За туманом

«За тума-аном ничего не видно, за туманом ничего-о не ви-идно-о-о!..» – пело и пело в голове, ныло в груди, томило, подкатывало тошнотой…  «А как дальше? Как? Какие там слова?..» – не могла вспомнить Валентина. Звучал в ушах живой, высокий до звона голос бабушки, которая всегда в нечастом застолье запевала эту песню. Каждым звуком проникала мелодия в память. А  бабушки уже  двадцать лет не было на свете, и мамы не было… Валентина жила пятьдесят шестой год да Митя, сынок. Сынок! Любимый, как же ты так? За каким туманом в дали неохватной ты там лежишь без памяти, среди чужих людей? Как тебе помочь, чем? Полетела бы, да крыльев нет. А на самолёте лететь, денег нет, документов нужных – визы, загранпаспорта – ничего нет. Спасибо ещё, позвонили, сообщили об аварии, обещали  звонить, если что… Если что? «Господи! Спаси его! Сохрани его, Боже! Он такой добрый, честный, чистый…  Он единственный у меня родной человек! Не забирай его, Господи!» Валентина раньше никогда не обращалась к Богу, разве что, как все – всуе, присловьем в досаде или испуге. А  бабушка учила верить, молиться, но пионерам нельзя было слушать «тёмных»  бабушек. Валентина была хорошей пионеркой, передовой комсомолкой, ударницей коммунистического труда и победительницей в соцсоревнованиях. Теперь вот ничего такого нет, еле-еле додержали её до пенсии на фабрике, сокращения кадров топором нависали раз за разом. Слишком много появилось частных предприятий с лучшим, чем на их кондитерке, оборудованием.
Митя жил три года в Австралии, в маленьком фермерском хозяйстве у бывших россиян работал ветеринаром, радовался, что нашёл дело по специальности. Сам устроился, ей помогал и ждал, когда сможет её забрать к себе. И вот… 
Туман за окном сплошной, непроглядный. Даже свет фонарей не пробивается, только чуть разбавляет мутными пятнами сплошную завесу. «За туманом ничего не видно…»  Ни – че - го!  Ни  улицы, ни деревьев вдоль дороги, ни, тем более, загадочной невероятной Австралии, где в госпитале без сознания лежит её мальчик. Для других он мужчина – рослый, плечистый, красивый… Тридцатилетний русский. А для неё – мальчик, детка, сыночек…  Валентина плакала не глазами, глаза пылали жаркой сухостью, болели          бессонным огнём. Плакало всё внутри, прерывалось дыхание, замирало, а потом бешено колотилось сердце, болело под ложечкой, между лопаток, в основании шеи… Кружилась голова.
Перед самым звонком оттуда она внезапно проснулась, словно от сильного толчка в грудь. Ей не показалось: грудь мучительно ныла. Валентина села на постели, прижала руки к болевой точке и прошептала: «С`ынка!»  Сидела так с полчаса, глядела на затянутое туманом оконное стекло. Встала на ноги, тут и зазвонил телефон. После разговора ощутила себя как бы на канате над пропастью, идти не может, балансирует, вот-вот сорвётся. И зазвучала в уме эта мелодия, запела бабушкиным голосом. Еле дошло до понимания, что Митя жив, но сутки без сознания, а что с ним будет, пока неизвестно, повезли в операционную. Вот сейчас что-то там с ним делают, а она ждёт звонка, решения судьбы, самой жизни. Всей силой чувств и воли она тянется туда, к изголовью сына, просит, молит Бога о его спасении, пытается разглядеть сквозь толщу тумана, что там. Проходит час, другой… Тихо. Так тихо, что слышно каплю из крана в кухне. Ноги подкосились, и Валентина, еле удержавшись, чтоб не упасть на пол, упала в низкое кресло у кровати.  Сидела, превозмогая накатившую дрожь, но одеться не было сил. На плечи навалилась такая тяжесть, что заломило спину. Она подняла глаза на окно и вдруг ясно увидела в нём большого, во весь оконный проём белокрылого ангела. Он приник к стеклу и глядел на неё яркими глубокими глазами.  В глазах не было зрачков, радужки, белка, как в глазах людей, они были сплошными синими огнями. Кто? Кто это? Забилась жилкой на виске тревожная мысль. «Митя?!», – ужаснулась мать, рванулась к окну. Всмотрелась. И узнала в чертах прекрасного молодого лица свою бабушку. Сразу отпустила резкая боль тревоги, легче стало нести своё тело. Ангел продолжал смотреть ей в глаза, губы его шевельнулись, и она прочла по губам: «Жив». Тут же, вспыхнув, как бумага, видение пропало. Но тёплая волна шла от окошка, наполняла тело жизнью, а душу надеждой. Вдруг, снова запев в мыслях, песня продолжилась, вспомнилась ещё одна её строчка: «За туманом ничего не видно. За туманом ничего не видно. Только видно дуба зеленого, только видно дуба зе-еле-но-ого!..» Валентина улыбнулась, вспомнила, что сына в школе звали ребята Дубок, от фамилии Дубцов, конечно. Но мальчик и был похож на молодой крепкий дубок, коренастый, строгий. А сквозь туман, и вправду, проступил силуэт дерева, не дуба, понятно, а тополя у дороги, но тоже стройного и прямого.
Валентина еле пролепетала в трубку: «Спасибо, спасибо! Дай вам Бог счастья!» Митя пришёл в себя. Травмы не очень серьёзные, хотя и придётся полечиться.
Утро расцветало солнечное, всё в искрах влаги на листве и траве, на тёмной от сырости поверхности тротуара. Белое облако парило в небе, словно всевидящий ангел надежды.