Как мой прадед Ленина рассекретил

Я родилась и выросла на 2-м Муринском проспекте, поэтому эта семейная легенда, трепетно передаваемая из поколения в поколение, мне особенно близка. История о моем прапрадеде — Александре Ананьевиче Добрускине.

Шел октябрь 1917 года. 35-летний Александр Добрускин, профессор Политехнического института, инженер-строитель, был, что называется, настоящим петербургским (вернее, уже петроградским!) интеллигентом - разносторонне образованный, он увлекался живописью, коллекционировал антиквариат и картины, даже состоял в переписке с Ильей Репиным. Жил Добрускин вместе со своей супругой Шурочкой и многочисленной еврейской родней в большой квартире на Спасской улице. Впрочем, родня после февральских событий сочла столицу местом небезопасным и сбежала в Екатеринослав, чтобы переждать там непонятные времена. Добрускин с женой остались вдвоем.
Почти каждый день Александр Ананьевич ездил на занятия в Политехнический институт. Это была окраина города, но до Политеха ходил трамвай.  Александр Ананьевич садился в него и, глядя в окно на проплывающие мимо фабрики Выборгской стороны и фешенебельные дачи Лесного, с комфортом доезжал до места работы.
“Вот это прогресс!” - каждый раз с удовольствием думал профессор, сидя в вагоне и слушая электрическое урчание трамвайного мотора. Еще свежи были воспоминания о паровичке, который был по-своему мил, но, взбираясь на горку от Сердобольской улицы к Новосильцевскому переулку,  пыхтел так, что все пассажиры, сидевшие на империале (то есть на скамьях на крыше), в один миг покрывались гарью и копотью. Паровичок уже три года как сменили электрические вагоны,  но у Добрускина еще с тех времен осталась привычка: до подъема в гору сойти и остаток пути идти пешком.
В то утро 16 октября профессор не изменил себе - вышел у Ланской и бодрым шагом (он уважал спорт и старался ежедневно совершать моцион) двинулся через Лесной парк. Александр Ананьевич очень любил этот живописный маршрут. Особенно сегодня, на излете золотой осени, дорога была хороша - шуршащий желто-красный кленовый ковер под ногами,  отражающиеся в ночных лужах солнечные лучи. Вдоль Новосильцевской улицы в окружении елей и лиственниц выстроились в ряд  дачные “теремки” богатых петербуржцев - с резными оградами террас и колоритными башенками, украшенными одна искуснее другой. Несмотря на осень, жизнь в Лесном не замерла — в деревянных домишках на Институтском проспекте кое-где работали магазинчики, торговавшие всем подряд - от газет до табака. На перекрестке Институтского и 2-го Муринского взору открывался симпатичный вид: трамвайные пути огибали небольшой Круглый пруд, рядом красовалась деревянная церковь Петра и Павла, чуть в отдалении - здание Летнего театра, вокруг пруда за невысокой изгородью шла дорожка для променада. Круглый пруд летом был центром дачной культурной жизни — днем возле него играли дети, по вечерам по дорожке томно дефилировали дамы с кавалерами... Можно было купить в соседней лавке мороженого и посидеть на скамейке. Но в октябре скамейки были пусты. Не считая одной: к ней как раз подходили двое мужчин.  Один из них - на вид лет 60-ти с седыми волосами, вылезающими из-под кепки (по известным причинам Добрускин потом восстановил в памяти мельчайшие детали этой встречи), присел на скамейку. “По одежде - типичный пролетарий!” - не преминул профессор про себя щегольнуть новомодным словцом, даже не подозревая, до какой степени он окажется и прав, и неправ одновременно. “Пролетарий” запыхался и выглядел уставшим. Его более молодой спутник - высокий и усатый мужчина - остался стоять.
Александр Ананьевич как раз обходил пруд, когда произошел забавный инцидент. Тот рабочий, что постарше, неловко дернул рукой, поправляя кепку, и на глазах изумленного Добрускина кепка вдруг свалилась с головы незнакомца вместе с седыми волосами, оголив обширную лысину! От неожиданности рабочий охнул, схватил кепку вместе с париком и быстро стал надевать свой “наряд” обратно. “Вот так конфуз! - подумал Добрускин, посмеиваясь про себя. - Зачем ему парик? У меня тоже лысина намечается, неужели и мне парик носить придется?” Второй рабочий, нервно оглянувшись по сторонам, воскликнул с нерусским акцентом: “Ну что же вы, Константин Петрович!”, после чего оба, бросив подозрительные взгляды на Александра Ананьевича, быстро зашагали прочь в сторону Болотной улицы. Профессор, улыбаясь, смотрел им вслед, после чего заторопился - до начала лекции осталось всего 20 минут!

