Миражи

— Ничем не можем вам помочь.

    Женщина лет тридцати пяти вздрогнула, услышав главный ужас всех кошмаров, годами преследовавших их семью. Ее пухлые губы предательски задрожали. За долгие месяцы мучений и страданий роскошные каштановые волосы спутались до неузнаваемости, превратившись в яркое подобие паутины, потеряли свой цвет и былое изящество.

    Исхудалые руки женщины сжались в кулаки - она не могла допустить слез здесь, перед ним, перед тем, кто в очередной раз говорил, что надежды нет. А она есть всегда. Только одного здравого взгляда на несчастную мать со стороны могло быть достаточно, чтобы понять – наверное, она точно чем-то больна, возможно, что даже чем-то серьезным... но это не так.

— Ее дни уже сочтены, — устало продолжил высокий черноволосый медик, стягивая с головы промокшую от пота медицинскую шапочку, которая подозрительно сливалась с бледной соседней стеной темноватого коридора

    В такое позднее время мало кто решается погулять по нейрохирургическому отделению, да и днем тут бывает не особо много гостей, кроме, разумеется, самого персонала. Двери операционной позади были приоткрыты - оттуда слышался мерный и уверенный звук работы прибора жизнеобеспечения.

— Вы же все и так прекрасно понимаете.

    Повисла неловкая пауза.

— Ей же всего тринадцать... — женщина обреченно приобняла себя руками, словно это могло ей помочь хоть как-то согреться в этом ледяном океане.
 
    Устало вздохнув, хирург оглянулся, проводя рукой по своим торчащим во все стороны волосам, которые никак не желали укладываться так, как надо. За маленькой щелкой приоткрытой двустворчатой двери выдувало свежий приятный запах новейших медикаментов, можно было разглядеть расслабившееся лицо спящей симпатичной девочки, чьи руки несильно сжимали простыню. Как будто несчастный ребенок цеплялся за жизнь в буквальном смысле.

— Не забывайте, — врач повернулся к усталой скорченной женщине. — У вас еще есть два года. Максимум - три. Потом она умрет. То, что находится у нее в голове растет, и мы не можем удалить его - девочка мгновенно погибнет.

    Отвернувшись, словно от звонкой пощечины, шатенка сделала нерешительный шаг вперед и заглянула в роскошную операционную. По дорогой плитке зацокали высокие и тонкие каблуки.

    Над девочкой уже хлопотали несколько молодых медсестер - было видно, что ее готовят к переезду в ту самую специально оборудованную палату, которая будет обходиться семье в тридцать пять тысяч за неделю. Главврач сказал, что или так, или она умрет еще быстрее. Конечно, ребенок не будет лежать там все эти два года. Потом она будет жить, почти как все обычные девочки, но химиотерапия - это, наверное, важнейшая для нее вещь сейчас, так как не менее дорогостоящая операция не принесла почти никакого эффекта.

    Врачи только отсрочили неминуемое.

— Хорошо, — опустив взгляд в пол, едва слышно прошептала женщина. Времена криков и истерики уже давно миновали. — Делайте все, что возможно.

    Взгляд голубоглазого хирурга заметно опечалился. Рассеяно кивнув, мужчина снова исчез в операционной вместе с шапочкой в руке – послышались его негромкие, но уверенные фразы, обращенные к медсестрам.

    Истерзанная страданиями женщина провожала его взглядом, полным надежды. Смахнув слезы и в очередной коснувшись дрожащей рукой жирных волос, она скрылась в глубине коридора, цокая по мерцающему в полумраке плиточному полу высокими каблуками.





    И вот этот день настал.

    Медицина нашего времени уже дошла до того уровня, чтобы с точностью до дня предсказать дату моей неминуемой смерти. Гибели. Или кончины. Называйте это как хотите - сама суть от этого нисколько не изменится. И чем ближе был этот день, то все быстрее и стремительнее вырабатывалась у мамы привычка приходить рано утром ко мне в комнату, проверять, дышу я или нет - и, так как ответ был положительным, я спросонья смутно слышала счастливые всхлипы и немного размашистые шаги за дверью. Я чувствовала приближение конца не хуже родителей - все чаще голова внезапно зазывала от глухой боли, все чаще я ни с того ни с сего теряла сознание.

    Мне уже шестнадцать. Из-за всего вышеперечисленного посещение школы в последнее время пришлось отменить, особенно после того, как на физкультуре я чуть не погибла от легкого удара мяча по голове. Он был совсем слабым, но даже его хватило, чтобы я очнулась только через двадцать четыре часа, с армией медиков около моей кровати, шепчущих что-то вроде: "Это невероятно...", "Она жива! Жива!", "Повезло девочке..." - и тому подобные. Тем не менее, я прожила все-таки три года, а не два. За все это время я забыла понятие "компьютер", телевизор видела раза два за три месяца - только слушала, да и телефона родители боялись, как огня, но без него было никак – надо же как-то поддерживать связь.

