Приходите, пожужжим!

          Глава 1

          …Придя в себя, я поняла, что меня кто-то куда-то несёт. И с первым осознанным вдохом учуяла уже забытый мною запах мужчины.
          Нет, ни табаком, ни коньяком от него не пахло, и парфюм его был не агрессивный, но какая-то часть моего очнувшегося подсознания безошибочно определила, что я в крепких и надежных мужских руках.
          Мне было очень покойно и глаза открывать не хотелось, чтобы не спугнуть это чудо – несение меня мужчиной! К тому же трещала голова: это стало ясно, когда я попыталась поудобнее расположить её на широком плече моего «парохода», на котором плыла явно без посадочного талона. Хотя нет: голова скорее кружилась, чем болела, и я, чтобы не потерять равновесие, на всякий случай  обняла покрепче своего носильщика за шею. И удовлетворенно вздохнула…
          И тут же почувствовала на щеке теплое дыхание и услышала: «Вы в порядке?». Испугавшись, что, если обнаружу свою дееспособность, мужчина немедленно спустит меня с небес на землю, я поплотнее сомкнула веки и для пущей убедительности застонала. Он тотчас прижал меня к груди – настолько тесно, что я ощутила некий плоский и твердый предмет в его нагрудном кармане. И во мне проснулось любопытство, а с ним вполне резонный вопрос: куда это он меня несёт? А, в сущности, какая мне разница?! Пусть несёт куда хочет – лишь бы подальше и подольше!
          Но ничто не длится вечно! Не успела я продемонстрировать своё смирение, как поняла, что меня спускают с рук и усаживают в кресло… похоже, в автомобильное. Я, наконец-то, соизволила открыть глаза и увидела внимательное лицо усатого зеленоокого брюнета. Вполне симпатичное, между прочим, лицо… а усы как у Пуаро.
          – Вам уже лучше? – участливо спросил «Пуаро». Я кивнула и почувствовала сильное головокружение.
          Наверное, вид у меня был испуганный, потому что он сразу же стал меня успокаивать:
          – Не бойтесь, я врач и хочу вам помочь. Только для начала хорошо бы отпустить меня… – и он попытался снять мои руки со своей шеи.
          Куда там! Мои пальцы словно судорогой свело! Ему пришлось здорово постараться, чтобы вынуть свою голову из петли моих объятий. Сцепленные длани безвольно упали и я вскрикнула от боли: оказывается, у меня разбито колено! И порваны колготки. Ой, какая дырища! А всё из-за этого дурацкого разреза на юбке!..
          Зелёные глаза моего опекуна засветились состраданием:
          – Потерпите немного, милая! Мне надо отъехать отсюда, здесь стоять запрещено.
          Он сел за руль, и мы сдвинулись с места: медленно и плавно.
          Я осторожно повернула голову набок и уже вполне осмысленно принялась рассматривать профиль водителя – и нашла его весьма и весьма приятным. Дав мне время полюбоваться им, он предъявил свой фас и ободряюще улыбнулся. Я попыталась ответить тем же, но, по-видимому, моя гримаса мало походила на улыбку, потому что он сердобольно вздохнул. Надо признаться, я терпеть не могу, когда меня жалеют, и потому мой вопрос «Что со мной произошло?» прозвучал почти сердито. Тем не менее, вслед за озадаченным взглядом в мою сторону я услышала в меру подробный ответ:
          – Могу рассказать только то, что видел собственными глазами, пока торчал в пробке. У входа в банк стоял какой-то парень и как будто бы кого-то ждал: нервничал и поглядывал на дверь. Потом оттуда вышли вы, вся такая задумчивая и рассеянная… следом за вами из банка вышел другой парень, малоприятной наружности. Он схватился за вашу сумку, вы дернулись и он вас толкнул. Неслабо толкнул, потому что вы сделали живописный пирует, чиркнули коленкой по стене и хлопнулись затылком об асфальт. А грабитель с вашей сумкой побежал. И тут парень, который стоял у двери, бросился догонять того, другого, который отнял у вас сумку. Дальше я уже не смотрел, потому что понял, что вы без сознания и вам нужна помощь. Я выскочил из машины – и к вам…
          Пока мой спаситель рассказывал мне эту почти детективную историю, я постепенно осознавала, что меня не только травмировали физически, но и нагло обокрали и я должно быть лишилась чего-то важного… вот только бы вспомнить чего! Я напряглась и в моей поврежденной башке щелкнуло:
          – Деньги! Я сняла почти всё со своего счета!..
          – И много там было? – участливо поинтересовался мой опекун.
          Я потерянно кивнула и полезла в карман плаща за носовым платком, чтобы вытереть мгновенно выступившую испарину со своего похолодевшего лба, а заодно промокнуть набухшие слезами глаза. А надо сказать, что карманы мои всегда были набиты чем попало, только не тем, что должно быть под рукой!
          Платка я не нащупала и начала машинально выкладывать на колени содержимое карманов и, кажется, в процессе этого действа уже забыла, что я, собственно, ищу, пытаясь что-то вспомнить: что-то, что меня сильно тревожило… мобильник! Он тоже был в сумке! Совсем новенький!.. И контракт! А записная книжка тоже тю-тю? Я потрясённо застыла, придерживая руками кучу барахла на коленях и из этого состояния меня вывел сдержанный смешок моего спасителя. Смешно ему! Я повернула к нему обиженное лицо и «Пуаро», весело щурясь, сообщил:
          – Однако облом случился у вашего грабителя! – и кивнул на мои колени.
          Я посмотрела в указанном направлении и обнаружила под авторучкой, расческой, флешкой, шпильками и чьими-то визитками свой паспорт, в который была вложена пачка денег – и у меня начался приступ истерического смеха. Я сотрясалась от хохота и барахло с моих колен поползло вниз в связи с чем доктор счёл нужным остановить машину, а заодно и привести меня в чувство. Он сжал мои плечи и дождался, пока я затихла, потом отобрал у меня из рук затисканный паспорт с деньгами, сунул его в карман моего плаща и спокойно констатировал:
          – Вы в шоке. Надо снять стресс… – и полез в нагрудный карман пиджака.
          Я с удивлением наблюдала, как он достал оттуда квадратную фляжку и покорно сделала из неё пару глотков: это был коньяк! Поперхнувшись, я запрокинула голову – и поморщилась от боли, едва прикоснулась затылком спинки кресла.
          Доктор озабоченно покачал головой и сунул мне в руки фляжку: «Ну-ка, подержите!». Извернувшись, он навис надо мной глаза-в-глаза и стал разбирать мою «ракушку», пряча шпильки в свой карман. Затем я почувствовала на затылке вкрадчивые прикосновения его ласковых пальцев и начисто забыла о боли. Поймав себя на мысли, что будь я кошкой, то непременно замурлыкала бы, я хмыкнула. В зелёных глазах «Пуаро» блеснула смешинка и его щегольские усы дрогнули:
          – Слава Богу, ничего серьезного! Даже шишки нет. Должно быть, небольшая ссадина. Вас спасла ваша причёска.
          Он убрал руки с моего затылка и, снизив голос, обронил:
          – У вас чудные волосы… и пахнут вкусно. Чёрной смородиной… – пока я боролась со смущением, он скользнул взглядом по моей фигуре и остановил его на торчащей в разрезе юбки разбитой коленке. – А вот ваш ушиб на ноге мне надо посмотреть подробней. И обработать…
          Он взялся за руль и мы тронулись с места.
          Коньяк начал действовать и по моему телу разлилось приятное тепло, а в голове воцарилась обворожительная пустота. Чтобы закрепить эти ощущения, я ещё разочек основательно приложилась к фляжке и, вернув её хозяину, закрыла глаза и задумалась: интересно, куда он меня везёт? А разве мне не всё равно?..
          Наконец, машина остановилась, и я посмотрела в окно: мы находились в жилом квартале, где никак не проглядывалось что-либо похожее на медицинское учреждение. Ни страха, ни беспокойства я не испытывала, а вот любопытство – это да, это было. Я повернулась к доктору и прочла в его глазах то же чувство: он с интересом ждал моей реакции.
          – Приехали? – спокойно спросила я, и мне показалось, что он был разочарован.
          – Да. Мы прибыли на место… – он вышел из машины и предложил мне руку. – Выходите, милая. Вы в состоянии идти?
          Коньяк уже полностью внедрился в мою кровь и я храбро заявила:
          – Легко!
          Однако на деле всё оказалось иначе и я, покачнувшись, повисла на плече своего спасителя. Тот подхватил меня за талию и таким образом мы вошли в подъезд.
          – Это ваш травмопункт? – поинтересовалась я, пока он отпирал дверь квартиры на первом этаже, как позже выяснилось – однокомнатной.
          – В некотором роде, да… – буркнул он, втягивая меня в коридор. – Это моя нора, здесь я врачую свои душевные травмы…
          «А вот это уже интересно!» – подумала я, пока он стягивал с меня плащ, и неожиданно для себя задала откровенный вопрос:
          – И часто вы сюда приводите травмированных и бесхозных женщин, которых подбираете на дороге?
          Мой зеленоглазый «Пуаро» растерялся и, нахмурившись, признался как на духу:
          – Никогда не приводил! Я целый год был в трауре по жене…
          Мне стало стыдно за свою бестактность и я попыталась извиниться:
          – Простите, ради Бога. Это я из-за сотрясения своих глупых мозгов стала такой …неадекватной. Не обижайтесь на меня!
          – Нисколько я не обижаюсь! Ваш вопрос вполне правомочен. Это квартира младшего брата моей жены. Он недавно уехал работать по контракту в Йемен, а мне поручил присматривать за квартирой и поливать цветы. Здесь у меня есть хорошая аптечка и медицинские инструменты. Или вы хотите, что бы я отвёз вас в больницу?
           Я оторвалась от его плеча и попыталась укрепиться на своих ногах, попутно обдумывая, как бы выйти из щекотливой ситуации. И решила, что пора пошутить:
          – Вы будете делать мне операцию?! – с нарочитым ужасом воскликнула я и для пущей убедительности вытаращила глаза. – Тогда дайте мне опять хлебнуть вашего обезболивающего из фляжки, а то я умру от страха!
          Доктор усмехнулся в свои усы а-ля-Пуаро и, заметно оттаивая, подхватил мою игру:
          – Непременно дам! Только после того, как вы умоетесь и приведете себя в порядок: вы ведь основательно вывалялись в пыли.
          – Ах, так! Значит так вы разговариваете со своими гостями и с пациентками? – почти всерьёз рассердилась я и, фыркнув,  послушно похромала в санузел.
          – Хорошо идёте, – весело похвалил меня хозяин, – как будто танцуете. И, пожалуйста, снимите там свои рваные колготки!..
          Когда я, освежившись и выполнив поручение своего личного врача, вошла в комнату, тот уже успел разложить на чистой белой салфетке всё, что считал нужным для  лечения. Оценив быстрым взглядом моё преображение, он удовлетворенно кивнул и отправился мыть руки, а я с любопытством осмотрелась.
          Обстановка жилища шурина моего опекуна, если не считать обилия книг на навесных полках, была почти спартанской: тахта, журнальный столик, торшер, два кресла и два стула. На дверцах встроенного в стену шкафа красовался экзотический плакат, на полу у тахты стояла магнитола, рядом лежали аккуратные стопки кассет и дисков. Телевизора не было. Ничем не покрытый паркет сиял чистотой, на подоконнике торчали герань и два кактуса в квадратных керамических горшках. Я подошла к окну и убедилась, что цветы политы.
          – Ну, как? Освоились? – вкрадчивым голосом поинтересовался бесшумно вошедший эскулап и я, кивнув, беззастенчиво уставилась на него: должна же я, наконец-то, рассмотреть своего спасителя! А тот успел не только вымыть руки, но и причесаться, снять пиджак и расстегнуть ворот рубашки на несколько пуговиц. А он ничего! Высокий, широкоплечий и сложён хорошо. Брюки выутюжены …ноги такие сильные! И взгляд …загадочный…
          Я почему-то смутилась, но тут доктор, позволив мне оценить его приятный во всех отношениях вид, подошёл ко мне и, улыбаясь одними глазами, профессионально потёр руки:
          – А теперь, милая, встаньте под люстру. Я осмотрю вашу головку и проверю, нет ли ушибов позвоночника… – и построжал. – Снимите блузку!
          Ну, что ж, раз врач приказывает…
          Я безропотно подчинилась и убедилась, что медосмотр штука нестрашная, а даже как бы наоборот: одно удовольствие! И руки у доктора такие мягкие да ласковые, и манеры обходительные… он тщательно перещупал все мои позвонки, отчего по спине у меня побежали мурашки. Я прерывисто вздохнула и он снял руки с моей спины.
          – Так, так… здесь у нас всё в порядке, позвонки целы, шишек и синяков нет, – удовлетворённо отметил доктор, набрасывая мне на плечи блузку и подталкивая к тахте: – Усаживайтесь поудобней, я займусь вашими коленками.
          Чтобы предоставить такую возможность, мне пришлось позволить ему заголить мои ноги и я почувствовала непроизвольное волнение, какое испытывает всякая женщина, когда мужчина задирает ей подол… и начала мелко дрожать…
          – Вы боитесь? – с загадочной улыбкой спросил эскулап, – не бойтесь, милая, я не сделаю вам больно. Впрочем, я обещал вам обезболивающее… – и он протянул мне невесть откуда взятую фляжку. Терпеливо подождав, пока я хорошенько хлебну коньяку, он тоже сделал пару глотков и положил фляжку на столик.
          – Ну-с, что тут у нас?.. – легкими прикосновениями пальцев он тщательно обследовал коленную чашечку, отчего моё волнение усилилось, затем смочил в спирте тампон для обработки царапин и ссадин – и дальнейшая процедура была уже менее приятной. Разве что неспешный процесс втирания мази вокруг ранки и наложение повязки…
          – Не туго? – озаботился врачеватель травм и ушибов, старательно разглаживая бинт и кладя свободную руку на другую коленку.
          Я глубоко вздохнула и поплыла в сдержанном аромате мужских духов линии Кензо.
          – Нет… только голова ещё больше закружилась…
          Он внимательно заглянул в мои затуманившиеся глаза и ноздри его дрогнули, а музыкальные пальцы соскользнули с опекаемых территорий и скрылись под юбкой, не прекращая «диагностику» потенциальных травм. Я сомлела и затаила дыхание, не имея ни сил, ни желания решать трудную дилемму: сделать вид, что не понимаю, куда он клонит, или шугануть его со всей строгостью неприступной женщины?
          Я не пришла ещё ни к какому решению, как он, опустив долу потемневший взор, изменившимся голосом сообщил:
          – Ваша юбка мешает мне провести полный осмотр… очень… – а его ладони, тем временем, уже подобрались к совершенно недопустимым границам.
          – Вы с ума сошли!.. – изнемогающим шепотом возмутилась я и не шелохнулась, не смея мешать эскулапу исполнять свой профессиональный долг.
          – Похоже на то… –  подозрительно легко согласился он, оставив, наконец-то, мои ноги и,  переключившись на расстёгивание злополучной юбки, для чего ему пришлось обнять меня за талию и расположить свои холеные усы на моём оголившемся плече.
          Пока руки доктора торопливо расправлялись с молнией, а заодно и с крючками лифчика, он попытался оправдать своё непозволительное нахальство:
          – Я и вправду стремительно теряю разум… оказывается, ваше сотрясение мозга очень заразно… я теперь тоже неадекватен… – и, чтобы я больше не мешала ему своей пустой болтовней, он закрыл мне рот поцелуем.
          «А познакомиться?!» – мысленно оскорбилась я прежде, чем мои мозги окончательно заклинило и я, обхватив его шею и задыхаясь от нетерпения, безвольно упала на тахту…
         
         
          Наше безумие было обоюдным, длительным и безграничным – и всё-таки настало время, когда мы основательно выбились из сил и забылись сном. Подремав с полчаса, я внезапно проснулась от сверлящей мой сотрясенный мозг мысли: «Что я тут делаю?! Надо срочно улепётывать, пока доктор-доброхот не проснулся и не ввёл меня в краску стыда и раскаяния удивлённым взглядом своих бесстыжих зелёных глаз!.. О, Господи, только бы успеть, только бы он не проснулся!».
          Стараясь не смотреть на безмятежно спящего соблазнителя вполне добропорядочной женщины, каковой я была всего каких-то пару часов назад, я тихо встала с постели. Наощупь и быстро, почти по-солдатски, одевшись и осторожно прикрыв за собой дверь «вертепа», я как ошпаренная, спрыгнула вниз через три ступеньки, не чуя ног вообще, не то что какой-то там больной коленки. Выскакивая из подъезда, я удивилась лёгкости своего грешного тела и тому, что моя голова никак не напоминала о недавно перенесённой травме: должно быть она была теперь совершенно пустой, как и должно быть у такой безмозглой дуры…
          Вылетев на шоссе и кляня себя на чем свет стоит за беспринципность и распутство, я стала ловить такси и, когда услышала визг тормозов и увидела, как таксист вертит пальцем у виска, убедилась, что всё зашло слишком далеко: я без сомнения сбрендила!
         
         
          В такси я немного успокоилась и впала в тоскливую меланхолию, стараясь не вспоминать горячие руки и жадные губы наглого доктора. Хотя почему, собственно, наглого? Скорее хитрого и вкрадчивого… нет, пожалуй, бесстыжего и ненасытного…
          Я глубоко вздохнула и постаралась быть честной в характеристике своего спасителя: он приятный во всех отношениях мужчина! Очень. А я дура!! Сбежать от такого мужика! Теперь я его, наверное, никогда больше не увижу… Подумать только: мы даже не успели познакомиться! И у меня не хватило ума посмотреть номер его дома и название улицы...
          Ну, чего я, скажите на милость, испугалась? Потерять невинность?! Испортить репутацию?! Скандалов в семье? О невинности мне, брошенке и матери взрослой дочери, беспокоиться уже поздно, репутация на рынке нынче ничего не стоит и мы с «Пуаро» оба свободны: он вдовец, я разведена – бояться нам некого и нечего.
          А вдруг я сбежала от своей судьбы? Прошляпила своё счастье?
          Не лучше ли честно признаться себе в том, что, как ни крути, я совершила непроходимую глупость? Вот уж Сонька поиздевается надо мной!
          Сонька – моя лучшая подруга и в некотором смысле коллега: мы обе по образованию педагоги, только несостоявшиеся. Я зарабатываю переводами с английского, а она трудится референтом-переводчиком совместного с немцами предприятия. Мы как-то познакомились на экскурсии в Сарепте, куда возили иностранных гостей, и дружим почти десять лет. За это время наши отношения не омрачались никакими склоками и разногласиями, хотя мы абсолютно разные: я насквозь закомплексована, а Сонька не то что без всяких комплексов – она вообще без тормозов! Правда, если дело требует, ей удается казаться сдержанной и разумной, но зато потом она отрывается на всю катушку, чтобы сбалансировать эти «затраты организма».
           В последние три года, когда у меня начались нелады в семье, в итоге которых  мой муж ушел к артисточке на пять лет моложе меня, мы с Сонькой сошлись особенно тесно. Она здорово меня поддержала, расписывая преимущества жизни свободной женщины, поскольку замужем никогда не была и в отношениях с мужчинами была раскованной и безжалостной. Ей-то уж точно будет непонятен мой сегодняшний побег, и она не постесняется дать моему поступку адекватную оценку…
          Кстати, об адекватности: ах, как мы оба были сегодня неадекватны с моим «Пуаро»!
          А интересно, что он будет делать, когда проснётся и не обнаружит меня рядом? Наверное, обрадуется, что не надо оправдываться или извиняться за свою наглость… и правильно: баба с возу – кобыле легче! Нет, не так: баба с койки – коню легче. А ещё точнее – жеребцу… ну, и дура же я!!
          Взглянув на свою забинтованную коленку, я вдруг явственно ощутила мягкие ладони и чуткие пальцы незнакомца …совсем на других частях тела! – и стала вздрагивать. Ну, нет! Сдёрнув с шеи косынку, я с раздражением обмотала ею чудом уцелевшую повязку: не дождетесь, доктор, не буду я о вас горевать! И, вообще, скоро забуду этот нелепый и  постыдный эпизод своей праведной биографии!
          Скрыв от взора вопиющее напоминание о недавнем страстном «медосмотре», я снова впала в мрачную меланхолию. Созерцая бегущие навстречу дома, глазеющие своими светящимися окнами в апрельские сумерки, я недоумевала: это ж надо! По какому-то странному стечению обстоятельств я одним махом лишилась имущества, здоровья и душевного равновесия! Не слишком ли большая плата за то, что я впервые после развода почувствовала себя желанной женщиной в объятиях горячего мужчины?
          От ответа на этот вопрос меня избавил таксист: резко затормозив машину у моего дома, он обернулся и, бросив любопытный взгляд на хвостики яркой косынки, торчащие в разрезе моей светло-серой юбки, сообщил: «Приехали, однако…»
         
          Глава 2.
          – Ты что с цепи сорвалась?!! – воскликнула Манюра, впуская меня в квартиру и снимая мою руку с охрипшего от визга звонка.
          Она посмотрела мне за плечо – не гонится ли кто-нибудь за мной? – и, никого не обнаружив, возмутилась:
          – Чего верещишь, как недорезанный поросёнок? У тебя же свои ключи есть!
          – Нет у меня ключей! – с обидой несправедливо осуждённой  выпалила я, – меня ограбили! Ни ключей, ни сотового и ничего остального, что было в сумке, у меня нет! Какой-то бандюган вырвал мою сумку, а меня шмякнул об асфальт под дверьми банка…
          Я с удовольствием наблюдала, как вытягивается круглое лицо Манюры, и ожидая, что она проникнется ко мне сочувствием, победно выпалила:
          – И теперь у меня сотрясение мозга и травма ноги!
          Но, по-видимому, я была махровой идеалисткой, если надеялась, что моё самочувствие для Манюры важнее всего. Выслушав меня, она ахнула и завопила:
          – А деньги?! Деньги со счета ты успела снять?
          Я задохнулась от обиды и возмущения и мне жутко захотелось покуражиться над ней, сказать, что деньги спёрли – и посмотреть, как она будет корчиться в конвульсиях, но рука сама полезла в карман и протянула ей пачку купюр, а себе я позволила лишь горький вздох и осуждающий взор. Но Манюра не заметила этих знаков моего к ней «фи!» и я, не раздеваясь и не разуваясь, похромала в гостиную.
          Бросив на пол плащ, я упала навзничь на диван, прижавшись щекой к обивке и  свесив согнутую ногу с травмированным коленом. Уставившись на торчащие уголки косынки, я подумала, что они очень смахивают на усы в улыбке …и в страхе зажмурилась: только не это! Неужели я влюбилась? Этого мне ещё не хватало!
          Скрипнула дверь и по обдавшему меня жару нависшей надо мной фигуры я догадалась, что вошла моя пышнотелая Манюра.
          – А чего это у тебя косынка на коленке? – виновато спросила она.
          – Сползла! – лаконично ответила я, не открывая глаз, и замолчала, всем своим видом показывая, что не желаю с ней разговаривать.
          – Тасенька, доченька, – залебезила Манюра, – с тобой всё в порядке? Может тебе чайку принести? Как ты себя чувствуешь?
          – Лучше всех, – отрезала я, – и ничего мне не надо! Я хочу спать.
          Я знала, что она раскаивается в своей невнимательности к моему здоровью, но извиняться не будет – не в её это правилах – и ждала, пока она оставит меня в покое, потому что, несмотря на зверский голод, я действительно хотела забыться сном.
          Манюра ещё немного потопталась рядом и ушла. А я вдруг застыдилась своей чёрствости: разве я вправе обижаться на Манюру? Она же мне как мать!
         
          Говорят, что свекровь это тот член семьи, которого надо покорно принимать как неизбежную нагрузку к любимому мужчине, и, чтобы жить с нею под одной крышей, требуются мудрость и недюжинное терпение.
          У меня всё совсем иначе. Дружба со свекровью предшествовала моему замужеству.
          Манюра – не имя, это что-то вроде клички, которую Анна Васильевна получила от своего сына Кирилла, ставшего позже моим мужем. Это он с одобрения своего отца таким образом слил намертво два слова: мама и Нюра.  Кир с детства называл мать коротко «ма», а Матвей Иванович – Нюрой. И, когда они звали её одновременно, получалось ма-Нюра. Так и закрепилось за ней это домашнее прозвище, а позже её стали называть так и другие, в том числе и моя мать.
          Моя мама много лет считалась самой близкой подругой Манюры, у которой было не так уж много друзей из-за её острого языка и максимализма. Она слыла неудобным человеком и только моя мама, выросшая в детском доме, смогла оценить доброе сердце Анны Васильевны, которое пряталось под ежовыми колючками. А она была не просто добра, но и самоотверженна. И именно Манюра первой бросилась ко мне на помощь, когда в шестнадцать лет я в одночасье осталась сиротой.
          Родители мои оба работали инженерами-нефтяниками и в то злополучное лето, которое изменило всю мою жизнь, отправились в командировку, радуясь, что могут в кои века поехать вместе. Меня, счастливую тем, что начались каникулы, впервые оставили одну под негласный контроль Манюры и я гордилась своей самостоятельностью и строила планы весёлого времяпрепровождения с одноклассниками. Ничто не предвещало беды, а она пришла: случилась страшная катастрофа на газопроводе у железной дороги Челябинск - Уфа и среди сотен жертв были мои папа и мама.
          Поручив меня, оглушенную горем, заботам Кирилла, Манюра и Матвей Иванович взяли на себя все хлопоты по организации похорон. Они же вызвали на это скорбное мероприятие мою бабушку, мадам-с Комарову – как её называли между собой мама и Манюра, за то, что та некогда выгнала из дому сына с нежеланной снохой-беспризорницей. Бабушка не проронила ни одной слезинки по непокорному младшему сыну и явила всем пример неподобающего в подобных случаях высокомерия.
          Когда пришло время возвращаться в свой Саратов, она безапелляционным тоном велела мне собираться, но я наотрез отказалась – благо у меня были такое право и возможность, потому что я уже имела паспорт и квартиру. На вопрос бабушки «На что же ты будешь жить, строптивица?» Манюра вместо меня уверила суровую старуху, что я не пропаду, так как у меня будет пенсия за родителей и семья Пчёлок. Та, не сильно расстроившись, укатила, и я осталась под приглядом Анны Васильевны и Матвея Ивановича. С тех пор бабушку я больше не видела. Мы обменялись несколькими письмами, потом наша вялотекущая переписка заглохла, а лет пять назад мой дядя сообщил, что она умерла.
          Лето я прожила в своей квартире, а осенью, с началом занятий, Манюра оформила надо мной опеку и стала жить на два дома. Меня никогда не оставляли одну и частенько, когда Манюра была занята, она поручала меня заботам Кирилла. Тот настолько старательно выполнял поручение матери, что к окончанию школы я была уже беременна, чем мы и порадовали нашу маму аккурат к выпускному балу.
          Манюра схватилась за голову, а, придя в себя, срочно расписала нас по справке о беременности и отправила поступать в институты: меня на заочное в педагогический, а Кира – в политехнический. Так ещё до совершеннолетия я стала мужней женой, сменив фамилию Комарова на Пчёлку, и мы с Кириллом стали жить вдвоём на мою пенсию, его стипендию и скромную помощь родителей. Чуть больше, чем через полгода, родилась наша Зайка – Зоя – и я узнала, что такое учиться и растить ребёнка одновременно, тем более, что свекровь заставила меня всерьёз заняться языками, поскольку я отучилась в английской спецшколе и педагоги в один голос твердили ей, что у меня редкий слух и феноменальная память.
          Моей малышке исполнился всего годик, когда начали один за одним разваливаться наши заводы-кормильцы, в том числе и «почтовый ящик», где работали мои свекровь и свёкор. С работой была напряжёнка, везде брали только молодой народ до 30-35 лет и Манюра по вечерам горько смеялась: «Дожились – технари никому не нужны! Помирать вроде рано, а жить уже поздно! А только мы, трудолюбивые Пчёлки, не сдаёмся без боя!». Некоторое время она стояла за прилавком у предприимчивых хозяев, потом закончила курсы бухгалтеров и стала обрабатывать несколько маленьких фирм, а Матвей Иванович в расцвете творческих сил подрядился разнорабочим на стройку. Пришлось подрабатывать и мне – репетиторством школяров на дому: английский язык был на пике моды.
          Всё как будто налаживалось, но тут у Матвея Ивановича, тяжело переживающего крах любимого завода и всеобщий развал страны, случился инфаркт и мы осиротели. Манюра чудом не свалилась и спасла её лишь ответственность за нас, неумёх. Она осталась основным кормильцем семьи и горевать по себе ей было некогда. Поразмышляв о том, как нам выжить, она предложила съехаться, чтобы жить одним домом. Мы с Киром легко согласились и всё семейство съехалось из моей трёхкомнатной в центре и из Манюриной двухкомнатной в четырёхкомнатную квартиру улучшенной планировки с солидной доплатой – и на эти деньги, вкупе со скудным заработком, мы прожили почти год.
          Дальше дела пошли лучше: Зайку сдали в садик, Кирилл закончил институт и устроился в строительную фирму инженером-электриком, я тоже начала работать в полную силу – но спокойная жизнь видно прописана не в моей судьбе. На четырнадцатом году  нашей семейной жизни мой муж стал поглядывать на сторону, и вскоре у него появилась любовница: молоденькая артистка из музкомедии – Раиса Козявкина, взявшая псевдоним Козина. Поначалу Манюра надеялась вернуть сына на праведный путь, но полтора года назад я решительно настояла на разводе. И свекровь встала на мою сторону, выгнав сына к зазнобе. Она стала величать его мистер Козявкин и впускала в дом в качестве гостя только с моего согласия.
          Вот такая у меня свекровь! Могу ли я на неё долго сердиться?!
         
         
          Итак, вернусь к тому моменту, когда после ярких впечатлений от своих приключений в пятницу я заснула на диване: вся такая из себя разобиженная и разнесчастная. Одним словом, травмированная физически и морально. Тем не менее, спала я, как убитая: не чуя своего тела и без сновидений.
          Пробудившись уже утром в субботу, я обнаружила, что лежу на подушке укрытая пледом: это мои заботливые девочки, то ли Манюра, то ли Зайка, расстарались! Не имея пред очами своих благодетельниц, я послала благодарную улыбку в потолок и попыталась встать с постели.
          Ой, ёй, ёй! Тело ломит, словно я целую фуру загрузила! Да, неплохо я вчера потрудилась! А всё оттого, что не было регулярных тренировок. И то сказать: целых полтора года прожила монашкой! Потому и съехала с катушек. Ну, ничего, об этом моём беспределе ни одна живая душа не узнает! А бесстыжие зелёные глаза эскулапа я больше не увижу и забуду… вместе с противными усами! Я глубоко вздохнула. Явно с сожалением.
          Ну всё! Пора размяться и приступать к своим обязанностям снохи и матери.
          Потоптавшись по комнате, я решила переодеться и, сняв блузку, обнаружила, что та надета на голое тело: значит кое-что из бельишка я оставила в холостяцком убежище своего обольстителя? Я хмыкнула: ну, и ладно, это ему на память, чтобы не забыл размер моей груди!.. Облачившись в халат, я пошла сразу в кухню, потому что страшно хотелось пить, да и желудок свело от голода.
          На подходе к цели, я услышала, как Манюра воспитывает нашу Зайку:
          – Ты опять в тарелке ковыряешься, словно я тебе в омлет жаренных тараканов подложила? Ешь всё подряд, не выдумывай! И с хлебом. А то так и останешься безобразно худой и неинтересной. Тебя в школе ещё никак не дразнят? Знаешь, как в мое время мальчишки дразнили таких тощих, как ты? Дэ два эс, что означает «доска два соска»! Я в твоём возрасте уже второй номер носила, а у тебя нолька и та полупустая. И сама ты вся кожа да кости. Об тебя же поцарапаться можно! О чём ты думаешь? У тебя и экзамены, и конкурс на носу – откуда силы на всё возьмешь?..
          Я вошла в кухню, и они обе уставились на меня, терпеливо ожидая, пока я напьюсь. Выпив залпом полбутылки Ергенинской, я ответила на их немой вопрос:
          – Со мной всё в порядке. Всё остальное неважно.
          – Садись, поешь, Тася, – буркнула Манюра, очевидно не удовлетворившись ответом, – небось голодная, как бродячая кошка.
          Я поняла, что она ещё в обиде на меня за вчерашнее, и обняла её за плечи:
          – Мамочка моя заботливая! Что бы я без тебя делала?
          – Ладно, ладно, лиса! – тут же размякла свекровь, – не разводи нежности на голодный желудок. Вот позавтракаешь, тогда и поворкуем. И ты мне всё расскажешь…
          Зойка решительно отставила в сторону тарелку с изуродованным омлетом и, подсунув мне свой нетронутый бутерброд, захлюпала чаем. Она с интересом наблюдала, с какой жадностью я заглатываю щедрую порцию завтрака и, по всему было видно, не спешила уходить – тоже ждала моего повествования.
          Едва моя тарелка опустела, Манюра бросила громыхать кастрюлями и демонстративно уселась напротив, подперши руками голову. Деваться мне было некуда, и я начала давать признательные показания:
          – В общем, так. День у меня вчера с самого утра выдался сумасшедший. Сначала до самого обеда сдавала работу, потом перехватила чашечку кофе и бутерброд и потопала в фирму «Бурбон» – это новый заказчик. Уж не знаю, кто их на меня навёл, но они позвонили по сотовому и пригласили к себе. Там мы заключили весьма выгодный контракт на целый год работы, потом я сходила в магазин, приценилась к ноутбукам и уже почти под закрытие отправилась в банк за деньгами. А, когда выходила оттуда, прямо в дверях у меня выхватили сумку, я упала затылком об асфальт, и меня подобрал один доктор, который торчал в пробке и всё видел. Он оказал мне первую помощь и подвёз домой. Вот и всё, больше мне вам сказать нечего…
          Манюра посмотрела на меня прокурорским взором:
          – Нет не всё. Не сходится у тебя… – наткнувшись на немой вопрос на моём враз покрасневшем лице, она пояснила: – По времени не сходится. На два часа. В банке ты была около пяти, а домой явилась в девятом часу вечера. Где же ты болталась два с лишним часа?
          – Нигде я не болталась! – поспешила возмутиться я. – После перевязки я долго пролежала на кушетке, потому что у меня сильно кружилась голова! Наверное, случилось сотрясение мозга… у меня и сейчас голова немного кружится!
          Врушка из меня не ахти какая и потому, едва я закончила описание этого эпизода своей «правдивой» истории о спасении меня проезжим доктором, Манюра долго, не моргая, смотрела мне в лицо и, когда я, не выдержав, опустила глаза, буркнула:
          – Ну, ладно, коли так… – выждав вежливую паузу, чтобы не повторить вчерашней ошибки, она задала не менее волнующий е вопрос:
          – А что там было? В твоей сумке… каковы наши убытки?
          – Ключи от квартиры, сотовый телефон, записная книжка… тот самый контракт… ну, и еще всякая дребедень… не помню точно. Потом потихоньку выяснится. Сонька поможет: она накануне рылась в моей сумке… – я решила, что этой информации достаточно и замолкла, а Манюра впала в тяжкие раздумья.
          – Духи там у тебя были! – нарушив затянувшуюся паузу, вставила своё слово Зойка, – дорогие, между прочим… – и она вздохнула из чего я сделала вывод, что духи мои пришлись ей по вкусу.
          Манюра закончила бухгалтерские подсчеты убытков и подала голос:
          – Да, Тася, ты верна себе. Снова отыскала, как у нас уже повелось, приключения на свою задницу! – она ухмыльнулась. – А в этот раз и на голову! Только убытки наши умножатся, потому что я вызвала слесарей сменить замок и поставить металлическую дверь. Поэтому надо, чтобы кто-то сидел дома, дождался мастера и принял у него работу. Я сегодня торчать тут не могу: мне нужно срочно ехать к хозяину за накладными, потом в магазин за продуктами, у Зоеньки репетиция – так что дежурить в квартире придётся тебе! Тем более, что у тебя сотрясение мозга и тебе необходим абсолютный покой!
          Я безропотно подчинилась и, проводив своих домочадцев по неотложным делам, растянулась на диване с детективом Джеймса Чейза в руках: в кои века у меня появилась возможность поваляться в постели и позабавиться легким чтивом!
          Окунувшись в криминальный мир писателя, я непроизвольно вспомнила детектива Эркюля Пуаро, его усы и …своего незнакомца. Томясь сполохами ненасытных ласк доктора, я без борьбы отдалась виртуальной страсти и поплыла по течению…
          В самый неподходящий момент раздался звонок, прервав мои тайные и жгучие грезы. Я вскочила и похромала в прихожую, уверенная, что пришёл мастер. Не глядя в глазок, я распахнула дверь и впустила …Соньку.
          – Где ты вчера болталась весь вечер? – не тратя время на приветствие и объятия, сердито спросила Сонька прямо у порога, – я тебя обыскалась. И телефон твой недоступен. Ты что, ушла в подполье? Или скрываешься от правосудия? – разбросав в разные стороны снятые туфли, моя разгневанная подруга отправилась прямиком в кухню и по-хозяйски полезла в холодильник за водой.
          Едва она напилась, я, не дав ей и рта раскрыть, начала контратаку:
          – Что у тебя случилось, подруга? Ты отчего такая вся взъерошенная? Опять со своим Виталиком поскубалась? Или с его женой?
          Сонька от возмущения вытаращила глаза:
          – Причем тут Виталик?! И уж тем более его мымра? Речь идёт о тебе! Я вчера могла тебя с таким мужиком познакомить – закачаешься! Звоню, звоню – а ты как сквозь землю провалилась! И повод был: они с шефом обмывали сделку. А теперь я не знаю, когда этот Денис снова у Рогова появится. Ты почему отключилась? Где тебя носило?
          Я в растерянности развела руки, не зная, что сказать напористой подруге и, вспомнив своё беспрецедентное общение с незнакомцем, невпопад ляпнула:
          – Цветы поливала… а телефон мне и самой был недоступен. Украли его…
          Сонька опешила и, плюхнувшись на табурет, выпалила залп вопросов:
          – Как украли? Какие ещё цветы? Тась, у тебя что, с головой плохо?
          Она с подозрением уставилась на меня и все лицо ее выражало скорбное недоумение. Я уцепилась за последний вопрос:
          – Да, подруга. С головой у меня и вправду неладно… сотрясение мозга. – Сонька слабо ахнула и уставилась на меня, как на полоумную, а я продолжила. – Вчера я в сбербанк ходила, деньги снять на ноутбук и экипировку для Зойки, а то она из всего выросла. А когда выходила из банка какой-то гад сумку у меня выхватил и смылся. И меня так шандарахнул, что я упала на землю и потеряла сознание. Хорошо, что деньги были в кармане…
          Как ни была шокирована моя подруга, но ясность ума не потеряла и вполне логично спросила:
          – А цветы-то тут причём?
          Я хотела рассердиться на неё из-за того, что она не обратила должного внимания на то, что я была без сознания, но вопрос о цветах поставил меня в тупик. И чего это я их так некстати упомянула? Я поёжилась и начала издалека:
          – Понимаешь, Сонь… когда я валялась без чувств, меня подобрал один мужчина. Он напротив банка в пробке застрял и всё видел. Он отнёс меня в свою машину и там я очнулась…
          Сонька вся подобралась, как для прыжка:
          – Ну?!!
          – Этот незнакомец, как выяснилось, оказался врачом и он оказал мне первую посильную помощь…
          Подружка моментально оживилась и высыпала новую серию вопросов:
          – Он молодой? Симпатичный? Он тебя клеил?!
          Я попыталась уйти в сторону:
          – Думаешь, я была в состоянии что-либо замечать?! Я была никакая. Помню только, что у него усы как у Эркюля Пуаро. Доктор повёз меня в …частный травмопункт, сделал перевязку и …провел полный медосмотр…
          Вконец смешавшись, я замолчала. Соньку это совершенно не устраивало.
          – Ну, и как? – щурясь, с нездоровым любопытством спросила она и навострила уши.
          Чувствуя, что начинаю краснеть, я с вызовом переспросила:
          – Что как?!
          Моя не в меру умная и сексуально озабоченная подруга сделала равнодушное лицо и, не сводя с меня глаз, уточнила вопрос:
          – Как прошел медосмотр, спрашиваю? С оргазмом?
          – Соня!!!
          – А что такого? – Сонька изобразила обиженное в усмерть лицо. – Могу я порадоваться за подругу со знанием дела, когда у самой сплошная невезуха?
          – Можешь, – буркнула я, – «медосмотр» прошел на высшем уровне …и безумно.
          – И сколько раз? Ну, поделись радостью, не скупись!
          Я смешалась: но не от того, что вопрос был жутко бестактным, – просто не смогла на него вразумительно ответить. Но Сонька и сама догадалась, почему я молчу:
          – Понятно. Не считано… – и она завистливо вздохнула. – Значит, точно больше трёх! До трёх бы ты сосчитала… – вздохнув ещё разочек, она неожиданно вдохновилась. – Слушай, Тась, покажи мне это волшебное место! Где можно, ударившись оземь, превратиться из одинокой, забытой всеми женщины в любовницу темпераментного усатого мужика, способного на половые безумства? Таська, не жмотничай!
          – А чего мне жмотничать? Волшебное место там, где воруют сумки и шваркают женщиной об стенку… – я услышала звук отпираемой двери и насторожилась. – Т-с-с! Больше ни слова! Кажется, Манюра пришла.
          – Тогда я, пожалуй, пойду! – заспешила Сонька, опасающаяся моей скорой на острое словцо свекрови. – А то опять с твоей Манюрой сцепимся, спорить начнем «за жизнь» аж до посинения или до пожароопасного искрения… а мне сейчас нужен покой уму и сердцу. И так нервы на пределе. Вчера мы с Виталиком окончательно разбежались.
          – Иди в мою комнату и подожди, пока я помогу Манюре разгрузить сумки и сдам вахту. Потом я переоденусь и провожу тебя до маршрутки. Прогуляемся и пожужжим о своём, о девичьем…
         
          Глава 3

          Апрель стремительно наливался теплом: еще вчера я весь день проходила в плаще, а сегодня было жарко в достаточно открытом платье. Солнце вошло в зенит и щедро осыпало нас своими обжигающими лучами, напоминая, что мы все ж южане и должны уже сейчас готовиться к знойному лету.
          Мы с Сонькой медленно шли к остановке, и она наспех и сбивчиво рассказала мне о разрыве со своим женатым любовником, сумбурный роман с которым у неё тянулся долгих два года. Объясняя своё решение, она заявила:
          – Хватит! Мне надоело ждать непредсказуемых свиданий, сцен ревности и телефонных звонков от его безголовой жены. Да я и сама стала ему уже почти что женой! Он, по-моему, обманывает нас обеих! Кобель бессовестный! Был бы хоть в постели хорош, тогда бы еще я могла стерпеть его фокусы, но он же середнячок! Вот если бы найти такого, как твой Пуаро… кстати, а как его зовут на самом деле?..
          Она повернулась ко мне в ожидании ответа, а я застыла от неловкости. Сонька дернула меня за руку и пришлось признаться:
          – Не знаю я его имени, Соня. Мы не успели познакомиться… – моя любопытная подруга раззявила рот и я поторопилась закрыть опасную тему раз и навсегда. – Да он и не делал таких попыток! А раз он не представился, значит не собирался развивать отношения. Правда, он обмолвился, что целый год был в трауре по жене – да и то, когда я беспардонно поинтересовалась, часто ли он приводит в ту квартиру женщин… и мне не нужно знать о нём что-либо! Потому и сбежала, пока он спал. Так улепётывала, что аж пятки сверкали!
          Сонька обмерила меня изумлённым взглядом и вымолвила в никуда:
          – Значит, вы просто разговелись друг другом после долгого поста?.. – она покачала головой и позавидовала:
          – Представляю себе, что вы вытворяли! Это же, наверное, был взрыв сексуальной энергии! – она прерывисто вздохнула и резюмировала. – Всё-таки ты, Таська, дура, каких свет не видывал! Я бы такого мужика не отпустила, ни за что! Думаю, он рассчитывал на целую ночь, а ты его так жестоко кинула…
          – Может и дура, – вздохнув, согласилась я, – может быть он и пожелал бы познакомиться со мной утром… да только теперь ничего не изменить и давай забудем этот сомнительный эпизод моей биографии. Такое со мной случилось впервые, и всё из-за сотрясения моих глупых мозгов. И он теперь обо мне Бог знает что думает. Если думает.
          Бросив на меня сочувственный взгляд, подруга решительно подвела итог:
          – Ну, и ладно! Пусть так! Как говорится, что упало – то пропало. Это был тебе урок. И боевое крещение. Теперь ты стала свободней и на любовь будешь смотреть проще…
          Мы снова принялись перемывать косточки её Виталику и вдруг Сонька обеспокоилась:
          – Я сейчас скажу тебе одну вещь, но ты пока не оглядывайся – только слушай… по-моему за нами следят… какой-то парень идёт следом от самого твоего дома. И на мачо, алчущего двух красивых женщин, он не похож: слишком угрюм и взгляд, как кинжал…
          Сонька полезла за чем-то к себе в сумку, а я тихонько, как бы ненароком, оглянулась: у-у, какой бука-бяка! Меня пробила дрожь и заворочалась смутная тревога – где-то я его уже видела… и совсем недавно!
          Я повернулась к подруге:
          – Что делать будем?
          Та сунула мне в руки газовый баллончик и, обойдя меня, выставила впереди себя сотовый:
          – А я его сейчас сфотографирую! Для милиции.
          Она демонстративно нажала кнопку, а я вытянула руку и выставила своё оружие. Обе мы были настроены решительно, и преследователь дрогнул: он зло зыркнул на нас и, резко развернувшись, быстрым шагом удалился.
          Мы облегченно вздохнули и, посадив подругу на маршрутку, я повернула назад. Возле самого дома я увидела свою Зайку в обществе её партнера по танцам, Лёньки. Они весело болтали и оба не заметили, как я вошла в подъезд.
          Дверь в нашу квартиру была открыта настежь и возле неё кружились два слесаря. «Пришли, наконец-то!», – порадовалась я за Манюру и пошла к себе…
          Субботний день проскользнул в мелких хлопотах и в тоске по вчерашнему «медосмотру» и к вечеру я поняла, что не усну, потому что меня глодали сожаление об утрате мною Пуаро и беспокойство о том, что я никак не могла вспомнить, где я видела того мрачного парня… и почему-то было боязно. Едва я уговорила себя лечь с раскрытым на первых страницах детективом, раздался телефонный звонок и я, чертыхаясь, пошла в прихожую.
          На свое полусонное «Алло!» я услышала хриплый раздражённый голос:
          – Ты! Сука!.. Где брелок? Верни его, где взяла, и останешься целой!
          – Какой ещё брелок? – искренне удивилась я, – вы ошиблись номером! – и полная намерений лечь и выспаться отключила телефон: – Звонят тут по ночам! Полоумные… не дают покоя бедной травмированной женщине…
         
         
          В воскресенье я проснулась с тревожным ощущением, что меня ожидают горячие деньки. Я попыталась понять с чем это связано, но тщетно. В голове сплелись и кружились смутные голоса и образы: следивший за нами парень, холёные усы доктора, россыпи визиток и шпилек и какое-то барахло, должно быть из моей пропавшей сумки, хриплый голос звонившего вечером хулигана… какой брелок он ищет? И причём тут я? Ох, Таська, ты точно во что-то вляпалась! Но вот во что?
          Загнав свою услужливую интуицию поглубже в недра подсознания, я потянулась и, помахав руками и ногами, с удовольствием отметила, что тело мое в гораздо лучшем состоянии, чем было накануне, даже коленка гнётся – ну, слава Богу, хоть что-то обнадёживает! Я выглянула в окно: утро, как утро, взглянула на часы – пора завтракать!
          За годы нашей суматошной семейной жизни, когда каждый спешил на свою персональную тропу забот, у нас так и не прижилась традиция садиться за стол всем вместе в назначенный час, потому, когда я пришла в кухню, бабушка с внучкой уже препирались из-за настырности Зойки в ограничении пищи. Манюра читала будущей фотомодели очередную лекцию о здоровом образе жизни, а та терпеливо сносила этот утренний моцион.
          В отличие от нашего чада я никогда не страдала отсутствием аппетита и не комплексовала по поводу фигуры  и тем компенсировала заботливой Манюре урон её репутации искусной кулинарки и залечивала раны, нанесенные её амбициям моей дочерью. Это было совсем нетрудно потому, что готовила моя свекровь изумительно.
          После завтрака Зойка отправилась терзать свои уши молодёжной, прости Господи, музыкой, Манюра уселась в гостиной за компьютер, учитывать принесенные вчера накладные, а я, сняв, наконец-то повязку, отправилась в душ.
          Уже вполне насладившись купанием, я сушила полотенцем волосы, когда услышала удивленный зов Манюры:
          – Тася! Заканчивай плескаться, к тебе пришли!
           Не ожидая сюрпризов, я выскочила в прихожую в банном халатике, с мокрыми ногами и влажными кудрями – и чуть не упала от потрясения: у двери пред строгими очами Манюры и любопытными зенками Зайки, мужественно, как под обстрелом, топтался мой незабвенный Пуаро!!!
          Завидев меня, он полыхнул радостным взором, приободрился и как артист, дождавшийся, наконец, пока весь зал занял свои места, с достоинством представился:
          – Меня зовут Станислав Семёнович, я врач и пришел справиться о самочувствии Таисии Марковны после позавчерашней травмы…
          Чтобы не упасть прямо на «сцене», я распятием припала к стене и ошалело уставилась на своего доктора, не в силах дышать, не то что говорить. В моих закипевших от прилива крови мозгах засифонило, как в только что открытом шампанском: как он меня нашёл? Откуда узнал моё имя? Зачем он, вообще, заявился? Ну, и наглец!..
          А Пуаро, рассыпая глазами зелёные искры, бросил взгляд на мои выпятившиеся из-под неприлично короткого халата коленки и сдавленно произнес:
          – Вижу, повязку вы уже сняли… не болит колено?
          Я так усиленно замотала головой, что с моих волос во все стороны полетели брызги, возвратив к жизни ошарашенную Манюру, и та взяла на себя общее руководство:
          – Тася, иди приведи себя в порядок, а я пока напою доктора чаем… Проходите в кухню, Станислав Семёнович, располагайтесь как дома!..
          Легко сказать «иди»! Я стояла, словно парализованная, и, затаив дыхание, смотрела, как гость тронулся с места и пошёл вслед за хозяйкой. Проходя мимо, он сунул мне в руки пакет и шепнул: «Тут ваши забытые вещи…».
          Не знаю, сколь долго я бы еще подпирала стену, напряжённо вслушиваясь в голоса, доносившиеся из кухни, если бы моя взрослая дочь не пришла мне на выручку: она силой втолкнула меня в мою комнату и поскакала на место театрального действа – в кухню.
          Упав на закрытую дверь, как на амбразуру, телом, я машинально заглянула в пакет и обнаружила там «кое-что», завернутое в бумагу, авторучку, расческу, шпильки, визитки и …свой паспорт. Так вот откуда он всё про меня вызнал!! Странно… я хорошо помню, что паспорт был в кармане. Ах, ловкач! Когда же он его у меня стащил? Разгадав источник  всезнайства доктора и порадовавшись его предусмотрительности, выдавшей намерения на продолжение отношений, я почувствовала облегчение и, швырнув пакет в шкаф, стала тщательно прихорашиваться к выходу «на публику»… Ну, Пуаро, погоди!
         
         
          Явление меня тёплой компании, ржущей над байками незваного гостя, прошло на бис. Я скользнула взглядом по довольной мордашке дочери, без всяких последствий сглотнула прокурорский взор свекрови и насладилась сиянием восторга в зелёных очах доктора.
          – Вы зря волновались обо мне, Станислав Семёнович, и совершенно напрасно утруждались визитом вежливости, – гордо отчеканила я и с удовлетворением заметила, как разочарованно обвисли холёные усы гостя, – я уже вполне здорова и совсем не нуждаюсь в чьей либо опеке! Хотя, конечно, я благодарна вам за такую трогательную заботу обо мне. Безмерно благодарна…
          Было абсолютно ясно, что я выставляю гостя, и по вытянувшимся лицам Манюры и Зойки я поняла, что явно переборщила. Ну, и пусть! Я нацепила американскую улыбку и высокомерно вскинула голову. Глаза Пуаро сузились и стали похожи на острые лезвия:
          – Я рад, что вы в порядке. Тоже безмерно! – он встал и склонил свою чернявую голову. – В таком случае, милые дамы, позвольте откланяться. Спасибо за угощение, хозяюшки, жаль, но мне уже пора… – гость тепло улыбнулся моим прибалдевшим домочадцам и, повернувшись ко мне, построжал. – А вас, Таисия Марковна, я попрошу проводить меня до машины. По пути я выдам вам инструкции, как поберечься впредь. Это приказ и он не полежит обсуждению. И можете называть меня отныне Стасом! По-свойски.
          Зойка прыснула в чашку, а свекровь застыла, словно каменная баба, и было заметно, как тяжко ворочаются у нее под шапкой волос глубокие мысли и смелые догадки.
          Стас схватил меня за руку и потащил к двери. Да я, собственно, и не особо упиралась…
         
          – Что на вас напало, Тася? Чем я заслужил такую немилость? – огорченно спросил он, безоговорочно затолкав меня в машину. Я подавленно молчала, думая о том, что Манюра и Зойка, наверняка, прилипли к окну.  Да и, вообще, не знала я, что сказать… и Стас глубоко вздохнул. – А мне показалось, что позавчера между нами была искра…
          – Искра?! – неожиданно для себя взорвалась я, – это была вольтова дуга! Совершенный беспредел! Вы что, сексуальный маньяк?
          Зелёные очи Стаса вспыхнули, но он сдержался и иронично улыбнулся:
          – Надеюсь, это комплимент. Вы тоже были на высоте.
          Я аж подпрыгнула от такой наглости:
          – Вот ещё! Что вы себе вообразили? Что я голодная самка и мне всё равно кем утолиться? Что я ложусь в постель с первым встречным? Воспользовались тем, что у меня голова не в порядке, что я ослабела и бессознательно поддалась низменным инстинктам…
          Видимо, решив со мной больше не церемониться, Стас пошёл напролом:
          – А по-моему, вы были в полном сознании! И низменные инстинкты тут не причём.  Нас очень влекло друг к другу и мы уступили естественному желанию… и вы мне безумно понравились! Вы тоже остались мной довольны. Я не слепой. Нам было очень хорошо друг с другом, признайтесь в этом, хотя бы себе самой! Мы же взрослые люди. Что мешает нам согласиться с тем, что мы с вами абсолютно совпали? Это такая редкость! И вообще, хватит выкать, давайте перейдем на «ты»: мы ведь уже достаточно близко знакомы…
          Он был так горяч и убедителен, что одна часть меня потребовала немедленно покориться ему, но другая, зловредная, которая всегда против всего, встала на дыбы:
          – Ну, да! Ближе некуда: мы же переспали на брудершафт!
          Стас расхохотался, а я окончательно рассвирепела:
          – Нечего надсмехаться надо мной!! Я порядочная женщина, а вы воспользовались моей беззащитностью! Позабавились мной. Вы ловелас! Признайтесь, что я права, не трусьте!
          – Ну, хватит!! Наслушался я тебя досыта! – вспылил Стас и …впился в мои губы.
          Через несколько минут я заставила себя отодвинуться от него и, учащенно дыша, попыталась снова затянуть песню о своей попранной добропорядочности и выбить из доктора признание. – Ты же, правда, хотел мною только утолиться?
          – Почему хотел? Я и сейчас хочу… – он в упор посмотрел мне в глаза и нагло признался в своей похотливости. – Очень хочу! Все время хочу – с тех пор, как увидел твоё нежное белое тело в живописной дыре на черных колготках…
          На гнев у меня уже сил не было, и я обиделась, как ребёнок:
          – Тебя интересует только тело… а моя душа? А глаза мои ты хоть рассмотрел?
          Стас снисходительно улыбнулся и заворковал вперемешку с поцелуями:
          – Ну, когда бы я их рассмотрел, милая, если ты то в обмороке, то закрываешь свои глазки, жмуришься от удовольствия? А потом сбегаешь от меня, как от чумы… Я рассчитывал, что утром рассмотрю тебя получше… во время утренней зарядки …в постели…
          Несмотря на растущее головокружение, во мне плеснулись остатки самолюбия оскорбленной праведницы:
          – Ты и есть чума!.. Нахал бесстыжий. Сексуальный маньяк! Ты хоть знаешь это?
          – Теперь знаю, – не стал отрицать он и убрал с моего лица растрепавшиеся кудри. – И спасибо тебе за это. Раньше я был излишне нормальным и сдерживал естественные порывы. Ты помогла раскрыть мою истинную сущность. Теперь я всегда буду таким безудержным, мне понравилось. А уж тебе-то как понравилось, медовенькая моя!
          Я залилась стыдливым румянцем, но не стала оспаривать очевидный факт:
          – С тобой невозможно разговаривать! У тебя одно на уме…
          – И не только на уме! – подхватил Стас, щекоча усами мою шею и опьяняя парфюмом. – Признаюсь, не вижу в этом ничего плохого. Я весь полон тобой и готов вывернуться наизнанку, лишь бы снова доставить тебе радость! И даже умереть при исполнении…
          И, хотя я понимала, что он бравирует, его настойчивость и поцелуи ослабили мою бдительность и я, начисто теряя благоразумие, окончательно капитулировала:
          – Ну, ладно… вези меня в свой травмопункт! И поскорее… хочу посмотреть, какой ты с изнанки…
         
          Мы снова уступили страсти  и были неистовы как стихия, но вскоре проголодались и Стас продемонстрировал, как вдумчиво он подготовился к воскресному празднику любви: холодильник был забит деликатесами, шампанским, сухим вином и мороженным.
          Бездельничая на правах гостьи, пока он экипировал журнальный столик, я задала своему доктору провокационные вопросы:
          – Ты что подготовился к блокаде? А если бы я отказалась к тебе приехать, с кем бы ты уничтожал эти припасы?
          – Такой вариант даже не рассматривался, милая, – самонадеянно заявил хозяин праздника, – я был уверен в успехе. Если бы ты заартачилась, я бы тебя выкрал и привёз сюда скрученную верёвками в багажнике. Я был готов на всё, чтобы снова заманить тебя в свою берлогу, даже на шантаж! Ты ещё узнаешь, какой я настырный!
          – Тем не менее, я тебя почти выставила! – попыталась парировать я, но Стас только ухмыльнулся и сунул мне в руку шампанское: – Остынь, моя хорошая, и смирись со своей участью. Ты у меня в плену: дверь заперта и ключ надёжно спрятан. Я теперь осторожный, научен горьким опытом…
          – Ну, ты и жук! – искренне возмутилась я.
          – О, если бы ты знала, как ты права, Тасенька! – воскликнул мой пылкий любовник и сквозь едва сдерживаемый смех добавил: – Я самый настоящий жук, жук с большой буквы! – он насладился моим недоумением и раскрыл карты. – Моя фамилия Жук! Познакомься, Пчёлка, перед тобой Станислав Семёнович Жук! – и не в силах больше сдерживать себя Стас   расхохотался. Он смеялся так весело и заразительно, что я немедленно присоединилась к нему, рискуя расплескать шампанское.
          – Вот уж ты, должно быть, повеселился, узнав мою фамилию!.. – предположила я, когда мы вволю насмеялись и приступили к еде. – А, кстати, когда ты умудрился припрятать мой паспорт?
          – Когда ты была в ванной, – легко признался Стас. – Но я, честно говоря, ничуть не веселился, потому что боялся, что ты запросишься домой раньше, чем я тебя обаяю…
          – Так ты, оказывается, с самого начала вознамерился соблазнить слабую, травмированную женщину?! Какой же ты коварный!
          Стас сдержанно улыбнулся и сощурился:
          – Еще неизвестно, кто кого соблазнил! Уж не знаю, как тебе это удалось, но ты так завлекательно раскинула ножки, когда упала! А потом притворялась, что без сознания, и прижималась ко мне, обнимала за шею, можно сказать, мертвой хваткой… – он заметил мой протестный жест и поспешил смягчить разоблачение. – Конечно, ты же не знала, что я врач! А врача, милая, обмануть трудно! Хотя ты всё же провела меня потом, когда сбежала…
          – А что ты почувствовал, когда убедился, что я удрала? Рассердился? Обиделся?
          – Ни то, ни другое. Я забеспокоился, как ты доберешься в таком состоянии домой. Даже ночью плохо спал. А в субботу поехал по твоему адресу удостовериться, что ты благополучно добралась к своим. Подняться постеснялся и парился два часа в машине, ждал, пока ты появишься. Потом увидел, как ты с подругой гуляла, и вздохнул свободно. Но сегодня тебе не удастся сбежать, и не надейся! Я отвезу тебя домой только утром…
          – Ты с ума сошел! – восторженно испугалась я, – мои же будут волноваться!
          – Придумаешь что-нибудь… только позже. Сейчас тебе будет некогда, – многообещающе заявил Стас, опрокидывая меня на тахту.
         
