Зов. Крыша

Я понял, как я был наивен, хотел убежать от себя по телам других. Но этого не может быть. Я хотел сделать хорошо себе, но плохо другому человеку, который меня об этом не просил. Но что же тогда делать?
Пока я бежал до тех кустов, мое напряжение почти пропало, когда я вышел оттуда, зуд разочарования раздирал меня. Предвкушение исцеления вело меня слепым поводырем, но и оно оставило меня посреди бездны.
Да, зов крови - внутренний голос еще во сне подсказывал мне, что нельзя уйти от себя, а можно лишь подобно Сусанину завести себя в бездну.
Я вернулся домой, моя голова раскалывалась на куски и я поскорее хотел снять эту боль. Таблетками? Водкой? Не знаю. Лекарства нет и я смертельно болен. Мыслей нет, а кровь ведет в тупик. Эвтаназия? Эвтаназия!
В холодильнике была водка двухмесячной давности. Тогда приходил Колян, мы решили взять литровую на двоих, - поговорить по-душам. Он в очередной раз травил о своих матчах, и звал меня с собой. Но меня это уже не вставляло и когда напившись он уснул, я перетащил его на кровать, а сам стал по карте вычислять маньяка. Разговор о пройденном этапе моей жизни раздражал, поэтому я почти не пил.
Сейчас эта оставшаяся водка оказалась очень к стати – «сто грамм фронтовых». Стакан за стаканом я подготавливал себя в тот вечер, и когда люстра стала ходить ходуном, я понял, что готов к основному веселью.
Комфорт и наслаждение прежде всего. Можно было бы просто отравиться, например, снотворным. Не спорю, -комфорт. Но малое наслажденье, да и так как все выходило спонтанно то, у меня не было никакого снотворного. Повеситься – больно, сложно (попробуй найди крепкий крюк, а люстры сейчас так вешают, что боишься дотронуться), не эстетично. Зато сейчас строят высоко. Значит – быстрый захватывающий полет, щелчок и ангелы, - что надо! Или дьяволы.
Шатающейся походкой я вышел к лифту и поднялся на десятый. Сложно дался технический этаж, так как водка разносила, усиливая шторм. На крышу я уже почти выполз.
Луна была полной, вечер теплый, даже сквозь ночной гул города доносилась слабая трель птиц, которой я никогда раньше не слышал. В общем, жить, а не умирать. Почему то сразу куда-то улетучилась вся решительность. Отличный вечер, а я такой ерундой страдаю. Алкоголь после храбрости стал приносить сонливость. Упасть здесь и проспаться, вот что мне нужно. Только взгляну на огни города, подойду поближе к краю. Крыша - это очень символично, ведь с нее нет пути вверх. На крыше можно только застрять. А еще с нее можно созерцать. Вот он край, - я дошел, ну, ладно, дополз. Красиво - все далеко, все движется, все как будто для тебя. Что это – так приятно, так спокойно? Это свежий ветерок, приносящий вечернюю прохладу. Не гоже на коленях встречать такой гордый ветерок. Надо вдохнуть его стоя, полной грудью. И я стал пытаться подняться. Два раза у меня это не получалось, но на третий раз я гордо выпрямился и попытался широко набрать свежего воздуха. Во время вдоха меня подкосило…
В полете я цеплялся за стены, молил о пощаде, проклинал себя. Я был не готов. Удар. Удар. Еще удар. Страшная Боль. Где ангелы? Ангелы где? Дьяволы!!!
Оказывается с крыши можно еще и упасть.
В комнате с белым потолком я лежал весь в бинтах. Мне сказали, что я везунчик, - сначала бельевые вешалки, торчавшие со многих балконов, а потом ветви большого дерева, росшего под окнами дома, не дали мне сильно разогнаться и, судя по всему, спасли меня. Из бинтов выглядывали только рот и мои грустные глаза.
В моей палате лежал один человек, который как казалось мне, со мной заочно подружился. Он часто подходил ко мне хлопал меня по месту, где под бинтами у меня должно было быть плечо, пристально смотрел мне в глаза. Всем видом, он говорил, что очень понимает меня, хотя у него самого был банальный перелом правой ноги.
Я понял, что он чего-то от меня хочет. И когда его стали выписывать, он подошел ко мне и сказал, какой-то как мне показалось бред. Он сказал, что дает мне три месяца, пока я не выздоровею, а потом найдет меня.
- Я человек чести, обещаю тебе три месяца! – громко повторял мне он, когда его уже почти выгоняли из палаты, - Три месяца! -повторил он стоя в дверях последний раз и вышел.
Я провалялся месяц, прежде чем с меня сняли первые бинты.
Молодой доктор каждый день приходил ко мне и говорил, что мне повезло, что я здоров и молод. На мне все заживало как на собаке, раны заживали не оставляя следов. Оказалось, что на самом деле, не считая некоторых переломов, я нигде серьезно не пострадал. Лишь ветки деревьев много, но не глубоко исцарапали меня.
 Еще месяц и я как новый, даже несколько отдохнувший стоял на выходе из больницы, дожидаясь автобуса в город.
Когда ты отсутствовал долгое время в каком-то хорошо известном тебе месте, то, как правило, ты ожидаешь серьезных перемен. Сердце надеется, что они будут к лучшему, а разум подсказывает, что все будет как всегда.
Еще будучи студентом я ездил работать во время летних каникул как в старые добрые советские времена, только по новому – в Америку.
