Генеральская дочь. Пьеса в 2-х действиях и 5-ти ка

Действующие лица.
Щёлоков Алексей Петрович, 60 лет, директор химкомбината, человек крупного телосложения, склонный к грустным размышлениям.
Виктория Павловна, его жена, 50 лет, молодящаяся дама.
Бабушка, 82 года, его мать, энергичная, трудолюбивая старушка.
Вадим, его сын, 26 лет, токарь-универсал, работает на крупном машиностроительном заводе.
Игорь, 30 лет, его сын, человек с высшим техническим образованием, работает неизвестно где и неизвестно кем.
Таня, 20 лет, работница химкомбината.
Соня, 24 года, работница химкомбината.
Зоя, 25 лет, работница химкомбината, студентка-заочница, умная, на-смешливая девушка.
Катя, 18 лет, работница химкомбината.
Иван Фёдорович, Алина Николаевна – супруги, гости Щёлокова, 50-60 лет.

Действие происходит в 1965 году в крупном сибирском городе Ветродуйске.

Действие первое
Картина первая

Комната в общежитии. Четыре кровати, четыре тумбочки, платяной шкаф, стол у окна, четыре стула вокруг стола. Соня лежит на своей кровати, читает газету. Катя сидит у стола, пришивает к пальто воротник.