         
          О том, что надо позвонить домой, я вспомнила только в сумерках. Выскользнув из объятий милого, я затребовала мобильник. Стас сунул мне в руки телефон и обхватил меня покрепче, словно я собиралась бежать, а не звонить.
          Манюра неожиданно тихо выслушала мою ложь о том, что я встретила Соньку и та потащила меня к себе на вечеринку и что я решила заночевать у подруги, потому что мы неслабо выпили… пока я фантазировала по ходу своего монолога, руки и усы Стаса блуждали по моему телу и оттого говорила я с заиканием и тяжело дыша…
          – А чего это ты пыхтишь, как паровоз? – поинтересовалась бдительная свекровь и я, отталкивая подальше от трубки своего назойливого Жука, окончательно обнаглела. – Да мы тут дикие пляски устроили. Ты же знаешь мою Соньку, она любит оторваться по полной программе! – Стас, закопавшись в моей груди, чуть не подавился смехом и я торопливо свернула своё представление. – Ну, ладно, Манюрочка, не волнуйся за меня, я приеду рано утром …на такси…
          Не дав Манюре последнего слова, я по-быстрому отключилась и Стас восхитился:
          – Ну, ты и сочиняешь! И так правдоподобно, что я и сам поверил, что ты будешь ночевать у подруги! Ты всегда такая …правдивая?
          – Это ты меня развратил! – искренне возмутилась я. – Я никогда в жизни так нагло не врала! Немедленно извинись за свои гнусные намеки!
          Стас с большим энтузиазмом приступил к заглаживанию своей вины, но я попыталась остаться благоразумной:
          – Подожди! Надо позвонить Соньке, предупредить… Она же не курсе, что я у неё… развлекаюсь и танцую…
          – Потом позвонишь… – прервал меня мой горячий и нетерпеливый усач, решительно отнимая телефон.
         
         
          Чтобы попасть в квартиру, мне пришлось воспользоваться звонком, потому что накануне я ушла без ключей. Несмотря на то, что ещё не было и семи утра, Манюра сразу открыла мне, словно ждала под дверью.
          – Не шуми, Зоя еще спит. Пусть думает, что ты ночевала дома… – скороговоркой предупредила она и с укором посмотрела мне в глаза. – Что, натанцевалась до посинения? Осунулась за сутки, под глазами круги… кстати, вчера вечером звонила твоя Соня, искала тебя, хотела что-то сказать. Важное.
          Ну, Сонька! Подвела под монастырь! Я побагровела от стыда и опустила ресницы:
          – Ладно. Я перезвоню ей попозже. После завтрака.
          Манюра осуждающе покачала головой и горестно вздохнула:
          – Могла бы и не врать мне… я же не маленькая девочка, всё вижу и всё понимаю. Скажи мне правду: Станислав действительно врач? Или он твой любовник?
          – И то, и другое… – пролепетала я и скрылась в своей комнате, чтобы не видеть, каким несчастным стало лицо свекрови: она, наверняка, всё ещё надеялась, что мы с её сыном помиримся, и Кирилл вернётся в наш дом!
         
          Глава 4

          Соне я позвонила лишь после того, как моя Зойка, так и не увидевшая свою мамочку, вышедшую вчера с доктором на короткий «инструктаж», ушла в школу.
          Моя подруга была уже на работе и таинственным шепотом сообщила мне, что у неё есть странные новости, но рассказать их она сейчас не может, потому что находится на переговорах, и перезвонит мне попозже. Положив трубку, я застыла в раздумьях о Сонькиной загадочности и не заметила, как подошла Манюра.
          – Что? Твой гинеколог звонил? – с неприкрытым ехидством поинтересовалась она.
          – Стас не гинеколог, он ортопед, – поправила я свекровь, не замечая её сарказма, – и он мне не звонил. Это я звонила Соне… – я обняла Манюру и уронила на её плечо свою повинную голову: – Прости меня, пожалуйста, за моё враньё! Побоялась я тебе признаться, что у меня появился мужчина. Да и виделись мы с ним всего второй раз. И имя его я узнала только вчера, здесь у нас. Получается, что мы с ним только вчера официально познакомились…
          Манюра возмущённо засопела:
          – Это что же, ты с ним почти сутки знакомилась?! Он тебе что ли всю свою родословную пересказывал до десятого колена?!
          Я засмеялась и решилась немного открыться свекрови:
          – Мы очень близко с ним знакомились… совсем близко. Прошедшие сутки и ещё два часа после ограбления – те два часа, которых ты справедливо не досчиталась в пятницу…
          Через секунду я пожалела о своей откровенности и испугалась, что карие глаза чересчур сообразительной Манюры вылезут из орбит – так она была поражена:
          – Ты спала с незнакомым мужчиной?! С первым встречным?! Тася! Я знала, что ты с придурью, но ты превзошла себя! Ты меня разочаровала…
          От избытка чувств она пошатнулась и я обняла её покрепче:
          – Манюрочка, родненькая! Я сама от себя такого не ожидала! Это было наваждение, вулкан, страсть! Мы со Стасом оба словно с ума сошли. Даже познакомиться забыли. Со мной никогда раньше такого не было! Хочешь, презирай меня, хочешь, убей… а я все равно буду любить тебя и никогда не оставлю, если только ты сама меня не прогонишь!
          Некоторое время после моего акта покаяния в квартире стояла предгрозовая тишина, а мы с Манюрой были похожи на скульптурную группу, которой подошло бы название «Оглоушенная мать и блудливая дочь». Я тоскливо искала реплику, способную оживить эту мизансцену, но под съехавшую от последних событий крышу не залетала ни одна приличная мысль. Наконец, моя строгая опекунша пошевелилась и сердито буркнула:
          – Иди завтракай, гулёна! А то сил не будет на ваши мексиканские страсти…
          Я уже допивала чай, когда пришедшая в себя после потрясения свекровь, покинув свое гордое уединение, пришла в кухню и уселась напротив:
          –  Ну, рассказывай о своем гинекологе. И поподробнее.
          Я попыталась улыбнуться, как не в чём ни бывало:
          –  Он ортопед. Работает по специальности в областном тубдиспансере и практикует мануальным терапевтом у богатеньких Буратино.
          – Значит он не только гинеколог, но и массажист, – с удовлетворением заметила Манюра, – вправляет дамочкам коленки, позвонки и копчики… наверняка, развратник!
          –  Манюра!! За что ж ты его так?! Он же тебе ничего плохого не сделал!
          – Это ещё как сказать… – загадочно протянула та и продолжила допрос. – Семья у него есть? Небось, женатый?
          – Вдовец. Год назад у него погибла жена: неудачно упала с лошади. Стас старше меня почти на три года: в августе ему будет тридцать шесть. Живет он с отцом, тот чуть постарше тебя, и с сыном – ровесником Зои. Вот и вся его семья. Имя его ты уже знаешь, а фамилия у него Жук…
          Я замолчала, ожидая реакции своей остроумной свекрови, – и та последовала:
          – Вот как?! Значит он нашего роду-племени? Из бесхребетных? Ну, так теперь ваш альянс гомо-насекомос просто находка для этимологов и инсектокультурологов! – она ненадолго призадумалась и хмыкнула. – Это нечто!! У трёх одиноких Пчёлок предвидится контакт с тремя одинокими Жуками! Жужжать будем хором и до икоты!
          Устремив на Манюру невинный взор и надеясь на помилование, я присоединилась к ней подобострастным хихиканьем.
          И в этот момент как-то по-особому тревожно зазвонил телефон…
         
         
          – Здравствуйте! – произнес некто глуховатым голосом, – могу я услышать Таисию Марковну Пчелку?
          – Я у телефона…
          – Вас беспокоит следователь Мухин Тарас Юрьевич. Мне необходимо с вами встретиться. Желательно сегодня.
          – Со мной?! – изумилась я и сердце мое сжалось от дурных предчувствий.
          – Да с вами. Не могли бы вы подойти ко мне… ну, например, в 14.00?
          – Думаю, что могу… – растерянно согласилась я, продолжая недоумевать. – А в связи с чем? По какому делу?
          – Об этом вы узнаете при встрече. Значит, я выписываю вам пропуск на 14.00 и жду… – и он назвал мне адрес и номер кабинета. –  Не забудьте прихватить паспорт.
          Трубка давно уже заливалась длинными гудками, а я всё ещё крепко прижимала её к уху, надеясь, что таинственный следователь даст хоть какие-то разъяснения. Должно быть, у меня помутилось не только в голове, но и в глазах, потому что я заметила Манюру, лишь когда та обеспокоено спросила:
          – Что? Твой гинеколог уже тебя бросил? Стоишь столбом, будто аршин проглотила!
          В её голосе вибрировала плохо скрытая радость, и я удивлённо вскинула брови. И наружу прорвалась досада, одолевшая меня после недоумённого звонка Мухина:
          – Он не гинеколог, он ортопед! Пора бы уже выучить это!..
          Видимо, мой тон Манюре чем-то не понравился и она вскинулась:
          – Это он по документам ортопед! А по тому, что творит с одичавшими полоумными бабами вроде тебя, по распутной сути своей – он гинеколог!
          Высказавшись, свекровь гордо прошествовала в свою келью, а я так и осталась стоять статуей у телефона, только трубку положила. И хорошо сделала! Потому что тут же раздался новый звонок. Я машинально подняла трубку: Сонька!
          – До тебя не дозвониться, как в Кремль! С кем лялякала полчаса?
          Я оставила без внимания её справедливое возмущение и перешла к делу:
          – Соня, меня вызвал к себе следователь. Некто Мухин. На два часа дня…
          В трубке разлилась тишина, потом послышалось сопение моей, по-видимому, оторопевшей подруги и прозвучал резонный, хотя и бесполезный вопрос:
          – Зачем?
          – Если бы я знала! Сонь, по-моему, я вдряпалась в какую-то историю. Скорей всего, криминальную. Мне страшно. Ты пойдёшь со мной к следователю?
          – Обязательно! – с энтузиазмом воскликнула Сонька. – Я тебя одну не оставлю: ты же вся такая несобранная и бессвязная! – высказав в мой адрес столь лестную характеристику, она сообщила мне свою новость, отнюдь, не добавляющую мне оптимизма. – А мне вчера угрожали! Из-за тебя, между прочим! Какая-то сволочь позвонила и сказала, буквально, следующее: «Передай своей хитроумной подруге Пчёлке, чтобы вернула то, что украла. Иначе вас обеих ждут большие неприятности!». Тась, ты меня слушаешь?
          Ещё бы я не слушала! Конечно, я все слышала – и онемела. Сонька забеспокоилась:
          – Тась, скажи куда ехать и приезжай туда пораньше. Я тебя подбодрю.
          «Ты уже меня подбодрила, подружка! Куда уж больше?» – подумала я и пролепетала в трубку адрес места встречи, которого уже не отменить и не изменить…
         
          
          Напротив районного отделения УВД был уютный скверик и я присела на лавочку – робко, на самый краешек, словно уже предстала пред суровые очи правосудия. В свете событий текущего дня мой вчерашний праздник любви сильно померк, даже уже казалось, что всех наших со Стасом любовных забав вовсе не было. И почему-то заныла травмированная коленка… вместе с сердцем. Наверное, к дождю…
          Но дождём пока не пахло, а пахло неприятностями, и что-то подсказывало мне – немалыми! Я тоскливо осмотрелась и увидела свою жизнерадостную подругу: она бежала через дорогу между шарахающимися от неё людьми и машинами и широко улыбалась, словно спешила на свидание с любимым, а не с хранителем общественного правопорядка.
          Через пару минут она встала передо мной, как лист перед травой: белокурая, кареглазая и сияющая ямочками на щеках. Глядя на неё, я на минуту позабыла о своих неурядицах. Всё-таки здорово иметь такую подругу! Умницу и красавицу. И фигура у неё классная, и одевается она стильно. Она всегда готова за меня лечь грудью на амбразуру. А грудь у неё выдающаяся, прямой укор силиконовым красоткам, потому как размер внушительный, но наполнение натуральное. Просто убойная грудь у моей подружки! У меня тоже неслабая грудь, четвёртый номер, но у неё почти вдвое больше, несмотря на то, что она немного ниже меня ростом. И характер у неё боевой  – с такой поддержкой мне бояться нечего!
          Сонька села рядом и обняла меня за плечи:
          – Ну, что, Пчёлка? Дрейфишь? И зря: ты ведь никого не убивала, ничего не украла! Или я ошибаюсь? Есть на тебе грешок?
          – Ой, Соня, я уж и сама не знаю, – призналась я, – я уже ни в чём не уверена! Наверное, всё же где-то что-то я ненароком отчудила, что-то украла… Вот только не знаю что и где…
          Мы посидели рядком минут десять, прикинули возможные варианты моего невольного вмешательства в чужие дела и ни до чего путного не додумались. Сонька взглянула на свои фасонистые часики с финифтью и вся подобралась: «Пора!»
         
         
          Не взирая на Сонькин боевой настрой, в дверях нас остановил дежурный:
          – Вы к кому гражданки?
          – К Мухину. Нам назначено, – доложила Сонька и решительно направилась сквозь кордон. Она попыталась обойти долговязого носатого милиционера, но тот раскинул руки:
          – Минуточку! Ваши фамилии! И подготовьте паспорта.
          – Таисия Пчёлка и Софья Шмелева.
          Милиционер хмыкнул и стал перебирать стопку пропусков. Как и следовало ожидать, он нашел только один – мой – и я протянула ему паспорт. Он озадаченно взглянул на нас:
          – Гражданка Пчёлка может лететь…фу, ты – идти к Мухину, а гражданке Шмелёвой придется подождать.
          Сонька выскочила вперёд и замахала руками:
          – Как это – подождать! Никто никого ждать не будет! Я ее одну не отпущу на съедение вашему Мухину!..
          Милиционер начал снисходительно оглядывать мою подружку с головы до ног, но застрял на обозрении груди и его брови подскочили в радостном удивлении. Сонька уличила его в этой непроизвольной эмоции и приосанилась, отчего грудь её ещё больше приподнялась. Она выжидательно уставилась в лицо дежурного и тот прерывисто вздохнул:
          – Всё равно нельзя… вход только по пропуску или по приглашению из кабинета с сопровождением.
          Он взял стул и вышел из-за стойки:
          – Присядьте, пожалуйста, и не волнуйтесь, никто вашу подругу не съест! Тарас Юрьевич очень хороший следователь и человек справедливый…
          Я тоже успокоила Соньку, сказав, что меня фиг можно за так слопать, и она сердито воцарилась на стуле. Дежурный занял боевой пост и застыл, скосив глаза на Сонькино декольте, а я храбро отправилась в седьмой кабинет.
         
         
          Когда я вошла, следователь Тарас Юрьевич Мухин встал из-за стола и я подумала, что это хороший знак: похоже, что он интеллигентный человек. В пользу этого предположения говорило и то, как спокойно он ответил на моё приветствие, как аккуратно, с иголочки, был одет, а также то, что, приглашая меня присесть, он слегка склонил голову. И я немного успокоилась.
          Несколько минут мы молча разглядывали друг друга и я отметила про себя, что у Мухина умные серые глаза и что он, должно быть, стесняется того, что откровенно, вызывающе рыжий. Брови и ресницы его были почти белыми, а яркие волевые губы жестко очерчены. «По видимому, характер у него твёрдый, а сердце мягкое, и потому живётся ему нелегко», – подумала я и сосредоточилась, всем своим видом показывая, что я готова ко всему, но то что я услышала ввергло меня в шок.
          – Такое у нас дело, Таисия Марковна, – несколько стеснённо начал Мухин, – уж и не знаю, как вы в нём замешаны, но только речь пойдёт об убийстве… – я привстала со стула и прижала похолодевшие ладони к груди, и он с досадой взмахнул рукой. – Да не волнуйтесь вы так раньше времени! Я и сам ещё не соображу, в каком качестве вы фигурируете в этом деле, а только вашу визитную карточку нашли в субботу в кармане трупа молодого парня.
          Я плюхнулась на место и обречённо опустила руки, уронив свою старенькую задрипанную сумку турецкого пошива, которую достала чуть ли не из мусорного ведра, чтобы попользоваться ей вместо украденной шикарной сумки из тисненой кожи. Мои глаза распахнулись и, наверное, в них был написан такой неподдельный ужас вкупе с осуждающим удивлением, что Мухин смутился и велел помощнику дать мне воды. Он терпеливо дождался, пока я выбью дробь по стакану и протянул мне фотографию жертвы. Взглянув на неё, я уцепилась мертвой хваткой в запястье следователя и таким образом, с его рук, заставила себя вглядеться в мёртвое лицо над окровавленной шеей.
          – Вам знаком этот человек? – мягко спросил следователь и я усиленно замотала головой, выдавив из себя уверенное «Нет!». Он высвободил свою руку из моих клешней и продолжил допрос. – Где вы были и что делали в пятницу и в субботу? Расскажите поподробнее, по часам и минутам. Это важно для вашего алиби, поскольку нам известно точное время убийства. Хотя, конечно, вы могли бы это убийство заказать.
          Неожиданно это предположение вывело меня из шока, как говорится, клин клином вышибло. Я немного расслабилась и посмотрела в серые глаза своего инквизитора:
          – Ага. И попросила положить мою визитную карточку, чтобы вы, Тарас Юрьевич, не особо утруждались. Из сострадания к вам или из вежливости.
          Губы Мухина дрогнули в улыбке и он сменил позу на более свободную:
          – Ну, вот и хорошо: вы уже способны шутить, значит, беседа у нас пойдёт. Именно беседа, потому что это пока не допрос. Итак, я готов вас выслушать. Начинайте с утра пятницы. И вспомните, пожалуйста, не было ли с вами чего-нибудь странного за эти дни и, вообще, за последнее время?
          Ха, странного! Ишь, чем интересуется! Да все у меня было абсолютно странным! И именно за последнее время! Что он хочет от меня услышать? Чтобы я рассказала ему, как из добропорядочной дамы превратилась в женщину лёгкого поведения? Я вздохнула и, не глядя во  внимательные глаза следователя, не слишком уверенно ответила:
          – Да как будто ничего особенного… если не считать, что у дверей банка у меня вырвали из рук сумку, я упала и потеряла сознание... как раз в пятницу, около пяти вечера.
          – Так, так, так, – оживился Тарас Юрьевич, – а что там было, в вашей сумке?
          Я подняла на него изумлённые до нельзя глаза:
          – Вы думаете, я знаю?! – наткнувшись на его удивлённый взгляд, я обиделась. – По-моему, это глупый вопрос! Ни одна женщина не сможет точно перечислить всё, что лежит у нее в сумке, вы уж мне поверьте!
          Его взор рассеялся:
          – Пожалуй, что так… я с этим уже сталкивался…
          Мне стало его жаль и я попыталась помочь:
          – Но зато на ваш вопрос, наверняка, сможет ответить моя подруга! Позвольте ей войти сюда, она ждёт меня у входа. Ее фамилия Шмелёва, зовут Софья Арнольдовна.
          Мухин озадаченно посмотрел на меня и велел своему помощнику привести Соньку. Через несколько минут та смело, как к себе домой, вошла в кабинет и обогнув сопровождающего, без приглашения воцарилась рядом со мной на приготовленном для неё стуле. И сразу в упор уставилась на следователя. По смешинкам в её глазах я поняла, что ей до смерти хочется пройтись острым словцом по его ярко рыжей масти и веснушкам, и поспешила отвлечь подругу от шальных мыслей, очертив ей круг задач.
          Сонька сосредоточилась и начала размеренно, словно проводила диктант у школяров, перечислять содержимое моей безвременно почившей сумки. Я внимательно слушала и согласно кивала головой, а помощник Мухина записывал: сотовый телефон, паспорт, записная книжка, ключи от квартиры, духи Раш 2 от Гуччи, помада, визитки, ручка, карандаш, расческа, флешка трансценд 1Гб, дискета и CD-диск, какие-то пропуска, штуки три, неоплаченные счета за телефон и газ, небольшой кошелёк… фу-ты! Кажись, всё!
          Всё это время, пока Сонька раскрывала мои «тайны», Мухин не спускал с неё мечтательного взгляда, и когда она закончила свои показания восторженно воскликнул:
          – Вот это память! Вы и содержимое своей сумки сможете так же четко описать?
          – Своей, вряд ли, Тарас Юрьевич, – честно призналась Сонька, – но, наверняка, подробнее, чем Тася своей.
          Мухин перевел взгляд на меня:
          – Таисия Марковна, а почему вы не написали заявление об ограблении? Это бы сильно смягчило вашу участь…
          – Какую такую участь? – насторожилась моя верная подруга и гневно нахмурилась. – Вы что, в чём-то подозреваете Тасю?
          – Пустяки, Сонечка, – подъелдычила я, – всего навсего в заказном убийстве.
          Сонькина реакция была взрывной, а возмущение – безграничным. В запале она легла грудью на стол и её шары приподнялись как две горы-близнецы, мгновенно примагнитив растерянный взор следователя. Её карие глаза округлились и загорелись как угли:
          – В каком таком ещё убийстве?! Это Тася, по-вашему, убийца? Да она и мухи ни в жизнь не обидела! Это её ограбили и чуть не покалечили! Как вы смеете так вот запросто обвинять хорошего человека? А где же ваша хвалёная презумпция невиновности?!!
          Тарас с трудом оторвался от созерцания Сонькиного бюста и, поднявшись, взял мою разбушевавшуюся подругу за плечи:
          –  Успокойтесь, пожалуйста, Софья Арнольдовна! Никто пока вашу подружку ни в чём не обвиняет!
          Он силой усадил её на стул и посоветовал:
          – Раз уж вы так хорошо знаете все обстоятельства дела, то лучше помогите ей написать заявление об ограблении. Пока она ответит на другие мои вопросы…
          Все еще сердито сопя и хмурясь, Сонька взяла у него лист бумаги и, присев к столу помощника, принялась писать, не забывая, впрочем, прислушиваться вполуха к моим показаниям. А я в это время докладывала Мухину на каких фирмах я побывала до похода в банк. Пропустив два часа пятницы, проведенные со Стасом, я принялась рассказывать о событиях субботы и тут Сонька снова подскочила к Мухину:
          – За нами, между прочим, следил какой-то хмырь! Всё время, пока мы с Тасей гуляли!
          – Какой хмырь? – оживился Тарас Юрьевич, – вы сможете его описать?
          – Зачем описывать? – торжествуя, сказала Сонька, – я его сфотографировала! На сотовый... – и она достала свой телефон.
          Мухин посмотрел фото и с восхищением уставился на мою подругу:
          – Вам, Таисия Марковна, чрезвычайно повезло с подругой! Это феноменальная женщина. А,  может быть, мне взять её к себе на службу?
          – Взять бы он взял, да кто ж ему даст! – перефразировала Сонька известную пословицу, весьма довольная такой изысканной похвалой.
          Тарас слегка опешил и она снизошла:
          – Ладно. Проехали. А хотите я эту фотку переправлю по эмэмэс на ваш сотовый?
          – Хочу! – с восторгом согласился Мухин и попросил у неё разрешения внести в память своего мобильника номер её телефона: так на всякий случай, если надо будет посоветоваться…
          Пока они, как два голубка, склонились над своими мобильными телефонами, я вдруг вспомнила о важном свидетеле похищения моей сумки и, в связи с этим ещё кое-какие мелочи. Дождавшись, когда Тарас и Сонька переключат свое внимание на меня, я выступила с заявлением:
          – Хочу внести поправку в список вещей: паспорта с деньгами, которые я сняла со счета, и расчески в сумке не было. Я обнаружила их после того, как пришла в сознание, в кармане своего плаща… – я поднатужилась и добавила: – И авторучку тоже! И шпильки… и еще какую-то лабуду… не помню только что…– я замялась и, не желая больше копаться в мелочах, выпалила. – Кстати, все ограбление видел из своей машины один человек. Это врач, который приводил меня в чувство. Его зовут Станислав Семёнович Жук, он ортопед.
          Откровенная радость Мухина, получающего в свидетели по делу очевидца, не позволила мне придать должное значение удивленному взгляду и открытому рту моей подруги и разлившейся по её лицу вслед за этим обиды. Сонька затихла и уткнулась в заявление, а я в этот момент как раз таки отвесила от удивления челюсть, услышав слова Тараса:
          – Стас?! Какая удача! Мы же с ним хорошо знакомы! Года три назад он спас меня от хромоты после ранения. Он отличный специалист и великолепный человек! Я обязательно с ним свяжусь и приглашу в качестве свидетеля. А вы, Таисия Марковна, пока не волнуйтесь и ждите результатов следствия. Только, простите, но я должен взять с вас подписку о невыезде. И я не буду вас с подругой больше задерживать: протокол подпишете потом.
          Счастливая, что пока всё так или иначе обошлось, и гордая лестным отзывом постороннего человека о своем милом докторе, я, не чинясь, поставила требуемые подписи под заявлением и под подпиской, и Тарас тепло распрощался со мной и с Сонькой – как будто мы были его подругами, а не подследственными.
         
          Глава 5

          Выйдя на улицу, мы медленно пошли к маршрутке и я, наконец-то заметила, что моя боевая подруга не на шутку обижена.
          – Сонь, ты чего? Почему такой несчастный вид? По-моему, всё не так плохо.
          Сонька повернулась ко мне лицом с надутыми губами и укоряющим взором:
          – Ты почему не рассказала мне, что разыскала своего доктора?!
          – Не до того было, прости. Ты же видела, что я была напугана в усмерть. И не я его разыскала – он меня нашел. Оказывается, он успел стащить мой паспорт, а там вся моя жизнь, как на ладони, – всего в нескольких строчках и штампах. Он и припёрся нежданно-негаданно в воскресенье утром, познакомился с Манюрой и Зойкой. Ну, заодно и со мной. Потом бесцеремонно утащил меня к себе в так называемый травмопункт…
          – Ну, и?!! – ожила моя подруга и посветлела лицом.
          – Ну, и так далее! Не отпускал меня весь день и всю ночь…
          – Везёт же некоторым!! – открыто позавидовала Сонька. – У тебя теперь такая жизнь интересная: и тебе любовь, и тебе – убийство. А у меня – беспробудная серость!
          – Нашла чему завидовать! – усмехнулась я. – Подписке о невыезде? Допросам? А потом, судя по угрозам, у тебя тоже скоро жизнь станет разнообразной. И к следователю теперь зачастишь… А он, кажись, на тебя запал!
          – Да. По-моему, Тарасик спекся. – Сонька сладко потянулась и зажмурилась. – Уж скорей бы он устроил мне эксклюзивный допрос с пристрастием! Долгий и горячий, и на моей территории! Хотя, конечно, можно и в кабинете. Это было бы круто! А он славный, правда?
          Она повернулась ко мне и удивилась:
          – А ты чего такая кислая? Из-за следствия?
          – Нет, Соня. Это дело мы как-нибудь перетрем… у меня с Манюрой резкое обострение отношений. Из-за Стаса. Она догадалась, что он мой любовник. Тут и я промашку дала: ей сказала, что ночевала у тебя, а тебя не предупредила. А ты возьми и позвони. В общем, и за вранье моё она в обиде, и ревнует. Она же все это время надеялась, что мы с Киром помиримся.
          – А что были с его стороны поползновения? – я согласно кивнула и Сонька, чертыхнувшись, продолжила эту тему. – Видела я её, вашу Козявкину! Она хоть и артистка, а выглядит как задрипа. И что в ней твой Кирилл нашёл? Не понимаю…
          – А мне теперь всё равно, – без всяких эмоций призналась я. – Всё уже давно перегорело. Кстати, по поводу её вида: Кириллу тоже не нравится, как она одевается. Он мне как-то жаловался на то, что у Раисы совсем нет вкуса.
          – А как раздевается, нравится? – рассердилась Сонька. – Тогда пусть не обращает внимания на эпизоды и наслаждается её любовью. Его за неё никто не сватал, это его выбор.
          Я хотела вернуться к разговору о Манюре, но тут у Соньки зазвонил телефон. Она взглянула на номер абонента и удивлённо подняла брови:
          – Алло?! Да, это я. Тася? Да, со мной… пожалуйста! – она протянула мне трубку. – Твой, наверное! Разыскивает тебя.
          Моё сердце забилось сильнее, и я позабыла обо всех огорчениях. Стас был встревожен:
          – Ты где пропала? Я твою Манюру, кажется, уже довел до белого каления – она на меня рычать стала. Хорошо, что в последний раз трубку взяла твоя дочь, – она и дала мне телефон подруги. Тася, так ты всё-таки где? Я за тобой заскочу и поедем ко мне…
          – Я только что была у следователя.
          – Что ты там делала? – озадачился мой пылкий возлюбленный. – Заявление об ограблении подавала?
          – И это тоже. Но главное – с меня взяли подписку о невыезде. Я теперь подозреваемая в убийстве неведомо кого и в краже неведомо чего…
          – Что?! – испуганно заорал Стас. – Надеюсь, это шутка? Тася, объясни подробнее, я ничего не понял!
          – А ты думаешь, я что-нибудь понимаю? – загрустила я. – Давай не по телефону. Ты приезжай, мы тут с Соней обмусоливаем визит к следователю, она тебе расскажет всё вразумительней, потому что у меня снова сотрясение мозгов, а вернее, потрясение… – и я дала ему наши координаты.
          – Жди меня, пчёлка. Буду минут через двадцать.
         
         
          Стас появился раньше, чем обещал. Пока он шел к нам, я впервые рассмотрела его на расстоянии и удивилась: а он у меня, оказывается, писаный красавчик! К тому же, высокий, стройный, плечистый. Походка лёгкая, изящная… и ноги обалденные!
          – Ну, Таська! – в унисон моим мыслям зашлась восторгом Сонька. – Такого мужика за так оторвала! Артист! Да ещё и офигенно горячий! Повезло тебе, подруга, несказанно…
          – Привет, девчонки! – радушно сказал мой скоропостижный возлюбленный, пряча от нас свою тревогу, и, не медля, представился Соньке. – Меня зовут Станислав Семёнович Жук. А вы, если не ошибаюсь, Соня? – та машинально кивнула, не спуская глаз с моего доктора, и я догадалась, что она напрочь сражена его зелёными очами. – Тася много мне о вас рассказывала, но вы еще красивей, чем я себе представлял.
          Сонька немного сконфузилась и спряталась за меня, а Стас предложил съездить в кафе выпить кофе и поесть мороженного. Мы согласились и некоторое время ехали молча, а потом Сонька стала расспрашивать Стаса о Тарасе – какая у него семья, как они познакомились и насколько опасно Мухин был ранен. Они разговаривали, а я ловила улыбчивые взгляды милого в зеркале и сладко таяла от его внимания, позабыв и о ссоре с Манюрой, и о встрече со следователем.
          В кафе было немноголюдно и мы заняли столик на отшибе, чтобы спокойно поговорить. Я любовалась, как легко и уверенно держится Стас, и, когда он, управившись с ролью официанта, подсел к нам и уткнулся в чашку с горячим  кофе, начала рассказывать о нашей беседе с Мухиным. Говорила я сбивчиво и беспорядочно и Сонька без конца меня поправляла, потом ей это надоело, и она пересказала всё сначала – ясно, чётко и в нужной последовательности.
          Стас обнял меня за плечи и назидательно посоветовал:
          – Вот, Тася, как надо излагать. Бери пример с подруги, она у тебя здраво мыслит. И логично. Потому и рассказывает понятно.
          – Соня у нас, вообще, умница, – подхватила я его похвалу в адрес любимой подруги, потеревшись щекой об его руку, – она же математик по образованию, а я историк – и то заочница, а вернее, как в народе поговаривают – «заушница»: меня Манюра за уши тянула, чтоб я институт закончила.
          – Оно и видно, что историк! – с нескрываемым удовольствием съязвила Сонька. – Истории с тобой приключаются презабавные, одна другой круче! Пора уже штатного летописца заводить, чтобы собирать материал для будущих детективов и …любовных романов.
          – Вот ты этим и займись! – буркнула я, рассердившись на Соньку. Я была поражена её выступлением: неужели она уколола меня от зависти к моему счастью?
          Почувствовав, что я напряглась, Стас погладил моё плечо и предложил принести ещё кофе. Мы с подругой отказались и все пошли к машине. Я села рядом со Стасом, а Сонька, поняв мой прозрачный намек, скукожилась в одиночестве на заднем сиденье и затихла.
          – Ну, чего, девчонки, приуныли? Пока ничего страшного не случилось. Как подсказывает мне моя интуиция, всё самое весёленькое будет у нас впереди. Поэтому нам надо держаться всем вместе и не ссориться, потому что нас, безусловно, очень скоро ждут сюрпризы и боюсь – малоприятные. А ещё ребусы и загадки.
          – Да мы и не ссорились, – отнекалась я, не желая муссировать этот инцидент, – мы вообще никогда не ссоримся, это наше кредо.
          Подруга виновато хохотнула и Стас сменил тему:
          – Каков наш маршрут? Командуйте!
          – Высадите меня на площади, а дальше – как хотите! – подала голос Сонька.
         
         
          Едва моя подруга оставила нас, мы кинулись целоваться с горячностью, Бог, знает сколько не видавшихся влюблённых. И это после истекших суток сумасшедшей страсти?!
          – Тасенька, поехали ко мне! – возбуждённо взмолился Стас.
          Но мне удалось взять себя в руки:
          – Подожди немного… до вечера. Мне надо повидаться со своими, пообщаться с дочерью, а то я совсем от семьи отбилась! Стасик, давай сейчас поработаем родителями, а после десяти вечера приезжай за мной и до утра будем вместе.
          Стас разочарованно отстранился и вцепился в руль, чтобы укротить свои руки:
          – Ты права, милая… я действительно совсем потерял голову. Мне тоже пора отметиться дома, проверить, как они там управляются без меня…
          Мы тронулись с места и по дороге я пожаловалась Стасу на сегодняшнюю  ссору с Манюрой, на то, что из-за своего вранья влипла в конфликт.
          – Она ревнует тебя ко мне, – с уверенностью заявил Стас, – и сердится, что ты сломала её планы помирить тебя с сыном. Но пора бы ей успокоиться, ведь он уже женат на другой, у него своя семья.
          – Так, да не так. Мы с Кириллом развелись, но он не хочет жениться на своей артистке, – уточнила я и призналась: – Сказать по правде, он уже много раз делал попытки вернуться ко мне, но я его отправляла восвояси. Я не люблю ходить по кругу.
          Лицо Стаса застыло и он с деланным равнодушием удивился:
          – Вот как? Значит, он все ещё на что-то надеется? А ты… ты ещё любишь его?
          Я устало откинулась на спинку кресла:
          – Любишь, не любишь… конечно, он мне дорог. Мы прожили в согласии 13 лет, а до этого, ещё детьми, дружили, как брат и сестра. Он отец моей дочери… но он меня предал! И не потому, что полюбил другую – любовь это святое – а потому, что врал, изворачивался, жил с нами обеими почти год! Это подло. И теперь у меня нет к нему доверия. Он, наверняка, не отважится бросить свою пассию, хоть, как мне кажется, не любит её настолько, чтобы жениться. Если бы я сама не прогнала его, он не оставил бы и нас… я не самовлюбленная дура, но никогда не буду одной из двух жён. Или я буду единственной любимой женщиной, или останусь одинокой. Мне нужно всё, а не жалкие крохи…
          Стас сосредоточенно слушал меня, а я почему-то с тоской подумала, что в сущности так мало его знаю, что и он может оказаться неверным любовником… да и, вообще, кто я ему?! Нас связывает только постель. Я тяжело вздохнула и он кинул на меня обеспокоенный взгляд, но ничего не сказал и до дома мы доехали погруженные каждый в свои мысли.
          В своем дворе я выглянула в окно машины и застонала от досады: на лавочке у подъезда рядом с Зойкой сидел мой не вовремя упомянутый супруг! Неужели сегодняшний день разборок никогда не закончится? Никак, Манюра расстаралась, срежиссировала нашу встречу с Кириллом! Теперь надо приглашать его в дом, иначе я нарвусь на обиду дочери.
          – Это и есть твой неверный муж? – хмуро спросил Стас, открывая мне дверцу и помогая выйти. Я кивнула, и он притянул меня к себе. – А может быть, рванём отсюда? Я же вижу, что тебе не хочется с ним общаться.
          Краем глаза я заметила, что Кирилл и Зайка во все глаза пялятся на нас, и мягко отстранилась от Стаса, вознамерившегося целоваться со мной на виду у всего двора:
          – Стасик, не делай глупостей! Ты же поссоришь меня с дочкой! Потерпи, милый, нацелуемся ещё вдоволь.
          Стас покорно отпустил меня, но, едва я поспешила к застывшим в созерцании нас Пчёлкам, он удержал меня за руку: «Подожди! Совсем забыл…»
          Достав из кармана пиджака сотовый телефон на нарядной серебряной цепочке, он повесил его мне на шею:
          – Вот. Это тебе, чтобы ты не терялась… а я лишний раз не раздражал твою Манюру.
          Поблагодарив возлюбленного за заботу, я, не спеша, направилась к дочери и мужу…
         
         
          – Это твой хахаль? – сердито глядя на меня исподлобья карими, как у матери, очами, вопросил Кирилл. – Милуетесь посреди бела дня на виду у всего честного народа! Совсем стыд потеряли?! Не знал я, что ты такая …блудливая!
          Зойка испуганно смотрела на нас и в глубине её глаз я прочла любопытство и нескрываемое осуждение. Словно в подтверждение этой версии она ухватилась за локоть отца. Вот они деточки! Меня обманули, мне изменили – и я же во всем виновата! Ну, уж нет! Не дождетесь от меня соплей и покаяний!
          Я с иронией обвела взглядом сладкую парочку и пошла в атаку:
          – А ты никогда меня не знал! Ты и сейчас не знаешь меня. Ты что же, надеялся, что я всю жизнь буду страдать по тебе: изменщику, предателю и лгуну?! Да, я завела себе любовника! Имею право! Я свободная, молодая и интересная женщина. Я достойна любви и могу ещё не только замуж выйти, но и ребёнка себе родить. И я без вас, Пчёлок, не пропаду, и не надейтесь! Я намерена быть счастливой и буду таковой, даже если мне придется уйти из дома, где никто меня не понимает и не сочувствует! Я буду любить кого хочу, свободно дышать и жить в полную силу, нравится вам это или нет! – по мере моей отповеди Кирилл скисал на глазах, а Зойка виновато заерзала и я решительно поставила точку. – Если вы еще желаете общаться со мной, то попрошу вас надеть вежливые улыбки и подняться в квартиру. Я, пожалуй, напою вас чаем. И поспешите, потому что я скоро уйду, и дома ночевать не буду.
          Высказавшись, я, не оглядываясь, вошла в подъезд и по сердитому сопению и вздохам за своей спиной поняла, что мои Пчёлки плетутся следом.
          Открыв нам дверь и взглянув на наше трио, Манюра опасливо попятилась.
          – Вот, мамаша, привела твоих любимых Пчёлок на чаепитие! Твой сын снизошел до визита, думаю его можно погладить по головке и подкормить вкусненьким.
          Я повернулась к молчаливым Кириллу и Зойке:
          – Доченька, иди включай чайник, а я пока вымою руки…
          Отправляясь в ванную, я услышала Манюрино: «Какая муха её укусила?!» и громкий шепот бывшего мужа и дочери.
          Накрыв на стол, я оставила дружно спевшихся Пчёлок в кухне – пожужжать о своём, о наболевшем, и пошла к себе. Надл собрать походную сумку: пора уже кое-какие вещи завести в наше со Стасом временное гнёздышко, а то у меня там даже зубной щетки нет. Сосредоточенно обдумывая необходимый мне минимум вещей, я не почуяла, как в мою комнату вошла Зойка:
          – Мама! Ты бросаешь нас?!
          Я выронила косметичку и, заметив застывшую в дверях с выражением ужаса на лице дочь, с неподдельной горечью спросила:
          – А разве я тебе нужна? Разве я нужна здесь хоть кому-нибудь? Разве здесь со мной считаются? Или кому-нибудь интересны мои желания, мысли и надежды?
          На самом деле, я не собиралась никого бросать, но уж коль скоро сложилась такая благоприятная обстановка для расстановки всех точек над «и», я решила её использовать, чтобы раз и навсегда утвердиться в своих правах. И, как бы ни сжималось мое сердце от жалости к дочери, я, заставила себя вспомнить, что она только что приняла сторону отца – и  довела  ситуацию до абсурда, начав швырять в сумку свои вещи.
          Моя бедная Зайка жалобно заскулила и за её спиной нарисовались остальные Пчёлки. Кирилл мрачно взирал на мои сборы, прекрасно понимая, что это он спровоцировал скандал, а Манюра, слышавшая все мои упреки, отважно шагнула ко мне навстречу:
          – Тася, ты же утром сказала, что никогда не оставишь нас, пока я сама тебя не выгоню. Я и не собираюсь этого делать. Останься, дочка…
          Но я решила разобраться с этой острой ситуацией раз и навсегда:
          – Остаться под обстрелом ваших осуждающих глаз? А за что, скажите? Разве это я сломала нашу жизнь? Я внесла в дом ложь и недомолвки? Я развалила семью?
          Манюра нахохлилась и превзошла себя в самоуничижении и толерантности:
          – Не бросай нас, Тасенька! Прости меня, если чем обидела, и живи, как хочешь, я не буду вмешиваться. И пусть он тоже сюда приходит… этот, твой …ортопед.
          – Ну, ладно. Останусь, – смилостивилась я и обняла Манюру. – Я же вас люблю!
          Зойка с криком восторга обхватила нас обеих и мы застыли, как единое целое, не обращая внимания на Кирилла, и тот ушёл, демонстративно хлопнув дверью.
          Мы пошли в кухню и целый час чаевничали, болтая о своём, о девичьем. Зайка, перевозбудившись после стресса, несла всякую чепуху и делилась планами о своем будущем шумном успехе в танцах и модельном бизнесе, а Манюра в очередной раз попеняла ей на неразумность жёсткой диеты.
          Потом мы сидели вдвоём с Зайкой на диванчике в её комнате, тесно прижавшись друг к другу, и она поведала мне под большим секретом, что её партнер по танцам, Лёнька, ходит за ней, как привязанный, и норовит лезть целоваться, но он ей по фигу и, вообще, все мальчишки ей по барабану, потому что они глупые, наглые и самодовольные.
          Оставив свою взрослеющую дочь за уроками, я собрала в пакет немного вещей для обеспечения минимального комфорта в чужой квартире и, спрятав подальше дорожную сумку, развесила в шкафу остальной реквизит моей недавней инсценировки.
          Наведя порядок в своей комнате, я взяла лист бумаги и написала на нём крупными буквами: «Я буду жить, как хочу. Я не буду ничего бояться. Я буду очень счастливой!!!». Прилепив эту жизнеутверждающую установку на стене на видном месте, я уселась в кресло напротив, чтобы уладить ещё один неприятный инцидент этого трудного дня: я позвонила Соньке и доверительно сообщила ей, что мы обе дуры и должны срочно поумнеть.
          Подруга, не чинясь, согласилась со мной и спросила, с чьего телефона я звоню, потому что у неё высветился незнакомый номер. Я похвалилась, что Стас подарил мне мобильник, чтобы не разыскивать меня по всему городу, и Сонька искренне порадовалась этому факту. Мы немного посудачили о Тарасе и тут я, кстати, вспомнила одну важную вещь:
          – Соня, мы же не проинформировали Тараса о том, что нам угрожали по телефону! Ты ему позвони и расскажи про своего «террориста», а заодно и о странном звонке мне…
          – Каком звонке? Ты мне ничего такого не рассказывала…
          – Разве? Хотя, может быть, ты права Я не придала тому звонку значения, подумала, что кто-то ошибся номером… так вот. В субботу поздно вечером мне позвонил какой-то хам, обозвал сукой и потребовал вернуть какой-то брелок. И угрожал… не помню как. Мне кажется, это важная информация, по крайней мере, становится ясно, что именно мною ненароком украдено. Хотя, конечно странно: я как будто не страдаю клептоманией и никаких брелоков не помню. Может, мне его кто-нибудь подбросил? Но кто и где? Возможно, он лежит в той сворованной сумке…
          Сонька внимательно меня выслушала и порадовалась, что у неё будет хороший повод позвонить Тарасику, а, то того и гляди, – встретиться!
          Покончив со всеми разборками, я успела принять душ и немного вздремнуть, пока не позвонил Стас и не велел мне спускаться и ждать его у подъезда.
         
         
          Напрасно я радовалась, что покончила со всеми разборками! Мой милый доктор решил достойно их завершить и начал выяснение отношений сразу, едва я села в его «вольво».
          – Ну, как твой муж? Не приставал с просьбами о помиловании? – в его голосе чувствовались беспокойство и скрытая досада. – Наверное, он заявил свои права на тебя? Он выглядит весьма уверенным в себе. И у него убойная группа поддержки: и мать, и дочь… а ты женщина мягкая, податливая. Тебя совсем не трудно соблазнить…
          Я потеряла дар речи и закрыла лицо руками. В голове засвистели соловьи-разбойники, и сердце зашлось от страха и горечи: вот и вся любовь! Сглазила-таки Сонька!
          – Зря ты это сказал… – с трудом выдавила я из себя, роняя руки на колени. – Ты судишь обо мне по тому, как легко я тебе отдалась?! Наверное, ты прав, Стас: я слабая женщина, несобранная и беспутная. И я сегодня смертельно устала от допросов, подозрений, упреков и разборок. Я думала ты поддержишь меня, утешишь, а ты! Останови машину, пожалуйста, я хочу вернуться домой…
          Стас резко дёрнул руль и мы чуть не выскочили на тротуар. Он затормозил и повернул ко мне испуганное лицо:
          – Тася! Ты сошла с ума!!! Я совсем не то имел в виду!
          – А получилось то…
          Он схватил меня за руки и потянул к себе:
          – Пчёлка моя… прости, я не хотел тебя обидеть! Просто я боялся, что приеду, а ты прогонишь меня, скажешь, что вернулась к мужу. Я как увидел его –  захотел придушить! Немедленно! И за то, что он тебя обидел раньше, и за то, что пришёл. А он у тебя, как на зло, такой видный, самоуверенный… я обезумел… Тасенька, не сердись на меня, милая!
          Под его поцелуями я начала оттаивать и сил у меня прибавилось. И голос зазвенел:
          – А ты разве не видный? Не самоуверенный? До чего ж вы все мужики собственники! Ты его хотел придушить, он тебя – а досталось от обоих мне! Тот там, при дочери обвинил меня в бесстыдстве и во всех смертных грехах, ты здесь намекнул мне на беспутство! Ну, зачем мне, скажи на милость, эти заморочки? Я хочу прислониться к сильному плечу, хочу быть желанной и счастливой – а получается, что лучше оставаться одной.
          – Ни на что я тебе не намекал, пчёлка… ко мне, ко мне прислонись! Доверься мне! Желанная моя, я никому не позволю тебя обижать… – Стас попытался закрыть мне рот поцелуем, но не тут-то было! Я всё равно выскажусь до конца!
          – Неужели ты думал, что я специально для тебя устрою показательное перемирие с мужем? Полтора года упорно гнала, а для тебя – пожалуйста! Чего ради? Ты слишком самонадеянный, милый мой! И ревнивец, и эгоист…
          – Неправда, я хороший… я докажу тебе это… – ему всё-таки удалось закрыть мне рот и через несколько минут, после горячих виноватых поцелуев, я приняла предложение Стаса и прислонилась к его плечу, позволив ему вести меня туда, куда он хотел.
          В конце концов, уйти от него я всегда успею!
         
          Ровно в полночь, после самозабвенного примирения, мы смотрели на вызвездившее небо и молчали о том, что млело в наших сердцах. К чему слова, когда мы ощущали себя единым существом? Большие настенные часы отсчитывали первую секунду вторника и пульс времени наполнял грядущий день только ему предназначенным содержанием.
          Я уже вознамерилась спать, когда Стас, обняв меня, сделал неожиданное признание:
          – Тася, я хочу тебе кое-что рассказать. Как бы это ни было мне неприятно и стыдно, но лучше ты узнаешь всё сейчас и от меня, чем потом от других… – он глубоко вздохнул и вцепился в меня покрепче. – Я ничуть не лучше твоего мужа. Даже хуже… – я затаила дыхание в предчувствии болезненной прививки моей романтичности и не ошиблась, услышав продолжение. – Чуть раньше того времени, когда тебя предал муж, я как-то заскучал и уступил настойчивым притязаниям одной особы… тоже предал свою жену, Юлию. Но, как говорится, лиха беда – начало. Та дама мне скоро наскучила, и я нашел другую, потом третью... отец пытался меня вразумить, но в меня словно бес вселился. Больше года я метался между своей Юлей, которую очень любил, и чужими женщинами и мнил себя неотразимым и непобедимым героем-любовником. А ещё я думал, что Юля ни о чем не подозревает, и мне всё сойдёт с рук. А она знала обо всех моих похождениях, но виду не показывала, не устраивала скандалов и всячески скрывала свою боль от нашего сына и моего отца. Но однажды я не нашёл дома жены, а нашёл записку, где она написала, что поживёт у матери, пока я приму решение уйти или остаться. И все! Никаких условий, упреков, слёз и истерик. И я опомнился. До её нелепой гибели мы прожили два счастливых года и она ни разу не напомнила мне о моём предательстве. Я очень раскаивался в своей подлости и потому, когда её не стало, дал себе слово выдержать год траура. Это была моя очистительная жертва ради Юли… и я выдержал. Хотя, конечно, лучше бы я не портил ей жизнь… – он сделал паузу и тяжело вздохнул. – Вот так-то, Тасенька. Таков я есть. Далеко не идеал. Потому, наверное, меня так зацепила твоя история развода с мужем и твой взгляд на его измену.
          Стас навис надо мной, пытаясь прочесть в моих глазах свой приговор, но я отвернулась и высвободилась из его рук. И он испугался:
          – Тася! Не суди меня строго! Я получил хороший урок и теперь стал совсем другим! Более  ответственным за своих близких, за свою женщину… Тасенька, ты же не бросишь меня? Я не хочу тебя терять!
          Некоторое время мы лежали, словно совсем чужие, и было слышно, как гулко стучат наши сердца, опережая тиканье часов. Я превозмогла себя и, сглотнув всю горечь этих минут, спокойно сказала своему мятежному любовнику:
          – У нас с тобой нет никаких обязательств друг перед другом, и я не вправе судить тебя или прощать. Ты мне ничего не должен, я тебе тоже. Мы можем расстаться в любой момент, когда это сочтёт необходимым любой из нас. Но, пока я с тобой, скажу тебе, Стас, одно: со мной ты не заскучаешь! Я далеко не кроткая и не всё прощающая женщина. И не такая уж слабая и податливая, как тебе показалось в день нашей нелепой встречи. У нас всё должно быть по-честному… и без третьих лишних!
          Я сделала паузу, мысленно сожалея о своем грехопадении, и с безотчетной тоской добавила: – Но это хорошо, что ты мне рассказал о своем …поступке. Теперь я не буду обольщаться на твой счёт…– Стас попытался что-то сказать, но я закрыла его рот ладонью. – Давай спать, дорогой: утро вечера мудренее…
          Он прерывисто вздохнул и, прижавшись ко мне, уткнулся в моё плечо. И я не стала его отталкивать. Зачем? Ведь наше прошлое не изменить, а сейчас нам так хорошо вместе!
         
           Глава 6

          Утро вторника расцветало первыми лучами солнца, а я уже была в заботах о завтраке для своего возлюбленного. Проверив содержимое холодильника, хранящего остатки нашего воскресного пиршества, я решила сотворить омлет с тертым сыром и с начинкой из ветчины и помидор. Подготовив все компоненты, я застыла у окна, думая, что именно этот вид созерцал Стас, врачуя свои душевные раны и больную совесть… «Милый мой…» – прошептала я и испугалась: неужели я втюрилась?! Мало мне страстей по Кириллу, ещё эти рубцы не рассосались, а я уже размякла снова! Прилепилась к первому встречному! Господи! Ну, и дуры же мы, бабы! Ну, чего бы не порадоваться свободе? Не пожить легко и беззаботно, предаваясь приятным любовным утехам без оглядки и обязательств?
          – О чем ты задумалась, пчёлка? – услышала я за спиной и обернулась. Полуобнаженный Стас стоял в дверях и вкрадчиво улыбался.
          – О тебе, – просто призналась я, – о том, что пейзаж за окном навсегда останется для тебя грустным напоминанием о прошлом. А я всего лишь эпизод твоего затворничества.
          Стас подошел ко мне и, взяв за плечи, заставил посмотреть в его задумчивые глаза:
          – Неправильно ты говоришь, Тасенька. Ты не эпизод в моей жизни, ты моя надежда на счастливое будущее. Не жди от меня дурного, милая, я не обижу тебя… – и не желая больше быть серьезным, он отстранился и с улыбкой осмотрел меня с ног до головы. – Ты принесла сюда халатик? Симпатичный, тебе идет. Но только он  тоже неправильный, как и твои мысли. Я куплю тебе другой – покороче и совсем прозрачный. И без пуговиц!..
          И он принялся проворно расстегивать мой халат и пенять на то, что я приступила к делам без утренней зарядки. Я не посмела ему перечить: в конце концов, он тут хозяин! И мой мужчина. А я всего лишь слабая, несуразная женщина. К тому же «утренняя зарядка» с таким пылким любовником – не только полезное, но и весьма приятное занятие!
         
