Рассказы моей мамки

Я понемногу пишу  книгу-мечту о моей маленькой деревне в Казахстане, в которой я выросла.    Я представляю себе эту книгу  как осознание: мы – есть, мы- были, мы должны остаться.   Но порой  меня одолевают сомнения: а кому это нужно? Нужно ли вообще? А как я напишу?  И как  это  будет  читаться?
Несколько рассказов  под общим названием  «Тамамбай — Горелый Лес» я уже поместила здесь.

Недавно в  сомнениях-размышлениях о том, как мне писать и что писать,  на    окольных путях    интернета  в  поисках материалов про моих  советских немцев  выпрыгнул   мне  навстречу    заголовок-наставление  "Ищи свои корни",  сайт города  Костаная в Казахстане.

О!  Точно читала  этот материал,   даже расположение текста знакомо.

И,  не успев дойти  до    очень  мне знакомой  подписи, я уже профессионально коварно обрадовалась:  а вот посмотрю сейчас со стороны,  по прошествии двадцати семи лет, буду ли я со всем согласна, что  когда-то   с а м а   написала,  посмотрю, глядя на все это с далекой стороны,  что бы теперь я тут подправить-убрать захотела.   
Ну надо же,  это  мои  соседи-кустанайцы взяли, значит,  мои  рассказики  к  себе. Я жила  в городе Аркалыке Тургайской области, это по-соседству. Значит, привлекли они, нужны для кого-то кому-то  до сих пор мои откровения тех перестроечных гласностных лет. Значит, там еще есть немцы,  люди разных национальностей, и с ними ведут работу или считают нужным вести такую в рамках  истории края... 
Особенно пленила меня подобранная  кустанайцами фотография: золотая пшеничная степь и голубое небо, может, с тучами дождя, а, может, это облака, и их пронесет.   
Сначала шла моя страстная вступительная   статья,  в три раза больше самих рассказиков. Ну, что ж, хотелось высказаться! Вот она.