Катя. Готово. Смотри! Хорошо?
Соня. Ну-ка,  надень.
Катя надевает пальто, прохаживается по комнате.
Катя. Ну, как, нравится?
Соня. Чудесно! Ты у нас мастерица, оказывается.
Катя. Кто на что, а голь на выдумки хитра. Знаешь, сколько мне это удовольствие стоило? Семьдесят рублей. Купила себе пальто в «Детском мире». Воротник девчачий отпорола, а на его место лису пришила. Вот так-то надо жить! Вот у меня и пальто теперь есть размоднячее, и рублей двести сэкономила. Понятно?
Соня. Понятно. (Смотрит газету). Не знаешь, когда Зойка приедет? Я без неё что-то скучать начала.
Катя. Она приедет или сегодня, или завтра. Во всяком случае – скоро.
Соня. Настырная Зойка. За третий курс уже сдаёт. Глядишь, так и институт закончит, в начальство выйдет, квартиру получит. И ведь подумать только, где учится! В Москве! В институте лёгкой промышленности! Я помню, как она туда поступала – без блата, без ничего – и поступила. Удивительно! (Задумывается).
Катя. Тани долго нет. Она в парикмахерскую ушла. Ей надо причёску и маникюр сделать. У неё сегодня решающий день. Она идёт в гости к Вадиму. Будет знакомиться с его роднёй… С родителями.
Соня. Бедная Таня.
Катя. Почему бедная?
Соня. Да так… Мне кажется, ничего хорошего из этого не выйдет. Посмеются они над нею, да и выгонят.
Входит Зоя с чемоданом.
Зоя. Привет, подруги!
Катя. Зойка приехала! Здравствуй! (Обнимает Зою).
Зоя. Стой! Отвяжись! Задушила… Дай хоть чемодан поставлю. Пусти! (Катя отпускает Зою). Ты чего это летом в зимнем пальто ходишь? Не жарко тебе?
Катя. Это я так… примеряла. Скажи-ка, Зоя, как ты находишь это пальто… я тебе в нём нравлюсь?
Зоя. Ты мне и в пальто, и без пальто всегда нравишься. Соня, здравствуй! Ты всё читаешь? Просвещаешься? Что пишут в газетах? Что нового?
Соня. А, ничего нового. Всё догоняем, опережаем, расцветам и так далее, и тому подобное. Как экзамены сдала?
Зоя. Одна четвёрка, остальные пятёрки. Похудела килограмма на четыре. Жили в диких условиях. В комнате семнадцать человек. Представляете? Хорошо, что уже тепло. На улице всё время занималась. В сквере, на скамейке.
Соня (переворачивает страницу газеты). Стоп! А вот это интересно. Про Танькиного однофамильца напечатали, про Николая Васильевича Кривошеева. Он – военный, генерал-лейтенант, спец по ракетным войскам, член Центрального комитета. Ему исполнилось шестьдесят лет, и его по этому случаю поздравляют сильно, сильно, сильно. Даже портрет напечатали. Вот, глядите.
Зоя (смотрит на фотоснимок). Серьёзный дядя, в орденах и медалях. Ну, можешь приписать к поздравлению, которое он получил в честь своего шестидесятилетия, поздравление и от меня лично. Ну, а что у нас нового?
Соня. Что нового? Ничего. Всё по-старому.
Катя. Ну да! Ничего нового… Зойка, представляешь, Таня замуж выходит!
Зоя. Да ну!
Соня. Еще не вышла.
Катя. Выйдет. У них такая любовь!
Зоя. С кем любовь? Да ты сними пальто. Будет тебе в этой лисе выпендриваться.
Катя. Сейчас. Ну, а скажи честно – мне этот воротник к лицу?
Зоя. К лицу.
Катя. Самое главное, что всё это мне обошлось в семьдесят рублей! Пальто в «Детском мире» купила, а лису мне тётка подарила. (Снимает пальто и вешает его в шкаф).
Соня. Зоя, короче, чтоб всё было ясно. Наша Таня влюбилась. Влюбилась отчаянно, насмерть. Это у неё как болезнь. Она в очень опасном положении. За себя постоять не может. Сообразить ничего не может. Я боюсь за неё.
Катя. Чего ты раскудахталась? Чего бояться-то? Вадим – хороший парень. Чего переживать-то?
Зоя. Какой Вадим?
Соня. Вадим Щёлоков.
Зоя. А кто это такой?
Соня. Как кто такой? Ты не знаешь Вадима Щёлокова? Щелокова? Да это же сын Щёлокова, сын директора нашего комбината.
Зоя. Ах, вот оно что! Тогда всё понятно.
Соня. Старший брат Вадима, Игорь Щёлоков – первый козёл в Ветродуйске. Сколько на нём таких вот Кать да Тань числится!
Зоя. Да, положение… Я даже расстроилась. И что же? Она его очень лю-бит?
Соня. Очень Я боюсь, что всё это плохо кончится.
Катя. Ну, что ты, Соня! И ты, Зоя… Что вы так?
Соня. Сегодня она не ночевала дома. Пришла в четыре часа утра. Светало уже. Я не спала. Ты, Катя, ей окошко открыла, и она влезла сюда через окно. В общежитие через дверь в такое время уже не проникнешь. Где она была всё это время?
Катя. Она с ним гуляла.
Соня (Зое).  Ну, вот видишь, гуляла.
Катя. А что в этом плохого?
Соня. А то, что мне надоели эти постоянные скандалы в общежитии. Ты не была на общественной работе, ты недавно живешь здесь. Тебе всё это нравится, а мне – так нет. Ты не знаешь. во что это потом оборачивается. Сперва гуляет по-хорошему, а потом люминал жрут, с седьмого этажа из окон выбрасываются, младенцев в душевых душат.
Катя. Ой! Тебя послушать… Ты, как монашка… Ты так ни разу замуж не выйдешь.
Соня. Не беспокойся. Была бы шея, а хомут найдётся. Поймите, я люблю Таньку. Она такая славная. Одна дочь у матери. Без отца выросла. Мать дояркой работает. Танька всю жизнь в деревне прожила. Приехала в город, чтоб учиться, и вот на тебе – сразу с места в карьер влюбилась. Да в кого влюбилась-то! В Щёлокова! Если  с нею что-нибудь случится, что с нею будет? Она же такая дурочка! Руки на себя наложит.
Зоя. А где она сейчас?
Катя. В парикмахерскую пошла. Тсс! Таня идёт. (Входит Таня).
Таня. Зоя, ты приехала!
Зоя. Приехала. Ну-ка, какие мы из парикмахерской? Причёска, маникюр – ну, ты неотразима! Хороша, ничего не скажешь! Девочки, правда она хороша?
Соня. И такая-то красота ни за что пропадёт. Эх! (Отворачивается).
Таня. Соня, ты чего это? (Зое). Что она говорит?
Зоя (Тане). Мне девочки вкратце обрисовали ситуацию. Ну-ка, скажи мне сама. Ты полюбила?
Таня. Да.
Зоя. Очень-очень?
Таня. Да.
Зоя. Вадима Щёлокова?
Таня. Да. (Вытирает слёзы).
Зоя. И ты уже плачешь?
Таня.А что же? Что же мне делать-то? Соня меня заранее хоронит. Заплачешь тут. Я ведь всё-все понимаю. Я понимаю, из какой семьи Вадим. Я знаю, что его брат – негодяй. Я его сама до смерти боюсь. Он противный. Но Вадим… он не такой. Он – честный парень.
Соня. Щёлоковский выродок!
Зоя (Соне). Погоди ты. (Тане). Таня, скажи мне честно. Если бы Вадим стал… ну…. это самое… склонять тебя к тому, чтобы…ну, чтобы жить с тобой до свадьбы, ты бы могла устоять? Только честно!
Таня. Нет, не смогла бы.
Зоя. Та-ак… Ну, если бы ты подумала, что вот я уступлю ему, а он меня бросит?
Таня. Все равно. (Закрывает лицо руками). Я пропала! Ах, пусть бросает.
Зоя.  А у тебя с ним ещё ничего не было?
Таня. Не было.
Зоя. Так, положение… Хуже не придумаешь… Что делать-то, а?
Таня. Он меня сегодня к себе домой пригласил знакомиться со своими.
Зоя. Что это? С отцом, матерью, с братом познакомиться?
Таня. Да.
Соня. Боишься?
Таня. Боюсь. Такие люди – и я. Мне кажется, я не вынесу…
Зоя. Да, ты не вынесешь.
Соня. Посмеются над нею эти Щёлоковы. Кто для них Таня? Деревенская девчонка. Ни кола, ни двора. Ничего. Красивая рожица – вот и весь её капитал.
Таня. Я Игоря очень боюсь. Он такой страшный. (Закрывает лицо руками).
Катя. Таня, да ты не расстраивайся. (Подходит к Тане, обнимает её, наступает на газету, которую Соня давно уже уронила на пол). Ну что ты, Таня, не надо так.
Зоя (Кате). Та чего это по газете топчешься? (Поднимает с пола газету). Ишь, ты, прямо товарищу Кривошееву на физиономию наступила. Никакой в тебе сознательности нет. В добрые старые времена приляпали бы тебе за это десятку. (Встряхивает газетой, смотрит на фотографию). До чего же серьёзный дядя, этот товарищ Кривошеев Николай Васильевич, член Центрального Комитета, генерал-лейтенант и Танькин однофамилец. Ой! Идея! Идея… Мне в голову пришла потрясающая мысль. Слушайте, меня осенило. Я знаю, что надо делать! Я знаю, как надо заставить Щёлоковых уважать Таню. Я знаю такое средство, что их сыночек, гордый Игорь, будет бегать за Таней на полусогнутых. (Тане). Крепись, подруга, ещё не всё потеряно!
Соня. Что ты придумала?
Зоя (Тане). Ты говорила своему Вадиму о том, что у тебя мать – доярка, а папа неизвестно кто.
Таня. Нет, не говорила.
Зоя. Прекрасно! Тогда вот что. Папой у тебя будет… временно, конечно… вот этот самый товарищ Кривошеев. А мамой… пусть будет… солистка Большого театра СССР мадам Кривошеева. Понятно?
Соня. Ты что, рехнулась?
Зоя. Молчи! Ах! Я просто в восторге. На меня снизошло вдохновение!
Таня. Я поняла тебя, Зоя, но я не смогу так солгать.
Зоя. И не надо. Лгать буду я. Ох, как же я посмеюсь над ними. Чёрт меня возьми совсем, как я посмеюсь над ними.
Соня.  Но ведь обман скоро раскроется.
Зоя. Ну и что же? Нам нужно выиграть время. Нужно дать Тане время, чтобы она опомнилась, встала на ноги, чтобы она не стала игрушкой в руках этого Вадима, чтобы эти Щёлоковы хоть в первое время относились к Тане с уважением, а там… там наплевать. Вадим распишется с Таней, у неё будет свидетельство о браке, она будет мужняя жена, а это уже кое- что да значит. (Тане). Понятно тебе, дурочка?
Таня. Понятно.
Зоя. Ты говоришь, что сегодня тебе предстоит знакомство со Щёлоковыми?
Таня. Да. Вадим зайдёт за мной скоро. (Смотрит на часы). Ой, сейчас уже.
Зоя. Сейчас? Ну, так ты переоденься скорее, не в этом же платье ты туда пойдёшь?
Таня. В этом. А что? У меня нет другого. Это самое лучшее. Оно 25 рублей стоит.
Зоя. Двадцать пять рублей! Ой! Я не могу! Вот серость-то! Запомни, дорогая, нижеследующее. Дочь товарища Кривошеева никогда не ходит в платье за 25 рублей. А туфли-то! Туфли! Господи! Товарищ Кривошеев, и это – ваша дочь? Не стыдно вам, папочка? А? Ну, вот что. (Раскрывает чемодан). Я в Москве купила японский костюм. Сто пятьдесят рублей стоит. И туфли итальянские за семьдесят рублей. (Подаёт Тане костюм и туфли). Надень это.
Таня. Ой, что ты!
Зоя. Надень!
Стук в дверь.
Таня. Это он! (Садится на стул и опускает голову).
Зоя. Что ты? Что ты так побледнела? Соня, Катя, да ей дурно! Вот горе-то! Уведите её к соседям, пусть там переоденется. Дайте ей нашатырного спирта. Приведите её в порядок, а я тут этого Вадима обработаю. (Стук в дверь). Сейчас! (Входят Вадим и Игорь).
Вадим. Здравствуйте. Таня, мы за тобой.
Соня. Сейчас, подождите минутку! Таня, пойдём. Таня… Катя, помоги. (Соня и Катя уводят Таню).
Вадим. Что с Таней? (Направляется к двери).
Зоя. Подождите! Там без вас разберутся. Ну, давайте знакомиться. Я – Зоя.
Вадим (жмёт Зое руку). А это мой брат, Игорь.
Игорь отворачивается.
Зоя.  Вашего брата я знаю. Личность известная.
Игорь. Вадим, я не пойму, которая из них – твоя подружка? Неужели эта? (Показывает на Зою).
Вадим. Нет, не эта. Другая. Она ушла.
Зоя. Она ушла переодеться.
Игорь. Хорошая компания…
Зоя. А вам не нравится?
Игорь. Нет, мне всё нравится. Общежитие, четыре кровати в одной комнате.
Зоя. Бывает и побольше. Я на сессию ездила, так нас там семнадцать человек было в одной комнате.
Игорь. Интересно.
Вадим (смотрит на дверь). Что она там так долго?
Зоя (Вадиму). Вы торопитесь?
Игорь. Нет, мы не торопимся. Мы подождём. Время у нас есть.
Вадим. Я пойду, покурю. (Уходит).
Зоя. Ваш брат – очень симпатичный человек.
Игорь. А я?
Зоя. Меня вы как-то не очень интересуете. Не вы же женитесь на моей подруге, а он.
Игорь. Вы это всерьёз говорите о женитьбе?
Зоя. Да, всерьёз.
Игорь. Вадим женится на этой вот своей подружке?
Зоя. Да, женится. А что?
Игорь. Ничего.
Зоя. Ведь это здорово, что они встретили друг друга и полюбили. Я так рада за Таню, Вадим так любит её!
Игорь. Вадим – безмозглый осёл. Он, пожалуй, и вправду женится. От него всего можно ожидать.
Зоя. Вы как будто недовольны? Ваш брат сделал хороший выбор. Ему повезло.
Игорь. Да неужели?
Зоя. Таня очень хорошая девочка и так его любит!
Игорь. Ну, ещё бы!
Зоя. Нет, вы как-то странно относитесь ко всему этому. Почему?
Игорь. Потому что она ему не пара.
Зоя.  Да? А, может быть, он ей не пара?
Игорь. Ну, уж куда там!
Зоя. Да уж конечно! Дочь Николая Васильевича Кривошеева могла бы найти себе кого-нибудь и получше вашего Вадима Щёлокова.
Игорь.  А кто это такой – ваш Николай Васильевич Кривошеев?
Зоя. Как – кто такой? Вы что, газет не читаете?
Игорь. Читаю. Ну и что?
Зоя. А то! (Подаёт ему газету). Читайте вот здесь! (Игорь читает. Зоя в сторону). Ну, товарищ Кривошеев, не подведи, покажи, на что ты способен.
Игорь (прочитав). Ну, и что же?
Зоя. А то, что Таня – дочь этого самого Кривошеева.
Игорь. Что? Вот одна из этих трёх девчушек – дочь Кривошеева?
Зоя. Да.
Игорь. Поклянитесь, что это правда.
Зоя. Клянусь!
Игорь. Если это дочь Кривошеева, так почему же она живет здесь, в Вет-родуйске, в Сибири? А не в Москве? Почему она живет в этом жалком общежитии?
Зоя.  Почему?... Вы читали повесть Яна «Александр Невский»?
Игорь. Нет, а что?
Зоя. Оно и чувствуется, что вы не читали повесть Яна «Александр Невский». Жаль. Хорошая книга. Так вот, в этой повести говорится о том, что отец Александра Невского, забыла, как его зовут, отдал своего сына, когда тот был маленьким, на выучку своему военачальнику, и юный князь воспитывался, как простой солдат. Вам понятно?
Игорь. Нет. При чём здесь отец Александра Невского? Какая связь между ним и товарищем Кривошеевым?
Зоя. Дело в том, что товарищ Кривошеев не глупее отца Александра Невского. Тот правильно воспитал своего сына, и Кривошеев правильно поступил, отпустив пожить свою дочь вдали от дома, без блата, в гуще, так сказать, народных масс.
Игорь. Слушайте, вы так врёте, не стыдно вам?
Зоя. Нисколечко.
Игорь. Я не верю ни одному вашему слову.
Зоя. Меня это совершенно не волнует. Это ваше дело. Никто вас не просит верить мне.
Игорь. Это невероятно! Это невозможно! Этого не может быть!
Зоя. А чего это вы так разволновались? Меня вот нисколько не волнует, у кого какой отец. Да пусть он будет хоть Папа Римский – какое мне до этого дело?
Игорь. Вы ничего не понимаете. Если… это правда, то это такие возможности… такие возможности… Я вам не верю.
Зоя (в сторону). Веришь, веришь, дурак!
Игорь. Что вы говорите!
Зоя. Так. Ничего.
Входят Соня, Катя, Таня и Вадим.
Зоя. Ой, Таня, какая ты великолепная! Ну, теперь ты в порядке. Слушай… (Подходит к Тане, отводит её к краю сцены). Я ему, Игорю, сказала, что у тебя отец – этот самый, который в газете.
Таня. Ну, и что же?
Зоя. Потрясающе! Сражён начисто! Теперь он будет лебезить перед тобой.  Так что не бойся ни его, ни его родителей. И вообще никого не бойся!
Вадим. Таня, пойдём!
Таня. Сейчас. (Зое). Зоя, пойдём с нами.
Зоя. Ну, что ты…
Таня.  Я без тебя боюсь. Я не знаю, о чём с ними разговаривать. Я не вы-держу.
Зоя. А ты с ними не говори вовсе. Этак, знаешь, помалкивай. Так даже лучше будет. Пусть они себе трепятся, а ты молчи.
Вадим. Пойдём, Таня.
Таня. Ну, пока, девочки, не поминайте меня лихом.
Катя. Ни пуха тебе, ни пера!
Таня. К черту!
Вадим, Таня и Игорь уходят. Игорь возвращается, хватает газету и уносит ее с собой.
Соня( смотрит ему вслед. Зое). Ты сказала им?
Зоя. Сказала Игорю.
Соня. И он поверил?
Зоя. Поверил! Если бы вы видели его лицо – он был потрясён.
Соня. Да по нему и сейчас видно, что он не в себе. На Таню так смотрел! Ну, что-то будет…
Зоя. А ничего не будет. Вадим женится на Тане, чего мы все и добиваемся!

