Чары

      
      Тошнотворное лилово-синее мерцание сменилось ослепительной перламутровой картинкой - разноцветные искры летели во все стороны, и разобрать что-либо в этом сияющем хаосе было практически невозможно, но впечатление от увиденного все равно осталось бы надолго. Осталось бы...

      Один лишний миг.

      Внезапно все рассеялось так же неожиданно, как и появилось, а спустя считанные секунды жуткая темнота обрела очертания гигантского листа папоротника в самых малейших его деталях. Странный контур заискрился, мгновенно привлекая к себе внимание. Со стороны все это походило бы на искусно созданную иллюзию, какие обычно время от времени возникают во снах главных героев дешевых голливудских боевиков - то есть создаются малооплачиваемыми специалистами в бюджетных лабораториях, которые, разумеется, не располагают дорогими компьютерами и программами, чтобы придумать и реализовать что-то чуть более стоящее. В этих картинках, конечно, редко когда бывает заложен глубокий смысл - просто некое подобие несознательного видения. Чтобы занять лишние две-три минуты предназначенной дорожки.

      Все предстало каким-то нереальным, несуществующим, словно кто-то включил у него перед глазами визуализатор на старом смартфоне без музыкального сопровождения. Даже резь в глазах от столь яркого света казалась мнимой. Нечто новое и неуловимое. Неправильное. Словно не из этого мира. Было бы вполне разумно предположить, что не каждый среднестатистический волшебник сможет показать что-то подобное.

      Точечный искрящийся контур папоротника ярко сверкнул, словно вспышка от фотоаппарата, - по другую сторону, словно от ксерокса, появился совершенно идентичный лист, и в следующее мгновение они резко взметнулись вверх, обернувшись парой белоснежных крыльев. Зачем кому-то разыгрывать столь затратное представление?

      Это все - ненастоящее.

      Во все стороны полетели полупрозрачные серебристые перья, а сама темнота вокруг внезапно прекратила свое сосуществование и сменилась ярким калейдоскопом всевозможных красок, от которых у любого нормального человека закружилась голова и зарябило бы в глазах. Но только не у него.

      Синий-желтый-красный. Белый-черный-зеленый. Фиолетовый-оранжевый-розовый. Снова синий. По новой. И так до бесконечности.

— Что тут у нас..? — Пауза, шелестящая словно листва на ветру. — Ах, да. Наш спящий красавец, пора принимать лекарства!

      И все краски резко исчезли; в панике разлетелись и разбежались, словно шустрые ночные обитатели, едва на них упал разоблачающий яркий луч от портативного фонарика. Огромный красочный мир сузился до того странного ощущения, что ты где-то здесь занимаешь чужое место под солнцем.

      Он не сразу осознает, что сонный бред под действием успокоительных и снотворных уже закончился; не понимает, где находится, и что от него надо этим странным людям, которые обращаются к нему как к давнему знакомому. Хочет хотя бы приоткрыть глаза - это бы точно хоть немного прояснило ситуацию, - однако тело уже не слушается. Голова... отзывается тупой болью. Сердце... сердце...

— Эй, приятель, очнись! Ты в порядке?

      Эффект от того, что ему вкололи вчера, уже давно закончился, но теперь его и не потребуется. Организм настолько устал от всякой химии, экспериментов, успокоительных и прочего, что на этот раз решил взять все в свои руки. Хорошо это или плохо - время покажет.

      Смутно слышит возню в каком-то неизвестном направлении - в мире снаружи, к которому он уже не имеет никакого отношения. Он уже не здесь... либо ему вкололи очередную порцию морфина. Но... тогда почему так медленно бьется, трепещет его сердце?..

— Проклятие! — слышится глухой звук чего-то металлического, упавшего на пол. Словно говорящий был слишком ошеломлен происходящим, чтобы удержать что-то в руках. — Дозу нитроглицерина, быстро!