     «В судьбе советских немцев старших поколений осталось от 41-го года и тянется по сегодняшний день еще много недоговоренного, невысказанного, невыплаканного, о чем порой мы, взрослые дети, не знаем. Или знать не хотим.
В детстве, и позже, много раз пропускала я мимо ушей воспоминания матери о ее долгой жизни, в частности, о первых десятилетиях жизни «в Сибири».
Когда ее с отцом, вместе с тысячами других советских граждан немецкой национальности, спешно, в двадцать четыре часа «эвакуировали» на Восток,  как значилось в военном приказе – в Сибирь. Многих начали ссаживать в Северном Казахстане. Так для моих родителей осталась казахстанская земля, моя родина, навсегда Сибирью. Во всех смыслах. Первые пятнадцать лет жизни здесь мама называет не иначе, как «ди гриммиге цайт» - страшное время.
Мы же дети, рожденные и выросшие здесь, другой земли не знаем, а главное – наше становление происходило уже в другое время. Мы гораздо меньше, чем наши родители, чувствовали свою ущемленность. Здесь, на целине, между людьми укрепились другие, лучшие межличностные  отношения.
Но, начиная с пятидесятилетних и моложе по возрасту – немцы, русские, украинцы, татары – становятся с годами все больше никакими - никакими по национальному признаку. Мы же понятие о национальной гордости или самобытности получали из книг, лозунгов прессы, кино застойного времени. А все, что пытались вложить в наши души родители, старшие,  о кровно родном, воспринималось нами как нечто чуждое, несоветское, «ненашенское». Мы росли под фанфарным девизом «скорейшего слияния наций».
Моя мать была рьяно против этого. На мои наскоки отвечала: «Я не говорю, что немцы лучше, а русские хуже. Все народы одинаковы. Просто плохо, что меньше становится  р а з н ы х  народов». И эти слова были подозрительно непонятны, неприемлемы для меня и моих старших братьев и сестры. Когда мама тосковала о Волге, говорила в сердцах, что в нашем обществе много несправедливого, мы воспринимали родную мать как злого, желчного человека. Ведь нас с пеленок общество учило, что все у нас справедливое.
Поэтому отношения во многих семьях между старшими и младшими поколениями по национальным, историческим вопросам складывалось мучительно и часто драматически. Мы не понимали страданий старших, связанных с раскулачиванием крестьянства, миллионными репрессиями, распылением нашего народа и других - в последний год мы узнаем ошеломляющие «новости» о судьбах евреев, корейцев, татар, калмыков, о многих народах Кавказа.
К счастью, приходит она, пора просветления и очищения духа, пора восстановления национальных корней и исторической правды для всех советских народов. И как я рада, что моя старая мама еще жива (восьмого марта ей исполнится восемьдесят три года, она много читает, живо интересуется перестройкой), и я могу показать ей наши немецкие и русские газеты, где немцы, наконец-то, могут быть услышанными!
Мы, кто помоложе, в долгу перед близкими старшими за то, что не хотели понимать их стремления сохранить  свою родную речь, культуру, обычаи. Мне кажется, то, как складывалось в нашей семье интернациональное воспитание, в какой-то мере типично для многих немецких семей, да и не только для немецких. Потеря национального самосознания в последние десятилетия характерна – увы! – для многих больших и малых народов нашей страны. И, чтобы вернуть себя на должную национальную и гражданскую высоту, молодым прежде всего надо внимательно вглядеться в своих родителей, понять их характеры, их  жизнь и судьбы.
Моя мать Екатерина Адамовна Гукк, малограмотна, по-русски говорит плохо. Подняла нас пятерых детей, без отца. Она упорно, а порой жестко приучала нас быть честными, сохранять собственную гордость и всегда учиться, учиться. В нашей хате-землянке был культ книги и культ порядочности в отношениях с соседями. Тогда это стоило многого. Горько, что лишь под сорок лет я стала понимать, какую стоическую и мудрую жизнь прожила моя мама.
Прошлым летом она была у меня в гостях, помогала мне моего сына, ее тринадцатого внука, на ноги ставить. Я попросила маму еще раз рассказать о тех событиях, про которые слышала от нее давно. У нас были долгие беседы. Рассказы моей матери – бытовые, очень семейные, личные – поразили меня своей завершенностью, суровым спокойствием и собранностью повествования, идеей терпеливости к выпавшим испытаниям, а, самое главное, – абсолютным отсутствием озлобленности к людям, в чем мы, дети, раньше жестоко упрекали нашу «чересчур гордую» мамку.
Ее рассказики  заставили по новому думать о нашей семье, о жизни всей страны. В них светит стойкость и моральная твердость трудовой женщины. Может быть, я слишком «высоким штилем» заговорила о  незамысловатых воспоминаниях моей матери? Но познакомьтесь с двумя из них: не оформляла, не приглаживала, только постаралась очень точно перевести мамину речь с немецкого языка на русский.
                А. Миненкова,  как писали раньше – урожденная Гукк»

 Моя  подпись по мужу стоит с добавлением личностной идентификации: «как писали раньше – урожденная Гукк».
Много ли я изменю в тексте сегодня?
А ничего не буду подправлять. Я так писала, так думала. Верила, что все народы в семье единой нашего Союза возродятся, определятся, высветятся. Тут не все получилось...
 Стилистически, интонационно сегодня, может, кое-что иначе сделала бы. Например,  императив  "Ищи..." убрала бы, помягче надо, изысканней, но, в сущности,  "Ищи..."  всегда будет актуально, если хорошо подумать.
Лучше их,  свои корни,  просто  не терять. И тогда в конце 80 -х было врема такое, время поисков самих себя, своих корней, значит, хронологически, исторически заголовок мой был тогда естесственен.  Сегодня  надо его в контексте тех лет понимать.

Сейчас еще больше считаю, что просто необходимо понимать себя, свою судьбу, своих предков, своих родителей,  свою страну.   Спасибо кустанайцам, что интернетом сопутствуют делу. Так  кустанайцы и меня подбодрили.

Два последующих за вступительной статьей рассказика  даны с указанием, что  взяты из газеты «Ленинский путь» за 1989 год, в интернет  были выставлены 22 января   2014 года, материал  дан под рубрикой «Отечество у нас одно». Замечательно!

   Читайте:

  «ПРО ЧЕРНУЮ КОФТУ»
  «КАК МИЛЬКА МЕНЯ БЕЛЕНОЙ НАКОРМИЛА»

  Позже, в 1994 году я записала рассказ
  "НЕ САМЫЙ СТРАШНЫЙ СЛУЧАЙ"

  Спасибо.

                19.11.2017