Ивановы гуси

                ИВАНОВЫ  ГУСИ 

Давай, робя. Побыстрому. Налегке собираемся и айда на озеро. На ближнее окнище. Туда перелётные приземлились, наверное с Вайгача. Двое похоже подранки. Стая без них ещё долго не улетит. Поймаем и на два-три дня обеспечены. Ты, Верка, с Иваном останься. Собери травки чесночной побольше. В овраге найдёшь, на солнечной стороне. Да, и не забудь вскипятить воду в большом котле. Гуся щипать.
Алексей жестко командовал малочисленной армией и те нехотя поднимались.
С голодухи не сильно-то побегаешь. Но уж больно жрать хотелось. Третий день на жидкой лапшице и без чифиря. Лишь Верка взбрыкнулась.
Возьми Ивана, начальник, чтобы руки не распускал. Я сама справлюсь. А то больным прикидывается, а сам-то руками… То ко мне тянет, то твои шмотки шарит. Не то ошпарю их.
Алексей остановился в дверях времянки и молча оглядел свою разношерстную армию-вольницу, набранную по рекомендации начальника ОЛПа ( ОЛП - отдельный лагерный пункт исправительно-трудового лагеря, частичка ГУЛАГа) из вольных, отсидевших срок, но без права выезда на материк. Те тоже молча смотрели на начальника геологической партии. Вызывающе прямо в морду лица, а кто исподлобья. Молчание затягивалось.
Гадит в открытую…- растерянно сказал Алексей.
Пора тебе знать кого набрал, начальник. Не первый раз замужем, слышал.
Это говорил, щеря рот с золотым фиксом, Гоги, пятидесятилетний прошляк, по кличке князь, авторитет, которого настоятельно рекомендовал в Амдерме майор, видя беспомощность молодого не опытного геолога в общении с лихими вольняшками, только что выпущенными на свободу.
Значит всем известно. Ну да ладно! Чему быть, того не миновать - тихо прошептал Алексей.
Иван! - коротко гаркнул он в проем дверей большой палатки - кончай с дровами и топай за нами. Ты, я слышал, плаваешь лучше всех…
С вязанкой дров подошел мужик с бледным рыхлым бабьим лицом и длинными прямыми черными волосами, туго заплетенными в узел на затылке.
Отнеси дрова и пошли с нами.

Семеро молча пропали среди таежной зелени. Начальник геологической партии Алексей и буровой мастер - оба из Москвы. А с ними ещё  пятеро, из тех



вольных, рекомендованных в лагере. Где ж других-то работяг возьмёшь в Заполярье. Кто ж из городских-то захочет лаптём щи хлебать, да грязь месить за копейки. Лишь затылки людей, бредущих по привычке цепочкой, да мохнатые ели  некоторое время отражали Верке отзвуки слов князя - жди, маруха, мы быстро управимся...

На юго-восточном склоне ветрами, да дождями разрушенного горного кряжа Пай Хоя, протянувшегося разрозненными невысокими грядами вдоль полуострова Югорский, редкая и топкая то ли тайга, то ли тундра тесно соседствовала с голыми каменистыми развалами на вершинах мелких сопок. Чуть севернее, где сопки исчезали, десятки ручейков и речушек с трудом пробивали путь к океану через низинную тундру, переполненную моховыми трясинами и небольшими бездонными озерами чистой, как слеза ребенка, голубоватой воды. По утрам, но особо по вечерам, над водой стелился синеватый туман и нездоровые испарения убивали птиц, случайно залетевших в эти края. Часто это были озера-ловушки, окруженные невидимыми трясинными болотами, покрытые по берегам ярко зелеными кочами-мшарниками и чуть далее по воде ковром сказочных, белоснежных лилий. Но особо манила зверей и людей острая топяная травка, прозываемая одолень-травой. Сказывали, что омолаживает и помогает одолеть врага, но и губит людей с нечистой совестью.
Губит страшной смертью. Расцветает ковер лилий и одолень-травы особо дивно в середине короткого лета возле берегов окнищ. Так прозвали в народе те глубокие озера-ловушки, аж до 4-ёх сажень глубиной. Одолеваемые дьяволом люди неудержимо стремились заполучить зелёную травку одолень, дарующую красоту и силу. Доходили вброд до ковра лилий и вдруг некоторые из них ощущали как страшная неведомая сила начинала засасывать вглубь. Трясина была подобна хищнице и засасывала только живое существо. Ранее упавшие огромные тяжелые стволы деревьев лишь уходили под воду на глубину 1.5-3 метров и каменели там навечно. Человек, погружаясь в трясину, брыкался и неистово вопил о помощи, часто натыкаясь ногами на стволы. Малорослый быстро захлёбывался и коченел, навечно замирая столбом на стволе. Высокий долго барахтался. Но и он затихал, наглотавшись тухлой, мерзлой жижи, которая плотно поддерживала вертикальное положение тела. Так случалось, что по ранней весне, после вымораживания воды, из озерца торчала или половинка или вся голова с выпученными от ужаса пустыми глазницами. Спасти людей практически было невозможно. Не подберёшься. 