Картина вторая
Тот же день. Комната в квартире Щёлоковых, обставленная со всей роскошью середины 60-х годов 20 века.
Входит Игорь с газетой в руках. Подходит к телефону, набирает номер.

Игорь (говорит по телефону). Привет, Дима. Как это я сразу на тебя на-пал…. Повезло! Слушай, тут такое дело… Ты там вхож был в Москве в верха. Ну да… Я знаю… Через дядю, естественно.  Нет-нет! Мне ничего не надо. Вопрос только есть. Ты там Кривошеева Николая Васильевича лично видел? Встречался с ним? Ах, только слышал… О семье его ничего не знаешь? О детях… Да-да. Есть дочь Татьяна? Двадцать лет? Как уехала? Куда? В Сибирь? А куда, не знаешь? Нет? Романтика потянула… Да-да, бывает… Молодёжь такая пошла… Всё наперекор. Ну, спасибо, спасибо. Да нет, это я так. Ну, у нас тут с матерью спор вышел. Ну пока… Встретимся. (Кладёт трубку). Так. Всё сходится. Есть дочь Татьяна. Двадцать лет. И уехала в Сибирь. Похоже на правду. Только похоже. Уверенности нет. Пока нет. Буду наблюдать.
Входит Виктория Павловна.
Виктория Павловна. С кем ты сейчас разговаривал по телефону?
Игорь. С другом, с Димой Кочергиным. Кое-что хотел узнать от него.
Виктория Павловна. Ну и узнал?
Игорь. Узнал. Слушай, ма, как тебе нравится подружка Вадима?
Виктория Павловна. Ты знаешь, она производит впечатление. Она молода, конечно, очень, но держать себя умеет. За всё время ни одного слова не проронила. Молчит и только смотрит. И одета прилично. Чувствуется, что вещи на ней не в Ветродуйске куплены.
Игорь. Так оно и есть. Вещи у неё из Москвы, и сама она из Москвы. А самое главное, отец у неё. Знаешь, кто у неё отец? Сам Николай Васильевич Кривошеев.
Виктория Павловна. Кривошеев? Николай Васильевич? А кто это такой? Мне ничего не говорит фамилия Кривошеев.
Игорь. Напрасно. Надо, чтоб говорила. Кривошеев Николай Васильевич – член Центрального Комитета.
Виктория Павловна. Не может быть… Ты с ума сошёл.
Игорь. Почему не может быть? Я сейчас Диме звонил. Он всё подтвердил. Точно, у Кривошеева есть дочь Таня, двадцать лет. Уехала в Сибирь за туманами, за впечатлениями, за… ну зачем сюда могут ехать?
Виктория Павловна. Романтика… Да-да, это нынче модно. В Сибирь… Так она – дочь… как ты говоришь, Кривошеева?
Игорь. Да. Вот, кстати,  о нём в газете кое-что есть. Прочти. (Даёт ей га-зету).
Виктория Павловна. Где?
Игорь. Вот здесь. Читай.
Виктория Павловна (читает). Невероятно! Потрясающе! Игорь, ты понимаешь, что это такое?
Игорь. Ну,  ещё бы! Господи! Ведь это же возможность в Москву вырвать-ся… Из этой дыры… Какие перспективы! Дух захватывает! Ну, Вадька! Ну, не ожидал. Честное слово, не ожидал. Меня переплюнул. Вот повезло-то, а!
Виктория Павловна. А Вадим знает о том, что Таня – дочь Кривошеева?
Игорь. Вадим – лопух. Ему не нравится Танина фамилия. Он хочет, чтобы она стала Щёлоковой.
Виктория Павловна. Дай-то Бог!
Игорь. И вообще он – дурак. Когда я сказал ему про это… про отца, он расхохотался и сказал, что я – идиот.
Виктория Павловна.  И это всё?
Игорь. Всё.
Виктория Павловна. Ну, ты не обращай на него внимание. Он всегда был таким… с отклонениями от нормы. Сколько я с ним мучилась… Впрочем, Таню нашёл он, а не ты, так что… Интересно, родители приедут на свадьбу? Ну, это невероятно! Голова кругом пошла. Надо будет с кем-нибудь посоветоваться.
Входит бабушка.
Бабушка. Что ж вы все ушли? Я уже не знаю, о чём с ними говорить. Таня молчит. Что это за невеста такая? Всё «да» да «нет». Слова лишнего не скажет.
Виктория Павловна. Я должна поговорить с нею. Бабушка, позовите её. Игорь, ты уйди.   
Игорь. Ты только поосторожнее, ма.
Виктория Павловна. Постараюсь.
Игорь уходит.
Бабушка. Батюшки! Что творится-то! Что это с вами? Какие вы все перепо-лошенные.
Виктория Павловна.  Ах, не говорите того, чего не понимаете. Позовите её, и это всё, что от вас требуется.
Бабушка. Ну-ну. (Уходит).

Виктория Павловна поправляет причёску, платье, смотрит на дверь. Входит Таня.

