Кто вы, Лев Троцкий?

Интервью, которое могло быть.


- Лев Давидович, в канун 100-летия Октябрьской революции в средствах массовой информации появилось много чего выдуманного. Вот и про вас вспоминали не раз в негативном плане. Даже фильмы сделали. Ради объективности, расскажите коротко о своей биографии.

- Так получилось, что день моего рождения совпадает с днем Октябрьской революции. Мистики и пифагорейцы могут из этого делать какие угодно выводы. Сам я заметил это курьезное совпадение только через три года после октябрьского переворота.
До 9 лет я жил безвыездно в глухой деревне. Восемь лет учился в средней школе. Арестован был в первый раз через год после окончания ее.
Университетами служили для меня, как и для многих моих сверстников, тюрьма, ссылка, эмиграция. В царских тюрьмах я сидел в два приема около четырех лет. Первый раз около двух лет, второй раз — несколько недель. Дважды бежал из Сибири. В эмиграции прожил в два приема около 12 лет в разных странах Европы и Америки, два года до революции 1905 г. и почти десять лет после ее разгрома. Во время войны был заочно приговорен к тюремному заключению в  Германии (1915 г.); был в следующем году выслан из Франции в Испанию, где после короткого заключения в мадридской тюрьме и месячного пребывания под надзором полиции в Кадиксе был выслан в Америку. Там меня застигла Февральская революция.
 По дороге из Нью-Йорка я был в марте 1917 г. арестован англичанами и содержался месяц в концентрационном лагере в Канаде. Я участвовал в революциях 1905 и 1917 гг., был председателем Петербургского Совета депутатов в 1905 г., затем в 1917
Я принимал близкое участие в октябрьском перевороте и был членом советского правительства. В качестве народного комиссара по иностранным делам вел мирные переговоры в Брест-Литовске с делегациями Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии.
 В качестве народного комиссара по военным и морским делам я посвятил около пяти лет организации Красной Армии и восстановлению Красного Флота. В течение 1920 г. я соединял с этим руководство расстроенной железнодорожной сетью.
Главное содержание моей жизни — за вычетом годов гражданской войны — составляла, однако, партийная и писательская деятельность. Государственное издательство приступило в 1923 г. к изданию собрания моих сочинений. Оно успело выпустить тринадцать книг, не считая вышедших ранее пяти томов военных работ. Издание было приостановлено в 1927 г., когда гонения против «троцкизма» стали особенно ожесточенными.
В январе 1928 г. я был отправлен тогдашним советским правительством в ссылку, провел год на границе Китая, был в феврале 1929 г. выслан в Турцию, В 1932 года меня лишили советского гражданства и в 1933 году я переехал во Францию, а затем в Мексику.


- Многие читатели плохо вас знают как человека. Какие свои личные качества Вы бы выделили?

- Знаете,я не имею ничего общего с искателями приключений, и, скорее,  педантичен и консервативен в своих привычках.  Люблю и ценю дисциплину и систему. Совсем не ради парадокса, а потому, что так оно и есть, я должен сказать, что не выношу беспорядка и разрушения. Я был всегда очень прилежным и аккуратным школьником. Эти два качества я сохранил и в дальнейшей жизни. В годы гражданской войны, когда я в своем поезде покрыл расстояние, равное нескольким экваторам, я радовался каждому новому забору из свежих сосновых досок. Ленин, знавший об этом моем пристрастии, не раз дружески подтрунивал над ним.
 Хорошо написанная книга, в которой можно найти новые мысли, и хорошее перо, при помощи которого можно сообщить собственные мысли другим, всегда были для меня — остаются и сейчас — самыми ценными и близкими плодами культуры.
Стремление учиться никогда не покидало меня, и у меня много раз в жизни бывало такое чувство, что революция мешает мне работать систематически. Тем не менее, почти треть столетия моей сознательной жизни целиком заполнена революционной борьбой, и если б мне пришлось начинать сначала, я,  не задумываясь, пошел бы по тому же пути.


