблюдая, как заяц на всей скорости перепрыгивает через тонкий ручей и несется в мерцающее никуда. Я сощуриваюсь. Снова слышу предупреждающий рык за спиной, но не придаю ему никакого значения.

      Пронзительный заячий визг нарушает природную идиллию, и, застигнутая врасплох, я отшатываюсь назад. Слышится булькающий шум смачной расправы, и даже отсюда видно, как в воздух взметнулись алые брызги свежей крови. В тумане появляется какая-то расплывчатая темная фигура. Я с гулко бьющимся сердцем медленно отступаю подальше, а рычание позади становится все громче - шлепая копытами по снегу, конь медленно выходит вперед, загораживая меня собой. Его глаза перестали быть цвета ночи и загорелись каким-то неведомым призрачным сиянием.

      Рядом с темным силуэтом под серебристой дымкой появляется еще один. И еще. И еще... Я подавляю вскрик, а черный зверь передо мной с басовитым ржаньем встает на дыбы, словно принимая молчаливый вызов. Я замечаю, как полупрозрачные тени начинают медленно двигаться вперед, и даже храбрый конь немного отступает перед их напором.

      Мы в ловушке.

      Моя дрожащая рука тянется к набору кинжалов в первой сумке - я начинаю беззвучно молиться, чтобы там остался хоть один. Новая угроза все приближается. Мгновение спустя температура воздуха в округе падает разом градусов на двадцать, и я невольно съеживаюсь от холода. Внезапно все становится таким очевидным...

      Из искрящегося тумана медленно выплывает огромное облако живой тьмы, которая тут же обретает очертания десятка отвратительных лиц в черных мантиях. Диббуки. Первый обиделся и привел себе подмогу. Я лишь безмолвно прикрываю рот рукой, беспомощно наблюдая, как они движутся прямо на нас. Теперь нам точно не уйти.

      Внезапно конь резко разворачивается ко мне. Слабый огонек надежды загорается глубоко внутри моего подсознания. Он же и потухает, когда зверь не дает мне запрыгнуть обратно в седло - он с пылающими серебром глазами встает на дыбы, и я могу лишь беспомощно отшатнуться назад, пока он не повалил меня в сугроб. Я уже ничего не понимаю, но конь гулко рычит, теперь буквально прогоняя меня прочь, в другую сторону, и до меня наконец доходит, что он задумал.

      Где это видано, чтобы остатки моей жизни оказались в руках... в копытах какой-то своенравной лошади мерзкого фэйского посланника? Шестеренки в моей голове вращаются невыразимо медленно, и я не сразу вспоминаю, что этого посланника убила именно я. Осознание происходящего больно ударят по мне, однако, не подавая виду, я все равно недовольно фыркаю, хоть и жутковато стуча зубами от холода.

      Конь шипит, и его глаза на мгновение вспыхивают красным. Воздух между нами звенит от напряжения. Угроза - последнее предупреждение. Все это заставляет меня отступить еще на еще шаг назад, и скакун снова рычит. Я запоздало признаюсь себе, что он в какой-то мере прав. Впереди - десяток разъяренных диббуков, позади - пугающая неизвестность. Что здесь можно выбрать?

      Однако черные призраки не дают мне времени для размышлений и внезапно бросаются в атаку. Жеребец яростно ревет, прерывая мои невеселые планы, и я наконец вижу, какая именно тьма позади него одеялом накрывает живописное лесное раздолье. Местами даже яркая растительность вянет от приближения столь мощной силы. Конь теряет терпение и резко бросается на меня, и спящая самозащита наконец берет верх - даже не сообразив, что произошло, я с двумя сумками наперевес уже со всех ног бегу куда-то вперед, перепрыгивая небольшой снежный сугроб, который после моего прыжка все равно рассыпается словно горстка крупы.

      Обогнув дерево, я резко оборачиваюсь и вижу, как черный жеребец, в бешенстве рыча и помахивая пышным хвостом, все же медленно отступает назад. Диббуки неумолимо приближаются, и вдруг один из них замечает меня в тени величественных деревьев и тут же бросается вперед. Конь с ржаньем встает на дыбы, пытаясь помешать ему, но мощные копыта едва ли задевают склизкую черную мантию. Тяжелое седло явно лишает его равновесия. Я завороженно слежу за обоими, но запоздало слышу тревожный звоночек в своей голове и только потом пускаюсь наутек.

      Ноги утопают в глубоких снежных ямах, а некоторые особо низкие ветви кустов и деревьев неумолимо хлещут меня прямо по лицу. Невпопад размахивая руками и пытаясь отмахнуться от них, я продолжаю упорно нестись вперед, минуя дерево за деревом, куст за кустом, до сих пор не в силах определить, откуда у меня взялись силы.

      Сама тьма во плоти фактически дышит мне прямо в затылок, и каждый раз, когда я ощущаю смертельное ледяное дыхание, знакомый неприятный холодок проходит по всему телу. Мое без того прерывистое дыхание сбивается окончательно, а легкие и ноги начинают гореть таким адским огнем, будто кто-то сжигает меня заживо. Позади - гулкие звуки борьбы, просто нечеловеческие вопли.

      Как ни странно этого признавать, преследующий меня диббук явно наслаждается происходящим. Он не спешит, не перегоняет - просто ждет, когда у меня окончательно иссякнут силы. Снежные просторы перед глазами начинают медленно сливаться в единую субстанцию, и я едва заставляю себя хотя бы оббегать широкие стволы вековых деревьев, сгорая от необъяснимого желания впечататься в одно из них и прекратить эту бессмысленную погоню.

