Мамина француженка

Редко мне разрешалось порыться в маминой дамской сумочке, в которой среди платочков, зеркалец, шпилек, расчёсок, контурных карандашей, губной помады я выискивала блестящую красненькую пудреницу и просила маму открыть её.
Как-то мама обмолвилась, что пудреница-подарок от француженки, когда-то жившей в нашей квартире. И эта вещица стала ещё притягательней для меня. Казалось, что во Франции, в стране Золушки, Мальчика с пальчик и Кота в Сапогах всё такое прелестно розоватое, как пудра, пахнущая по- особенному нежно. 
Когда я научилась писать-я выцарапала на внутренней стороне крышки под пуховкой свои инициалы, уже самостоятельно открыв пудреницу.

Потом оказалось, что и чугунный мопс и костяная лягушка, и несколько пасхальных стеклянных яиц на комоде у зеркала, да и само зеркало в раме из красного дерева тоже были оставлены нашей семье той француженкой перед отъездом на родину. От бабушки слышала, что при француженке никто бы не осмелился « кухню портить, а как она уехала в 22-ом, ну, когда разрешили-то, так её комнату заселили и кухню в тёмную превратили.
-Управы на них нет», заключала бабушка, махнув рукой.

Постепенно вырисовывался портрет бывшей соседки: молоденькая, очень вежливая, культурная, благодарная, а главное, самостоятельная-это бабушкино мнение.
А мама вспоминала первое знакомство с Мадлен, случившееся на пасху 1917 года, когда маме только исполнилось 7 лет.

-Нас было четверо детей: старшие-погодки очень дружили, даже учились в одном классе, Катюше пошёл второй годик, она росла слабенькой, болезненной и капризной, мне с ней было скучно, а братья редко принимали меня в свои игры и на мои обиды внимания не обращали. Иногда Миша соглашался сыграть в «пьяницу»в карты, когда у Шуры был урок музыки.
-Летом было хорошо. Лето мы проводили в Салтыковке на даче Орловых-нашей тёти с папиной стороны и её мужа.Там были дети моего возраста, мы целые дни играли, сроили шалаши, катались на качелях и гигантских шагах, а по вечерам слушали тётю Анну, которая читала нам «Волшебные сказки».
До школы осенью и зимой мне приходилось самой себя занимать, обычно я рукодельничала и рассказывала себе сказки про колдунов, про фей или добрых волшебников. Воображала, что волшебник придёт в нашу лавку что- нибудь покупать, я с ним познакомлюсь. Мы жили в то время в большой комнате при магазинчике (лавке), в котором папа продавал всякую мелочь-от ниток до гвоздей.

В ту весну мама выхаживала заболевшую Катюшу, а нас, детей отправила в Пименовскую церковь посвятить кулич. По правде сказать, только мальчикам было поручено пойти в церковь, а я за ними увязалась. Шура и Миша стали препираться, кто из них должен нести кулич, оба они посчитали стыдным итти с узелком по улице, когда навстречу могли попасться их товарищи и их высмеять. Они решили, что раз я с ними пошла, надо меня использовать, отдали мне узел с куличом, наказали осторожно нести драгоценный груз, а сами убежали вперёд.
Я так старалась не упасть, что не заметила, как споткнулась и очутилась на земле, но и тогда, с разбитыми в кровь коленями и локтями, не выпустила из рук тарелку с куличом.

-Подняла меня и отвела домой ( тут мама, перебивая саму себя, начинала подбирать эпитеты для описания спасительницы) волшебной! красоты и доброты девушка.
-Представь, что над тобой склоняется нарядно одетая девушка под кружевным зонтиком- волосы у неё пышные, рыжеватые, как нимб над прелестным строгим  лицом с очень белой кожей.  Девушка помогает подняться, хвалит за то, что я, упав, смогла не разбить  тарелку с куличом  и утешает, увидев ссадины: «ничего, до свадьбы заживет», а у самой-голосок такой нежный, и говорит она с заметным, но приятным акцентом.
-Это я сейчас спокойно могу рассказать, а в тот момент просто влюбилась с первого взгляда, для меня она стала феей из сказки, той волшебницей, прихода которой в нашу полуподвальную лавку я ждала каждый день.
-Потом я встречала её на нашей улице (она жила в доме 5, а мы в 9-ом), и при встрече она так мило мне улыбалась.
Когда же нас в 19-ом году переселили из полуподвала в этот дом 5, ну, после выселения Миллеров-бывших владельцев дома, мы оказались соседями.

