1. Юность. Казахстан. Соколовка

                - 1-

     Но кто-то уже планировал моё будущее. После седьмого класса меня послали учиться в Кустанай на счетовода. Учеников в комсомольской школе с первой фермы насчитывалось совсем немного. Кто пошёл работать свинаркой, кто дояркой. Одного мальчика подучили в конторе у бухгалтера, и он стал учётчиком. Ходил с сажнем по полям, измерял, подсчитывал и записывал, сколько вспахано земли, скошено сена тем или другим трактористом. Это был здоровый, сильный, умный мальчик. Мои подружки Лида и Дуся пошли учиться дальше в восьмой класс.

     Вместе со мной на счетовода послали учиться Валю Жигайло - дочь фронтовика и зоотехника, единственного ребёнка в семье, и Марию Маркову. Отец Марии погиб на фронте, остались они вдвоём с матерью. Успеваемость в школе у нас троих была хорошей. В июне 1954 года мы закончили седьмой класс, а с июля уже учились в городе Кустанае. Курсы расчитаны на шесть месяцев. Жили мы все трое на одной квартире. Путь до места учёбы занимал много времени. Друг от друга мы не отрывались, всегда ходили втроём, туда и обратно. Домой возвращались поздно вечером. В апреле мне исполнилось 16 лет, и паспорт я получала в июле в Кустанае. Так как все наши документы сгорели в поезде в начале войны, пришлось мне восстанавливать все сведения о себе. Немецкое свидетельство о крещении, которое я получила во время войны, перевела на русский язык, место и время рождения знала со слов матери.

     Составление себе паспорта и перевод документа происходили прямо в кабинете паспортного стола под внимательным взглядом молодого участкового милиционера, казаха по национальности. Мне, девчонке, становилось не по себе от этого взгляда. Парень тут же, не мешкая, предложил свою помощь: "Давайте, мы вас с курсов будем с другом встречать и провожать домой". Я, конечно, ему отказала: "Нас не надо встречать и провожать, мы и сами, как всегда, дойдём". Хорошо, что милиционер после моего отказа не пригрозил, что паспорт я не получу. Он только назвал день готовности документа.

    Я рассказала своим подружкам об этом страже порядка. Чтобы не рисковать, мы, идя на занятия, выбрали другой путь возвращения домой после учёбы. У нас получилось. Валя с Марией возрастом постарше меня, им исполнилось по восемнадцать лет. За паспортом я не решилась идти одна, взяла с собой Валю. Но в кабинет меня пригласили одну. Этот милиционер опять уговаривал меня встречаться, и опять я решительно отказалась. В результате не получила паспорта и вышла со слезами из кабинета. В следующий раз мы втроём пришли в милицию и втроём вошли в кабинет. Смелые девчонки ему пригрозили, что мы пойдём жаловаться, если и на этот раз я не получу паспорт. Он извинился и отдал документ. Но уже в третий раз предложил провожать нас со школы домой, мотивируя это тем, что в переулках, где мы ходим, темно, освещения нет, девочкам одним опасно. Так как мы никого не боялись, от провожатых твёрдо отказались. После этого мне не хотелось даже смотреть на утренний наряд милиции, марширующий по улицам города. А мне раньше так нравились их форма, их песни, их маршевый шаг.

    Чем же мы питались? Один раз в день хозяйка, у которой мы жили, готовила для нас обед. За обеды и за проживание платил наш совхоз. Отец Вали Жигайло раз в неделю приезжал в город и привозил нам угощение от наших матерей. Моя мама пекла из ржаной муки, на соде, что-то вроде пресных, несладких пряников, выдавленных кружкой из теста. Готовила их мама на листе в нашей печке. Передавали из дома масло, если оно имелось, немного денег, чтобы я могла купить сахар к чаю и хлеба. Завтракали и ужинали мы тоже вместе. Учились с двух часов дня, перед обедом готовились к занятиям. В декабре занятия наши благополучно закончились, и к Новому году мы были уже дома. В моём документе об окончании стояли одни четвёрки.
               