Ну что казалось бы тут делать праведным советским геологам.
Ан нет! Всевластная партия коммунистов приказала покрыть одну шестую часть суши, что была ею завоёвана великой кровью терпеливого народа, сплошной геологической съёмкой. Мир не видывал столь поразительно бездумной траты сил и средств. Но против лома нет приёма и армия геологов ринулась выполнять решение партии. Правда, в армии нашлись умные головушки, которые то ли предвидели недолгое житие партии, то ли пытались безопасными уловками смягчить приказ.
Во всяком случае была выдвинута и принята в Министерстве Геологии идея не ходить взад-вперёд по горам и долинам сплошными маршрутами, гремя чайником и пугая птиц и зайцев, а выбрать относительно небольшие по площади типовые ключевые участки. Там провести детальную геологическую съёмку, а уж потом в тиши кабинетов группой мудрецов от геологии путем логико-методологической процедуры с применением математических методов распространить результаты, полученные на ключевых участках, на прилегающие площади и таким образом якобы покрыть съёмкой всю родимую часть суши. Геологической экстраполяцией это прозвали. Мудро и красиво звучит! А поди проверь. Ни фига не проверишь.
Вот на одном из таких ключевых участков и развернулись трагические события, к геологии ровным счетом не имеющие ну никакого отношения.
Смею вас уверить!
Ключевой участок, размером 15 на 15 км, располагался в долине реки Кары, что впадала в Байдарацкую губу. В ста верстах выше устья реки. Там же, где ленивая река впадала в океан, издавна прижился крохотный рыбацкий поселок Усть-Кара. В трех заброшенных домишках посёлка геологи разбили временную базу с вертолётной стоянкой. Из не далёкой Амдермы баржа доставляла продукты, буровое оборудование и бочки с керосином. И главное, надёжу геологов - старенький вертолёт. Каждые пять дней он будил сонную тайгу и зверьё, доставляя на ключевой участок продукты и трубы, забирая керн и почту. Единственная радость людей. Тоненькая ниточка общения с цивилизацией.
Более всех общению радовалась Верка, двадцатилетняя краснощёкая поморка, с раскосым взглядом узких карих глаз. Видать в роду побывал угорский человечек. Вся партия знала, что Верка без памяти влюблена в Андрея Викторовича, степенного первого пилота, москвича, третий год работавшего в аэропорту Амдермы на местных линиях. Дальше, западнее Нарьян Мара, его почему-то не пускали в полеты, хотя механики в аэропорту поговаривали, а уж это дошлый народ, что он не простой летчик. От Бога - так они утверждали. А сам он лишь раз, по прибытию, сказал коллегам, что мол за длинным рублём пожаловал,


пенсию большую выбивать.
Слухи, конечно, ползли по маленькой Амдерме, но прошел год и они забылись. Да и Андрей Викторович тому вольно или невольно способствовал. Жил тихо и молчаливо. В пьянках не участвовал, на демонстрациях и в местном клубе замечен не был. Вот только с Трегубом, рыбаком отшельником, любил выходить в море. Вскоре на пароходе приплыл в Амдерму вертолет и уж точно некому было осваивать машину кроме Андрея.
Алексей сошелся с летчиком не сразу. Познакомились на летном поле. Андрей собирался обкатать машину в воздухе и по инструкции пригласил начальника геологической партии, которому должен был подчиняться, согласовывать маршруты полетов, сроки, снабжение и пр.пр.пр. Был как обычно хмур и молчалив. Да и словоохотливый Алексей не лез в душу. Так, перекинулись парой фраз, помимо тех, что были предписаны инструкцией. Правда, в то первое знакомство, прощаясь Алексей увидел усмешинку в суровых глазах летчика. Но не придал значения. Потом встречались ещё и ещё раз и всегда Алесей замечал эту усмешинку и с каждой встречей рукопожатие летчика становилось всё более продолжительным.
Может так казалось геологу.
Но вот однажды, когда уже давно продолжались работы и они вдвоём (второй пилот приболел) летели обследовать новый ключевой участок, Андрей вдруг смущенно улыбнулся и как-то тепло, словно с братом, заговорил. На ты заговорил...
Я ведь знаю тебя. Что ж ты такой рассеянный, да невнимательный. Ведь рядом жили. В Москве. Даже наши жены знакомы по одной песочнице. Двор у нас с тобой общий в столице.
Алексей оторопел.
Оказалось, что жили в соседних домах по Окской улице. И тут, обычно хмурый лётчик, вдруг широко улыбнулся, отчего лицо неожиданно разгладилось и засветилось добротой. Сквозь рев двигателя Алексей услышал.
Я тебя не раз видел. Человека с такой огромной развевающейся гривой черных волос, не желающих подчиняться расческе, в круглых профессорских очках и всегда мятых брюках, трудно не запомнить. И с книжечкой и колясочкой красно-белой. Ты гулял по скверику, что возле моего дома. Не удивляйся! Это у нас профессиональное.
Тот вечер в избушке Алексея, с пустыми проёмами вместо окон и двери, просто обтянутой изнутри прочной брезентовой палаткой и окруженной шатрами бурмастера и работяг, был долгим и памятным.