         
          Прощаясь с милым у своего дома, я огорчила его предложением встречаться через день, потому что у нас есть обязательства перед семьями. Стас вынужден был согласиться со мной, и мы выбрали ночи между первой и второй сменами его работы, чтобы никуда не торопиться утром, а также с субботы на воскресенье. Из-за волнительных прощальных поцелуев, затянувшихся почти на полчаса, я позабыла узнать у него, звонил ли ему Мухин и когда он собирается дать свои показания по делу об ограблении.
          Против моего ожидания Манюра была дома и встретила меня пытливым взглядом. Впрочем, в нём сквозило и простое женское любопытство, а, может быть, и …зависть. От предложенного мне завтрака я отказалась и свекровь, вздохнув о чём-то мне неведомом, отправилась за компьютер, заниматься своими «сальдо-бульдо». А я пошла собираться в поход по пятничному маршруту: во-первых, надо было заново взять тексты для перевода, во-вторых, я надеялась, что побывав в тех же местах, я что-либо вспомню о событиях того дня, прежде всего, о том, что и где я «украла» против своей воли или по рассеянности.
          Переодевшись, я присела к столу и на листе бумаги составила список своих работодателей: областная библиотека, экофонд, фирмы «Гринго», «Марал» и «Бурбон». Подумав, я вычеркнула библиотеку и фонд. Потом обозначила порядок посещения и написала вопросы, на которые собиралась получить ответы: где я видела того парня, который следил за мной в субботу? У кого на столах лежат без присмотра какие-то брелоки? Чем занимаются эти фирмы? Будет ли кто-либо из сотрудников этих фирм вести себя странно, увидев меня? Будет ли за мной слежка? Кто навёл на меня фирму «Бурбон»? Что мне сделать с потерянным контрактом? Повторить или «ну, его…»?
          Я просмотрела написанное и подивилась на себя: оказывается я тоже способна мыслить логически! Неужели для того, чтобы я, наконец-то, сосредоточилась, надо было влипнуть в уголовное дело с убийством и ограблением?
          Ну, что ж, план действий есть, пора топать по маршруту. Но сначала я схожу к Соньке, в фирму «Скальд»: надо с ней посоветоваться…
         
         
          В Сонькином «Скальде» кипела работа. Нарядные дамочки и чопорные мужики в строгих чёрных костюмах сновали туда-сюда с загадочно-деловыми лицами и тонкими папочками в руках, и создавалось впечатление, что закройся эта фирма – жизнь повсюду остановится. На меня никто не обращал внимания, так как за годы дружбы с Сонькой я тут примелькалась, как обои на стенах. Я, конечно, понимаю, что торговля стройматериалами дело чрезвычайно нужное, но не настолько, чтобы перестать улыбаться и отказывать себе в удовольствии просто поболтать о житейских мелочах.
          Впрочем, мою Соньку это не касалось. Уж не знаю, как ей удалось так позиционировать себя на фирме, но она могла приходить и уходить, когда хотела, носить фривольные платья и часами болтать по телефону. Хотя, конечно, хоть один раскованный человек не помешает никакой солидной фирме. Возможно, именно потому Сонька неизменно участвовала во всех формальных и неформальных деловых тусовках. Она была не только яркой женщиной, но и интересным, весёлым собеседником  и могла отвлечь на себя внимание партнёров и клиентов в ущерб их бдительности.
          А может быть, причина в таком особом положении моей подруги на предприятии крылась в том, что были они с её боссом одноклассниками? Максим Анатольевич Рогов слыл строгим начальником и классным инженером, но только Сонька знала все его тонкие струны и умела утешить в минуты разочарований и неудач. Кроме того, я подозревала, что Максим неровно дышит к моей подруге, хотя та со смехом отнекивалась всякий раз, когда я высказывала свои подозрения на этот счет. Саму её Рогов никак не волновал и она относилась к нему, как к брату или подружке.
          Вот и в этот раз я застала свою подругу оживленно болтающей по телефону. Она сидела в раскованной позе, закинув ногу за ногу так, что её круглые колени откровенно выпирали из смелого разреза на белой узкой юбке, а лёгкий бежевый джемпер с глубоким вырезом свободно стекал с высокой груди на бёдра, намекая на то, что снять его совсем несложно. Пробегающий мимо Соньки персонал мужеского роду, поравнявшись с ней, почему-то неизменно спотыкался и я в эти мгновенья гордилась своей подругой, тем, что она не дает фирме закиснуть окончательно.
          Завидев меня, Сонька весело помахала рукой и указала на стул рядом с ней. Я села и невольно прислушалась к её разговору с неведомым пока мне абонентом:
          – Завтра? А во сколько? Хорошо, заметано. А Стаса ты тоже вызвал? Это правильно! Новости? Надеюсь, хорошие? Так значит… нет, можешь не звонить Тасе, я сама ей скажу: она тут рядом со мной сидит. Да. До завтра. Пока!
          – Тарас? – спросила я, когда Сонька положила трубку. Подруга кивнула и я поинтересовалась. – Ты уже с ним на «ты»?
          – Ага! – довольно улыбнулась Сонька. – Я, когда ему вчера позвонила, чтоб рассказать о звонках с угрозами, сразу стала называть его по имени и на «ты». И он меня не поправил. А что? Я же у него не подследственная! А ждать, пока мы выпьем на брудершафт – не в моих правилах. Я решила сократить между нами дистанцию, надеюсь, он поймет, что таким образом я поощряю его на ухаживания… – она взглянула на мое удивленное лицо и засомневалась: – Ты думаешь я спешу? Но ты же сама мне сказала, что Тарас на меня запал…
          – Ничего я не думаю! – успокоила я свою боевую подругу. – Ты всё правильно сделала! Тарас из тех мужчин, которых надо подталкивать и поощрять. – Сонька приободрилась и я уточнила. – У него что, есть новости по моему делу?
          – Да. Что-то он раскопал. Говорит, что это не телефонный разговор. Тарас вызвал всех нас на завтра, снова на 14.00.
          Я сжалась в комок от страха:
          – Слушай, Сонь! Я почему-то боюсь встреч с ним, как визитов к стоматологу и гинекологу. У меня плохие предчувствия…
          – Да брось ты! Он же не собирается тебя сажать или выбивать из тебя показания. Да и что из тебя выбьешь, из такой заторможенной… – она сладко потянулась. – А для меня этот визит, как первое свидание… Тась, что мне надеть, чтобы сразить Мухина наповал?..
          Мы стали вполголоса обсуждать Сонькин убойный прикид и увлеклись настолько, что не заметили, как к нам подошел нежданный соискатель нашего внимания:
          – Здравствуйте, красавицы! Вы прекрасно выглядите… Софья, вы не познакомите меня с вашей подругой?
          Сонька подняла сердитые глаза на наглеца, дерзнувшего прервать наше стратегическое совещание, и лицо её расцвело улыбкой:
          – Денис! Вы так бесшумно подкрались к нам, как шпион… за девичьими тайнами, –  «шпион» довольно улыбнулся, сочтя эти слова за комплимент, и Сонька с пионерской готовностью представила нас друг другу. – Это Таисия Марковна Пчёлка, моя лучшая подруга и классный переводчик с английского… А это, Тася, Денис Васильевич  Горбовский, партнёр и товарищ Макса.
          Передо мной стоял щеголеватый и самоуверенный мужчина лет тридцати пяти, выше среднего роста со спортивной фигурой и холодными серыми глазами. Где-то я уже видела этот стальной взгляд… хотя, вряд ли – мне показалось. Он смотрел на меня, как кот на мышь, и сиял улыбкой стопроцентного янки:
          – Та самая легендарная Таисия? С которой я давно мечтал познакомиться? Я счастлив! – с пафосом воскликнул Денис, без стеснения разглядывая меня с головы до ног.
          Я поёжилась: да он же меня просто-напросто раздевает! Вот наглец! «Не слишком ли вы самонадеянны, господин Горбовский?» – подумала я, и, встав со стула, сказала:
          – Я, должно быть, не оправдаю ваших надежд, Денис Васильевич, не проявлю должного пафоса по поводу нашей встречи, но вы мне любопытны, как неведомый мне доселе экземпляр рода человеческого… из джунглей.
          Зачем я закрутила такую сложную и провокационную фразу, я не смогла бы объяснить и под пистолетом, но мой шедевр изощрённой стервозности впечатлил и Соньку, и Дениса. Они озадачились. Однако я недооценила нового знакомого: общение со стервами, вероятно, был его конёк. Он снова воззрился на меня, при этом не только раздевал меня хищно загоревшимся взглядом, но и ощупывал, как кобылу, прикидывая соответствую ли я той высокой планке, которую поставила перед его носом. Я вытянулась, откинула за спину раскидавшиеся по плечам волосы и явила ему товар лицом.
          По-видимому, не зря я сегодня так тщательно собиралась в поход во вражеский тыл, потому что Горбовский счёл меня достойной целью и, нацепив обворожительную улыбку, украшенную резными складками на щеках, пошёл в атаку:
          – Я рад, что интересен вам, и готов не только подогреть, но и всесторонне удовлетворить ваше любопытство, Таисия Марковна! Всесторонне!
          Это был уже откровенный намек на отношения. Ну, ладно! Я рассмеялась:
          – Вы, действительно, интересный экземпляр! Я, пожалуй, займусь вами… как-нибудь потом… позже. Если возникнет такое желание. А пока вы свободны, Денис Васильевич!
          Не знаю, что было бы дальше, если бы не зазвонил мой мобильник. Я схватилась за него как за соломинку: алло! Это был Стас:
          – Тасенька, ты где сейчас? Дома?
          – Нет, я у Сони. Мы обсуждаем суперважную вещь: что ей одеть завтра на допрос… – краем глаза я заметила, что обескураженный Горбовский покинул нас, а Сонька смотрела на меня, как на привидение.
          – Да уж, – засмеялся мой возлюбленный, – это наиважнейший вопрос. Надеюсь, вы будете обсуждать его до вечера и ты не успеешь наделать новых глупостей.
          – Я постараюсь, милый. А ты зачем звонишь? Что-нибудь случилось?
          – Случилось, – таинственно сообщил Стас, –  я  уже соскучился.
          – Потерпи до завтра, дорогой, – попросила я растекшимся от прилива чувств голосом, – завтра встретимся в кабинете у Мухина. Я тоже принаряжусь.
          – А сегодня?! – огорчился мой пылкий бой-френд. – Хочу сегодня!
          – Сегодня мы уже виделись. На утренней зарядке. Ты забыл? Так что не капризничайте, доктор! Действуйте по принятому нами плану. Целую. До завтра.
          Какой же он у меня горячий! Мой милый доктор… продолжая витать в облаках, я, наконец-то, обратила внимание на подругу и та подобрала отвисшую челюсть.
          – Что это было, Тась?! – спросила Сонька, вперив в меня застывший взгляд.
          – Это звонил мой нетерпеливый «Пуаро». Уже соскучился, – блаженно протянула я.
          – Да я не о том! – отмахнулась Сонька. – Что ты вытворяла с Горбовским? Он ушёл, как помоями облитый… Тась, с ним так нельзя!
          – Это почему же? – искренне удивилась я. – С такими самоуверенными наглецами нельзя иначе! Он же меня всю раздел и обтискал, как хотел, пока стоял тут!
          – Денис теперь будет мстить нам обеим, – с уверенностью заявила Сонька. – Он же крутой, с мафиози связан. А ты его унизила при свидетелях.
          – Ладно, гражданка Шмелёва, не трусь! Мы его ещё не раз обломаем! – беззаботно заявила я, гордясь своей неотразимостью и крутизной. – Чего нам, уголовницам, бояться?
          Сонька хмыкнула и я стала прощаться.
         
          Следующей остановкой на пути моего расследования была фирма «Гринго», торгующая моющими средствами и прочей химией. Мелкая, малооборотная фирмочка и вряд ли связанная с криминалом. Хотя, как говаривала Манюра, хорошо поставленный теневой бизнес прячется именно под невзрачными крышами. Но я ведь и не интересуюсь экономическими преступлениями, меня волнуют таинственные брелоки и то, кто меня пасёт. Покрутившись в «Гринго» с полчаса и взяв материал для переводов, я шкурой почувствовала, что сейчас здесь безопасно и я тут не интересна ни одному из малочисленных служащих. Тем более, что на семьдесят процентов, фирма укомплектована пожилыми тётками с открытыми бесхитростными физиономиями. И я поторопилась в «Марал».
          Фирма «Марал» принадлежала Амаралову Борису Алексеевичу – довольно известному в городе бизнесмену, уже около десяти лет прочно занимающему нишу торговли компьютерами, периферийными устройствами и множительной техникой. Здесь, конечно, есть где разгуляться воротилам теневого бизнеса, да и просто криминалу. Фирма солидная с вооруженными бритоголовыми амбалами, с видеоглазами по всем офисам и залам. Мне лично нравится, что здесь всегда прохладно и просторно. Работать в «Марале» комфортно и я, бывает, тружусь тут по полдня, когда есть срочная работа. Клерков, сидящих за столами, на фирме мало, и где бы я тут могла слямзить некий брелок – ума не приложу!
          Я села в отведенном мне для работы уголке и призадумалась: и зачем я сюда припёрлась? Может быть для того, чтобы отдохнуть и выпить кофе? Отличная мысль! Тем более, что я была в хороших отношениях с секретаршей Милой Богданович, которая усиленно штудировала английский и частенько нуждалась в моих консультациях.
          Мила встретила меня радушной улыбкой и, едва я поинтересовалась, не нуждается ли она в моей помощи, благодарно предложила кофе и бутерброд из недр директорского холодильника. Я, естественно, не отказалась и, получив желаемое, скромно угнездилась на стуле для ожидающих своей очереди посетителей. Время было обеденное, в приёмной никого не было, и Мила позволила себе пожаловаться на то, что вчера и сегодня с утра у неё тут был сумасшедший дом. К шефу приходили какие-то странные люди, он запирался с ними и она, Мила, замучилась подавать им кофе. Амаралов был дьявольски зол и несколько раз наорал на неё, особенно, когда она не могла соединить его с директором «Бурбона»…
          Я насторожилась и равнодушным голосом поинтересовалась, не знает ли она из-за чего сыр-бор. Мила была молодой, неискушенной девушкой, к тому же она меня обожала и потому без раздумий выложила мне всё, что знала, – да только знала она очень мало! Хотя и того, что она знала, мне вполне хватило, чтобы сосредоточиться на фирме «Бурбон».
         
          В том, что я права, выбрав «Бурбон» объектом своего пристального внимания, стало ясно уже на входе, когда я предъявила охране свой новенький пропуск. Весьма серьёзный мужик в чёрном прикиде долго сверял мою физиономию с фото на пропуске и, обронив суровое «Проходите!», тут же схватился за аппарат и я успела услышать, как он тихо сообщил кому-то: «Пришла Таисия Пчёлка…». И вдруг я вспомнила: тот парень, что следил за нами с Сонькой, тоже был охранником «Бурбона»!
          Честно признаюсь, мне стало боязно. Однако я как ни в чём ни бывало пошла к заместителю директора Виктору Гавриловичу Бокову, чтобы взять у него новую копию контракта. Тот встретил меня полузамерзшей улыбкой, как будто хранил её до моего появления в холодильнике:
          – Рад видеть вас снова… с чем пожаловали к нам, Таисия Марковна?
          «Посмотреть на твою хамелеонью рожу, придурок» – подумала я и улыбнулась так широко, что у меня свело скулы:
          – Да вот, нужда заставила, – пожаловалась я, – мне нужен новый экземпляр контракта с вашей фирмой, потому что мой утерян. Меня ограбили, стащили сумку, а там был мой контракт…
          Глаза Виктора Гавриловича остекленели, а голос заледенел:
          – Не знаю, не знаю… это будет непросто. Да к тому же, я слышал, обстоятельства несколько изменились. Думаю, вам стоит поговорить президентом фирмы. Артём Исаевич, кстати, сейчас свободен. Я вас к нему проведу.
          Следуя за Боковым, я подбадривала себя, как могла, потому как интуиция подсказывала мне, что я играю с огнём. В связи с этим я вспомнила звонок Стаса: неужели он почувствовал, что я затеяла опасное предприятие? Значит, я ему дорога?
          Эта мысль придала мне уверенности и в кабинет Гурвича я вошла без страха и даже почувствовала некий кураж: а вот фиг вам! Не запугаете!
          Большой босс был большим во всех смыслах: высокий и грузный он восседал в кресле, как царь и палач в одном флаконе. Его чёрные глаза пробуравили меня насквозь, но, как говорится, жизненно важных органов не зацепили. Я встряхнулась и вспомнила, что главное оружие женщины – это слабость …и глупость.
          Вальяжно рассевшись в предложенном мне кресле и эффектно закинув ногу на ногу, я стала беззастенчиво строить глазки Гурвичу. И в его мрачных очах блеснул интерес:
          – Так вот вы какая! Наслышан, наслышан о ваших способностях. А вы, оказывается не только умны, но и безжалостно красивы. Итак, в чем проблема, Таисия Марковна?
           Я коротко изложила суть дела и нагло намекнула, что неплохо бы напоить меня чаем. Артем Исаевич ухмыльнулся и выдал приказ секретарше. Я перекинула ноги и стала ждать. Пауза затянулась и Гурвич, как хозяин положения, соизволил поинтересоваться:
          – Ну, и как, поймали грабителя?
          – Пока не знаю. Я только завтра встречаюсь со следователем…
          – А кто ведёт ваше дело? – с наигранным равнодушием спросил директор, изучая настроение моего безмятежного лица.
          Принесли чай и я с наслаждением припала к чашке. Утолив жажду, я ответила:
          – Тарас Юрьевич Мухин, очень интеллигентный человек. Он обещал мне помочь и найти мои вещи. Я ведь не настолько богата, чтобы терпеть такие убытки: один сотовый телефон с флешкой тянут на десять тысяч…
          – Какая флешка? – почему-то оживился Гурвич.
          – Да обычная флешка с моей информацией, с переводами и текстами… Она тоже в сумке была. Пустяк, а денег стоит. Да и тексты мне нужны.
          Артем Исаевич откровенно заскучал и решил закончить разговор:
          – Кстати, о контракте. Кое-что у нас изменилось и контракт надо переделать. Так что считайте, что не было у нас с вами контракта. Если вы нам понадобитесь, мы вас разыщем.
          – Жаль, – неискренне посетовала я, – я надеялась на заработок… – Гурвич приподнял брови, мол ничего не поделать, а я перед тем как уйти решила узнать ещё кое-что. – Кстати, Артем Исаевич, если не секрет, кто вам меня порекомендовал?
          – Нет, это не секрет, – вяло ответил большой босс, – вас рекомендовал господин Горбовский. Он много хорошего слышал о вас от референта своего приятеля Рогова.
          – Денис? – удивилась я, – странно…
          Гурвич встал, всем своим видом намекая, что мне пора отчаливать, и я распрощалась…
          Выйдя из его кабинета, я вплотную столкнулась с Горбовским. Мы оба синхронно вскинули брови от удивления и рассмеялись.
          – Мир тесен! – воскликнул Денис, всем своим видом показывая, что он на меня не в обиде. Вместо ответа я показала ему два пальца и на лице Горбовского проступил живописный вопрос. Сжалившись над  ним, я пояснила:
          – Второй раз за день видимся. Это уже знак. Только не знаю: к добру ли?
          Денис посмотрел на меня с восхищением – так, по крайней мере, мне показалось.
          – Таисия! Я весь в сомнениях: вы бесстрашная или глупая?
          Значит, не забыл, как я его раскатала в «Скальде»! Я с беспримерной отвагой заглянула в его холодные глаза и, вежливо улыбаясь, парировала:
          – Я? Я бесстрашная! Потому что глупая… ровно настолько, насколько себе позволяю.
          Высказавшись столь загадочно, я, как корабль, качая бортами, поплыла к выходу.
          – А всё-таки вы лакомый кусочек, Тасенька! – услышала я вслед.
          «Смотри не подавись, троглодит!» – мысленно одернула я Горбовского, выходя в апрельские сумерки. Следом за мной выскользнула тень юркого мужчинки в сером костюме и она преследовала меня до самой маршрутки.
          «Что, облом тебе?!» – восторжествовала я, усаживаясь в такси и вперивая в преследователя насмешливый взгляд. Он посмотрел на меня с ненавистью и я ему милостиво улыбнулась. Однако, когда я подъехала к своему дому, этот хмырь уже встречал меня и я расхохоталась ему в лицо: «Ну, и скорость! Ты свободен, паж! Дальше провожать меня не надо. Королева уже у дворца. Здесь меня встречают…».
          В тот момент я и сама не ведала, как я была права: у дома топтался Кирилл с букетом сирени и улыбался мне, как королеве Виктории.
          Вот те на! Оказывается у меня сегодня день сюрпризов! Ну, что ж, это ничуть не хуже прошедшего дня разборок.
         
          Глава 7

          – Я тебя уже целый час жду! – радостно сообщил Кирилл, вручая мне букет.
          – И по какому случаю у нас сегодня праздник? – поинтересовалась я, закапываясь носом в сирень. Обалденный запах! Какое же это все-таки чудо природы!
          Кирилл дождался, пока я наслажусь ароматом, и оглоушил меня:
          – Сегодня наша с тобой годовщина. Когда-то в такой же апрельский день мы с тобой лишились невинности. Ты помнишь, как это случилось, Тасенька?
          Я поперхнулась хохотом. Сунув своему бывшему цветы, я согнулась от смеха и хохотала до слёз. Кирилл смотрел на меня удивленно и обиженно, не понимая моей истерики.
          – Ну, и что тут смешного? – выдавил он из себя, когда я немного успокоилась.
          – Кир, ты ненормальный! – воскликнула я, всхлипывая остатками смеха. – Праздновать тризну по потерянной невинности! Я понимаю, если бы ты предложил отметить годовщину начала любви или зачатия нашей дочери… а ты поднял плач по нашей невинности.
          – Ничего я не поднял, – воспротивился Кирилл, не желая согласиться с тем, что оплошал. – Просто это был очень важный день для нас обоих…
          – Да лучше бы его не было вовсе! – с досадой возразила я. – Мне иногда кажется, что в тот день ты сломал наши жизни! А может быть ты снова ищешь повод вернуть прошлое? Так это зря. Уймись, Кир! Оставь меня в покое! Ничего не вернуть, потому что у тебя дар разрушителя. Да, разрушаешь ты всё основательно. Живи счастливо со своей Раисой, не разрушай хотя бы её жизнь! Она хоть и дура набитая, но любит тебя искренне.
          Обескураженный муж сердито сопел в отказной букет, а мне вдруг захотелось кричать и плакать: и по нему, непутевому, и по нашей изломанной жизни, и по Зойке, взрослеющей без отца и от того, что я сегодня устала, как собака, и ноги мои в фасонистых туфлях на каблуках – ну, просто отваливаются!
          Словно во спасение этой дурацкой ситуации появилась Зойка и кинулась Кириллу на шею: «Папочка!». Они застыли в объятьи и в единении родных душ и я облегченно вздохнула. – Пойдемте-ка домой, Пчёлки мои! Пожужжите там друг другу в жилетки, да и Манюру порадуете.
          Я открыла дверь своим ключом и подтолкнула Кирилла с Зойкой в кухню:
          – Зоя, покорми отца. А я устала, пойду полежу…
          – Тася! Куда ты бежишь! – повысил голос Кирилл. – Я же к тебе пришел, имей совесть!
          – Нет у меня ни сил, ни совести, – возразила я. – В конце концов, я тебя не звала…
          На шум из своей комнаты вышла Манюра и, коротко блеснув очами в сторону сына, скорбно уставилась на меня:
          – Не шумите. Тася, к тебе пришли. Там, в твоей комнате, ждёт …твой ортопед.
          Кирилл полоснул меня злым взглядом, но Манюра твёрдо направила его в кухню:
          – Идем, сынок, я тебя покормлю…
          Зойка неодобрительно стрельнула своими шоколадными глазами и пошла за ними, а я, наконец, смогла впорхнуть туда, куда влекло меня моё бешено колотящееся сердце…
         
         
          Стас стоял под дверью и я чуть не сбила его с ног. Он поймал меня в объятья и шепнул:
          – Стой, Пчёлка! Ты в сетях у усатого и голодного Жука…
          – Очень голодного? – тихо засмеялась я.
          – Невыносимо! Беспощадно голодного, – взволнованно признался Стас, прижимая меня к двери пышущим жаром телом, – готов съесть тебя, не сходя с места, прямо в платье…
          – Не сходи с ума, Стас! – закипая от его поцелуев, взмолилась я. – Нельзя тут, поехали к тебе… скорее, милый!..
          Мы на цыпочках вышли в прихожую и я едва успела схватить сумку, прежде чем Стас вытащил меня за порог. Я осторожно закрыла дверь и как была, в шлепанцах, побежала за ним по лестнице. Оглядываясь, как нашкодившие подростки, мы сели в машину и Стас взялся за руль. И расхохотался:
          – Я украл самую сладкую пчёлку из вашего улья! Твоя Манюра меня пришлёпнет. А уж твой бывший! Он меня просто линчует! – проглотив смех, Стас резко обернулся ко мне. – Зачем он опять пришёл? Что-то он зачастил к тебе.
          – А ты зачем пришёл? – перебила его я, не желая вспоминать нелепый повод появления Кирилла. – Мы же не собирались сегодня видеться. Ты сорвал мне постирушку… и я так устала сегодня: целый день на каблуках! Ноги гудят, как чугунные…
          Поняв, что я не собираюсь говорить о Кирилле, Стас вздохнул и тронулся с места.
          – Я соскучился, – честно признался он, глядя на бегущую под колёса дорогу. – Ну, а ножки твои я подлечу, милая. Я тебе такой массаж сделаю – будешь порхать!
          – Такой же, какой своим богатеньким пациенткам делаешь? – съязвила я.
          Стас окутал меня долгим загадочным взглядом и довольно усмехнулся:
          – Нет, дорогая, я сделаю тебе эксклюзивный массаж, совершенно особенный, массаж для моей желанной женщины. Единственной и неповторимой…
          Я слегка подобрела и прислонилась к плечу доктора. И он добавил скорость.
         
         
          Массаж был божественный! И все остальное тоже!
          В десять вечера я объявила, что умираю с голоду, и Стас принялся меня кормить. Давясь толстенным бутербродом, я заявила также жадно жующему милому следующее:
          – Вам не кажется, доктор, что мы с вами ведём нездоровый образ жизни: недоедаем, недосыпаем, переутомляемся… так нас хватит ненадолго.
          – Я куплю тебе витамины, милая, – «успокоил» меня доктор, – больше ничего изменить не могу. А насчет меня не волнуйся: я двужильный и неисчерпаемый.
          – Вы слишком самонадеянны, Станислав Семёнович! – продолжала я качать свои права на здоровый образ жизни. – А если я исхудаю? Или вы любите костлявых женщин?
          – Ни в коей мере! Терпеть не могу тощих! – возмутился Стас, подкладывая мне новый бутерброд. – Я не допущу, чтобы ты потеряла хоть грамм своего идеального веса…
          – Да? А мне кажется, я все-таки похудела, потому что Сонька уже несколько дней не напоминает мне, что надо бы сбросить килограммов пять…
          – Похудела?! – состроил испуганные глаза Стас, – сейчас я тебя обмеряю и взвешу…
          – Убери руки, узурпатор! Я ещё кофе не пила!
          Свой кофе я получила, а заодно и несколько минут, чтобы позвонить домой:
          – Ты почему сбежала?! – проигнорировав мой оправдательный лепет, возмутилась Манюра. – Тася! Ты переходишь все границы! Совсем от семьи отбилась! Да и Кирилл не заслужил такого обращения! А Зоя чуть не заплакала, когда обнаружила, что тебя нет. Я понимаю, ты угорела от страсти, но ребёнок-то тут причём?! И вообще, я не знаю, что ты натворила, но сегодня, как только ты ушла, позвонил какой-то тип и угрожал всем нам расправой неведомо за что…
          Манюра еще что-то несла обо мне, столь же нелестное, но я уже ничего не слышала.
          – Что-то случилось? – встревожился Стас, наблюдавший за моим лицом.
          Я бессильно опустила руки:
          – Отвези меня домой, пожалуйста. Нам кто-то опять угрожал расправой. Манюра вне себя. Надо, наверное, попросить Кирилла ночевать у нас…
          Стас метнул на меня помрачневший взгляд и начал одеваться.
          В машине я спросила у него, был ли он у Мухина и до чего они с ним договорились.
          – Да. Я был у Тараса сегодня перед работой. Рассказал ему то, что видел, и опознал убитого… – я испуганно схватила его за рукав и он притормозил машину. – Это был тот парень, который побежал за грабителем. А ещё я описал внешность грабителя. Больше ничего особенного не было, я лишь пообещал свое содействие следствию. Тарас сказал, что у него есть ещё новости, но ему надо кое-что проверить. Мой визит был коротким, потому что мы оба спешили. Завтра все мы встретимся у него и он что-то нам расскажет…
          Стас бросил на меня обеспокоенный взгляд и сдавленным голосом спросил:
          – Тася, ты правда хочешь, чтобы твой муж ночевал у вас? А, может быть, я буду вашим охранником?
          – Нет, дорогой, это неудобно. Пойми, нельзя нам, трём одиноким женщинам, пускать на постой чужого мужчину… у меня взрослая дочь. Это вызовет ненужные кривотолки… – я посмотрела на затосковавшего Стаса и успокоила его. – Не огорчайся, милый! Те ночи, когда у нас будет ночевать Кирилл, я буду проводить с тобой…
          – Ну, если так, – приободрился мой возлюбленный, – тогда ладно. Это будет даже хорошо, потому что ты не будешь волноваться… – и он повел машину дальше. – Вот только ещё бы ты не моталась одна по городу! Где ты сегодня целый день бродила?
          – Да, так… у Соньки была, и ещё кое-где… по мелочи, – слукавила я. – Завтра посижу дома. Только к следователю схожу.
          – Я заеду за тобой! – тоном, не допускающим возражений, заявил Стас. – Отвезу тебя туда и обратно. Одна никуда не ходи! И дочку не пускай!
          – Слушаюсь, мой командир! – легко согласилась я, польщенная его заботой.
         
         
          Манюра встретила меня без упреков и эксцессов и незамедлительно направила к Зое. Наша девочка, пригорюнившись, сидела с наушниками в своем кресле и, завидев меня, сорвалась с места. Она стиснула мою шею и заплакала:
          – Мамочка! Куда ты пропала? Я подумала, что ты меня совсем бросила!
          – Глупышка! Не волнуйся, Зайка, я тебя никогда не брошу! Даже когда сдам из рук в руки твоему избраннику. И не бойся ничего. Я, правда, буду через день ночевать в другом месте, но мы с бабушкой попросим папу, чтобы в эти дни он оставался с вами на ночь.
          Зоя отстранилась и пытливо посмотрела мне в глаза:
          – Мама, нам кто-то угрожает? Я слышала, как сегодня бабушка ругалась с кем-то по телефону совсем матерными словами. Кричала, что нечего нам угрожать…
          – Не знаю пока, доченька… Но хочу попросить тебя несколько дней посидеть дома, никуда не ходить, даже на танцы. Придумай что-нибудь, скажи, что ногу потянула или что у тебя критические дни. Это будет недолго, днями я разберусь что к чему.
          – Ладно, мама. Посижу до пятницы в Интернете и над рефератами: мне их на той неделе нужно сдавать. Целых три штуки…
          Обласкав Зайку, я понесла свою повинную голову к Манюре. Та сидела под телевизором с отключенным звуком и остановившимся взглядом смотрела на экран. Однако, едва я вошла, она мгновенно ожила:
          – Ну, давай, гулёна, рассказывай во что ты вляпалась. Почему нас нервируют телефонные террористы?
          Присев рядом со своей терпеливой свекровью, я обняла её тёплые мягкие плечи:
          – Да я и сама не знаю, мамуля… вот завтра пойду к следователю, может, быть он что-то прояснит мне.
          – Ты что, под следствием? – ахнула Манюра. – Таська, ты меня в могилу сведёшь! То спишь с кем попало, то в уголовщину впутываешься! В кого ты такая несуразная? У тебя такие приличные родители были! И я старалась из тебя человека вылепить…
          «В сущности, она права» – подумала я и, тяжко вздохнув, попробовала обелиться, немного перевирая факты и не ведая, что моя ложь будет пророчеством:
          – Я пока ещё только под подпиской о невыезде. И дело заведено по моему заявлению об ограблении у банка. Но, понимаешь, Манюра, этот мой грабитель убит… и теперь я фигурирую и в деле об убийстве… – Манюра посмотрела на меня сумасшедшими глазами и я, погладив её по спине, продолжила. – И, похоже, в мою сумку попало что-то важное и не моё. Вот потому нам и угрожают теперь. Я бы вернула это, но я не знаю что! Да и сумки нет… – моя бедная свекровь впала в шок и, обхватив меня, как цыплёнка, над которым вьется коршун, затихла. – Мамочка! Надо попросить Кира ночевать тут с вами, когда меня не будет. Я буду уходить к Стасу через день…
          После этих слов Манюра мгновенно вышла из транса и впала в бешенство:
          – Ты собираешься продолжать свою любовную интрижку?!! После всего, что наворотила?! Значит мы тут будем дрожать от страха, а ты барахтаться в постели со своим ортопедом?! Тася, очнись, у тебя семья есть! Он тебя что, загипнотизировал?! У тебя что ли сотрясение мозгов? Или у тебя бешенство матки? Совсем свихнулась девка!..
          И тут меня прорвало. Все напряжение последних дней, а то и полутора лет, хлынуло таким потоком слёз, что плечо Манюры промокло в считанные секунды. В этих слезах истекали мой любовный восторг, мой страх за близких, моя вина неизвестно за что и ужас от возможного краха всех моих надежд на счастье… и вообще… я действительно свихнулась, потому что жизнь без Стаса показалась мне невозможной и ненужной.
          Я давно так не плакала, с того самого дня, как узнала об измене Кирилла, и Манюра всерьёз испугалась. Она метнулась в кухню и принесла полный стакан воды и валерьянки, потом поила меня с рук, каясь и утешая, и, когда я немного успокоилась, уложила в постель и сидела рядом, оглаживая меня, пока я не сомкнула опухшие от слёз веки…
         
         
          Взглянув на себя утром в зеркало, я ужаснулась: Бог ты мой! Всё лицо помятое, как с перепоя! Хорошо, что к Мухину надо идти днём, а не прямо сейчас. Может быть, ещё оклемаюсь. Я посмотрела на свою листовку с установкой на счастье и усмехнулась: ненадолго же меня хватило! Похоже магия на меня не действует. Что ж, попробуем другие методы.
          Стараясь не натолкнуться на испытующие взоры свекрови и дочери, я проскользнула в ванную и, встав под холодный душ, стала добросовестно хлестать себя мочалкой. Дрожа от холода, я стояла под колкими струями и вразумляла себя: никого не бойся! И не вздумай влюбиться, дура! Ну, кто ты ему? Всего лишь подружка для любовных утех, не больше того! А он тебе только бой-френд! Нет, нет, нет! Я не влюблюсь! Ни за что! И я ничего и никого не боюсь! Я смелая, бесстрашная и наглая! Мне все по фигу. Абсолютно все!
          Уж не знаю, что мне помогло, отрезвляющий душ или аутотренинг, но за завтраком я улыбалась так, словно впереди у меня был бал Золушки, а не встреча со следователем.
          Когда Зайка ушла в школу, Манюра так внимательно заглянула мне в глаза, что я почувствовала, как она покарябала их дно – и вздрогнула раньше, чем услышала:
          – А знаешь что, Тасенька… уж если ты так прикипела к своему ортопеду, то я согласна – спи с ним, когда хочешь. Я сама с Кириллом договорюсь, чтобы он приходил стеречь нас. И вообще, ты о нас с Зайкой не волнуйся, налаживай свою жизнь… – она обречённо вздохнула. – Я ведь люблю тебя, Тася, и желаю тебе счастья… и тебе, и Кирюше, и Зое…
          – Я знаю, мамочка… я тебя тоже очень люблю.
          Наскоро прижавшись к Манюре, я сбежала к себе, а то, того и гляди, опять разревусь и тогда придется объясняться со всеми, отчего у меня физиономия такая опухшая.
          Запершись в своей «девичьей», я безотчетно бросилась к шкафу и стала перебирать наряды. Поймав себя на мысли, что я ничуть не лучше Соньки, собирающейся охмурять Тараса, я усмехнулась и позволила себе полностью отдаться таинству прихорашивания. Могу я хоть раз за долгие годы почувствовать себя девчонкой, спешащей на свидание с любимым? Ведь наша с Кириллом «любовь» была лишена этого сладкого этапа отношений. Господи! Как же у меня всё запутано с этими «любвями»! Признавшись себе, что совсем спятила, я достала косметику и маникюрный набор и занялась собой вплотную.
          Я парила пальчики в соляной ванночке, когда ко мне заглянула Манюра:
          –  Чистишь перышки? –  с многозначительной улыбкой констатировала она, –  значит жить будешь! А то я вчера натерпелась с тобой страху: такую истерику закатила!
          –  Не волнуйся, Манюрочка, – утешила я свекровь, – истерик больше не будет. Я буду жить. Со Стасом. И жить буду регулярно!
          –  Ну, ну…  – усмехнулась Манюра, –  я не надолго отойду. Дождись меня, я до часу дня обязательно вернусь…  – и она поспешила по своим делам.
          Не успела свекровь хлопнуть дверью, позвонил Стас и поинтересовался, все ли спокойно на линии фронта. А линия фронта пока ещё холодной войны проходила там, где была я. Я успокоила милого и пообещала облагородить эту линию до невозможности. Он порадовался моему хорошему настроению и посоветовал следовать тем правилам, которые я вывесила на стене. Надо же высмотрел!
          Сонькин звонок настиг меня в ещё более весёлом настроении и мы сговорились следовать к Тарасу по отдельности  – каждая своим курсом. Как и было обещано, к часу вернулась Манюра и, застав меня при полном параде, выплеснула медовый комплимент:
          –  Ты у нас, Тасенька, сказочная красавица! – и тут же, оберегая меня от пресыщения сладким, капнула немного дёгтя. – Хоть и с придурью, чего уж тут греха таить…
          Но капля эта упала мимо, потому что я была занята мыслью, как бы мне поэффектней явиться перед Стасом. Ничего особенного не придумав, я дождалась его звонка и дальше всё получилось само собой.
          Я просто шла не спеша, улыбаясь и подставляясь весёлому солнышку, каковым оно бывает на исходе апреля. Стас стоял облокотясь об свой «вольво» и, завидев меня, вытянулся и смотрел, как зачарованный, пока я королевской походкой шествовала к нему.
          Я приблизилась к милому и окунулась в его восторженные зелёные очи…
          – Тасенька, –  он робко потрогал мои распущенные и слегка завитые волосы, – пчёлка моя медовая… ты такая красивая! Я даже боюсь поцеловать тебя…
          – А вот это ты зря! – спохватилась я и подумала, что, пожалуй, перестаралась. – Целуй меня скорей, а то я растаю, как мираж!
          Стас притянул меня к себе и радостно удивился:
          – А сейчас глаза у тебя голубые! Я никак не могу разглядеть твои глаза… они то серые, то синие, то чёрные… какие же они на самом деле?
          – Такие, какие ты видишь в конкретный момент! – засмеялась я. – Стасик! Бывают такие глаза, неустойчивого цвета… неожиданные.
          – Как и ты сама! – Стас, наконец-то, осмелился меня поцеловать и открыл дверцу. – Садись, милая, надо ехать к Тарасу. Мы и так опаздываем…
         
         
          Когда мы вошли в кабинет следователя, моя подружка была уже там и вовсю кокетничала с млеющим от её внимания Мухиным. Беседа их, наверняка, не касалась тематики уголовного дела, потому что ведущей была гостья, и оба они фривольно хихикали.
          Завидев нас, Тарас стряхнул наваждение Сонькой и собрался. Он окинул присутствующих задумчивым взглядом и с места в карьер оглоушил:
          – У нас две новости: одна плохая, другая хорошая. Плохая новость: у нас ещё один труп. Прямо рядом с сумкой Таисии Марковны. Но сумка всё же нашлась – это хорошая новость.
          – И кого на этот раз порешили? – хмурясь, спросил Стас. Мухин показал ему фото и Стас с уверенностью констатировал. – Это грабитель. Именно этот парень вышел вслед за Тасей из банка и вырвал у неё сумку… и как же его… убили?
          – Смертельная доза наркотика, – ответил Тарас, наблюдая за нашими лицами. Но у нас с Сонькой ничего кроме ужаса в глазах он не увидел, а Стас был весь внимание. – Версии две: или он сам перебрал, или ему помогли.
          – Таким образом, получается, что по этому делу у тебя больше нет вопросов? – предположил Стас. – В том, конечно, случае, если он сам…
          – При таком раскладе – да, – согласился Мухин, – и дело можно было бы закрыть. Но у меня много белых пятен и сомнений. И прорисовалась таинственная связующая нить по обоим убийствам. Как мы выяснили по документам первый пострадавший работал на фирме «Бурбон», его опознали сотрудники. В поисках сумки мы при помощи операторов сотовой связи установили район, где находился телефон Таси. И нашли там мёртвого грабителя по кличке Шкет. Отыскали мы и улики, по которым установили, что он и есть убийца погибшего парня, найденного в субботу. Но вот случайно ли, что и контракт в сумке и первый убитый указали на фирму «Бурбон»? Кстати, контракт пропал. Это и то, что Тасе угрожают, что следят за нею – чересчур подозрительно. – Тарас обвёл наши лица внимательным взглядом и остановился на мне. – Или угрозы и слежка прекратились?
          – К сожалению нет, – виновато вздохнула я, – вчера вечером был ещё один звонок с угрозами извести всю мою семью, а днём, когда я вышла из фирмы «Бурбон», за мной следил юркий такой мужичок. Я укатила от него на маршрутке, а когда добралась до остановки – он уже был на посту. Наверное, примчался на такси.
          – Ты вчера ходила в «Бурбон»? – встревожился мой возлюбленный. – Зачем? Зачем ты так рискуешь? Я же велел тебе сидеть дома, пока все не выяснится! Тася, ты сумасшедшая! Вот уж точно, с тобой не соскучишься!..
          Тарас жестом остановил поток возмущения Стаса и коротко велел мне:
          – Рассказывайте! Всё, что было с вами за время, прошедшее с предыдущего допроса.
          Я в очередной раз тяжко вздохнула и поведала обо всех своих похождениях и угрозах. Мухин внимательно меня слушал и делал пометки в бумагах на столе. Рассказывая о посещении Гурвича, я заметила, что мой милый доктор забеспокоился, заметил это и Тарас.
          – Ты знаком с Гурвичем? – в упор спросил он у Стаса и тот кивнул. – А поподробнее?
          Стас сделал равнодушное лицо и пожал плечами:
          – Я лечил его, как и тебя когда-то. И я понятия не имел, что он владелец фирмы «Бурбон». И, кстати, я и сейчас наблюдаю его, а его жена лечит у меня остеохондроз. Я многих бизнесменов практикую и они рекомендуют меня друг другу.
          – А Борис Амаралов тебе тоже знаком? – продолжал пытать моего милого следователь.
          – Вроде бы, нет… не припомню такого, – отнекался Стас и, ни на кого не глядя, без очевидной связи сообщил. – Сегодня я тоже почувствовал слежку. Когда после работы ехал за Тасей. Похоже, я попал в круг подозреваемых и у тебя, и у преследователей Таси. Что же такое важное они ищут у нас? – он сердито посмотрел на Мухина. – А чего ты не досчитался в сумке Таси, когда нашел её? Может быть они уже нашли то, что ищут?
          – Кое-чего мы не досчитались, – охотно ответил Тарас. – Согласно списку, составленному Соней, из сумки исчезли записная книжка, ключи от квартиры, контракт с «Бурбоном», флешка и кошелек с деньгами. Сколько их там было – хозяйка не помнит.
          – Так вы мне отдадите мою сумку?! – обрадовалась я, но, как оказалось, преждевременно. Тарас велел чуток подождать: пока он не закроет дела об ограблении и убийствах. Ну, что ж, подождём!
          Перед тем, как подписывать протоколы первого и второго допросов, я вспомнила ещё кое-что, показавшееся мне достойным внимания:
          – А знаете, кто рекомендовал меня фирме «Бурбон»? – все повернулись ко мне и я выпалила. – Денис Горбовский! Мне об этом сказал сам Гурвич, когда я его спросила.
          – Денис?! – изумилась молчавшая весь допрос Сонька. – Он же говорил, что незнаком с тобой! Я ведь только вчера вас познакомила.
          – Мне и самой это показалось странным, как и то, что когда я выходила от Гурвича, Денис шёл к нему.
          Тарас сделал пометку об этом в своих бумагах и отпустил нас. Мы со Стасом охотно покинули кабинет, а Сонька, хитро подмигнув мне, задержалась…
         
          Глава 8

          Неутешительный и сумбурный допрос утомил нас и мой милый предложил мне погулять у Волги. Мы бродили вдоль берега, обнявшись и молча. Стас был глубоко задумчив и чувствовалось, что он напряжён. Промаявшись в догадках, я напрямик спросила, чем он так озабочен. Стас обнял мои плечи и признался, что боится за меня.
          – Знаешь, Тася, у меня такое чувство, будто я что-то важное знаю, но не могу вспомнить что. И мое сердце подсказывает, что все очень серьёзно.
          – Но это же не повод для того, чтобы не целоваться! – обиделась я. – Я сегодня прихорашивалась, наряжалась для тебя, а ты и не заметил…
          – Я не заметил?! – изумился Стас. – Да я чуть не упал от потрясения! Я и так был сражен тобой, а сегодня ты меня совсем добила! Просто там, у Тараса, я шкурой почувствовал опасность. И я волнуюсь за тебя, а не за себя. Мне надо все это обдумать, подстегнуть мою интуицию, побыть одному.
          – Тогда отвези меня домой! – закапризничала я, – мне тоже следует кое о чём подумать.
          Стас заглянул мне в лицо и улыбнулся:
          – Тасенька! Ну, не дуй губки, как маленькая девочка! Ночью я компенсирую тебе все недоданные поцелуи. С царскими процентами!..
          Во дворе моего дома, прежде, чем уехать, Стас внимательно огляделся и обнаружил «наблюдателя» – худого невзрачного парня, скучающего возле тополя. Он достал сотовый и сфотографировал его раньше, чем тот успел спрятаться за дерево.
          – Это для Тараса. – пояснил Стас, осеняя меня прощальным поцелуем. – Может быть, этот фрукт есть в его картотеке. Будь осторожна, милая. Жди меня после десяти вечера.
          Не успела я войти в квартиру, Манюра встретила меня нетерпеливым: «Ну?!! Что?!! »
          Я решила начать с хорошей новости и радостно доложила ей, что моя сумка нашлась. Она немного расслабилась и позвала меня чаевничать. Поскольку на чай прибежала моя Зайка, я затеяла разговор об её успехах в написании рефератов и Манюре пришлось терпеть не меньше часа. Зато я успела продумать, что и как ей скажу, и моё сообщение о закрытии сразу трёх дел, инициированных моим походом в банк, прошло безболезненно для нас обеих.
          Манюра отрапортовала мне, что с дежурствами Кирилла вопрос решен и робко поинтересовалась, буду ли я сегодня ночевать дома. Узнав, что нет, она побежала звонить сыну, а я отправилась в душ, чтобы смыть с себя все неприятности дня: я ведь решила быть счастливой во что бы то ни стало!
          Томясь ожиданием бой-френда, я прислушивалась к трепету своего глупого сердца и пугалась простой и ясной, как Божий день, догадки: я не просто влюблена – я люблю Стаса!! Люблю страстно, глубоко, всепоглощающе, нежно и безумно!
          О, Господи! Я же влипла по всем статьям: в любовь, в криминал, в чьи-то непростые игры! Я действительно в страшной опасности! Надо что-то делать, и срочно! Иначе утону в слезах – благо, начало уже положено вчерашней истерикой. Да разве может роман, начавшийся моим падением во всех смыслах, закончиться прилично? Да никогда!
          Я металась по комнате в поисках выхода и первое из пришедших в голову решений показалось мне разумным: я не буду больше наряжаться для Стаса! Пусть видит, что мне безразлично его отношение к моей персоне, а, значит, и он сам! Додумавшись до этого, я смыла макияж и размочила свои завитушки, затем надела простенькое распашное платье и, уже усевшись в гостиной под телевизором, осознала к чему я на самом деле подготовилась: к тому, чтобы Стасу было легко меня раздеть – за считанные секунды! Мало того, что платье само собой слетало с плеч, лишь дерни за поясок, так я ещё и лифчик не надела!
          Да, что-то в моих мозгах сотряслось основательно и безнадежно! Эта справедливая мысль вызвала у меня приступ смеха и в таком состоянии застал меня приход Кирилла. Мой бывший супруг принял мою весёлую физиономию за хороший повод для его притязаний и осмелел настолько, что попытался меня обнять. Я не оттолкнула его и он пошёл дальше…
          Оторвавшись от его губ, я опомнилась и, покрутив пальцем у виска, выскочила на улицу. «Тася! Ты куда?» – вопросил с балкона ничего не понимающий Кирилл, и я крикнула ему: «К чёрту на кулички! Кинь мне сумочку!» Воспылав надеждой на повторный поцелуй, муж вынес мою сумку и попытался снова меня обнять. Я с трудом вырвалась и, отскочив от Кирилла, угодила аккурат в объятия невесть откуда взявшегося Стаса. Тот подхватил меня на руки и понёс в машину. Я обвила вокруг его шеи свои длани и, закрыв глаза, прошептала: «Стасик! А я без лифчика…». Он сдержанно засмеялся: «Не дразни меня, пчелка, я и так на взводе. А то мы устроим автокатастрофу. Потерпи чуть-чуть, милая…».
         
         
          Эту ночь я жила в точном соответствии с продекларированными жизненными установками: делала, что хочу; ничего не боялась и была очень счастливой. И я позволила себе любить милого в полную силу, потому что приняла твёрдое решение: я люблю для собственного удовольствия, а Стасу я никогда не признаюсь в своей любви – я её спрячу глубоко-глубоко, а он пусть думает, что мне ничего не стоит бросить его в любой момент…
          И вообще мне всё по фигу! Я просто живу, а не суечусь и беспокоюсь! Просто люблю, а не занимаюсь любовью, просто дышу свободно…
          Утром я проснулась от ласки мягких ладоней Стаса.
          – Доктор, вы мне делаете лечебный массаж? – спросила я, не открывая глаз. – Это очень правильное решение. Если только вы не заменили массажом утреннюю зарядку.
          Стас тихо засмеялся и поднял меня с постели:
          – Вставай, пчёлка! Кофе стынет… хочешь кофе?
          – Хочу. Только сначала отнеси меня в ванную, мне надо освежиться после жаркой ночи. Если хочешь, примем душ вместе. А кофе потом разогреем…
         
         
          Горячий кофе после душа вдвоём – это роскошь! Я проснулась окончательно и заглянула в сияющие глаза Стаса:
          – Ты не жук, ты настоящий кот! Зеленоглазый, усатый, с мягкими ласковыми лапами и с …услужливым хвостиком… а мурлыкать ты умеешь?
          – В твоих объятиях и собака замурлыкает, не то что жук! – Стас крепко обнял меня. – Тасенька… ты чудо! Ты такая страстная и нежная. Сегодня была особенная, неземная ночь! У тебя есть пропуск в рай? Или какой-то секрет?
          – Есть у меня один секрет, но я тебе его не выдам… даже под пыткой воздержания! Ну, что ты снова смеёшься? Всё утро смеёшься, усы свои кошачьи топорщишь…
          – Это от счастья, милая… я всего лишь поглупел от счастья!
          – Придётся тебя спасать! Сегодня обо мне даже не мечтай! И не вздумай показываться на глаза или звонить, искуситель! Сегодня у нас разгрузочный день…
         
         
          Разгрузочный день я полностью посвятила ликвидации домашней разрухи, а также разрухи в своей башке. Хватит метаться между семьёй, бойфрендом, следователем и преследователями! Надо в конце концов выработать стратегию, тактику, кредо, генеральную линию – ну, и что там ещё придумывают умные люди, когда не знают, что делать и кто виноват? Короче говоря, надо найти, чем прикрыть корму! И ещё надо зарабатывать на жизнь – а я этим не занимаюсь уже неделю!
          Замочив полную ванну белья, я достала пылесос и легла вздремнуть – всё же эта ночь была изнурительной! Проснулась я от криков Манюры, которая вопила, что кое-кто хватается за всё одновременно и в итоге бедной заезженной, как тягловая лошадь, матери нет никакой возможности смыть трудовой пот. С трудом сообразив со сна, кто такой этот «кое-кто», я отправилась освобождать ванну и в процессе бесполезной работы поняла, что голодна, как бездомная собака – ещё бы: так трудиться в ночную смену!
          Я давилась нашим фирменным борщом под неодобрительными взглядами Манюры, когда из школы заявилась Зойка, и я велела ей после обеда браться за пылесос. Справившись таким образом с одной работой, я приступила к другой: завела нашу антикварную, из уже забытых  советских времен, стиральную машину по имени «Фея» и начала колдовать над стиркой. В качестве стимула к работе я поклялась самой себе перед зеркалом, что, если не управлюсь сегодня с бельём, завтра устрою второй разгрузочный день. Испугавшись такой перспективы, я споро перестирала всё за три часа и начала полоскать и развешивать наше тряпьё, удивляясь, что за весь день не было ни одного звонка.
          И накликала. Позвонил мой неугомонный любовник и поинтересовался, не заявился ли в нарушение графика бывший муж, а то он, Стас, может приехать, чтобы вовремя выхватить меня из его похотливых рук, как это было накануне, когда он едва-едва успел умыкнуть свою милую из её беспокойного улья…
          Всячески скрывая удовольствие слышать его голос, я постращала Стаса штрафным разгрузочным днем за нарушение договорённостей и он, как врач, авторитетно заявил, что два подряд разгрузочных дня нанесут неоценимый вред нашим молодым организмам.
          Едва я успокоила своё затрепыхавшееся после общения с любимым сердце, позвонила Сонька и, захлёбываясь восторгом, доложила что её роман с Тарасом вступил в новую стадию. Она начала рассказывать какой он ласковый и как вкусно целуется – и я решительно прервала её излияния, поскольку они меня смущали и отвлекали от дел. Я пожелала Соньке удачи и, положив трубку, плюхнулась в кресло, расправляя измочаленное стиркой тело.
          Любая женщина скажет, что большая стирка не такое уж неприятное занятие, есть и похуже… но только не тогда, когда одновременно гудят тело, душа и мозги. И потому, когда я наконец-то, уже поздно вечером села за компьютер, чтобы начать зарабатывать деньги, соображала я уже плохо. Но все же кальки переводов до полуночи я худо-бедно сделала, оставив шлифовку текстов на потом. Не в силах отойти дальше чем на два метра от агрегата я, как бревно, упала меж подушек на диване в гостиной и провалилась в преисподнюю сна…
         
         
          Перед самым рассветом я проснулась, как от толчка, и увидела узкий луч света, шарящий вокруг компьютера. Надо ли говорить, что меня парализовал страх? Настолько, что я не могла ни дышать, ни кричать, а лишь следить, как завороженная, за световым пятном. Каким-то шестым чувством я поняла, что наш компьютер включен, несмотря на то, что тот скрывался в глубокой тени. Хотя нет, это была не тень… мои глаза привыкли к темноте, и скоро я поняла, что тенью, закрывавшей мой рабочий стол, был... человек! Вот он склонился над выдвинутым ящиком письменного стола, вот его рука метнулась к принтеру, вот он взялся за джойстик… и тут я закричала. Крик родился где-то в области моего втянутого от страха пупка и вырвался наружу как пробка от шампанского. Я вопила смачно и самозабвенно, как сирена на учениях боевой тревоги, широко открыв рот и зажмурившись.
          Прежде, чем на мой вопль примчались напуганные в усмерть Манюра и Зайка и зажглась люстра, меня обдало жаром метнувшегося к открытому балкону тела и чужим, враждебным запахом.
          Вспышка света подействовала на меня отрезвляюще и я перестала орать, но рот так и не закрыла – я не смогла этого сделать, потому что у меня свело челюсть от того, что я увидела: на экране монитора в пьяном вальсе кружились какие-то команды и мелькали вспышками «йес» и «делит». В моём парализованном мозгу зашуршало что-то важное, но забытое и я, вскочив, выдернула из электросети шнур компьютерной колодки.
          Выполнив это почти осмысленное действо, я бессильно упала в кресло и посмотрела на своих замороженных Пчёлок. Впрочем, они начали потихоньку оживать. Зойка тростинкой обвилась вокруг бабушки, и та, сердито взглянув на меня, осторожно усадила внучку на диван. Затем вышла на балкон и, вернувшись через пару минут, деловито сообщила:
          – Там болтается какой-то канат, а наши веревки оборваны и часть белья валяется комом. Придется перестирывать…
          Я поморщилась от досады и Манюра проявила высочайшее благородство:
          – Не расстраивайся, я тебе помогу… – я взглянула на неё с благодарностью и свекровь тут же дала мне знать, что мне не стоит раскисать и надеяться на то, что её милость безгранична. Она вонзила в меня строгий взор и поинтересовалась. – Это как-то связано с твоими похождениями и ограблением?
          Не уточняя, что она имеет в виду под загадочным «это» и не отвечая прямо на вопрос, я косвенно подтвердила её смелое предположение:
          – Ничего не трогайте руками. Я позвоню своему следователю и он пришлёт сюда оперативников или криминалистов…
          Поёжившись под суровым материнским оком, я предложила:
          – Идите доспите. День будет суматошный.
          – Ты думаешь, я смогу уснуть после того, как кто-то нагло хозяйничал в моём доме? – взвилась Манюра. – А если он нам подложил бомбу или напшикал какой-нибудь заразы?
          Я заставила себя встать и обнять справедливо разгневанную свекровь:
          – Успокойся, родная! Думаю, мы не такие важные шишки, чтобы нам объявили террор. Просто у нас что-то искали в компьютере. Не хочешь спать – иди так полежи, приспи нашу Зайку, а то она, вон, до сих пор трясётся.
          – А ты что будешь делать? – менторским тоном поинтересовалась Манюра.
          – Пойду соберу бельё и брошу его в воду. Вряд ли на нём сохранились отпечатки чьих-либо пальцев. Может быть, не всё придется перестирывать.
          Размявшись водными процедурами, я с трудом дождалась рассвета и, разбудив Соньку, узнала номер сотового телефона Тараса…
         