                -2-

     Валентину вскоре поставили работать продавцом в нашем магазине, вместо прежней девушки. Марусю определили в Алексеевку счетоводом в бригаду. А я оказалась безработной. По этому поводу я очень переживала, ходила к зоотехнику, просила, чтобы мне дали группу телят. Обещала стараться и хорошо работать. Но меня не брали, просили подождать и не переживать, так как меня ждёт работа, и скорее всего на центральной усадьбе совхоза. Вскоре обещание выполнили. В начале февраля по совхозному приказу меня поставили в центральную столовую официанткой. С марта 1955 года - начало моей трудовой деятельности и трудовой книжки.

      Столовая в совхозе - большая, обеденный зал - вместительный. Летом и осенью 1954 года столовую перестроили, добавили помещения, так как к этому времени началась эпоха "поднятия целины". Соколовка находилась на трассе, поэтому к нам заезжали пообедать большое количество шоферов. В мою обязанность входило: взять у посетителей заказ, тут же за столом рассчитать их и обслужить.
 
     С двух часов дня до четырёх - перерыв. Множество столов предстояло убрать, перемыть посуду. Мыли на кухне девчата-кухарки. Каждый перерыв я мыла дополнительно полы в обеденном зале. Если посетителей собиралось много, и я не успевала всех обслужить, мне на помощь приходила из кухни девушка по имени Валентина. Определённые столы обслуживала она. Приходишь в себя в перерыв, голова начинает кружиться от голода и запаха свежего хлеба. Но я старалась всё быстро убрать, помыть, подготовить зал к обслуживанию других людей. В перерыв мы успевали и сами покушать. Принесу себе тарелку ароматного борща с мясом, корочку хлеба, и счастлива. Наедалась досыта! Впервые в моей жизни появилась такая вкусная и сытная еда! Через пару месяцев я стала собой любоваться, рассматривала свои красивые, полные ручки. У каждого пальчика появились ямочки, порозовели и налились щёчки на лице. Ушла в небытие дряблая, с желтизной и с пятнами от обморожений кожа. Иногда я смотрелась в зеркало и сама себе нравилась. В апреле мне исполнилось 17 лет.

     Заканчивалась зима, и работы у нас с каждым днём прибавлялось. Посетителей в столовой становилось всё больше, иногда я их страшилась. В основном - мужчины: незнакомые, красивые, высокие, в хорошей одежде. Не сравнить с нашими трактористами или шоферами, одетыми в замасленную спецовку, часто ещё военных лет. Эти новые мужчины - целинники, имели денег столько, что нашим людям и не снилось. Ездили они на больших, новых машинах, в кабинах у многих находились стажёры.

      Моя сумка с деньгами лежала в комнате у буфетчицы Евдокии Ивановны. Денег прибывало с заказами столько, что я еле успевала выкладывать их из своего фартука в эту сумку. В обеденный перерыв я сама нарезала из бумаги талончики для заказов и точила 3-4 карандаша. Позже из конторы стали поступать пронумерованные со штампами талончики, а пока я обходилась своими силами. Всё, что мне понадобится в течение дня, я старалась приготовить утром перед открытием или вечером. Уборщицы первое время не полагалось, поэтому мы и полы мыли сами. Столовая начинала работать утром в восемь часов, потом из-за наплыва посетителей открытие перенесли на час раньше.