Виктория Павловна. Таня, дорогая, мне хочется поговорить с вами конфи-денциально. Садитесь сюда, на кушетку. (Усаживается на кушетку). Вы давно с Вадимом знакомы?
Таня. Недели три.
Виктория Павловна.  А где вы познакомились?
Таня. На танцах.
Виктория Павловна. Давно вы сюда приехали?
Таня. Недавно. Месяца два назад.
Виктория Павловна. Вы окончили десять классов?
Таня. Да.
Виктория Павловна. А где вы учились?
Таня. В школе.
Виктория Павловна.  Ну, ясно, что в школе. А в какой школе?
Таня.  В средней… в обычной школе.
Виктория Павловна (улыбается).  Ну, положим, не совсем в обычной школе. Там у вас и учителя были получше, и условия… Вы любите Москву?
Таня.  Да.
Виктория Павловна. Скучаете по родителям?
Таня. Да.
Виктория Павловна.  Вы собираетесь ехать домой?
Таня. Нет, пока не собираюсь.
Виктория Павловна.  Но что вас позвало сюда, в Сибирь?
Таня (пожимает плечами). Захотелось посмотреть, как люди живут.
Виктория Павловна.  Вы живёте здесь в общежитии?
Таня. Да.
Виктория Павловна.  Не трудно?
Таня. Трудно.
Виктория Павловна. Не устроенный быт, плохое питание, отсутствие ком-форта…
Таня (улыбается).  Да. Комфорта там не хватает. Особенно в местах общего пользования.
Виктория Павловна.  Таня, Вадим мне намекал на то, что вы собираетесь пожениться. Это правда?
Таня.  Да.
Виктория Павловна. А что скажут ваши родители? Ваш отец?
Таня. Он возражать не будет.
Виктория Павловна.  Вы в этом уверены?
Таня. Да.
Виктория Павловна. Таня, поймите, у вас такой отец, а Вадим… Его отец всего лишь навсего – директор химкомбината.
Таня.  Это неважно. Важно то, кто такой сам Вадим.
Виктория Павловна. О-о! Он – птица невысокого полёта.  Правда, он – передовик, ударник, его хвалят, но он – рабочий, работяга.
Таня. Ну, я тоже ничего. Я учусь на слесаря-испытателя у нас в цехе.
Виктория Павловна.  Таня, я очень рада, что вы с Вадимом полюбили друг друга. Вы – девушка простая, скромная, но… у вас такие возможности… вы могли бы учиться и дальше, и… как-то иначе устроить свою жизнь.
Таня. Я буду учиться. Я готовлюсь к поступлению в институт.
Виктория Павловна. В какой институт   вы хотите поступить?
Таня. В педагогический, на факультет иностранных языков. Я нынче же буду поступать.
Виктория Павловна. Учиться вы будете здесь или в Москве?
Таня. Здесь.
Виктория Павловна.  Это хорошо. Здесь я могу помочь вам. У меня есть связи.
Таня. Не надо помогать. Я хорошо в школе училась. Занималась весь год самостоятельно. Думаю, что поступлю.
Виктория Павловна. Мне нравится ваша прямота, ваша порядочность, но, Таня, душечка, не надо быть такой идеалисткой. Мы на земле живём. Лучше будет, если я поговорю кое с кем в институте. Так будет лучше, надёжнее. А почему вы выбрали именно этот институт и этот факультет?
Таня. По двум причинам. Во-первых, я люблю английский язык. Он такой ласковый. Там много слов, которые просто приятно выговаривать. И второе. Там есть вечернее и заочное отделения.
Виктория Павловна. А зачем вам эти отделения? Вы собираетесь учиться заочно?
Таня. Всё может быть.
Входит Вадим.
Вадим. Ничего себе, мамочка, забрала у меня Таню и сидит с ней тут. А я один.
Виктория Павловна. Вадим… ну извини, пожалуйста, не съела я твою Таню. Да… А когда вы собираетесь пожениться?
Вадим. Вот! Вот этот вопрос по существу! Хоть сейчас!
Таня. Мы ещё заявления в загс не подавали. И вообще у нас ничего ещё окончательно не решено.
Виктория Павловна.  Ну, так решайте. Не буду вам мешать. (Уходит).
Вадим. О чём вы с нею говорили?
Таня. Так, ни о чём. Про институт говорили.
Вадим.  И всё?
Таня. Она спрашивала меня про… даже не помню, о чём. Я так…
Вадим. Что– так?
Таня. Ничего (Опускает голову).
Вадим. Таня, Танька, Танечка, ну их всех к чёрту! Поедем куда-нибудь по-дальше отсюда, на природу, за город.
Таня. Нет. Мне заниматься надо. Скоро экзамены.
Вадим. Экзамены… это всё отговорки. Слушай, ты меня боишься?
Таня. Нет.
Вадим. Тогда почему отказываешься ехать?
Таня. Куда?
Вадим. За город. Поставим палатку в лесу и будем жить, как робинзоны.
Таня. Кем же я буду там, в лесу? Пятницей?
Вадим. Ты будешь моей подругой. Ты будешь любить меня.
Таня.  Нет. Ты шутишь? Правда, ты шутишь?
Вадим. Какие могут быть шутки? Я серьёзно.
Таня.  Ну, так я серьёзно. Я выросла без отца. Я знаю, что это такое. Я не хочу, чтобы мои дети знали то, что знаю я.
Вадим. Понятно. Прежде, чем ехать в лес, ты предлагаешь мне сходить в загс. Хорошо, в понедельник сходим. А сейчас – в лес.
Таня. Нет, мне некогда. Заниматься надо.
Вадим. Ты мне не веришь?
Таня. Я себе не верю.
Вадим. Вот это да! Ты что же, не веришь в то, что любишь меня?
Таня. Я о любви не говорила.
Вадим. Но я же всё понял, по твоим глазам всё понял. Постой… а почему ты говоришь, что выросла без отца? Зойка же сказала Игорю, что твой отец какой-то там из ЦК.
Таня. Ну и что же? (Отворачивается).
Вадим. Она наврала Игорю?
Таня. Нет.
Вадим.  Ну, ты меня-то за дурака не считай. Скажи мне правду. Я ведь в такие басни никогда не поверю.
Таня. Почему?
Вадим. Потому что дочери таких людей, как твой папа, не живут в общежитии на одни ученические. Они не готовятся к вступительным экзаменам в институт. Они совсем другие.
Таня. Ты их просто не знаешь. Они такие же, как и все.
Вадим. Ну, да. На словах, а не на деле.
Таня. Ты о них так плохо думаешь?
Вадим. Да ничего я о них не думаю. Мне до них дела нет. Не ври мне только, пожалуйста. Таня, поцелуй меня.
Таня. Нет.
Вадим. А если я тебя поцелую?
Таня. Получишь по морде.
Вадим. Да что же это такое? Ты ненормальная, что ли? Ну? Три недели встречаемся, другие уже живут вовсю, а мы с тобой даже ещё и не целовались.
Таня. Я лучше пойду. (Идёт к двери).
Вадим. Куда? Стой! Ну, ты даёшь! Ей-богу, ненормальная. Ну, нельзя, так нельзя. В понедельник пойдём в загс и всё оформим. Ну, уж потом держись! (Задумывается).  А вообще-то ты правильно поступаешь. Так и надо. Мы ж звери дикие. Нас надо вот как держать. (Показывает кулак). Класть голову в раскрытую пасть нельзя. Все эти разговоры о равноправии, о свободной любви – всё это на дурака рассказ. Ты права. Ну, ты хотела заниматься. Так иди, занимайся. Я провожу тебя. Но только в понедельник – в загс! Отпросись с работы, я зайду за тобой.
Таня. Хорошо.
Вадим. Пошли.
Входит Виктория Павловна.
Мы, мама, уходим.
Виктория Павловна. Как, уже?
Вадим. Да. Тане заниматься надо. Я провожу её. И ещё вот что, мы решили в понедельник идти в загс подавать заявление.(Тане). Идём.
Таня. До свиданья.
Виктория Павловна. До свидания.
Таня и Вадим уходят.
Ах, боже мой! Они в понедельник подадут заявление! Так скоро! Ох, что-то сердце сжалось. Не знаю, отчего. Чего тут больше – страха, сомнений или радости. Ой, я уж и не рада, что у неё такой отец. Лучше б он был обыкновенным человеком, а то что-то страшновато.

Действие второе
Картина третья
Прошло два месяца. Таня вышла замуж за Вадима и сдала экзамены в институт.
 Комната в квартире Щёлоковых.
Бабушка сидит у окна и штопает носки. Входит Игорь.