         
          Мухин с двумя помощниками появился в нашей квартире в десятом часу утра и они без лишних слов приступили к работе. Мы, пострадавшие Пчелки, сидели на диване и, зачарованно наблюдая за каждым движением спецов, чувствовали себя участницами некого театрального действа, героями пьесы с детективным сюжетом.
          Особенно довольна была моя Зайка, здоровое любопытство которой и радость в связи с освобождением её от занятий в школе вытеснили все недавние страхи, и, когда Мухин пожелал взять отпечатки наших пальцев, Зоя гордо подавала каждый пальчик, с видом суперзвезды, раздающей автографы.
          После обследования места преступления экспертами и его фотографирования Тарас велел нам с Манюрой подключиться к группе на предмет выявления пропавших вещей и, сосредоточившись на этом, мы выяснили, что пропали все наши флешки, CD-диски и дискеты, а также сделанные мною распечатки английских текстов. Записав все это в протокол, Тарас удовлетворенно поцокал языком и посмотрел на меня посветлевшими глазами так, словно я должна была сама догадаться, чем он так доволен. В соответствии с логикой выявившихся фактов Мухин захотел ознакомиться с информацией в компьютере и я рассказала ему о своих опасениях взлома нашей базы данных. Выслушав мое живописное повествование о программе-разрушителе, он взялся за телефон:
          – Привет! Слушай, ты говорил, что у тебя есть высококлассные компьютерщики… да, очень нужно. Проблемы с восстановлением разрушенной базы данных. Взлом. Хорошо, вези обоих. Куда? Да вот по этому адресу… – и Тарас, почему-то довольно усмехаясь в трубку, назвал мой адрес. – Да, да. Ты всё правильно понял. Сегодня ночью. Залезли через балкон. Второй этаж, забраться несложно. Через часок? Ладно. Ну, жду, не тяни.
          Моя Манюра, внимательная ко всему, что происходило вокруг, сообразила, что у оперов образовался час свободного времени, и повела их и нашу Зойку пить чай, а я, воспользовавшись паузой, пошла развешивать пострадавшее бельё.
          После чаепития Мухин отпустил помощников и стал расспрашивать нас с Манюрой о том, какая информация может быть интересна грабителю, при этом как-то уж слишком загадочно поглядывая на меня – и я почувствовала подвох. Однако действительность превзошла все мои ожидания.
          Раздался звонок в дверь и я впустила …Стаса. Едва войдя, он оттеснил меня от входа и с огромной тревогой стал допытываться, всё ли со мной в порядке. Он взволнованно оглаживал и оглядывал меня, а я успокаивала его и млела от заботы и ласки своего милого. Занятые друг другом мы не заметили, как в прихожую вывалили Манюра, Мухин и Зойка, и уж тем более не обращали внимания на топчущихся на пороге компьютерщиков.
          Первым, кто вмешался в эту щекотливую ситуацию, был Тарас – главный интриган сегодняшнего дня. Он, покашляв для начала, громко призвал моего любимого к порядку:
          – Стас! Успокойся, пожалуйста, ничего страшного с хозяйками не случилось. Будь добр, представь нам своих специалистов!
          Мы со Стасом очнулись от наваждения друг другом и я смогла, наконец-то, оценить обстановку в прихожей: моя свекровь водила изумлённым взглядом по лицам пришедших, Мухин добродушно посмеивался, а Зайка почему-то покраснела и в стеснении опустила ресницы. Я попыталась рассмотреть стоящих за спиной Стаса мужчину и парня, но тут Манюра напомнила всем, кто в нашем доме хозяйка:
          – Нечего в прихожей толпиться! Проходите все в гостиную: там и перезнакомимся…
          С ней никто не стал спорить и народ просочился в комнату.
          И тут началась самая интересная часть представления  – представления во всех смыслах. И открыл его Стас, знакомя нас со своими спутниками:
          – Позвольте вам представить лучших компьютерщиков города и области: Семён Климович и Евгений Станиславович, он же Жека. Оба носят фамилию Жук. Мой отец – электронщик, а мой сын – программист и подающий надежды хакер. Работают по одиночке и в паре – и всегда результативно… – он сделал небольшую паузу и лучезарно улыбнулся. – А эти милые дамы, батя, составляют королевское семейство Пчёлок: королеву-мать зовут Анна Васильевна, королеву – Таисия Марковна, а принцессу – Зоя…
          Выполнив свою миссию, весьма довольный собой Стас отошёл в сторонку и с любопытством наблюдал за нашими лицами. Вновь прибывшие Жуки с интересом уставились на нас, а мы, Пчёлки, во все глаза разглядывали Жуков.
          Старший Жук был немного выше среднего роста, крепко сбитый, усатый и улыбчивый мужчина, с весёлым взглядом и красивым высоким лбом, увенчанным хорошо сохранившейся шапкой волос, щедро усыпанных проседью. Младший – ровесник моей Зайки, длинноногий, изящный юноша с пышной темно-русой шевелюрой и густым пушком над пухлой верхней губой крупного яркого рта. И у обоих Жуков были такие же как у Стаса зелёные глаза.
          Я посмотрела на раскрасневшуюся Манюру и застеснявшуюся Зайку и, подумав о том, что получился весьма пикантный слёт жуков и пчёлок в ограбленном улье, хмыкнула. Стас метнул в меня многозначительный взгляд хитро сощуренных глаз и я не выдержала:
          – Ну, ты, Стас, и жук! Просто оккупант бедных пчёлок! Целый рой с собой привёз!
          Все рассмеялись и сразу расслабились. Тарас воспользовался разрядкой напряжённости и обрисовал мастерам задачу. Я заметила, как в процессе речи следователя Манюра и Зойка выскользнули из комнаты, и, удивляясь про себя этому факту и их прыткости, присела между Жуками. Они с глубочайшим вниманием выслушали описание того, что я видела на мониторе, и, когда я закончила, Жека принял на себя командование операцией:
          – Дед! Пока я не разберусь с ломалками, побудешь на кнопке. Выключай и включай комп только по моей команде…
          Жека достал из кожаного пенала диски и флешки и они с дедом полностью погрузились в процесс, ведомый только им двоим. Я уступила своё место Мухину и, улыбнувшись Стасу, вышла.
          В прихожей ко мне на шею бросилась Зойка и горячо зашептала в ухо:
          – Мама, дай чем-нибудь надушиться!
          Угадывая причину её горячности, я отстранилась и оглядела свою малышку с головы до ног: так и есть! Она расфуфырилась как на дискотеку и соорудила немыслимую прическу. И когда только успела?!
          Я увлекла дочь в свою комнату и сунула ей в руки флакон с остатками дневных духов: «На! Владей!». Едва Зойка, удовлетворенная подарком, выскочила, вошёл Стас и, не теряя ни секунды, резко притянул меня к себе.
          – Ты с ума сошёл! – испугалась я. – В доме полно народу! Не играй с огнём, милый, а то… – договорить он мне не дал и пришлось отвечать на его торопливые поцелуи.
          И, конечно, именно в этот момент я понадобилась Манюре! Мы не заметили, как она появилась в дверях и, кашлянув для порядка, с досадой воскликнула:
          – Тася! Отвлекись на время от своего неотложного и несомненно важного занятия! Мне нужно с тобой посоветоваться…
          Стас явно с неохотой отпустил меня и, хмыкнув в растрепанные усы, выскользнул из комнаты. Взглянув ему вслед с нескрываемым неудовольствием, Манюра проворчала:
          – Дурдом! Вы с твоим ортопедом совсем стыд потеряли!
          Не испытывая ни малейших угрызений совести, я напомнила ей, что она пришла по делу, а не нотации читать. При этом я с весёлым любопытством уставилась на ее почти праздничный наряд: вот те на! И «королева-мать» принарядилась под стать нашей юной «принцессе»! А что? Это, пожалуй, хорошая примета. Чую, будет что-то интересное!
          Под моим испытующим взором Манюра враз присмирела и перешла к сути:
          – Чем мы кормить будем такую ораву мужиков? У нас всё вчерашнее и то остатки.
          – Давай, мы со Стасом съездим в магазин, – мгновенно нашлась я, – купим что-нибудь. А вы с Зайкой развлекайте гостей, раз уж вы с ней успели принарядиться.
          – Ладно, поезжайте, – с несвойственной ей покладистостью согласилась свекровь, скрывая досаду на мою подначку, и не преминула отыграться. – Только, смотрите, не заблудитесь, не сверните ненароком в свой дом свиданий! – и довольная собой она гордо удалилась.
          Энтузиазм, с которым Стас принял мое предложение съездить за продуктами, заставил меня ещё на лестнице предупредить его, чтобы он и думать забыл обо всяких глупостях. Он поспешил согласиться, но всё же минут десять было потрачено нами на объятья и поцелуи. Тем не менее с заданием мы управились достаточно быстро и вернулись домой исключительно вовремя: наши компьютерные ассы уже справились с опасностью уничтожения всей информации и начали переустанавливать Windows. Дело это не хлопотное, но длительное – самое время перекусить!
          Пока Стас выкладывал на стол теплую ещё пиццу и пирожные, я заварила чай и трапеза началась. Я смотрела на лица своих сотрапезников и удивлялась: надо же! Всего неделя прошла с нелепого ограбления, а моя жизнь наполнилась новыми друзьями, которых мне послала переменчивая судьба. Да что там друзья: я обрела любовь!
          Я уже призналась себе, что Стас стал моей большой и жаркой любовью, а если быть честной до конца – моей первой любовью! Теперь я знала, что это такое трепетать в руках любимого мужчины, упиваться его ласками и поцелуями, дрожать от нетерпения в ожидании встречи и млеть от его взгляда, в котором отражались только я и его желание.
          То, что было у меня с мужем, разнится с этим, простите за бытовое сравнение, как шампанское с компотом, как пиршество с диетой, как песня с прозой… да что там говорить! Со Стасом я сама себя чувствовала поэмой, Золушкой, отраженной в сияющих глазах принца. В нашем скоропалительном союзе с Кириллом не было романтики, он был больше похож на дружбу – я всегда видела в нём, скорее, брата, чем мужа и, уж тем более, любовника.
          Так уж случилось, что я стала женой и матерью, ни разу не побывав на первом свидании, не умирая от счастья первого признания и первого запретного поцелуя, от ревности и от сладкой боли, от страха потерять любимого. Кирилл всегда был рядом, обнимал и целовал меня, как сестрёнку, ещё в невинном детстве и то, что случилось с нами однажды в один из далеких апрельских дней, было скорее обидным недоразумением, томлением тел и смятением, чем единением сердец и душ, даруемого любовью. По крайней мере, с моей стороны…
          Но я, пожалуй, отвлеклась. Итак, вернёмся к нашему спонтанному застолью в день, который стал судьбоносным для семейств Пчёлок и Жуков…
         
          Глава 9

          «Заморив червячка», гости и хозяйки перешли к беседе и главной темой было ночное происшествие, в связи с чем ведущим в выступлениях и прениях стал Мухин. Он и затеял разговор, приоткрывший тайну преследования меня и моего окружения.
          Дождавшись паузы, Тарас обвел присутствующих взглядом и многозначительно изрёк:
          – Друзья мои, хочу сообщить вам, что в свете сегодняшних событий мне, наконец-то, стало ясно, что именно так упорно разыскивается и из-за чего весь сыр-бор…
          И, сконцентрировав на себе всё наше внимание минутой молчания, он выпалил:
          – Они ищут флешку! Её же называют брелоком и диском. И на этой флешке, без сомнения, весьма ценная информация. И конфиденциальная!
          Я мысленно удивилась, как просто открылся ларчик с тайной и уточнила:
          – Так значит, они думают, что я прихватила не свою флешку?
          – Скажи уж прямо: стырила! – попробовал пошутить Стас, но без ожидаемого эффекта.
          – Но ведь в моей сумке была только одна флешка – и они её забрали!
          – Откуда мы знаем, что они? – усомнился Мухин. – А может грабитель её просто выкинул или потерял, а то и того хуже – флешку забрали те, кто вколол ему смертельную дозу наркотика?
          Представив себе эту картину, я вздрогнула и, кинув взгляд на перепуганную Зойку, высказала слабую надежду на конец истории:
          – Так может это они её забрали? Те, кто ищет эту пресловутую флешку… может, это они и порешили моего грабителя?
          – Тогда зачем они полезли к вам в квартиру ночью? – вступил в прения отец Стаса, внимательно слушающий каждого из нас.
          – Резонное замечание, – задумчиво заметил Мухин и посмотрел на всех посветлевшими глазами. – А вы знаете, какая мысль пришла мне в голову, друзья? – все сидящие за столом, устремили на него алчные взоры и Тарас выдал свою гениальную мысль. – Теперь тут, в квартире, им искать нечего! Это хорошо, что они тут побывали…
          – Ага, хорошо! – неожиданно подала голос моя необычно молчаливая Зайка. – Мама так орала, что на машинах во дворе сработала сигнализация! Я думала, у меня сердце лопнет.
          За столом раздался смешок и, отгоняя сполохи леденящего страха, обдавшие меня при воспоминании о ночном кошмаре, я тоже хмыкнула:
          – Странно, а я не слышала никакой сигнализации…
          – Куда уж там! – нахмурилась Манюра, – ты же сама себя оглушила своим воплем! – и она обратила строгий взор на Мухина. – Вы действительно думаете, что нам теперь нечего бояться и сюда больше никто не сунется?
          – Уверен! – заявил Тарас. – Они же выгребли у вас все носители информации! Зачем им теперь рисковать? Вы им не нужны – им нужно найти свою флешку. Хотя…
          – Что хотя?! – в один голос воскликнули мы с Манюрой. – Нам всё же грозит опасность?
          – В некотором роде… – замялся Мухин. – То есть, я думаю, домой к вам они не полезут, но вот на улице и по телефону могут ещё попугать. Это, если они всё ещё не нашли то, что ищут, не вышли на след…
          – А кто такие эти таинственные «они»? – поинтересовался Семён Климович.
          – У меня есть кое-какие версии, – уклончиво ответил Тарас, – но, пока идет следствие, я не вправе ими делиться с вами. Тем более, что Таисия Марковна у нас тоже вроде как подследственная. По крайней мере, её имя в разных ипостасях фигурирует в трех делах, два из которых связаны с убийством.
          Я поёжилась от взгляда Манюры и виновато улыбнулась Зайке и младшему Жуку. Отец Стаса воззрился на «подследственную» с нескрываемым любопытством и мой милый попытался отвлечь от меня всеобщее внимание:
          – А всё-таки, Тарас, обрисуй нам размеры бедствия, то есть давай рассмотрим реальную опасность для всех, кого коснулись твои уголовные дела.
          – Ну, что ж, давайте посмотрим правде в глаза, – не слишком обнадёживающе начал Мухин. – Мы уже знаем, что за тобой, Тасей и Соней установлена слежка. Это означает, что так или иначе под пристальным вниманием «вражеской стороны» вы и ваши семьи. Пока флешка не вернется к владельцу, они будут следить за вашими контактами и связями и всячески запугивать. Возможно, пожелают однажды ночью наведаться к тебе, Стас, и к Соне, чтобы изъять все ваши флешки для проверки. – Тарас помолчал и, розовея от неловкости, посоветовал: – И поберегите ваших детей. Они могут попытаться кого-нибудь похитить, чтобы шантажировать. Но, надеюсь, до этого дело не дойдет!
          Моя Зайка ойкнула и за столом воцарилась тяжёлая тишина. Я посмотрела на сына Стаса – мальчик был абсолютно спокоен и во все глаза рассматривал напуганную Зою. Манюра потемнела лицом и уставилась в чашку, а старший Жук нахмурился в раздумьях.
          – Ну, чего вы так испугались! – попробовала я развеять повисшие в воздухе страхи. – Никому не нужны наши дети. Если кого и будут похищать – то это буду я, хоть я абсолютно ничего знаю! Но ведь они не дураки и понимают, что вы не знаете ещё больше.
          – Очень содержательная речь, пчёлка! – явно через силу засмеялся Стас. – Но как бы много мы не знали, надо обезопаситься по максимуму. Дети пусть сидят дома. Женщины должны быть осторожны и не ходить по тому краю тротуара, который вдоль дороги, а мы, мужчины, должны контролировать слежку и фотографировать филеров.
          Пока Стас говорил, Тарас одобрительно кивал, а, когда замолчал, короткое затишье нарушил старший из мужчин, сидящих за столом:
          – Всё ты верно рассудил, сын, но у меня есть дополнение… или предложение – выбирайте сами. Я думаю, надо в наших квартирах установить сигнализацию. Что-то вроде автомобильной. У меня есть несколько пьезодатчиков, я могу прилепить их на окна и соединить с «пугалкой» – шумовой психатакой. Преступнику некогда будет соображать связана ли сигнализация с милицией или это бутафория. Тем не менее все спящие проснутся раньше, чем вор проникнет в квартиру, и можно будет успеть позвонить в милицию.
          Манюра ожила и, прижав руки к груди, воззрилась на Семёна Климовича, как на икону:
          – Вы, уж, пожалуйста, сделайте это! И побыстрее! А я оплачу все расходы и накормлю вас царским обедом! Я угощу вас нашим фирменным борщом, сочными котлетами и горячими пирогами! Небось одичали там, дома, на пельменях, колбасе и сосисках?
          – И на курах гриль, и на пиццах! – со сдержанным смешком добавил Жук старший. – Договорились, хозяюшка! А о расходах не заботьтесь, не стоят они того. Ждите нас в воскресенье, – он смущенно улыбнулся, – мне надо кое-какими проводами запастись.
          – Ну, вот и славно! – подвел итог Мухин и повернулся ко мне. – А вы, Таисия Марковна, попозже проверьте с матерью содержимое компьютера и перепишите всё, что у вас пропало. Не думаю, что это важно для следствия, но для вас, несомненно, будет полезно. – он поднялся и склонил голову. – Ну, вот, всё мы с вами обговорили, пора и по делам...
          Выпустив Тараса, я стала убирать со стола, а Манюра и Зойка подсели к Жукам, довершающим наладку компьютера. Стас помаялся маленько с ними в гостиной и пришел ко мне в кухню: всячески мешать моей возне с посудой! Неугомонный!
          После трёх часов дня чудо-мастера выполнили свою миссию и семейство Жуков стало прощаться с нами. Мы столпились в прихожей, перетаптываясь и перебрасываясь малозначительными фразами, и было очевидно, что расставаться не хотелось. Но пришлось! Я вызвалась проводить гостей до машины и мы со Стасом успели сговориться о сегодняшнем свидании. Его отец с доброй усмешкой наблюдал за нами и, усевшись на заднем сиденье, заговорщицки подмигнул мне. Женька взглядывал на меня исподлобья, но совсем не враждебно, а со здоровым любопытством и, как мне показалось – уважительно. Стас с трудом удержался от поцелуя и, садясь за руль, вздохнул. До скорой встречи, Жуки!
         
         
          С отъездом мужчин мои родные Пчелки сделались вдруг загадочными и задумчивыми. Манюра села к компьютеру и стала проверять свои бухгалтерские файлы и программы. Через несколько минут она начала охать и ахать и сообщила мне, что у нее пропали почти все документы позапрошлого года и часть – прошлого. Впрочем, она довольно скоро смирилась с потерей, посетовав, правда, что ей придется кое-что восстанавливать с бумажных носителей. Я не стала смотреть свою базу данных, потому что в настоящий момент, меня не интересовало ничего, кроме последних событий и моих отношений со Стасом. Да и зачем узнавать, что именно исчезло, когда оно всё равно уже исчезло?
          Поговорив со мной о том, о сем, Манюра, заметно стесняясь, стала расспрашивать меня о семействе Жуков и с неправдоподобно безразличным видом поинтересовалась матерью Стаса. Я, сдержав понятливую улыбку, рассказала, что та  умерла от острой сердечной недостаточности лет пять назад, а до этого она долго болела остеомиелитом после неправильно залеченного открытого перелома руки, который случился в гололёд, когда Стас был в возрасте Женьки. Из-за её болезни он и решил стать врачом. Манюра, изредка взглядывая на меня, кивала головой и, когда я закончила, застыла немым вопросом – и я сообщила ей, что, овдовев, Семен Климович не стал жениться повторно.
          Моя любознательная свекровь ненадолго задумалась, и, следуя ей одной лишь известной логике размышлений, завела речь о сыне моего милого, признав, что он слишком умён и серьёзен для своего возраста – не от того ли, что тоже лишился матери? Я согласилась с этим предположением и мы вспомнили о том, как я осталась одна и как трудно было всем нам…
          Взгрустнув, мы снова вернулись к Жукам и моя Манюра, неусыпно следящая за всем, что происходит в её доме, поделилась своими наблюдениями о сегодняшнем дне:
          – Тася, ты заметила, что Зоя съела сегодня почти полпиццы? И пирожное!
          – Ну, и что?
          – Как что? – удивилась она. – Ты забыла, что наша балерина объявила забастовку еде? Что-то тут не так… уж не положила ли она глаз на твоего будущего сыночка?
          – Какого ещё сыночка?! – внезапно взъярилась я. – Не собираюсь я выходить за Стаса! Я вообще не хочу больше замуж! Мне и так хорошо!
          – Значит будешь теперь по мужикам таскаться, как шалава? – строго поинтересовалась свекровь. – Понравилось оторвой быть? Ну-ну…
          Загнав наши так хорошо начавшиеся посиделки в тупик, она, уверенная в своей правоте, удалилась, а я попыталась унять растревоженное сердце. И с чего это я так взбесилась? Уж не оттого ли, что Манюра задела мою болевую точку?
          О каком замужестве можно вести речь? Стас не признавался мне в любви, даже никак не намекал на свои чувства – а я так люблю его! И где-то в глубине души живёт во мне и ворочается страх: скоро! Скоро я ему наскучу и он бросит меня! Как же я тогда буду жить?!
          Хватит об этом думать! Рано горевать о разлуке с любимым: пока ещё он мой!
          Я решительно тряхнула кудрями и пошла к себе, подумать о том, что я сегодня надену на свидание. С большим тщанием выбрав соответствующее платье с жакетом, я уселась в кресло и предалась эротическим мечтам…
          В комнату тихо вошла моя дочь, присела на подлокотник и, обняв меня, замерла. Мое материнское чутьё показало мне, о чем ей хочется поболтать со мной.
          – Тебе понравился сын Станислава Семёновича?
          – Он чересчур умный, – горестно вздохнула Зоя, – я не знаю о чём с ним говорить и, наверное, выгляжу глупо и смешно.
          – Как это не знаешь? – изумилась я. – Вы же ровесники! Поговорите о школе, о литературе, о ребятах из класса. Выясните ваши увлечения, расскажи о своих занятиях танцами и о ваших концертах! Да мало ли о чём можно разговаривать? И не бойся казаться в чем-то глупой! Ни один человек не в силах разбираться во всём! Каждый в чем-то профан. – я погладила свою малышку по спине. – Не грусти, Зайка! Вы обязательно подружитесь!
          Зоя обняла меня покрепче и доверилась:
          – Женя очень умный и серьёзный! Все наши мальчишки рядом с ним дураки… и у него такие необыкновенные глаза. Мам, а правда он очень красивый?
          – Да, он красивый мальчик, – согласилась я, – но и ты у меня красавица!
          – Я слишком худая… – огорченно протянула моя девочка, – бабуля была права: я настоящая дэ два эс…
          – Ну, это поправимо, солнышко! Я, кстати, в твоём возрасте тоже была как былинка. А сейчас смотри, какая упитанная! И ты поправишься! Вот будешь всё есть и поправишься!
          – Это нескоро ещё, – в который раз вздохнула Зоя и поднялась. – Мам, ты узнай у Станислава Семёновича, какая музыка нравится Жене, я достану эти диски к воскресенью.
          Я пообещала дочке провести разведку и она, вздыхая, медленно пошла на выход.
          Не успела Зоя скрыться, появилась Манюра. Ей уже удалось сбросить с себя меланхолию, навеянную знакомством с Жуками и она вцепилась в меня материнским оком:
          – Ты сегодня опять бежишь на свидание? Не смотря ни на что?
          – А ты как думала? – дерзко спросила я. – Пойду обязательно! Или мне тут киснуть и ждать, пока со мной расправятся? Я же пока живая! И мне с ним хорошо! Очень!
          – Ну, что ж, иди, – смирилась свекровь, – это твоя жизнь. Вот только не пойму я: чем он тебя так зацепил, что ты совсем разум потеряла? – я смолчала и она, подумав, озадачила меня. – Хотя, конечно, в этих Жуках есть что-то этакое …электрическое…
          Высказавшись, она, махнула на меня рукой и как-то странно, прерывисто и обречённо вздохнула…
          «Неужто Манюра всё-таки запала на старшего Жука?!» – изумилась я, сбегая вниз по лестнице, но увидев Стаса, нетерпеливо вышагивающего возле своего вольво, забыла обо всём!.. Вот он, мой самый любимый Жук!
         
         
          – Пчелка моя! Я так соскучился! – Стас сграбастал меня обеими руками и уткнулся усами в шею.
          Я засмеялась от щекотки и вывернулась:
          – Ты уже все свои дела переделал?
          – Абсолютно всё! Отвёз своих домой, посетил двух пациентов и созвонился с кем нужно, – отчитался он. – А ещё купил своей милой девочке подарочек…
          – Какой? – загорелась я, – показывай!
          – Ну, уж нет! Ты увидишь его только в нашем гнёздышке. Только там я его тебе вручу.
          – Заманиваешь? – предположила я. – Покупаешь женщину на ночь?
          – Не болтай лишнего, пчёлка! – обиделся Стас. – А то я покажу тебе, как умеют кусаться благородные Жуки! Я никогда в жизни не покупал себе женщин!
          Я видела, что здорово задела самолюбие Стаса, но после стычек с Манюрой и моих горьких сомнений, в меня словно бес вселился! И я снова кольнула его:
          – Конечно, зачем тебе их покупать! Они сами ложатся под твои умелые ручки, ещё и платят тебе за сеанс …телотерапии. Вот только я забыла, как такие мужики называются, которые ласкают за деньги…
          Дерзко уставившись в его недоумённые очи, я ждала гневной реакции, но Стас не дал себе воли и, сузив зелёные глаза, холодно парировал:
          – Они называются мануальными терапевтами. А те тетки, которые сами передо мной ложатся – мне не интересны. Мне нравится пополнять свою коллекцию женщинами, которые валяются без надзору в пыли: бери – не хочу! Найду такую красотку, почищу, умою – и она моя! И заметь, бесплатно… – он по-хозяйски прижал меня к себе и я сердито дернулась. – Не трепыхайся, пчёлка, а то я оборву твои крылышки!..
          – И лапки заломишь, и брюшко помнёшь? – не сдавалась я, отворачиваясь от его усов.
          Но он сжал меня так, что я задохнулась, и уточнил:
          – Всё сделаю. И не один раз!
          И не дав мне вдохнуть, Стас вцепился в меня таким крепким поцелуем, что мне стало больно, и я со стоном забилась в его объятиях.
          – Что ты пристал к ней?! Не видишь разве, Тася не хочет ехать с тобой? – послышался знакомый голос и мы со Стасом прервали наш опасный поединок.
          Кирилл обжёг нас гневным взглядом и, сжав кулаки, принял боевую стойку:
          – Отпусти мою жену, наглец!
          От неожиданности Стас ослабил свои тиски и я, выскользнув из них, закрыла его своим телом. И муж, и любовник опешили, а я выплеснула остатки своего яда на бывшего супруга:
          – Ты что, очумел?! Какая я тебе жена? Иди в дом, Кирилл, там тебя заждались.
          – А ты что, собираешься ехать с этим холёным хлыщем? Я же видел: он сделал тебе больно! Ты посмотри на него, Тася – разве можно на такого положиться? Он же сердцеед!
          – А на тебя можно положиться? – вскинулась я. – Разве ты не сделал мне больно? Что ты следишь за мной? Нет у тебя больше прав на меня!
          – Есть у меня права! – громко возразил Кирилл. – Я отец твоей дочери! И …я люблю тебя, Тася! Очень люблю. Я всегда любил только тебя и хочу, чтобы ты снова была моей. Тасенька, прости меня, наконец, и позволь вернуться. Забудь всё плохое. У нас же семья…
          Я медленно наливалась гневом. Сердце Стаса гулко заколотилось об мою спину и он сцепил пальцы на моей талии. А Кирилл, испив мой взгляд, тотчас сник и стал похож на провинившегося побитого пса. И я помягчала – настолько, насколько могла себе позволить:
          – Иди к своей матери, Кир! Не верю я в твое раскаяние. Где ж ты раньше был, когда я затворничала? Когда мне было так плохо, что я пряталась от всех подряд, как от заразы? Думаешь за полтора года никто не добивался меня? Зря ты так думаешь. Желающих было немало, только я гнала всех, потому что не верила никому и не хотела больше страдать. Я вообще теперь не верю в любовь! И ты снова врёшь! Ты не любишь меня – это одно лишь больное мужское самолюбие. Тебя заело, что у меня появился другой, и ты бесишься… Да, ты отец моей доченьки, но мне ты – никто! Даже не друг и не брат. Так что оставь меня в покое, Кирилл. Я теперь свободная женщина и имею право на счастье… без тебя!
          Бросив ненавистный взгляд на моего любовника, опальный муж развернулся и побрел к дому. Я со стеснённым сердцем смотрела вслед ещё недавно самому родному мне человеку, не замечая, что Стас прижал меня к себе так крепко, как только можно, и целует мои плечи и шею. Спохватилась я, лишь услышав его сбивчивый шепот: «Никому не отдам тебя, Тасенька!». Мягко высвободившись из его рук, я села в машину и, едва мы сдвинулись с места, откинулась на спинку кресла…
         
         
          Проснулась я от нежного поцелуя Стаса:
          – Вставай, спящая красавица! Мы уже приехали!
          Короткий сон растопил все бушевавшие во мне страсти и противоречия и я улыбнулась своему «холёному сердцееду». Его зелёные очи засветились столь ярко, что я узрела их сияние, не взирая на полумрак. Я искупалась в их тепле и по моему телу разлилась такая истома, что, едва мы вошли в своё гнёздышко, я упала на тахту с откровенным намёком:
          – Пожалей меня, миленький! И полечи от бешенства…
          Стас с энтузиазмом откликнулся на мой призыв, но был непривычно осторожен и деликатен – и я обиженно удивилась:
          – Ты чего весь такой деревянный?
          – Весь-весь? Разве это плохо? – попробовал он отшутиться, но, не найдя во мне ожидаемого понимания, признался. – Я просто боюсь тебя, пчёлка… боюсь, что ты улетишь. Ты сегодня такая кусачая!..
          Я опрокинула Стаса на спину и заглянула в его честные глаза: они излучали такое благоговейное послушание, что я захлебнулась от нежности. Взяв в ладони гладкие щеки любимого, я поцеловала эти зелёные «светофоры», говорящие, что мне «можно ехать дальше», и стала целовать его лицо, плечи и грудь – снова и снова, выкладываясь в каждом поцелуе.
          Если бы он знал, как сильно я его люблю! С каким трудом я сдерживаюсь, чтобы не высыпать на него фейерверк любовных слов! Но я целовала его молча, потому что твёрдо решила скрывать свои чувства до той минуты, пока не почую его любовь и не поверю ему, пока он сам не отважиться признаться в любви, не назовет меня своей любимой.
          …Как всегда, в полночь мы затеяли чаепитие и отогревшийся в моей ласке Стас вручил свой подарок. Под его настороженным взглядом из нарядной упаковки были извлечены духи Раш 2 от Гуччи и я воскликнула:
          – Мои любимые! Как ты узнал? Ты такой внимательный, Стасик! Миленький мой!..
          – Не скажу, это мой секрет, – самодовольно улыбнулся мой миленький. – Я хотел, чтобы ты начала пользоваться своими любимыми духами раньше, чем Тарас вернет тебе твою сумку. И мне тоже твои духи страшно понравились. Ты так вкусно пахла в день нашей первой встречи! Чёрной смородиной и еще чем-то, что сводило меня с ума…
          – Так вот, значит, в чём дело, – понятливо протянула я, – ты о себе позаботился! И твой секрет я разгадала: ты узнал название духов у Тараса из заявления об ограблении… – лицо Стаса разочарованно вытянулось и я обхватила его за шею. – Не огорчайся, дорогой! Я всё равно рада и благодарна! Ведь я хочу сводить тебя с ума. Вот сейчас обольюсь духами с головы до ног и буду владеть тобой… беспредельно и безраздельно.
          – Владей мной, медовенькая моя. Я весь твой… и ты не будешь больше кусаться?
          – Не знаю, дорогой, – честно призналась я. – Кто ж знает, что мне в голову взбредёт?..
          …И я владела им, как царица Клеопатра. Эта ночь была наполнена терпким ароматом и вкусом чёрной смородины, нашей обоюдной нежностью и сладкой тревогой смятенных сердец, налитых обостренным томлением ссоры и ожиданием счастья. Я любила Стаса самозабвенно, а он… и он, как мне казалось, тоже любил меня безоглядно.
          …Несмотря на то, что был выходной день, мы покинули наше гнёздышко довольно рано, потому что именно в субботу у моего доктора много визитов в его частной практике. По пути домой я выполнила поручение дочери и попыталась выяснить музыкальные пристрастия Женьки. Стас сконфузился и признался, что имеет об этом довольно смутное представление, зато я выяснила, что мальчик интересуется классикой, в частности Глинкой Шостаковичем, и Стравинским. А еще он увлекается поэзией символистов. Я подумала, что теперь у Зойки будет на что отвлечься от своего самоуничижения и угомонилась.
          Вспомнив о своих Пчёлках, задетых обаянием Жуков, я повеселела и улыбалась всю дорогу к полному удовольствию своего милого. Прощаясь, Стас крепко обнял меня и, уткнувшись в мои волосы, выплеснул:
          – Никому не отдам свою нежную пчёлку!..
          – Это уж, как получится, миленький! – охладила я своего любовника и ушла, спиной чуя его озабоченный новой думой взгляд и гоня от себя чувство безотчётной тоски.
         
          Глава 10

          Переступив порог нашего «улья», я мгновенно лишилась остатков своей романтичности.
          Манюра испытующе оглядела меня с ног до головы и, нахмурившись, спросила:
          – Чем ты вчера так расстроила мужа, что он напился до бесчувствия?
          – Он мне давно уже не муж, – напомнила я разобиженной свекрови и ответила на её конкретный вопрос. – Вчера вечером он опять доставал нас со Стасом. Качал свои права, как ревнивый муж. Ему, видно, и в голову не приходит, что я могу быть счастливой без него. Мне надо было бы намного раньше завести любовника, в качестве прививки его мужскому самолюбию. – Манюра опустила глаза и ещё больше поджала губы. Я обречённо вздохнула. – Значит, Кирилл не ушёл? Небось спит ещё с перепоя?
          – Спит, – выдавила из себя заботливая мамаша. – Вчера жрал водку и утирал сопли до полуночи. Тася, он любит тебя… может быть, ты простишь его и примешь обратно?
          Щас! Распахну свои горячие супружеские объятья для кающегося грешника! Я болезненно поморщилась, словно мозоль прищемила:
          – Да я давно уже простила его, мама! Долго гневаться – себя не жалеть. Но простить предателя – одно, а доверять ему, спать с ним – это совсем другое! Я ему это уже много раз говорила! Я физически не смогу лечь с ним в постель, как ты это не поймешь! Ты же тоже женщина, наконец! Ты бы простила своего Матвея? Приняла бы его после другой?
          Манюра сникла и я восторжествовала:
          – Вот видишь! Ты бы ему все причиндалы оборвала, не церемонясь! А в любовь Кирилла я не верю. Он просто бесится, что у меня есть любовник, ревнует, как примитивный собственник. Если бы я была одна, он бы и не взглянул в мою сторону! – тут я, конечно, утрировала, потому что Кирилл начал проситься обратно почти сразу после развода.
          – Ладно, – буркнула добитая мной свекровь, – ты покорми его, как проснётся. Я пойду по делам и по магазинам. Буду только после обеда. Так что приглядывай за ним и за своей дочерью.
          Перспектива общаться с Кириллом почти наедине показалась мне более чем удручающей – это было ужасно! Вздохнув, я пошла проверить свою Зайку. Та сладко посапывала и по несмятой постели и её окаменевшей позе я поняла, что до последнего, седьмого, сна было ещё далеко. Я взглянула на часы: 10.20! Во сколько же она вчера легла?
          Я залюбовалась дочерью: какая же у меня красавица растёт! Длинные чёрные ресницы прикрывали её будоражащие, как око цыганки, тёмно-карие глаза, носик ровненький, губы, словно спелые алые ягоды, лобик чистый и высокий, как у мадонны… а волосы! По цвету они похожи на мои, ржаные, правда, немного светлее, но по пышности – как у Манюры. Вот только худенькая она, моя балеринка. Но были бы кости, а телеса мы выкормим. Зато она длинноногая и гибкая, как лоза. И танцует всем на загляденье!
          Почувствовав мой взгляд, Зоя пошевелилась и зачмокала губами, как в детстве. Моё сердце затрепетало: Зайка моя пушистая! Скоро вырастет и улетит из улья…
          Я поправила на ней покрывало и отправилась в кухню. Заглянув по пути в гостиную, Кирилла я там не обнаружила и разозлилась: снова в моей постели спит паршивец! Ишь, повадился извращенец! Опять, небось, мою подушку тискает… теперь мне даже не переодеться!
          Раздосадованная я встала к плите и на манящий запах жаренного мяса первым клюнул Кирилл. Я услышала его шаги и, когда, они стихли, повернулась к двери: мой «бывший» почти голый, в одних плавках, повис в проеме и мрачным взглядом нагло шарил по моей фигуре. Его ноздри алчно раздулись и я разозлилась:
          – Не пялься на чужое! И иди оденься, ты не у себя дома.
          – А где же я? – ухмыльнулся Кирилл и, набычившись, пошёл прямо на меня.
          Я схватилась за нож и он вызывающе засмеялся:
          – Тасенька, золотце моё! Неужели, ты сможешь осиротить нашу девочку?!
          Да, пожалуй, нож это чересчур! Я поискала глазами, чтобы такое взять для самозащиты и остановилась на скалке. Но до неё надо дотянуться…
          Кирилл мигом сориентировался и прыгнул на меня, как барс: я и дернуться не успела, как была уже в его стальных объятиях! Сцепив свои клешни он потащил меня в спальню и я растерялась: если закричу – разбужу Зайку и испугаю её, а если нет – я с ним не слажу и тогда… как я ни сопротивлялась, ему удалось швырнуть меня на кровать и распустить свои жадные лапы…
          И тут я впала в такую ярость, что стала вся как сжатая пружина. Я изловчилась и изо всех сил пнула Кирилла обеими ногами – тот отскочил, перевернув кресло, опрокинулся на спину, проехался по полу и врезался затылком в стену. И заохал…
          На шум прибежала Зойка и испуганно застыла в дверях:
          – Мамочка! Папочка! Вы дерётесь?!!
          Я кипела, как забытый самовар, и решила больше не щадить зарвавшегося «папочку»:
          – Нет, Зайка, твой папочка всего лишь снял личину! Он решил не притворяться больше интеллигентом и показал своё истинное лицо: лицо животного, похотливого самца…
          – Тася, пощади! Не говори ничего нашей девочке! – взмолился Кирилл. – Это вчерашний хмель во мне взыграл…
          – Нет уж, папаша! Она взрослая, девушка уже, и пусть знает, что ты просто хотел изнасиловать давно не принадлежащую тебе женщину!
          – Это правда, папа? – Зойка с ужасом посмотрела на мою растерзанную одежду, на побагровевшего отца и, закрыв ладошкой рот, выскочила из комнаты.
          – Зачем ты так, Тася! – простонал Кирилл и схватился за голову.
          – А ты зачем? – устало спросила я и кинула ему одежду. – Давай-ка собирайся и уходи восвояси. И постарайся не попадаться мне больше на глаза. Манюре я ничего не скажу, не бойся. И не ради тебя, а ради неё. Она заболеет от разочарования. И Зою попрошу молчать. К матери теперь будешь приходить, только когда меня не будет. Я всё сказала, отваливай!
         
         
          «Ах, как весело началась суббота! – с горечью думала я, закрывая дверь за онемевшим от стыда Кириллом. – Надо пойти к доченьке, успокоить девочку».
          Зоя лежала на кровати, свернувшись тугим калачиком и упершись коленями в подбородок. Я присела рядом и она, вскочив, мгновенно обвилась вокруг меня:
          – Мамочка! Я его ненавижу! Больше не хочу с ним знаться! Он ужасный!
          И она горько заплакала по отцу и по тем отношениям, которых никогда больше не будет. Я дала Зайке выплакаться и к её великому изумлению выступила адвокатом Кирилла:
          – Девочка моя, жизнь очень сложная штука и все мы делаем ошибки… Твой папа не такой уж плохой человек, чтобы его ненавидеть, и он крепко любит тебя. Не причиняй ему боль, не сторонись его. Он и сам уже стыдится своего поступка. Я еще немного подуюсь на него и прощу. Обязательно прощу. И ты прости, солнышко. И, если он захочет что-то объяснить тебе, – выслушай его. Он просто мечется по жизни и сильно жалеет, что оставил нас. И его задевает, что у меня появился другой. Уж так устроены мужчины: сам не гам и другому не дам! Они все жуткие собственники и ревнивцы…
          – Все мужчины гады! Никогда не выйду замуж! – безапелляционно заявила моя Зайка.
          – Глупышка моя! Нам не всегда, конечно, хорошо с ними, но совсем без них – нельзя! Бог создал нас друг для друга и для продолжения рода, надо смириться с тем, что приходится их, мужчин, воспитывать. И жалеть. Они же остаются детьми до конца жизни и без нас, женщин, совсем пропадут!..
          Я ещё с полчаса высказывала взрослеющей дочери свою точку зрения на мужчин и наши с ними взаимоотношения и, когда моя малышка повеселела, я завела приятный для неё разговор про Женьку и его увлечения. Она слушала меня с восторженно распахнутыми глазами и млела от удовольствия говорить об этом мальчике, которого узнала только вчера – видать, начисто позабыла, что заявила мне обо всех мужчинах меньше часа назад…
          О, Господи! Моя малышка влюбилась! И что теперь? Найдет ли её чувство отклик у младшего Жука? Эх, Пчёлки, похоже, все мы влипли! Все подхватили вирус зелёных глаз!
         
         
          Памятуя, что назавтра назначена важная для всех нас встреча, я начала уборку территории любви, наделяя особыми приоритетами гостиную и кухню. Мой хозяйственный энтузиазм был в самом разгаре, когда в работу и размышления стали вноситься помехи, прежде всего со стороны телефона.
          Два звонка, не доставившие мне ни малейшего удовольствия, последовали один за другим около часа дня.
          Первым позвонил неизвестный и гнусавым голосом, как из преисподней, поинтересовался, хорошо ли мне спится. Предчувствуя, что последует за этим вступлением, я спокойно ответила, что, несмотря ни на что, сплю хорошо, как и должен спать человек с чистой совестью, которому нечего и некого бояться. Абонент из подземелья несколько опешил, но потом начал бодро отрабатывать заказную страшилку и злорадно заметил:
          – А зря, однако. Я бы на вашем месте уже обмочился от страха.
          – Бедняга, – пожалела его я, – у вас слабый мочевой пузырь? Надо лечиться, мил-человек! Могу устроить вам протекцию к хорошему урологу.
          – Ты, сука, не наглей! – взвился тот. – Нарвёшься ещё у меня!
          – Так у вас ещё и нервишки шалят! – продолжала я дерзить. – Знакомых невропатологов у меня нет, но я поищу. А вот, как научить вас вежливости, я, пожалуй и сама знаю.
          – И как? – озадачился телефонный террорист, слетев со своего сценария и с катушек.
          – О, это несложно, – елейным голоском пропела я, – надо поставить ведерную клизму с уксусом – и всё как рукой снимет! Я спрошу у своего следователя, где…
          – Ты ещё и издеваешься надо мной, шалава?!! – взревел невежливый абонент, беспардонно перебивая меня и сердито  сопя в трубку.
          – Ни в коем случае! – успокоила я его. – Но раз уж вы дозвонились до меня, подскажите, пожалуйста, за что ко мне такое внимание? Чем и кому я насолила?
          – А ты, будто не знаешь?! – изумился террорист. – Ты кое-что важное спёрла у больших людей…
          – Вот как! – воскликнула я. – Но клянусь вам, я действительно не знаю, что именно я по глупости своей прихватила и у кого! И у меня нет ничего чужого! Умоляю вас – уточните и перезвоните мне! В любое время! Я буду с нетерпением ждать вашего звонка. И вот ещё что: вы уж поберегите себя. С такой нервной работой недолго и в больницу угодить…
          В трубке Некто засопел, зачмокал – и отключился. Я прислушалась к своим ощущениям: ни капли страха – ничего кроме досады! А чего мне бояться на расстоянии после того, как родной муж чуть не лишил меня последних иллюзий об интеллигентности?
          Не успела я резюмировать первый звонок, как телефон вновь подпрыгнул от вопля. Я спокойно подняла трубку – и чуть не выронила её: это был Горбовский!
          – Здравствуйте, Таисия Марковна! Узнали меня?
          – Да, Денис Васильевич, я вас сразу узнала. Чем обязана?
          – Только своему обаянию! – пошёл в атаку назойливый поклонник. – Вы никак не идёте у меня из головы. И хотя наши первые встречи были не из приятных, я не перестал надеяться на вашу благосклонность. Давайте встретимся ещё раз, например, сходим в ресторан. Мне кажется третья встреча нам не помешает. Бог троицу любит…
          – Бог, может, и любит, а я нет. Я не выдержу больше двух встреч. Я женщина слабая, неуравновешенная… – я вздохнула с нескрываемой досадой. – Общение со мной не доставит вам ни малейшего удовольствия. Давайте ограничимся мимолётным знакомством.
          – Я не согласен с вами! – настаивал Горбовский с упорством дятла. – И ваш отказ не принимаю! Слышите, Тасенька! Мы должны непременно встретиться…
          – Вы, наверное, из тех, кому легче уступить, чем отвязаться… – смирилась я, с трудом сдержавшись от того, чтобы не назвать его попросту занудой. – Я, возможно, соглашусь, но с непременным условием, что встреча будет деловая и не наедине. А ещё лучше, чтобы на вашем рандеву я без всяких сложностей и намеков на отношения выполняла свой профессиональный долг переводчицы и, разумеется, не бесплатно.
          Я думала, что мой ворох условий и требований охладит его пыл, но получила облом.
          – Ловлю вас на слове! – быстро согласился Горбовский, – и принимаю все ваши условия. Где-то через пару недель предвидится такой раут с американцами. Ориентировочно четырнадцатого. Надеюсь, вы не пойдете на попятную, Тасенька, и мы встретимся.
           Холодно попрощавшись с ним, я осторожно положила трубку, чтобы не спугнуть приятную тишину, и тут же вздрогнула от звонка в дверь.
         
         
          В квартиру буквально впорхнула Сонька. Такой сияющей я её ещё не видела.
          – Таська! Какой ужас! – радостно воскликнула она, играя ямочками на щеках. – Мне Тарасик всё рассказал! Подумать только, за тебя взялись всерьёз! – она по своему обыкновению помчалась к холодильнику и через несколько минут забулькала холодной Ергенинской. Утолив свою извечную жажду, Сонька возбуждённо затараторила. – Представляешь себе, Тась! Он вчера пришёл ко мне такой встревоженный случившимся, такой озабоченный моей безопасностью… он думает обо мне, волнуется! Мой Тарасик. Пришёл в восемь вечера и сказал, что будет стеречь меня сам. И прямо со вчерашнего дня остался на ночь… – она окутала меня загадочным взором и потупила глазки: – Тась, а почему ты у меня ничего такого не спрашиваешь?
          Я улыбнулась её нетерпению поделиться со мной эксклюзивной информацией:
          – Ну, и как? Состоялся допрос с пристрастием?
          Сонька звонко рассмеялась и кинулась мне на шею, чуть не протаранив грудью:
          – Ещё как состоялся! Всю ночь! Он такой ненасытный! И ласковый!.. Мой рыжик…
          Так! Кажется у моей сподвижницы тоже сотрясение мозгов, и все слишком серьёзно! Она не просто неадекватна – она невменяема от счастья!
          Усадив разбушевавшуюся подругу на стул, я налила ей в стакан минеральной воды с красным вином и выслушала дифирамбы Тарасу. Малость подустав, Сонька несколько раз чертыхнулась в адрес предыдущего любовника и вспомнила, как кстати она бросила своего Виталика – исключительно накануне моего судьбоносного падения у банка.
          – Тась! Представляешь как удачно ты упала?! – горячилась она. – Это было точно заговорённое место! На целых две семьи любви хватило и на меня, и на Тарасика.
          – На четыре семьи, – поправила я подругу, – и ты и Мухин тоже семьи, только из одного человека. Выходит я своей головой выколотила любовь для шести, а то и восьми человек? Ну, и башка у меня! Геройская, как царь-колокол!
          – Ага, – согласилась безгранично благодарная Сонька, – не знаю, как и расплатиться с тобой за такой героизм! Тасенька, ты мой счастливый талисман!
          – Пока никак не надо расплачиваться, – утихомирила я её, – давай подождём счастливого конца этого сериала! А то как бы мы все не наплакались из-за любви… ещё и снесёте мою бедную голову за дурную услугу…
          – Никогда! – горячо запротестовала Сонька. – Да я за одну эту ночь буду вечно тебе благодарна! Если бы ты не потащила меня с собой в УВД, где бы я встретила своего неукротимого рыжика? Он подарил мне лучшую ночь в моей жизни! Всё было так романтично и страстно! Это чудо, что я не угорела от любви!
          – А ты уверена, что не угорела, подруга? Мне кажется, что процесс идёт и гарью заметно попахивает. Очень сильно…
          – Издеваешься? – ничуть не обиделась Сонька. – Давай, продолжай в том же духе: меня сегодня ничем не проймёшь! Я сегодня счастливая и щедрая. И всегда такой буду! – Сонька притихла и, припомнив наш текущий диалог, спохватилась. – А о какой любви ты говорила между вашими семьями? Какие шесть-восемь человек?
          Я пожалела, что раньше времени намекнула на хитрые сплетения симпатий между Пчелками и Жуками – но деваться было некуда.
          – Да есть у меня один прогноз на будущее, – осторожно начала я, – только это пока лишь робкие наметки и ты, подруга молчи о том, не распространяйся нигде…
          – Ну?! – нетерпеливо подстегнула меня Сонька, – давай уж говори, коли начала!
          И я развязала язык:
          – Есть у меня предположение, что между Манюрой и отцом Стаса зажглась искра. И наши со Стасом дети тоже глянулись друг другу…
          – Класс! – восхитилась моя горячая подруга. – Это нечто! Такой альянс! – она изумленно замолкла и цокнула языком. – Ну, Таська! У меня нет слов!
          – Нет слов – так помалкивай! – пожалела я о своем длинном языке. – И Тарасику своему ни гу-гу! А то так или иначе это дойдёт до Стаса, а там и до его отца. А Манюра мне, вообще, язык с корнем вырвет!
          В этот момент раздался звонок в дверь: как выяснилось минутой позже, это звонила к слову или невпопад упомянутая свекровь, потому что её руки были так завешены сумками, что до своего ключа она не добралась.
         
         
          Открыв Манюре дверь, я чуть не выпала в осадок: передо мной стояла ослепительная шатенка с бровями вразлет и с аппетитно накрашенными губами. Но это ещё далеко не всё! На глазах свекрови был макияж! Да и лицо было слишком уж белым и гладким – и я не сразу, но сообразила, что она сделала чистку и маску.
          Наверное, у меня было откровенно перевёрнутая физиономия, потому что Манюра, прислонив к стене растопыренные сумки и пакеты и смущенно сплетя на животе руки, застыла в позе застенчивой курсистки.
          Я, наконец, отошла от потрясения и воскликнула:
          – Манюрочка, ты же у нас красавица! И совсем ещё молодая – хоть под венец!
          На мой голос в прихожую подтянулись Сонька и Зойка и застыли по углам, хлопая ресницами. Манюра с опаской взглянула на Соньку, но та в знак одобрения выставила ей большой палец и цокнула языком, а Зойка восторженно захлопала в ладоши.
          И она, облегченно вздохнув, хихикнула:
          – Ну, уж и красавица… просто решила, что пришло время заняться собой – сколько можно думать только о вас?
          – И правильно сделала! – в один голос завопили мы и Манюра конфузливо махнула на нас рукой. – Не трещите сороки! Идите лучше сумки разберите. Надо сегодня всё приготовить к званому обеду, а то завтра нам будет некогда.
          – Какой такой званый обед? – всполошилась Сонька и я поспешила ответить. – Мы с Манюрой решили побаловать семейство Жуков настоящей домашней пищей, а то они, сироты, совсем одичали на полуфабрикатах..
          Сонька вылупила глаза и уж было раззявила рот для бесспорно сомнительного высказывания, но я, сунув ей в руки сумку потяжелее, шикнула: «Цыц!» и легонько подтолкнула к кухне. Она послушно смолчала, но не отказала себе в удовольствии хмыкнуть.
          Не успели мы с Сонькой разложить продукты, как Манюра позвала нас в свою спальню – и снова ввергла в шок!
          – Девчонки, мне нужен ваш совет! – сообщила она, растопыривая дверцы шкафа. – Что из того, чем захламлен мой шифоньер, ещё носится?
          Сонька первая пришла в себя и стала перебирать платья на вешалках. Мы с Зойкой присоединились к ней и вскоре кровать свекрови стала похожа на прилавок, а наши физиономии перекосились озабоченностью и разочарованием. Манюра правильно оценила выражение  наших лиц и деловито заявила:
          – Надо делать шопинг! Девчонки, пойдём покупать наряд для королевы-матери!
          – И для принцессы тоже! – мгновенно сориентировавшись, завопила моя Зайка, загораясь глазами и щеками. – Мне тоже совсем нечего надеть на званый обед!
          Сонька многозначительно взглянула на меня и мне показалось, что ей очень хочется покрутить пальцем у виска, но значимость момента никак не соответствовала столь игривому жесту. Манюра погнала нас из комнаты и велела собираться в поход по магазинам, а сама достала из глубокой заначки солидную пачку денег: кутить, так кутить!
         
         
          Представляю себе, как озаботился серый мужичок, который следил за мной, когда увидел четырёх возбужденных женщин, агрессивно вывалившихся из подъезда с таинственными и решительными лицами! Небось поторопился сообщить своим хозяевам, что объект его наблюдений ведёт себя крайне подозрительно. Я махнула ему рукой: давай, милок, следуй за нами, нам с такими деньгами сегодня очень нужна охрана! И он послушно поплёлся следом с тоскливым выражением лица и опущенными плечами.
          А мы, тараторя без умолку, оккупировали остановку маршрутного такси и растерялись: а куда, собственно говоря, мы собрались ехать? Хорошо, что с нами была Сонька! Она уверенно взялась вести нас по хорошо известному ей маршруту и предложила для начала посетить Торговый центр, потом отправиться к мосту и пройтись по главному проспекту.
          Стоит ли рассказывать сколь насыщенным эмоциями был наш поход по магазинам? Или о том, как своими капризами состоятельных дам мы возбудили продавщиц, стремящихся нам впендюрить как раз то, что нам совершенно не нужно? И уж, конечно, никому неинтересно, как мы истаскали нашего наблюдателя и как отваливались наши ноги в конце мероприятия!
          Единственно, что было бы любопытно, так это виртуозная стервозность Соньки, которая доводила до белого каления продавцов и до колик в животе от смеха – нас. Она с таким вдохновением руководила нашим шопингом, словно от его исхода зависело её судьба, её личное счастье! Чувствовалось, что она от этого не просто кайфует, но и отрывается по полной! Глядя на неё, становится понятным, почему многие женщины лечат шопингом депрессию – отыскивая среди развалов залежалого товара маленькие и большие женские радости, можно легально, законно и при публичном одобрении сбросить весь негатив, а то и разрядиться крупным скандалом!
          Моя Зайка, получающая от Соньки первый в жизни урок настоящего дамского шопинга, была в диком восторге от самого процесса, тем более, что её молодые ножки были куда как выносливей наших.
          Через три часа непрерывного театрального действа вне сцены, где артистами были мы сами, мы без сил упали на широкую скамью сквера, разделяющего левостороннее и правостороннее движение по проспекту, и Манюра, кинув взгляд на наши пакеты, радостно заявила:
          – Всё! Теперь мне помирать никак нельзя! Я все свои смертные деньги истратила!
          Мы с Зайкой хотели возмутиться самим фактом наличия такой кассы, но Сонька отреагировала на это заявление более оптимистично:
          – И правильно сделали! Рано вам о смерти думать, Анна Васильевна – ваша жизнь только начинается!
          Легко выдержав подозрительный взгляд Манюры, не ожидающей от моей взбалмошной подруги ничего путного, она добавила:
          – Вы же сами сказали, что пора и о себе подумать! И нам тут нечем крыть: остаётся лишь пожелать вам счастья!
          На этой оптимистичной ноте Сонька распрощалась с нами и помчалась устраивать своё счастье с Тарасиком. А мы взяли такси и поехали домой готовиться к приёму Жуков.
         