- Вы были одним из активных организаторов революции. Многие называют вас вторым человеком после Ленина в партии большевиков в то время. Что для вас значит Великая Октябрьская революция? 

-  В течение нескольких десятилетий – конец прошлого века, начало нынешнего —  все стороны общественного воспитания были подчинены принципу производительности труда. Это дало величайшие результаты и как будто открыло перед людьми новые возможности. Но на самом деле это привело лишь к войне.
После окончания операций 1914—1918 гг. было объявлено, что отныне высшим нравственным долгом является залечивание тех ран, нанесение которых объявлялось высшим нравственным долгом в предшествующие четыре года. Трудолюбие и бережливость снова были не только восстановлены в правах, но взяты в стальной корсет рационализации. Так называемым «восстановлением» руководили  те самые классы, партии и даже лица, которые руководили разрушением. Там, где произошла смена политического режима, как в Германии, восстановлением руководят на первых ролях те, которые разрушением руководили на вторых и третьих ролях. В этом, собственно, и состоит вся перемена.
Так вот, рабочий класс России, под руководством большевиков, сделал попытку перестроить жизнь так, чтобы исключить возможность периодических буйных помешательств человечества и заложить основы более высокой культуры. В этом смысл Октябрьской революции. Разумеется, задача, поставленная ею, не разрешена; но эта задача по самому существу рассчитана на ряд десятилетий. Более того, Октябрьскую революцию нужно брать как исходную точку новейшей истории человечества в целом.


- Но ведь революция принесла людям немало бед и лишений?

-  Революция требует большей исторической дистанции. Уличать ее в том, что она не дала всеобщего умиротворения и благополучия, могут только безнадежные тупицы.
Если брать масштабы немецкой реформации и французской революции,  которые были двумя этапами в развитии буржуазного общества на расстоянии почти трех столетий друг от друга, то придется выразить удивление по поводу того, что отсталая и одинокая Россия через 12 лет после переворота обеспечила народным массам уровень жизни не ниже того, который был накануне войны. Уж это одно является в своем роде чудом.
 Но, конечно, значение Октябрьской революции не в этом. Она есть опыт нового общественного режима. Этот опыт будет видоизменяться, переделываться заново, возможно, что с самых основ. Он получит совсем иной характер на фундаменте новейшей техники. Но через ряд десятилетий, а затем и столетий новый общественный режим будет оглядываться на Октябрьскую революцию так же, как буржуазный режим оглядывается на немецкую реформацию или французскую революцию. Это так ясно, так неоспоримо, так незыблемо, что даже профессора истории поймут это, правда, лишь через изрядное количество лет.


-  Что, на ваш взгляд,  произошло с партией большевиков после смерти Ленина?

- Постепенно отношение к Ленину, как к революционному вождю было подменено отношением к нему, как к главе церковной иерархии. На Красной площади воздвигнут был, при моих протестах, недостойный и оскорбительный для революционного сознания мавзолей. В такие же мавзолеи превращались книги о Ленине. Его мысль разрезали на цитаты для фальшивых проповедей. Набальзамированным трупом сражались против живого Ленина и против Троцкого.
Масса была оглушена, сбита с толку ,запугана. Благодаря своему количеству, невежественная стряпня приобретала политические качества. Она оглушала, подавляла, деморализовала. Воцарился режим чистой диктатуры аппарата над партией. Другими словами, партия перестала быть партией.


- Как вы думаете, почему после смерти Ленина партия выдвинула своим лидером именно Иосифа Сталина?

- Сталин – это наиболее выдающаяся посредственность нашей партии. Это реакция после великого социального и психологического напряжения первых лет революции. Победоносная контрреволюция может иметь своих больших людей. Но первая ступень её, термидор, нуждается в посредственностях, которые не видят дальше своего носа. Их сила в политической слепоте, как у той мельничной лошади, которой кажется, что она идёт вверх, тогда,  как на деле, она лишь толкает вниз покатый приводной круг. Зрячая лошадь на такую работу не способна.