    В Германии при начислении пенсии шесть месяцев учёбы мне не засчитали. За десять месяцев работы в столовой начислили очень мало пунктов. Здесь и представления не имели, что на курсах счетоводов я не изучала, как обходиться с этой работой, на которую меня поставили. Но и без этих шести месяцев меня бы официанткой никто не взял. Я могла быстро считать на счётах, на арифмометре и в уме, я могла вести соответствующую документацию, без ошибок заполнять бумаги. Через короткое время застенчивая и забитая девочка, какой я была раньше, совершенно переродилась и стала другим человеком. На первом месте для меня стояла работа: всё запоминать, находить правильный ответ на все возникающие вопросы, уметь выходить из любой запутанной ситуации. Я обладала кристальной честностью, могла сама собой гордиться. Меня не тянуло на соблазны, ни одну чужую копейку я не взяла за это время. Видя в конце дня большую сумму денег, во мне постоянно звучал мамин наказ: "Доченька, не теряй голову!" Многим матерям пришлось выслушивать нелицеприятные вещи о своих дочерях или сыновьях. Ведь было от чего сельским девчатам и ребятам потерять голову. В середине 50-х годов в Комсомольск и в Рудный потоком текла молодёжь. В новом строящемся городе открыли ФЗО. Это были школы фабрично-заводского обучения, где на практике учили молодых людей рабочим профессиям. Существовали они в СССР с 1940 по 1963 годы.

     Год основания рабочего посёлка под названием Рудный -1955. Первое время его руководители не могли прийти к согласию и именовали его по-разному: то Рудный, то Рудногорск. Рабочие, строители жили в палатках и сомоотверженно, начиная с 1953 года, строили новый город и горно-обогатительный комбинат под названием Соколовско- Сарбайский. Первая часть имени - в честь нашего свиноводческого совхоза. Сотни палаток разбили на левом берегу реки Тобол, в 3 км от села Алексеевки.
30 августа 1957 года рабочий посёлок преобразуется в город Рудный областного подчинения.

                -3-

     В мае месяце нам в помощь поставили уборщицу, которая наводила порядок в обеденный перерыв. А я должна в это время запрячь лошадь и поехать в хозяйственную часть, в пекарню. Там я принимала под документы хлебные изделия. Мне загружали полную будку пахучего свежего хлеба. Затем я ехала назад через центральную совхоза Соколовский на четвёртое отделение. Там тоже жили люди и ждали хлеб в очереди.

     Вроде всё так просто! Но я до ужаса боялась лошадей! Боялась, что не сумею ездить на телеге по дороге, где мчатся машины. А нужно ещё успеть продать хлеб, вернуться и открыть в четыре часа столовую. Представляла, как посетители стоят и ждут меня, а я опаздываю. Первые дни я очень волновалась, справлюсь ли.

     Можно задать вопрос - почему же всё на меня сложили, могли бы в помощь кого-нибудь дать? После войны и во время войны так мало училось детей, ощущалась острая нехватка всевозможных специалистов, а в 50-х годах начался подъём развития хозяйства, как в городах, так и в сёлах. Стране требовались образованные люди, как с высшим образованием, так и со средним или даже с начальным. Везде нужны были рабочие профессиональные руки, их не хватало во всех отраслях промышленности и в сельском хозяйстве. К нам присылали из городов бывших военных, как мужчин, так и женщин, учителей, врачей, инженеров, строителей... Они работали в школах, в больницах, на стройках. Стремительное появление и расширение города Рудного шло на моих глазах.

     Очень скоро у меня появились добровольные помощники, даже с избытком. Меня поселили на квартиру в одну семью. Хозяйку звали тётя Мотя, дочь Анну которой послали в Алма-Ату учиться на бухгалтера. Я и заменила на время Анну. Свободного жилья в посёлке - недостаточно, предпочтение в строительстве отдавали городу. У тёти Моти, кроме дочери, росли два сына, Толик - чуть помоложе меня, другой мальчик - ещё меньше. Анна начинала также, как и я: в Кустанае училась на счетовода, поработала на ферме учётчиком, потом послали её от совхоза на три года учиться на бухгалтера.

    В одной большой комнате, перегороженной печкой, мы все и жили. Получалось две половины. Раньше младшенький сынок спал с мамой, а теперь завхоз сделал им перестановку, установил всем по кровати. Этой семье помогали выжить в трудные годы, так как муж тёти Моти погиб на фронте. Помогали им и теперь жить, учиться и работать. В нашем совхозе это было в порядке вещей.