Игорь. Бабушка, где мой галстук? Галстук где? У меня сейчас свидание с одной очень умной женщиной. Судьба решается, а галстук пропал. Где он?
Бабушка. Не кричи. Не бегаю я за твоим галстуком. Ишь, ты! Свидание с умной женщиной… Невесту, что ли, богатую, сыскал? Чего дёргаешься-то?
Игорь. Поищите галстук, а работу эту бросьте. Зачем вы эту рвань штопаете? Легче новые купить.
Бабушка. Купить? А на что? У тебя деньги есть? Давай.
Игорь. Нет у меня денег. Отец не даёт.
Бабушка. Шёл бы ты работать, Игорь. Деньги были бы.
Игорь. Я уже работаю. Устроился.
Бабушка. Где это ты устроился? Дома торчишь всё время. Что это за работа такая?
Игорь. Такая! На работу не хожу, а деньги получаю.
Бабушка. Так не бывает.
Игорь. Бывает. В наше время всё бывает.
Бабушка.  Игорь, деточка, бросил бы ты свои хитрости. Не доведут они тебя до добра. Гляди, Вадим моложе тебя, а уже передовик на заводе. Зарабатывает прилично. Женился уже.
Игорь. Везёт дураку!
Бабушка.  Что ж ты, такой умный, а всё мимо твоих рук идёт. Эх, ты, горе луковое!
Игорь. Ничего, бабуля, я ещё поднимусь. Мне бы только лапу мохнатую кое-где, а уж я ухвачусь. Что ж это я! Я ведь так опоздаю. У меня решающее свидание. (Убегает).
Бабушка. С кем это у него свидание? С сударушкой какой-нибудь? Ох, уж, эти мне сударушки. Ни стыда у них, ни совести.
Входит Таня.
Таня. Бабушка! Мне извещение прислали из института. Меня приняли!
Бабушка. Приняли? Ах, ты… Ну, это хорошо.
Таня. Господи! Как я рада! Я боялась, что не пройду по конкурсу. Всё в одно время: и свадьба, и экзамены. Думала – не выдержу. Теперь всё позади. Бабушка, надо маме телеграмму отправить. Вот она обрадуется!
Бабушка. Отец тоже будет доволен.
Таня. Отец? Ах, да… конечно. (Задумывается). Надо бы к маме съездить. Как она там? Мне сейчас так хорошо. Плохо только, что она далеко. Мы всегда были вместе. Мне без неё плохо.
Бабушка.  Что ж ты уехала от неё?
Таня. Она настояла. Говорила мне все: «Езжай в город. Здесь не житьё». То есть в деревне у нас. Парней нет. Замуж выходить не за кого. Работа тяжёлая. Знаете, кем я работала? Сразу после школы библиотекарем пошла работать. Работать можно было бы. Да, работа лёгкая, только вот если надо дрова для библиотеки заготовить или побелить и покрасить – это уж сама. Председателя, бывало, просишь, просишь. А он всё обещает да обещает и ничего не делает. Ну, мы с мамкой всё сами и сделаем: и побелим, и покрасим, и за дровами съездим. Мы с нею дружно жили. Помогали друг дружке. Я ей помогала коров доить. У неё в группе всегда по двадцать коров было. Надо было всех передоить вручную.
Бабушка. Таня!
Таня. Что?
Бабушка. Я что-то не то про тебя слышала. Виктория Павловна говорила всем, что отец у тебя большой начальник в Москве, будто даже в правительстве работает.
Таня. А, это… это…
Бабушка.  Всё ясно. Бросил он вас с матерью. Господи! Что за народ по-шёл! Он там себе в Москве в начальниках ходит, на работу, поди, в собственном автомобиле ездит, а жена и дочь задаром ремонт на работе делают, коров доят, за дровами ездят.
Таня. Бабушка. Мне очень стыдно вас обманывать. Я всё про отца наврала. Нет у меня отца. Нет, и не было. Кто там такой Кривошеев в Москве – я не знаю. Я и в Москве-то  отродясь не была, Кривошеева ни разу в глаза не видела. Это не мой отец.
Бабушка. Зачем же ты нас обманула?
Таня. Подружки посоветовали. Говорят, сделай так, а иначе Вадим не женится, а только насмеётся, да и бросит. Игорь-то у вас так и делал. Про него очень плохо говорят. А так, говорят, он побоится подлость совершить. Женится. Ну, вот я теперь замужем, и врать мне больше незачем.
Бабушка. Милая, скандал будет. Не знаешь ты Викторию Павловну и Игоря.
Таня. Вадим тоже будет сердиться? И Алексей Петрович?
Бабушка. Вадим – простой парень. И Алёша тоже, не Бог весть, какой князь. Но он – муж Виктории Павловны, а Вадим – её сын. А ты знаешь, кто это такая – Виктория Павловна?
Таня. Невестка ваша. Врач.
Бабушка. Не знаешь. Она – барыня. Такая барыня, которая из грязи-то в князи выбралась. Это самые вредные барыни, которые не в барстве родились. Самые лютые. Вот наша Виктория Павловна из таких. С нею очень трудно. Если бы не сын да внуки, видела бы она меня. Прости её, Господи!
Таня. Что же мне теперь делать? А, будь что будет. Я бы ни за что не врала, да Вадима любила уж очень, боялась, что он бросит.
Бабушка. И всё же не надо было обманывать. Нехорошо, не по совести. Я вот теперь и не знаю, что делать-то. Сказать Виктории Павловне – крику не оберёшься. Она ведь всерьёз во всё это поверила. Не сказать – тоже нехорошо.
Таня. Я ей скажу, вы не переживайте. Сейчас-то мне нечего бояться.
Бабушка. Да, ты скажи, вроде бы, как с шуточкой, со смехом. Может быть, как-нибудь и обойдётся. (Звонок). Звонят. Пойду открывать.
Таня. Я открою.  (Убегает в прихожую).
Бабушка. Озорница! Ишь, ведь, что придумала. Зачем? Теперь хлопот не оберёшься. (Из соседней комнаты выходит Вадим).
Вадим. Кто это, бабушка, пришёл?
Бабушка. А шут его знает. Таня побежала открывать. (Входят Таня и Зоя).
Зоя. Всем здравствуйте. Бабушка, я к вам.
Бабушка. Здравствуй, милая. Зачем это тебе старуха понадобилась?
Зоя. В институте реферат задали на тему «Революция 1905 года». Надо местный материал привлечь. Как это у нас в городе совершалось. Вы жили здесь в пятом году, помните всё. Расскажите.
Бабушка. Жить-то я жила здесь. Только я тогда родила своего Алёшеньку, и мне было не революции. А вот муж мой, Пётр Тихонович, точно участвовал. Нас потом за это из города выслали.
Зоя. Ну, а какая обстановка была в городе, когда революция потерпела поражение?
Бабушка. Тогда жуликов развелось множество. Придёт, бывало, в дом какой-нибудь, плачет, слёзы вытирает и просит: «Хозяйка, помоги, чем можешь, пропадаю, за революцию пострадал». Ну, накормишь его, напоишь, ещё и денег дашь, а он с твоими-то денежками – да в трактир. Много тогда таких молодцов промышляло. Обманывали женщин. Известно – женщина всегда пожалеет. Редко какая отказывала.
Вадим. Зоя, ты про это не пиши. Заметут.
Зоя. А как расправлялись с революционерами? Жестоко?
Бабушка. Нет, у нас жестокости не было. Губернатор сам ездил на переговоры с рабочими, плакал, умолял, на колени становился. Сдавайтесь, мол, ребята, эшелон с карателями идёт. Если не сдадитесь – будет побоище. Ну, наши товарищи это дело смекнули, и чтоб головы свои лучшие не потерять, те, кто покрупнее были, убежали. Скрылись. А те, кто помельче, те сдались. Их в тюрьму отправили. Много тогда посадили. Но чтобы кровь рекой лилась – этого не было.
Таня. А разве губернатор за рабочих был?
Бабушка. Он, Танечка, за себя был. Он тоже начальства боялся. Боялся, что ему достанется, что он де не справился с бунтовщиками своими силами. Ну, вот он им и предложил: вы, мол, сдавайтесь, а я до кровопролития не допущу. Слово он своё сдержал. У нас кровопролития не было. В тридцать седьмом году куда страшнее было.
Зоя. А что было в тридцать седьмом году?
Бабушка. Ой, деточки, страшное дело сотворено было. Людей арестовывали неизвестно, за что, и увозили в тюрьму. Брали всех, кто в партии состоял с самого начала и до восемнадцатого года. Старых большевиков, значит. Ну, и беспартийных тоже шерстили, ежели кто что скажет неугодное.
Зоя. За что большевиков брали?
Бабушка.  А это у них спросить надо. Врагом народа объявят человека – и пропала головушка. 
Зоя. А как люди относились к врагам народа?
Бабушка.  По-всякому. Я сама в первое время, как всё это началось, верила в этих врагов. Верила, возмущалась, только удивлялась – почему их так много. А потом, когда арестовали Тухачевского, Блюхера, Якира – вот тут на меня и нашло сомнение. А уж потом, когда мужа моего, Петра Тихоновича да его друзей арестовали, вот тут-то я и догадалась, что всё это не то.
Зоя.  И вы не протестовали?
Бабушка. И, милая, какие тут протесты? Все так боялись… Я спервоначалу, как мужа схватили, в газету написала, на приём к прокурору рвалась, а потом, как возле тюрьмы-то постояла да послушала, что там говорят, так такой на меня страх накатил… Творилось что-то ужасное. Сталинские опричники так бесновались, что уж дальше и некуда было. Алексей, сын, мой, его отец (указывает на Вадима) плакал, умолял меня: «Мама, молчите! Ради Бога, молчите! Вы нас всех погубите». Игорь тогда уж народился. Алёша пить начал. Каждый день напивался допьяна.
Таня.  Зачем?
Бабушка. А чтоб не взяли. Пьяницы-то тирану не страшны. Таких не брали. Какие люди пропали! Господи! Кузьмичёвы, Василий Лалетин – художник, совсем ещё молодой. Отец у Кузьмичёвых в пятом году вместе с моим Петром Тихоновичем против царя бунтовал. Какой это был умница и насмешник, если б вы знали! И таких-то людей расстреляли. Господи! В чём мы так согрешили? За что такая напасть?
Таня.  Так почему же всё это произошло? Почему?
Бабушка.  Так кто ж его знает, почему? Я об этом тоже много думала, да так ничего и не придумала. Может быть, это, как с теми князьями, которые из грязи выбрались. Гонору-то много, власть получили, а ума-то нет. Как следует,  этой властью распорядиться не могли. А показать себя надо. Ну, вот и показали.
Вадим. Это они от страху. Они так защищались.
Зоя.  А теперь у нас нет культа личности?
Вадим. Культа нет, есть культик.
Таня. Сейчас почему-то перестали о культе личности говорить. Раньше писали в газетах при Хрущёве, а теперь молчат, будто ничего и не было.
Зоя. Видать, всё уже сказали и не находят нужным больше говорить на эту тему. Ах, бабушка, мне лично жить расхотелось.
Бабушка. А вот это зря. Хорошие люди и тогда были. Если б не они… Я  в газету писала, правду всё искала, а меня не тронули. Кто-то там, в газете, пожалел меня.
Зоя (смотрит на Вадима). Культа нет, есть культик – так ты сказал?
Вадим. Так. А что? 
Зоя. Ничего. То-то Танька сейчас живёт, как сыр в масле катается. Замуж за тебя вышла. Этак через годик, через два задерёт она нос кверху и перестанет узнавать своих общежитских девчонок.
Таня. Зоя, со мной этого не случится. Слушай, Вадим, я уже бабушке сказала и тебе скажу: я не дочь члена ЦК КПСС Кривошеева. Мой папа, может быть, и есть кто-то, но для меня он – никто. Мама нагуляла меня в девушках. Я незаконнорожденная, как раньше говорили. А мать моя дояркой работает. И ничего у нас нет. И жили мы всегда в деревне. Потом меня мама в город отправила. Ну, что? Что ты скажешь на это?
Вадим. А что я скажу? Я знал всё это.
Таня. Знал? Откуда?
Вадим.  Да я как-то перед свадьбой документы у тебя просмотрел. Ты на столе паспорт оставила, свидетельство о рождении, аттестат зрелости – там ведь всё это написано.
Таня. Почему же ты ничего не сказал об этом отцу, матери, брату?
Вадим. А зачем? Пусть их. Так даже интереснее. Мне было интересно наблюдать, как они перед тобой землю копытами роют.
Зоя. Ты их не любишь?
Вадим. Нет, почему же? Но только, только… такой уж я уродился, с от-клонениями. У меня всё как-то получалось не так, как надо. Учился я не так, как надо. Вёл себя не так, как надо. Всё делал наперекор всему. На завод пошёл тоже не так, как надо. Я вот до Тани думал, что я вообще не такой, как надо. На меня уж рукой махнули. Таня меня подняла в их глазах. Но вот, когда они узнают всё, что тогда будет – не берусь предсказывать. (Тане). Тогда, видимо, придётся уходить отсюда. (Зое). Главное, я не злой, наклонностей к дурному у меня нет, но почему-то я всегда чувствовал, что я не такой, как надо.
Зоя. Может быть, отец добудет вам квартиру?
Вадим. Оно бы неплохо, да я бы хотел как-нибудь по-другому. Конечно, директорскому сыну живётся легче, чем кому-либо другому, тут уж ничего не скажешь.
Зоя.  Вадим, почему ты не стал учиться? У тебя же такие возможности. Окончил бы вуз, работал бы в заводоуправлении.
Вадим.  Там и без меня дураков хватает, Зоя, я  люблю свою работу. Я – токарь шестого разряда. Мне поручают самую тонкую, самую ответствен-ную работу. Когда приходит срочный заказ, директор ходит за мной. Не я за ним, а он за мной. Получаю я тоже хорошо. Я ведь больше отца зарабатываю, а ведь он – директор химкомбината. А будь я инженеришкой, ничего бы этого не было. Ничего!
Зоя. Вадим, а ведь тебе повезло. Знаешь ты об этом? Твоя любовь в фаворе. Другие за свою любовь не видят ни денег, ни уважения, ничего.   