Особенно для любопытного геолога.   
Впервые Алексей узнал правду о чехословацких событиях и главное в глаза разглядел  и заглянул в душу диковинного по тем временам человека. Советского диссидента. Да ещё военного лётчика.
Расспрашивать живого диссидента было почему-то стыдно, но Андрей, поняв острое любопытство собеседника, но стараясь, как это часто водится в России, излить чужому человеку душу, выплеснуть, возможно впервые, накопившееся, сам всё подробно рассказал. После второго стакана клюквенной самогонки  от Веркиной бабки, облизывая пальцы от обильного янтарного жира балыка сёмги. Второй раз рассказываю - улыбаясь пояснил он - первый-то раз на Лубянке. И поверь столь же откровенно.  Ну почти откровенно. Мне нечего было скрывать.
Я действовал в одиночку и по велению сердца. И они это поняли. Да и характеристики от начальства подействовали. Люди-то там весьма не глупые. Дал слово молчать до гроба. Потому я здесь, а не на Колыме. И то слава Богу.
И всё же он выглянул за дверь палатки, услышав как хрустнула ветка где-то рядом. Показалось, что мелькнула тень.
Да ты не беспокойся. Здесь нет никого. Все гуртом пошли в баню - заверил Алексей.
Извини, Алёша, но хочу домой. Соскучился отчаянно, а это рождает детский страх.
Он поежился, словно решаясь и всё таки продолжил.
Раньше был в звании полковника, даже ожидал вскоре примерить генеральские погоны, но знать не судьба. Был заместителем командующего 7-ой воздушно-десантной дивизии. Лучшей в войсках ВДВ. И всё как-то само собой шло в руки. Из Воронежа перевели в Москву, осваивать новый транспортный самолет. Дали квартиру. На Окской. Там же появились мои золотоглавые девчонки. Штурмом закончил академию Жуковского. Рекомендовали большие люди в партию. Работал до звона в ушах.
И пошло-поехало. Повышение за повышением. Мчался, как необъезженный жеребец на волнах успеха. Многие завидовали, но обошлось без доносов. Даже удивлялся порой. Обижался на жену. Стала едко подшучивать над моим снобизмом. Правда, порой и сам замечал в себе некую спесивость. И тогда хохотал от души, выскребая провинциальное высокомерие. Всё удавалось и был, поверь, стопроцентным советским патриотом. И вдруг споткнулся, словно о мощные корни дуба на тропинке в темном лесу. Произошло это весной 1968 года.
Появился друг, и одновременно на голову свалился тесть. Теща погибла в автокатастрофе и он, желая быть ближе к дочери, обменял квартиру и поселился в Москве. Профессор, историк. Вьедливый старичок.


Дьявол! До чего ж хороша клюковка у бабки. И крепка! Молодец Верка. Снабжает меня. Давай еще по одной.
Слушай, Андрей! К слову. Ты с Верой постарайся быть...ну ты понимаешь. Не порть ей жизнь. Извини, что вмешиваюсь. Девчонка буквально бредит тобою.
Да ты что, Алеш! Я ж всё вижу и уже дважды отчитал её по всей военной строгости. Но ты бы видел её глаза. Они полны такой страсти и преданности, что утонуть можно в секунду.
Да, сегодня ты захлебнулся, а завтра она утонет... - тихо, словно про себя, заметил Алексей.
И ещё, Андрей! К Вере очень тянется Иван. Мой рабочий. Я это видел, да и она жаловалась. Скользкий тип. Не хотел его брать, но майор из ОЛПа почему-то очень настаивал. Иван чувствует её расположение к тебе. Эта его ухмылка опасна. Я-то знаком с местным обществом. Тут законы не столько советские, сколько лагерные. Да и мои зэки чураются его, даже побаиваются. Обходят стороной. Будь осторожен.   
Алексей замолчал, боясь теребить душу собеседника. А тот, словно и не заметив предупреждения, продолжал. Скрутил из кисета козью ножку. Густой сладковатый дым повис над головами мыслителей.
Чувствую ждешь, что дальше.… Ну, а дальше вступило в действие третье начало термодинамики, когда поведение человека становится неуправляемым, неопределенным, при внезапном взрыве его энергичности. Стал самодовольным человечком. Но видимо самоконтроль сохранился, так как в сознании родился... этакий червячок. Сомнений! Под влиянием слов друга и тестя. Стал шевелится понемножку, раздражать, выедая по грамулечке спесивую накипь. Моим другом оказался грузин из Абхазии. Возник в моей части зимой 1968 года. Честный, искренний парень. Борт-радист. Человек с отличным аналитическим мышлением. Вот он, как-то однажды, дал мне послушать передачи Би-би-си. Я слышал, что вражескими голосами на гражданке увлекаются многие. Но меня это не задевало. А тут, понимаешь, так совпало. Дал он мне прослушать две-три передачи о причинах второй мировой войны. Жутко возмутился, когда стали обвинять Россию, точнее Сталина, и в подготовке агрессии в Европе, и провоцировании войны и внезапной дружбе с Гитлером, и оккупации Прибалтики и части Польши. Всё поначалу отметал. Спорил с другом. Злился.
В это же время, так совпало, тесть откуда-то принес и показал, самодовольно хихикая, страшные архивные данные. Официальные. Вот они-то особенно  сильно разворошили душу.
На, говорит, полюбуйся и поразмысли. Только не советую кому-нибудь из друзей 