          Глава 11

          Вечер в субботу накануне званого обеда прошёл в готовке, примерках и обсуждениях завтрашнего распорядка. Чего уж там скрывать – все мы были взволнованы. Манюра посетовала, что потеряла сноровку, потому что после смерти Матвея Ивановича мы не устраивали званых застолий, даже на свои дни рождения, которые скромно отмечались семьёй или на службе. Но хозяйка наша явно прибеднялась: мы со всем справились в срок и на следующий день у нас остались только хлопоты с выпечкой и салатами, готовить которые нужно прямо к столу. За день я так намоталась, что после вечернего звонка Стаса с поцелуем на ночь мгновенно провалилась в бездну беспамятства и спала без сновидений.
          А в воскресенье с утра у нас начался форменный девичий переполох и, несмотря на то, что мы ещё с вечера четко разделили между собой все заботы и очерёдность посещения ванной, мы постоянно путались друг у друга под ногами. Времени было в обрез, потому что нужно было ещё приводить себя в порядок, но мы подсуетились и к полудню почти всё было готово: осталось только сунуть в духовку пироги, ждущие своего часа под чистым полотенцем и пышно поднимающиеся у нас на глазах.
          И, наконец, мы принялись за самое приятное – «чистку пёрышек» и прихорашивание. Мне пришлось заняться маникюром и причёсками Манюры и Зайки и потому на свою голову у меня времени уже почти не было: оставалось только просто взбить феном распущенные волосы. Зато старшая и младшая Пчёлки были неотразимы.
          Я убедилась в этом по реакции наших гостей, которые заявились ровно в 14.00, как было назначено – с цветами, вином и конфетами. И тоже принаряженные, словно на бал.
          Когда зазвенел дверной звонок, мы выстроились в прихожей и каждая из нас получила свой персональный букет и комплимент, но только после того, как старший Жук, едва переступив порог, не воскликнул в порыве чувств: «Какие же вы все красавицы! Яркие, ядрёные – как на подбор!».
          Не знаю, насколько это определение верно в отношении меня, но Манюра и Зайка были действительно великолепны. Моя пышнотелая свекровь принарядилась в бежевый шелковый костюм-тройку с изящной вышивкой по полам просторного жакета, а на Зое была белая ажурная блузка с каскадом кружев на груди и пышная серо-голубая юбка перехваченная на ее осиной талии широким поясом. И все мы встали на каблуки, высотой соответствующей возрасту. На мне было однотонное открытое  трикотажное платье бирюзового цвета, плотно обтягивающее грудь и бедра и расширяющееся книзу воланами.
          Честно говоря, я переживала, не выгляжу ли простушкой рядом со свекровью и дочерью, но по выражению лица своего возлюбленного я поняла, что ему моё платье понравилось. Более того, он умудрился мне шепнуть, что в этом платье и с прямыми  распущенными волосами я похожа на колдунью в исполнении Марины Влади, и, вообще, я на неё сильно похожа... только я гораздо красивей. Было очевидно, что ему хотелось погладить руками обтянутые платьем части тела – но я этого не допустила, шепнув: «Не сходи с ума, милый! На глазах у родителей и детей держи свои бесстыжие руки подальше!. Стас разочарованно вздохнул и прошел за отцом и сыном в гостиную.
          Пока мы с Манюрой рассаживали гостей, разрумянившаяся Зойка с сияющими очами порхала по квартире, расставляя по вазам тюльпаны, и я заметила, что свой букетик нарциссов она заботливо отнесла к себе в комнату.
          И наконец, хозяйка торжественно внесла супницу и семейный обед начался. Манюра разлила горячий борщ по тарелкам и у гостей заблестели глаза от предвкушения истинного гурманства. Чтобы побаловать обоняние, они начали шумно вдыхать густой аромат этого сложного варева, но руки их сами потянулись к ложкам…
          – Это не борщ, это произведение искусства! Шедевр, симфония вкуса! Вы чародейка, Анна Васильевна! – стонал Семён Климович после каждой ложки, исчезающей под усами.
          – Борщ – это национальное достояние! – вторил ему сын, смакуя вкус шедевра после очередной порции. – Это величайшее изобретение славянской кухни!
          – Ешьте, ешьте, а то остынет, – добродушно посмеивалась хозяйка, весьма польщенная высокой оценкой своего кулинарного искусства, – потом будете петь хвалу борщу… – и, скромно потупясь, добавила:
          – А мы такой шедевр каждый день кушаем! Зайка вон жалуется, что надоело ей щи хлебать!
          Зойка хмыкнула и принялась наворачивать борщ со скоростью, приближающейся к Женькиной, а тот метал в рот ложку за ложкой и щурился от удовольствия. Опустошив тарелку, он умоляюще уставился на Манюру и та мигом сообразила, что ребёнок просит добавки. Зойка от добавки отказалась и, склонив голову, исподтишка наблюдала, как ест Евгений, и выражение лица её было таким умильным, будто это она приготовила этакое чудо, а не бабушка. Добавки затребовали и Стас с отцом, порадовав автора шедевра, и, насытившись, Семён Климович от прилива крови и чувств воскликнул:
          – Ох, Аннушка! Что ты со мной сотворила?! Я же теперь не смогу есть нашу холостяцкую пищу и умру от тоски по твоему борщу и от голода! – произнеся сей дифирамб, он спохватился и уставился на виновницу своего смятения. – …Я, кажется, хватил лишку… Анна Васильевна, это ничего, что я так запросто?
          Мы все с интересом уставились на Манюру и та, одаряя нас благодушной улыбкой, расщедрилась:
          – Ничего, Семён. Так даже лучше, ни к чему нам церемонии разводить: мы же с тобой не только коллеги, но и почти ровесники!
          Семён Климович вытер салфеткой усы и обмусолил руку Манюры поцелуем, и мой милый решил тоже воспользоваться моментом, чтобы втереться в доверие к королеве-матери всех Пчёлок:
          – И ко мне, Анна Васильевна, тоже обращайтесь на ты! Мне это будет очень приятно!
          – Ладно, Стас, – согласилась хозяйка и усмехнулась. – Вы посмотрите, что делает вкусная пища с одичавшими без женской заботы  мужиками – совсем ручными становятся!
          Все дружно рассмеялись и разомлевший от борща Женька, напоминая о том, зачем они все пришли сюда, деловито пробасил:
          – А на второе у нас что?
          Под новый взрыв смеха дружной компании мы с Манюрой отправились в кухню за пюре и котлетами, томящимися на плите, и раскрасневшаяся свекровь смущённо спросила:
          – Тася, я не слишком толстая в этом светлом костюме?
          – Ну, что ты, Манюрочка! Ты сегодня неотразима! И скажу тебе по секрету, Жуки не любят худых…
          – Да? Ну, тогда ладно, – успокоилась она и поставила пироги в духовку.
          Во время неспешного смакования второго блюда с вином и с салатами старшие завели разговор о своих разваленных заводах. Семён Климович сказал, что их, электронщиков крепкой старой школы, осталось в городе считанные единицы, потому что институты много лет штампуют экономистов и юристов, а зрелые спецы укатили за рубеж и, вообще, утечка мозгов приняла устрашающие размеры. Манюра была настроена более оптимистично:
          –  Да какая там утечка? Разве можно нас, русских, онемечить или обамериканить? Они там зря радуются! Все наши спецы – это засланные казачки! Эта заграница и хватиться не успеет, как обрусеет. Все наше к нам непременно вернется сторицей!
          –  Ты, Аннушка, большая оптимистка! – воскликнул Семён Климович, с восторгом глядя на свою собеседницу. – Хотя рациональное зерно в твоих словах есть. Но там, за рубежом, всё пойдет, как пойдет, а тут нам надо получше за детьми смотреть, воспитывать, чтобы их не потянуло чужбину обустраивать…
          Манюра с любовью взглянула на нас со Стасом и на Зойку с Женькой, с интересом  внимающих их рассуждениям, и то ли возразила, то ли констатировала:
          –  А зачем их воспитывать, Семён? Они у нас и так хороши: и дети, и внуки. Серьёзные, талантливые, умелые! А ваш Женя, вообще, вундеркинд! В такие годы –  уже специалист, даже семью сможет содержать. Хоть завтра его во взрослую жизнь выпускай!
          Семён Климович и Женька зарделись: первый от гордости и удовольствия, второй – от застенчивости и неловкости. Порозовел от довольства и Стас.
          – Да, внук у меня удался! Я горжусь им, – без ложной скромности согласился дед. –  Вот только слишком уж он нелюдимый: на дискотеки с ребятами не ходит, в гости никого не зовёт, не веселится… Не понимаю я его, мы в его возрасте были веселее и беззаботнее. Попроще что ли…
          Жека слушал деда без эмоций, равнодушно глядя в тарелку, и только руки его с тонкими красивыми, как у отца, пальцами нервно закрутили вилку.
          – А я его очень хорошо понимаю! – неожиданно для всех перебила я Семёна Климовича. – Когда я в таком же возрасте  в одночасье потеряла своих родителей, я была ещё нелюдимей. О каких гулянках могла идти речь? Я тогда не хотела смиряться с их смертью и почти совсем не плакала, хоть и была совсем ещё девчонкой. Но мне казалось кощунством веселиться, когда им так больно, когда они непонятно где и без меня. Мне трудно было поверить, что я их никогда не увижу, и я все время разговаривала то с мамой, то с папой, обещала, что не буду их огорчать… помнишь, Манюра, как я категорически отказывалась что-либо праздновать без них? И на школьные вечера не ходила, и домой никого не звала. А пуще всего я боялась, что меня начнут жалеть! Ведь я не чувствовала себя сиротой, они были живыми в моем сердце, в моих мыслях и снах…
          – А как они погибли? – тихо спросил Семён Климович, взглянув на притихшего внука.
          Я встретилась взглядом с заблестевшими глазами Женьки и хотела рассказать об этом, но поперхнулась словами и Манюра переложила эту тяжесть на свои плечи:
          – Они оба почти сгорели в поезде под Челябинском, когда был взрыв на газопроводе у транссибирской магистрали. Сгорели заживо. Тогда полтыщи человек погибло… Тася осталась совсем одна… – свекровь вздохнула. – Было трудно. И Тасе и нам, Пчёлкам. Мы с её родителями много лет дружили семьями. Они были чудными людьми, чистыми, честными, добрыми – светлая им память. Но хватит о грустном! Надо жить, и те, кто не с нами, будут живы, пока мы их любим и помним.
          – А давайте выпьем за всех, кого мы потеряли, помянем их… –  предложил погрустневший Стас и разлил по бокалам вино, капнув по чуть-чуть и нашим детям.
          Все выпили и замолчали, не зная, как переключиться с тонких душевных струн на аккорды праздника, и я, находясь где-то посредине между этим и тем миром, сказала:
          – Между прочим, моя мама была детдомовской, ещё той дерзкой девчонкой! И все говорили, что она непредсказуемая максималистка без тормозов… а она всего лишь была честной и смелой. И ненавидела вранье. Только Манюра её понимала…
          – Так вот в кого ты такая… неуправляемая! И без тормозов,– осторожно вставил Стас, накрывая своей мягкой ладонью мою руку.
          – Не-е, без тормозов у нас Сонька! – возразила я. – А я с тормозами – только забываю на них нажимать от избытка чувств.
          – А вот это верно! Чувства в тебе кипят и булькают, – рассмеялась Манюра, её поддержали сдержанным смешком остальные – и перелом в настроении состоялся.
          За обеденным столом висела аура благолепия и всеобщего довольства друг другом, Стас распоясался и стал обнимать меня за плечи и талию, старшие и младшие переглядывались и искрили, а тарелки неуклонно пустели.
          С пирогами наевшиеся до отвала гости слёзно попросили повременить и обленившиеся мысли повернули беседу к весне, скорому лету и отдыху. И тут несвойственную для неё активность проявила моя Зайка:
          – Ой, послушайте, что я придумала! – встрепенулась она от переваривания пищи. – Завтра первомайский праздник, давайте все вместе покатаемся по Волге на теплоходе!
          – А что? Можно! Я – за! – поддержала я дочку и подняла руку, как на собрании. За мной потянулся Стас и вопросительно уставился на отца и сына.
          Семён Климович, удостоверившись в том, что Манюра тоже «за», с улыбкой поднял руку и ткнул локоть внука. Тот руку поднимать не стал, а лишь смущенно пробасил:
          – Я как все…
          – Ну, вот и славно! – констатировала Манюра. – На том и порешим. Едем по солнышку, в полдень. За нами пироги и котлеты, за Жуками – транспорт до набережной и обратно…
          – И прохладительные напитки, – добавил Стас.
          Эта фраза напомнила всем о жажде и хозяйка принесла соки и минералку, после чего народ стал вставать из-за стола и флуктуировать по комнате.
          Мы с любимым шкурой почуяли удобный момент, чтобы смыться, и переглянулись.
          – Ну, мы с Тасей, пожалуй, пойдем, – осторожно сообщил обществу Стас, кладя на стол стакан из-под виноградного сока.
          – А сигнализацию кто будет ставить? – возмутился отец.
          – Батя, ты же знаешь, что тут я тебе не помощник! – упорствовал Стас. – Моё дело позвонки и вывихи вправлять! Да и руки я берегу, чтоб не грубели. У тебя вон внук есть –  и коллега, и умелец во всем, что касается техники. А в подмастерья Зою возьмите: «принеси-подай» у неё лучше, чем у меня, получится…
          – Пусть идут, Семён! – неожиданно поддержала нас Манюра. – Я тоже смогу оказать вам с Женей посильную помощь, ещё не разучилась с проводами работать. А с этой оголтелой парочки толку всё равно не будет, у них совсем другое на уме…
          – Ладно, идите, – сдался Семён Климович. – Только не забудьте, что завтра в полдень сбор у причала. Стас, возьми мою машину, вам для двоих она в самый раз, а мы вчетвером поедем на вольво. И напитки за вами, утром по дороге купите.
          – И пироги с собой возьмите на ужин и завтрак! – наказала Манюра. – Я как знала, что вы сбежите, уже завернула вам сухой паек.
          – И шампанское мы заберем тоже, – поставил в известность честную компанию Стас.
          – Да, берите, берите, неугомонные, – улыбнулась Манюра, – нам нельзя, мы за рулем… – и она подмигнула старшему Жуку. – Правда, Семён?
         
         
          Сумерки последнего дня апреля заглядывали в салон неприхотливого автомобиля, прозванного жуком и принадлежащего старшему Жуку. Я сидела откинувшись на спинку кресла и смотрела то на профиль своего милого доктора, сосредоточенного глядящего на дорогу, то на расстегнутый ворот его рубашки – и ревновала его руки к рулю.
          – А наши родители подружились, – с удовлетворением заметил Стас, обнимая ненавистный руль и греясь в моих томных взорах.
          – Я бы сказала больше, чем подружились, – загадочно протянула я.
          – Ты, думаешь? – оживился Стас, – думаешь, между ними искрит?
          – Ещё как искрит! – уверенно подтвердила я. – Разве ты не заметил, как они переглядываются? Как твой отец ухаживает за Манюрой, как старается во всём ей угодить?
          – Пожалуй, ты права, – согласился Стас, – он давно уже не улыбался так …застенчиво. И глаза его блестят как-то по особенному.
          Мне в голову пришла неожиданная мысль и я засмеялась:
          – Стас! А если они надумают сделать из нас с тобой братика и сестричку?
          Мой любимый так опешил, что чуть не свернул руль и голову:
          – Это как же?! Нам нельзя будет даже целоваться?! – вступил в игру Стас, скользя алчным взглядом по моему декольте и приостанавливая машину.
          – Ага! И моему зеленоглазому котику придется поджать свой услужливый хвостик, – продолжала накручивать я милого с садистским удовольствием, – и будет категорически запрещено мять брюшко своей пчёлке…
          – Никогда! Никогда не буду сдерживать хвостик и не откажусь от своей медовой пчёлки!
          Он притянул меня к себе и прилип к моим губам, а через минуту пояснил:
          – Надо поторапливаться и сделать всё, пока мы не братик и сестричка…– и он снова припал ко мне. – А вообще, – выдохнул он в очередной паузе, – вообще-то Манюра тебе не мать, а свекровь, так что инцест нам не грозит, пчёлка!
          Я вырвалась из его цепких рук:
          – Не довольствуйся малым, дорогой! Поехали скорей в наш травмопункт, ты же хотел узнать, как снимается это платье!
          Мы с грехом пополам добрались в свою приют и осваивать технологию снятия тесного платья Стас начал прямо на пороге. И справился с этим без моей помощи!..
          …Ближе к полуночи мы вспомнили, что у нас с доктором первый юбилей – десять дней с моего нелепого сотрясения мозга и нашего в связи с этим неадекватного поведения – и открыли шампанское. Выпив за сведший нас несчастный случай и обоюдное безумие, мы попробовали провести что-то вроде следственного эксперимента тех беспредельных полутора часов – и убедились, что подробности нашего грехопадения не сохранились в памяти. И пришлось повторять эксперимент снова и снова… пока нас не свалил обморочный сон – только в этот раз Стас крепко обхватил меня руками, чтобы я не убежала от него. Так в объятиях друг друга и молодецкого сна мы и вплыли в звенящий весною Первомай. И приблизились к первым серьёзным испытаниям нашей сумасшедшей любви…
         
         
          Волжские волны целовались с бортами прогулочного теплохода, пушистые облака целовались с небом, горизонт – с синими берегами, а я целовалась со Стасом. Наши поцелуи были приправлены ветром и мелкими брызгами, потому что мы спрятались от всех в хвосте теплохода, прикрывая своими телами кильватерную струю.
          Где-то на верхней палубе, на носу теплохода, грелись на солнышке отец Стаса и моя свекровь, там же согнулись над правым бортом наши дети, кормящие чаек, а мы с любимым, как и положено бдящим за всеобщее благоденствие замыкали тур-группу.
          Первый день мая был солнечным и радостным и располагал к любви, но ветер активно остужал наш пыл. Я высвободилась из крепких объятий и взмолилась:
          – Стасик, пойдём на солнышко… я замёрзла…
          – Моя пчёлка замерзла! Моя маленькая, строптивая девочка замёрзла, – засюсюкал, как с несмышлёнышем, Стас, накидывая на меня свой пиджак, и снова облапил меня. – А всё потому, что не послушалась доктора, не надела тёплую кофточку. Докторов надо слушаться!
          – Доктор, не будь занудой! Пойдём наверх, – пресекла я его нравоучение, – а то я простужусь и у нас настанут разгрузочные дни.
          – Не настанут! – успокоил меня любимый, склоняя меня к новой серии поцелуев. – Я пропишу тебе грелку во весь рост.
          Я со смехом рванулась и кинулась к трапу. Стас был вынужден последовать моему примеру, но наверху он обхватил меня цепкими руками и сделал выволочку:
          – В следующий раз, Тасенька, на такую прогулку надевай брюки! У меня чуть не случилось помрачение мозгов и расстройство психики! А тут, между прочим, полно и чужих мужиков!
          Я виновато чмокнула его в щеку и оправдалась:
          – Ты же не дал мне переодеться, доктор! Все брюки и кофточки остались у меня в комнате, а в твоём травмопункте моей одежды нет… только эротичные халатики.
          На верхней палубе было значительно теплей. Мы паиньками уселись рядом с родителями и попытались влиться в их беседу – наверняка, приятную, потому что лица у обоих были мечтательными и довольными. Однако те почему-то сконфуженно замолкли и мы догадались, что свою дочернюю и сыновью привязанность проявили некстати.
          Бросив пару фраз о погоде, Стас стянул меня с лавки и мы причалили к детям. Те подняли на нас чистые, не замутненные ничем греховным взоры, и тоже затихли. Впрочем, они, возможно, молчали и до нашего прихода.
          Словно отвечая на мои мысли, Зойка удовлетворила наше любопытство:
          – Женя рассказывал мне про чаек. Очень интересно…
          Удостоверившись, что дети одеты тепло, мы уже хотели перейти к другому борту, но тут Евгений посмотрел на отца и без всякого выражения произнес:
          – Па, мне, кажется, за нами следят. Там сзади… лысоватый мужичок в сером пиджаке. Я его и вчера видел возле дома Пчёлок. Днём, когда мы шли в гости.
          Мы обернулись и увидели того, о ком говорил Женька. Встретившись с нами взглядом, наблюдатель с показным интересом уткнулся в какой-то журнал.
          Стас увлек меня за капитанскую рубку и достал сотовый. «Подожди меня тут!» – велел он и стал обходить рубку сзади. Минут через пять он вернулся и доложил:
          – Есть! Я его сфотографировал! Сейчас перешлю Тарасу. А, вообще, милая, мы как-то расслабились и потеряли бдительность.
          – Да я уже устала бояться! – с досадой сказала я. – Пусть себе подглядывают, охраняют нас…
          И я призналась Стасу, что за нами следили и в субботу, когда мы ходили по магазинам, а в пятницу вечером мне звонили, угрожали.
          – Не нравится мне всё это! – посерьёзнел Стас и притянул меня к себе: – Тасенька, милая! Будь поосторожней, посиди сегодня и завтра дома, никуда не выходи! А может, и послезавтра. Я эти дни не смогу быть рядом.
          В его предупреждении меня затронуло лишь, то, что мы не встретимся завтра, хотя этот день был нашим по графику. Мне не удалось скрыть своего огорчения:
          – Мы завтра не увидимся?
          – Нет, не увидимся, милая. Я буду очень занят эти дни. Ты потерпи, скоро все уладится – я знаю, что говорю. Потом наверстаем…
          Его таинственность мне не понравилась и я разозлилась:
          – Как хочешь, дорогой. А за нас не волнуйся: я позову Кирилла. Он у нас бычок крепкий, из него будет отличный телохранитель!
          Стас поморщился, но сдержался от выпада и посмотрел на меня долгим взглядом:
          – Ладно, пусть так. Сейчас для меня твоя безопасность главней всего…
         
          Глава 12

          Звать Кирилла не пришлось – он пришел сам, буквально через полчаса после нашего возвращения с набережной.
          Моя радость от прогулки была скомкана размолвкой со Стасом и сомнениями в его любви из-за таинственности, с которой он отказался от вожделенного свидания. Он явно что-то скрывал от меня и моё воображение рисовало самые неприглядные картины измены любимого. В связи со своими терзаниями ревности я находилась в некой меланхолии и встретила бывшего мужа без ожидаемой им агрессии.
          Мой приём одновременно озадачил и обрадовал Кирилла и тот, протягивая мне цветы, с растерянной улыбкой поинтересовался:
          – Ты не прогонишь меня, Тасенька? Я пришел поздравить вас с праздником. Вот тортик купил… – и он протянул мне торт, который я не заметила по рассеянности.
          – Проходи, раз пришёл, – равнодушно пригласила я, отказываясь от цветов, но он не сдвинулся с места. Более того, лицо его вытянулось от изумления. Я проследила за взглядом Кирилла и поняла, чем он так поражен: из своей комнаты выплыла Манюра и с интересом наблюдала за нашей встречей.
          – Мама! Что с тобой? Ты помолодела лет на десять! – воскликнул мой бывший и я поразилась, как он умудрился превратить комплимент в бестактность. – У тебя новая причёска, новое платье, макияж…
          – А что тут такого? – нахмурилась Манюра. – Я ведь ещё не старуха! Просто Тася напомнила мне, что я ещё вполне не старая женщина и моя жизнь не закончилась. Или ты хотел, чтобы я чахла над плитой и корытом?
          Ах, вот оно что! Значит созерцание нашей со Стасом любви возбудило мою свекровь на подвиги! А тут ещё симпатяга Жук подвернулся… Проникшись этими оптимистичными догадками, я мигом встала на сторону свекрови:
          – Действительно, Кир, что странного в том, что женщина зрелого возраста, даже ещё не пенсионерка, занимается своей внешностью? Наша Манюра красавица и ей давно надо было поменять свой имидж, хватит ей тратить свои нервы на нас, непутёвых…
          – Ладно, Тася, перестань! – остановила свекровь мой неизвестно куда ведущий словопоток. – Я не нуждаюсь в адвокатах! – и она перевела загадочный взгляд на Кирилла. – А ты, сын, уж коль пришел, проходи в гостиную. Я сейчас заварю чай и посидим рядком.
          – Я не буду с вами чай пить! – заявила выскочившая невесть когда из своей спальни Зойка и исподлобья уставилась на отца.
          Кирилл нервно заёрзал и я подтолкнула его к двери в гостиную:
          – Иди уж… потерпи. Не сразу сказка сказывается…
          – Вы о чём? – заподозрила неладное Манюра, водя очами по нашим лицам и останавливаясь на внучке. – Зоя! Какая муха тебя укусила? Отец пришел к нам с добром, нечего от него нос воротить!
          Зойка фыркнула и скрылась у себя. Я пошла следом и наткнулась на горящий взор:
          – Мама! Ты его уже простила?! После той жуткой выходки?!
          Я взяла свою возмущенную девочку за плечи:
          – Притуши глазки, солнышко! Слыхала, люди говорят, что на сердитых воду возят? Гнев убивает гневливого. Я же уже говорила с тобой на эту тему. Надо уметь прощать. Я простила твоего отца и ты прости, а то он станет ещё хуже, ещё нетерпимей. Ну, иди ко мне… – я притянула её к себе и погладила по голове. – Ступай в гостиную и думай только о хорошем. Хочешь сегодня будем спать вместе, как раньше? Поболтаем о своём, о девичьем.
          Дочка прильнула ко мне и обняла за шею:
          – Мамочка, я так тебя люблю!
          Наше чаепитие в узком кругу прошло тихо и мирно, Кирилл был в хорошем расположении духа, весь вечер согревал нас с Зойкой благодарными взглядами, а, получив от меня разрешение остаться на ночь, едва сдержался, чтобы не кинуться мне на грудь.
          Я убирала со стола, когда услышала телефонный звонок и со всех ног бросилась в прихожую. Звонил Стас:
          – Пчёлка, ты почему сотовый не берёшь? Чем ты занята? – его голос был тревожен.
          – Мы чаевничаем с Кириллом. Он пришел поздравить нас с Первомаем. А на мобильнике батарейка села. А ты чего звонишь? Проверяешь?
          – Нет, – после небольшой заминки сказал Стас. – Я тебе доверяю. А потом… Какие у меня права? Насильно мил не будешь… я хотел всего лишь пожелать тебе спокойной ночи.
          – Спасибо, милый, – довольно сухо поблагодарила я своего мятежного любовника. – Я прониклась. И тоже желаю тебе спокойной ночи.
          – Ты уже ложишься? – поинтересовался Стас, ничуть не удовлетворённый разговором.
          – Нет, мы ещё немного посидим, – не стала я его расслаблять.
          – Твой муж останется ночевать? – едва выговорил он главный вопрос.
          – Наверное. Я предложила ему остаться, – «утешила» я своего жестокого любимого.
          – Да. Правильно. Так будет безопасней, – через силу согласился Стас.
          – Не волнуйся, Стас, – смилостивилась я, наконец, – я возьму к себе в постель Зою. Мы немного посплетничаем и будем спать вместе.
          – Пчёлка моя! Я тебя целую! – расслабился мой ревнивец. – Всю, всю!
          – Всю не надо, дорогой! А то я не засну… только лобик, дальше не надо.
          – И щёчки! – уже совсем весело сказал Стас. – Отдыхай, ни о чём не тревожься…
         
         
          Ночью в мою спальню на цыпочках вошла Зойка и, нырнув под покрывало, не переводя дух, выпалила:
          – Мам, Женя сказал, что ты классная!
          – Правда? – искренне обрадовалась я такой лестной оценке этого странного мальчика.
          – Угу, – подтвердила дочь. – А я ему сказала, что мне его папа тоже нравится.
          – А о чём вы с ним говорили, когда мы подошли к вам с его отцом? О чайках?
          – И о чайках тоже! А ещё он рассказывал мне о своей маме. Какая она была у него красивая, хорошая, добрая и тихая. Как сильно любила их всех.
          – А кем она работала? – не упустила я случая узнать побольше о своей предшественнице: не спрашивать же мне об этом Стаса!
          – Она тоже была врачом, как и Станислав Семёнович, только детским.
          Зойка прильнула ко мне и я порадовала её своим мнением об откровенности Женьки:
          – Это очень хорошо, что он поговорил с тобой о маме! Мне кажется, что он ни с кем о ней не мог поговорить, как хотел. Ему теперь станет легче жить. Я знаю это по себе.
          – Значит он мне доверяет?! – пришла в восторг моя девочка.
          – Да, Зайка. Женя оказал тебе огромное доверие. И ты никогда никому не пересказывай то, что он тебе рассказывает.
          – Даже тебе? – изумилась моему совету Зоя.
          – Даже мне. Кроме, конечно, тех случаев, когда не будешь знать, что с этим делать. И если сердце подскажет тебе, что эта тайна опасная для него или нас. Ты у меня умница, ты сама поймёшь, о чём молчать, а чем поделиться со мной.
          – Мам, а как ты думаешь… я ему понравилась? Как девушка, а не как друг, – спросила моя заневестившаяся дочь и затаила дыхание в ожидании ответа. И я не разочаровала её:
          – Мне кажется, что он смотрел на тебя так… по-мужски.
          – Правда? – задохнулась от счастья Зоя и встревожилась о другом. – Мам, я, правда уже поправляюсь? У меня лифчик совсем не пустой. Я думаю, что мне можно уже купить единичку. На вырост. Я же теперь всё подряд ем…
          – Куплю, Зайка, я куплю тебе новый лифчик…
          Мы ёще долго шептались с ней и, наконец, дочь заснула и спала сладко и безмятежно.
         
          
          Во вторник утром, когда Зойка ушла в школу, Манюра сообщила мне с весьма таинственным видом, что после неотложных дел заскочит к Семёну, сварит Жукам супчик, а то они все всухомятку, да всухомятку – того и гляди вконец испортят желудки…
          Наверное, вид у меня был ошарашенный, потому что свекровь смутилась.
          – Думаешь, не стоит? – засомневалась она и покраснела.
          – Ну, почему не стоит! – горячо поддержала я её благое намерение. – По-моему, это правильное решение! Я целиком на твоей стороне и, если потребуется, могу присоединиться для подмены в дежурстве по Жукам.
          – Не надо, Тасенька! Не беспокойся! – непривычно ласково отказалась от содействия новоявленная опекунша одиноких мужчин. – Я сама справлюсь. Ты занимайся своими делами, лучше почаще общайся с Зоей. Она сейчас очень в тебе нуждается.
          Когда свекровь, принарядившись, ушла, я долго не могла спрятать улыбку: ну, Манюра! С какой самоотверженностью она взялась за Жуков! Вернее за Семёна.
         
         
          Уж, не знаю почему, но весь вторник я ждала звонка от Стаса. Но, как выяснилось зря. Промучившись целый день, я переступила через свою гордость и позвонила сама: телефон Стаса был вне досягаемости. Ночь и утро среды я маялась в тревожных предчувствиях и ждала неприятностей: их предсказывало моё сердце, которое до сих пор не ошибалось. И когда в среду после полудня мне позвонила Сонька и поинтересовалась, буду ли я дома через час-два, я сказала себе: «Ну, что, Таисия, дождалась? Готовься к пакостям судьбы, Пчёлка, держись покрепче на ногах!»
          Сонька появилась во втором часу дня и выглядела пугающе таинственно. И, что совершенно невероятно: молчала! Первым делом она, как обычно, проследовала к холодильнику и напилась минералки, затем плотно села на табурет и скомандовала: «Садись!». Я робко, как если бы была в гостях, а не у себя дома, присела напротив и запаниковала:
          – Что случилось, Соня? Почему ты вся из себя такая загадочная?
          – Сейчас узнаешь, подруга!.. – многозначительно пообещала Сонька. – Садись покрепче, чтобы не упасть от моих новостей.
          У меня все внутри сжалось от дурных предчувствий и я послушно вжалась в табурет.
          – Ну! Давай, порадуй, чем можешь! – поторопила я свою экзекуторшу и расправила грудь, – я готова ко всему и ничего хорошего не жду.
          Моя подруга-доброжелательница поёжилась и вздохнула с показным сожалением:
          – Ты уж, прости, меня, Тася, но лучше я лишу тебя вредных иллюзий, чем другие… – она сделала невыносимо долгую паузу и начала издалека. – Вчера у меня было дело в Доме архитектора и я поехала туда на маршрутке. И вот, еду я по проспекту: смотрю знакомое лицо! Твой Стас. Сидит за столиком у лотка с мороженым и улыбается, как Бельмондо. «Кому это он так лыбится?», – подумала я. Пригляделась: баба. Вполне молодая, нарядная.
          – Красивая? – поинтересовалась я онемевшими губами.
          – Красивая, – подтвердила беспощадно правдивая подруга, – и, похоже, из крутых. Одета богато, из бутика, в шляпке, при бусах и перстнях. Это я потом разглядела, когда подсела за соседний столик за его спиной. После того, как сошла с маршрутки и пошла на разведку. Подсела я, значит, сзади Стаса, стала слушать, о чём они говорят…
          Сонька замолчала и я, вцепившись обеими руками в табурет, выдохнула:
          – Ну!!!
          – Что ну! – вдруг рассердилась моя личная «шпионка». – Не понукай меня, Тася! Успеешь еще накушаться новостей! Молчи, слушай и не перебивай! А то я собьюсь. Значит так, слышу он говорит ей: «Спасибо тебе, Ида, за всё. Буду тебе очень обязан», А она ему: «Тасик…» –  это она его так любовно называла – Тасик! Так вот, она ему говорит: «Тасик, ты же знаешь, я ради тебя на всё пойду. Это ты боишься моего мужа. Думаешь он догадывается о нашем романе?», – Сонька осторожно заглянула в моё лицо, но я была непроницаема. Как танк перед переплавкой. Чтобы она окончательно успокоилась, я кивнула ей и Сонька продолжила мою пытку. – А Стас похлопал её по руке… да, Тась! Забыла сказать, что она, эта Ида, всё время его руку теребила и гладила… Так вот, твой похлопал её и говорит: «Не догадывается, Ида, а знает обо всём доподлинно. Просто он тебя крепко любит и не хочет потерять». А она ему: «Я иногда его ненавижу за эту любовь. Почему ты не отнимешь меня у него? Ты же знаешь, я по тебе уже пять лет с ума схожу! Мне нужен только ты!»…
          Я встала и, пошатываясь, направилась к холодильнику за водой. Сонька вскочила и, вернув меня на место, сама напоила меня. Потом подумала и полезла за валерьянкой.
          Надышавшись и наглотавшись успокоительного, я велела ей продолжать.
          – А, может, ну его? – засомневалась моя всезнающая подруга.
          – Нет, Соня, уж коль разрезала рану – ковыряйся дальше. Пока я могу ещё терпеть. Надо вычистить всё от гноя и залить антисептиком…
           – Ну, ладно, – вздохнула Сонька, – продолжим операцию. В общем, призналась она твоему Стасу в любви, а он ей грустно так и ласково: «Ты давно знаешь почему, Ида… давай, не будем ворошить старые раны. Успокойся, милая, прими всё, как сложилось…».
          – Милая… как я… – эхом повторила я за Сонькой и закусила губу, чтобы не разрыдаться. – Давай, подружка, добивай!
          – Да это, собственно, уже всё. Стас посетовал, что спешит, попрощался и сказал ей: «Позвони мне, милая, я буду ждать твоего звонка!». И ушёл… весь такой взволнованный – прошёл мимо и даже не заметил меня. А та, Ида, захлюпала носом. Но мне это было уже неинтересно. Я подхватилась, поскорее отнесла бумаги – и к тебе…
          Сонька удручённо затихла и несколько минут мы сидели тихо, как рыбы. Я уставилась в окно и в голову полезли всякие нужные и ненужные мысли.
          Так значит?! Прощай, любимый?! Ну, и ладно! Кто же сомневался, что он блудливый кот и ловелас? Кто угодно, только не я! Я же с самого начала ни на что не надеялась, ничего не ждала от этой встречи и, вообще, от жизни. Кому, как не мне, известно, что никакой любви нет? Есть только физиология… и боль… такая боль, что ни вздохнуть, ни крикнуть. Аж, всю свело… а плакать по тебе я не стану! Не дождёшься …миленький! Ты мне никто! Всего лишь любовник. И я быстро найду тебе замену – одна не останусь! Стас… Стасик мой… да пошел ты! Пропади всё пропадом!!
          Я оторвалась от окна и выставила на стол недопитую Кириллом ещё на той неделе водку. Почти полбутылки – для начала нам с подружкой хватит!
          Сонька с пониманием взглянула на спиртное:
          – Антисептик?
          Я осклабилась в жизнерадостной улыбке:
          – Самый что ни на есть лучший! Сейчас всю заразу промоем!..
          Достав стаканы, колбасу и лимон, я разлила зелье на две порции и мы совершили «обряд очищения». Потом допили остатки красного вина, застоявшегося в холодильнике… очень хотелось добавить еще для полной кондиции, но больше ничего не было и я потянула Соньку танцевать. Мы с подругой уже совершенно распоясались в моей комнате, когда к нам присоединилась Зойка. Наша залихватская пляска оторвала от компьютера Манюру, та вошла к нам и, скептически улыбаясь, поинтересовалась:
          – В честь чего праздник с водкой и танцами?
          – В честь свободы и демократии! – охотно сообщила Сонька, радуясь, что всё обошлось без истерик. – Мы, Анна Васильевна, выпили за эмансипацию и против мужского произвола.
          – Так «за» или «против»? – потребовала уточнений Манюра.
          – Да кому какая разница?! – воскликнула моя взбалмошная подружка, утомленная допросом. – Разве не могут девочки просто расслабиться?
          – Несомненно, могут! – одобрила нас моя строгая свекровь. – Только ребёнка в ваши развлечения не втягивайте… – и она увела от нас недовольную её деспотизмом Зайку.
          Выплеснув в плясках весь свой негатив, мы упали на кровать и Сонька, глядя в потолок, решила выдать мне добавки:
          – Знаешь, Тась, я вчера случайно заглянула в заметки Тараса по твоему делу и увидела имя Стаса в списках подозреваемых…
          Я насторожилась и заботливая до нельзя подружка успокоила меня:
          – Ты только не волнуйся раньше времени, но сама подумай: твой доктор дружит с Гурвичем и ни с того ни с чего, якобы случайно, оказывается рядом с тобой! И продолжает ходить к Гурвичам, якобы лечить его жену…
          – Ты на что намекаешь, подруга? – апатично поинтересовалась я, готовая уже к любым сюрпризам. – Ты считаешь, что он их человек?
          – Ничего я не считаю! – отнекалась Сонька. – Это, как говорится, информация к размышлению. А если он тебя всего-навсего использует?
          А я вдруг подумала: «Господи! Да какая разница! Пусть использует сколько хочет! Ведь мне так хорошо с ним! Как же мы были счастливы! Всего лишь позавчера…»
          Чтобы не расплакаться, я с одобрения подруги ещё немного поплескалась ядом в адрес всех подряд мужиков и мы незаметно уснули: рядком, как две сестрёнки.
         
         
          Из тяжелого похмельного сна меня выдернул голос Манюры:
          – Тася! Проснись! Тебе Стас звонил, велел, чтобы минут через десять ты спустилась.
          – А Сонька где? – спросила я, раздирая глаза и морщась от головной боли.
          – Она только что ушла, не стала тебя будить.
          Я на автомате потащилась в ванную, тщательно вычистила зубы и стала одеваться. Мне не хотелось думать, что я собираюсь на своё последнее свидание со Стасом, тем не менее я оделась как на боевые действия: в джинсы, кроссовки и водолазку с высоким горлом. Как говорится, на всякий случай, чтобы, если начну терять голову от его прикосновений, быть неприступной и готовой к бегству.
          Закончив обряд, я заковала сердце в броню и обречённо направилась к любимому.
          Стас стоял у своей машины и его взгляд летел мне навстречу. Я подошла к нему и долго молча смотрела в его зелёные глаза, наливающиеся недоумением и тревогой с каждой томительной секундой нашего противостояния.
          – Что с тобой, пчёлка? – тихо спросил он. – На тебе лица нет…
          – Давай отъедем отсюда на один квартал…
          Мы проехали на малой скорости минут пять и я попросила:
          – Останови здесь. Попрощаемся.
          – Попрощаемся?! Тася, ты меня пугаешь! Что случилось, милая? – воскликнул мой неверный любовник, беря меня за плечи.
          Я оттолкнула его и меня заколотило от гнева:
          – Не прикасайся ко мне! И не называй милой!! Никогда! У тебя есть другая милая! Её, свою Иду, и зови милой! Я всё про тебя знаю! Всё! Думал со мной можно так? Не церемониться? А только есть кому обо мне позаботиться, есть кому глаза на тебя раскрыть!
          – Тася! Ты что белены объелась! – он снова попытался обнять меня, но я так отчаянно дернулась, что оборвала рукав у водолазки. И заорала:
          – Тебя! Тебя я объелась! Досыта! До боли, до несварения!..
          И я засмеялась ему в лицо:
          – «Тасик! Мне нужен только ты!.. Я ненавижу своего мужа…». Тасик… выкрутасик!..
          – Не кривляйся, тебе это не к лицу, – на удивление спокойно прервал меня Стас. – Кто тебе рассказал о моей встрече с Ираидой Гурвич?
          – Ага! – злорадно восторжествовала я. – Не удалось тебе скрыть своё свидание с любовницей?! Нет ничего тайного, что не стало бы явным! Соня вас видела! Видела, как вы жали друг другу ручки, как нежничали… и слышала ваш разговор. Только ты так был занят своей дамочкой, что не замечал ничего даже у себя под боком! – Стас подавленно молчал и я ещё пуще завелась, принимая его молчание за подтверждение всего, что рисовало мне мое больное воображение. – Ах, Тасик! Ах, любимый! Многостаночник ты наш неутомимый! Лакомка, любитель сладенького!
          Стас не выдержал, сжал мои плечи  и хорошенько тряхнул меня… И я выпалила свои вопросы:
          – Эта Ида тоже твоя любовница?! Как и я? Ведь ты нас обеих называешь «милая»… и много у тебя таких «милых»?..
          – Много! – жёстко подтвердил Стас. – Я всех пациенток так называю, всех женщин, которые мне доверяются и которые мне не противны!
          Я захлебнулась возмущением, намереваясь высказаться, но он снова меня тряхнул и продолжил:
          – Но любовница у меня одна: ты! Наш роман с Ираидой был почти пять лет назад. Ты слышишь, Тася?! Очень давно! Ты у меня одна! Ты моя единственная женщина!..
          – Не ври мне! Не надо! – перебила я Стаса. – Хоть теперь признайся, что посмеялся надо мной! Ты использовал меня, безмозглую дуру, для своих планов! – я снова вырвалась из его тисков и подвигнутая Сонькой на смелые логические выводы, возбужденно жестикулируя, вывалила ему свою «гениальную» версию. – Вы с твоей Идой сговорились обокрасть её мужа! Она своровала у него флешку и подкинула её мне, чтобы я потом стала козлом отпущения. А ты поджидал меня у банка, чтобы охмурить и выдурить флешку, а потом продать её конкурентам за миллион долларов и на эти деньги махнуть с Идой на Канары. Или в Австралию – подальше отсюда! А я по-вашему плану должна была  ответить за всё! И тут тебе так повезло! Меня долбанули по башке, последний умишко вышибли – и ты легко завладел мной. Всей – до самого маленького ноготка. Влез ко мне в душу… и разбил сердце… и позабавился заодно! А чего ж не перехватить в начале большого пути сумасбродинки?! – я посмотрела в его посеревшее, как тающий снег, лицо и фыркнула. – Тасик! Котик мой пушистый! Мартовский… – мой запал иссяк и я смолкла.
          – Это всё? Ты всё сказала? – едва сдерживая ярость, спросил Стас. Его глаза обжигали, а лоб покрылся испариной. – Вам бы с твоей болтливой подружкой детективы писать, а не серьёзным мужикам головы кружить! Я думал, что хоть немного дорог тебе, что ты та женщина, которая дана мне на всю жизнь, которая станет для меня всем – а ты со мной обращаешься, как с врагом, как с совершенно чужим тебе человеком, как с пустым местом! Тася, ты очень меня разочаровала! Я никогда не думал, что ты можешь быть такой жестокой! И такой …дурой! Пора бы тебе повзрослеть и научиться разбираться в людях!
          – Нечего меня поучать! Кто ты такой, чтобы выговаривать мне? Я тебе – никто, и ты мне – никто! Мы всего лишь любовники! И то бывшие…
          Я поперхнулась внезапными слезами и поняла, что надо бежать от него, и поскорее! Не хватало мне ещё тут разрыдаться! Схватившись за дверцу, я судорожно сглотнула слёзы и выплеснула последнее слово:
          – Не хочу больше знать тебя! Забудь меня навсегда! И катись к своей распрекрасной Иде!
          Стас крепко сжал руль руками и уронил на них голову, а я, выскочив из его вольво, со скоростью торпеды понеслась прямо по дороге, куда глаза глядят. А глядели они совсем плохо, потому что их застило слезами, и я чуть не угодила под колеса машины.
          Взвизгнули тормоза и предо мною услужливо открылась дверца какого-то лимузина.
          – Тася! – позвали меня изнутри. – Садитесь скорее в машину! С Соней беда! Ей нужна ваша помощь!
          – С Соней?! – ужаснулась я и, заглянув в машину, сразу увидела Сонькину белокурую голову, безжизненно перекатывающуюся по спинке кресла.
          Я изумленно смотрела на её заклеенный скотчем рот и пыталась сообразить, почему мне вдруг стало страшно, но тут чья-то рука накрыла мой нос белой салфеткой и я стала задыхаться. Последним, что зафиксировал мой мозг, было ощущение, что кто-то с силой втягивает меня в узкую трубу…
         
          Глава 13

          Моё потухшее сознание прорезал телефонный звонок. Я машинально потянулась к своему сотовому, висящему на цепочке вместо кулона и поняла, что связана – вернее мои руки были в наручниках. Открыв глаза я увидела чьи-то голые колени, должно быть, Сонькины. Крепкие клешни дернули меня за плечо и вытащили зажатый моим телом телефон. Звон в ушах перетёк в сиплый мужской голос:
          – Красоткой кто-то интересуется… должно быть хахаль.
          – Отключись, нечего тут трезвонить, – донеслось откуда-то со стороны, – у меня и так после вчерашнего голова трещит, без этого писка.
          – Пивка дать, Кочан? – спросил первый. – Поправишь башку.
          – Не надо, а то поплыву, – отказался второй, с кличкой Кочан, – вот выгружу вас, где велено, тогда и отведу душу. Ты лучше позвони Туче, уточни инструкцию. Сообщи, что обе бабы у нас. Через пять минут будем на месте.
          Коленки под моим носом задергались и я поняла, что Сонька тоже очнулась. Я поёрзала по её ногам, давая ей знать, что живая. Это понял и похититель:
          – Что, очухалась, лярва? Ты смотри мне, не дёргайся! А то заголю зад и пройдусь… – он загоготал. – Не дрожи! Пока только кулаком. Вас велено беречь, как целок для гарема.
          – А что, Валет, охота заголить бабу-то? – прорезался третий голос.
          – Да кому ж неохота? – отозвался Валет. – Бабы молодые, не затасканные. У одной такие шары, что грех не покатать. Я бы с обеими справился, коли б не запрет. Щас сдадим Амбалу с его шестёркой, подальше от греха. Пусть они помучаются.
          – А ты, братан, шары погоняй, не убудет её. – посоветовал четвёртый голос. – Никто и не хватится.
          – Ты, Жбан, видать ещё пацан, если не рубишь, что от катания шаров в штанах жмёт и в башке гудит как в пустом котле.
          – Да у меня и так гудит! – простодушно признался Жбан и все трое смачно загоготали.
          Машина остановилась и я сжалась в пружину, а Сонька почему-то обмякла. Едва мужики вывалились из машины, я рывком перевернулась на спину и выпрямила затёкшие ноги. Взглянув вверх, я увидела Сонькины испуганные глаза и она мне поморгала. Во мне боролись жалость к подруге и злорадство: ведь если бы не она, я бы сейчас лежала счастливая и всем довольная на плече у любимого, а не тут, на её коленях. Эта мысль была очень короткой, потому что я застыдилась её: какая б Сонька ни была, а все ж подруга мне…
          Я попыталась сесть и это мне удалось. Теперь можно было оглядеться.
          Было уже темно, наверное, где-то между десятью и одиннадцатью вечера. Вдали мерцали яркие городские огни, а впереди красные точки горящих сигарет: похитители перекуривали. Слева нависало какое-то плоское строение, по всему видать, нежилое. Небо над городом было усыпано звездами. «Завтра будет тепло и солнечно», – непроизвольно подумалось мне и я горько хмыкнула: только не для нас с Сонькой!
          Расправив ноги, я поняла, что они стреножены, как у коня: то есть ходить я смогу, а сбежать нет. Руки, заведённые назад, были в наручниках, рот заклеен, должно быть, тем же  скотчем, что и у Соньки. Подергавшись, как ерш на сковороде, я высунула ноги из машины и вышла – и угодила в чьи-то немилостивые руки – похоже, Кочана. От всего пережитого за последний час у меня начались позывы к рвоте и я стала громко икать.
          Кочан понял, что меня сейчас стошнит и, отведя подальше от машины, сорвал скотч. И я тут же скрючилась в жестокой рвоте. Меня выворачивало наизнанку минут десять и когда я, качаясь, выпрямилась, Кочан потянул меня назад, к машине. Я оперлась о капот и попросила пить. Глаза немного привыкли к темноте и я догадалась, что мы находимся на пустыре, кричать и бежать бесполезно – вокруг было мрачно и безлюдно, как на необитаемом острове. Ноги не держали меня и я присела на старое место в салоне. В ту же минуту сердобольный Кочан напоил меня с рук водой из пластиковой бутылки и снова заклеил рот скотчем: хорошего понемногу!
          Тем временем мужики «закончили базар» и всем гуртом, сквернословя и гогоча, подошли к машине по наши с подружкой души.
          Валет, по-видимому, старший в транспортной бригаде похитителей принялся сдавать нас, что называется, с рук на руки, сопровождая этот процесс наказами некого Тучи.
          – Значит, слушай сюда, братаны! Девок беречь, как родных, особенно рыжую. За неё будет спрос особый. Ночевать они будут тут, постелите им дерюжку, рты разлепите, пусть шушукаются, а то окочурятся от страха. Будут плохо себя вести, доставать жалобами – можете заново заклеить им варежки. Напоить водой, отвести помочиться. И не баловать! Руки держать при себе. Да, вот ещё что! Сумки и мобильники, коли есть – отнимите, выключите и припрячьте до поры. А свои держите наготове. Теперь всё. Ворон, берите со Жбаном белобрысую, ведите до места. А мы с Амбалом потащим рыжую. Да поосторожней там! Если на них синяки будут или чего, того хуже – с вас взыщется…
          
         
          «Дерюжка», которую нам от щедрот кинули на цементный пол, была попросту брезентовым автомобильным чехлом. В закутке, куда похитители определили нас на ночлег было глухо и темно. Где-то далеко впереди зияла щель, в которой светилось звёздное небо; пахло ржавым металлом, собаками, сыростью и мочой.
          Наших охранников не было видно, зато было хорошо слышно и то, что мы слышали, не прибавляло нам оптимизма. Было их двое – Амбал и Ворон – две блуждающих и матерящихся тени: одна в прямом соответствии с кличкой большая и тяжелая, вторая – квёлая и суетливая. Судя по стилю их общения и словарному запасу, Амбал был не только старшим по «лестнице», но и более образованным. Маленький же был злобным, трусливым хорьком и смахивал на психа или наркомана. Другими словами, от него можно было ожидать чего угодно, о чём стало ясно, едва лишь Валет со товарищи сдали нас под его с Амбалом опеку. Не успели мы расположиться на «дерюжке», этот подонок воровато обтискал Соньку и только после этого освободил её от скотча, шепнув зловонным ртом, что если она хоть пикнет – сидеть ей со скотчем до утра. И Сонька стерпела. Меня, как рабыню более высокого ранга, он трогать побоялся, но «обласкал» мерзкой бранью.
          Нам с подругой надели ошейники и посадили на короткую цепь, буквально, как собак, а сами похитители уселись за картишки в соседнем с нами углу, за нашей нишей. Место здесь было обжитое и технология отработана – по всему видать это недостроенное здание было у бандитов специализированным «заведением», что-то вроде камеры предварительного заключения… или камеры смертников?!
          Меня передёрнуло и Сонька  чутко отреагировала: «Ты что?». «Ничего, успокойся…». Но моя не в меру бойкая подруга уже освоилась настолько, что её потянуло поболтать: «Тась, эти развалины похожи на недостроенный автосервис или мойку… я помню, видела что-то подобное между Красным и Мамаевым курганом. Отсюда хрен выберешься. До трассы далеко и машин тут мало.
          Она придвинулась ко мне поближе и начала рассуждать вслух:
          – Завтра нас призовут к их пахану, пытать насчет флешки, а мы ни в зуб ногой… как ты думаешь, что они с нами сделают?
          Я молчала, но вопрос её был, скорее, риторическим и ответа не требовалось. И Сонька начала примерять судьбину по своему разумению:
          – Я думаю, на осквернение шестёркам нас не отдадут… мы всё же женщины шикарные. А вот куда-нибудь в Турцию, в бордель, продать могут… Тась, ты чего молчишь? Тебе неинтересно, что с нами будет?».
          Мне не хотелось говорить вообще, и с ней в частности, но, если ей не ответить, она не перестанет жужжать мне на ухо, а мне хотелось уйти в себя, потому что надо было пропустить через мозги горькую думу о Стасе, иначе я выгорю изнутри…
          Я повернулась к заклятой подруге, сломавшей своим всезнайством мою жизнь, и укротила её болтливость:
          – Не жужжи, Соня, понапрасну. Мне теперь всё по фигу, потому что жить без Стаса я не смогу. И пусть делают со мной что хотят, лишь бы всех вас оставили в покое. Весь этот кошмар произошёл из-за меня – я и понесу кару. И не доставай меня больше, я хочу забыться… мне очень больно.
          Сонька ахнула, но замолчала и я углубилась в свою сердечную боль. Я пыталась прокрутить в голове всю нашу нелепую ссору, но ничего из осколков моей любви в общую картину не складывалось, а только на душе было как на помойке, и сердце упорно говорило мне, что обидела Стаса я совершенно напрасно… и обозвал меня дурой он правильно…
          Я смотрела на пятнышко света от лампы в соседнем боксе, где развлекались бандиты, слушала их монотонную речь, перебиваемую сочным матом, а перед глазами стояли бледное лицо Стаса и его руки, в отчаяньи сжавшие руль машины. Я потеряла его: единственного дорогого мне мужчину, моего любимого, мою отраду! И зачем я слушала Соньку? Мое горе было безутешно, мои глаза были сухими и не хотели закрываться…
          Вдруг в нашу тюрьму ворвался сноп света и я встрепенулась, зацепив, прилепившуюся ко мне подругу. Мы сели и принялись всматриваться во тьму и вслушиваться в глуховатый, я бы сказала, сиплый, мужской голос вновь прибывшего и в гудение ответов Амбала и Ворона.
          Лица говорящего, которого наши тюремщики подобострастно называли Тучей, не было видно из-за полусумрака и широкополой шляпы. Я заметила лишь что это грузный мужчина в чёрном костюме и в лаковых штиблетах. Он бесшумно приблизился на расстояние, оказавшееся достаточным для того, чтобы быть услышанным и нами, и спросил:
          – Они обе здесь?
          – Обе, обе. Вон жмутся друг к дружке, как лесбы, – угодливо доложил Амбал. – Чуть не обмочились от страха. Ворон хотел проверить, сухие ли они, да я не дал. Не знаю, сколько мне его удастся сдерживать, уж дюже бабы сладкие. У одной буфера на десятку тянут.
          – Девчонок не трогать без моего распоряжения! – просипел Туча. – У Самого на них свои виды. Эти конфетки не по вашим рылам. Они стоят миллионы. Утром в шесть умойте их и ждите – за ними приедут и перевезут в другое место…
          – Ха, девчонок! – подал голос осмелевший Ворон. – Ты ишо скажи, што они целки! Это с такими-то буферами! Да хто ж им дасть!
          – Цыц, похабник! – остановил напарника Амбал. – Ты совсем без понятий, потому и ходишь в шестёрках третий год.
          Туча слушал их перепалку молча и, когда Амбал затих, процедил сквозь зубы:
          – Если над бабами что-нибудь сотворите – положу обоих, разбираться не стану!
          – Да нужны они нам! – подобострастно успокоил Старшого Ворон.
          Тот оставил реплику шестёрки без внимания и пошёл на выход. Через несколько минут заурчал мотор и Туча уехал. И снова стало темно…
         
         
          Оглушительный крик Соньки хлестнул как плеть. Я разлепила глаза, увидела повисшую над подругой тень и по характерному запаху поняла, что это Ворон. Я изловчилась и боднула его головой, затем саданула согнутыми коленками – и тут же схлопотала удар в скулу. Сонька визжала и брыкалась под похотливыми руками Ворона и, видимо, укусила его, потому что послышался вопль, за которым последовали удары обо что-то мягкое – должно быть, этот подонок бил мою Соньку.
          Я заорала что есть мочи: «Амбал!!! Ворон бьёт нас, а тебе придется отвечать!» Не помню, как долго и громко я кричала, но на мой зов прибежал Амбал и, оторвав братана от моей подруги, схватил того за шкирку и стал дубасить об стену. Он несколько раз приложился гадёнышем к выступу и тот обмяк. Отшвырнув «коллегу» ногами подальше, Амбал пошёл за фонарем и посветил в нашу сторону.
          На скулящей от боли и злости Соньке была разорвана кофточка, а из носа капала кровь – прямиком на её шикарную обнаженную грудь. Должно быть, и я выглядела не намного лучше, потому что на моих джинсах тоже появилась кровь после того, как я промокнула об коленку рассеченную губу. Прохрипев: «Вот гнида!» Амбал кинулся в свой бокс и принес какие-то тряпки и воду. Одну из них, поприглядней, он подвязал моей подруге как слюнявчик, чтобы от греха подальше прикрыть грудь, другой, смочив ту в воде, вытер лицо. Сонька же то ли от боли, то ли просто оклемавшись, стала выливать на Амбала ушаты площадной брани, придыхая и подвизгивая от переполняющих её эмоций, и бандит с воплем: «Заткнись, сука, без тебя тошно!» заклеил ей рот скотчем.
          Сделав своё дело, Амбал кинулся к застонавшему напарнику и в этот момент Бог знает из какой щели выполз человек и закрыл мне ладонью рот. Я дернулась от боли и страха и услышала: «Тихо, пчёлка, это я, Стас…». И я обмякла. Стас достал из кармана нож и стал разрезать веревки на ногах и мой кожаный ошейник. Сонька призывно замычала и Стас, прежде чем помочь ей, со злорадством прошептал: «А вот ваш болтливый рот, Софья, я бы на всю жизнь оставил залепленным скотчем…». И он разрезал её путы… Но скотч не снял!
          В этот момент Амбал, утихомиривший напарника, вернулся к нам и увидел Стаса. Тот вскочил и приготовился к схватке. В руках бандита, намного превосходящего по весу моего любимого, блеснул нож и я с жутким воплем «Ста-а-а-с!!!» кинулась Амбалу под ноги. Прежде чем потерять сознание я услышала крики и топот и увидела яркий свет фар…
         
         
          – Живой… родной мой… – выдохнула я, глядя во встревоженные глаза своего любимого, и они наполнились счастьем:
          – Живой, живой я… храбрая моя девочка! – я попыталась улыбнуться и ойкнула от боли. На лице Стаса отразилась моя боль. – Потерпи, моя хорошая! У тебя рассечена губа… сейчас я полечу тебя народным методом, залижу твою ранку…
          Он склонился к моим губам и я, млея от ласковых касаний его языка, попыталась обнять его …и застонала.
          – Что?! Что ещё болит? – всполошился Стас в ту же секунду.
          – Плечи… Плечи свело. Не могу тебя обнять… И нога левая ноет, в щиколотке. Но ты не отвлекайся, лечи мою ранку…
          Стас довольно засмеялся и поцеловал меня в нетронутый уголок губ:
          – Я еще полечу твои медовые губки. Всю тебя полечу… обязательно! Даже не сомневайся в этом, пчёлка моя! А сейчас я унесу тебя из этого чертова «санатория»…
          Взяв меня на руки, мой личный доктор поднялся и я, превозмогая боль в плечах, обвила его шею. Стас понёс меня к выходу и через несколько шагов я спохватилась:
          – А Сонька?! С ней всё в порядке?! Где она?
          – В порядке, в порядке твоя болтливая подружка! Вон жужжит и жужжит Тарасу на ухо – не остановить!
          Он повернулся так, чтобы я убедилась в этом собственными глазами, и в ярком свете фар я увидела следующую картину: в эпицентре светового пятна лежал связанный по рукам и ногам Амбал и тупо пялился на деловито снующих туда-сюда оперативников. На нашей «дерюжке» сидел Тарас и без всякого стеснения оглаживал и нацеловывал Соньку, а та, жмурясь то ли от боли, то ли от удовольствия, не переставала трещать, как сорока.
          Мухин, заметив, что я уже в сознании и что мы уходим, озабоченно крикнул:
          – Стас! Ты осмотришь Соню?
          – Обязательно! – охотно откликнулся Стас. – И осмотрю твою Соню, и все ей вправлю. И кости, и мозги.
          Тарас вскинул брови и недовольно спросил:
          – А в честь чего такой юмор?
          К моему удивлению Сонька довольно бодро встала на ноги и весело крикнула:
          – Ты вправе на меня сердиться, Стас! Я все осознала и больше не буду! И можешь вправить мне мозги, потому что я болтушка, а ты праведник и герой.
          – Он и вправду герой, – сразу подобрел Тарас. – Если бы не он, мы бы ещё долго вас искали… страшно даже подумать, что бы могло быть, если бы мы не поспели вовремя!..
          – Ну, раз ты на собственном ходу, Соня, то следуй за мной! – приказал мой героический доктор и я, покрепче обняв его, положила свою голову на его широкое плечо. И поплыла… а Сонька обруку с Мухиным почикиляла следом.
          Усадив меня на заднее сиденье своего вольво, Стас стал осматривать мою ногу и тут же поставил диагноз: вывих! И мне довелось убедиться в профессионализме моего ортопеда – тот так быстро вправил мой свихнувшийся сустав, что я и вскрикнуть не успела, как он уже приступил к успокоительному массажу. Размяв слегка мои плечи и перещупав руки и ноги, Стас пересадил меня на переднее сиденье и занялся Сонькой – а я поспешила закрыть глаза, чтобы не видеть, как любимый тискает мою чересчур сексапильную подружку.
          Слушая Сонькины стоны и охи, я изнывала от ревности и думала: до чего же плохо влюбляться во врача! Никакого здоровья не хватит переносить такие муки! Тем временем к косвенному участию в медосмотре присоединился Тарас и по его нервному голосу, которым он расспрашивал Стаса о методах лечения и реабилитации Соньки, я поняла, что ему ничуть не легче, чем мне. Наконец, это тяжкое для нас испытание закончилось и Мухин с глубоким вздохом облегчения подхватил свою пышногрудую красавицу и увлек в служебный микроавтобус. А нам с доктором было разрешено удалиться с места преступления.
         