Картина четвёртая
Утро следующего дня. Та же комната. Виктория Павловна лежит на тахте. Входит бабушка.
Бабушка. Что, Вика, голова болит?
Виктория Павловна. Ах, подите вы.
Бабушка. Болит. Погода, должно быть, меняется. Дождик обещали. Вот и кончилось лето. А у меня ноги болеть стали. Болят и болят. И то… Целый день на ногах. Всю работу сама. Спасибо, Таня пришла к нам. Помогает. Вадим тоже подсоблять начал. А то бы совсем хана. На троих-то мужиков-то да на тебя настирать, наготовить, убрать за вами. Мне-то уж годов-то… Лучше не считать. За восьмой десяток перевалило. И живу ещё, да, живу… Ещё и работаю. Так, значит, за работой и помру.
Виктория Павловна. На что вы жалуетесь? У вас есть пылесос, стиральная машина, по магазинам вы не ходите. На что вам жаловаться?
Бабушка. Мне эту Таню, как Бог послал. Такая старательная, всё делает, и ласковая такая, воспитанная.
Виктория Павловна. Вот-вот… О ней-то я и думаю. Голова от этих дум разрывается. Странно всё. Такой отец, такая мать, а на свадьбу никто не приехал. Даже не поздравили. Не было никакого подарка. Вся свадьба за наш счёт. А с их стороны – ничего. Ну, допустим, Таня уехала в Сибирь против их воли. Они рассердились на неё. Но ведь не до такой же степени можно сердиться, чтобы полностью игнорировать замужество своей дочери. Здесь что-то не то. А вы ничего не замечали в ней странного?
Бабушка. Ничего. Хорошая она, аккуратная, помогает. Чего ж мне ещё-то надо?
Виктория Павловна.  Да-да, вам больше ничего не надо. А нам – надо. Очень надо. Ну, ладно. Почта сегодня была?
Бабушка. Была. Вон она, твоя почта, на столике лежит.
Виктория Павловна. Дайте, пожалуйста.
Бабушка (подаёт почту). На. (Уходит. Уходя, бормочет). Барыня хреновая! Всё лежит. Всё ей подай.
Виктория Павловна одна. Разбирает газеты. Из газеты выпадает письмо.
Виктория Павловна. Письмо какое-то. (Поднимает конверт, читает надпись на конверте). «Щёлоковой Татьяне Николаевне». Это Тане. Интересно, откуда? Сразу видно, что не из Москвы. (Читает адрес). Устюженский район, село Новостроевское. От Кривошеевой Анны Дмитриевны. Что это значит? Письмо от матери? А почему Устюженский район? Это, кажется, где-то в нашем крае? Её мать и Устюженский район? Что она там делает? Тоже в Сибирь поехала? (Задумывается). Вот что. Надо прочесть это письмо, иначе я не разберусь ни в чём. Как бы это сделать незаметно? Ага. Оно плохо заклеено. Чуть-чуть потянуть – и всё. (Осторожно вскрывает конверт, вынимает письмо и читает). Ай! Что это? Как? Всё пропало… всё… и Москва, и всё… Ах! Я умираю. Мать-то, оказывается, простая деревенская баба. А отец? Отец-то! Из письма видно, что отца-то и вовсе нет. Ах, Боже мой! Умираю! Мне дурно, дурно… (Опомнившись). Но, что же всё это значит? Всё ясно. Она нас просто одурачила. Провела нас эта сопливая девчонка, как последних дураков, всех вокруг пальца. Ну, погоди, я тебе отплачу! Я тебе устрою! Ишь, ты, мадам Щёлокова! Я тебя отсюда выставлю в три шеи. Чтоб духу твоего здесь не было! Сегодня же, сейчас же! Нет. Так нельзя. Я её при всех разоблачу. Я прочту это письмо всем. Завтра, на семейном празднике. Дрянь! Ты у меня ещё узнаешь. Господи! Как не повезло-то! Такие планы были – и всё рухнуло! За что, за что, Господи?

Картина пятая
Вечер следующего дня. Парадная комната в квартире Щёлоковых. Ком-ната ярко освещена. Посередине – праздничный  стол. В узком кругу знакомых и близких сегодня отмечается день рождения Алексея Петровича Щёлокова. Входит Виктория Павловна в вечернем платье с шиньоном на голове, осматривает стол.
Входит бабушка, подходит к столу.