      Топот множественных ног. Смутные выкрики. Паника. Хаос. А на смену серому небытию перед глазами вновь начинают появляться знакомые мерцающие образы, но в этот раз все совсем по-другому. Они знают, что ему плохо. Спокойствие окутывает его словно пуховым одеялом. Он устал, а они зовут его за собой. Они - лучшие друзья. Не причинят боли...

— В реанимацию его, немедленно!

— Но... кардиохирурга же нет на месте... У нас ничего не готово!

      Кто-то нетерпеливо сжимает его почти неживую левую руку, зачем-то перебирает полу-опухшие пальцы. Надо же, он еще может ощущать собственное тело! Едва уловимый укол в вену в месте сгибания руки - это на несколько секунд возвращает его в настоящее. Он бы не по возрасту привычно нахмурил брови, если бы мог. Если бы... но неожиданный прилив сил уже сходит на нет.

— Звоните Гребневу, сейчас же!

      Он уже не уверен, что хочет уйти вот так. Груз ответственности надавил на уставшие от него плечи с новой силой - позади непременно останется нечто большее, чтобы просто покинуть их, даже не попрощавшись. Однако знакомые искры оказываются гораздо настойчивее, чем ожидалось. Они не желают сдаваться и упорно зовут его за собой, - он вновь ощущает нечто необъяснимое; все в этом увядающем мире говорит ему поторопиться. Больно не будет. Образы налегают с новой силой, учуяв сомнения. И правда, но желают ли они ему добра?..

      В глаза ударяет яркая вспышка - он видит какое-то смутное сине-зеленое пятно. Оно все расширяется и обретает более четкие очертания, несется с бешеной скоростью, словно горящая комета. Откуда-то издалека ему слышится знакомый легкий смех - здесь этот прекрасный звук оказывается еще мелодичнее, чем когда-то был в жизни. Его едва трепещущее сердце пропускает еще один удар. Сестра... тоже ждет его?

— Держись, дружище! Просто так ты от нас не уйдешь... Борись!

      И тысячи снов сливаются воедино. Он видит чьи-то белоснежные крылья, настоящий звездный калейдоскоп, яркое голубое небо, цветущий зеленый лес... Небольшая опушка, и чья-то знакомая босая фигурка в легком белом платьице. С заливистым смехом она кружится по узкой полоске сочного зеленого покрова, совершенно не замечая, как по одному вылетают грибы из ее полной маленькой корзинки. Ее золотистые локоны разлетаются в разные стороны, и вокруг как будто кто-то рассыпал звезды с небес.

      Он не сразу осознает, что она слишком прозрачная для обычного человека. Смех девочки не утихает, даже когда она оборачивается и видит его - бледного и изможденного по сравнению с ней, - совсем наоборот, ему кажется, что кто-то расколол Луну надвое, и теперь эти две половинки - ее глаза. Такие же сияющие и бездонные.

— Идем, братик!

      Он удивленно замирает, едва по всей области сердца различается жгучая боль. Сестра по-детски хмурится и, надув губки, скрещивает руки на груди. Еще один гриб вылетает из ее корзинки. Он недоуменно оглядывается вокруг - в голове туман, сердце еще трепещет, получив приличную дозу нитроглицерина, а сознание как пьяное шатается во все стороны, не зная, в какую из них лучше завалиться. Яркая картинка начинает плыть перед его глазами.

      И нет среди них такой части, которая бы уже давно завопила во все тяжкие от страха. Ведь сестра погибла еще несколько лет назад - болезни, связанные с сердцем, у них передаются по наследству, а у семилетней сестрички дела обстояли еще хуже... И увидеть ее в такой момент - значит не ждать ничего хорошего.

— Разряд!

      Его хорошенько тряхнуло как во сне, так и наяву. Очередная волна жгучей боли пронзила его насквозь, и он неосознанно вскинул голову к ясному небу. На нем ни облачка, но откуда тогда взялись эти странные молнии?..

— Готовьте орган для пересадки, Гребнев уже в пути! Но он оказался слишком далеко, все-таки лето на дворе...

— Сколько?