         
          Светлая полоска на горизонте указывала на скорый рассвет, звёзды и ночные огни жухли на глазах и был тот самый глухой и самый преступный час, когда уснувший город терял бдительность, а нечистая сила наглела и была особенно воинственна. Я положила голову на плечо Стаса и, слегка покачиваясь от его осторожных манипуляций с рулем и рычагами,  слушала тихий голос простившего меня любимого.
          Несмотря на усталость, спать мне совсем не хотелось, тем более, что его рассказ о том, как он бросился меня спасать, волновал меня не только сюжетной линией, но и вскользь оброненными приметами его ко мне любви. И вот, что рассказал Стас.
          Когда он смотрел вслед своей ополоумевшей Пчёлке, пребывая в тяжких раздумьях и холя свою обиду, визг тормозов вернул его в реальность. Стас, обалдев от неожиданности, понаблюдал, как мои дрыгающиеся ноги исчезли в салоне машины, и всё понял: его пчёлку похитили! И бросился вслед машине, одновременно набирая телефон Мухина и считывая номера. Тарас поручил ему слежку и стал поднимать бригаду захвата. Благодаря стремительно сгущающейся темноте, Стасу удалось, оставаясь незамеченным, вести похитителей более получаса и вдруг те исчезли – наверное, засекли его приметную машину, а может быть это он сам зазевался. Он объездил все близлежащие проулки, но преследуемые бандиты как в бездну канули.
          Заставив себя успокоиться, Стас пораскинул мозгами и решил обыскать недостроенные и заброшенные здания в этом районе. И тут он увидел пустырь и принялся изучать его. Наткнувшись глазами на пятно рассеянного света он стал за ним наблюдать – и ему повезло: этот «светлячок» задвигался и Стас догадался, что это машина, а вскоре и увидел её: она проехала в метре от его вольво…
          Я подумала, что, видимо, это был Туча, но не стала перебивать любимого, а только потерлась щекой об его плечо и он охотно откликнулся быстрым поцелуем.
          …Приглушив фары, Стас подъехал к нашей тюрьме и, сориентировавшись на местности, незамедлительно позвонил Тарасу, а сам стал обследовать входы и выходы. В здании было два этажа, к тому же было темно и тихо – и он никак не мог нас найти и уже думал, что ошибся, но тут раздались наши вопли и он поспешил на шум…
          – Что случилось затем, ты уже знаешь. Я побежал на свет и увидел наполовину заделанную кирпичом дверь, а за ней и свою стреноженную пчёлку. Я сконцентрировался на драку и тут моя отважная девочка кинулась на нож, спасая своего неверного любовника…
          – А потом? Что было, когда я потеряла сознание?
          – Потом я чуть не умер от страха за свою ненаглядную и бросился на бандита, а тот споткнулся об тебя, выронил нож и стремительно пролетел мимо… и врезался в стену лбом! Неслабо врезался – и свалился, как тюфяк. Я ткнул его в известную мне точку под дыхалом и по-быстрому связал… нашёл у него ключи от наручников и снял их с тебя. А потом схватил свою пчёлку и целовал, пока она не открыла глазки и не назвала меня своим родным… Тасенька, скажи мне еще раз те слова!
          «Фиг тебе! – подумала я, вспомнив про его красотку Иду и свои сердечные терзания. – Мало ли что скажет перепуганная насмерть женщина? Не буду я давать тебе повод для зазнайства! Тасик… Ловеласик…»
          Я тяжело вздохнула и почувствовала, что Стас напрягся. И решила выкрутиться.
          – Мало ли что скажет дура… разве можно принимать это всерьёз? Просто я очень испугалась за тебя… не могу же я разбрасываться любовниками! – пробурчала я.
          Стас хмыкнул и немного расслабился. Но пожелал одарить меня ответным уколом:
          – И ты всех своих любовников называешь «мой родной»?
          И тут я обиделась не на шутку:
          – Это не я жестокая дура! Это ты любвеобильный дурак! У меня кроме мужа и тебя никогда не было никаких любовников!! Конечно, что ещё ты можешь думать о женщине, которая отдаётся первому встречному? – я отодвинулась от обидчика и из моих глаз хлынули слёзы: видимо, сказалось, наконец-то, напряжение прошедших суток.
          Хорошо, что мы уже приехали, и Стас остановил машину! Он растерянно прижал меня к груди и, поглаживая мои ноющие плечи, позволил выплакаться, затем вытер своим платком зарёванные глаза и стал успокаивать:
          – Ничего плохого я о тебе не думаю, пчёлка! Я всего лишь хочу быть для тебя больше, чем любовником, хочу, чтобы ты доверяла мне, чтобы не боялась открыться, не ждала от меня пакостей… не сопротивляйся чувствам, милая!
          Я оттолкнула его:
          – Никогда не называй меня милой! Никогда больше! Я не хочу быть одной из многих! У тебя полгорода милых… лучше зови меня дурой! Дура я у тебя одна, единственная…
          И меня накрыл новый приступ плача, который закончился также внезапно, как и начался. Я почувствовала жуткую усталость и прошептала:
          – Хочу домой… Только у меня совсем нет сил… и все тело болит. Оно всё как деревянное – а всё равно болит, будто ещё живое…
          Стас вышел из машины и, подняв меня на руки, поцеловал опухшие от слез глаза:
          – Ты у меня и вправду дурочка…просто не знаю, что мне с тобой делать!
          – Брось меня, пока не поздно. А кто-нибудь другой подберёт, как ты когда-то.
          – Не дождёшься!
          Он нёс меня медленно и бережно, как в день первой встречи, и я, крепко обхватив его шею, закрыла глаза. Стасик, родной мой! Как же мне с тобой хорошо!
         
          Глава 14

          Мой заполошный звонок разбудил всё семейство Пчелок. Открыв дверь, Манюра отшатнулась и всплеснула руками:
          – О, Господи!! Что у вас произошло?! Тасенька, что с тобой?
          Я судорожно вцепилась в Стаса и зажмурилась от неловкости: ну и переполох сейчас будет по моей милости! И он, прижав меня к груди покрепче, принял все на себя:
          – Вчера вечером Тасю и Соню похитили. Мы с Тарасом их спасли. Сейчас у Таси шок и ей нужна моя помощь. Приготовьте, пожалуйста, ванную с пеной, чистые простыни и все ваши крема и мази. Ну, и аптечку, конечно! Тащите все в её комнату…
          – Там я сплю! – услышала я недовольный голос Кирилла. – В честь чего это ты тут раскомандовался?
          – Разве мы с вами на «ты»? – спокойно спросил Стас. – Я не пил с вами на брудершафт.
          – Так давай выпьем! – загорелся Кирилл. – Мы же с тобой теперь родня: у нас одна женщина, небось и спим в её постели по очереди!
          Дёрнувшись, я застонала от стыда и гнева и почувствовала, как Стас сжался пружиной.
          – Ладно, будем на ты, – с трудом справившись со злостью, согласился мой любимый. – Но знай, если будешь нести подобную ахинею и оскорблять Тасю, я тебе врежу! Немедленно освободи комнату Таси, мне надо вывести её из шока! Лучше было бы, если бы ты ушёл совсем, но раз хочешь остаться, тогда оденься. Неприлично ходить в таком виде перед юной девушкой, даже если она твоя дочь…
          – Он верно говорит, Кирилл. Нехорошо расхаживать в одних плавках перед женщинами и гостями! – строго сказала Манюра на правах королевы-матери всех Пчёлок. – Выполняй всё, что велит доктор, и поживей. Иди готовь ванную, а Зоя пока соберёт аптечку и мази. Пойдём, Стас, я помогу тебе её раздеть.
          – Спасибо, Анна Васильевна, но я, пожалуй, сам управлюсь, тут сейчас нужна особая сноровка, –  мягко отказался Стас, когда они усадили меня в кресло. – А вас я хочу попросить принести воды, Тася давно уже хочет пить. И можно накапать валерьянки.
          Когда Манюра вернулась, я встретила её широко раскрытыми глазами, уже полностью раздетая и завернутая в простыню, снятую с постели.
          – Да, действительно, у тебя особая сноровка! Скорость необыкновенная! – поразилась свекровь и вгляделась в моё лицо. Заметив синяк на скуле и рассеченную губу, она ужаснулась: – Тебя били по лицу?!
          Я кивнула и под скорбным взором Манюры жадно припала к воде. Напившись, я прислонилась к Стасу, сидящему на подлокотнике кресла, и уронила руки от усталости. Вошла Зоя и молча воззрилась на меня глазами полными слёз и ужаса, затем подскочила ко мне и стала целовать синяки от наручников. Я погладила свою Зайку и попросила:
          – Доченька, напомни отцу, что я велела ему не показываться мне на глаза. Пусть сидит в гостиной и не высовывается или уходит совсем…
          Как по заказу, в комнату заглянул Кирилл и доложил, что ванна готова. Вместо Зои к нему вышла Манюра и увела недовольного нашим произволом сыночка от греха подальше, дабы тот не глазел, как Стас понесёт меня в ванную, где он намеревался не только искупать меня как ребенка, но и размять мои сведенные судорогой плечи.
          Через полчаса я в банном халате и с полотенцем на голове сидела в кресле, а мой милый доктор пошёл распорядиться насчёт чая. Вскоре пришла Манюра с подносом в руках и в сопровождении прилипшей к ней хвостиком Зойки, и мы приступили к чаепитию, а заодно и к семейному совету, инициатором которого стал Стас.
          – Дорогие дамы, – осторожно начал он, мило улыбаясь и оглядывая наши лица. – Боюсь, что то, что я сейчас скажу, внесёт смуту в вашу размеренную жизнь, но я хочу сделать вам одно предложение. Вернее, хочу пригласить вас погостить в станице у моего деда дня три, четыре. А, если быть совсем точным, я решил вас спрятать подальше от недоброжелателей, уберечь от опасности повторения подобных происшествий.
          – Говори напрямик, Стас, не миндальничай с нами! – перебила его помрачневшая Манюра. – Ты считаешь, что нам опасно оставаться в городе?
          Стас отложил в сторону свою чашку, сел навытяжку и построжал:
          – Да. Я считаю, что вам надо на время укрыться, потому что ситуация становится слишком опасной. Как показала эта ночь даже Тарасу и мне не удалось уберечь своих женщин от похищения. Судя по всему, наши преследователи объявили нам войну и готовы на всё.
          – Так что ж, нам теперь всю жизнь прятаться?! – воскликнула Манюра, сверкая глазами, а Зойка скукожилась в кресле.
          – Почему всю жизнь? Думаю, дня через три я решу эту проблему. – уверенно заявил Стас. – У меня есть план и я уже начал претворять его в жизнь. Пока всё идет нормально…
          – Так ты с нами не поедешь? – расстроилась я. – Ты останешься в городе?
          – Да. Мы с моим сыном пока будем тут. Но жить устроимся в безопасном месте: у моей тёщи, бабушки Жени. Эта квартира пока не засвечена.
          – Ты будешь рисковать мальчиком? – неодобрительно спросила Манюра. – Это же неразумно! Почему ты не хочешь отправить его вместе со всеми?
          – Дело в том, что он мне будет нужен, мне не обойтись без его криминального таланта. – Стас усмехнулся – Он же у меня хакер в подполье… Вы не волнуйтесь за нас: мы приедем через денёк, два, как только я реализую свой план. И погуляем вместе, отпразднуем победу. Если всё получится.
          – Я никуда без тебя не поеду, – воспротивилась я, – не брошу тебя одного! Стас, это очень опасно! И не уговаривай меня, я останусь тут, с места не сойду!!
          Стас одарил меня таким горячим взглядом, что я зарделась от удовольствия, но то, что он сказал вослед, мне совсем не понравилось:
          – А никто и не собирается тебя уговаривать, пчёлка! Я просто скручу тебя, запеленаю и засуну в багажник! – я возмущенно дёрнулась, но он строго поднял руку и глаза его сузились. – Тася, не прекословь мне! Из-за тебя начался весь этот сыр-бор и ты главная мишень – должна бы понимать это! Да ты мне просто будешь мешать! Я не смогу стеречь тебя и своего сына и решать проблему с флешкой одновременно!
          – А тебя кто будет стеречь? – вскрикнула я и закапала слезами. – Ты же проник в их логово! Тебя видели бандиты! Да они и так узнают, что это ты сорвал их план! Они же всё про нас знают… а я их нисколько не боюсь! Я боюсь только за вас… Стасик, я останусь с тобой! Маму с Зоей отвези, а я останусь… ну, пожалуйста! – я уже ревела с настойчивостью капризного ребёнка и Манюра не вытерпела, вмешалась.
          – Ну-ка, прекрати истерику! – строго прикрикнула она. – И слушайся Стаса, он мужчина и лучше знает, как защитить семью! Не женское это дело с бандитами воевать!.. Утри слёзы, Тася, и делай, что велят!
          Я посмотрела на свекровь, как на врага, и вскочила с места, но Стас перехватил меня и,  усадив к себе на колени, стал успокаивать, как маленькую:
          – Не капризничай, родная! Я знаю, что ты храбрая девочка… доверься мне и всё будет в порядке. Ничего со мной не случится, я всё до мелочи продумал. Мне лишь нужны свобода и уверенность, что вы в безопасности… Ну! Тасенька! Успокойся, а то последние силы растратишь, а вам надо ехать уже через несколько часов… давай, ложись в кроватку… мы сейчас закончим совещание и я тебе сделаю массаж, все твои болячки полечу…
          – Я принесла аптечку и мазь, – косвенно поддакнула моему узурпатору Зойка, с огромным интересом наблюдавшая за нашими нежностями, – и чистые простыни, и фен!
          – Все против меня… – буркнула я и позволила Стасу уложить меня в постель. Он сел рядом со мной и я уцепилась за его руку. – Стасик… мне плохо…
          Стас погладил меня по голове:
          – Потерпи, пчёлка, скоро кончится этот кошмар. И всё у нас будет хорошо! – он повернулся к Манюре и повинился за меня. – Не сердитесь на Тасю, Анна Васильевна… у нее шок, она всё ещё в потрясении – вот и нервничает. – Манюра молча кивнула и Стас свернул совещание. – В общем, так. Часть моего плана в отношении Пчёлок такова. Я сейчас звоню отцу и поручаю вас его заботам. Думаю, он легко примет моё предложение съездить в станицу, потому что как раз оформил отпуск со 2-го числа. Часа через три, четыре он приедет сюда… После того, как отвезёт к бабушке Женьку. А вы тем временем пару часиков вздремнёте и соберёте вещи. Поедете на моей машине, она комфортней, а мне отец оставит своего «жука». Ехать будете часа полтора: а там Дон, цветущие сады, рыбалка! В общем, настройтесь на отдых и ни о чём не волнуйтесь… вот и все пока. Идите отдыхайте. И просветите по сути и деталям плана вашего Кирилла. Я совершенно измочален…
          – Конечно, конечно, Стас! Ты тоже хоть часок отдохни, – озаботилась Манюра, – мы уходим и не будем вам мешать.
          – Спасибо, Анна Васильевна! – улыбнулся мой неотразимый возлюбленный, довольный как результатом стратегического совещания, так и заботой о нём строгой королевы-матери.
          – Буду нужна – позови! – тепло, как сыну, сказала моя свекровь, подталкивая вперед  молчаливую Зойку и осторожно прикрывая за собой дверь.
          Едва они с Зайкой вышли, я на удивление споро, на втором дыхании, вскочила с кровати и повисла у Стаса на шее с поцелуями. Он сдержанно засмеялся и, обхватив меня одной рукой, стал звонить отцу, а к моменту окончания их разговора, благодаря моим стараниям, был уже почти раздет…
          К тому времени, как на пороге появился Семён Климович, мы с любимым успели всё: и массаж сделать, и стресс снять, и даже немного вздремнуть, тесно прижавшись друг к другу!
          Хотя нет: я не успела собраться!
         
         
          Я не видела, как в квартиру вошёл отец Стаса и какова была на это реакция нашей Манюры, но когда мы со Стасом вышли к ним, оба заметили их волнение от встречи. Разрумянившаяся королева-мать суетливо скакала по кухне и старалась положить гостю кусочек поаппетитней, а Семён Климович откровенно любовался ею и млел, как кот на солнышке.
          Мы пили чай в тёплой атмосфере всеобщего приятия друг друга и уже успели перекинуться несколькими словами о предстоящей поездке, когда в кухню вошел заспанный Кирилл. Пробурчав неразборчивое приветствие, он хотел налить себе чаю и уйти в гостиную, но Манюра усадила его за стол. Во избежание ненужных эксцессов мы со Стасом, не сговариваясь, поднялись и, сказавшись на то, что мне ещё надо собираться, ушли в мою комнату. Мы не волновались за старшего Жука, потому что и ежу было понятно, что Манюра не даст того в обиду, да и сам он был не из тех, кого можно было достать мелкими уколами, бестактностью или мрачным видом собеседника.
          Воспользовавшись тем, что все были при деле, мы с любимым стали заранее пылко прощаться пред разлукой, в связи с чем к тому моменту, когда пора уже было подтягиваться к выходу, моя сумка была ещё пуста, а я, практически, не одета.
          В результате я развила жуткую суету, а Зайка, пытаясь мне помочь, только усилила эффект столпотворения. Наблюдая, как я ношусь по квартире, Манюра с улыбкой заметила:
          – Оклемалась наша Пчёлка! Ишь как лётает! Ты, должно быть, хороший врач, Стас…
          – Я очень старался, – переглянувшись со мной, хохотнул мой личный доктор.
          Манюра опустила ресницы и ретировалась в гостиную, где в компании старшего Жука тосковал Кирилл, разрываемый желанием помочь мне и матери и ненавистью к Стасу.
          Как ни тормозила я момент отбытия, он таки настал и процессия с дорожными сумками потянулась к машине. Пока Манюра давала последние наставления сыну, я прильнула к Стасу и шепнула своё прощальное слово: «Береги себя, родной!» Его зелёные глаза полыхнули радостью и он поцеловал меня так нежно, что ему пришлось чуть ли не силой заталкивать меня в машину…
          И уже когда Семён Климович запустил мотор, я вспомнила о своей подружке по несчастью и, засовестившись, высунулась в окно:
          – Стас! Мы же совсем забыли о Соне! Я не знаю, как она себя чувствует и вообще…
          – Не волнуйся, Тася, с ней Тарас. Я ведь осмотрел её и ничего кроме ссадин и разбитого носа не обнаружил. Позвонишь ей, как приедете, всё разузнаешь… – и, спохватившись, он достал из кармана мой мобильник, отнятый ночью у бандитов. – На, владей! Только не вздумай сказать Соне, что я собираюсь действовать по своему плану, потому что это насторожит Тараса и он может помешать мне. К сожалению, мы с ним немного разнимся во мнении по отдельным вопросам. И пока не распространяйся, где вы находитесь. Она же у тебя болтушка несусветная! Потом, когда я все сделаю, я сам расскажу им то, что найду нужным и безопасным.
          Я не всё поняла по сути наставлений Стаса, но то, что с Сонькой не стоит откровенничать, усвоила.
          Стас махнул отцу рукой, машина тронулась и мы покатили к своим сумбурным и счастливым дням в станице. Зойка, получившая, наконец-то, доступ к мамочке, прилепилась ко мне всем телом и мгновенно уснула. А я, несмотря на бессонную ночь, спать не могла. Шелестели по асфальту шины, тихо о чём-то своем жужжали на передних сиденьях старшие – Жук и Пчёлка, а я вспоминала прошедшие сутки и думала о своем милом докторе.
          Наверное, он всё же любит меня по-настоящему, коли так заботится обо мне. Да что там обо мне! Обо всей моей семье! Если бы он хотел только забавляться со мной, тешиться моим телом, стал бы он так упорно и открыто мельтешить у нас?
          Но он по-прежнему не называет меня любимой! Я вздохнула и поймала в зеркале тревожный взгляд Семёна Климовича. Улыбнувшись ему, я вернулась к мыслям о Стасе и о его опасном плане и снова вздохнула: хоть бы всё обошлось! Милый мой, будь осторожен!..
           Я закрыла глаза и отдалась воспоминаниям о его сегодняшнем «лечении»: о его ласковых руках, осторожных прикосновениях к моему затекшему от пут и наручников телу, о нежных поцелуях и исцеляющих объятиях… и заснула, убаюканная этой заботой.
          Звонок моего сотового телефона разбудил и меня, и Зойку. Мне не хотелось ни открывать глаза, ни двигаться, но Манюра встала на сторону назойливого абонента:
          – Тася, просыпайся! Мы уже свернули с Московской дороги и вот-вот будем на месте. Да, ответь же ты! А если это Стас?
          При упоминании имени любимого я мгновенно проснулась и взялась за трубку: звонила Сонька и голос её был совершенно заспанный.
          – Привет, Тась! Ты как? Живая? – поинтересовалась моя соучастница приключений.
          – Вполне, – сдержанно ответила я. – А ты? Оклемалась? Как твои синяки?
          – Ещё как оклемалась! – ожила Сонька. – Мне Тарасик все синяки перецеловал, все царапины зализал! Да и твой Стас просто волшебник: у него такие руки! И сам он…
          Я чуть не подскочила от злости и не сказала ей пару «ласковых» слов, да вовремя вспомнила, что отец Стаса не дремлет, и прорычала:
          – Замолчи! Попользовалась и забудь! А то я тебе добавлю синяков…
          Сонька расхохоталась и подначила меня побольнее:
          – А что? Нельзя доктора похвалить? Не злись, подруга, он же таких, как я толпами через свои руки пропускает! Ко всем будешь ревновать – здоровья не хватит!
          – Ты бы побереглась, Сонечка, – слащавым голосом съехидничала я, – не отвлекайся на глупости, отдыхай… надеюсь Тарас допрос с тебя уже снял?
          – Снял, снял! И очень подробно, – уверила меня Сонька. – Теперь тебя разыскивает, заехал к тебе – а там пусто…
          – А я уже за Волгой на турбазе, отдыхаю, стресс снимаю. Так что с меня показания он сможет взять только дня через три. Ты скажи ему, пусть подождет… и, вообще, у меня тут плохо тебя слышно. Пока! Зализывай раны.
          Я отключилась и постаралась справиться с досадой на Соньку – не хотелось бы мне отвечать на любопытные вопросы свекрови, отчего это я злюсь на подругу…
          Но Манюра спросила совсем о другом:
          – Тася, расскажи нам: что же вчера все-таки произошло? Мы теряемся в догадках… мы были спокойны, что ты со Стасом, и вдруг вы являетесь, ночью, так неожиданно и странно!
          – Да, мам, расскажи! – поддержала её Зойка, заранее пугаясь моего рассказа.
          Легко сказать – расскажи! Мне совсем не хотелось вспоминать о моей ссоре со Стасом. Я замялась и неуверенно начала с того, что решила отказаться от свидания из-за головной боли, а, когда отошла от вольво, рядом остановился автомобиль…
          Дальше рассказ потёк сам собой, врать мне было не нужно и я поведала им обо всем, включая подробности о распоряжениях пахана о моей неприкосновенности. Поведала я и о том, как мы с Сонькой сидели на цепи, о поползновениях на её телеса Ворона и о том, как я нарвалась на его кулак, когда стала его бодать. Тут, несмотря на весь ужас происшедшего, я начала вдруг смеяться, потому что представила, как это было потешно со стороны: связанная по рукам и ногам пленница бодает глупой башкой бандита-беспредельщика.
          Манюра посмотрела на меня с сожалением и заметила: «Я всегда знала, что ты с придурью, Тася! Ну чего ты веселишься? Хорошо ещё, что он только один раз тебя стукнул, и не в висок…». Я парировала ей, заявив, что знала о том, что напарник врежет Ворону за «порчу товара», и перешла к описанию расправы Амбала с Вороном и появлению Стаса. Увлекшись, я проболталась о том, как, испугавшись за Стаса, бросилась под нож, – и словила очередную нелестную характеристику от Манюры. Не, стушевавшись, я расписала счастливый конец истории и воспела хвалу доктору, безболезненно вправившему мне вывих…
          –  Кто бы тебе мозги вправил, сумасшедшая? – обронила окончательно растревоженная свекровь. – Когда только ты будешь думать о последствиях того, что творишь?! Совсем неуправляемая!.
          – Не нападай на маму, бабушка! – заступилась за меня моя Зайка. – Она у нас отважная!
          – Не отважная она, а бесшабашная! – взвилась Манюра. – А о нас она подумала?! Что бы с нами стало, если бы она погибла?! Как бы мы смогли это пережить?
          Я обхватила свекровь за шею:
          – Мамочка моя! Прости, дорогая! Ты бы правда плакала по мне?
          – Дура ты, Таська! – продолжила гнуть свою линию Манюра, пытаясь снять мои удавки со своей шеи. – Мало что ли я по тебе слёз пролила с тех пор, как ты сиротой на мою голову свалилась? С тобой ведь не соскучишься! Одна твоя беременность в десятом классе чего стоила! Я тогда-то и седеть начала!
          Я оторвалась от Манюры и, разобидевшись, села на свое место:
          – А вот этим ты зря мне пеняешь! За это ты своему сыночку «спасибо» скажи! Это он воспользовался моей растерянностью и невменяемостью от горя! Приласкал сиротку…
          Неожиданное обострение ситуации спасла Зойка:
          – Не ругай мою мамочку, бабуля. Это была очень правильная беременность! Это же я была у мамы в животе! Разве я твое несчастье?
          Мы с Манюрой дружно расхохотались и Зойка попыталась обидеться, но тут же присоединилась к нам немного недоумённым хихиканьем. Успокоившись, я случайно поймала в зеркале такой тёплый и долгий взгляд Семёна Климовича, что вся зарделась. Он улыбнулся мне и объявил:
          – Дорогие Пчёлки, попрошу всех угомониться, расстегнуть ремни и приготовиться к встрече с наиглавнейшим Жуком в его личных апартаментах…
         
         
          Наиглавнейший Жук, широко улыбаясь,  ждал нас у раскрытых ворот и с первого взгляда поразил меня своей величавой далеко не старческой осанкой. Он был высок и сух, двигался легко и с достоинством и чувствовались в нём мужская сила и твёрдость характера.
          Мы въехали во двор на широкую бетонированную площадку и он, закрыв за нами ворота, встал перед машиной, с той же радушной улыбкой наблюдая за нашей высадкой.
          Расправив затёкшие косточки, мы непроизвольно выстроились в ряд и Семён Климович начал взаимное знакомство, представив хозяину поименно «королевское» семейство Пчёлок, начиная с королевы-матери – а затем хозяина гостям. Пока он совершал эту церемонию я во все глаза смотрела на Клима Петровича и влюблялась в него. Меня в нём поражало и очаровывало буквально всё: и как он держался, и как по-молодёжному был одет, как усмехался и улыбался, предъявляя нам свои хоть и изрядно изношенные, но в полном составе крупные зубы. Его выцветшие от времени серо-зелёные глаза лучились доброжелательностью и каким-то особенным внутренним светом и мудростью. Я так залюбовалась старшим Жуком, что чуть было не пропустила его встречное слово и комплимент:
          – Рад знакомству с вами, милые дамы! Никогда не думал, что одномоментно увижу столько красавиц в одной семье! Не сочтите это за лесть выживающего из ума старика, но вы такие яркие и сногсшибательные женщины, что я попеняю внуку на то, что он не щадит мое слабое сердце. Я счастлив принять вас в своём доме и прошу простить за невольную заминку, потому что мне надо посоветоваться  с сыном, как вас поудобней разместить в комнатах. Слишком всё срочно…
          Пока мы совершенно обалдевшие от его тирады в растерянности хлопали ресницами, он выдал распоряжение сыну:
          – Семён! Проводи дорогих гостей в беседку, предложи им сок, молоко или воду и пусть оглядятся… а я позову соседку, помочь мне разобраться в доме и подойду к вам.
          Мы послушно прошли в увитую виноградом беседку и сели к застеленному клеёнкой столу, на котором стояли банка с соком, большая пластиковая бутылка с минеральной водой, запотевший кувшин с молоком и керамические кружки. Семён Климович поработал немного официантом и извинился:
          – Отец, как всегда, перестраховывается, считает, что у него беспорядок в доме. Вы уж простите, ведь Стас позвонил ему всего два часа назад. Отдыхайте, осмотритесь и чувствуйте себя как дома… – он хохотнул, – только пока во дворе …– он снова смущённо хохотнул. – Но зато со всеми удобствами!
          Семён Климович поспешил в дом, а мы стали осваиваться в новой обстановке.
          Родовое гнездо Жуков представляло собой довольно ухоженное подворье с большим домом из белого кирпича с закрытой верандой. Стас говорил мне, что никакой живности его дед не держит уже семь лет – с тех пор как остался один, потому и базов во дворе не было, а на их месте стоял аккуратный сарайчик, где хозяин держал своего стального коня – мотоцикл и где хранил садовый инвентарь и инструменты. Собственно сада тоже не было, а росли во дворе всего три дерева: яблоня, вишня и абрикос. В конце двора, ближе к скотьему прогону, располагались «удобства» – душ и туалет, мощёная тропа к которым пролегала через крохотный огородик, весело зеленеющий луком, петрушкой и недавно высаженной рассадой помидор и огурцов. Двор был чист, без зарослей сорняка, возле дома красовался небольшой палисадник с цветами. Вдоль забора с соседями кудрявились кусты смородины, крыжовника и малины.
          По всему видать, Клим Петрович был большой аккуратист и не слишком азартный садовод и огородник. От Стаса я знала, что до пенсии он много лет был бессменным директором школы, а потом ещё лет десять преподавал физику и математику, а теперь репетиторствует – готовит юных казаков и казачек в институты – и пишет какие-то методички. Мы уже успели освоиться и упиться соком, когда хозяин показался в соседнем дворе рядом с интересной казачкой, не намного старше нашей Манюры, в руках у которой было блюдо с дымящимися блинами. Они подошли к незаметной непосвященному глазу калитке между дворами и вскоре уже стояли перед нами. Клим Петрович улыбнулся и представил нам свою спутницу:
          – Знакомьтесь, дамы, это моя соседка и большой друг Клавдия Ивановна…
          И далее он назвал ей наши имена.
          К моменту завершения знакомства из дома вышел Семён Климович с тарелками, ложками и каймаком и мы приступили к первой трапезе в условиях сельской экзотики.
          Блины и каймак были великолепны и, убедившись, что гости довольны, Клавдия отправилась в дом, напоследок опасливо стрельнув в меня и Манюру подозрительным взглядом. Не знаю, как моя свекровь, а я быстро просекла, что казачка впала в жуткое смятение из-за ревности и, наверное, сейчас, прибираясь в доме, гадает, кто из нас покушается на сердце её возлюбленного соседа.
          А тот не переставал рассыпаться в любезностях и поглядывал на нас совсем не по-стариковски. Взглянув на Семёна Климовича, я поняла, что тому тоже тревожно, потому что было заметно, что Манюре дед пришёлся по душе. Ну, и дед, восемьдесят лет! Такую смуту учинил в нашей компании!
          Но возмутитель спокойствия и сам уже понял, что переборщил в ухажерстве, и, перестав играть глазами, стал проще и построжал:
          – Уж коль подкрепились, составьте с Семёном программу вашего гостювания. Чем заняться, выбирайте сами, тут есть, что посмотреть, куда съездить. Только обсудите с Клавдией меню обеда и ужина и, вообще... расскажите ей о своих предпочтениях.
          – А мы, собственно говоря, всеядные и полностью доверяемся на ваш вкус, – сказала Манюра. – Да и сами мы можем заниматься готовкой, не стоит утомлять вашу соседку.
          – Ну, это как она решит. А только первый день, вы уж не противоречьте, у нас так не принято. Гость, есть гость. Да вот ещё, девчонки, не тушуйтесь, коли сюда сейчас народ валить будет. Машину моего внука заметили многие, а он ведь тут нарасхват! Наши огольцы вечно что-нибудь ломают, да и старики ждут его, чтобы он им позвонки и поясницы вправил. Такова уж судьба у врачей – в них всегда нужда…
          Я слушала деда и думала: хорошо бы, ежели только деды и мальчишки! А если невесты, вроде Клавдии примчатся?
          В те минуты мои опасения были, скорее, теоретическими, но как покажет наше дальнейшее пребывание в станице – интуиция меня не обманывала. Более того, претенденток на вдовых Жуков было три независимых группы – на деда, его сына и внука – и, конечно, они могли легко объединиться против нас, Пчёлок…
         
          Глава 15

          После завтрака Семён Климович повёл нас на экскурсию. Станица Сиротинская, которая встретила нас столь приветливо, известна с семнадцатого века, с виду она крепкая, но на самом деле небогатая. Это из-за скудной земли, потому и садов здесь мало. Но нам и цветущих деревьев Жуков хватило, чтобы забалдеть от  майских ароматов и свежего воздуха.
          Гордо вышагивая между трёх Пчёлок, наш гид степенно отвечал на приветствия земляков и посмеивался всеобщему любопытству по поводу дефилирования трех таинственных незнакомок по улицам станицы.
          Показав старинный величественный храм и церковь Святой Варвары, построенную аж в восемнадцатом веке, он повел нас к лечебному источнику, а затем к Дону, где мы отдыхали, созерцая берега и речную рябь до самого обеда.
          Заявив о себе населению станицы, мы спровоцировали волнение охотниц на Жуков и те повалили …к Клавдии. Мы не сразу сообразили, что симпатичные казачки, у которых внезапно закончились соль, чай, яйца, нитки, пуговицы и тому подобное, а также началась амнезия на рецепты блюд или напитков – все эти хозяюшки приходили к нашей соседке затем лишь, чтобы посмотреть на нас и узнать, кто из нас чья…
          В конце концов, измученная посетительницами Клавдия позвала на помощь меня и Манюру и мы с трудом и с большим опозданием собрали обед. Наши деды выставили на стол запотевшую бутыль и все, кроме Зойки, приложились к казачьему самогону и заспивали! Запевалой у нас была Клавдия Ивановна, ей тенорком подпевали Жуки, а мы, Пчёлки скромно терялись в подголосках, удивляясь своей смелости и тому, что мы, городские, оказывается, знаем столько много казачьих песен.
          После такого обстоятельного и насыщенного обеда все пошли вздремнуть, включая мою Зайку – все, кроме меня, потому что я после самогона особенно остро затосковала по Стасу, который, наверняка, сейчас борется с мафией и без телохранителя – то есть без меня!
          Мысль о том, что это по моей милости он сейчас рискует жизнью, угнетала, от самобичевания я разгорячилась и решила остудиться на берегу Дона.
          Прямо возле калитки в родовое гнездо Жуков я вплотную столкнулась с молодой казачкой. Не сказать, чтобы она была очень уж красивой, но было в ней нечто притягательное, особенно глаза: синие в чёрных ресницах и отчаянно дерзкие. И эти глаза стали осматривать меня с такими пренебрежением и ненавистью, что я растерялась: с чего бы это? Чем я так досадила этой красотке?
          Оглядев мой фас, она стала обходить меня стороной для более подробного изучения и я разозлилась. Отойдя от неё на пару метров, я с вызовом сказала этой наглючке:
          – Ну, чего вы крутитесь, как планета вокруг солнца? Я могу вам облегчить вашу задачу! Стойте на месте и любуйтесь! – и я несколько раз медленно повернулась вокруг оси, эффектно раздувая свое пышное платье.
          Казачка, не моргая и не дыша, рассматривала меня, пока её не одернула пробудившаяся от послеобеденного сна Клавдия, вышедшая в свой двор:
          – Катерина! Ты чего это так бесстыже пялишься на гостью Клима Петровича?
          – Ничего! – сердито ответила Катерина, не сводя с меня глаз. – Смотрю на занозу нашего доктора.
          Она дождалась пока я взгляну ей в глаза и заявила то ли мне, то ли нашей соседке:
          – Всё равно он будет мой!
          Вот те на! И тут, оказывается, у моего доктора есть «милые»! И откуда она прознала, что я «заноза» Стаса? Небось, всё от той же Клавдии, ставшей сегодня самой посещаемой станичницами персоной, либо от её незваных гостьюшек.
          После этого инцидента идти на Дон расхотелось и я, отправившись в комнату, приготовленную для нас со Стасом, с досадой упала на кровать и провалилась в крепкий короткий сон. Разбудила меня подосланная Манюрой Зойка: «Мама, иди готовься к ужину…».
          Вставать не хотелось и я погрузилась в полусонные раздумья, из которых меня вырвал звонок сотового телефона. Взглянув на экран, я закашлялась от изумления: Горбовский!
          Не ожидая от этого разговора ничего хорошего, я приложила трубку к уху:
          – Алло! Чем обязана, Денис Васильевич?
          – Тася! С вами всё в порядке? – его голос был напряжён, но искренней тревоги в нем я не почувствовала. – Я прослышал о вашем похищении…
          – О, Господи! Откуда вы узнали? Ведь и суток не прошло! Никому, кроме следователя это не должно быть пока известно…
          Горбовский на секунду замялся и зачастил:
          – Да я случайно был в «Скальде», когда позвонила ваша подруга и попросила оформить ей отпуск для восстановления здоровья! Я и заволновался… – в этом месте нечто вроде волнения проскользнуло в его голосе, но весьма неубедительно. Следующая его фраза усилила мои сомнения в искренности Дениса. – Вы знаете, кто вас похитил? Хоть о чём-то догадываетесь?
          – А вы?! – прямо спросила я, чуя, что вопрос ему не понравится. И не ошиблась.
          – А с какой стати я должен что-то знать? Я не вхожу в круг ваших близких друзей…
          – Нет, не входите… – согласилась я, – и слава Богу! Вы знаете, как, оказывается, рискованно находиться в этом кругу?
          Мой назойливый абонент обиделся:
          – Почему вы так неприязненно относитесь ко мне, Тася? Почему не принимаете всерьёз моих знаков внимания, избегаете меня?
          Я не стала лукавить и честно призналась:
          – Это просто: я боюсь вас, Денис. И не верю в ваше расположение и сочувствие.
          – Боитесь? Меня? – удивился Горбовский и тут он был искренен. – Но почему?!
          – Не знаю. Моя интуиция говорит, что с вами лучше не иметь никаких дел…
          – Но вы же согласились на деловую встречу! Что вас к этому подтолкнуло?
          – Опять же не знаю. Наверное, по глупости или из любопытства… но вы не волнуйтесь: что обещала – выполню! Не хочу бояться, надоело! – я начинала уставать от этого непонятного и тревожного разговора и решила свернуть его. – Простите, Денис, но я себя неважно чувствую. Хоть я и легко перенесла это похищение морально, но физически выдохлась. И от вывернутых рук, и от мордобоя. Теперь вот жду, пока синяки сойдут…
          – Вас били?! – ужаснулся Горбовский. – Как они посмели? Вот я им…
          – Кому им? – быстро спросила я, не успев всерьёз удивиться его порыву. – Вам что-нибудь известно о моих похитителях?
          – Ничего мне не известно! – засуетился мой неугомонный поклонник и с подозрительно живым интересом поинтересовался. – А где вы сейчас, Тася? В городе?
          – Нет, я далеко от города. Не трудитесь, Денис, не догадаетесь. Да и зачем?
          – Ладно, Тася. Отдыхайте. Постарайтесь забыть это недоразумение…
          – Ничего себе недоразумение! – восхитилась я его показной наивностью. – Врагу такого кошмара не пожелаю!
          Горбовский пролепетал что-то невразумительное и распрощался, а я ещё несколько минут гадала: с чего это он разговорился? Ох, не нравится мне это!
          И мои мысли снова вернулись к Стасу и к тому, что всё, что произошло со мной за прошедшие две недели, очень опасно.
          Весьма поздний ужин был лёгким – кулебяки с молоком – и следом после трапезы мы завалились спать. Дом и округу обволакивала ватная тишина и веки сомкнулись безо всяких усилий. Последней моей недодуманной мыслью было: «Стасик мой… люблю… завтра?»
         
          Проснулась я с петухами, уж не знаю, с какими по счету, но задорная петушиная побудка заставил меня подняться с постели: бодрой и отдохнувшей. С ощущением благостного покоя и тихой радости я вышла на крыльцо и окунулась в аромат цветущих деревьев и в тишину. Господи, хорошо-то как! Какой всё-таки умница Стас, что вытащил нас сюда! Как он там в своём одиноком противостоянии угрозам и злу? Родной мой! Заступник!
          Утренняя пробежка к «удобствам» стряхнула остатки сна и я не стала заходить в дом, а застыла с дурацкой улыбкой посреди двора – в таком положении и застал меня наиглавнейший Жук: «Доброе утро, внучка! Как спалось?». «Как в раю!» – со смехом ответила я и затребовала работы по хозяйству. После недолгих пререканий он доверил мне полив огорода и дал соответствующие инструкции. Занятая несложным и приятным делом я наблюдала, как один за другим совершали утренние пробежки члены нашего временного семейства, а вскоре ко мне подскочила одуревшая от свежего воздуха Зайка и стала отнимать шланг. Мы затеяли возню с повизгиванием и смехом  и за стол сели, как две мокрые курицы. Клавдия и Манюра, без эксцессов поделив заботы и обязанности хозяек, подали к столу вчерашние кулебяки, горячую пшенку, томленную в сливках, и свежее козье молоко – и мы всё смели за милую душу! Даже моя Зоя, которая молочные каши и на дух не переносила, ела с невиданным доселе аппетитом.
          После завтрака хозяин ушёл по делам, Семён Климович отправился чинить телевизоры и компьютеры станичников, Манюру увела к себе Клавдия и мы с Зойкой остались в беседке вдвоём. Моя малышка сразу прилепилась ко мне и возбужденно зашептала в ухо:
          – Мам, тебе твой доктор не звонил? Скоро они приедут?
          – Нет, Зайка, не звонил. Он и не должен звонить, чтобы не отвлекаться – мы так решили. Да и прослушивание не исключено. Так что они приедут неожиданно.
          Зоя прерывисто вздохнула и поинтересовалась:
          – А для Жени это тоже опасный план?
          Теперь пришла моя очередь вздыхать, потому что шевельнулись и мои глубоко запрятанные тревоги, но дочку я успокоила:
          – Думаю, для Евгения это не опасное дело. И давай не будем о них волноваться: всё у них получится! Они же у нас молодцы! Пойдём-ка лучше платья свои отгладим!
          Мы провозились с нарядами почти до обеда, на котором нам был предложен казачий курник, запечённые в тесте караси и пирог с яблочной сушкой. А после обеда все Пчёлки под присмотром Семёна Климовича направились на Дон, где задрав юбки, как сверстницы, бегали вдоль берега, шлёпая босыми ногами по воде и творя радугу. Отец Стаса, щуря свои зелёные глаза, добродушно наблюдал за расшалившимися дамами и я заметила, что взгляд его нет-нет да и застрянет на королеве-матери – определённо чаще, чем на нас с Зайкой!..
          В разгар веселья зазвонил мой мобильник и все насторожились, словно я должна была принять сводку с фронта. Но это был всего-навсего Тарас, которому не терпелось взять у меня показания, пусть и по телефону.
          Усевшись на прогревшийся песок, я обстоятельно пересказала Мухину всю историю нашего похищения и ответила на его вопросы. Уверенная, что он всё записывает на диктофон, я не говорила ничего лишнего, а когда он удовлетворился моими показаниями, поинтересовалась самочувствием подруги. Тарас коротко успокоил меня и отключился.
          Манюра и Зайка, после того, как заново пережили страхи за меня, запросились домой и не получили отказа. Дома мы долго прихорашивались и, когда вышли к ужину, Клим Петрович довольно усмехнулся в сивые усы и заметил:
          – У нас сегодня как в лучших домах Лондона и Парижа: дамы уже третий раз переодеваются к столу…
          Мы игриво переглянулись и к радости Жуков и зависти Клавдии изобразили королевскую осанку.
          За столом была весёлая и тёплая обстановка, но я снова затосковала по любимому…
         
         
          Как ни ждала я Стаса каждую минуту, он появился неожиданно через час после ужина.
          Манюра и Зайка играли с дедами в карты под орущий в доме телевизор, а я шла из душа, когда к воротам подъехала машина и из неё вышли Стас и Женька. Они явно меня не замечали и я чуть не заплакала от обиды. Моё сердце затрепыхалось и я медленно побрела к калитке, волоча по земле полотенце и с каждым шагом теряя силы. Чувствуя, что моё сознание меркнет, я придушенным голосом позвала Стаса и тот услышал меня и успел подхватить за талию… я повисла на нем и он, обняв меня покрепче, встревожился:
          – Тася! Тебе плохо?!
          – Нет, теперь мне хорошо… я так волновалась за тебя…
          Очнулась я уже в доме в окружении всех домочадцев. Манюра пыталась напоить меня водой, а Стас проверял мой пульс. Увидев, что я открыла глаза, он обеспокоено улыбнулся:
          – Тебе уже лучше, Тасенька? Что-нибудь нужно? Ты так побледнела…
          Я отпила немного воды и села:
          – Нужно. Мне давно уже очень нужен доктор. Только весь-весь…
          Стас порозовел и, под добрые усмешки дедов, наклонился к моему уху:
          – Потерпи немного, пчёлка. Дай отметиться у стариков… и потом удерём отсюда.
          Манюра посмотрела на меня с состраданием, как на безнадёжную психбольную, и дала допить воду, затем повернулась к обнимающимся со Стасом старшим Жукам и стала прислушиваться к их разговору. Я последовала её примеру.
          – Тебе удалось выполнить свой план, сынок? – спросил Семён Климович.
          – Да, батя, – ответил Стас, бросив взгляд в нашу с Манюрой сторону и слегка повысив голос, чтобы мы слышали. – Все прошло как нельзя лучше, без осложнений и недоразумений. Вопрос исчерпан раз и навсегда! По крайней мере, я так думаю…
          – И нам теперь можно возвращаться домой и ничего не бояться? – обрадовалась Манюра, оставив меня и подойдя к мужчинам. – И никто больше не будет за нами охотиться?
          Стас гордо кивнул и посмотрел на меня, ожидая более активного одобрения его подвигов, и я послала ему воздушный поцелуй. Удовлетворившись этим, он стал рассказывать о своей встрече с Тарасом и о том, что тот, разъяренный на похитителей из-за своей Сонечки, роет землю и бьёт копытом. Кроме задержанных на месте преступления Амбала и Ворона, он ищет машину, которая везла нас в «тюрьму», и разъезжающих в ней бандитов,  а также тщательно обыскивает засвеченный долгострой.
          Наиглавнейший из Жуков с интересом прослушал непонятные ему речи и сказал своё веское слово:
          – Я не всё понял, о чём вы тут гуторите, надеюсь, вы просветите меня позже. Но хочу предложить вам, Аннушка, не спешить с отъездом, раз уж вы приехали. Погостите выходные, отдохните, развейтесь – а там, если надумаете, и езжайте!
          – Конечно, дед, мы погостим! – с энтузиазмом пообещал за всех нас Стас и, спохватившись, утвердил своё решение у старшей Пчелки. – Правда, Анна Васильевна? Давайте останемся! Завтра гульнём, обмоем нашу победу над мафией, а в воскресенье, если не передумаете, вернёмся в город…
          – Я согласна с тобой, Стас, – легко позволила себя уговорить Манюра. – Разве я не понимаю, что ты смертельно устал? Третьи сутки на нервах… и гульнём и выспимся, наконец-то, спокойно… – высказавшись, она огляделась. – Это все прекрасно, дорогие мои, но кто мне скажет, где наша молодёжь?
          Мы спохватились: и, вправду, куда подевались Жека с Зойкой?
          Своих отпрысков мы довольно быстро отыскали в кухне: они уничтожали остатки ужина и, похоже, – обеда, потому что перед Жекой стояла тарелка с курником.
          Наши гениальные дети дружно уплетали за обе щеки холодные яства и, похоже, появление «предков» не принесло им удовольствия. Жека, не прекращая жевать, обратил на нас свои задумчивые очи, а Зойка засуетилась и чуть не подавилась.
          Сглотнув кусок вчерашнего пирога, она стала оправдываться:
          – Вы там все были заняты, а Женя сказал, что он умирает с голоду… а бабуля всегда меня учила, что голодный мужчина в доме – это стихийное бедствие…
          – Равно, как и постоянно жующий! – дополнил Стас, знающий за своим растущим сыном эту слабость, и все рассмеялись, включая Женьку, уже немного утолившего стихию.
          А я залилась краской стыда: вместо того, чтобы накормить любимого, я стала делать ему бесстыжие намеки на расходование драгоценной энергии!
          – Стасик! – залебезила я. – Ты же, наверное, тоже голодный как волк?
          – Ну, Жека! Взбаламутил женщин! – засмеялся Стас. – С голоду он умирает! Да мы с ним всю дорогу жевали! И пили соки. Я совсем не голоден, Тася. И сейчас поведу тебя дышать свежим воздухом, а то ты всё ещё бледная. Я покажу полный окоём донских звёзд, и тебе сразу станет лучше. Только подожди немного, мне надо разгрузиться.
          Жуки отправились к машине, а мы с Манюрой вернулись в гостиную и она озадачила меня своими наблюдениями:
          – Ты посмотри на свою дочь, Тася! Я её не узнаю! Она не просто стала есть, она уже не боится наедаться на ночь! Неужто это все влияние Жени? Она, случайно, не влюбилась?
          – По-моему, влюбилась, и более того: с первого взгляда! – радостно поделилась я своим открытием. – Ой, Манюрочка, мне кажется, что мы все стали Жуко-зависимыми, это у нас семейная эпидемия!..
          – Ну, и шуточки у тебя! – покраснела Манюра и не преминула пасовать мне ехидный намек. – Пойдёшь на звезды любоваться, прихвати с собой одеяло, земля ещё холодная.
          Но я была неуязвима! Переполненная ожиданием счастья, я закружила свекровь по комнате, приговаривая:
          – Спасибо тебе, мамочка, за заботу! И ты тоже смотри, не застудись! Сдается мне, тебя тоже сегодня позовут гулять.
          – Таська! Не забывайся! – цыкнула на меня Манюра и …довольно рассмеялась.
         
         
          Я никогда не видела столько звёзд! Весь окоём был как две перевернутые чаши с небом и степью, сомкнутые горизонтом, и посредине были мы со Стасом – и больше никого во всем мире! И мы были одним целым, мы были центром безмолвной вселенной, имя которой Любовь! Не было ссор, не было сомнений, не было слов – а были лишь вздохи и прикосновения, трепет и нежность, и восторг, и блаженство…
          Возвращаясь домой, мы шёпотом повторяли имена друг друга и они были тоже едины, как вдох и выдох: «Тася… Стас…». Сделав это открытие, мы без умолку смеялись и были так счастливы, что разрывались сердца!
          Добравшись до своей постели в час просветления горизонта, мы упали как подкошенные и мгновенно заснули.
         
         
          В субботу утром я проснулась с предвкушением счастья и долго не открывала глаз, летая в звёздном небе прошедшей ночи, потом повернулась к Стасу и резко вскочила: его со мной не было! Неужели мне всё приснилось и он ещё не приехал?
          Я выскочила на крыльцо и наткнулась на его отца. Наверное, на моём опрокинутом лице всё было прописано печатными буквами, потому что Семён Климович осторожно улыбнулся мне и притушил моё горячее недоумение:
          – Стас пошел по вызовам. Думаю, будет часа через два. Отдыхай пока, дочка.
          – Да я ещё не устала… – разочарованно протянула я и плюхнулась на крыльцо.
          Семен Климович сел рядом и заглянул мне в лицо:
          – Не горюй, Тася, уж такая доля у врачей. Они всегда нужны кому-то. Иди лучше попей парного молочка, на столе в беседке стоит бидон… да освежись в душе, пока он свободен. Наши женщины уже занялись завтраком, а молодёжь еще зорюет.
          Последовав этому совету, я искупалась и вырядилась в синий шёлковый сарафан, усеянный белым горохом, намереваясь огорошить милого своей привлекательностью. От завтрака без любимого я отказалась и, усевшись на лавочку у калитки, стала томиться ожиданием. Я ждала Стаса так неистово, что, когда увидела его, вскочила с места – и тут же чуть не упала от возмущения: он шёл, любезничая с Катериной!
          Этого я вынести не могла и, развернувшись, побежала прочь от дома. Чудом не сломав себе шею, я скатилась с крутого берега Дона и полезла в воду, чтобы остудиться.
          Забравшись по колено в реку, я думала о том, что Стас не любит меня и скоро я ему наскучу, когда услышала «Тася!» и обернулась: мой легкомысленный любовник стоял в двух-трёх метрах от меня и тяжело дышал от быстрого бега. Ещё не остывшая от жгучей ревности я попятилась …и провалилась в яму. Гордо стиснув зубы, я беззвучно барахталась в воде и Стас поначалу не понял, что я тону. Да я и сама не осознала этого, пока бесстрашно не погрузилась в воду и последней мыслью моей было: «Вот пусть теперь он поплачет по мне, ловелас чёртов!». Коснувшись дна я подпрыгнула и, глотнув воздуха вместе с донской водой, снова погрузилась в омут…
          …Открыв глаза, я увидела вздымающийся в небо берег и сидящую на нём Катерину. Та обнимала руками колени и, не мигая, смотрела на меня… Нет, на Стаса!!
          Я перевела взгляд на ближний объект и увидела сумасшедшие зелёные глаза и мокрые волосы любимого. Он сжимал меня обеими руками и повторял, как заведенный: «Тасенька, дуреха моя… Тасенька, дуреха моя… Тасенька».
          – Не такая уж я и дуреха, чтобы долдонить это без конца! – обиделась я и, сев, увидела, что мой сарафан в очень плачевном состоянии. И расстроилась: – Ну, вот! Он совсем грязный. А я так хотела тебя огорошить!..
          Стас посмотрел на меня с изумлением и, поняв, чему я так огорчаюсь, рассердился:
          – У тебя получилось, пчёлка! Ты меня огорошила! Так огорошила, что я до сих пор прийти в себя не могу! Скажи на милость, отчего это ты понеслась, как угорелая, и полезла в воду? Никак топиться пошла? Чего ради?
          – Помолчи… – попросила я голосом умирающей лебеди. – Лучше сделай мне искусственное дыхание. Немедленно, а то я скончаюсь на месте! – и, чтобы он не вспоминал, как это делается, я приложилась к его губам.
          Мой сообразительный доктор всё понял и мы целовались до умопомрачения, пока я, на секунду приоткрыв глаза, не убедилась, что эти меры подействовали: Катерина ушла. Теперь мне не надо было умирать и я, усевшись поудобней, стала целовать Стаса всеми своими фирменными поцелуями до тех пор, пока от жара пылающих тел не просохла наша одежда.
          – Стасик, ты правда испугался, что я утону? – поинтересовалась я, когда сообразила, что дальше целоваться и ничего более радикального не делать вредно для нашего здоровья.
          Разогретый поцелуями Стас чуть не забулькал от жара и возмущения:
          – Нет, пчёлка! Всё таки надо бы тебя как следует отшлёпать! Только у меня не получится, потому что как только я прикасаюсь к твоей круглой попе, все педагогические мысли, да и другие заодно, из моей головы улетучиваются.
          – А ты не прикасайся …пока… до ночи… – посоветовала я, скромно потупив глазки. – Стасик, пойдем домой, а то я без тебя не стала завтракать. Так кушать хочется!
          – Никуда мы не пойдём, пока ты не объяснишь мне, зачем полезла в воду!
          Спрятав горящее от поцелуев и стыда лицо у него на груди, я призналась:
          – Я не топилась… просто остужалась. Потому что ты любезничал со своей Катериной. А она вчера сказала мне, что ты все равно будешь её…
          Я подняла лицо и сердито спросила:
          – Ты ей что-то обещал?
          – Ну разве ты не дуреха? – снова возмутился любимый кем ни попадя доктор. – Я нигде, никому, ничего не обещал и за мечты и домыслы Катерины и других женщин отвечать не собираюсь! Ты всё поняла?
          «Всё понятно, милый! – с тоской подумала я. – Ты ничего никому не обещал! В том числе и мне…». Я вздохнула и поднялась: – Пойдём.
         