     В центральной усадьбе к тому времени появилось электричество, вечером в домике становилось светло. Я так любила по вечерам после работы читать и вышивать. Спать я никому не мешала, моя кровать стояла за печкой и над ней висела электрическая лампочка. Мне всегда казалось, что слово «Свет, Светло» - нужно писать с большой буквы. Означает это - уют, благодать, тепло и много-много радости. Таким образом, мне вновь посчастливилось пожить в комнате, где Светло. Поэтому я вечером никуда не хотела выходить, ни на танцы, ни в клуб, ни в кино. Только от комсомольских собраний я не могла увильнуть.
 
     Вечером, после рабочего дня, тётя Мотя и Толик поинтересовались, как прошёл день, как я справилась с лошадью, как смогла за такое короткое время продать хлеб. Я чистосердечно призналась, что очень сильно боюсь лошадей и не умею их запрягать. Первый раз, пожалев меня, свою помощь предложил конюх. Он выбрал самую спокойную лошадь, объяснил мне подробно, как нужно обращаться с животным, как вести себя в пути. Тётя Мотя, оглядывая мою тощую фигурку, предложила помощь сына Анатолия. Он в это время перешёл в вечернюю школу, а днём помогал конюхам на конюшне. Толик быстро согласился со своей мамой, видно они об этом говорили раньше. Всем видно было жаль такого заморыша, как я.

      Получилось всё как нельзя лучше: конюх оказался сговорчивым человеком и отпустил Толика на время с работы. А я ещё не верила своему везению. Выхожу в два часа из столовой, а Толик уже подъехал с запряжённой лошадью. Я думала, он только помог её запрячь и тут же уйдёт. Умоляющими глазами смотрела на парня, не стесняясь, со слезами на глазах, говорила ему, как я боюсь лошадей, умираю от ужаса и страха и не умею ими управлять. Униженно просила его со мной поехать.

      Толя меня очень обрадовал, сказав, что едет со мной и будет меня обучать обращению с животными. Он сел рядом, дал мне вожжи в руки. А я опять сижу ни жива, ни мертва от страха и оцепенения. Как во сне тронула лошадь. Она спокойно пошла, оказалась такой умной - идёт и идёт себе по своей стороне, не обращая внимания на машины. Встречные и попутные машины объезжают нас, шофера иногда сигналят, здороваются, говорят что-то весёлое или смеются. Я от напряжения даже не разбирала, что они говорят, не обращала на них внимания. Мне бы со своей проблемой справиться.
 
    Машин с каждым днём становилось всё больше. Строители, а следом и целинники прибывали на поездах со всех уголков огромной страны, высаживались на станции в городе Кустанае и ехали по единственной трассе в заранее отведённое место. В это лето наш совхоз вынужденно построил ещё одну дорогу параллельно трассе. Ездили не только на машинах, но и на лошадях, на быках - на отделения, в МТС или в город Кустанай.

     Мы с Толиком благополучно доехали до четвёртого отделения, до села Перцевки. Мой неожиданный помощник помог мне и хлеб продать. После этого мы добрались до конюшни, где я пыталась сама распрячь лошадь, подкармливая её постоянно кусочком хлеба. Мне следовало научиться и этому ремеслу. Вечером, чувствуя признательность Толику и его семье, я купила булку хлеба и печенье, в другой раз - полкилограмма конфет-подушечек.
 
     Я парила в воздухе от счастья, от того, что мне в очередной раз встретились такие замечательные люди, благодарила парня за заботу. Он ездил со мной, пока я сама не научилась без страха управлять лошадью. Тётя Мотя не ожидала от меня подарков, но обрадовалась, так как сами они не позволяли себе такой роскоши, как конфеты. Она полюбила меня и за мой характер и за то, что я все вечера проводила дома. Бывало, сама выпроваживала меня, если заходила Валя: "Сходи же с Валей в клуб, развлекись. Успеешь ещё дома насидеться!" В разговорах с соседками тётя Мотя всегда меня защищала. Жили мы в длинном бараке дверь в дверь - много семей.