      Изображение перед глазами дрожит, словно мощный ливень потревожил тихую и мирную озерную гладь. Сестра нетерпеливо машет ему ручкой, на ее прелестном личике вновь расцветает улыбка, которая ночью могла бы превратиться в ярчайший маяк для кораблей. Он ощущает смутную радость, видя ее такой - заметны колоссальные перемены, ведь та, кого он помнил в последнюю неделю ее беспамятного существования на больничной койке, была полной противоположностью счастливого ребенка, которого он мог видеть прямо перед собой.

— Еще двенадцать часов.

      Он не понимает, что происходит. Голоса из мира до и мира после сливаются в одну неразличимую какофонию звуков, и нет ничего и никого вокруг, кто бы мог ему помочь во всем разобраться. Он хочет схватиться за голову, но не может - тело вновь будто бы сковано с головы до пят. Эти оковы ему не сбросить. Его никому не освободить.

— Ясно, — один печальный голос звучал особенно отчетливо. — Он оставил кое-что на этот случай. Под столом у него в кабинете серый чемодан, неси!

      Он растерянно моргает, когда вновь начинает видеть все словно через кромку воды - картинка подрагивает и извивается, кажется, никто не в силах ее поймать. Он перестает осознавать нереальность происходящего: каково это - тронуться рассудком? Сестра недоуменно смотрит на старшего братца, а того словно разрывает на несколько частей: одна пятится обратно, силится вернуться в реальность, а другая хочет остаться здесь, там, где хоть кто-то его понимает. С неба срывается еще одна темная молния, и на этот раз только боль не дает ему окончательно сойти с ума.

— Давай, приятель... посмотрим, что тут можно сделать...

      Все переворачивается с ног на голову. Один раз. Второй. Напуганная сестра неуверенно тянет к нему маленькую мерцающую ладошку, держа в другой корзинку с грибами, но уже никак не успевает. Ему чудится стеклянный треск; он снова смутно ощущает прикосновение к своей руке - не столь аккуратное, зато вполне решительное. Еще один легкий укол, и вся картинка перед глазами разлетается вдребезги. Звон разбитого стекла. Все рушится.

      Сколько времени прошло? Час? День?

— Где он? Где мой сын?!

— Пожалуйста, покиньте помещение, вы отвлекаете специалистов.

      Накатившая тишина пугает истерзанный испытаниями разум. Он не видит ничего, слышит ничто, и кажется, что все давно кончено. Адская боль притупилась, но не исчезла - затишье перед бурей? Сколько ему еще нырять в эту бездонную пучину отчаяния? Тьма все сгущается, может, зря он не пошел за сестрой? Зачем он колебался? Где бы она ни была, кажется, ей хорошо. Хорошо... И почему ему должно быть так плохо? Внутри все сжимается в тугой узел, и он к своему удивлению осознает, что все еще чувствует биение собственного сердца. Гулкое, неровное, с уколами боли - оно все не дает ему покоя... Может, его день уже настал?

— Реакция положительная. Сколько он протянет?

— Не знаю. Никто не знает. Эта дыра... простите, овальное окно, стало слишком большим. Ему все тяжелее дышать, а кислорода катастрофически не достает. Если бы я не наблюдал это лично, в жизни бы не поверил. Любого другого в этой ситуации уже везли бы под простыней на два этажа ниже.

      Все обрывается на полуслове, и он вновь где-то не здесь. Болью отзывается каждый гулкий и неровный стук в груди, но его внимание обращено на нечто другое. Мысли становятся тягучими как жидкая смола, голова кружится, а он и не пытается прийти в себя, зная, что от этого будет только хуже - это странное полузабытье находится на опасном обрыве, и долго оно не продлится. Какой-то частью он понимает, что рано или поздно выйдет из него. В одну сторону или в другую. Вниз или вверх. Все или ничего. И, казалось, от него и вовсе ничего не зависит...

— Ты только дождись, приятель. И это... на свет не иди.

