Лик Спасителя

Я летал  над  облаками,  они  были  похожи  на  искристую  вату, казалось,   что  если  прыгнуть вниз,  то  они  примут  меня  в  свои  мягкие  пуховые  объятия. И я  не  упаду  в  низ.  Над  облаками  сверкало  солнце, а  небо,  было,  не  синим, которое  мы  привыкли  видеть  с  земли, а  фиолетовым  с  черным  отливом, там  дальше  был  космос, холод  и вечность  Вселенной Я парил  в  этом  пространстве  свободный  как  птица…
Сон  прервался  ноющей  болью  в  ушах, я проснулся, хотя  не  до  конца, с начало проснулся  слух и я  услышал  нудное  гудение  моторов  самолета,  потом  открыл  слипшиеся  глаза,  рядом  с  собой  увидел  Костю,  тот  с  любопытством  смотрел  в  иллюминатор, потом  постепенно  проснулось  и  включилось  сознание. Я  поёжился,   в    грузовом  отсеке  самолета  было  прохладно.
-  Что, проснулся чертяга?— прокричал  почти  мне  в  ухо  Костик.   
Я  поморщился, слышал  плохо, уши  заложило. Словно  зевая,  я  широко  раскрыл  рот, боль отступила, слышать  стало  гораздо  лучше. Смотря  на  мои  действия,  Костя  молча  протянул  мне  раскрытую  жестяную  коробочку  с  кисло-сладким  монпансье.
-  Бери  Татарин, помогает  при  взлете  и  посадке.
Взяв  несколько  маленьких  конфеток, я  забросил  их  в  рот. Кивком  головы  поблагодарил Костю, он  улыбнулся  и  опять  с  интересом  стал  смотреть  в  иллюминатор.
- Пилот  молодчага, знает  своё  дело — не  отрываясь  от  иллюминатора, снова прокричал  Костя, стараясь перекрыть  гул  моторов-   с  девяти  тысяч и  резко  в  низ  с  противозенитным  маневром.
 Так  вот  из-за  чего  у  меня  была  такая  боль  в  ушах,  я  сглотнул  липкую  слюну,  наполнившую  мой  рот. Очень  плохо  переносил  я  взлет  и  особенно  заход  на  посадку  самолета, в  глубине  меня  сидел  патологический  страх перед  этими  действиями, учащенно  начинало  биться  сердце, неприятно  сосало  под  ложечкой, а  пальцы  рук  непроизвольно  начинали  дрожать. Никак  я  не  мог  совладать  с  собой,  хотя,  сколько  себя   помню,  я  не  боялся  высоты,  и  ещё  до  армии  самостоятельно совершил  несколько  прыжков  с  парашютом  в  аэроклубе…
Быстрее  бы  сели,  я  мысленно  подгонял  этого  бравого  пилота,  который  вёл  наш  «борт». Наконец  мягкий  удар,  шасси  самолета  коснулись  бетонки  аэродрома, усиленно  взревели  моторы,  переходя  на  реверс, фюзеляж  сильно  задрожал, казалось,  что  вот-вот  самолет лопнет  и  разлетится  на  куски,  и  мы  вмести  с  ним. Потом  внезапно  все  стихло, и  наступила  звенящая  тишина. Все,  мы  сели …
-   Выгружаемся  побыстрей — прозвучала  отрывистая  команда  нашего  ротного. Брюхо Ан-22 раскрылось,  и  в  прохладу  чрева  самолета,  ворвался  густой  жаркий  воздух.  На  площадке  возле  самолета  зашевелился  людской  муравейник. Ящики  с  боеприпасами  и  консервами, бумажные  мешки  с  сухой  картошкой  и  макаронами, какие-то  узлы,  коробки  и  прочие  принадлежности  которые  нужны  на  войне, быстро  исчезают  из  брюха  самолета  и  грузятся  в  подошедшие  «КамАЗы».   
-   Давайте  побыстрей  загружайте,  построение  через  десять  минут — кричит   взводный, стараясь  перекричать  шум  от  взлета  пары  «Грачей»,  которые, сделав  крутой  доворот,  уходят  в  сторону  синеющих  гор. 
-  А  покурить?  -   кричит  в  след  взводному  один  из  наших  парней.