-А она настоящая француженка? А как она очутилась в Москве? А что она делала?-забрасывала я маму вопросами.
-Точно теперь не смогу ответить, мне было 12 лет, когда она уехала, но знаю, что Мадлен за два месяца до начала войны 14-ого года приехала погостить к Миллерам (они дальние родственники), да так и застряла. Она давала частные уроки и ещё работала машинисткой в какой-то конторе.
-А почему бабушка называла её благодарной?

-Годы после революции были трудные, голодные. А твоя бабушка всегда приглашала Мадлен пообедать с нами, подкармливала её, жалела. У нас ведь много было родственников в деревне, помнишь, как с бабушкой гостила в Уварово? Они приезжали к нам в Москву обменять продукты на нужные в хозяйстве всякие товары, которые ещё оставались у нашего папы после того, как он ему пришлось закрыть лавку и поступить на работу на шляпную фабрику. Так что мы не голодали, хоть и не жировали. И Мадлен помогали. А папа ей всю обувь перечинил, «что б ножки не зябли».

-Мадлен как-то призналась, что первое время с опаской относилась к моим родителям, ей раньше не приходилось общаться, а тем более жить  «с людьми из народа». К её удивлению, дети в семье были воспитанные, старший Шура учился играть на скрипке, Миша увлекался фотографией и кино, мечтал стать кинооператором, ну а меня она всегда хвалила за рукоделие-я шила, умела вязать и любила вышивать. Её поражало, что родители все сбережения вкладывают в покупку альта, рояля, фотоаппаратуры, книг-ничего не жалея для развития способностей детей, а у самих всё образование- церковно-приходская школа.

-Папа очень уставал на фабрике, и Мадлен предложила ему стать «рабочим сцены» в филиале Художественного театра, недалеко от которого мы жили. Это была большая удача-попасть на работу в театр. У нашей соседки были там хорошие знакомые среди администрации.
И с 22-ого года всю жизнь, не выходя на пенсию, твой дед проработал в Камергерском переулке. Ну, ты сама это знаешь.
-Я от Мадлен не отходила. И училась у неё тому, что она и знаниями не считала-как пользоваться столовыми приборами, салфеткой за столом, как накрывать на стол, училась не перебивать собеседника, училась приветствовать старших; я стала внимательней относиться к Катюше (правда и она выросла, ей было уже 4 года).
-В школе началась борьба с буржуазными предрассудками, и в одежде тоже. Отменялись бантики, оборочки, рюшечки, манжеты, кружевные воротнички-всё то, что я так любила и чем украшала своё скромное школьное платье.
Мадлен была на моей стороне, но посоветовала отныне красивой становиться, приходя домой, а в школе «не дразнить гусей». И я не отрезала косу, как многие девочки в классе- мне не нравилась эта одинаковая у всех стрижка с чёлкой. И мы с Мадлен продолжали ходить в нашу Пименовскую церковь.

Наступил день прощания с Мадлен. Я рыдала так, что мама заставила выпить какие-то капли. В последний момент мне удалось сунуть в открытый чемодан под платья свою незаконченную вышивку вместе с пяльцами. Я хотела таким образом оставить память о себе. А Мадлен сказала на прощанье, что если я считаю её волшебницей-то её пожелание должно исполниться, а она желает мне встретить принца и увидеть волшебный край. Как ты знаешь, принца я встретила, а вот волшебный край…

-Мамочка, у тебя всё впереди,-утешала я и не думала, как была близка к истине.