      Его даже позабавило это странное заявление.

 

                * * * *



      Он был таким, сколько себя помнил.

      Бледный, уставший от жизни восьмилетний ребенок, который скромно сидел в сторонке, листая очередную книгу Стивена Кинга или делая чуть кривые наброски в старом блокноте, в то время как остальные ребята во дворе гоняли мяч, играли в догонялки или просто наслаждались этим днем. Он должен был пойти в школу еще в прошлом году, однако родители отказались от этой идеи - они слишком боялись за него, особенно после того, как умерла младшая сестра. Доктора ничем не смогли ей помочь. Однако сейчас они утверждали, что у него еще все впереди. Если есть время - есть и шанс выкарабкаться.

      Сам он почти всегда был один, даже когда выходил на улицу - никто не следил за этим особенно строго, но когда-то давно один раз во время очередного разговора с родителями врач обернулся лично к нему, наклонился пониже и ласково сказал:

— Слышал, малыш? Ты же наверняка и сам чувствуешь, что с тобой что-то не так. Порой тебе тяжело дышать, кружится голова, и ты очень быстро утомляешься, так ведь?

      Он едва заметно кивнул, смущенный таким вниманием в свою сторону.

— Запомни, пожалуйста, что я тебе скажу, — он медленно поднял голову и оторвал взгляд от пола, а доктор в идеально чистом белом халате ободряюще улыбнулся: — Мы непременно это исправим. Время еще есть, а сегодня тебя запишут в очередь на пересадку. А пока, к сожалению, тебе придется отказаться от активных игр, бега и тому подобного.

      Он не удержался и обиженно надул губки, а хирург тихонько рассмеялся, бросив короткий многозначительный взгляд на маму с папой, стоящих позади.

— Пойми меня правильно, маленький друг. Ты же совсем не хочешь, чтобы приступ повторился? — Он слегка склонил на бок кучерявую темноволосую голову, вспоминая, какая жуткая боль в области сердца почти заставила его потерять сознание, и отрицательно покачал головой. — Вот и умница. Не стоит пренебрегать моим советом - не озорничай, тебе ведь нельзя волноваться. И тогда, когда придет время, ты проживешь очень долгую и счастливую жизнь. Понимаешь?

      Он снова озадаченно кивнул. Он прекрасно помнил, когда, во время игры с друзьями грудь пронзила первая волна боли; ему не составило труда сложить одно и другое, чтобы осознать, для него так жить - плохо.

— Он у вас держится молодцом. — Доктор поднял с пола синюю ручку, выпавшую из кармана белого халата и снова выпрямился. — Здесь совершенно другой случай, не такой критический. Мне жаль, что мы не смогли спасти Юлю, но обещаю вам, все будет хорошо.



                * * * *



      Больше он не видел никаких снов.

      Вынырнул из забытья, едва в палате снова поднялось движение; смутно слышал топот множественных ног, тихий и хриплый шепот - наверное, медсестры снова переносили оборудование. Боль пронзила грудную клетку. Он не сразу осознал, что все еще жив, и все это происходит наяву. Хотел прийти в сознание и открыть глаза, но не смог. Может быть, оно и к лучшему.

— Привет, приятель! Ты молодец, продержался - помощь уже тут!

      Он попытался посчитать, сколько времени он провел без сознания, однако не смог. Само прибывание в этом мире доставляло ему ужасную боль, о которой остальные даже не догадывались, и его желанием было только одно - чтобы она оставила его в покое. Каким способом - не важно.

      Почувствовал движение под собой - его куда-то катили. С одной стороны слышался отчетливый звон капельницы, а с другой - чьи-то негромкие переговоры. Ощутил несвойственное ему волнение, а в следующую секунду - острый укол в груди. Жизнь играла с ним, бросила ему вызов, а у него не осталось ни выбора, ни сил, чтобы дать ей ответ.

— Все уже готово, завозите его. Медлить нельзя.

      Кто-то коснулся его руки.

— Удачи, дружище. Она тебе понадобится.