-   А  этим  подурить  ты  не  хочешь -   и  взводный  делает  выразительный  жест  рукой — давайте  побыстрей…

Вот  мама  я  и  попал  в « страну  индейцев» так  её  называет  наш  ротный.          Тут  живут  такие же похожие  на  нас  люди,  мама.  Тут  всё  также  как  у  нас,  мама. Такое же  яркое  солнце, такое же  синее  небо, такая  же  нежная и  шелковая  зеленая  трава, а желтые  одуванчики  озорно  смотрят  на  меня. Но  эта  идиллия  обманчива  мама,  здесь  идет  война. И  многие  мои  сверстники,  молодые  ребята улетели  от  сюда  «грузом  200 » в  свои  края.    Они  уже  не  вздохнут  полной  грудью  воздух, мама. Они  никогда  больше  не  засмеются,  не  обнимут  счастливо  своих  любимых  и  родных,  мама. 
Мамочка  на  кой  черт  меня  занесло  сюда?
Несколько  часов  назад, там,  вдали  от  того  места,  где  я  нахожусь,  течет  другая  жизнь,  дети  играют  в  песочнице, а  их  мамы,  сидя  на  лавочках  о  чем-то  мило  беседуют  друг  с  другом, девчонки  и  ребята  сидят  в  летних  кафе, пьют  пиво, целуются,  влюбляются. А  что  я  делаю  здесь  на  этой  войне, мама? Нет,  я  сам  так  решил.    Не  волнуйся мама,  все  будет спок.   
Я  притрагиваюсь  к  своему  серебряному  крестику  висящим  на  гайтанчике  у  меня  на  груди.  Спаси  и  сохрани,  мама…

Построение  прошло,  но  строй  не  распускают, опять,  звучит  команда  проверить  снаряжение  и  оружие. Солнце  жарит  так, кажется, что  через  несколько  минут  моё  тело  стечет  в  берцы. А аэродром  живет  своей  жизнью,  не  обращая  внимания  на  нас,  взлетают  и  садятся  транспортники  из  них  выгружаются  или  загружаются   люди, машины, ящики, тюки, канистры, коробки, словно  огромные стрекозы  кружат  вертушки, взлетают  штурмовики, идет  нормальная  работа, идет  жизнь  войны…      
Наконец  появился  комбат, дает  команду  на  посадку в  машины. Всё двинули.   В  сопровождении  четырех  бэтэров  мы   выезжаем  на  дорогу, которая  ведет  к  нашему  месту  дислокации. Над  нами  прошла  пара  Ми-24, на  протяжении всего  пути они  будут  нашими  воздушными  ангелами  хранителями.  Спасибо  вам  братья. 
Меня  в  бок  тычет « Ваучер» - Володя  Митрохин, поворачиваю  голову  в  его  сторону.
- Курить  есть?
-  А  где  твои?
-  Не  знаю, может,  выпали  при  погрузке.  Не  жмотись, дай  сигаретку.   
-  Одна  дала, потом  семерых  родила.
- Не  хочешь,  не  давай, что  понтовать —обижается  Ваучер.
Мне  не  жалко,  Митрохин  отличный  парень, самый  рослый  в  нашем  взводе, почти  под  два  метра  ростом, крутые  плечи,  кулак  с  мою  голову, но  характер  добродушный,  словно  телок на  привязи. 
 - Извини,  возьми -   и  я  протягиваю  ему  пачку  сигарет.
Наша  колонна  медленно  втягивается  на  одну  из  улиц  Города, в  глаза  сразу  бросается  грязь  и  неухоженность, разрушенные  дома  смотрят  на  нас  пустыми  черными  глазницами  окон, непонятные  металлические  конструкции  словно    вывернуты  наизнанку  неведомой  силой, воронки  на  дороге  заполнены  затхлой  водой, и  обманчивая  тишина. Нет,  Город  не  мертв  и  не  пуст, здесь  живут,  точнее,  существуют  люди,  они  и  сейчас  смотрят  на  нас, но  мы  не  видим  их. Они  смотрят  на  нас  исподлобья или  через  планку  прицела, но  мы  не  видим  их,  и  в  нашу  душу  закрадывается  страх. Выстрелы  ждешь  отовсюду,  из  тех  пыльных  кустов на  обочине  или  вон  из  этого  полусгоревшего  дома. Парни  в  кузове  притихли, рука  непроизвольно  снимает  автомат  с  предохранителя,  и  ствол  начинает  медленно  гулять  из  стороны,  в  сторону  ища   невидимого  противника. Пожалуйте  на  войну  ребятишки,  не  ходите  в  Грозный  просто  так  гулять.  Напряжение  спало,  после  того  как  добрались  до  места. Здесь  все  свои,  мы  сразу  приободрились, пуля  она  дура,  а  жить  будем,  пока  не  помрем.  Подоспели  к  самому  обеду,  это  хорошо,  что  не  в  сухомятку  сухпай  уплетать,  отобедали  борщом,  макаронами  по-флотски и  компотом. И  опять  построение,  в  армии  без  построения  как чай,  без  варения,  распределение  нарядов  на  работу  по  обустройству,  караул,  охранение,  всё,  началась  будничная  служба  в  условиях  боевых  действий.      