Бабушка. Всё положили? Ничего не забыли? Не дай Бог, если чего не хватит.
Виктория Павловна. Ах, да не суйтесь вы тут под ногами! Ничего не забыли. Сделали своё дело и идите, отдыхайте.
Бабушка. Ну-ну, пойду, лягу. Ноги так и гудят. Отходили уже своё. О, Господи! Рано я износилась. Сколько ещё работы, а ноги не держат. А жить-то как надо, надо.
Виктория Павловна. Надо, а зачем?
Бабушка. А как же? За вами, дураками, надо смотреть. Как бы вы чего не натворили. Как бы вы Таню с Вадимом не обидели. Вадима-то особенно.
Виктория Павловна. Почему именно Вадима?
Бабушка. Простой он, работящий. Вы таких не цените. Как он такой-то уродился среди вас. Скотина и та ценит того, кто её кормит, а вы хуже скотов – ничего не цените. (Уходит).
Виктория Павловна. Бабушка положительно заговаривается. Хорошо бы её отправить куда-нибудь, отдохнуть, пожить…
Входит Алексей Петрович.
Алексей Петрович (смотрит на стол). Зря всё это. Я сегодня нездоров, и настроение не то. Мне бы сегодня отлежаться. Зачем ты всё это устроила? (Наливает в стакан водку и пьёт).
Виктория Павловна. Алёша, ты выпил? Зачем? Целый вечер впереди. Сейчас гости придут, а ты уже сейчас будешь пьян.
Алексей Петрович. Я не буду пьян. Я никогда не бываю пьяным. Ты знаешь об этом. Никогда! Не берёт меня сорокаградусная.
Входят Таня, Вадим и Игорь.
Игорь. Что, уже можно за стол?
Виктория Павловна. Садись. Но начинать ещё не будем. Я жду Алину Николаевну с мужем.
Алексей Петрович. Ну вот, их ещё не хватало!
Виктория Павловна.  Больше я никого не приглашала. Нельзя же совсем без гостей. Это неприлично.
Вадим (Тане). Давай сядем здесь. (Усаживаются вдвоём).
Виктория Павловна. Да, садитесь, садитесь. Алёша, и ты садись. Подождём их, поболтаем пока.
Игорь (встаёт). Дорогие мои родители! Пока нет никого посторонних, позвольте мне сделать заявление…
Алексей Петрович. А где мама?
Виктория Павловна. Бабушка легла отдохнуть.
Таня. Ей сегодня здорово досталось.
Алексей Петрович. Могли бы избавить её от этого.
Таня. Я на работе была.
Виктория Павловна. Алёша, ты не знаешь свою маму. Её избавить от этого невозможно. Она привыкла работать. И не может уже не работать.
Алексей Петрович. Я пойду к ней. (Встаёт из-за стола).
Игорь. Па! А моё заявление!
Алексей Петрович. Иди ты! (Уходит).
Виктория Павловна. Не обращай внимания, Игорь. Он уже выпил. Что ты хотел сказать?
Игорь. Я бы хотел при отце. Дело вот в чём. Я женюсь.
Виктория Павловна.  На ком? Надеюсь, не на дочери генерал-лейтенанта и члена ЦК КПСС?
Игорь. Нет. Такой мне не удалось найти. Она – зубной врач-протезист.
Виктория Павловна.  Понятно.
Игорь. Она немного старше меня. Своей дочерью, мамочка, ты её не сможешь назвать, но и старшей сестричкой – тоже. У неё есть дача, машина, шикарная квартира… Дама очень состоятельная. Сбережения есть и вообще… Хорошая у неё специальность. Сейчас людей со здоровыми зубами ни практически, ни теоретически у нас нет. А улыбаться надо всем.
Вадим. Тебе бы, Игорь, знаешь, кем самому заделаться? Есть такая выгодная должность, денежная. Могилы рыть. Знаешь, сколько они зарабатывают? Могилка зимой стоит 250 рублей. А люди мрут в нашем прекрасном городе часто. Особенно в районе химкомбината.
Игорь. Я уже думал об этом. Только туда попасть очень трудно. Там ведь всё забито. Чтоб туда попасть, нужно… много чего нужно.
Таня. Вы это серьёзно говорите? Не шутите?
Игорь. Я не шучу.
Таня. Тогда… не надо. Мы ведь за столом сидим, а вы про могилы…
Игорь. Тебе, Танечка, с папой повезло. Тебе можно и не думать про могилы. А мне-то каково? Оклад маленький. Работать надо творчески. Отдавать всего себя работе за такие деньги я не согласен. Отец меня не балует, а жить-то надо. Итак, да здравствуют богатые невесты и покойнички! Я за них специально сейчас выпью. (Наливает в стакан водку и пьёт). Ох, хорошо побежала! Да, Вадька, повезло тебе. В Москву скоро поедешь. Таня поступила в институт, потом туда переведётся, и поедете вы к папочке прямо в Кремль. (Грозит Тане пальцем). Хитрая, хитрая девочка. Я ведь знаю, почему ты в Сибирь поехала.
Вадим. Почему?
Игорь. А как же? Подняла она себя этим, ох, как подняла. Заодно и папочку своего на полвершка вверх подтянула. Как же? Это ведь подвиг – сюда добровольно приехать. И тем, что за тебя, работягу, передовика замуж вышла – тоже подняла. Только ты теперь работягой не будешь. Первым делом тебе должность выправят. Ну, чтобы уж всё, как следует, было: орден приляпают на твою широкую грудь. Сперва один, потом другой, третий. У тебя грудь-то как у Голиафа, не то, что у меня. На тебя много можно навешать. (Наливает в стакан водку и пьёт).
Виктория Павловна. Не пей, Игорь, рано ещё.
Вадим (Тане). Гляди, он сейчас нажрётся, как свинья.
Таня. Драться будет?
Вадим. Нет, не умеет он драться. Ну, потеха! Что-то дальше будет…
Входит Алексей Петрович. Молча садится за стол.
Виктория Павловна. Ну, что бабушка?
Алексей Петрович. Сказала, что придёт попозже.

Звонок.
Виктория Павловна. Ах, это они! Они. Алина Николаевна с мужем. (Уходит встречать гостей).
Входят Алина Николаевна, Иван Фёдорович и Виктория Павловна.