рассказывать. Загремишь по полной.
Сейчас и ты задумаешься...Я эти цифры запомнил, наверное, на всю жизнь. Андрей от волнения встал, отошел от стола. Засунул руки в карманы и чуть наклонившись, словно с вызовом кому-то произнес.
Сухие цифры, Алексей! Словно бухгалтерская отчетность. Оказывается  с 1935 по 1953 год в СССР было уничтожено, только из числа граждан страны, только своих Алексей, своих граждан, 3,37 млн. человек. Из них расстреляно в тюрьмах больших городов 870 тысяч, остальных сгноили в гулаге. А теперь сравни с деятельностью Гитлера. Он расстрелял в тюрьмах своих граждан 61 тысячу человек и сгноил в концлагерях 610 тысяч.
А вот ещё маленькая статистика. О ней вообще мало кто знает. В апреле-мае 1940 года в Катынском лесу на Смоленщине по приказу Политбюро были запросто так расстреляны и закопаны во рвах 21 тысяча польских офицеров, добровольно сдавшихся после захвата восточной Польши красной армией.
Алексей от изумления привстал с кружкой в руках.
Не могу поверить - прошептал геолог, запустив пальцы в гриву волос.
Вот и я не могу. Но тесть уверял, что это точные данные. Ему можно верить.
Что так смотришь?
Да я о поляках. Про это не могу поверить. Ничего не слышал. Про репрессии много знаю со времен письма Хрущева. Правда, точные цифры услышал только сейчас. Но сам всё  видел. Непосредственно. Работал в 58-60 годах в Магаданском крае, ходил маршрутами, встречался с людьми, пережившими ад и за стаканом они  рассказывали такое, что даже если отбросить половину, то оставшейся хватит, чтобы сойти с ума. Представляешь хотя-бы такой факт. В чем-то провинившегося заключенного бросали зимой во внутрь ледяной глыбы, окутанной колючей проволокой. На виду у всех. Он корчился, долго орал и засыпал...
Знаешь, особенно мою психику угнетали оставленные в тайге, разоренные лагпункты. Мы их встречали не раз и не два. Вот здесь ощущалась до мороза по коже жуткая безысходность, отчаянность положения невиновных ни в чем людей…
Алексей допил стакан, взъерошил руками непослушные кудри.
Но про поляков ничего не знал. За что же их...Они же военнопленные.
Вопрос остался открытым. Да Андрей словно бы и не слышал, продолжал выговариваться.
Эти сухие цифры мучили, висели перед глазами, не давали спать. Даже однажды, в постели с женой, возникли в разгоряченном любовью сознании и внезапно погасили чувство. Жена даже тревожно спросила - ты не заболел,


Андрюш, очень много работаешь… Вот такие дела, начальник.
И замолчал. Долго висела тишина в избушке-палатке. Потом внезапно очнувшись, решительно приняв на грудь Веркино питьё, летчик продолжил.
Ну а дальше случилась Пражская весна, как теперь втихую говорят. Ещё с весны 1968 года у нас носились упорные слухи, что в Чехословакии назревает бунт, подогреваемый империалистами из-за океана. Потом даже совещание было для комсостава по этому поводу. Но червячок в душе активно продолжал работу, питаясь чуть ли не каждый день прослушкой, привык к ней, как наркоман, информации о положении в Праге. Теперь уже верил им. Не понимал зачем нужно гнобить народ, страну, если они хотят свободы и самостоятельности, тем более когда всплыли факты уничтожения и высылки в Сибирь сотен чехов и словаков, открыто выступавших в 1948 году против готовящегося просоветского переворота в стране. Чехи узнали и о шантаже, прямой угрозе жизни своему президенту Бенешу  генералом Судоплатовым, специально прилетевшим по приказу Сталина, чтобы в крайнем случае уничтожить президента и созданное им правительство народной демократии. Слышал о таком?
Алексей отрицательно замотал головой.
И вот теперь, по прошествии двадцати лет, чехи опять захотели убрать мирным путем тех, кого мы поставили в 1948 году. А Россия опять, вновь силой, а значит и кровью, навязывает свой путь. Зачем?
Вскоре наступил памятный август. Внезапно утром 18 августа пришел приказ - к 21 августу всем транспортным эскадрильям АН-12 быть готовыми с полными баками. Я понял. Начинается операция “Дунай”. Нам, высшему комсоставу, рассказали об этом месяц назад, на тактических совещаниях. Объяснили цели и задачи авиации и пояснили детали операции. Ты понимаешь, что задумывалось? Внезапно вбросить в крошечную страну 130-тысячную группировку, оснащенную танками. А задача моей 7-ой дивизии - доставить в Прагу десантников и технику, блокировать аэродром и ...арестовать политическое руководство страны.
Весь месяц ходил подавленным.
Внезапно Андрей схватил фонарь и бегом ринулся к двери, рывком открыл и выбежал. Вскоре вернулся.
Дьявольщина. У страха глаза велики. Всё время кажется кто-то бродит вокруг.
Да нет, Андрей. Все в бане. Я же сам проводил и там же, в соседней избе,  запасся самогоном. Вся ватага ушла в баню. А больше и некому здесь шастать.
Ты к себе -то не ходи, Андрей. Уже ночь, хотя и светло как пасмурным днем. Ты уж наверное привык к этим ночам-дням. Оставайся у меня. Мешок и раскладушка вон за печкой. Кстати, рано утром, пока комарьё не зверствует, собираюсь на Кару за муксуном. Айда со мной.