2

  Мальчишки  всего  мира  в  детстве  играют  в « войнушку». Ход  боевых  действий  организовывался  быстро,  набирались  две  противоположные  команды,    точнее  сказать  команда  хороших  парней  и  команда  плохих  парней.  На  стороне  хороших парней  всегда  выступают «наши ребята»,  из  армии,  разведки,  полиции,  милиции  и  прочих  воинских  формирований, которые  защищают свою землю  от  нападения  врагов.    В зависимости  от  сценария  врагами  могли быть  немцы, макаронники, грязные  гринго, лягушатники, краснокожие, латиносы, узкоглазые  гуки,   черномазые (в общем,       все  те  нации  и  народности  которых  мы  не  терпим,  или  в  последней  настоящей  Большой войне   дали  хорошенько  прикурить). Споры  и  конфликты  всегда  возникали  при  наборе  «плохих парней», ими  редко  добровольно  соглашались  быть,  ведь  врагов,  в  конечном  счете,  всех  убивали,  их  побеждали.  А  кто  хочет  быть  побежденным? С  оружием  все  было  проще,  им  могла  стать  обыкновенная  палка,  или  даже  палец,  а  не  только  игрушечный  автомат  или  пистолет  главное  громким  голосом  имитировать  выстрелы.  Все  стреляли, умирали  не  только  враги,  но  и  «наши»  но  потом  все  вставали  и  дружно  переключались  на  другую  игру  или  затею.  Умирали  и  убивали    понарошку.  Босоногое  детство  пролетело  быстро,  и  кто  мог  подумать,  что  через  десять  с  небольшим  лет  я  окажусь  на  настоящей  войне,  где  умирать  и  убивать  будут  по  настоящему.


Война  здесь   очень  странная,  с  противником  к  нос  к  носу  не  сталкиваешься,  да  и  вообще  его  редко  видишь,  а  он  видит  тебя,  он  знает  о  тебе  практически  все. А  ты  о  нем  ничего. Да  и  кто  твой  противник? Местные  жители  работают  на  стройках, восстанавливают  разрушенные  села  и  города  на  деньги  федеральных  властей, бойко  идет  торговля  в  новых  открывшихся  магазинах  и  на  маленьких  рынках, вполне  мирная  жизнь. Но  это  обманчивое  заблуждение, только  отвернись, и  любой  из  местных  жителей, даже  ребенок, которые  казалось,  не  проявляли  к  тебе  никакого интереса, не задумываясь  стрельнет  тебе в  спину, бросит  гранату, всадит  нож. Ночью  спать  практически  невозможно, одиночные  выстрелы  и автоматные очереди  гремят  до  самого  утра. Да  и  сменяемый  ночь  день  не  приносит  абсолютного  покоя, то  подрыв  фугаса,  то  из « зеленки» обстреляли  колонну, то  с  разрушенной  высотки  начнет  работать «кочующий»  снайпер. А  потом  вдруг  все  стихает  и  наступает небывалая  тишина, в  небе  ласточки  и  стрижи  вычерчивают     замысловатые  фигуры  высшего  пилотажа,  в  дали,  на  зеленеющих  полях  работает  трактор, а  в  придорожных  кустах дает  свой  сольный  концерт  соловей, и  кажется  что  здесь  точно  также  как  на  далекой  Смоленщине  или  Вологодчине, но  это  только  кажется.            
Говорят,  что  человек  привыкает  ко  всему, К  войне  он  тоже  привыкает,  на  ней  он  живет  своей  жизнью, в  которой также есть  свои  радости,  надежды  и  огорчения,  только,  наверное,  он  острее  чувствует  дыхание  и  ритм  жизни, здесь  всё намного острее.