    Пожалуй, единственным мои развлечением были книги. Я читала все подряд, без разбору, то и дело погружаясь с головой в новые красочные миры, которые помогали на время забыть обо всем. Кстати, я как-то заметила, что в таком состоянии меня ничего не тревожит, в том числе и боли. Настороженные родители решили посоветоваться с врачами, а потом через несколько дней те подтвердили: "Совершенно верно. Если так, то читай на здоровье, девочка".

    После этих слов родители скупили мне чуть ли не весь книжный магазин, включая даже книги на английском языке – проблем, собственно, у меня с ним никогда и не было. Возможно, именно книги и помогли мне прожить этот третий год.

    Но ведь все однажды заканчивается?

    Вчера родители предложили мне вернуться обратно в больницу. Тогда врачи подключили бы меня к какому-то неведомому аппарату, и я бы ничего не почувствовала. Ни боли, ни темной бездны, которая ожидала меня за каждым поворотом... но я отказалась. Я хочу прожить свой законный день здесь, дома, с родителями и книгами. По-моему, у меня даже где-то завалялась последняя недочитанная...

    Яркое полуденное солнце щедро делилось со мной своим неугасаемым теплом. Встав с кровати, отчего в голове что-то неприятно кольнуло, я, пошатываясь, побрела к огромному забитому книжному шкафу, который, кстати, занимал в моей комнате больше всего места у стены.

    Сегодня я решила не затягивать пряди в хвост, чтобы избежать ненужного дискомфорта или того хуже, каких-нибудь более серьезных последствий, поэтому мои недлинные русые волосы (чуть светлее, чем у мамы и чуть темнее, чем у папы) небрежно рассыпались по плечам.
 
    Я рассеяно провела рукой по корешкам книг. Перед глазами на секунду все карикатурно расплылось. Мое состояние сегодня явно подходит под диагнозы медиков...

    Со вчерашнего дня в самом конце второй полки стояла средняя по толщине книга, где-то с середины которой торчала яркая красная закладка – яркий маяк для меня. "До встречи с тобой" Джоджо Мойес. Ирония, конечно, но напоследок я оставила именно эту книгу - если бы не пара поворотов сюжета, мне показалось бы, что ее написали с меня. Проведя пальцами по гладкому черно-розовому корешку, я аккуратно выудила книгу с полки.

    Про сегодняшний день знали все - мама даже аккуратно развесила по моей комнате гирлянды и венки из живых белоснежных цветов. Я не видела ее лица, как и лица папы, но сомневаюсь, что я бы увидела там что-то... живое.

    Распахнув книгу там, где я остановилась, я осторожно присела на кровать, постепенно погружаясь в чтение. На чем я там... Меня немного злит нерешительность обоих: как Лу, так и Уилла. Можно подумать, у них так много времени на всякие... хм. Хотя ситуация, пожалуй, уникальна, и...

    Внизу хлопнула дверь. Я с полным удивлением осознала, что солнце уже близится к закату, а мои глаза автоматически пробегают последнюю строчку книги. Сразу вспоминается последняя строчка письма: "... Просто живи хорошо. Просто живи. С любовью, Уилл".

    Если вечер, то это наверняка мама. Вздохнув, я бережно захлопнула книгу. В голове промелькнули воображаемые мною картинки из всех текстов, которые я когда-либо читала. Да что там читала... я просто жила в них. Они казались мне такими реальными и нереальными одновременно. Как, как... миражи. Ну, скажу, жить в миражах вполне неплохо.

— Дарьяна! — послышался звонкий и взволнованный голос мамы из прихожей.

    Выдохнув и почувствовав в голове гулкое болевое эхо, я встала и решительным движением вернула книгу на полку. Теперь полностью заполненный и идеально рассортированный книжный шкаф напоминал рисунок на обоях - я всегда бережно относилась к любому фолианту. В зеркале, висящем на стене, я заметила отражение собственных серебристых глаз. Они показались мне пустыми.

— Да, мам, — чуть запоздало отозвалась я, — я...

    Что-то в голове треснуло, мгновенно сопровождая все это адской болью и мгновенным помутнением рассудка. Вскрикнув, я пошатнулась и, не успев ухватиться за гладкий деревянный шкаф, с глухим грохотом рухнула на пол, больно ударившись левым виском.

— Дарьяна! — завизжала мама, кидая в сторону любимые каблуки - послышался звонкий звук разбитого стекла.

    Я почувствовала, как изо рта медленно вытекает струйка свежей теплой крови. Помутневший разум медленно выключал все свои основные функции, и следующий крик мамы я уже не услышала - лишь кто-то лихорадочно тряс меня за плечо, а стеклянный взгляд моих глаз остановился на одной точке. Вся я расплылась по полу, предаваясь какому-то непонятному приятному ощущению. Мысли стали тягучими, как жидкая смола.
 
    Время пришло. Простите меня все... И как бы это глупо ни звучало, а я рада... что дочитала эту чертову последнюю книгу. Наверное, именно в такой – уникальный – момент понимаешь, чего хочется напоследок. Вернее... после конца. Хочу... в книги. Ища остатки последних сил, я прикрываю глаза. Становится пугающе хорошо. Никто не преграда... Меня поглотило великое Ничто.
 
    Я улетаю.