Хорошо. Хотя знаешь немного устал. Так что, если сам не встану, не буди.
Летчик возбужденно продолжал.
Последние три ночи перед днем икс почти не спал. Вставал, шел в детскую, садился меж кроватями девчоночек и ласкал пальчики. Словно прощался, хотя, поверь, никаких протестных мыслей, что мол иду на Голгофу или каких-то конкретных планов, не было. Вот такой очумелый и появился на работе в тот день. Понимаешь, пол головы выполняло приказ, а другая вопила, протестовала.
Больше не видел своих девчонок.
Помнится, как начался суматошный день - осмотр, погрузка, беготня. В общем суетня и стукотня. Потом взлет. День выдался облачный, тяжелый для маневрирования громоздких, набитых людьми машин. Но всё прошло без сучка и задоринки. Мои орлы действовали как умные автоматы. Сам прилетел в Рузине (от авт.- аэропорт Праги) лишь с третьей группой самолетов.
Встретило тревожное молчание и доносившиеся издалека редкие выстрелы. Чешских полицейских и военных не было видно. Ни в порту, ни вокруг. Лишь поодаль грозно нависала большая толпа людей с транспарантами и флагами, сдерживаемые нашими десантниками с автоматами наперевес. Я в командирском БМП, за мной колонна машин с батальоном десантников. Когда поравнялись с толпой в нас полетели камни и бутылки. Некоторые пытались прорвать заслон и броситься под машины. Тогда впервые увидел как десантники стреляют короткими очередями поверх голов людей в толпе. На плакатах надписи по русски, с ошибками - Убирайтесь вон…. Агрессоры… Советские коммунисты-кровавые убийцы…
Ближе к центру города нас встретили баррикады, усеянные людьми и две наши застрявшие колонны БМП утреннего, предыдущего вылета. Солдаты жались к домам, занимали первые этажи, но не шли вперёд, лишь изредка стреляя в воздух. Видимо не было команды. Ждали колонну танков, которая шла за нами. Понимаешь, нигде, повторяю, ни одного полицейского, ни одного чешского солдата. Только гражданские. Танки подошли и сходу пошли на баррикады. Но поначалу не стреляли, лишь проламывали проходы. И тут со стороны баррикад понеслись хаотичные выстрелы, полетели камни и бутылки с зажигательной смесью. Вспыхнул наш танк и воздух разразился криками Уууура!!! Вот тут-то и последовал залп танковых стволов. Поднялись тучи пыли и огня…
Всё, Алексей! Дальше нечего рассказывать. Прошли баррикады. Кругом горящие дома и ...трупы мужчин и женщин. Много трупов. Тошно было.
Поздно вечером возвратился в Рузине. В штаб. С четким принятым решением. Помню, что подошел к командующему, стоящему с группой офицеров возле широкомасштабной карты и громко сказал, что прошу вернуть меня в Москву и


что отказываюсь от участия в операции. 
Что, вот так при всех - спросил Алексей.
Да - ответил Андрей и глубоко затянулся.
В ответ Алексей встал и крепко обнял летчика. Они ещё долго сидели…

Эй, начальник. Ты чо заспался. Иди в столовку. Я там тебе….
Дверь распахнулась, влетел холодный ветер, а с ним розовощекая скуластая Верка в легкой, облегающей высокую грудь, кофточке. Вбежала и охнула, широко раскрытыми от удивления глаза уставившись на летчика, стоявшего перед ней во весь рост в длинных черных трусах. Немая сцена казалось длилась вечность. Но вот застывшие люди чуть ли не одновременно шагнули друг другу навстречу и нежно обнялись. Андрей неистово целовал холодные щеки, губы, а повариха, встав на цыпочки, безропотно, безвольно опустив руки и подняв лицо, не закрывая глаз, жадно и неумело чмокала губами. Она ни капельки не стеснялась, словно знала наперёд, что это произойдет. Настоящая поморка, выросшая у деда рыбака под Амдермой, она не понимала женских хитростей и в любви, застигшей врасплох, шла напролом, как трактор в поле.
Миленький мой, миленький - шептали губы - хочу быть с тобой, при тебе. Чо хошь делай, только прими…
Андрей, наконец, очнулся.
Вера, Вера, это безумство. Пойми у меня на материке семья, двое малых девчонок, жена.
Говорил и понимал, глядя в безумные глаза рыбачки, ничего не видящие, не понимающие слов, что бесполезно увещевать поморскую Жанну Д’Арк. Бесполезно потому, что руки, терзающие плоть девушки, не подчинялись рассудку. Словно в них вселился дьявол.
Наконец, оторвались друг от друга, услышав из-за крайних изб, громкий голос Алексея.
Вера, Верунчик. Принимай дары моря.
Повариха стремглав выскочила из избы, на ходу прошептав - ...жду тебя вечером… ко мне...приходи…
Она оббежала примыкающую к избе начальника времянку-столовку и запыхавшись, появилась перед Алексеем.
Что это ты такая, пунцовая? Обед что-ли праздничный готовишь с утра спозаранку. На-ка вот одинокого муксуна. На жидкую уху. Вся рыба куда-то ушла. 
И устало поплелся в избу. Но вдруг обернувшись спросил.
Скажи-ка, как на духу, моя повариха. К тебе вчера поздним вечером никто не приходил?