    В конторе я делала отчёт уже по трём точкам - от продажи хлеба, за буфет и за столовую. В буфете продавали водку и разливное пиво. К работе я быстро привыкла, освоилась, ведь голова больше ничем не забита. Иногда по вечерам приходили тоскливые мысли о больной маме, я горевала молча, но сделать ничего не могла. Больше меня ничто не тяготило, не тревожило и не интересовало.

      Стоимость всех блюд в столовой накрепко уложились в моей голове, я научилась без ошибок и быстро рассчитывать в буфете. На подносах умещались две большие тарелки. Водка в стаканы наливалась по заказу - 100, 150 или 200 грамм. Хлеб тоже выдавался по заказу, не лежал свободно на столе. С буфетчицей Евдокией Ивановной все совместные дела вели спокойно и слаженно. Я не обращала внимания на игривые обращения мужчин: "Официанточка, или сестричка, или курносенькая и т. д", кто что придумает.

      Однажды один шофёр сделал мне по тем временам богатый подарок, вручил настоящую авторучку. Только много лет спустя я такие увидела в магазине. Отпала моя ежедневная работа - точить карандаши. Тётя Мотя пришила мне сверху на фартуках аккуратные карманчики для этой авторучки, чтобы я её не потеряла. Угощали шофера и мандаринчиками: их хватало и девчонкам на кухне, и буфетчице, и мне.

       Как-то в один прекрасный день появились жёны этих шоферов. Одна из них повела себя хозяйкой и стала наседать на меня с напором: "Покажите-ка мне тут красавицу, что привлекает наших мужей!" Я по-наивности сразу и не поняла, какую такую красавицу ищут. Себя я таковой не считала, так как сильно страдала из-за своего маленького роста. Потом увидела их взгляды, обращённые на меня, и одеревенела.

     Виноватой я себя ни в коей мере не считала, ведь я ни с кем не кокетничала, никому не улыбалась специально, ни с кем не ходила ни разу в кино, даже с нашими ребятами. Очень обидно такое слышать, я сразу растерялась и молчала. Потом взяла себя в руки и как по чьему-то приказу спокойно ответила: "Ваших мужей не я сюда привлекаю, а наш вкусный борщ, что варят наши три прекрасные поварихи на кухне", - и показываю им на раздаточное окно.
 
     Позже я узнала, что буфетчица Евдокия Ивановна пригласила главного повара Марию Ефимовну в обеденный зал. Это была красивая боевая блондинка 35 лет, за плечами которой стояла суровая жизненная школа - тюремный опыт. В то время таким прошлым никто не удивлялся, многие прошли подобную школу. Об этом в открытую не говорили, хотели забыть сами и детям своим не рассказывали. Марию Ефимовну побаивались даже свои, её пронзительного взгляда мало кто выдерживал. Вышла она в зал, расставила свои крепкие ноги, руки - в бока, и своим фирменным взглядом впилась в глаза больше всех бранящейся женщины.
 
     В это время её муж обращается ко мне: "Как пишет авторучка? Перестанет писать, скажешь, подарю тебе новую". Мария Ефимовна подошла ко мне и говорит той женщине в глаза: "Что вам у нас не нравится? Кто тут нашу официантку обижает? Имейте в виду, мы её в обиду не дадим".Обедающие в зале мужчины зашумели, стали тоже за меня заступаться: "Правильно девочка сказала. Мы заезжаем сюда вкусный борщ покушать. Разве вы не знаете, что здесь готовят самую вкусную еду в Кустанайской области. Мяса в супе столько, что можно по-настоящему наесться, гуляши здесь просто объедение. Мы и на красивую официантку любуемся, и на поваров. А теперь видим, что и главный повар им под стать!" Все наши девчонки из кухни вышли в зал, и тут раздался мирный весёлый хохот. В заключение наша спасительница добавила: "К нам приезжают только голодные рабочие, шофера. Приглашаем и вас, но только без ругани. Чтобы это было в последний раз!"