         
          После устроенных мною водных процедур мы со Стасом остались без завтрака, потому что, пока, изворачиваясь и привирая, отвечали на вопросы, пока купались и переодевались, пришло время обедать.
          Обед был сытный, с возлияниями и дискотекой и я, расслабившись, изобразила нечто вроде импровизированного танца живота, вложив в него всю нерастраченную злость на Катерину, обиду на Стаса, досаду на себя и свою тоску. Видимо, во мне много чего скопилось, потому что своими танцами я раздразнила Зойку и даже подвыпившую Манюру, и мы показали такой кордебалет, что глаза Жуков замаслились и обеденные возлияния плавно перешли в ужин.
          Всё время, пока я чудила, Стас посматривал на меня с опаской, должно быть, гадал, что за номер я способна ещё отколоть, и после ужина стал приводить меня в норму крепким чаем. Эффект оказался настолько положительным, что я отправилась вздремнуть и проснулась уже ночью оттого, что Стас пытался завернуть меня в одеяло, как младенца.
          – Ты чего надумал? – со страхом спросила я своего милого. – Будешь меня топить, как турецкую княжну?
          – Нет, дорогая, – засмеялся он, – я хочу, чтобы мы досчитали звёзды. Доверься мне…
          Конечно, я доверилась ему! Безоговорочно! Целиком и полностью! И не пожалела об этом: сначала мы немного проехали на машине, потом он подтянул привязанную к длинному канату огромную лодку, наверное, баркас и мы, застелив её дно одеялом, легли и отдались донским волнам и звёздному небу… и друг другу. Это была волшебная ночь!
          А в воскресенье, седьмого мая, после позднего обильного и весёлого завтрака мы распрощались с Климом Петровичем и Клавдией Ивановной и кортежем из двух машин отправились домой – к повседневным заботам и к перевариванию впечатлений от жизни в станице и итогов наших криминальных приключений.
         
          Глава 16

          День Победы – особо трогательный праздник для волгоградцев. Наш город расцветает тюльпанами и улыбками, становится нарядным и строгим. Тополя вытягиваются, как почетные постовые, отстранённо взирая на изборождённые морщинами лица ветеранов, увешанных гроздьями медалей и окутанных уважительными взорами.
          Пришло время и нам, всем, втянутым мною в опасное приключение, подвести итоги, посчитать потери и оценить свою победу. Организацию победного совещания и бразды правления в нем взял на себя наш одомашненный, совершенно ручной следователь. Позвонив мне перед полуднем во время нашего со Стасом позднего завтрака, он кинул призыв: – Привет, Пчелка! Бери своего Жука и приходите к Соне на чай – пожужжим!
          Мы со Стасом откликнулись, не чинясь, и в традиционные 14.00 были у Соньки.
          Подруга сдержанно кивнула доктору и радостно бросилась мне на шею, порадовавшись, что мои боевые ранения уже рассосались и поблекли, тогда как у нее на лице еще красовался живописный синяк на переносице. О других синяках, которые таились в интимных местах, мы обе скромно умолчали.
          Сонька рассадила нас у стола в своей единственной комнате и притащила прохладительные коктейли и тартинки с сыром. Размявшись для начала на дежурных разговорах о погоде и празднике, мы приступили к обсуждению нашей криминальной истории. Предупредив нас, что мы вправе поправить его, если будем с чем-то не согласны, Тарас начал описывать нам общую картину моего невольного преступления и его плачевных и иных последствий:
          – В ту злополучную пятницу, 21 апреля, когда Тасю ограбили, произошло нечаянное переплетение двух независимых преступлений: собственно ограбления, которое могло бы кончится более безобидно для грабителя, и  нечаянного воровства информации. Продумав все детали, которые попали в поле моего зрения я выстроил следующую картину. Обходя работодателей, Тася приходит в фирму «Бурбон». Там она во время беседы с директором или в какой-то иной ситуации ненароком прихватывает флешку с конфиденциальной информацией, возможно, с бизнес-планом теневой деятельности фирмы. Едва она уходит, директор обнаруживает пропажу и вычисляет виновницу. Пока Тася поспешает в банк, за ней вслед посылают сотрудника фирмы, с её визиткой в кармане, чтобы перехватить воришку под любым предлогом и вернуть на фирму. Тот, вероятно, звонит Тасе и она назначает встречу возле сбербанка, потому что торопится туда до прекращения приема клиентов. – Тарас повернулся ко мне. – Ведь тебе был звонок от незнакомца, Тася?
          Я оторопела: как же я позабыла про тот коротенький звонок по пути в банк?! И, виновато взглянув на Тараса, стала вспоминать вслух:
          – Да, такой звонок был. Я как раз ехала в маршрутке и так задумалась, что не услышала, как заверещал мой сотовый в сумке. Меня сосед ткнул под бок и я раскопала мобильник. Какой-то мужчина звонил мне, похоже, из автомата… вежливый такой. Он сказал, что ему надо сообщить мне что-то важное по последнему контракту, и я назначила ему встречу у сбербанка. Я помню, спросила, как я его узнаю, и он сказал, что сам подойдет, потому что где-то видел меня…
          Вспомнив все это очень отчетливо, вплоть до тембра голоса незнакомца я удивленно воскликнула:
          – Это ж надо! Этот парень начисто вылетел у меня из головы! Вот что значит, схлопотать по башке и попасть …на медосмотр. – Сонька хмыкнула, а Стас загадочно улыбнулся. – Ну, ладно, Тарас, каюсь. Подвела я следствие. Ты уж прости меня трахнутую…– Сонька прыснула в ладошку и я с вызовом поправилась – …трахнутую головой об асфальт и, давай, излагай свою версию дальше.
          – Перед тем, как рассказать, что было дальше, остановлюсь на личности грабителя. Прозвище его Шкет, а полное имя Штанько Константин Ефимович. Это был обозлившийся на весь белый свет молодой парень, без особого рода занятий, промышлявший мелким воровством и грабежами без тяжких последствий и баловавшийся наркотиками. Жил он с престарелой бабкой, которую ни в грош не ставил, а та его болезненно обожала. Сдается мне, что этим своим слепым обожанием она и сгубила парня. Наверное, внушала ему, что он особенный и несправедливо обобранный судьбой… но, простите, я отвлекся. Так вот Шкет заранее приглядел в банке, кто из женщин, с кем ему будет просто справиться, снимает крупные суммы, и облюбовал вас, Тася, такую всю задумчивую и рассеянную…
          – Ну, да, – встрял с репликой Стас, – Тася и вправду рассеянная. А только твой Шкет не учел, что она настолько непредсказуемая, что безотчетно затолкала деньги в карман, вместо того, чтобы бережно спрятать их в сумке, как все серьёзные дамы. И Шкет просчитался…
          – Да, Шкет просчитался, – подхватил фразу Мухин, – как впрочем, просчитался и тот, кому было поручено вернуть флешку на фирму. И этот просчет стоил ему жизни, потому что Шкет, который бегать был большой мастер, заманил своего преследователя в подворотню и полоснул ножом, сразу насмерть. Там мы и нашли нашего первого пострадавшего из-за флешки и скоро установили его личность и место работы – по пропуску в нагрудном кармане. Мы позвонили в «Бурбон» и они прислали человека для опознания, а заодно хитрыми намеками установили, что никаких вещей у убитого не было. И тут началась круговерть! Для начала они позвонили Тасе и, прослушав несколько раз сообщение о том, что абонент недоступен, они заподозрили неладное. Тем более, что их слежка установила, что ты, Тася, жива-здорова и пребываешь в родных пенатах. Ту слежку заметили и вы с Соней и вашу сообразительность они, скорей всего, восприняли как вызов им: мол не боимся мы вас, потому что у нас есть крутые покровители!
          Сонька неожиданно рассмеялась и все недоуменно уставились на неё.
          – Вот, что значит нахальство! Мы своим легкомыслием сбили их с толку, и только поэтому они не похитили нас раньше: они следили за нашими связями и контактами!
          – Ты права, Соня, – перехватил инициативу Тарас, – но к чему это привело, мы поговорим позже, а пока вернёмся к тому моменту, когда они вызванивали Тасю. С помощью провайдера сотовой связи они установили район, где находится телефон. Также легко люди Гурвича выследили Шкета и пробрались в его нору. Как мы узнали позже, свою бабку он недавно пристроил в дом престарелых, чтобы та не путалась под ногами, и жил один. Когда посланники Гурвича пришли с незваным визитом, пьяный до беспамятства Шкет спал, и они без всяких помех провели у него обыск. И, конечно, нашли сумку Таси, а в ней то, что искали – так они подумали, когда увидели флешку трансценд 1Гб, в аккурат такую, как им описывали. Это позже они убедились в том, что это Тасина флешка, с её переводами и разными текстами. А в те минуты они успокоились и на радостях стали изучать записную книжку и данные памяти мобильника, чтобы установить связи и контакты «шпионки». И тут позвонили мы, с той же целью: определить местонахождение сотового. Человек Гурвича решил послушать, кто интересуется Тасей, и сообразил, что прокололся. Его подельник по-быстрому ширнул Шкету смертельную дозу наркотика и они слиняли, прихватив записную книжку Таси. Когда мы приехали, Шкет был уже мертв и всё выглядело так, будто он сам укололся, празднуя победу на ворованные деньги…
          – И таким образом вы нашли мою сумку: практически со всем барахлом, кроме записной книжки и флешки. А заодно и убийцу… – в раздумье протянула я, боясь додумывать мысль о том, что из-за моей рассеянности погибло два человека.
          Я посмотрела на Тараса и мне показалось, что он догадался о моем смятении: должно быть, мои глаза были совсем виноватыми… и Тарас ободряюще улыбнулся мне.
          – Да. Так мы нашли убийцу и грабителя и враз смогли бы закрыть два дела. Тем более, что на это нас подталкивали и в фирме «Бурбон». Они высказали версию, что их сотрудник хотел помочь бедной женщине вернуть её имущество и по глупой случайности напоролся на нож. Потом с невинным видом поинтересовались нашли ли мы грабителя и убийцу и, тогда я, преследуя свои цели, сказал им, что да, нашли, мол, и им оказался наркоман, умерший от передозировки наркотика. В «Бурбоне» вздохнули спокойно, не ведая, что прокололись дважды. Во-первых, тем, что взяли записную книжку, во-вторых, они не знали, что денег, необходимых для покупки такой серьёзной дозы, в сумке не было. Сами же они к тому времени уже поняли, что флешка всё ещё у Таси и возобновили за ней охоту…
          – Ой, ребята! Нельзя ли сделать перерывчик на кофе с коньячком? – взмолилась Сонька, поднимаясь с кресла и томно потягиваясь. – А то у меня от этих разоблачений уже мухи в голове бегают…
          – И все, небось, как на подбор, рыжие, прерыжие… – неожиданно для себя сострила я.
          Стас удивленно поднял брови, Сонька прыснула в кулак, а порозовевший от удовольствия Тарас попробовал отшутиться:
          – А может там полная голова жуков? Жужжат и жужжат, и усами шевелят…
          – Я тебе покажу жуков! И думать не смей! – накинулась я на Соньку. – А то возьму за ноги, да и вытрясу их вместе с твоими глупыми мозгами!.. А ну марш на кухню, ставь чайник! И бутерброды режь. Да поживей!
          Наши любимые мужчины зашлись смехом, а Сонька, виляя задом, пошла выполнять приказ. Не обращая внимания на направившегося вслед за ней Тараса и гордясь удачной шуткой, я вцепилась в Стаса:
          – А ты, Жучище усатый, смотри мне! Будешь жужжать в чужих головах – вырву твою жужжалку с корнем! Хватит того, что мне все мозги продырявил.
          Стас, облапив меня покрепче, со смехом стал выговаривать:
          – У-у, какая у меня ревнивая пчёлка! Оказывается, она не только медовенькая, но и кусачая! А твоё жало сладкое? Ну-ка, дай я попробую… – и он вцепился в мои губы таким жадным поцелуем, что я поплыла, и ему пришлось меня встряхнуть. – Очень сладко! Чистый мёд… ну, ужаль меня ещё, пчёлка моя…
          Он снова прилип ко мне и мы целовались, пока не услышали звонкий голос Соньки:
          – Эй, вы там! Жук, Пчёлка! Идите сюда, к кухонному столу! Кушать подано!
         
          В процессе кофейно-коньячной паузы все мы неплохо расслабились и Сонька стала без стеснения прижиматься к Тарасу, а Стас нашептывать мне призывы смыться. Один Мухин держал себя в руках, по-видимому, из чувства долга: кто же, как не он, поведает нам до конца историю о пропаже флешки, принесшую нам столько хлопот и переживаний?
          Потому и решил он пресечь эти безответственные посиделки и мы отправились в гостиную. Тарас подождал, пока все расселись, и для сосредоточения нас на деле спросил:
          – Ну, кто помнит на чём мы закончили до перерыва?
          И Сонька, угодливо демонстрируя милому свои логические способности, выпалила:
          – Мы остановились на том, что бурбонцы получили облом и возобновили охоту за нашей Тасей и флешкой.
          Тарас удовлетворенно кивнул и добавил:
          – И за тобой, Сонечка. То есть они установили слежку за всеми, кто близок к Тасе, даже за мной. А я стал наблюдать и за вами, и за ними. Я носом чуял, что дело это гораздо серьёзней, чем может показаться на первый взгляд. О том свидетельствовали и ночное посещение Тасиной квартиры и ваше похищение. Хотя, как выяснилось позже, ваше похищение это особая статья и, похоже, не относится к проблемам Гурвича…
          Мы с Сонькой изумленно переглянулись, а Стас нахмурился:
          – А поподробнее нельзя? Кто причастен к похищению?
          Мухин обвел нас загадочным взглядом:
          – Честно говоря, тут пока ещё всё запутано, но бандиты, которых мы повязали на той стройке – люди Горбовского. Есть версия, что это чистая самодеятельность и Гурвич таких распоряжений не давал. Я сейчас выясняю все обстоятельства похищения.
          – Можешь не выяснять! Это месть! – уверенно заявила Сонька и мужчины удивленно вскинули брови, а подруга повернулась ко мне: – Помнишь, Тася, я говорила тебе, что Денис взбешён и не простит тебе, что ты выставила его дураком у нас в «Скальде»? Я ещё сказала тогда, что он обязательно отомстит нам обеим…
          – Ну-ка, ну-ка! – оживился Стас. – Попрошу уточнить: этот самовлюбленный павлин приставал к Тасе?
          – Ещё как приставал! – с восторгом подтвердила Сонька. – Он, как увидел её, так просто очумел! Денис нагло поедал Тасю глазами и нёс всякую чепуху.
          Я смутилась пытливого взгляда своего милого и решительно прервала Сонькины «подробности»:
          – Я тебе об этом Денисе потом расскажу, Стас. Тем более, что я его видела ещё раз у Гурвича …и он обозвал меня «лакомым кусочком». Теперь я тоже думаю, как и Соня, что Горбовский хотел воспользоваться случаем и показать мне, кто в жизни хозяин. Да и те бандиты между собой говорили, что у их главаря особые виды на нас и что он обещал их прикончить, если они хоть прикоснутся к нам, особенно ко мне. Слава Богу, вы с Тарасом успели вовремя, потому что к утру было велено нас умыть и отправить к хозяину. А ещё их бригадир Туча сказал, что мы стоим миллионы. Наверное, Денис собирался устроить оргию, а после неё продать нас в бордель. Хотя может у него были и другие планы…– я замялась в сомнении, сказать ли о звонках Дениса и о том, что я обещала ему деловую встречу, и решила, что лучше смолчать. Однако моя заминка затянулась, и мне пришлось утолить любопытство друзей частичным признанием. – Он, кстати, справлялся о моём самочувствии после похищения, когда мы были уже в станице…
          Стас онемел и посмотрел на меня долгим взглядом, Сонька отчего-то пригорюнилась – и возникла нехорошая пауза, которую прервал Тарас:
          – Ну, с Горбовским я ещё разберусь, но это позже. А сейчас «вернемся к нашим баранам». Итак, к моменту похищения я уже догадался, что преследователи ищут флешку. Тася сказала, что с неё спрашивали брелок, и, когда у неё  украли все флешки, я убедился, что речь идет об этом накопителе информации, потому что флешку называют ещё и брелоком, и диском. В нашем разговоре я сказал вам об этом и с той минуты Стас повёл себя, мягко выражаясь, странно. Я насторожился и стал наблюдать за ним, и даже внёс его в круг подозреваемых: ведь он общался и с Тасей, и со мной, и с Гурвичами. Да и на месте ограбления оказался, как нарочно, вовремя.
          – Ну, спасибо, друг! – нахмурился Стас и с опаской посмотрел на меня. – Ты сослужил мне отличную службу! Из-за твоих подозрений мы крупно поссорились с Тасей и её похитили. Ты чуть не сломал нам обоим жизнь! Ты и твоя болтливая Сонечка!
          – Это я-то болтливая? – взвилась Сонька. – Ты на себя посмотри! Да ты себя вёл так, что любой заподозрит тебя! Твоё ожидание Таси у банка, твои загадочные взгляды и молчание невпопад при упоминании Гурвича, твои шашни с дамочкой по имени Ида… а потом: как это ты так скоро появился в той автомойке, где нас с Тасей прятали?
          – Ты с ума сошла, Соня! – возмутился Стас. – Я же просто поехал за машиной, в которой увезли Тасю! Ведь это я позвонил Тарасу, чтобы он приехал с оперативниками! Я же вас спас! Обеих! Помнится, кто-то назвал меня героем… у тебя семь пятниц на неделе! Неблагодарная… и зачем я возился с тобой? Тебе, Соня, надо рот навеки скотчем заклеить!
          – Размечтался! Если ты на самом деле герой, отчего ж ты так взъерепенился? Или рыльце в пушку? – не уступала моя вспыльчивая подруга.
          Я молча слушала эту перепалку и обмирала сердцем: все мои сомнения в непричастности Стаса к делу с флешкой всколыхнулись снова и мысль об общении его с этой «милой» Ираидой при шляпке и в платье из бутика жгла, как крапива. Она же была когда-то его любовницей!.. а если он и сейчас с ней?!
          – Соня! Стас! Перестаньте препираться! – призвал к порядку Тарас. – И не цепляйся к нему, Соня! Ты во многом не права, а в деле с похищением – особенно. А в остальном… думаю, Стас нам сам расскажет, как он уладил дело с Гурвичем.
          – Как, как… – буркнул мой возлюбленный, прижатый к стенке, – просто отдал ему флешку! Лично в руки. И взял с него обещание оставить нас в покое.
          Хотя я и предполагала нечто подобное, мы с Сонькой изумлённо уставились на него, но вскоре перевели взгляды на Мухина – после того, как тот спокойно сообщил, что знает это.
          – Расскажи нам обо всём, – строго попросил Тарас, – Обо всём, что тебе известно.
          – Ладно, – смирился Стас, – я расскажу вам …кое-что. Ровно, столько, сколько можно без ущерба для вашей же безопасности.
          – А что? Есть нечто, о чем ты умолчишь? – ещё пуще построжал Тарас. – Даже мне не расскажешь, твоему товарищу и следователю?
          – Даже тебе! – твёрдо сказал Стас. – Ради твоего спокойствия. Да и не в твоей компетенции находится то, о чем я умолчу, этим занимаются другие органы. Ты своё уголовное дело можешь закрыть с чистой совестью… – заметив протест на лице Мухина, Стас мягко улыбнулся. – Соглашайся, дружище, иначе я вообще ничего не расскажу. Ты пойми, Тарас, моё положение самое сложное! Я в ответе за безопасность Таси, наших семей, за Соню и за тебя. А ещё я врач, который лечит любого, нуждающегося во мне, независимо от того, кто он. Я вне политики и борьбы за власть и деньги  в обществе. И я не могу подставлять своих пациентов, кем бы они ни были: то, что я узнаю в их домах также конфиденциально, как и врачебная тайна. Иначе я не только лишусь практики, а значит и средств к существованию, но и моя собственная жизнь будет под угрозой. Моё умолчание не принесёт вреда ничьим жизням, ну, а экономические преступления были и будут всегда. Мафию нам не извести, на место Гурвичей придут другие. Обязательно. Так, к сожалению, устроено наше общество потребления. Ты согласен, друг? – Тарас мрачно кивнул и Стас обратился к нам с Сонькой. – А вы, девчонки, обещайте молчать, как рыбы, о том, что я тут расскажу…
          – Нечего нас предупреждать! – возмутилась Сонька, – мы не болтливые квочки! Тем более, что молчание необходимо для нашей же безопасности!..
          Я смотрела на любимого со страхом, смешанным с обожанием, и он приободрился:
          – Дело было так. Когда я узнал, что речь идет о флешке, я, наконец-то вспомнил то, что не давало мне покоя. Я вспомнил, что не только видел эту флешку, но и держал её в руках. Помнишь, Тасенька, как ты выгружала всякую всячину из карманов на колени, а потом обнаружила на них деньги хохотала над незадачливым грабителем? – я энергично кивнула ему и он продолжил: – Так вот. В той куче барахла лежала и флешка, но тогда я не обратил на неё внимания, потому что балдел от запаха твоих духов, от твоих коленок и, вообще, от тебя... когда с тобой случилась та лёгкая истерика, вся эта мелочь сползла на коврик и провалялась там до утра. А утром я кое-что собрал в пакет, но флешки не хватился, да, честно говоря, забыл я о ней вовсе. Я вообще в то утро был не в себе от недоумения, почему ты так панически сбежала. – Сонька сотворила хитроумную мину на лице, но я её слегка пнула: не мешай! Стас это заметил и улыбнулся мне глазами. – Позже, убираясь в салоне, я нашёл флешку на полу под сиденьем, под ковриком и решил, что это мой Жека её обронил. Я принес её домой и бросил в кучу других флешек в его бардаке у компьютера. Ну, а когда Тарас сказал, что именно ищет Гурвич, меня озарило видение флешки на коленях Таси, и я попросил сына найти чужую флешку в его коллекции. И он нашел одну запароленную, но надо было удостоверится, что это именно искомая флешка. Я попросил своего гения взломать её. Он пару дней колдовал над ней… ну, были у нас сложные компьютерные заморочки… В общем, я понял, что это та самая пресловутая флешка, и Жека вернул её в первозданное состояние…
          – И что за информация там была, ты, конечно, не скажешь?! – вмешался Мухин.
          – А ты как думаешь?! – парировал Стас. – Конечно же это останется в тайне. Как говорится, меньше знаешь – лучше спишь!
          – Ладно, будь по-твоему, – буркнул недовольный такой позицией Тарас, – валяй дальше, закрывай дело!
          – Да, собственно, это уже конец истории. Я встретился с Ираидой, женой Гурвича, сказал, что знаю, где флешка, и попросил её устроить мне свидание с мужем. И я сторговался с ним: флешка и молчание в обмен на нашу безопасность. Вот и всё, друзья мои.
          Я выслушала Стаса, затаив дыхание, и не сдержалась, задала свой горячий вопрос:
          – А о чём еще ты разговаривал с Ираидой на улице, когда тебя с ней видела Соня? Когда эта дамочка строила тебе глазки, а ты улыбался ей как Бельмондо?
          Стас кинул укоряющий взор на Соньку, и та слегка стушевалась, но глаз не отвела. Тарас сидел в позе «я весь внимание!», а я смотрела на милого почти умоляюще. И он участливо, как доктор своей неизлечимо больной, ответил:
          – Я же уже сказал, что просил сговориться о приватной встрече с её мужем… и спрашивал её о степени его озабоченности. А ещё она, ко всему прочему, моя пациентка. Мы немного побеседовали и о её самочувствии, и о том, что она хорошо выглядит, ну и о  погоде, наконец! Обо всякой чепухе, о какой болтают чужие люди при встречах. Тасенька! Не ревнуй ты меня к моим пациенткам! Это очень неблагодарное занятие…
          Я вспомнила ещё кое-что из их беседы, о чём рассказала мне Сонька – о признаниях в любви этой мерзкой Ираиды – но решила не муссировать эту тему, не мучить «Тасика» и посетовала на пациенток вообще, а не в частности:
          – Ага! Ты гладишь их голые спины и коленки, щупаешь ножки – а я не ревнуй!
          – Ну, да! И глажу, и щупаю, – согласился Стас, – и за весьма не плохие деньги. Мне что, бросить свою врачебную практику?
          Я смешалась и не ответила ему,  но тут как нельзя вовремя подал голос Тарас:
          – Ладно, друзья мои. О своём, о личном, пожужжите дома. А я, как инициатор этой встречи закрываю наше собрание. Пора сменить тему или разлетаться по гнёздам!
          – По-моему, нас выставляют! – бурно обрадовался Стас, облапливая меня и целуя в шею. – А я почему-то не обиделся… а ты сильно расстроилась, пчёлка моя?
          – Нисколечко! Ни на грамм! – растаяла я, враз позабыв об его пациентках. – Тем более, что у нас есть чем заняться дома…
          Сонька хохотнула и я, зыркнув на неё, добавила:
          – Я же там постирушку замочила…
          – Ну, да! – не выдержала моя смешливая подруга. – Сейчас это постирушкой называется? Это что-то новенькое…
          – Думай, как хочешь, Соня, – отрезал Стас и потянул меня к выходу, – а только мы с Пчёлкой улетаем в своё гнездышко: хватит с нас криминальных историй! Есть куда как более приятные занятия…
          – Смотрите не простудитесь, когда взмокнете …от «постирушки» – закрепила хозяйка свое право на последнее слово.
          – И вы тоже поберегитесь, друзья мои… от простуды, – вполне серьезно посоветовал Стас. – Не забывайте нас, заходите, пожужжим.
          Обескураженная Сонька открыла было рот для очередного перла своего остроумия, но мы уже выскочили за дверь.
          По дороге в наше пристанище мы немного перебрали всю нашу криминальную историю и уже у подъезда дома Стас заявил:
          – Не нравятся мне твои заигрывания с Горбовским, Тася!
          – А мне твои с Ираидой! – отбилась я. – Так что мы оба с тобой под колпаком у мафии! – Стас нахмурился, и я решила превратить эту нечаянную стычку в шутку. – А, давай, мы их сведём! Пусть милуются друг с другом, а нас оставят в покое.
          Стас посмотрел на меня, как на диковинку из кунсткамеры, и вытолкал из машины:
          – Иди в дом, чудо моё! Сейчас я проведу с тобой более конкретную и тесную работу!
          – А больно не будет, доктор? – залебезила я.
          – Будет только приятно. Тебе понравится, пчёлка. Качество гарантирую.
         
          Глава 17

          В свой «улей» я вернулась в десять утра и никого не застала: Зойка в школе, Манюра отправилась по делам, затем, наверняка, пойдет к своему Семёну…
          Я пыталась угадать, как далеко зашли их отношения, но она была непроницаема. В том, что между ними уже вовсю цветёт любовь, я не сомневалась, но вот дошло ли у них дело до постели оставалось тайной.
          Итак мои Пчёлки все в трудах, одна я не при делах. Совсем ты распустилась, Таисия! Одна любовь на уме! А денежку кто будет зарабатывать? Всё берусь за ум! Стас, несмотря на отпуск, сегодня до вечера будет бегать с визитами по клиентам, Манюра тоже навёрстывает упущенное за время нашего бегства из города, Зойка по полдня торчит над своими рефератами – совсем замучили детей в школе! Не хотят преподавать, до всего заставляют их докапываться самим! Учебники сумбурные, бессодержательные, общественные науки запутаны кучей новых теорий и гипотез – вот и свалили на ребятишек эту науку-докуку, надеясь, что дома им родители помогут во всем разобраться…
          Брюзжа на всех и вся и слоняясь по квартире, я вдруг застыдилась своего бездействия: «А что ж это я не заканчиваю свою работу, которую взяла Бог знает когда, еще в день своего ограбления: двадцать дней назад? Эх, ты, гулёна! И дома двое суток не показывалась – совсем семью забросила! Самое время сейчас потрудиться, пока компьютер свободен».
          Твердо решив немедленно взяться за ум, я почувствовала, что страшно хочу есть и пошла в кухню. Открыв дверцу холодильника я стала хищно высматривать съестное для немедленного беззатратного потребления и выложила на стол колбасу, сыр и масло. Сев на табурет, я уставилась на эти продукты и поняла, что ничего из них есть не смогу – к горлу настойчиво подступала тошнота. Вот если бы рыбки… ужасно хочется селедки!
          Я подхватилась и помчалась в ближайший гастроном. Вернувшись через полчаса, я разложила на столе свои богатства и с беспримерной жадностью принялась за рыбные консервы …и поперхнулась от пронзившей меня догадки… Неужели?! Я облапила завидно налившиеся груди и стала припоминать кое-какие даты… и похолодела: не может быть!! А обморок в станице? А рвота? Всё, буквально всё указывает мне на беременность!
          О, Стасик! Чудо моё зеленоглазое! Кажется, ты меня обрюхатил!
          От этой мысли мне стало по-настоящему тошно и я бросилась в туалет. Меня выворачивало, как тогда, при похищении, и было также страшно. Освободив желудок, я в полной прострации упала на свою кровать и приходила в чувство не меньше получаса, затем заставила себя встать и пойти в аптеку…
          Тест был беспощадно положительным: да, да, да! Пчёлка, дурёха, ты беременна!
          Работать, конечно же, расхотелось. Тем более, что и не очень-то я рвалась трудиться. Как-нибудь потом что-нибудь Бог или случай подкинет – не хлопотное и денежное…
          Ой, как тошно! Теперь вся моя жизнь перевернётся! Совершенно вся.
          Я не задавалась вопросом, нужен ли мне этот ребёнок – он зачат и это уже факт, бесповоротная реальность. Бог послал нам со Стасом ребёнка, и я рожу его вне зависимости от того, будем мы с ним вместе или нет… сказать ему о беременности или нет? О, Господи, сколько сразу свалилось проблем! Надо немного поспать: утро вечера мудренее…
         
         
          – Мам, ты заболела?! – голос дочери тревожен, её узкая ладошка ложится на мой покрытый испариной лоб.
          – Ничего страшного, Зайка, не волнуйся, – засуетилась я, лихорадочно соображая спрятала ли я следы своего тестирования. – Консервами, наверное, траванулась
          – А зачем ты ела консервы? – удивилась Зоя. – Бабушка запрещает нам есть консервы.
          – Дура потому что набитая! – самокритично заявила я и встала: надо всё-таки проверить, все ли следы я замела. – Я пойду сейчас банки выкину, а ты уж, доченька, не выдавай мамочку, а то наша Манюра изведёт меня попрёками и нотациями. И иди пока переоденься, сейчас я тебя покормлю…
          Я наметом полетела в ванную и едва успела смять и затолкать в мусорный пакет коробочку с тестом, затем собрала со стола пустые банки и спрятала в тот же пакет. Выбросив все улики в мусоропровод, я разогрела обед и позвала Зою.
          Мы едва успели съесть первое и обсудить предстоящий день рождения Манюры, как та заявилась домой: вся из себя загадочная и молчаливая. На моё предложение пообедать она отрицательно покачала головой и, так и не произнеся ни слова, скрылась в своей комнате. Я встревожилась, но Зайке ничего не сказала, к тому же моя девочка была слишком возбуждена, чтобы воспринять что-то кроме того, что относится к предстоящему важному в её жизни событию: отборочному концерту на конкурс бальных танцев.
          Это мероприятие важно для неё само по себе, а в этот раз она пригласила на концерт Жеку и потому ни о чём ином, кроме как о том, что она должна поразить его в самое сердце, думать не могла. И ей страшно хотелось, чтобы я посмотрела на всё это со стороны. Выбив из меня обещание прийти в концертный зал, Зайка вскочила и в несколько минут исчезла с глаз, а я поспешила к свекрови.
         
         
          Манюру я застала сидящей на кровати и плачущей – и испугалась: я не видела её слез с момента смерти Матвея Ивановича, а тут такой водопад! В жуткой тревоге я бросилась к ней и обхватила её полные плечи: «Мамочка моя, родная, что случилось?! Почему ты плачешь?!»
          Она подняла мокрое лицо и я поразилась сиянию её глубоких карих глаз:
          – Не тревожься, Тасенька… это я от счастья плачу…
          Я подсела к ней и, вытерев её слезы, стала терпеливо ждать откровений Манюры. Она виновато улыбнулась и призналась:
          – Я уже не верила, что смогу полюбить кого-либо после Матюши, что снова испытаю счастье в объятиях любимого мужчины… и вот такое случилось со мной… на старости лет…
          Ах, вот оно что! Свершилось таки: старший Жук совратил мою Манюру! Я обняла её покрепче и разделила с ней радость:
          – Ну, причём тут «старость лет»?! О какой старости ты говоришь? Ты красивая, умная  женщина в самом соку, в расцвете лет! Иначе бы твой Семён не запал на тебя с первого взгляда! Они, Жуки, парни разборчивые. Я так рада за тебя, Манюрочка! Ты обязательно будешь счастливой, я уверенна в этом! Мамочка моя, я так тебя люблю!..
          – Правда? – робко, почти как Зойка, спросила Манюра. – Ты правда думаешь, что Семён полюбил меня?
          – Конечно, я так думаю! – с энтузиазмом воскликнула я. – Даже не сомневайся в этом! Он так нежно на тебя смотрит! Даже Стас это заметил! И сказал мне, что между тобой и Семёном искра горит…
          – Как между вами? – усмехнулась Манюра, пряча за усмешкой своё смущение.
          Я рассмеялась:
          – Между нами вольтова дуга!
          Манюра хмыкнула и замолкла, затем подняла на меня смятенный взгляд и вздохнула:
          – Слишком всё быстро… так не должно быть.
          – Ну, допустим, не быстрей, чем у нас со Стасом, – возразила я, – вы, по крайней мере, успели сначала познакомиться и пообщаться.
          – За вами, молодыми разве угонишься? – приосанилась свекровь. – И потом мы с Семёном люди серьёзные, технари…
          Тут мне нечем было крыть и я лишь покрепче обхватила свою названую мамочку. Она не сопротивлялась, как бывало обычно, моей ласке и задумалась о своём. Слёзы её высохли и на губах воцарилась спокойная улыбка. А через минуту её брови удивленно поднялись:
          – Тася, это что же получается: если мы с Жуками переженимся, ты опять мне снохой будешь?
          Ба! А ведь правда! Забавно, однако! Это что же: мое призвание быть вечной снохой Манюры? От избытка чувств я чмокнула свекровь в щеку и возгордилась:
          – Ага! Буду носить гордое звание «Дважды сноха её величества Манюры»!
          Моя богоданная навеки свекровь толкнула меня плечом, не шали, мол, и снова призадумалась. И вдруг испугалась:
          – А если Семён не собирается жениться? Как говорится, поматросит и бросит?
          – Ну и что?! – искренне удивилась я. – Что с того? Разве тебе плохо с ним? Или ты жеманная девица, чтобы о таких глупостях думать? Да и женится он, никуда не денется! Он теперь без твоих борщей жить не сможет. Подсел матёрый Жук на твой борщ намертво!..
          – Да ну тебя, Таська! Стрекоза, – прыснула моя влюбленная свекровь и спохватилась. – Ты только Стасу, смотри, не проболтайся! А то я ему в глаза не смогу смотреть от стыда…– я взглянула на неё с немым укором и она немного успокоилась. – Ты сегодня с ним встречаешься?
          – Угу. Поздно вечером. А сейчас мне надо бежать на Зойкин концерт. А ты, родная, отдохни, помечтай и приведи себя в чувство… – теперь Манюра посмотрела на меня с укором: мол, опять забываешься, Таська! Я приняла мину покорной дочери. – Понятно, понятно! Я всё помню: ты мне не подружка, а строгая мать…– но, уходя из её комнаты, я  позволила себе дерзостью – Хотя, с другой стороны, мы всё же чуть-чуть подружки…а?
         
         
          На Зойкин концерт я, конечно, опоздала, но её выступление было во втором отделении, и я особо не волновалась. В зрительном зале не было аншлага, но народу пришло немало. За право участвовать в конкурсе состязались дети нескольких студий города и области и потому родителей и друзей претендентов набралось изрядно. В программе было по два танца от каждой пары и групповые выступления.
          Я поискала глазами Жеку и не увидела его. Позже я узнала от дочери, что он умудрился пробраться за кулисы и там поддерживал её, как умел.
          Пока выступали чужие дети, я позволила себе рассеять внимание и мысли мои потянулись к сегодняшним потрясениям: иначе не назовешь наши грандиозные новости о моей беременности и Манюрином  «грехопадении». Ну и денёк сегодня!
          Что же мне делать с моей сенсацией? С кем поделиться ей и своим смятением? Мне уже почти тридцать три года, у меня взрослая дочь, а я снова буду возиться с пелёнками, не спать по ночам, ходить по консультациям. Как долго я смогу скрывать это от Стаса? В том, что он не должен знать, что станет отцом моего ребёнка, я не сомневалась – по крайней мере, до тех пор, пока не позовёт меня замуж. А он таких поползновений ещё не делал…
          Я вздохнула и попыталась сосредоточиться на представлении. Выступали дети средней группы – тинэйджеры. Худенькие и одинаково голенастые мальчик и девочка танцевали вальс и было заметно, как они волнуются. Почти, как я…
          Мне надо успокоиться и забыть о беременности, сделать вид, что я ничего не знаю. В конце концов тесты могут ошибаться! Вот когда врач поставит окончательный диагноз, тогда и начну беспокоиться, а сейчас главное – это моя девочка. Пока еще мой единственный ребёнок. Моя Зайка, моё солнышко… и тоже инфицированное Жуком. Ну, Жуки, ужо я вам покажу! Я не стала детально планировать, что и как я им покажу, но в том, что Пчёлки не сдадутся на милость Жуков-победителей, была уверена.
          Короткий антракт я промаялась на улице и, когда началось второе отделение, снова огляделась в поисках Жеки. И увидела его.
          Младший Жук стоял в боковых дверях, опершись о проём и скрестив на груди руки, и скучающим взором, как Печорин на балу, смотрел на сцену. И я залюбовалась им. Высокий и изящный он был плечист и совсем не худ: видно было, что он занимается спортом – я знала от Стаса, что Женька увлекается дзюдо, как когда-то его отец. На Зойкиной занозе были джинсы, тёмные кроссовки и чёрная футболка. Зачёсанные наверх волосы падали на виски высокого, как у деда, лба и он изредка быстрым небрежным движением ладони закидывал их назад. Да, такой красивый мальчик не мог не затронуть сердце моей романтичной дочери!
          Я так засмотрелась на него, что чуть не пропустила Зойкин выход и лишь то, что Женька встрепенулся и, заблестев взором, слегка подался вперёд, подсказало мне, что на сцену вышла моя девочка. И верно: Зоя с постоянным партнером Лёнькой демонстрировала своё искусство в танго. Она танцевала легко и самозабвенно, грациозно изгибаясь и переставляя свои красивые длинные ноги, которые, благодаря разрезу на открытом вишневом платье и высоченным каблукам казались ещё длиннее. Взбитая вверх прическа открывала её лебединую шею, плавно впадающую в стройную обнаженную спину, а гибкие руки взлетали, как крылья. У меня от умиления запекло сердце: красавица моя! Да мы не будем Пчёлками, если не приберем к рукам, а то и к ногам, этих гордых Жуков! Мы из них веревки будем вить!
          Вспомнив о Жуках, я посмотрела на Жеку, и его выражение лица мне понравилось – парень безусловно был готов для употребления: спёкся и зарумянился.
          Закончилось танго и Зойка под аплодисменты скрылась для короткой передышки за кулисами, чтобы появиться через три номера вновь – уже с вальсом. И этот её выход в белом платье с летящей пышной юбкой был не менее эффектен. Мастерски станцевав вальс, она изящно поклонилась и я едва успела заметить, как Жека снялся с места и скрылся в коридоре: небось, побежал за кулисы!
          Ну, что ж, моя миссия выполнена, а об итогах своих наблюдений я доложу дочери позже. Не дожидаясь решения жюри и ничуть не сомневаясь в том, что моя Зайка прошла отборочный тур, я заторопилась восвояси: скоро за мной приедет Стас.
         
         
          Манюра, уже полностью успокоившаяся, была увлечена работой и по её отстраненному виду поняла, что больше откровений не будет: хорошего помаленьку!
          Напившись чаю с лимоном, я забралась с ногами в кресло и с мобильником на шее стала ждать сигнала к выходу. Мне не пришлось долго томиться, милый вызвал меня на свидание и я полетела на его зов. Спускаясь по лестнице я подумала, что ему и в голову не приходит, что к нему идёт совсем другая, новая Тася – Тася с приплодом. С его приплодом!
          – И отчего мы сегодня такие таинственные? – поинтересовался виновник моего смятения, по-хозяйски обнимая меня. – Что-нибудь случилось?
          – Много чего случилось, – загадочно протянула я, – но это конфиденциальная информация семейства Пчёлок и совсем не для ушей всяких там залётных Жуков!
          – А почему мы такие кусачие? – не теряя бодрости духа, спросил Стас. – Кто нас сегодня обидел? Я как будто ещё не успел проштрафиться…
          – Это для профилактики! – многообещающе заявила я и, позволив ему запихнуть меня в машину, по барски взмахнула рукой. – Поехали, пока я не передумала!
          Но мой «кучер» не стал трогать свою стальную лошадь, а, внимательно посмотрев в моё лицо, многозначительно произнес:
          – Та-а-ак! Похоже, я тоже должен провести профилактику!
          – Это какую ещё такую профилактику? – забеспокоилась я.
          – А вот такую! – агрессивно выдохнул мой милый доктор и припал ко мне затяжным поцелуем.
          Дождавшись пока я потеряю боевой запал и сомлею, он хитро щурясь спросил:
          – Ну, как, пчёлка,  пообломал я твоё медовое жало?
          Я быстро собралась с силами и фыркнула:
          – Пора бы вам уже знать, доктор, что жало у пчёлок находится совсем в другом месте!
          Стас схватился за руль и, уронив голову на руки, затрясся от хохота. Он смеялся так заразительно, что я присоединилась к нему дробным хихиканьем.
          – Поехали, радость моя, – сказал он, успокоившись, – я должен отыскать твое жало в более интимной обстановке… и обломать! – и он снова хохотнул.
          – Тогда купи по дороге красного вина! – нашлась я. – Мы обмоем твой ненаучный поиск и мои потери и …приобретения.
          По дороге в нашу тихую заводь, рассеянно внимая спонтанной лекции о детском сколиозе и взглядывая на родной профиль, я пришла к решению, что должна – нет, просто обязана! – вознаградить своего Жука-производителя за его нежданный подарочек, затаившийся под моим трепещущим от любви сердцем.
          И я выполнила свое решение: я целовала и ласкала его так, что он совершенно размяк и поглупел и, засыпая, прошептал: «Тасенька… счастье мое…».  А я обняла его и с тоской вопросила в никуда: ну когда же он назовёт меня своей любимой?! Когда, наконец, позовет в жёны? О, Господи! Зачем я так безгранично люблю его?!
         
         
          За день до 55-летия свекрови я договорилась с отцом Стаса, что он поможет мне в выборе ноутбука – нашего с Зоей подарка для Манюры. Поход в магазин я назначила под занавес торговли, потому что была уверена, что утром, пока Женька в школе, у наших родителей, наверняка, намечено свидание.
          Теперь, когда у Манюры образовалась личная жизнь, я решила немного разгрузить её и взяла на себя кухонные заботы. Возясь с обедом и дожидаясь дочку, чтобы поделиться с ней восторгами по поводу вчерашнего концерта, я думала о нас со Стасом и удивлялась, что моя беременность уже совсем меня не волнует. Хотя, конечно, я немного лукавила: меня беспокоило то, что этим своим новым закидоном я невольно вмешиваюсь в жизни свекрови и дочери, вовлекая их в проблемы сосуществования с новым членом семьи…
          Приход Зойки отвлек меня от самокопания и, усадив её за стол, я с удовольствием выслушала повесть о вчерашнем гулянии с Жекой, о том, как он кормил мою девочку мороженным и как слушал её рассказы об истории рождения разных экзотических танцев. Выложив свои новости, дочь уставилась на меня с немыми вопросами и я, не мучая ребенка ожиданием, поведала о вчерашней слежке за интересующим её объектом. Зоя затихла и зарделась, затем, обцеловав мои щеки, скрылась в своей комнате, демонстративно закрыв за собою дверь. Я понятливо улыбнулась: моей невесте хочется побыть одной и помечтать.
          Появление не менее загадочной, чем вчера, Манюры меня больше никак не задело и я, не предлагая ей поесть, ушла к себе, чтобы подготовиться к встрече со старшим Жуком.
         
         
          Семён Климович весь сиял, но я, зная истинную причину его благолепия, не приняла это на свой счет и улыбалась ему соответственно поводу нашей встречи: по-деловому …ну, может быть, ещёчуть-чуть и по-родственному.
          Мы достаточно ловко справились с поставленной задачей и с покупкой в руках отправились в кафе выпить соку и поесть мороженого. Поговорив о достоинствах мини компьютеров и о том, какие программы он установит к завтрашнему дню в новенький ноутбук, мы абсолютно естественным образом перешли к разговору о Манюре, и я превознесла до небес все её достоинства. Я рассказала претенденту в нашу родню о том, как самоотверженно она заботилась обо мне, бедной сиротке, как крепко она держит дом и семью. В заключительной части дифирамбов я довольно жестко заявила, что перегрызу глотку любому, кто обидит мою любимую  Манюру, кем бы он ни был.
          – Я всё понял! – коротко отреагировал на мои угрозы Семён Климович и расцвёл улыбкой безгрешного младенца. – Абсолютно всё!
          – Было бы очень удивительно, если бы вы меня не поняли, – подтвердила я его догадку. – Вы, Жуки, очень умные, но и мы, Пчёлки, не промах. Мы крепко держимся друг друга и никому не позволим обижать себя.
          – Тасенька, ты прелесть! – начал подлизываться Семен Климович, не снимая с лица жизнерадостной улыбки. – И все вы, Пчёлки, редкое чудо. Я очень рад, что судьба свела наши семьи, пусть даже и по такому спорному поводу. Правда, правда! И был бы счастлив, если бы у меня была такая невестка, как ты!
          Не скрою, его лесть была мне приятна, но последнее заявление привело меня в такое смятение, что мне стало дурно. А может быть мне было плохо от мороженного? Или от моей беременности? Я почувствовала, что у меня темнеет в глазах и вцепилась в стакан виноградного сока.
          – Тася, тебе плохо?! – не на шутку испугался претендент в свёкры. – Ты побледнела, как мел. Это я тебя чем-то обидел?
          Я энергично потерла щеки и свет вернулся в мои очи. Теперь я была в состоянии выпить сок – и окончательно пришла в себя:
          – Никак вы меня не обидели… это отравление. Вчера что-то не то съела. – Семён Климович внимательно и с нескрываемым недоверием посмотрел мне в глаза, но я смело выдержала его взгляд. – И ничего иного! Не берите в голову ничего лишнего.
          – Может быть, тебе надо к врачу? – не отставал папаша любимого.
          – Зачем? У меня же есть свой личный, почти карманный доктор! – беззаботно засмеялась я. – И очень скоро я с ним увижусь. Он непременно сотворит мне полный и всесторонний медосмотр…
          Семён Климович сделался абсолютно серьёзным:
          – Давай я отвезу тебя домой, дочка…
         
         
          Со своим «карманным» доктором я действительно встретилась совсем скоро. И после пылкого «медосмотра» он по наводке отца учинил мне допрос:
          – Отец сказал, что тебе в кафе вдруг стало плохо. Что с тобой было?
          Я заскучала и решила биться за свою версию до конца:
          – Элементарное отравление. Вчера консервы ела, неохота было готовить. Не волнуйся, я уголь пила и бисептол. Всё уже прошло.
          И неожиданно для своего заботливого доктора я спросила напрямик:
          – Кстати,  о твоём отце: у него было много женщин?
          Брови Стаса приподнялись и, смерив меня озадаченным взглядом, он ответил:
          – Не знаю, я не считал. Но он всегда был окружен женщинами, а кого из них он осчастливил – я не интересовался…
          – Он осчастливил?! – возмутилась я. – А может они его?!
          – Если бы его осчастливила женщина, он бы женился на ней, – спокойно возразил Стас. – Мой батя очень домашний человек и давно хочет жениться. Но пока, видимо, он не нашел то, что ищет.
          – Он у тебя такой привередливый? – продолжила допытываться я, не желая сдаваться.
          – Нет, но у него высокая планка и ему нужна не только любовница, но и друг, хозяйка в доме: строгая и добрая. А ещё это должна быть умная, самостоятельная женщина с высоким интеллектом и с разнообразными интересами. Ну, и, конечно, красивая.
          – Вот это запросы! – ахнула я от такой наглости. – Где ж он найдет всё это в одном флаконе? Разве есть такие?
          – Есть, – с показным равнодушием ответил Стас. – Мне кажется, что в вашем улье Пчёлок все такие.
          У меня обмерло сердце и я задала провокационный вопрос:
          – А тебе тоже нужна такая жена?
          – Яблоко от яблони недалеко падает, – вместо ответа неопределенно протянул мой милый и резко развернувшись опрокинул меня на спину. – Ну, хватит болтать! Есть у нас с тобой дела поважнее и поприятней…
          Вот негодник! Снова ушел от прямого разговора! Ну, и пусть! Ему же хуже!
         
          Глава 18

          День рождения Манюры, к которому мы с Зайкой давно готовились, предполагалось отпраздновать дважды: в пятницу посидеть дома семьёй с Кириллом и его Козявкиной, а в субботу рвануть в станицу на обещанные Жуками шашлыки.
          Полным сюрпризом для именинницы, но не для нас с Зоей, было появление в пятницу где-то около полудня семейства Жуков с корзиной цветов и подарками от каждого. Жека сварганил специальную программу-оберег и, несмотря на то, что уже установил её в ноутбуке, вручил Манюре красиво упакованный диск, Стас преподнёс ей дорогую элегантную сумку, а Семён Климович – красивые наручные часы, украшенные крохотными бриллиантами. Наша любимая мама и бабушка охала, ахала и цвела, как вишня в апреле. Выждав, пока она отойдёт от первого потрясения, мы с Зайкой вручили ей ноутбук, уведомив, что Семён Климович и Жека полностью в нём всё установили и отладили.
          Собрав наскоро «сладкий стол», мы пару часов почаевничали с гостями и, отпустив их готовиться к завтрашнему вояжу, стали ждать Кирилла с женой. Тот ко всеобщей радости Пчёлок пришёл один, сообщив, что его артистка внезапно укатила то ли на гастроли, то ли на смотр. Он вручил матери подарки – огромный букет и сотовый телефон – и утомлённая счастьем  Манюра чуть не выпала в осадок: получать столько приятных слов и прекрасных подарков одновременно она не привыкла.
          Посумерничав за необильным, но изысканным столом и приятной беседой с Кириллом, мы уж было настроились на отдых, но тут у нас чуть не случился скандал из-за обиды Кирилла на то, что настоящее веселье было назначено на завтра, на чужой территории и без него – единственного сына именинницы. В глубине души мы понимали, что он прав, но с другой стороны, не он ли сам спровоцировал эту непростую ситуацию, оторвавшись от семьи? Манюра жутко расстроилась и кинулась просить у сына прощения и даже обещала, что примет его молодую жену, которой до сих пор отказывала от дома, а я, наоборот, страшно рассердилась и, вытащив Кирилла на кухню, втолковала ему, как легко убить чужую радость, особенно если сам не взращивал её и не лелеял.
          Наверное, кое-что мне все-таки удалось в этой воспитательной акции, раз Кирилл пошёл к матери с извинениями, долго целовал ей руки и под конец пожелал всем нам от души повеселиться в станице у Жуков.
         
         
          В станицу мы приехали довольно рано и сразу попали в объятия Клима Петровича и Клавдии Ивановны. В этот раз они знали о нашем приезде и приготовились к нему загодя. На стол в уже освоенной нами беседке были вывалены теплые ещё пироги, молоко и прохладительные напитки. В помощь Клавдии напросились любопытные станичницы, готовые отпахать целый день кухарками и официантками лишь бы потолочься возле вдовых Жуков и рассмотреть поближе претендующих на их сердца городских женщин. Эти казачки вывалили из дома соседки наиглавнейшего Жука и беззастенчиво наблюдали нашу выгрузку из двух автомобилей.
          Но и мы тоже не стеснялись и показали казачкам, кто тут «хозяйки положения». Мы деловито разбирали сумки, командовали мужчинами, указывая им, что и куда положить, и давали распоряжения Клавдии. Клим Петрович сидел в сторонке и никак не вмешивался во всеобщую возню, а лишь улыбался, довольный, что у него такая большая семья.
          Нарядная и красиво причесанная мною Манюра – истинная виновница переполоха в подворье Жуков – просто цвела от всеобщего внимания и была очень красива. Семен Климович открыто терся возле неё и млел от удовольствия быть рядом, особенно когда она нет-нет да и взглянет на свои новые элегантные часики. Я смотрела на них и радовалась, а ещё молилась: «Господи, сделай так, чтобы у них всё было хорошо!» Обращалась я к молитве и глядя на свою Зайку и молчаливого Жеку, который в отличие от деда наоборот старался спрятаться в тени, чтобы оттуда втихомолку наблюдать за нашей принцессой.
          И только за нас со Стасом я не молилась, потому что моё чуткое сердце вещало мне недоброе и я думала, что не может же быть всё у всех одинаково хорошо… тогда пусть уж я расплачусь за счастье своих Пчелок, тем более, что свой подарочек от нашей сумбурной любви я уже, вроде как, получила. Наверное, моё смятение и ожидание неприятностей как-то отражались на моём лице, потому что Стас время от времени  кидал на меня озабоченные взгляды и хмурился. А я изо всех сил старалась казаться беззаботной и счастливой, хотя меня мутило при виде изобилия продуктов среди которых ничего солёненького не было. Попросить же у Клавдии огурчики или грибочки я не отважилась, уверенная, что эта сметливая и шустрая казачка моментом всё поймёт.
          Хорошо, что и Манюра, и Зайка были так заняты своими личными любовными переживаниями, что, кажется, забыли обо мне вовсе.
          Перехватив кусочком пирога и минеральной водой, я потихоньку вышла со двора и пошла к Дону. Через несколько минут меня догнал Стас.
          – Ты почему ушла, пчёлка? – спросил он, с беспокойством заглядывая мне в глаза.
          – Слишком шумно. Да и делать мне нечего. Хочу посидеть у реки, посмотреть на воду.
          До Дона было рукой подать и скоро мы с любимым уже сидели в обнимку на обрывистом берегу и …молчали.
          – Ты в последние дни какая-то странная, невесёлая…– прервал наше молчание Стас, уткнувшись усами мне в шею. Я не ответила ему и он стал целовать меня: – Тасенька… я обидел тебя? Или я что-то не так делаю?
          – Стасик, не надо! – уклонилась я от его поцелуев. – Не дразнись, милый! Ты же знаешь куда ведут наши поцелуи! Сегодня не наш с тобой праздник. Давай просто так посидим, послушаем тишину…
          Он покорно отстранился, но сидеть молча не пожелал:
          – Ты заметила, наши родители какие-то не такие… ты что-нибудь знаешь?
          – А чего тут знать? – пребывая в меланхолии, ответила я. – У них любовь…
          – Любовь? Как у нас? – обрадовался Стас.
          Я посмотрела в его зелёные глаза:
          – Нет. У них настоящая любовь. А у нас любовная связь. Это разные вещи, дорогой.
          Стас оторопел и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал, и, нахмурившись, стал метать в воду камешки.
          Слава Богу, прибежала Зойка:
          – Вот вы где! А вас там ищут, и Клим Петрович волнуется, и Манюра…
          Всю короткую дорогу до дома Стас молчал, а Зойка возбужденно трещала по поводу задуманного нами концерта в честь Манюры.
          Во дворе было уже относительно спокойно, стояли наготове мангал с шампурами и привезенная нами кастрюля с замаринованным накануне мясом, Клавдия с двумя казачками нарезала помидоры и лук, Манюра с Семёном Климовичем о чем-то тихо разговаривали, сидя на крыльце, а Клим Петрович руководил общим процессом приготовления шашлыков.
          Жека, завидев Зойку, схватил её за руку и увлёк в дом для отработки программы предстоящего концерта. Стас, пошептавшись с дедом, принёс две бутылки красного вина и, позвал меня на помощь, чтобы приготовить что-то вроде коктейлей: вино с минеральной водой. Как оказалось, этот напиток был как раз тем средством, которое стряхнуло с меня меланхолию вместе с тошнотой и я быстро повеселела, что незамедлительно улучшило настроение Стаса. Оставив мужчин возиться с шашлыками, мы, Пчёлки, пошли в дом переодеваться и прихорашиваться к столу.
         