Ах ты паскудник! Знать уже похвалился всем. Ах ты сволочь склизкая.
Лицо Верки исказилось злобой.
Не верь ему начальник...
Да ты постой. Не расходись. Ты мне только скажи кто и во сколько примерно. Остальное меня не волнует.
Иван был. Дважды. Поначалу-то тверёзый пришел. Как раз от твоей избы и шел. Я уже было ложилась и увидела его в оконце. Думала, чтой-то он от вас прется. Гляжу подходит и скребётся эдак тихонько ко мне. Умоляет пустить. Верь начальник - я его так пужанула. По нашенски. Он и ушел. Я уж совсем было разделась и легла, как вдруг опять скребётся. В этот раз слышу совсем пьяным голосом говорит. Чуток что не плачет, умоляет пустить. Ну тут я страшно рассердилась. Я ведь не бикса какая-нибудь. Ну и шуганула по ихнему. Орать-то не могу. Вы рядышком. Да и другие недалече. Шипела как обозленная гусыня.
А он всё терпеливо умолял на разные лады. Пусти, да пусти. А потом вдруг рассвирепел и понес такое, начальник. Мне-то поначалу было невдомёк. Потом дошло и я испугалась. За вас. За летчика. Всё говорит опишу ихние разговоры. Дождалась когда уйдёт и осторожненько так, леском, светло ведь, пошла к Гоге, к князю. Вы же знаете. Он авторитет в Амдерме. А здесь вроде как за родного дядьку мне. Опекает. Разбудила и все рассказала.
Постой Вера, не спеши - холодок страха прошелся по спине. Алексей поежился.
Давай по порядку. Что Иван такого говорил, что ты испугалась. Постарайся точно вспомнить.
Да он всё больше про летчика. Ужасть как ревнует ко мне. А за что не понятно.
Я ведь не его женка, не его шалава. Я другого люблю...
Даже светло-серой полярной ночью было видно как зарделись Веркины щеки.
Постой Вера. Это меня не интересует. Ты мне точно перескажи его слова обо мне и Андрее.
Грозился. Повторял, что вам амбец. Особенно летуну. Что он все слышал. Что сегодня же пошлет ксиву в Амдерму, в гадильник. Я очень боюсь, начальник.
А князь, услышав мой рассказ, сказал как-то непонятно, что мол все сходится, чтобы я не боялась этой крысы, что мол скоро она подохнет.
Ну иди! Про рыбу не забудь.
И понуро двинулся к своей избе.
Что с тобой, Алексей. Неудачная рыбалка.
А с тобой что. Сияешь, как блин на сковородке. Чему радуешься! Сейчас огорчу.
И все рассказал. Летчик буквально рухнул на табуретку. Наступило долгое молчание.
Ну вот и окончание судьбы...полная безысходность - проносилось в сознание


Андрея - теперь навсегда загонят на лесоповал, а то и пришьют статью об измене родины и тогда вышка. Прощайте мои светлоголовые. Прощайте! Как же такое бывает. Только что мечтал, пылал страстью и тут вдруг… вышак.
Да, задачка! Даже две - мысленно рассуждал и Алексей. Конец карьеры, а то и тюрьма в этих же родных местах. За антисоветчину или за убийство в партии. Наверное и за то и за другое. А Ивана они скоро пришьют. Как они узнали? Гога слов на ветер не бросает. Прощайте мечты о диссертации. Доченька моя!
Словно по команде поднялись. Молча обнялись и ни слова другу не сказав, Андрей решительно вышел на улицу.
Половинка тускло-красного солнечного диска загадочно улыбалась из-за горизонта. Ободряла промерзший край, полусонных людей и стада рогатых оленей, жующих вечную жвачку. День прошел в суматохе подготовки оборудования, продуктов и вещей перебрасываемых на новый ключевой участок.
Бесконечен полярный день. Винтокрылая машина за три захода доставила людей и оборудование за две сотни вёрст в тайгу. И улетела. Лишь на прощании Андрей тихо буркнул.
Везу в Амдерму свой приговор…
И мой - подумал начальник геологической партии.
Работяги партии, всё это условно освобожденное воровское кодло, исключая бурмастера, уже знали об угрозах Ивана. И знали больше. Видимо, задолго до того, пришла князю из Амдермы тайная малява, что битый Иван ссучившийся вор, давно стучит и бегает в гадильник. Падло батистовое - писали князю про Ивана поддельники.
Алексей чувствовал непривычную нервную обстановку. Она проявлялась и в особой услужливости, исполнительности его команд и кратковременности перекуров. Словно эти люди все сказали, приговорили и больше не было слов. Предугадать события или хотя бы вмешаться, здесь, в полевой обстановке, в дикой таежной глухомани, Алексей уже не мог.