Здесь  всё  немного  не  так  как  в  обычной  жизни, да  ты  также  здесь  дышишь, ешь,  спишь,  только  с  одним  «но», если  на  гражданке  почти на 99%  ты  знаешь  что  увидишь  завтрашний  день,  то  на  войне  эта  процентная  ставка резко  снижается. Парадоксальность  войны  заключается  в  том, что  «делают»  её  обычные  люди,  не  какие-то  там  монстры  и  супергерои,  да-да  обычные  люди, которые,  умывшись  и  поев,  идут  на  свою  работу, взяв  в  руки  вместо  мастерка  или  ручки,  автомат  или  пулемет,  «обычные  рабочие  войны».  Весь  процесс  войны  называют  работой,  вам  говорят: «хорошо  поработал  взвод  в  обороне», « вон  с  того  пригорка  работает  пулемет», « с  крыши  работает  снайпер», просто  это  работа  смерти,  эта  дамочка  всегда  в  плюсах  в  этой  партии,  у  неё  всегда  все  козыри  на  руках.          
Наша  работа  заключалась  в  следующем, я, Костик, Ваучер, Исмаил, Торчок  и  несколько  ребят  с  другого  взвода,  сопровождали  саперную  разведку, являясь  боевым  охранением. Саперная  разведка  это  отчаянные  ребята,  почти  сплошь  «контрабасы»,  они  всегда  на  острие, они  смотрят  костлявой  прямо  в  глаза, они  знают,  как  она  выглядит, они  даже  знают  её  запах.  Командиром  у  саперов  был старший  прапорщик Артюхин, небольшого  роста  худой  мужичок, клоп     по  сравнению  со  своими   рослыми  подчиненными, на   его  изборожденном  морщинами  лице выделялись  прокуренные  до  рыжего  цвета обвислые  усы, а чуть  на  выкате  глаза  придавали  его  взгляду  немного  глупое  выражение. « Контрабасов»  своих  по  службе он  драл  по  черному, оно  и  понятно,  ведь  не  в  бирюльки  приехали  играть, но  и  в  обиду  никогда не  давал перед  начальством, контрактеры  его  за  это   уважали, да  и  специалист  он  в  своем  деле  был  от  Бога,  ничего  не  скажешь.   
-   Знаешь  салобон, что  такое, маленький  зелененький  по  полю  ползает — задал  однажды  мне  вопрос он  на  привале.
- Не  знаю.
-  Сапер  мины  ищет.
-  А  маленький  зеленый  по  небу  летит?
-  Да  не знаю—с  раздражением, ответил  я  ему.
-  Ты  чего  кипятишься малец,  это  сапер  мину  нашел -   и  он  беззвучно  зашелся  смехом, обнажив  свои  желтые  прокуренные  зубы. 
Да,  курил  он  как  паровоз, однажды  Костик  сказал  ему,  что  от  такого  чрезмерного  курения Артюхин  может  умереть  от  рака, тот  похлопал  Костю  по  плечу  и  сказал:  « один  хрен  от  чего  умрешь, главное  чтобы сразу  и  не  мучатся».
На  войне  человек  не  становится  циником, как  многие  могут  подумать, нет,  просто  человек  приспосабливается  к  обстоятельствам,  а  вот   господин  Случай иногда  бросает  кости  судьбы  так, что  у  многих  есть  шанс,  не  только  выжить  на  войне,  но  и  дожить  до  глубокой  старости    и  умереть  в  собственной  постели.
Работа  у  саперов  была  адская, «чичи» ставили  фугасы,  разведка  обнаруживала  их и  уничтожала, «чичи» снова ставили, разведка  снова  находила  и  уничтожала, это  была  «чертова игра», в  которую  играли  взрослые  люди. В эту  игру  играли  и  мы, молодые  парни,  которые  хотели  жить,  но  в  тоже  время  судьба  распорядилась,  так  что  от  слаженности  работы  нас  и  саперной  разведки  зависела  жизнь  других  парней.