Я много работал и зарабатывал огромные по меркам студента деньги, но человеку свойственен вечный поиск и недовольство. Через три месяца я то ли от усталости, то ли от однообразности, как мне тогда казалось, жизни, - работа, сон, редкие выходы в город, работа – страшно затосковал по дому. Каждый день я ложился спать вспоминая родной город, родителей, университет. Мне казалось, что там так хорошо. Я находил столько плюсов в минусах жизни в нашем городе. В круговорот моей жизни добавилась еще одна позиция – отсчет дней.
Улетал я из Нью-Йорка. Я решил там остановиться на несколько дней, чтобы посмотреть его. Величайший из увиденных мною муравейников мира.
Меня подвез туда эмигрант из Украины, работавший в Нью-Йорке и осевший впоследствии в Лондоне. Один день, а точнее ночь, я жил у него в квартире в Квинс, где он обитал со своей подругой из Ямайки в двухкомнатной квартире с маленькой кухней, впрочем очень уютной.
Вечером он отвел меня в шумную закусочную, был очень вежлив. Мы сидели и рассуждали за жизнь. Он говорил, что хоть не плохо зарабатывает, но все равно ничего не откладывает – все уходит на аренду, питание, проезд, жизнь, в конце концов. В общем он оправдывался, что не все так радужно. Я думал что он примеривался вернуться, но сейчас я понимаю, что, наверно, в нем говорило чувство вины, что он остается, а я улетаю. Ведь он уже несколько раз возвращался, в отличии от меня.
Утром Саша, - так звали моего знакомого ушел на работу, а я собрал вещи и тоже покинул его квартиру, так как мне было не удобно оставаться наедине с неизвестной мне подругой из Ямайки. Я соврал ей, что у меня скоро самолет и вышел с рюкзаком вон.
Потом я еще два дня прожил в дешевой гостинице для студентов в одной комнате с южнокорейским студентом из Токио (нет, это не огрехи географического образования, - просто родом он был из Южной Кореи, а учился в Токио). За эти дни я нагулялся по Тайм Сквер, сходил на Эмпайр Стэйт Билдинг, сплавал к Статуе Свободы. Отлично и весело провел время, посещая все эти достопримечательности с пакетиком маленьких сникерсов, - на другое денег тогда было жалко, и купленным уже в Нью-Йорке дорогущим фотоаппаратом, - убедив себя, что память бесценна. Перед самым отлетом я узнал, что мои авиалинии забастовали и рейс задерживается. Хотя для меня это означало лишь отличный бесплатный обед и промежуточную посадку в Париже. Неплохо.
Везде со мной отлично обходились, все люди были вежливы и приветливы. первого октября Нью-Йорк и Париж провожали меня тридцати градусной жарой, ярким солнцем и безоблачным небом. Все предвещало отличное возвращение в родные края.
Но… На родине неприветливые лица после часовой очереди в пропускной пункт для «своих» обшарили меня, отобрав половину подарков сославшись на то, что они у нас не сертифицированы. Машина которая должна приехать за мной сломалась по дороге в аэропорт, и я поехал в переполненном автобусе, осознав что у меня почти не осталось вещей, и поняв, что такси дороже Нью-Йоркского. Было и без того прохладно, но по дороге в город пошел снег, чего не помнят и старожилы, а я был в одной майке. И как будто бы этого было не достаточно, вечером в тот же день оказалось, что меня хотят отчислить из университета за не посещения. Короче, ностальгию рукой сняло, я на время пожалел, что вернулся и позавидовал Саше, который оставался.
Сердце надеялось, разум подсказывал…
Перед выходом из больницы остановился затемненный огромный джип. Стекло опустилось и оказалось, что за рулем сидел, тот самый больной с переломанной ногой.
- Здравствуйте! Я – Саша! – произнес бывший больной, - Садитесь! Подвезу, а то Бог знает как ходят эти автобусы!
- Спасибо! Будет очень, к стати! – ответил я, - Володя! – протянул я ему руку, сев на переднем сидении.
- Саша! – крепко пожал мою руку водитель, - Ну, что как себя чувствуете?
- В общем, все хорошо. Все прошло. Повезло. – даже как –то виновато ответил я. – А вы здесь какими судьбами?
- Да вот узнал когда Вы выписываетесь, решил подвести, повидать. Посмотреть еще раз – не ошибся ли. Вот убедился, что нет.
- Ну, хорошо, - недоумевая проговорил я, - мне на самом деле здесь не далеко. Остановите за поворотом, там не далеко мой дом.
Я соврал, но мне показалось, что это какой-то маньяк, а я даже не запомнил номера машины. Подожду-ка я лучше своего автобуса, тем более, что я ни куда особо не спешу.
Судя по всему Саша понял, что его общество мне не нравится, но как будто так и должно было быть. Он остановил машину аккуратно за поворотом и перед моим выходом сказал мне:
- Я не ошибся. У тебя еще месяц, как я и обещал. Лучше потеряйся, потому что я хорош.
Саша закрыл за мною дверку и джип резко умчался, оставив за собой столб летней пыли.
Автобус приехал, через полчаса. Я купил билет на найденные в кармане деньги, сел на свободное место и поехал к себе домой. Город клонил меня в сон, так что часовая поездка прошла незаметно и окончилась пробуждением в автобусном парке на конечной. Благо я жил на предпоследней остановке, так что маленькая прогулка и я дома.