     Мне от всего этого представления сделалось так нехорошо на душе, будто бы ведром помоев облили. Не виновата ни в чём, а грязью вымазали. Иной раз выйдешь вечером с работы, а у двери уже стоит какой-нибудь воздыхатель и уговаривает сходить в клуб, в кино или просто проводить домой. Не обладая совершенно никаким опытом в таких делах, после произошедшего инцидента, мной всем мужчинам категорично был дан от ворот поворот.

    На следующий день, вечером перед закрытием столовой, к нам пришли директор совхоза Гаранин, председатель Рабкоопа (рабочий кооператив) Воронов и главный бухгалтер Максименко на небольшую беседу. Речь шла о товарообороте в столовой, в буфете, о поддержании чистоты в помещениях, об обращении друг с другом и с посетителями. Вспомнили о вчерашнем происшествии в столовой. К моему большому удовольствию, хотя это явилось неожиданностью, Максименко похвалил меня за сообразительность, за то, что я не растерялась и защитила честь столовой, поваров, и, конечно, в первую очередь, сделала хорошую рекламу нашему соколовскому борщу. Теперь, благодаря мне, о нём услышат далеко за пределами совхоза и будут приезжать издалека специально, чтобы отведать этот кулинарный шедевр. Похвалы в свой адрес дождались и девочки-красавицы из кухни, и наша боевая главная повариха. Позже мы узнали, что наше начальство ставили в пример в партийном руководстве района за хорошее питание в столовой. Всем девчатам объявили благодарность, а мы радовались и были на седьмом небе от счастья.

    Не пожалел хороших слов для меня и председатель Рабкоопа Воронов. В наших краях он жил не так давно, добровольцем приехал на целину, в Казахстан. Бывший фронтовик и коммунист он числился ответственным у нас и за комсомольскую работу. На фронт он попал из военного училища совсем молоденьким, дошёл до Германии и по ранению демобилизовался. В связи с тем, что на целину ехало очень много людей со всей страны, работы прибавлялось во всех отраслях, в том числе и в торговле. Наш председатель Рабкоопа, сам ещё неопытный, но инициативный, имея хорошие организаторские способности, всегда предпринимал что-то новое, до него неизвестное.

      На совхозном собрании он предложил увеличить количество торговых точек на всех отделениях, даже на полевых станах. Так в то время появились выездные автолавки. Устраивали магазин в кузове открытой машины. С неё торговали всем, что мог достать председатель Рабкоопа. Поставили стол для весов, на полу располагались всевозможные ящики. Людям не нужно тратить время и ехать куда-то за необходимым товаром. Каким-то образом в праздничные дни с Кустаная доставлялось и мороженое. Почти для всех это явилось чудом, ведь свежи ещё были в памяти голодные послевоенные годы. То, что продавалось с этих выездных машин считалось лакомством: лимонад, конфеты, куличи, булочки, многое другое, чего простой народ ещё не видел в своей жизни.
 
     Летом меня частенько отправляли торговать с такой машиной. Я объездила все полевые станы во время сенокоса, посевной, уборки. В зале, в столовой за меня работала Валентина, повариха из кухни. К ужину  меня привозил на мотоцикле председатель Рабкоопа, и мы вместе с Валей обслуживали посетителей. В нашей столовой питалась и совхозная молодёжь, работающая на свинарнике, в телятнике, на дойке. Подрастало поколение, бывшее в войну детьми. Рабочую силу поставляли и детские дома. Воронов вместе с заведующим клубом организовали совхозную самодеятельность, привлекли в неё молодые таланты и летом выезжали с концертами на отделения и бригады, в МТС.

http://www.proza.ru/2017/11/22/2173