      И все обрывается. Он смутно ощущает запах свежих медикаментов, дочиста вычищенной операционной. К нему подключается не совсем ровный писк дорогостоящих приборов, шелест хирургической формы, звон инструментов - кто-то настойчиво и внимательно их перебирал. Понимание пришло слишком поздно, и страх захлестнул его полностью, но было слишком поздно что-то менять. Если он не в состоянии принять судьбой брошенный ему вызов, то наверняка найдется тот, кто сможет.

      Еще один легкий укол в место сгибания руки.

— Скальпель, пожалуйста.

      И все снова разлетается на мелкие кусочки.



                * * * *



      Он снова перестал принадлежать этому миру. Слишком слаб, чтобы думать; слишком устал, чтобы бороться; слишком слеп, чтобы видеть. Словно кто-то околдовал его, лишил всего, что только можно, связал невидимыми оковами и теперь ждет ответного хода. Но, вполне возможно, что его не последует, ведь всему когда-то приходит конец.

      Странный шелест и на удивление свежайший воздух заставил его открыть глаза.

      Он непременно узнал уже знакомую цветущую опушку. Лес впереди и чистое поле позади. Абсолютно безоблачное небо и одну-единственную кружащуюся впереди фигурку в белом платьице. Все казалось реальным как никогда. Он расслабился и вымученно улыбнулся, глядя как ярко и свежо выглядит его младшая сестра - в жизни она никогда не была такой. Наверное, даже не успела побыть.

      Кто-то подарил ему второй шанс?

      Завидев старшего братца, девочка снова весело рассмеялась и, все-таки поставив все еще полную корзинку грибов, бросилась ему навстречу. Он тихо выдохнул, глядя, как развивается ее нехитрое одеяние - сейчас это маленькое создание было изящнее и прекраснее всего, что он когда-либо видел.

— Сколько до конца критического времени?

— Почти час.

      Откуда им знать, что для него лучше? Он позволил себе слегка нахмуриться, когда вновь услышал эти приглушенные голоса: поднял голову к небу, но ничего не увидел. Никаких таинственных молниеносных разрядом среди бела дня.

      Сестричка обиженно надула губки, потому что внимание братца было приковано не к ней. Словно почувствовав это, он повернулся и поймал на себе взгляд таких родных голубых глаз. Прямо как у него самого. Ободряюще улыбнулся и протянул ей руку. Она радостно взвизгнула от неожиданности, и, вцепившись в него мертвой хваткой, потянула к опушке, где осталась стоять ее плетеная корзинка. Прямо к лесу.

— Я так скучала по тебе! — жалобно пискнула она. Он рассмеялся. Впервые за долгое-долгое время.

      Время обратилось в вечность.

      Позволяя постепенно уводить себя в лесную глушь, он с любопытством осматривал окрестности, хлопая длинными ресницами, как затворами фотоаппарата. Это было сложно описать. Поля словно так сверкали ярким изумрудом - такие они были насыщенные, небо казалось ему самым чистым на свете ограненным алмазом, а лес...

      Он вздрогнул, когда взглянул поближе на их место назначения. Внезапно лесная глушь утратила все свои очертания бурной растительности, которая сливалась в один темный ковер - она словно металась, бурлила, и зов ее был слишком силен. Но... позади все так же искрилась неведомая доселе опушка, а теперь впереди была... лишь тьма.

      Понимание пришло к нему слишком поздно.

      Он испуганно вскрикнул от неожиданности и попытался освободиться, однако вырвать руку из хватки пятилетней девочки оказалось не так-то просто - она упорно, уже почти самостоятельно, тащила его вперед. Он нашел в себе силы дернуться еще раз, но безрезультатно.

— Что такое?!

— Мы его теряем! Теряем!

      Он стиснул зубы и еще раз взглянул на сестричку - внешне она осталась такой же идеальной, словно богиня, но... едва его взгляд опустился к траве под ногами, он все понял. Яркий зеленый покров услужливо расступался под ее босыми ногами - девочку сопровождала какая-то жуткая черная дымка, от которой вяла вся красота этого несуществующего прекрасного мира. Сестра была непреклонна. Ему даже почудилась острая темная коса в ее другой руке.