Девятый день работала партия на Карском ключевом участке. Уже были исхожены и описаны намеченные маршруты, отобраны образцы пород, пробурены скважины, уложен и упакован керн. Оставались контрольные камеральные работы на полевой базе, чтобы чего-нибудь важное не пропустить, не забыть. Со дня на день ожидали вертолет.
И ... трагических событий. Вольняшки, под руководством князя, вели себя наглее и Алексей чувствовал непреходящее напряжение. И тем был выбит из привычного полевого ритма. Присутствие под боком, в маленьком тесно связанном коллективе, впервые за полтора десятка лет геологической жизни,


раскрытого сексота волновало москвича предельно. И то что гебисты в Амдерме уже читают Иваново донесение, рисовало в голове мрачные картины ареста, допросов, вонючие камеры и страшных сокамерников. Работа не клеилась, всё забывалось, всё валилось из рук. А тут ещё ожидание убийства.
Завтра проснусь - вдруг всплывало во время маршрута в сознании - а в соседней палатке… труп. И что делать? Кругом тайга на сотни верст. Полыхает жара. Фу чорт! При чем тут жара. Я же буду как соучастник. Ведь поддельники князя под следствием скажут, обязательно скажут, что знал заранее. Знал до выезда в тайгу и не предупредил. Да нет! Опять не о том думаю. Ведь Иван живая душа. Живая!!! Его наверное будут душить...Но ведь это по заслугам. Почему по заслугам? А вдруг принудили под страхом выдачи сокамерникам. Гебисты всё могут.
Сознание начальника мутилось.
На четвертый день работы волнение Алексея зашкалило совсем, А тут еще в маршруте пристроился князь и оскалившись, откровенно заговорил. Впервые так доверительно.
Не нагоняй страха, начальник. Я же вижу, как ты мельтешишь. Летун-то поопытней тебя. Сразу согласился и мы втихаря пошарили почту. Малявы от Ивана нет. Битый баклан. Видимо сам решил податься в Амдерму на барже после работ на участке. Так что посмотрели мы в глаза друг другу, похлопали по плечу и он улетел.
Алексей мельком, недоверчиво, взглянул на Гоги и невольно втянул голову в плечи. Князь заметил испуг начальника.
Да ты что! Ты пастух добрый. Я ведь не забыл, как выручил меня весной от вертухаев. Всё помню. И не думай, что беру на оттяжку. Нет! Гоги справедлив и весь общак это знает. Если попытаешься спасти Ивана, а он на киче по большому делу ссучился, потому и подсунули тебе, попадешь  с летуном к моим, в ОЛП. Там ведь тебя не пожалеют, обломают как липку, глядишь и петухом заделают. Так что, начальник, положись на Гоги. А Иван твой, ну что Иван, забудь его. Он ведь в тундре впервые, новичок. Всяко может случится...На то воля божья. Был человек и сгинул.
Алексею даже показалось, что князь перекрестился.
Вечером жутко болела голова, но главное давило одиночество.
Господи! Неужели где-то есть Москва, друзья, концерты, смех. Не могу больше здесь. Не хочу - вопила душа Алексея.
Заглянула Вера.
Начальник! Дуреха я ещё - плаксиво затянула повариха - ты меня на этот раз почему-то поставил по продуктовой части, а я кажись просчиталась. Или кто-то


своровал с десяток банок тушенки. Может Иван, а! Боле не кому.
Пошли в продуктовую палатку, сели считать и раскладывать. Как не экономь, но жратвы, почти нормальной, оставалось на два дня.
Я больше брала. Вот истинный крест - затянула поморка.
Не страшно. Через три-четыре дня прилетит Андрей.
Ой! Взаправду - щеки поварихи зарделись.
Да что ж ты такая дуреха, Верка - настроение Алексея явно исправлялось - он же тебе в отцы годится…
Ничего ты не понимаешь, начальник - вдруг решительно заявила Верка - он же снится мне, почитай каждую ночь, уснуть не можно. А ежели и засыпаю, то непременно с мечтой, как буду спасать, ежели чо, тащить на себе из тайги…
Она вспыхнула и стремительно выбежала из палатки.
Оставшись один, Алексей вновь вспомнил о князе.
Но неужели и здесь Иван? Да нет! Не такой уж он дурак. Надо князю сказать. Быстро разберется. Опять этот чортов князь - пробормотал Алексей - никуда от него не деться. Кончать надо с полевыми работами, этими вечными зэками-вохрами и уходить в науку. Ведь предлагали же...
Решение как-то подняло настроение. Про Ивана забылось. На утро Алексей сел камералить, а бродяг своих направил на речку и в лес. Рыбалить, да грибы с морошкой и брусникой собирать. Пополнить запас. Ружьё, положенное по статусу, он никогда не брал, если в партии были вольняшки из ОЛПа.
Страстный почитатель тайги не понимал охотничьего азарта, а на другие цели - про то и думать боялся. Да и не поможет оно! Только хуже будет. Точно знал.
Прошли три дня. Вертолет не прилетал. Да и вообще какие-то странности творились вокруг. Пропала рыба в Каре, а тайга опустела. Ни тебе тетеревиных криков, ни глупых перепелов, ни отставших от стада оленей. Даже ягоды и грибы куда-то спрятались. Лишь верхушки огромных сосен и елей качались и  шумели под ветром, со снисхождением глядя на странных двуногих животных, беспрестанно жгущих опасные костры и о чем-то громко говорящих.
Прошло еще три дня. В последнем мешке дохла одна лапшичка. Сахар и соль были на исходе. Даже чая оставалась одна пачка. А без чифиря в тайге не прожить.
Чорт, впервые такое со мной. Вот он, животный страх - размышлял Алексей, удаляясь от лагеря по протоптанной тропинке. Что делает! Обезоруживает, подавляет. Всё забыть, даже непременный НЗ забыть. Любимые зеленые ящики с ремнями. Обещанные сыну, когда подрастет. Что ж там с Андреем? Не дай бог упал. О Господи!
Над ним зашумела стая диких гусей. Они явно снижались. Алексей поднял