3

Люди  суеверны,  военные  люди  суеверны  вдвойне.  Ты  веришь  в  разные  приметы, обереги, которые  могут  спасти  тебя  от  смерти,  хотя  для  нормального  человека  все  эти  табу  покажутся  смехотворными, но  военные  в  большинстве  соблюдают  эти  незамысловатые  обряды:  нельзя  бриться  перед  операцией  и  фотографироваться, не докурить  сигарету, кого-то  из  своих парней назвать « последним».  Некоторые наши  ребята  таскали  с  собой  крошечных  плюшевых  медвежат подарки  своих  подруг,  последние  полученные  письма  из  дома, но  и  конечно  всевозможные  крестики,  зашитые  выписки из  Корана  или  буддийские  суры, в  зависимости  от  того,  кто  во  что  верил.
Вот  и  у  Торчка,  точнее  Валерки  Соломатина  оказался  свой  спаситель.  Валерку  перевели  к  нам  во  взвод  перед  самой  отправкой,  это  был  небольшого  роста  щупленький паренек  похожий  на  потрепанного  воробья.  Родом  он  был  из  далекого  сибирского  городка, детдомовец.  Держался  с  нашими  парнями  как-то  обособленно  и  был  мало  разговорчив.  Вот  к  кому  он  действительно  прикипел  душой,  так  это  к  одному  из  « контрабасов»  из  саперной  разведки  Александру  Ремезу.  Ремез  был  полная  противоположность    Соломатину,  огромный  бугай,  балагур  и  весельчак.
 Несмотря  на  то,  что  у  Ремеза  было   двое своих  детей,  относился он  к  Соломатину как   к  родному  сыну,  и  Валерка,  чувствуя  эту  душевную  теплоту  и  любовь,   ходил  за  Александром  как  привязанный. Эта  их  дружба  потом  чуть  не  привела   обоих  к  большой  трагедии. После  одной  из  операции  Соломатин  приволок  небольшую  икону,  где  он  её  нашел,  никто  не  знал. На     иконе  практически  ничего  не было  видно,  она  вся  почернела,  толи  от  времени  или  от  сильного  пожара,  но  Соломатин  не  расставался  с  ней,  однажды  я  даже  видел  как  он,  сидя  на  кровати   что-то  тихо  шепча,  рассказывал  ей, странный  был  парень. Как-то  раз  Мишка  Краев  попросил Соломатина  показать  икону,  Валерка  долго  отказывался,  а  потом  согласился,  расстегнув  гимнастерку,  аккуратно   достал  завернутую  в  белую  тряпицу  икону  и  осторожно  чуть  дыша,  словно  это  была  драгоценная  хрупкая  вещь,  передал  в  руки  Мишки. Край,  развернув  тряпицу,  долго  и  внимательно  всматривался  в  сокровище  Торчка,  а  потом,  вдруг  рассмеявшись,  произнес: «  Торчок,  тут  же  ни  хрена  не  видно,  ты,  что  всякую  дребедень  с  собой  таскаешь,  попросил  бы  меня  я  бы  тебе  фотки  разных  девок  подогнал  или  сам  нарисовал  тебе,  что  ты  хочешь». Ребята  сидевшие  в  курилке  грохнули  от  смеха,  вдруг  Торчок  с  силой  вырвал  икону  из  рук  Края  и  так  зло  посмотрел  на  него  что  тот,  кажется,  побледнел  от  страха, потом,  сплюнув,  процедил  сквозь  зубы::  «  Да  пошел  ты  ….  урод! Сам  дрочи  на  своих  девок»  и  вышел  из  курилки.
До  дембеля  оставалось   три  месяца,  когда  произошел  этот  случай,  В  одном  из  селений  на  растяжке  подорвались  двое  ребятишек,  больше  всех  других  на  войне  страдают  дети,  какими  бы  они  не  были  они  дети  и  очень  тяжело  смотреть  в  эти  глаза  полные  лишения  и  боли.   
Мы  подъехали на  БТРе  к  полуразрушенному  двухэтажному  зданию  из  красного  кирпича,  справа  от  него  был  виден  небольшой  глубокий  овраг,  слева  высилась  огромная  мусорная  куча. Артюхин  деловито  осмотрев  место  начал  небольшой  инструктаж
-   Так  мужики,  Исмаил, Край  и  Торчок  остаются  в  охранении. Я,  Борода, Татарин и   Панкратов  работаем  по  первому  этажу,  а  ты  Ремез  аккуратно  проверь  второй  этаж.  Работайте  аккуратно,  я  понимаю,  что  у  вас  командировка  заканчивается,  прошу  ничего  лишнего,  и  не  порите  отсебятину,  если  что  закладываем  заряды  и  взрываем  эту  халабуду  к  е….м. Все  ясно?   