      Диббук издает странный гудящий звук, и внезапно в моей голове что-то щелкает, а потом все обращается в прах. Потеряв ощущение опоры под ногами, я цепляюсь за какую-то старую корягу - выпирающий корень огромного дерева - и на всей скорости больно падаю прямо на сумку с оружием на бедре, прямо лицом в снег, проезжая вперед под колючими кустами еще приличное расстояние.

      Несколько острых лезвий больно впиваются мне в кожу сквозь хлипкую одежу. Белоснежная крупа забивается мне в рот, в нос, в уши, и я хрипло закашливаюсь, неясно шевеля руками под прохладной снежной гладью. Все переворачивается вверх тормашками, и я вовсе перестаю что-либо соображать. В голове проносятся какие-то неясные картинки старого Нимостора, бледное и красивое лицо убитого посланника, так странно похожее на личико Сэмми, хаос на площади и неживое лицо папы, когда он увидел, в кого обернулся диббук у старого колодца...

      Что-то шумит - этот звук окружает меня словно пелена, накрывает подобно толстому одеялу, и никак от него не отделаться. Я судорожно пытаюсь вздохнуть, не съев при этом половину всего снега в лесу, но диббук тут же зловеще нависает надо мной. Отвратительное лицо мгновенно приводит меня в чувство.

      Резко развернувшись в снежной пучине, я рывком сажусь и, вскрикнув, начинаю медленно отползать назад. Белесые глаза духа горят призрачным огнем, предчувствуя долгожданную трапезу. Я запоздало тянусь к сумке с оружием, которая тоже оказывается доверху забита снегом, однако выуживаю оттуда очередной кинжал, и ощущение хоть чего-то материального в руках придает мне уверенности. Я с размаху метаю клинок в диббука и, даже не удосужившись взглянуть на то, что из этого вышло, резко подскакиваю и... с визгом торможу, отчего ноги по щиколотки входят в рыхлый снег.

      Всего в десятке метров от меня - высокий крутой обрыв, а тот странный шум, который, как мне показалось, был только у меня в голове - это море, огромный бескрайний океан, чьи пенистые волны в плеском рассекают острые скалы. Прозрачная вода внизу словно искрится от непонятной мне магии. Сердце уходит в пятки, а слегка прибитый инстинкт самосохранения начинает вопить во все тяжкие.

      Диббук где-то за моей спиной устрашающе гудит. Я в ловушке. Медленно оборачиваюсь, и моя кровь леденеет, едва он начинает медленно надвигаться, протягивая ко мне свои костлявые руки.

      Сжимая в дрожащей руке еще один кинжал, я шаг за шагом отступаю назад, потому что больше некуда, то и дело оборачиваясь и наблюдая, как очередная грозная волна разбивается о скалы, поднимая в воздух тучи искрящихся на солнце брызг. Мыслительный процесс работает с бешеной скоростью. В коим-то веке мне выпала редкая привилегия выбирать. Стать вендиго и охотиться на людей, пасть очередной жертвой диббука или... закончить все это собственноручно прямо сейчас.

      Я словно со стороны наблюдаю за происходящим. Каждый вдох отдает резкой болью, каждое движение пронзает все тело насквозь словно огненный меч. Во мне чувства борются с разумом, где последний через мгновение ока берет верх, потому что бурлящая тьма перед моими глазами стремительно бросается вперед.

      Я не могу сказать, что за неведомая сила руководила мной в тот переломный момент - все происходит словно в замедленной съемке. Я помню лишь безумный миг, когда, чуть поскальзываясь на снежной глади, резко разворачиваюсь прочь от диббука; когда, все еще сжимая в руках второй кинжал, нетвердыми, но широкими шагами стремительно набираю скорость и с небывалой скоростью несусь к самому обрыву, преодолевая последнее расстояние, отделяющее меня от достойной гибели. Слышу, как диббук позади пронзительно ревет, понимая, что добыча ускользает прямо у него из-под носа. Испытываю что-то вроде злорадства.

      Я улавливаю, как звонко клацают сухие и потрескавшиеся кости где-то у моей шеи, задевая выбившиеся пряди темно-каштановых волос, но это уже не имеет никакого значения. В следующий момент мои ноги уже теряют опору и отрываются от земли. Ветер свистит у меня в ушах, а ледяные брызги покрывают все мое лицо, едва я из последних сил делаю рывок, все же надеясь проскочить скалы. Я вскидываю руки вверх и слегка поджимаю ноги, под которыми раскинулся такой чудесный вид: кристальная вода на фоне чистейшего небосвода, сливающиеся воедино. От этого просто захватывает дух. Самое то для своевременной кончины.

      Однако хрупкая эйфория мгновенно развеивается, едва я начинаю камнем падать вниз, прямо в объятия неистовствующей стихии. Гравитация в миг выбивает весь воздух из моих легких, а две тяжелые сумки, все еще болтающиеся у меня на плече, взмывают вверх, еще и мертвой хваткой сдавливая мне ребра. Я с хрипом закашливаюсь, но просто не могу вдохнуть. В голове мутнеет, и я беспомощно раскидываю руки в стороны, что становится еще одной моей роковой ошибкой.

      Глухой удар о водную поверхность вызывает волну нестерпимой острой боли во всем теле сразу, которая вышибает из меня остатки рассудка, и я обреченно прикрываю глаза. Пронизывающий холод отступает на второй план, а ледяная вода больше не обжигает словно раскаленные угли. Длинные темные пряди выбиваются из-под развязавшегося шарфа и причудливыми узорами вьются вокруг моего лица. Боль куда-то исчезает. Моя рука самовольно разжимается, и кинжал выпадает из нее и устремляется куда-то вниз, к неведомому мне бесконечному темному дну.

      Всякие окружающие меня ненужные звуки обращаются в пугающее безмолвие. Бушующая водная гладь наконец смыкается над моей головой.