- Ваша биография полна ярких, часто кровавых событий. Вы считаете свою судьбу трагичной?

- Я не могу отрицать того, что моя жизнь протекала не совсем обычным порядком. Причины этого надо, однако, искать больше в условиях эпохи, чем лично во мне. Разумеется, нужны были также и известные личные черты, чтобы выполнять ту, хорошую или дурную, работу, которую я выполнял. Но при других исторических условиях эти личные особенности могли бы мирно дремать, как дремлет бесчисленное количество человеческих склонностей и страстей, на которые общественная обстановка не предъявляет спроса. Зато могли бы, может быть, проявиться другие качества, которые оттеснены или подавлены ныне. Над субъективным возвышается объективное, и оно в последнем счете решает.
Со времени моей высылки я не раз читал в газетах размышления на тему о «трагедии», которая постигла меня.
Я не знаю личной трагедии. Я знаю смену двух глав революции. Одна американская газета, напечатавшая мою статью, сделала к ней глубокомысленное примечание в том смысле, что, несмотря на понесенные автором удары, он сохранил, как видно из статьи, ясность рассудка. Я могу только удивляться филистерской попытке установить связь между силой суждения и правительственным постом, между душевным равновесием и конъюнктурой дня. Я такой зависимости не знал и не знаю.
 В тюрьме с книгой или пером в руках я переживал такие же часы высшего удовлетворения, как и на массовых собраниях революции. Механика власти ощущалась мною скорее как неизбежная обуза, чем как духовное удовлетворение.
26 апреля 1852 г. Прудон писал из тюрьмы одному из своих друзей:
 « Движение не является, без сомнения, правильным, ни прямым, но тенденция постоянна. То, что делается по очереди каждым правительством в пользу революции, становится неотъемлемым; то, что пытаются делать против нее, проходит, как облако; я наслаждаюсь этим зрелищем, в котором я понимаю каждую картину; я присутствую при этих изменениях жизни мира, как если бы я получил свыше их объяснение; то, что подавляет других, все более и более возвышает меня, вдохновляет и укрепляет: как же вы хотите, чтоб я обвинял судьбу, плакался на людей и проклинал их? Судьба, — я смеюсь над ней; а что касается людей, то они слишком невежды, слишком закабалены, чтоб я мог чувствовать на них обиду» (Grasset, стр. 149).
Несмотря на некоторый привкус церковной патетики, это очень хорошие слова. Я подписываюсь под ними.









P.S.  В  статье  дословно использованы материалы автобиографической книги Л.Троцкого « Моя жизнь», вышедшей в издательстве «Вагриус» в 2001 году.
20 августа 1940 года в Мексике  агент НКВД испанский коммунист Рамон Меркадер нанёс Троцкому  смертельный удар ледорубом, когда тот просматривал принесённую Меркадером рукопись.
Меркадеру после 20-летнего срока тюремного заключения было присвоено звание Героя Советского Союза.
О "немецких деньгах" большевиков -
http://www.proza.ru/2017/11/23/858


Рецензии
"...Судьба, — я смеюсь над ней; а что касается людей, то они слишком невежды,
слишком закабалены, чтоб я мог чувствовать на них обиду".
Не искушай... Но в жизни всегда есть выбор.
Так или иначе, каждый человек Сам
творец своей судьбы.

Василий Овчинников   27.12.2018 07:27     Заявить о нарушении
Василий, мне смешно.Вспомните падение кирпича на голову.

Сергей Фомин 2   26.02.2020 06:28   Заявить о нарушении
ПОлучается, что Вам остается только ждать свой кирпич? ЭТо грустно.

Василий Овчинников   26.02.2020 10:52   Заявить о нарушении
На это произведение написано 10 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.