-  Понятно  Иваныч —нестройным  хором  ответили мы  и  «контрабасы».
-   Тогда  пошли.
Мы  гуськом  быстро  пересекли  небольшой  открытый  пустырь  возле  здания,  один  из  контрактеров  внимательно  осмотрел  вход,  вроде  всё  чисто, Осторожно   входим. Первый  этаж  завален  смятыми  металлическими  щитами, поломанной  мебелью  и  прочим  непонятным  хламом,  в  стенах  зияют  рваные  дыры  пробоин. Медленно  продвигаемся  вперед,  внимательно  смотря  под  ноги  и  по  сторонам, на  улице  хоть  и  прохладно,  но  с  нас  всех  пот  течет  градом  от  напряжения. Вдруг  на  втором  этаже  грохает,  нас  осыпает    штукатуркой  и  осколками  кирпича, мы  молча  застываем  как вкопанные.   
- Ремез  подорвался-    нарушает  наступившую  тишину  один  из  контрактеров.
-   Вот  бля! Так  аккуратно  -   осипшим  голосом  кричит  Артюхин -   аккуратно  я  сказал,  вы,  что  все  хотите  сдохнуть  мать  вашу.
По  лестнице  без  перил  взлетаем  на  второй  этаж,  в  середине  коридора  видим  Ремеза,  он  лежит  ничком  и  не  двигается, чуть  поодаль  у  развороченной  стены  лежит  Торчок,  он  лежит  на  боку  ноги  неестественно  вывернуты,  увидев  нас,  старается  отползти  в  сторону.
-   Не  двигайся  мы  уже  здесь-   орет  Борода
Подбегаем,  Борода  и  Панкратов  присаживаются  около  Ремеза.  А  я  с  Артюхиным  уже  возле  Торчка.   
-   Я  же  тебя  в  охранение  оставил. Ты  как  здесь  оказался, голова  садовая?
Торчок  что-то  хочет  сказать,  но  его  рот  только   хватает  воздух  и на  губах  начинает  пузыриться  кровь.
- Молчи  сынок. Борода  как  там  Ремез?
-  Нормально  Иваныч,  глушануло  его  здорово. Живой.  Сейчас  в  чувство  приведем.
Под  Торчком  начинает  расползаться  темно-красная  лужа.
  - Приподними   ему  аккуратно  голову и  положи  к  себе  на  колени -   обращается  ко  мне  прапор  -    я  сейчас.
Достав  нож, Артюхин  вспарывает  одну  штанину,  потом  другую,  по  ногам  Соломатина   струится  кровь.    
-  Осколочное. Борода  давай  сюда,  коли  ему  промедол , Татарин давай  бинты.   
Я  достаю  из  нагрудного  кармана  ИПП,  срываю  зубами  упаковку и  передаю  бинты Артюхину, тот  ровно  начинает  накладывать  повязку, бинты  начинают  краснеть. Шатаясь,  словно  пьяный  к  нам  подходит  Ремез. Увидев  его,  Торчок  силится. улыбнуться.
-   Валерка  что  же  ты  наделал?
-    Я  его  в  охранении  оставил,  как  он  здесь  оказался?
-   Да  он  за  мной  увязался,  там  дверь  полуоткрытая  была,  я  нечаянно  задел  её,  тут  щелкнуло,  Валерка  и  загородил  меня  от  взрыва.  Эх, Валерка – Ремез  присел  рядом   с нами,  по  его  лицу  текли  слёзы.         
-    Хорош  причитать,  лучше  помогай.
Артюхин  аккуратно  разрезает  куртку,  вверх  майки  Соломатина   покраснел  от  крови,  которая  сочится  из  маленьких  ран,  прапор  дальше  режет  майку, там  внизу  живота  Валерки,  где  должна зиять смертельная  кровавая  рана,    мы  видим  небольшой  сверток,    изрешеченный  осколками—шариками.
- А  это  что  такое?
Артюхин  медленно  разворачивает  сверток,  и  мы  видим  треснувшую  икону,  которая приняла  на  себя весь рой смертельных осколков.  На    изрешеченной почерневшей  доске  мы  увидели проступивший   лик  Спасителя. Его  глаза  смотрели  на  нас.  Они  несли всем  нам надежду  на жизнь.