На этом история не закончилась. Спустя неделю Добрускин возвращался домой после поздних занятий. Во вторник, 24 октября, в городе было неспокойно: ходили даже слухи, что власти разведут мосты для предотвращения рабочих волнений. Профессор тревожился, что не попадет домой вовремя и Шурочка перенервничает. Трамвая все не было, Александр Ананьевич устал ждать и пошел пешком вдоль путей. Уже давно стемнело, собирался дождь. “Ну наконец-то!” - обрадовался Добрускин, услышав за спиной долгожданный звон. На углу 1-го Муринского трамвай притормозил и профессор привычно вскочил на подножку. Следом за ним тем же способом в трамвай запрыгнули еще двое припозднившихся пассажиров. В вагоне было совсем пусто. “Трамвай идет в парк!” - объявила кондуктор. “Хоть до Боткинской доедем, Константин Петрович!” - сказал один из пассажиров другому. Акцент и голос говорившего показались профессору смутно знакомыми. Приглядевшись, он узнал двух встреченных им неделю назад у Круглого пруда мужчин. “Ах, этот! Опять в парике. Любопытно... И спутник все тот же. Наверное, рабочие с “Айваза”, - подумал про себя Добрускин. Более того, теперь еще и щека “седовласого” была перевязана какой-то тряпицей, как будто его мучила зубная боль. Впрочем, он выглядел бодрее, чем неделю назад - сев на скамью, мужчина как ни в чем не бывало затеял разговор с кондукторшей. Его спутник остался стоять и нервно оглядывался по сторонам.
«Весьма странные персонажи. А, может, от властей скрываются?», - мельком подумал Александр Ананьевич. На Боткинской улице все пассажиры сошли, и профессор, озабоченный тем, как ему попасть домой, потерял из виду своих необычных попутчиков.
Этот забавный эпизод совсем было вылетел из головы Добрускина, тем более в городе чего только не творилось - Зимний дворец обстреляли, Временное правительство было свергнуто… Спустя пару недель, читая за завтраком газету, он наткнулся на фотографию главы большевиков Владимира Ульянова-Ленина. Профессор задумался: “Где-то я его точно видел…” У Александра Ананьевича была превосходная память на лица, поэтому довольно быстро он вспомнил “рабочих с “Айваза”. “Шурочка, ты знаешь, а ведь я недавно встречал этого Ульянова в Лесном, в трамвае. То-то он в парике был. Конспирация!” - рассеянно заметил Добрускин жене.
Лишь спустя годы, когда «октябрьский переворот» стали называть не иначе как Великой Октябрьской Социалистической революцией, а каждый шаг Владимира Ильича был зафиксирован историками, Добрускин, сопоставив даты и места, понял всю эпохальность своей случайной трамвайной встречи с “пролетарием в парике”. Сам того не ведая, он составил компанию Ленину на его революционном пути! Вечером 24-го октября Владимир Ильич, прикрываясь париком и замотав лицо повязкой, вышел из конспиративной квартиры на Сердобольской улице и отправился в Смольный. Сопровождал его финский большевик Эйно Рахья, верный связной и телохранитель. (Тот самый усатый и нервный мужчина). Часть пути они проехали на трамвае - в одном вагоне с моим прапрадедом.
На скамейке у Круглого пруда Ленин тоже отдыхал не случайно. После приезда из Финляндии находившийся в розыске Владимир Ильич практически не выходил из своего убежища - квартиры, принадлежащей большевичке Маргарите Фофановой. Но 16 октября будущий вождь мирового пролетариата не мог остаться дома — на пустующей даче Бертлинга на Болотной улице Михаил Калинин организовал расширенное заседание ЦК РСДРП, на котором лидер большевиков обязательно должен был выступить и склонить нерешительных однопартийцев к активным действиям. От Сердобольской до Болотной — 15 минут ходу. Вместе с Эйно Рахьей Ленин отправился на заседание, предварительно тщательно загримировавшись - еще с лета он жил по поддельным документам рабочего Сестрорецкого завода Константина Петровича Иванова. Для пущей конспирации даже самые ближайшие соратники - в том числе Маргарита Фофанова и Эйно Рахья - называли Владимира Ильича Константином Петровичем.

Мой прапрадед предусмотрительно предпочел никому о своей исторической встрече не рассказывать. Советская власть обошлась с Добрускиным достаточно бережно - толковые инженеры ей тоже были нужны, поэтому на прежние “буржуазные замашки” профессора в виде коллекции живописи и антиквариата посмотрели сквозь пальцы, хотя их с теткой Шурой, конечно,  “уплотнили”, оставив семье Александра Ананьевича только одну комнату из пяти. О том, что муж стал свидетелем «падения конспиративного парика», знала только тетка Шура. Лишь после Отечественной войны она под большим секретом пересказала эту историю моей бабушке. Если она что-то и приукрасила, то Добрускин опровергнуть уже ничего не мог — в 1942 году его расстреляли немцы под Пятигорском.

P.S. Эта история в свое время потрясла мое воображение. Ленин - персонаж из учебника истории - ходил по тем же улицам, что и я! Хоть и нет уже Круглого пруда на углу 2-го Муринского и Институтского проспектов - его засыпали еще до войны. Нет деревянной церкви Петра и Павла - вместо нее вырос дворец бракосочетания. Из десятков теремков Лесного “выжила” только та самая дача Бертлинга на Болотной. Там сейчас музей. Нет уже и советского монументального панно на брандмауэре дома на Сердобольской улице, изображавшего путь Ленина в Смольный - несколько лет назад панно в рамках капитального ремонта полностью закрасили. Но по-прежнему звенят трамваи по проспекту Энгельса, без труда взбираясь на горку от “Ланской”. Иногда, чтобы не стоять в вечной пробке, я выхожу из трамвая за несколько остановок от дома и иду через Лесотехнический парк. И всегда внимательно смотрю на случайных прохожих - мало ли, кого встречу...


Рассказ стал призером городского литературного конкурса "Неизвестный Петербург-2017", посвященного 100-летию революции.