Ода Хворостовскому

    Не стало  великого русского певца  Дмитрия  Хворостовского... В этой статье - мои давние воспоминания о встрече с  Хворостовским на   фестивале искусств "Дни Чехова в  Ялте"...   
               
   Держу в руках визитную карточку Дмитрия Александровича Хворостовского – восходящей звезды мирового вокала, лучшего баритона современности.  Русской визитки у него нет, эту отпечатали в Италии. На ней значится гриф  фирмы звукозаписи «Филипс», телефоны и факсы в Берне и Лондоне. Вот такая судьба у Хворостовского: на родине – полная неизвестность, за границей – полный успех. Обычная история. Этот нежный,  талантливый парень  из Красноярска  (на обороте визитки он написал красноярский адрес родителей – своего дома в России у него нет) ростом в 180 сантиметров в одночасье очаровал Ялту концертом  по случаю окончания  Чеховского фестиваля.
Было это в пятницу  13 апреля 1990 года. Городской театр был забит публикой: люди стояли в проходах,  висели на балконах. Дируктор театра носился как угорелый, размещая гостей. Я привел на концерт группу финских друзей. Профессоров В.Гойхмана и К.Йохансона  кое-как посадил в четвертом ряду, а проректор Шведской академии Або так и остался  стоять в проходе – в элегантном белом костюме, с орденом на груди: эдакий знак вопроса  с носом экзотической птицы.
В первом отделении  симфонический оркестр Алексея Гуляницкого  играл Шестую симфонию Чайковского; после первой части первые ряды партера захлопали,  на что дирижер гневно замахал палочкой. В первых рядах у нас обычно сидят парикмахеры, аптекари,  продавцы – клиентура директора театра… Во второй части концерта пел Хворостовский. В репертуаре – арии из «Евгения Онегина», «Мазепы», ария Роберта («Кто может сравниться с Матильдой моей»). Лицо его еще не утратило  юношеской округлости, в нем чувствуется  привкус азиатской крови: чуточку  скуласт,  брови и глаза как бы приставлены от другого лица. Прямые  волосы отливают вороненой сталью. Голос же – божественен. Он просто выше нашего определения, как выше нашего разумения  сущность Бога.
Публика неиствовала, с балконов сыпались цветы, у меня на глазах стояли слезы. Когда объявили, что Хворостовский впервые поет в качестве Заслуженного артиста России, зал  встал и устроил овацию. Ничего подобного в городском театре   не было с апреля 1900 года, со времен  знаменитых гастролей Художественного театра. Впрочем,  т о т  театр  сгорел  в том же 1900 году. Нет, пожалуй, с таким триумфом выступал еще И.С.Козловский...
Вчера,  16  апреля, Хворостовский с женой  и аккомпаниатором  Михаилом Аркадиным пришли в музей Чехова… Я уже успел ощутить поразительное тепло  и мягкую нежность его руки, когда  заходил с финнами за кулисы  поздравить Хворостовского с успехом. Он уже переоделся в элегантную  кожаную куртку, по лицу скользила капризная и одновременно смущенная улыбка ребенка,  привыкшего к вниманию взрослых. Я держал в ладонях теплую его руку – и не хотелось расставаться..  Курт Йоханссон сделал памятный снимок.
   Мы гуляли по Чеховскому саду, я называл  имена экзотических растений,  вспоминал стихи Бунина,  читал свои. Слушали журчание ручья, наблюдали  хлопотливого дрозда, добывавшего  корм из-под старой листвы. Какая детская непосредственная улыбка!  Смех восторженного ребенка, пораженного необыкновенной игрушкой. В чеховском доме стал серьезен, но не удержался  от возможности посидеть в вольтеровском кресле  Федора Шаляпина. Кресло - часть  шаляпинской мебели, хранившейся на Белой даче в годы  гражданской войны. Оно поставлено в гостевой комнате  на первом этаже.
В гостиной было прохладно – отопление  уже отключили. Юлия Долгополова открыла  пианино. Достала стопку нот, аккуратно сложенную тут же, на крышке инструмента; ноты  скреплены печатью главного хранителя.  Юлия хотела отыскать вальс Векслера «Чайка» с посвящением Чехову, но  его не оказалось. Зато обнаружилось, что  сборник сонат Бетховена уникален - очень редкое издание, которого  Михаил Аркадин еще не видел. Чтобы разыграться, аккомпаниатор раскрыл ноты. Соната № 2, вторая часть… Пианино настроено по-старинному, на  тон ниже, чем принято сейчас. Аркадьев исполнил и собственную вещь, написанную по мотивам  русских стихов Райнера Мария Рильке. Последний звук  долго плыл по комнате,  чуть колеблясь, словно волна  в свете зари. Я думал: «Если Ты незримо здесь – пусть  принесет Тебе радость  эта музыка..».
И все думали о том же…
Дмитрий – высокий, неожиданно молчаливый, в плаще до пят, стоял у пианино, не смея  присесть в комнате, освященной  присутствием великих духов прошлого… Юлия рассказала, как недавно вела по чеховскому дому группу экстрасенсов. Переступив порог гостиной, они пришли в страшное волнение, а девочка, оказавшаяся экстра-экстрасенсом,  вообще отказалась войти:  увидела в гостиной Хозяина дома…
Хворостовский запел…
Первое, что он спел, был «Сон». Странно, необычно  звучали здесь слова о видении  друзей, посетивших  нас во сне… Все, что происходило в утратившей музейную невозмутимость комнате, было сном… «Комната снов» - как бы сказала Марина Цветаева. Пел «Мы встретились. Она остановилась», пел итальянские вещи.  Юлия обратила внимание, что за спиной маэстро -  «голубоглазая Венеция», раскрашенная  фотография в  изящной раме. Она привезена Антоном Павловичем из Италии. Хворостовский, кстати,  всего лишь неделю, как из Италии, но в Венеции  еще не был.
Увы, через несколько лет  во время ночного  налета грабителей фотография была похищена. Видимо, польстились на фигурную раму…
Комната была мала для голоса Хворостовского – я вышел в коридор, сел на ступеньку лестницы, ведущей в комнату Марии Чеховой. Голос заполнял коридоры, комнаты, все существо притихшего дома.  Какая чистота голоса, какое благородство тембра! И какое несчастье, что  судьба не подарила мне способности  проникать вглубь музыки: ни слуха,  ни образования… Вот, я чувствую суть театра, суть живописи, я понимаю язык пластики. Музыка не далась мне, я вынужден постигать ее в переводе на другие изобразительные языки. А ведь музыка -  язык Бога… Я чувствую себя жалким язычником, не доросшим до общения с небом…
Рядом с людьми талантливыми, гениальными осознаешь свое несовершенство и понимаешь, сколь много в мире красоты,  еще не понятой, еще не осознанной. Жаль молодости, лишенной серьезных интересов, встреч  со значительными людьми. И какая впереди работа, чтобы  стать просто человеком! Может,  в осознании собственного несовершенства и заложены зерна  роста.
В  книге  почетных  посетителей  гость  написал:  «Спасибо  за  огромную  честь и уважение,  отданные  молодому  начинающему  певцу.  Этот  дом и  «дух»  Антона  Павловича Чехова,  запах чудесного  чеховского  сада  я    запомню на  всю  мою  жизнь. Огромное  спасибо.  С  любовью  и уважением  Дмитрий Хворостовский. 16  апреля  1990 г.».

  Царствие  тебе  Небесное!