Алина Николаевна. Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте. (Жмёт руку Алексею Петровичу). Вы прекрасно выглядите. Молодец! Дайте я вас поцелую, именинника дорогого. (Целует его).
Иван Фёдорович. Здравствуй, Алексей. Поздравляю и желаю всего-всего, так сказать, хорошего.
Виктория Павловна. Садитесь, пожалуйста. (Все усаживаются за столом). Теперь можно и начинать.
Входит бабушка.
Бабушка.  Без меня не начинайте. Подождите меня. Куда мне сесть-то?
Виктория Павловна (в сторону). Принесла тебя нелёгкая. (Бабушке).  Садитесь рядом с Таней.
Бабушка. А мне всё равно. Хоть бы и с Таней. Озорница она, но хорошая. (Садится рядом с Таней. Ей). Ну, что, сказала ей?
Таня. Нет ещё.
Бабушка. Надо сказать. Повиниться.
Виктория Павловна. Алёша, наливай вино.
Иван Фёдорович. Э, нет. Давайте-ка я поухаживаю за всеми и за именинником. (Разливает вино). Ну, выпьем за него. За нашего несгибаемого. Эх! Сколько прожито и какие годы… А он всё стоит, и ничего его не сокрушило. Устоял. Выпьем за несокрушимых. (Все пьют).
Алина Николаевна. Как хорошо! А я сегодня утром чуть было не плакала. Меня сегодня так оскорбили во дворе… Я гуляла с Чарли, и меня соседка обозвала облезлой барыней и воровкой. Да, да! А за что? Вы понимаете, что у нас происходит? Почему я так раздражаю соседей? Ну, у нас есть машина, обстановка, а у них ничего нет. Значит, если мы чего-то достигли, значит мы непременно – воры?
Виктория Павловна. Это от зависти. Завидуют. Я знаю примеры получше. Вот, например….  Позвольте мне прочесть одно любопытное послание. Письмо не мне адресовано, но я ничуть не жалею о том, что вскрыла конверт и прочла его. Очень любопытное письмо. Да вы, я смотрю, не едите? Вы ешьте, ешьте и слушайте. Очень интересно. (Достаёт письмо и читает). «Здравствуй, дорогая Танюша! Ты пишешь, что вышла замуж. А я не рада. Ты приехала в город, чтобы учиться, а не заниматься замужествами. Твоего жениха или мужа я не знаю. Это непорядок. Не этому я тебя учила. Но если всё сделано по-честному, то я тебя поздравляю. А если нет, то ты знаешь, как горько мне будет. Мало моей горькой судьбы, так и тебя туда же понесло. Меня ещё можно простить. Когда я была в твоих летах, парней не было. Что нам было делать? В ваше время ребят предостаточно. Вам-то уж можно и не унижаться. Ты у меня не урод какой-нибудь, чтоб кидаться на первого встречного. Почему меня не позвали на свадьбу? Я ведь тебе не чужая. Я бы привезла на свадьбу и яичек, и мяса, и маслица. У вас же в городе плохо стало с продуктами. А у меня здесь всё-таки какое-никакое хозяйство есть.  Зарезали бы поросёночка. Хоть и рано его ещё резать. Курочек бы привезла. Да что это такое, Господи! Разве так люди делают? С родителями жениха, с женихом бы познакомилась. А ведь это страмотища одна. Приезжай немедленно с мужем в гости. Хоть посмотрю, что за человек. А не приедешь, я сама нагряну. Вот только как отпустят с работы, доярок не хватает. Уж я тогда с тобой поговорю. Знала бы ты, как болит моё сердце, непутёвая дочь моя. До свидания. Приезжай. Мама». Ну, как вам понравилось это послание?
Алина Николаевна. Трогательное письмо. А кто это такая мама? Кому это письмо?
Таня (встаёт).  Письмо моё! (К Виктории Павловне).  Отдайте его мне.
Виктория Павловна. Пожалуйста. (Отдаёт Тане письмо). Извини, что прочла. Любопытство одолело. Таинственность измучила. Игорь, ты понимаешь, что всё это значит?
Игорь. Понимаю, всё понимаю. Вот болван! Кретин! Я же не поверил. Эта девка смеялась надо мной. Смеялась прямо в глаза, а я… поверил, соблазнился. Ой, дурак! Ой, осёл! Итак, прощай, Москва! И ещё раз да здравствуют богатые невесты и покойнички! (Хохочет).
Виктория Павловна. Вадик, а ты понял, что произошло?
Вадим. А что произошло? Я всё знал. Давно уже.
Виктория Павловна. Как знал? Знал и молчал? Однако… Ты всегда был дурным сыном, ну не мог же ты допустить, чтоб над твоей матерью смеялись? (Тане). Таня, зачем ты нас обманула?
Игорь. Да это не она. Это её подружка в общежитии мозги мне набок по-вернула. А я, дурак, поверил.
Таня. Вы спрашиваете меня, зачем я обманула… А затем, что все мы – я и мои подруги – думали, что Вадим меня бросит, не женится на мне. Так, побалуется и бросит. Ваш же Игорь так и делал, и не один раз. Одно то, что Вадим из вашей семьи – уже пугало. Вот Зойка и придумала. Она у нас вообще выдумщица.
Виктория Павловна. Ну, что же ты, втёрлась в наше доверие, вошла в семью, прописалась у нас в квартире. Что же теперь? Ты думаешь, всё так и останется?
Таня. Я уйду от вас. (Встаёт и хочет выйти из-за стола).
Вадим. Куда? Сядь! (Усаживает Таню на место. Виктории Павловне). Таня никуда отсюда не пойдёт. Никуда! Слышишь?
Виктория Павловна. А я не желаю жить под одной крышей с интриганкой и обманщицей!
Алексей Петрович (встаёт). Постойте! Погодите. Надо всё выяснить. Кто мы? Кто виноват? Мне кажется, во всём виноват я. (Ивану Фёдоровичу). Ты меня, Иван, несокрушимым назвал. Да, я выстоял. Я один из немногих, кто устоял, несмотря на то, что стоял вроде бы на переднем крае. Была коллективизация. Сколько ребят погибло тогда! Нет, тогда всё ещё было в порядке. Я тогда от пуль не бегал. Мне тогда просто повезло. Потом тридцать седьмой год. Я отрёкся от отца, запил, согнулся, и меня не тронули. Я даже достиг кое –чего, продвинулся по работе… Потом война. На фронт не взяли – бронь. Специалисты были нужны на трудовом фронте. Только я на фронт не рвался. Нет, не рвался. Туда, где стреляли, не хотел идти. Работал как вол, но к смерти не рвался. Опять уцелел. Кончилась война. Вдовы, сироты, разорение всеобщее. Люди в вагончиках, подвалах, бараках жили. А у нас вот эта квартира, туалет, ванная, всё отдельно, четыре комнаты, телефон – всё как положено тогда уже. (Виктории Павловне). Ты сказала: люди нам завидуют. Может быть, кто-нибудь и позавидовал. А где бы ты была, моя милая, если б я погиб в тридцать седьмом году? Если б я погиб во время войны? Где б ты была с двумя-то детьми? А? Молчишь. А была бы ты там же, где все они, простые советские люди: в бараке, подвале, коммуналке. Впрочем, ты бы не была с ними. Постаралась бы устроиться как-нибудь получше. Знаю я тебя! (Грозит ей пальцем). Да, мы неплохо устроились. Помню, стоят у нас под балконом голодные ребятишки, а Игорь им с балкона кусочки хлеба бросает. Ни дать, ни взять – принц Микленбургский! (Пауза). Дело всё в том, что все мы много врём, врём страшно. Во сне и наяву, наедине с собою врём, а уж при людях и подавно. Мы – ужасные люди. Мы не видим слёз на глазах у своих ближних. Так нельзя. Ах, почему я устоял? Ведь невозможно было устоять. Ведь я всё-всё понимал. Девять человек орали во всё горло «Широка страна моя родная…», а десятого в это время расстреливали.
Виктория Павловна. Что ты, что ты! Не надо об этом. Замолчи, Алексей! Замолчи! Здесь посторонние. Здесь Таня.
Алексей Петрович. Таня? Ах, Таня. Прости меня, Таня. (Наливает в стакан водку и пьёт. Стоит, задумавшись). Ах, пропади всё пропадом! Пропади вся эта жизнь! Зачем я не погиб тогда? Мне лучше было бы лежать рядом с отцом. Я его предал. Отец, прости меня! Мама, прости! (Плачет).
Бабушка (встаёт и подходит к нему). Алёшенька, сыночек, не терзай себя. Пойдём, пойдём отсюда. Мать тебя простит. Невелика твоя вина. Я уж знаю. Ты ведь меня тогда пожалел, Игоря пожалел, Вику пожалел. Ты не за себя старался. Я ведь знаю.
Алексей Петрович. Сволочи! Из людей убийц сделали. Не все же, кто убивал, были убийцами.  Многие были всё те же простые советские люди. Их и самих потом… Они ведь верили, что творят благое дело. (Плачет). 
Иван Фёдорович. Ну, ты, Алексей… Чего ты? Ты ведь не виноват в этом… в том, что было. Вспомни, кем ты был тогда. Никем. Не ты же убивал.
Алексей Петрович. Да, я не убивал. Но я молчал, когда других травили. Я смирился, и вот, вот результат.  Ложь, всюду ложь, отовсюду лезет ложь!
Бабушка. Пойдём, пойдём, Алёша.
Алексей Петрович. Сейчас уйду. Что вы так на меня смотрите? Не надо так смотреть. Не  бойтесь. Это у меня пройдёт. Находит иногда.  Завтра я буду в норме, и пойдёт прежняя жизнь. Я не в силах что-либо изменить. Вадим, тебе меня жалко? Ты как-то вот сумел не изгадиться. В бабку пошёл, что ли?  А я… (Машет рукой. Виктории Павловне). Ты их не трогай! Ни-ни! Я им потом квартиру сделаю. Пусть живут отдельно, не пачкаются. (Уходит вместе с бабушкой).
Виктория Павловна. Простите, так получилось… Я не ожидала.
Алина Николаевна. Ничего-ничего, это бывает. (Ивану Фёдоровичу). Ваня, пойдём.
Иван Фёдорович. Да-да… Мы пойдём. Вы уж простите, я завтра позвоню вам, узнаю, что и как… или вы мне позвоните. Ну, будет видно. Может быть… Ну до свидания. (Алина Николаевна и Иван Фёдорович уходят. Уходя, Иван Фёдорович бормочет).  Вот это срыв! Знал бы, ни за что не пошёл сюда. Чёрт меня дёрнул сюда прийти.  Как это ещё всё обойдётся? (Уходят).
Виктория Павловна. Скандал! Скандал! Я не хотела этого.
Вадим. Таня, пойдём к себе.
Таня. Я к маме хочу.
Вадим. К маме мы вместе съездим. (Таня и Вадим уходят).
Виктория Павловна. Игорь, что это? Катастрофа?
Игорь. Ну, что ты, ма. Какая же это катастрофа? Так себе, пшикнул па-пенька на потеху людям. Ивана Фёдоровича напугал до смерти. Разве ж это катастрофа? Не думай так мрачно. Отец прав. Он проспится, и завтра будет то же, что и всегда. Ты извини меня, ма, я тебя покину. Пойду сегодня ночевать к своей невесте. Она понадёжнее всех генералов на свете.