голову.
Точно, снижаются. Смотри-ка, двое отстали и кричат что-то. Наверное подранки. Сядут где-то рядом передохнуть. И остальные с ними, будут ждать пока те не окрепнут. Поймать-бы подранков, как раз к обеду. И точно увидел, что стая резко пошла на снижение и вскоре рябь на воде ближнего озерца означила всю стаю.
Бежать за подмогой - решил Алексей.

Они подходили к озерцу. Всей партией. Чтобы окружить гладь воды, не дать уйти подранкам. В дальней части озера, на фоне елей и ярко зеленого мшарника, чуть колыхались колонии белоснежных лилий, окруженных острой травой. Между ними виднелся проходы чистой воды и чуть далее песчаный бережок.
Вот туда их и надо гнать, а на том бережку устроить засаду - мелькнула мысль.
Её словно услышал князь.
В рот меня, начальник. Погоди командовать. Сейчас мои голубятники рассыплются и займут позиции, а уж потом дай команду Ивану, когда Козел с того бережка тихо свистнит.
Вольняшки, пригибаясь, двинулись вокруг озерца. Алексей с князем и Иваном остались ждать. Гуси мирно плавали. Но вот двое вдруг чего-то не поделили и пытаясь запугать друг друга, зашипели, забычились, заборзели. Раздался крик всей возмущенной стаи.
Алексей так напряженно смотрел на сражение, что с трудом уловил свист.
Давай Иван - приказал он - гони стадо к проходу. Видишь! Вот к тому, левому.
Нет, Иван - вмешался князь - гони к правому, там дно песчаное и двое моих бакланов.
Иван быстро разделся и поеживаясь от прохладного ветерка, тихо вошел в воду и неслышно поплыл.
Всё дальнейшее произошло как во сне. Алексей лишь помнит, что поравнявшись с первыми лилиями, Иван взмахнул руками. То ли чтобы гнать стаю в нужном направлении, то ли словно наткнувшись на что-то. Он вдруг выпрямился в воде и Алексей увидел ... округлившиеся от испуга глаза. Губы что-то шептали, а плечи  отчаянно дергались. Потом донесся, с каждой секундой все громче, вопль.
Князь, помоги. Помогите! Засасывает. Мамочка родная - орал во всю глотку взрослый мужик.
Алексей инстинктивно бросился к воде, но сзади, цепко схватив за руки, держал князь.
Ты, что духарик, скобарь не прибранный, словно впервые в тундре. Куда лезешь? Линяй отсюда, начальник. Его уже не вытащишь. Сам же велел плыть, как-будто



впервые, не знал. Это же топкое окнище.
Но Алексей рвался, обалдело смотря только вперед, где все ещё возвышались над водой плечи Ивана. Слова князя, наконец, дошли до сознания. И он обмяк и опустился на колени. А вопли стелились над водой и казалось глаза Ивана вот-вот выпрыгнут из орбит от ужаса надвигающегося забвения.
Да ты не бзди, начальник. Никто ж никогда не узнает где и как пропал Иван. Ушел рыбалить и пропал… Был человек и нет человека. Закон - тайга.
Рот князя кривился в зловещей улыбке.
А потом Алексей уловил страшные слова - … Вот и славненько, Ваничка. Славненько, родной! Пришла расплата сынок. Праведная, Ваничка. Да не нашими грешными руками сотворенная, сердечный ты мой. Божьими руками. Прощай Ванечка!
И князь потащил Алексея. К ним молча присоединились остальные вольняшки. Шли быстро, гурьбой, боясь оглянуться. Тут и услышали шум винтов вертолета.
Ах, как во время заделали суку - пробормотал князь.
Только в палатке постепенно очухался Алексей, рассказал всё Андрею, стуча от волнения зубами о край алюминиевой кружки с Веркиным самогоном.

А из соседней палатки-столовой слышался веселый гогот вольняшек и голос Козла, рассказывающего свои бесконечные тюремные истории. Да стук ложек о миски с наваристой похлебкой из гусятины.
Ивановых гусей доедают - тихо произнес Алексей и вдруг крепко прикрыв руками рот, стремглав выбежал из палатки…

PS. Долго носилась молва в Амдерме, в ближних и дальних рыбацких поселках вдоль берега Байдарацкой губы. Сказывали охотники и рыбаки, что на некоем окнище торчит из-под воды голова с пустыми глазницами и белыми длинными волосами, венцом окружающих череп... Даже перелетные с Вайгача облетают это проклятое место.