      Все оказалось совсем не таким, как ожидалось.

      Он отчаянно вырывался, однако все оказалось тщетным - эта миниатюрная девочка, казалось, обрела воистину дьявольскую силу - что он мог ей противопоставить? Сестра обернулась - на ее лице было заметно недовольство, а глаза, которые он тогда принял за Луны, стали чернее ночи. Ему показалось, что сама Смерть лично смотрит ему прямо в лицо.

      Он резко обернулся - позади оставались прекрасные искрящиеся луга, конца которых он не мог разглядеть из-за ярчайшего света. Что-то ему подсказало, что сделан был неправильный выбор, и теперь все изменить под силу только ему, даже не хваленым кудесникам из мира До.

      Сестричка обернулась (в стороны изящно разлетелись ее сияющие золотистые локоны) и невинно улыбнулась:

— Тебе понравится, братик!

      Однако он уже начинал в этом сомневаться.

      Он предпринял еще одну попытку вырваться, однако все равно ничего не вышло. Поднял взгляд вперед - тьма все приближалась, бурлила, жаждала новой жизни. Хотела попробовать его на вкус. Ему показалось, что кто-то еще смотрит ему прямо в глаза. Прямо оттуда.

      Паника захлестнула его полностью. Он с отчаянием снова обернулся назад - зеленые поля и свет казались все дальше и дальше. Внезапно ему вспомнилось, с какой надеждой смотрела на него мама, которая, казалось, за последние годы постарела на десятилетие, и каким усталым приходил с работы папа, который с трудом зарабатывал деньги на его лечение. Даже после того, как их всех покинула Юля.

      Он храбро взглянул вперед. Неведомая ранее ярость охватила его полностью - так он отплатил родителям? Добровольно хотел уйти в эту жуткую черную жижу? О чем он вообще думал?!

      Сейчас или никогда.

      Вложив в последний рывок все оставшиеся силы и все отчаяние последних лет, он резко рванулся назад. Вскрикнул от неожиданности, когда мертвая хватка сестры ослабла, и он кубарем покатился назад и больно и неуклюже шмякнулся прямо на мягкое место. Поднял испуганный и ошеломленный взгляд - она смотрела на него со странным удивлением, недоумением, но он больше не собирался ловить на себе эти жуткие черные глаза.

      Это - не его сестра.

      И он резко вскочил на ноги и побежал вперед так, как не бегал еще никогда.



                * * * *



      Непонятные шумы и странные попискивания приборов полностью выбили его из колеи. Он не мог понять, что происходит и что случилось после того, как он выбежал из жуткой темной чащи. Попытался открыть глаза - но перед собой увидел только мерцающую и расплывающуюся белиберду.

      Кто-то стоит рядом с ним.

      Он сощурился, чтобы получше различить очертания и внезапно ощутил в груди новые глухие удары, словно молотком по наковальне, и новую адскую боль. Сразу не понял, что к чему, потому что она разительно отличалась от той, которая преследовала его, сколько он себя помнил. Была какой-то... поверхностной.

      Каша перед глазами начала медленно принимать очертания молодого человека в синей хирургической форме на фоне размытых светлых стен реанимации. Понимая, что его заметили, парень снял шапочку с растрепанных черных волос и устало улыбнулся. Наверняка ассистент.

      Он пытался прислушаться к самому себе и понял, откуда взялись эти четкие, ритмичные удары в груди. Больше не приносящие боли.

      Молодой человек аккуратно опустился к нему на койку, и в следующую секунду он мгновенно узнал тот голос, который преследовал его и во сне, и наяву. Который порой поднимал настроение и не давал сойти с ума. Помогал определить, где все-таки сон, а где - реальность.

— Эх, приятель, ну и заставил ты нас всех поволноваться...