         
          Наше юбилейное застолье удалось на славу!
          Когда были уже истрачены все запасы вина и здравиц в честь цветущей счастьем именинницы и благополучно уничтожен сочный шашлык, за столом воцарилось благолепие и полилась неспешная беседа, заполняющая паузу в ожидании молодежного концерта.
          Патриарх наших посиделок, он же педагог от Бога, как и в прошлый раз, завёл разговор о тлетворном влиянии Запада на подрастающее поколение и о том, что преподавать историю сейчас вообще невозможно – такая неразбериха началась в учебниках!
          После всех возлияний я, хоть и несостоявшийся учитель истории, но и не профан в этой науке, неожиданно для себя осмелела и вступила с ним в дискуссию:
          – Шпенглер считал историю миром, цветущим в неуловимом образе, и писал, что познается она созерцанием. И что в истории нет ни законов, ни причин. Историю нужно лишь постигать и творить. И изучать историю надо через духовный портрет народа, через биографию отдельной  культуры, через судьбы конкретных людей. А у нас история переписывается с точки зрения современного человека на основе открытых архивов или осколков древности без учета их значимости: точка это или целый пласт в пространстве и во времени. Ну, и политизируется всё безобразно…
          – Вы читали Шпенглера?! – поразился Клим Петрович и все уставились на меня, как на невидаль заморскую, а Стас озадачился, словно ему показали египетские иероглифы.
          Я хотела было обидеться, но лень поглотила эмоции. Однако мысли упорно шелестели, как листва на ветру, и кураж не пропал.
          – А почему вас это так удивляет? – с некоторым сарказмом воскликнула я. – Я умею бегло читать на двух языках и кое что застревает и в моём дамском мозгу. – Клим Петрович, виновато улыбнувшись, изобразил благоговейное внимание и я продолжила разбивать стереотипы о женской глупости. – Шпенглер писал интересно и первый том его «Заката Европы» я осилила легко, а дальше лишь кусками – дела отвлекли. Он был всесторонне образованным, хорошо разбирался и в искусстве, и в математике, и в истории, много размышлял о связи культуры и цивилизации. И его позиция была мне близка, потому и запомнилась. Так вот, Шпенглер отрицал прогресс и говорил, что после расцвета культуры непременно наступает её закат, смерть. Мне страшно понравилось, что национальную культуру он называет душой нации, а чужую – миром. Он утверждает, что культура и цивилизация – противоположны. Культура – это творчество работающей души, а цивилизация – это умирание созидательной силы в душе. И он предрёк смерть европейской культуры, которую нам сейчас с такой оголтелостью навязывают… нам впендюривают холодный труп, а мы рты раззявили и шапки гнём от благоговения и умиления…
          Манюра посмотрела на меня с одобрением и решила поддержать, а, может быть, пользуясь случаем, добить самовлюблённых Жуков: мол, и мы, Пчёлки, не лыком шиты!
          – Похожие мысли и идеи и у Данилевского в книге «Россия и Европа», – добавила она. – И Леонтьев писал о том же. Бездуховность во всём – вот беда цивилизации. Если интеллект возвышается над душой – это плохо, это конец культуры, деградация души и нации. Сейчас Европейская культура стремится занять центральное место в мировой истории, а на самом деле она приблизилась к своей смерти, а наша, русская, всё ещё молодая…
          – И полнокровная! – вновь выскочила я со своим дамским интеллектом. – Потому они, эти европейцы и американцы, сейчас и присосались к нам: им хочется выжить за наш счёт! Они нам вечно что-то своё разрушительное экспортируют – то марксизм, то революции, то демократию, то космополитизм, то эмансипацию, то гедонизм – а мы это наполним своей кипящей кровью – и обратно шлём торпедой!.. Нате вам – лопайте!
          – Вы их так ненавидите? – робко подала голос Клавдия Ивановна.
          – Всей душой! – пылко призналась я. – Я же их «читаю» в подлиннике, вижу и глубоко чувствую. А только ненавидеть, не принимать их – этого мало. Надо противостоять им.
          – И как вы это себе представляете? – поинтересовался Семён Климович, окутывая меня любящим отеческим взглядом.
          – Очень просто! – продолжила я извергать закипевшую мысль. – Надо беречь национальные традиции, веру, песни, поэзию и честно делать своё дело. А главное, надо бороться за души наших детей, передавать им эти традиции и учить их жить по заповедям!
          – Да, надо. И это, само собой, проще некуда! – с добродушной иронией подытожил Стас и обнял меня за плечи. – Не кипятись, пчёлка, мы все с тобой и так согласны! Смотри, вон наши дети хотят выступить, дай им слово!
          И верно, распалившись в дискуссии, я не заметила, что Зойка и Жека уже подготовили импровизированную сцену на бетонированном пятачке, где должны бы стоять автомобили, изгнанные на время за ворота. Ребята украсили «сцену» связкой воздушных шаров и вынесли на улицу магнитолу. Зойка была уже одета в костюм для испанского танца, а Жека вырядился в светлую рубашку и затейливо повязал на шею яркую косынку – он сегодня исполнял роль конферансье и чтеца.
          Разморенные сытной едой и скучными дебатами зрители захлопали в ладоши и молодежь начала удивлять нас талантами. Зоя станцевала несколько танцев, а пока она переодевалась, Женька с выражением и юношеским фасоном читал стихи Гумилёва и Блока. Под занавес они повеселили нас шуточным пением под «фанеру» – Зойка раскрывала рот под Шаляпинскую «Блоху», а  Женька пропищал голосом Анжелики Варум.
          По окончании молодежного концерта дед Клим принёс балалайку и стал наяривать казачьи пляски. И, наконец, гости с хозяевами немного растряслись – а я так просто оторвалась по полной, забыв на время все недоумения последних дней.
         
         
          Сумерки застали нас совершенно изможденными отдыхом и развалившимися за столом, заставленным остатками пирогов и напитками.
          – Славный у нас получился праздник! – резюмировал заметно уставший Клим Петрович. – Вот бы и вашу свадебку сыграть здесь в станице, внучок! – и он лучащимися довольством глазами уставился на меня. А я машинально посмотрела на любимого.
          Стас словно закаменел и опустил голову, и моё сердце расплющилось, как под прессом. Отчего это он так смутился?! Ясно отчего: у него и в мыслях нет жениться на мне! Да не напрягайся ты так, любимый, – сейчас я тебя выручу!
          Пауза неприлично затянулась и я, тряхнув кудрями, дерзко осклабилась:
          – А никто и не собирается жениться! Зачем? Нам и так хорошо! Я вообще не хочу больше замуж, нажилась уже, хватит. Лучше так – свободная любовь без всяких обязательств! – заметив вытянувшиеся лица окружающих, я вовремя остановилась.
          Выдержав секундную паузу и не снимая с лица улыбку, я в гробовой тишине собрала грязные тарелки и понесла их мыть. В голове шумело, сердечная боль никак не унималась и руки мои дрожали, как с перепоя. Уронив пару тарелок, я оставила попытку заняться хозяйством и, отправившись в отведенную нам со Стасом комнату, легла в постель и подтянула к подбородку колени. У меня вдруг закружилась голова и резко полоснуло живот – не понравилось, видать, нашему малышу моё заявление!
          Послышались шаги Стаса и я, закрыв глаза, притворилась спящей. Он долго висел надо мной и я очень боялась, что он прикоснётся ко мне и услышит как дергается в конвульсиях моё сердце. Но Стас не стал этого делать, а лишь со вздохом укрыл меня и тихо вышел.
          Боль в животе отпустила и я стала слушать громкое тиканье часов… И задремала.
         
         
          Открыв глаза, я подумала, что уже глубокая ночь, но нет: майский вечер наполняли вкрадчивый смех Зойки и ломкий басок Жеки из гостиной, а ещё приглушенные голоса за открытым окном. Мне было душно и жарко и потянуло на свежий воздух. Я тихо поднялась и тенью прокралась к выходу: совершенно не хотелось с кем-либо столкнуться!
          На крыльце кто-то сидел и тихо разговаривал. Вслушиваясь в узнанные мною голоса, я затаилась за дверью.
          – Она совершенно неуправляемая женщина, – жаловался отцу Стас. – Я теряюсь от её приступов страсти и не знаю, как от неё отвязаться.
          – Она просто любит тебя, – мягко заметил Семен Климович.
          – Да не нужна мне её любовь! – с досадой выдохнул мой милый. – У меня и так голова кругом. И совсем от другой женщины… ты знаешь о ком я, батя. Только она ведет себя как-то странно. Я не уверен в ней, в том, что я нужен ей на всю жизнь.
          – Сынок, не знаю, что тебе посоветовать, одно скажу: нельзя быть таким жестоким с женщинами, которые тебя любят. Женщины натуры тонкие.
          – Да мало ли их, этих дамочек, которые хотят мною завладеть! – горячился Стас. – На всех меня все равно не хватит. Я же не половой гигант! И не многоженец. Да и сердцу не прикажешь. А эта… надо что-то делать, ситуация становится опасной. Муж её бесится, когда видит меня, а она его ни к грош не ставит. И липнет ко мне без всякого стеснения у него на глазах, откровенно виснет на шее...
          …То, что я услышала, ввело меня в прострацию. Я сразу поняла, что они говорят обо мне: это же я неуправляемая женщина! Это мой муж бесится, когда видит Стаса! И это я к нему липну, надо честно себе в этом признаться, я вешаюсь ему на шею при всех, без всякого стеснения! Значит это от меня он хочет отвязаться?!  Какой стыд!!
          – Ты вот что, сынок… ты скажи ей прямо, что любишь другую. И поскорее, а то ситуация выйдет из-под контроля.
          – Да, батя… ты прав, – согласился Стас. – Надо все это разрулить раз и навсегда. Только не хочется причинять ей боль. Я же не изверг, не Синяя Борода. И в том, что случилось, есть и моя вина, поддался слабости, раздразнил её.
          – Ты слишком мягок, сынок. И обходителен и горяч. Провоцируешь бедных женщин, разжигаешь их страсть – а это очень опасно.
          – Я знаю, батя. За то и страдаю. –  «Бедненький ты мой! – с сарказмом подумала я. – Весь исстрадался!..». Тяжко вздохнув, «страдалец» обрисовал мою ближайшую перспективу. – Но эту красотку я отважу от себя! Признаюсь ей, что мое сердце принадлежит другой. Я хочу жениться, мне нужны серьезные отношения, а не пустые любовные связи…
          …Дальше я уже не могла слушать. Не могла физически: в моих ушах звенел набат. А сердце рвалось уже где-то в горле. Я попыталась встать, но не смогла. Оказалось, что я сижу на корточках, сжавшись в комок и зажимая коленями ноющие острой болью грудь и живот. И меня страшно тошнило, как в самолёте, попавшем в воздушную яму. В висках билась только одна мысль: бежать! Срочно и подальше от Стаса. Ну, нет, дорогой! Я не предоставлю тебе такую возможность – отваживать меня. Не дождёшься!..
          Гнев и обида выдернули меня из тьмы, в которую я провалилась, прослушав эти откровения Стаса. Я неожиданно ловко поднялась, осторожно, как лис на охоте, вернулась в нашу комнату и вылезла через окно на свободу. Метнувшись тенью через чьи-то базы, я вышла на скотью дорогу и пошла к Дону: подальше от этого дома, от сверлящих мозг голосов… и от него – от бесконечно любимого!
          Яркие звёзды, сбившись в гирлянды, полоскались в воде, словно торопились смыть с себя грязь и неземные страсти, удушьем наплывал запах сирени и разморенных солнцем за день трав, назойливо стрекотала, чмокала и звенела невидимая живность.
          Всё вокруг властно заявляло о жизни, а во мне плескалась смертная тоска. Совершенно сухими глазами я тупо уставилась в воду и хотела лишь одного – умереть. Порыв ветра обдал меня тошнотворным запахом какой-то гнили и у меня начался приступ рвоты. Меня выворачивало наизнанку минут пятнадцать, но зато, когда я перешла на другое место и обессиленная упала на траву, в моей голове воцарился штиль и появились ясные мысли.
          Ну, и чего ты, Таська, взбутетенилась? Подумаешь невидаль какая: мужик заделал бабе ребёночка, а жениться не хочет! Старая, как мир, мелкодрама! Урвала немного счастья – пора и честь знать! Не всё же тебе одной! И нечего Бога гневить: у многих женщин и крупицы твоего счастья не было…
          Я вспомнила наши сказочные ночи и застонала: как же я теперь без него?! Мысленно вывалив на себя ушаты, нет – цистерны мата, многократно повторяя свой небогатый ассортимент, я немного отупела, то есть успокоилась. И стала вырабатывать стратегию действий, а вернее, противодействий тому, что на меня обрушилось: краху всех надежд, предстоящей разлуке со Стасом, беременности и стыду брошенной мужчиной женщины.
          Первое, что я сделала – это выделила из всего этого мусора главное: ребёнок! Вот что должно быть для меня единственно важным! Он не должен страдать, он должен родиться в срок и здоровым. А значит, всё остальное – к чёрту!
          Приняв стратегическую цель, я стала обдумывать свою тактику: то есть, что я сделаю прямо сейчас и завтра… и в ближайшем будущем. Я пошлю своего доктора на …куда подальше и начну зарабатывать деньги на ребёнка, на маленького Жучка… нет! На Пчёлку! Для вас, доктор, не будет неожиданным, что я забеременела, якобы, от бывшего мужа. Это логично. А потому завтра я покину станицу с первой лошадью!
          Ну, вот! Теперь я знаю, что надо делать: надо дождаться рассвета и под любым мало-мальски приемлемым предлогом смыться! А сейчас спать! Утро вечера мудренее.
          Вернувшись на подворье Жуков, я убедилась, что проход свободен, и, крадучись, чтобы не спугнуть сидящих в беседке в обнимку Манюру и Семёна Климовича, пробралась в комнату. Постель была пуста и я улеглась в неё также, как лежала до своей вылазки к Дону. «А Стас где? Не меня ли ищет?.. Или с Катериной гуляет?» – равнодушно подумала я и мгновенно заснула.
          Проснулась я ещё до рассвета и увидела лежащего рядом Стаса. Лицо его было бледным и усталым и я долго смотрела на него в свете исчезающей луны и предрассветного млека. Удержавшись от прощального поцелуя, я тихо, как мышь, встала и нашла свою сумку. Вырвав листок из новой записной книжки, я нацарапала записку Манюре: «Мамочка, не волнуйся, я уехала. У меня срочная работа, меня вызвали в город. Отдыхайте по полной, но без меня. И прихватите мои шмотки. Твоя Т.»
          Мне, определённо, везло, потому что удалось не только беспрепятственно покинуть дом Жуков, но и сесть на попутку до Иловли – а оттуда до Волгограда рукой подать!..
          В десять утра я была уже дома и прямо с порога позвонила Горбовскому, сообщив, что согласна принять участие в деловом рауте сегодня вечером.
         
          Глава 19

         
          Я категорически запретила себе тосковать по Стасу, иначе не справлюсь с задуманным планом, не смогу развязать ему руки, а себя отлучить от него. Надо учиться жить сызнова, без него. Жила же я без него раньше? И опять смогу! Первое, что я сделала – отключила все телефоны. Слоняясь по квартире, я заставила себя думать о встрече с Горбовским и стала готовить новое вечернее платье. Потом проверила на мобильнике поступавшие звонки и эсэмэски. Как я и ожидала, Стас звонил мне и прислал эсэмэску «Тася позвони мне». Фиг тебе! Я набрала номер Соньки и, сообщив ей, что уже дома и без синяков, снова отключилась и пошла в душ. Посвятив водным процедурам почти час и высушив феном волосы, я стала «чистить перышки» и услышала, что кто-то открывает дверь своим ключом.
          Моя голова работала быстро и ясно: вместе с Пчёлками обязательно просочится кто-то из Жуков! Я метнулась под кровать и затихла. В квартиру вошли Манюра, Зойка и с ними …Стас! Свекровь тут же стала хлопать дверьми – несомненно, она искала меня! И верно.
          – Её нигде нет! – доложила она. – Ты не волнуйся, Стас, сумка и туфли, в которых она ездила в станицу, здесь, значит она добралась нормально. Куда-нибудь недалеко ушла. Как только Тася появится – я порошу её тебе позвонить…
          – Позвоните мне лучше вы, она, по-видимому, не хочет со мной разговаривать.
          – Нет, дорогой мой, я не собираюсь вмешиваться в ваши отношения, – решительно отказалась Манюра. – Вы уж как-нибудь сами с Тасей разбирайтесь!
          Валяясь в пыли, я кляла себя за нерадивость: сама халтурила при уборке своей комнаты! Хоть бы не чихнуть, а то опозорюсь вконец! Не дай Бог Манюра его сейчас посадит чай пить! Тогда я так и помру здесь, задохнусь, как крыса… так и есть! Зовёт:
          – А ты проходи, Стас, попей чайку, подожди её. Может и дождёшься.
          Я затаила дыхание: ну, откажись, любимый! Сделай доброе дело! Хватит меня мучить!
          – Спасибо, Анна Васильевна! Но я, пожалуй, пойду, подожду её снаружи…
          Ай, молодец! Иди, родной, жди хоть до конца света. А лучше уезжай домой, на фиг.
          Выждав пока за Стасом хлопнет дверь, я выползла из-под кровати и, отряхнувшись, распахнула шкаф. На стук дверцы вошла Зойка и выпучила свои красивые глазки:
          – Мама, ты тут? И всё время тут была?
          – А что в этом удивительного, Зайка? Конечно, я с утра сижу дома…
          – Ты что не слышала, как мы вошли? – гнула свое моя дочь. – Не слышала, что тебя хотел видеть твой доктор?
          – Может, и слышала, – весьма неопределенно выразилась я. – И что с того, что он меня хочет видеть? А я не хочу его больше видеть. Никогда.
          Вошла Манюра и присоединилась к Зойке, и теперь меня жгло две пары недоумённых глаз, и обе Пчёлки меня явно не одобряли.
          – С чего это ты взбесилась? – скептически поинтересовалась свекровь. – А как же ваша неземная любовь, которую все мы наблюдали почти три недели?
          – А что любовь? – с вызовом переспросила я. – Любовь-морковь. От неё одна головная боль! Надо деньги зарабатывать, семью кормить! – я смело заглянула под нахмуренные брови свекрови. – Не ты ли пеняла мне, что я совсем отбилась от дома?
          Зойка обессилено уселась в кресло, а Манюра высказала своё неудовольствие:
          – Ладно, любить или не любить – дело твоё! Но зачем так-то? Не по-человечески… сбежала тайком, Стас чуть с ума не сошёл: и гадал, почему ты вдруг ушла, и волновался, куда тебя в ночь понесло! Могла бы спокойно объясниться и приехать со всеми…
          Я разозлилась:
          – Значит не могла!! Тебе кто, он или я дороже?! И не вздумайте меня мирить с ним! И не пускайте ко мне… никого. А то я уйду из дому! – я упала на кровать и закопалась в покрывало. – Пожалуйста! Оставьте меня одну, не доставайте больше! Без вас тошно!
         
          После шести вечера я включила телефоны и начала тщательно собираться к Горбовскому. Манюра и Зойка долго и настороженно наблюдали за мной и, наконец, свекровь не выдержала:
          – Ты куда это вырядилась на ночь глядя?
          – Я же сказала уже, что собираюсь зарабатывать деньги. Иду на раут, на деловую неформальную встречу. Получу за один вечер больше, чем ты за месяц у своих двух фирм вместе взятых…
          – И что ты будешь там делать? – недоверчиво поинтересовалась Манюра. – Неужто только переводить?
          – Почему только переводить? Буду вести светские беседы, улыбаться, морочить головы, участвовать в переговорах.
          – Что-то вроде бизнес-гетеры? – проявила свекровь свою эрудицию.
          – Думай как хочешь…– почти согласилась я с её ехидным замечанием, укладывая в расшитую стразами сумочку-визитку ключи, носовой платок и губную помаду. – Мне теперь все равно…
          Запел сотовый. Я взглянула на монитор: Стас – и не стала с ним разговаривать. Через минуту заверещал телефон в прихожей, к нему подошла Манюра:
          – Да, здесь. И всё время тут была. Пряталась. Не хочет она, Стас. Куда-то собралась идти на ночь глядя…
          Я подскочила к телефону и нажала на рычаг:
          – Зачем ты дразнишь Стаса? Он и так на взводе! Нечего тут засланным казачком быть!
          Манюра обиделась и, высокомерно вскинув голову, удалилась к себе, а я дождалась-таки звонка Горбовского и, попросив его подойти или подъехать прямо к двери подъезда, пошла вниз.
          Я знала, что в своём длинном открытом вечернем платье с накидкой, в туфлях на высокой шпильке и в тонких ажурных перчатках, прикрывающих локти, я была очень эффектна – но не настолько же, чтобы мой выход чуть не поверг Дениса в обморок:
          – Таисия! Вы сногсшибательны! Такой изыск! И вам так к лицу синий цвет!
          Наверное, он был искренен. Краем глаза я наблюдала, что чуть не сшибла с ног ещё одного мужчину: Стаса. Тот стоял, остолбенев, у своей машины и выглядел до боли подавленным. Я снисходительно кивнула ему в знак приветствия и позволила Горбовскому взять меня под локоток и повести к его мерседесу. Мы сели и поехали в бизнес-центр. Не знаю, смотрел ли Стас нам вслед или топал от злости ногами, или ещё как-то выразил своё негодование – мне, в моем королевском прикиде, не к лицу было вертеть головой, да оглядываться, а вот Денис, так тот просто затаил дыхание и потерял дар речи.
          Вечер был нудным и утомительным, но я честно отработала свой гонорар, врученный мне на обратном пути Горбовским в голубом конверте. Я много переводила, разговаривала с иностранцами и с нашими яйцеголовыми, шутила, пила шампанское и стойко выдержала несколько атак воспалившихся бизнесменов. Здесь Денис, надо отдать ему должное, был начеку и всегда появлялся в критический момент, давая конкуренту понять, чья это дама…
          Пользуясь случаем, я отважилась задать ему давно интересующий вопрос: правда ли, что он знал меня задолго до того, как познакомился со мной у Соньки, раз он посоветовал меня Гурвичу в качестве переводчицы? Денис загадочно засмеялся и ответил, что знает меня ещё раньше, чем я думаю, давно и плотно мною интересовался и однажды был мне представлен, но он тогда носил другую прическу и бороду…
          Заинтриговав меня окончательно, он тут же выразил надежду, что теперь я буду думать о нём чаще, чем до сих пор, силясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах мы встречались…
          Вечер немного затянулся и закончился в час ночи. Горбовский повёз меня домой и, когда мы шли к моему подъезду, начал изощряться в откровенных ухаживаниях.
          – Вы, конечно, заметили, Тася, что я без ума от вас, что не устаю восхищаться вами? –спросил он у самого входа в подъезд, беря меня за руку и задерживая у двери.
          – Надеюсь, не только моей неземной красотой! – рассмеялась я, высвобождая свою длань, и отодвигаясь на безопасное расстояние.
          Он сделал вид, что не заметил моих мер предосторожности:
          – Не только. Вы очень умны и сегодня на рауте были обворожительны… и до одури соблазнительны. Не я один запал на вас. Думаю, многие наши гости, американцы, будут сегодня мучиться бессонницей.
          – Это плохо! Надо было включить в комплекс услуг подмешивание снотворного в напитки гостей, чтобы они выспались. Ну, а вы парень железный, и так справитесь…
          – А вы жестоки, Тася! – горячо воскликнул Горбовский и снова приблизился ко мне.
          Я немедленно отступила и он с нескрываемой досадой воскликнул:
          – Что ж вы так шарахаетесь от меня?! Я же к вам со всей душой!.. Неужели я вам так неприятен? Или вы боитесь?
          – Вот ещё! Чего мне вас бояться? Вы же приличный человек, иначе я не приняла бы ваше предложение и не пошла бы на раут.
          – Тогда почему вы холодны, как ледышка, и так упорно отдаляетесь от меня?
          – Чтобы избежать рукоприкладства, Денис. Зачем рисковать? Все говорят, что я непредсказуемая. Думаю, что все не могут ошибаться. А ещё говорят, что я классно царапаюсь. Мне совсем не хочется впадать в крайности…
          Горбовский нахохлился и уставился на носки своих лаковых штиблет. Тем временем я втихую завела за спину руку с ключом от двери  подъезда и, вложив его в гнездо недавно поставленного домофона, добавила:
           – Не тратьте на меня свои силы… это бесперспективно.
          Денис встрепенулся и сердито засопел:
          – Вы слишком дерзкая женщина, Таисия! Пора бы вам уяснить, что это опасно для здоровья, а может быть и для жизни.
          – Ага, это опасно, – беспечно согласилась я, – и не только для моей жизни. Но и тех, кто рядом. Не сердитесь на меня, Денис. Уж такая я есть – сама себе не рада. От меня всем одни хлопоты. И потому я до сих пор одна: никто со мной не связывается. И вы себя тоже пожалейте… – я взглянула за его плечо. – Ой, что там? По-моему, вашу машину хотят угнать!
          Горбовский отвернулся и я мгновенно просочилась в открытую дверь и, захлопнув её перед самым носом ухажёра, затаилась. В подъезде было темно и тревожно, а там на улице бесновался Денис. Услышав отборный безадресный мат своего великосветского поклонника, я тихонько засмеялась и по памяти развернулась к лестнице…
          И тут чьи-то горячие руки притянули меня к себе. Я ахнула и мой вскрик утонул в мягких губах и в усах того, кто обнимал меня. И запахло знакомыми мужскими духами:
          – Тихо, пчёлка! Не брыкайся. Это бесполезно. Я же сексуальный маньяк…
          – Зачем ты здесь? – слабо запротестовала я. – Ведь я тебя бросила! Разве ты не понял?
          – Ничего не знаю, я тупой! – с вызовом прошептал Стас, прижимая меня к стене и спуская мое декольте. – Не знаю и знать не хочу! На твои фокусы никаких мозгов не хватит.
          Он заскользил властными руками по моему телу и уткнулся усами в напрягшуюся  грудь. И меня начала бить дрожь. – Уходи… пожалуйста. Между нами всё кончено… навсегда!.. Я не хочу больше с тобой встречаться, не хочу!
          – Я не верю тебе, Тася!.. – выдохнул Стас и, отвлекаясь от поцелуев, приблизил ко мне свое лицо и блеснул в темноте очами. – Посмотри на меня и повтори… если сможешь. Твоя дрожь, твоё тело говорят мне совсем о другом…
          – Не хочу тебя, не хочу… не хочу!.. – с отчаяньем твердила я, припадая к его губам с жадностью, с какой припадают к роднику, после пересечения пустыни Сахары.
          Пока я, слабея, пила и пила его поцелуй, Стас распластал меня на стене и стал торопливо подминать подол моего шикарного вечернего платья.
          – Я все равно тебя брошу… – заупрямилась я, обвиваясь вокруг него, – завтра…
         
         
          Проснувшись на рассвете, я обнаружила, что сплю нагишом, если не считать резинки на талии, с двумя шёлковыми лоскутами и обвисшим кружевом. «Маньяк! – без особой ненависти подумала я. – Бельё-то зачем рвать? Мог бы и снять, я же не сопротивлялась…».
          Я встала и подобрала с пола наспех снятое в темноте вечернее платье, затем стащила с себя свидетельство ночных баталий под лестницей и долго кружилась по комнате, выискивая место, куда бы спрятать свой позор. Ничего не придумав, я завернула лохматы в лист бумаги и сунула свёрток в сумку: выброшу где-нибудь подальше от дома. Внезапно мне пришла в голову мысль, что, если и эту сумку грабанут, у воров будет нервный припадок. Давясь истерическим смехом, я прокралась в ванную и встала под душ.
          Смывая с себя вчерашнее приключение, я неотрывно думала о том, что должна куда-нибудь спрятаться, иначе мне никогда не оторваться от Стаса: нельзя допускать, чтобы он прикасался ко мне, потому что в его руках я обалдеваю и становлюсь беззащитным кроликом перед пастью удава. Господи, помоги мне избавиться от этого наваждения!
          Когда Манюра и Зайка поднялись и занялись завтраком, я была уже готова уйти, хоть и не представляла ещё куда. Просто надо скрыться, пока свекровь не стала допытываться, почему у меня такое потерянное лицо. Но она всё-таки настигла меня в прихожей:
          – Ты куда так рано, Тася?
          – Мне надо… по неотложному делу, – важно заявила я, стараясь не моргать под рентгеном её всевидящих очей, и рванула дверь.
          Выскочив из дому, я ушла в соседний квартал и села на лавочку, чтобы хорошенько подумать. Я ещё полосовала свой лоб морщинами, когда запел мой мобильник. Взглянув на абонента, я обрадовалась: Мила Богданович, секретарша фирмы «Марал»! Наверняка, моя удача, мой ангел-хранитель!
          Мила была взволнована и голос её виновато вибрировал:
          – Таисия Марковна, миленькая, выручайте! Только вы можете мне помочь!
          – Что случилось, Милочка? – бодро поинтересовалась я, шестым чувством предугадывая своё спасение от Стаса.
          – Ой, это не телефонный разговор! Вы можете подъехать ко мне на фирму?
          – Уже еду! – успокоила её я и обнаглела. – Готовь кофе, я не завтракала…
          Через двадцать минут я была на месте. В восемь утра в офисе ещё никого не было – кроме самозабвенно нервничающей секретарши.
          Сунув мне горячий кофе и бутерброд с сыром, она сразу же приступила к делу:
          – Я давно уже хочу уйти отсюда, Таисия Марковна, слишком тут беспокойно и, по-моему, не всё чисто. Я разослала своё резюме по куче адресов и на днях мне предложили поучаствовать в конкурсе на должность секретаря в одном посольстве, не буду пока говорить в каком и где, чтоб не сглазить… Времени неделя, а у меня весьма не важный английский. Вы не могли бы со мной позаниматься? Только с утра до вечера… я, конечно, заплачу! А?!
          Она умоляюще вперила в меня свои красивые раскосые глазки и мне стоило огромного труда не обнаружить свою радость: вот оно! Бог внял моим молитвам! Мне хотелось тут же закричать ей: «Да! Да! Да!», но я заставила себя допить кофе и изобразила глубокую задумчивость.
          Мила затаила дыхание и я, наконец-то, подала голос:
          – А почему бы и нет? Пожалуй, я смогу тебе помочь, Милочка… только знаешь, что я думаю? Времени очень мало и желательно заниматься методом погружения. Хорошо бы нам с тобой поселиться где-нибудь подальше от родных и знакомых, отключиться от мира и говорить только по-английски. Тогда за неделю ты сможешь достичь небывалых успехов!
          Бросившись мне на шею, Мила возликовала:
          – Я вас обожаю, Таисия Марковна! Теперь я верю, что у меня всё получится! Потому что есть у меня такое отдаленное место: это квартира моей бабушки в Волжском!
          – А это удобно? – засомневалась я, втайне дрожа от восторга. – Не утомим мы её?
          – Что вы, Таисия Марковна! Она будет нам только рада! Мешать не станет, а вот кормить нас не откажется. И мы совсем не будем тратить времени на быт.
          – Ну, вот и хорошо! Едем. Я даже к себе не стану заезжать. У тебя ведь есть дома все пособия и найдутся для меня халат и тапочки? – Мила кивнула и я скомандовала: – Тогда сворачивай свои дела и прямо отсюда поедем. А своим я позвоню…
         
         
          Манюре я позвонила уже из Волжского.
          Она терпеливо выслушала мой сбивчивый рассказ о выгодном договоре и необходимости на время исчезнуть и в конце моего монолога сдержанно поинтересовалась:
          – Когда ты вернешься, Тася?
          – Не знаю, Манюрочка. До конца недели меня точно не будет: я ведь уже совсем в другом городе.
          – Когда ты успела? – поразилась моя свекровь. – На самолете что ли улетела?
          Я засмеялась:
          – Почти…
          – Чему ты радуешься, малохольная?! – всё-таки вышла из себя Манюра. – Совсем от рук отбилась! Что ты опять натворила, Таська? От кого прячешься? От Стаса?
          – От себя, родная, – честно призналась я, – только от себя самой. Считайте, что я в командировке. Я буду позванивать…
          –  Где ты прячешься? У мужчины? У тебя новый любовник?
          –  Вот ещё! –  искренне возмутилась я. – Не для того я на свободу вырвалась, чтобы снова в любовную кабалу попасть. Не волнуйся, Манюра, я почти в монастыре! Тут одни только женщины…
          –  А другим-то что говорить, коли искать будут? – допытывалась настырная свекровь.
          –  Да кому я нужна? Ну, уж если доставать будут, так и говори, что, мол, в монастыре она… или в тайном подполье!
          –  Партизанка чёртова, – пробурчала Манюра и сдалась, перестала меня пытать. – Ладно, прячься, где хочешь и сколько хочешь! Мы тут без тебя тоже не скиснем!..
          Ну, и ладненько!
          Итак, я свободна, в меру умна, молода и недурна собой …правда, немножко беременная… ну и что ж? До уродства фигуры ещё далеко, пока еще покрасуюсь.
          Убедив себя, что у меня все тип-топ, я к нескрываемому восторгу Милки с энтузиазмом принялась за работу. Наше погружение в языковую среду было полным, я была на подъеме, а Милка горела желанием заниматься – и результат не заставил себя ждать. Моя ученица делала сногсшибательные успехи!
          В дополнение к занятиям по программе мы смотрели телепередачи на английском языке и читали в подлиннике Шекспира. Также на всякий случай мы заполнили в Интернет кучи анкет для работодателей, в том числе и на меня: а вдруг и мне попадется подходящая заочная работенка – я ведь вознамерилась начать зарабатывать, а не тратить силы на любовь.
          И что интересно: при таком насыщенном режиме меня больше не тошнило и не мутило, словно мой малыш был со мной заодно. А может быть он был доволен, что бабушка Милки, ни о чём не спрашивая, закормила меня селёдкой и солёненькими огурчиками?
          Раз в день я звонила дочери и выслушивала её новости, пару раз перебросилась мало значимыми фразами со свекровью – и больше никому не звонила, даже Соньке. У меня же повисали без ответа ежедневные звонки и эсэмэски от Стаса, пару звонков Соньки и один звонок Горбовского. Я так увлеклась огранкой Милки и совершенствованием своего английского, что все пять дней почти не тосковала по Стасу. Ну, разве только чуть-чуть… но чуть-чуть не считается – это общеизвестно.
          Зато меня все чаще и чаще посещали мысли о моем будущем сыночке – о ребёнке Стаса. Мне даже приснился сон, что я родила мальчика: смуглого, зеленоглазого и …с усами! И мне было очень любопытно: как бы Стас среагировал, если бы я сказала ему, что жду от него ребенка? Всё равно хотел бы от меня отвязаться? Или настоял бы на женитьбе?
          Нет, нет, только не это! Мне не нужно его чувство долга – мне нужна его любовь. Одна лишь любовь – и ничего больше. Мне необходима его любовь! Как воздух.
          В коротких паузах чисто английской тематики мы говорили о Милкиной фирме, о странной дружбе Амаралова с Гурвичем и с Горбовским и она рассказала мне, что в последние две недели они стали часто ругаться и ссориться. Так же я узнала, что её шеф – Борис Алексеевич как-то с неделю назад орал на Дениса, что тот занимается самодеятельностью и чуть было не завалил их всех, и,  может быть, его выходки ещё дадут себя знать, причём, как это чаще всего бывает, в самый неожиданный момент.
          Я поинтересовалась, женат ли Денис и получила ответ: да, женат уже второй раз, но поговаривают, что он разводится и со второй женой – наверное, в кого-то влюбился. Вспомнив о его загадочном заявлении о том, что мы с ним были знакомы раньше, я спросила у Милки, не носил ли Горбовский раньше бороду, и она сказала, что видела однажды у Амаралова фотографию с похожим на Дениса бородатым парнем и тот сказал, что это его друг молодости и что он археолог. В моей голове раздался шорох какой-то догадки, но быстро затих: нет, не помню!..
          Я не звонила Соньке все дни моего отшельничества и потому, когда та в пятницу до полудня случайно прорвалась ко мне телефонным звонком, я решила облагодетельствовать её разговором. Она с места в карьер сообщила мне, что страшно простужена и температурит, что Тарасик в командировке, что она одна, как дикая собака динго, и ей некому даже стакан воды подать.
          – Таська, – заныла она. – Неужели ты способна оставить на съедению какому-то гриппу свою единственную подругу? Тебе разве всё равно, что я тут почти что при смерти, а ты вся такая счастливая и влюбленная, что не можешь и минутку выбрать, чтобы утешить меня? С тех пор, как ты вернулась из своего донского круиза – всего один пустяшный звонок… и это после всего, что мы с тобой пережили вместе? Креста на тебе нет, Тася!
          Она была так убедительна, что мне и на самом деле стало стыдно за свою чёрствость. Также меня подкупило то, что Сонька, похоже, не знала о моем бегстве от Стаса. Голос подруги был глуховат и она постоянно хлюпала носом – и мне и в голову не пришло, что она притворяется и всё её нытьёоб одиночестве сплошной фарс и наглый заговор!
          Это я поняла позже, а в ту минуту, наспех засунув в сумку свой гонорар, я моментально подхватилась и отправилась к своей больной подружке, пообещав Милке вернуться к вечеру.
         
          Глава 20

          Через два часа после провокационного телефонного звонка я обнимала сияющую от неподдельного удовольствия Соньку. Вполне здоровую и без соплей!
          Я вперила в неё изумлённо осуждающий взор и она, вспомнив, по-видимому, что лучшая защита – это нападение, возмутилась:
          – Ну, чего ты на меня уставилась, как солдат на вошь? Да, я тебя обманула, а, вернее, схитрила! Как ещё я могла вытащить тебя из твоего подполья? Я жутко соскучилась и поняла, что тебе нужна моя поддержка: ты никогда раньше не пряталась в такие глубокие норы, чтобы зализывать свои болячки! Мне ли тебя не знать!..
          Слушая её то ли обличительную, то ли оправдательную тираду у неё на пороге, я пыхтела от обиды, готовая тут же развернуться и уйти, но Сонька решительно схватила меня за руку и втянула в квартиру.
          – Вот что, Таська! Не дури! Нечего от меня шарахаться, как от прокаженной! Уж коль приехала – заходи, остынь. Если не хочешь рассказывать, какая муха тебя укусила и почему ты понеслась к черту на кулички, бросив семью и друзей, – не рассказывай! Носи в себе свою болячку, гноби себя! Но я никуда не отпущу тебя, не накормив, не напоив и не пожалев, в конце концов! Я пока ещё твоя подруга! Или ты уже списала меня на помойку?
          Вместо ответа на этот ненужный вопрос я, сердито сопя, прошла в кухню и впечатала свой зад в табурет. Сонька немедленно полезла в холодильник и, выставив на стол непочатую бутылку коньяку, стала метать закуски: лимон, конфеты, яблоки и прочую снедь из категории «сухой паёк». Сунув мне в руки хлеб, батон сырокопчёной колбасы и нож, она велела нарезать бутерброды, а сама пошла в комнату за коньячными рюмками.
          Возмущение моё потерялось в пересохшем горле, как плевок в песке, и я потребовала у своей хитроумной подруги минералку. С каждым глотком холодной воды я успокаивалась и, опорожнив стакан, охотно взялась за рюмку: ну, и ладно! Напьюсь – может, полегчает!
          Сонька с понятием смотрела, как я морщилась от ядреного лимона, и услужливо налила мне вторую рюмку. После третьей рюмки я обратила внимание, что сама она не пьет и, попеняв, что трезвый пьяному не товарищ, заставила её заглотнуть рюмашку. Сонька беспрекословно подчинилась и, жуя конфету, вопросила: «Ну?!».
          – Что «ну»? – снова рассердилась я, на самом деле не зная, с чего начать повесть о своих терзаниях от несчастной любви и подлого предательства.
          – Чего-нибудь говори, а то только пьёшь, как алкашка, и пыхтишь… Давай, общаться!
          Три рюмки, пусть даже и крохотные, для истощенной любовными муками беременной женщины доза значительная и я закапала пьяными слезами в хрусталь:
          – Влипла я, Сонь! По полной, на всю катушку! И хлебать мне теперь не расхлебать… всю жизнь!.. – Сонька сочувственно вздохнула и я чуть было не проболталась ей о своей беременности, но вовремя проглотила эту сенсацию со слезами и соплями. – Кончилась наша со Стасом любовь! – с трагическим пафосом воскликнула я и, представив себе, как это выглядит со стороны, горько хмыкнула. Сонька протянула мне салфетку и я размазала влагу по щекам. – Я ему наскучила и он теперь не знает как от меня отвязаться! Да, да, да! Я сама слышала! – жарко уверила я удивленную этой новостью подругу. – Стас так и сказал своему отцу: она, то есть я, неуправляемая женщина и мне, ему, значит, осточертели мои вспышки страсти… . горевал, что не может от меня отделаться… ловелас чёртов!
          – Ты что-то путаешь, подруга! – нахмурилась Сонька. – То, что ты неуправляемая – это похоже на правду, а всё остальное – чушь собачья! Стас с ума сходит, разыскивая тебя! Похудел за эти дни, осунулся. Все телефоны оборвал…
          – Врёт он всё! – в сердцах прервала я заступницу своего ловеласа. – В глаза говорит одно, а за глаза – другое! Я же сама всё слышала, собственными ушами… там, в станице… – и я пересказала Соньке разговор Стаса с отцом и поведала о том, как я сидела за дверью и как потом облевала весь берег Дона от возмущения.
          – Не может такого быть! – уверенно заявила моя недоверчивая подруга. – Стас от тебя без ума! Он просто болен тобой, только о тебе и говорит…
          – Может и болен, – согласилась я, опустошая четвертую рюмку и не закусывая. – Он же сексуальный маньяк! И собственник. Ему нужно только моё тело. Ты же ничего не знаешь, Соня! А он ведь меня подкараулил, когда я с Горбовским с деловой вечеринки вернулась, и прямо в подъезде, в вечернем платье… – Сонька вскинула брови и я загорячилась. – Да, да! Ты правильно поняла, Сонечка! Без всяких сю-сю, и прочих там нежностей прямо в моём подъезде прижал к стеночке – и молчком отделал меня! Как кот мартовский… И потом не хотел отпускать – еле вырвалась…
          Я думала, подруга посочувствует мне, а та аж задохнулась от восторга:
          – Вот это класс! Мой бы Тарасик ни в жизнь на такое не решился! Он же у меня правильный до тошноты! А я бы не прочь вот так… рискнуть… – она мечтательно закатила глаза, но вовремя спохватилась, что отвлеклась от моей персоны, и сощурилась. – А ты небось возражала? Кусалась, пиналась?! Стыдила его, отговаривала…
          Я фыркнула и уставилась в пустую рюмку, не смея признаться в том, как вцепилась в Стаса поцелуем и как помогала ему расстегнуть молнию… Сонька понятливо усмехнулась и, налив мне очередную порцию пойла, поинтересовалась:
          – А зачем ты связалась с Горбовским? Тебе не хватает острых ощущений?
          – Спроси чего попроще, – загрустила я. – Вот уж что не ради острых ощущений – это точно! Этого добра у меня с излишком. Особенно после того, как головой стукнулась и со Стасом встретилась… а Горбовский – это так, по глупости, из противоречия… – видимо, к этой минуте после всего выпитого я дошла уже до кондиции, потому что разгневалась и разнюнилась одновременно. – А пусть он видит и знает, что он мне по фигу! И что на нём свет клином не сошёлся! Мучитель! Да я таких сексуально озабоченных котов сколько угодно много найду! Легко! На каждом углу…
          И я стала судорожно глотать коньяк со слезами вместо закуски, а, выпив, заскулила, как щенок, оторванный от титьки матери.
          Сонька скорбно покачала головой и, вытерев мои лицо и шею влажным полотенцем, уложила на свою широченную тахту…
         
         
          С трудом разлепив веки, я увидела до боли знакомые зеленые очи и усы. Мой милый, мой коварный любовник не спускал с меня широко открытых задумчивых глаз и я заорала:
          – Соня!!! У меня глюки! Ты зачем меня напоила до белой горячки?!
          Стас вскинул свои чёрные с изломом брови и, пряча в ресницах весёлые искры, сказал:
          – Нету тут Сони. Ушла. Я вместо неё – сексуально озабоченный мартовский кот и маньяк. И ловелас, и мучитель пчёлок. Сдала мне тебя твоя подружка – всю с потрохами.
          – Предательница, – проворчала я, натягивая на нос простыню: небось от меня после перепоя таким амбре несет!
          – Вставай, пчёлка! Тебя ждет доктор, чтобы привести в чувство. И в разум.
          Я отшатнулась от Стаса, но он сгреб меня в охапку и отнёс в ванную.
          – Сама разденешься или помочь? – спросил строгий доктор и начал разоблачаться сам.
          – Ты чего это удумал? – поинтересовалась я, любуясь его ладным телом, и, похоже, мне не удалось скрыть вожделение, каковым наполнился мой взор.
          Стас перехватил мой взгляд и усмехнулся:
          – И не мечтай, радость моя! Никаких нежностей! Я страшно зол на тебя, пчёлка! И у меня сейчас только одно желание: отшлёпать тебя …мочалкой. Не тяни, пьянчужка, раздевайся!
          – Очень нужны мне ваши нежности! Слишком много о себе мните, доктор! – гордо парировала я и перехватила инициативу. – И нечего подглядывать, как я буду раздеваться! А лучше, будьте добры, принесите пьянчужке соку или еще чего-нибудь опохмелиться! Голова гудит жутко, не воспримет ваш урок воспитания…
          Пока он нёс мне стакан апельсинового сока, я успела стянуть с себя платье и лифчик и умыться. Сок я пила взахлеб, постанывая от блаженства и проливая струйки на грудь. Глаза Стаса потемнели и он шагнул ко мне, явно намереваясь слизывать сок… фиг, тебе, мучитель! Я протянула ему стакан: «Еще хочу!». Стас ухмыльнулся и, приняв у меня стакан, поставил его на стиральную машинку.
          – Не прикасайся ко мне, маньяк! – завопила я, размазывая сок по груди. – Никаких нежностей! Я страшно зла на тебя! Хочу купаться с мочалкой!
          – Будет тебе мочалка,– пообещал беспощадный доктор, подхватывая меня на руки. – Дождёшься ты у меня! Всё тебе будет – по полной программе…
         
         
          – По-моему, мне уже не нужен душ… – утомленно протянула я, прижимаясь к любимому, – ты меня так качественно облизал! Буквально, всю!
          – Может купать тебя и не нужно, а вот отшлёпать мочалкой не помешает, – возразил Стас, обнимая меня покрепче. – Это ж надо, до чего додумалась! Отвадить я её хочу, отвязаться… да я наоборот только и мечтаю привязать к себе морским узлом свою Пчёлку, чтоб её не заносило на поворотах! Ты бы, моя хорошая, уж если подслушиваешь чужие разговоры, слушала бы их от начала до конца – тогда бы ты поняла, что речь шла совсем о другой женщине. О тебе мы с отцом тоже говорили, но раз ты не распознала, что в том разговоре сказано о тебе, я тебе в этом помогать не буду!
          – Больно надо! И не подсушивала я вас! Случайно всё услышала, – обиделась я и перешла в нападение. – А вы, если секретничаете, отходите подальше, не искушайте!..
          – Какая же ты у меня шалая, Тасенька! Всё что-нибудь да вычудишь! Разве можно так доставать людей? Я весь извёлся в догадках: чем я так досадил своей пчелке? А она навыдумывала Бог знает что, забилась в нору и накручивает себя…
          – Я же предупреждала тебя, что со мной не соскучишься, – попыталась оправдаться я и тут же снова напала. – А о какой «другой» женщине шла речь? И много у тебя таких?
          – Не скажу, что полгорода, но немало, – спокойно ответил Стас, – и есть чересчур заинтересованные во мне. Ты, наверное, слыхала, что пациентки часто влюбляются в своих лечащих врачей? Это издержки профессии.
          – Хорошо, что ты не гинеколог, – вздохнула я и Стас расхохотался.
          – С тобой точно не соскучишься! – он нежно поцеловал меня и попросил. – Не ревнуй меня, Тасенька, у тебя нет для этого никакого повода. Клянусь тебе!
          – Ага, не ревнуй! Хорошо тебе поучать, – буркнула я. – А сам? Сам почему ревнуешь?
          – А вот у меня-то как раз есть к этому полные основания! Я не слепой и вижу, что твой муж только и выискивает момент, чтобы склонить тебя к …прошлому. И ещё этот Горбовский… он очень опасный тип! Очень! А ты с ним заигрываешь, Тася!
          – Ладно, не буду больше. Я его отошью! – твердо пообещала я.
          – Да уж, пожалуйста! Дай понять ему, что у тебя есть другой. И потактичней! – предупредил Стас и предложил:
          – Давай собираться домой, а то Соня скоро вернётся. Она уж, поди, нагулялась. Заедем, куда скажешь, заберём вещи и я отвезу тебя к твоим Пчёлкам – они там все сильно волнуются.
          – Не надо никуда ехать, нет у меня никаких вещей – в чём была, в том и сбежала из дому. Поехали к моим поскорее, я безумно соскучилась!
          Перед самым выходом мне позвонила Сонька:
          – Ну, как у вас со Стасом дела, помирились? – жизнерадостно вопросила она, наверняка, надеясь на тысячу благодарностей. Но не тут-то было!
          – Ну, Сонечка, ну, предательница! – вместо ответа взвилась я. – Никогда не думала, что ты способна предать меня с потрохами! Всё выболтала Стасу, как на духу!
          – А что надо было тебя сначала выпотрошить? – блеснула остроумием Сонька.
          – Ты ещё шутишь! – продолжала я бесноваться. – Как я смогу теперь доверять тебе? Я бы тебя сейчас точно выпотрошила! Предательница, вот ты кто!
          – Я не предательница, а миротворица, – обиделась Сонька. – А ты дура неблагодарная! Я вас помирить хотела, а то ходите оба, как потерянные, страдаете. Ведь любому видно, что вам нельзя друг без друга! Стас в тебя смертельно влюблён, чуть не плакал нам с Тарасиком в жилетку, жаловался, что ты над ним издеваешься. Зачем ты его мучаешь своими причудами? Вечно на пустом месте капканы возводишь – и сама в них барахтаешься.
          – Я мучаю?! Ты не путаешь, Сонечка? Это мне было невыносимо! Да ну тебя…
          – Ну, ладно, подруга! – застращала Сонька. – Сильно ты меня обидела. Но мой праздник ещё впереди! Как поумнеешь – в ноги мне повалишься, прощения запросишь – а я буду, как каменная! Не видать тебе моего прощения, Таська! Всё. Дай трубку Стасу…
          Я с раздражением сунула телефон виновнику нашей ссоры с подругой и, нахохлившись, навострила уши: о чём это они собрались секретничать?
          Голос Стаса звучал победными и снисходительными нотками:
          – Да, Соня, я тоже так думаю. Не сердись на неё, она ещё не поняла своего счастья, мне придется её воспитывать. Что? Ну, конечно, ты полностью реабилитирована. Я прощаю тебе твою болтовню. Но впредь, всё же думай… хорошо. Мы уже уходим. Передавай Тарасу от нас привет. Завтра? Здесь? Я попробую. Ладно, созвонимся.
          Принимая у любимого свой сотовый телефон, я плеснула в него досадой:
          – Заговорщики! Сговорились против меня?
          Стаса моя воркотня ничуть не задела, но он, подталкивая меня к выходу, сделал вид, что оправдывается. – Глупенькая! Мы сговорились не против, а за тебя. Мы хотели, чтобы ты успокоилась, чтобы тебе было хорошо…
          Значит он уверен, что без него мне было плохо? Какая самонадеянность!
         
         
          – Мамочка вернулась!!! – радостно заорала Зойка, кидаясь мне на шею.
          На её вопль из комнат вышли Манюра с Семёном Климовичем и Жека. И все уставились на меня. Вот это встреча! Никак ждали меня? Или совсем наоборот: Пчёлки уже сдали мою комнату Жукам?
          – Где ты её откопал, Стас? Из какого подполья? – поинтересовалась свекровь, сияя своими шоколадными очами. Впрочем, моё ли появление её так обрадовало?
          – У Сони, – охотно доложил мой любовник, чрезвычайно довольный собой. – Она там коньяком обпивалась и слезами обливалась…
          Я сняла с себя Зойкины руки и сердито толкнула Стаса:
          – Вот ещё! Что это вы там с Сонькой напридумывали? Не с чего мне плакать! А совсем наоборот, я пила с радости: мы обмывали мой гонорар… – я достала из сумки конверт с деньгами и подала его ухмыляющейся Манюре. – На, возьми! Это я пять дней девчонку одну в английском натаскивала. Методом погружения.
          Манюра заглянула в конверт и цокнула языком:
          – Не слабо ты погрузилась! Кормилица ты наша! Вот, учитесь у неё, дети: целыми днями балду бьёт, языком чешет и с криминалом заигрывает – а ей ещё и деньги платят!
          – Так, значит! Я вижу, здесь меня не ждали! Ну, раз я тут никому не нужна… раз так… – разобиделась я и направилась к выходу. – Я, пожалуй, пойду погружаться дальше!
          – Да кто ж тебя выпустит, пчёлка! – моментально сориентировался Стас, крепко обхватив меня за талию. – Сиди дома! Набегалась уже, хватит семью терзать!
          – Кто ты такой, чтобы мне указывать?!! – рассвирепела я и забилась в его тисках. – Отпусти меня! Я свободная женщина и имею право идти куда хочу!
          – Кто я такой?! – разозлился Стас, отрывая меня от пола. – Сейчас я покажу тебе, кто я такой! Свободная она женщина! Ну, погоди! Узнаешь ты у меня, чего стоит твоя свобода!! – и он понёс меня в мою спальню.
          – Мамочка! – испуганно пискнула Зойка и …не двинулась с места. Я успела увидеть смеющиеся глаза и усы Семёна Климовича и услышать напутствие Манюры:
          – Стас! Смотри не переусердствуй! Мне она нужна живая и здоровая! И приходите в гостиную чай пить. Я сейчас накрою на стол.
          Подперев мною дверь, Стас для надёжности навалился на меня всем телом.
          – Ты меня раздавишь, Стасик… – слабо трепыхнулась я.
          – Раздавлю, раскатаю, сотру в порошок, – пугал меня Стас, обжигая поцелуями. – Мучительница! Сколько еще ты будешь издеваться надо мной? Играть моими чувствами? Морочить мне голову? Тася! Пожалей ты меня, я же не железный!
          – Ты не железный, ты деревянный, как Буратино! Отпусти меня! Я уже совсем расплющилась… как блин на сковородке…
          – Никуда я тебя не отпущу! И никогда! – категорически заявил Стас, ослабляя свои тиски, чтобы снять с меня платье. Я в испуге зажала подол коленями. – Нет! Не здесь! Здесь же куча народу! Лучше сделай мне расслабляющий массаж. Ты меня всю измял…
          – Но для этого тебе все равно надо раздеться, – засомневался мой милый, – и в таких горячих условиях я не смогу за себя ручаться…
          И он посмотрел на меня так беспомощно, что я размякла и стала целовать его зелёные очи и всё лицо с материнской нежностью.
          – Тася, ты меня с ума сведешь своими перепадами настроения! – пожаловался Стас, тая на моих губах, как шоколад, – я никогда не знаю, чего от тебя ждать в следующую минуту…
          – В следующую минуту, дорогой, мы пойдём пить чай. Я очень хочу чаю. Смертельно!
          За чайным столом нас уже ждали две скучающие чашки и два предусмотрительно приставленных стула. Семён Климович заботливо разворачивал и подкладывал Манюре конфеты, Жека что-то бубнил, склонившись к Зойке, и та прыскала смехом в чашку. На нас со Стасом никто не обращал внимания, словно мы уже были здесь и лишь ненадолго отлучились по мелкой надобности. Я ещё не придумала обижаться мне или радоваться такому невниманию к моей персоне, а Стас уже подсунул мне крепкий чай и зашептал:
          – На, полечись, пьянчужка. Ты мне сегодня нужна трезвая, как стеклышко.
          – А что сегодня будет? – поинтересовалась я, с наслаждением припадая к чашке.
          – Если будешь хорошо себя вести, узнаешь…
          Позволив мне выпить две чашки чая, Стас поднял меня со стула и объявил:
          – Ну, мы, пожалуй, пойдём. У нас очень важное дело.
          – Не сомневаюсь, что важное, – с иронией заметила Манюра. – Но ты не забывай, Стасик, завтра ждем вас на семейный обед. Должны быть все, даже Кирилл придёт.
         
         
          – А что такое грандиозное вы завтра затеваете? Мы что теперь одна семья? – с некоторым беспокойством спросила я уже в машине, чувствуя какой-то подвох.
          – Потерпи, пчёлка, завтра всё узнаешь, – многозначительно пообещал Стас.
          – И почему ты сегодня весь такой таинственный? Прямо как хранитель тайн Мадридского двора, – попыталась съязвить я, но мой милый терзал руль, не отрывая глаз от асфальта, словно меня рядом с ним не было. Я надула губы и демонстративно молчала всю дорогу, никак не реагируя на ироничные взоры своего доктора.
          Войдя в наш «дом свиданий», я сразу наткнулась взглядом на огромный букет, стоящий на тумбочке под зеркалом. Стас сделал удивлённое лицо и, сияя хитрыми глазами, воскликнул:
          – Это ещё что такое?! Ну-ка, пчёлка, посмотри: кто тут баловался? По-моему, там торчит какая-то записочка…
          Я взяла записку и прочла следующее: «Тасеньке – ненаглядной, медовенькой и всегда желанной пчёлке от её родного, единственного, неотразимого, неповторимого и немыслимо верного благородного Жука».
          – Ну, уж коли тут про Жука написано вдвое больше, чем про ненаглядную пчелку, – засияв и прижимая записку к груди, пролепетала я, – то ты допиши ещё: «…от мартовского кота, сексуального маньяка и наглого ловеласа».
          – Это будет уже другой формат! – с барским видом благодетеля возразил мой щедрый любовник и привлёк меня к себе: – Что-то я не слышу стонов благодарности, радость моя.
          – Потом. Дождёшься ты у меня благодарностей, хвастун! – пообещала я, торопливо расстёгивая на нем рубашку. – Все слова потом. Сначала ты должен снять с меня стресс…
          …Мы с доктором уже собирались перейти от основательного лечения стресса к массажу, как зазвонил мой сотовый телефон. Кто это вспомнил меня не ко времени?
          Я выскользнула из мягких лап своего мартовского кота и, наскоро обернувшись простыней, взяла трубку.
          – Здравствуйте, Таисия! – услышала я елейный голос абонента. – Как поживаете?
          – Вашими молитвами, Денис. – сдержанно ответила я и почувствовала пронзительный, как быстрая стрела, взгляд любимого. – Чем обязана?
          – Я хочу сделать вам предложение… – торжественно и строго произнес Денис.
          – Неужели руки и сердца? – по обыкновению съязвила я, никак не ожидая того, что последовало в ответ:
          – Вы угадали. Вдали от вас, я понял, что вы мне нужны, что я люблю вас… и все очень серьезно. Я предлагаю вам руку и сердце. Выходите за меня замуж, Тася! Я сделаю всё, чтобы вы были счастливы со мной.
          – Вы не шутите? – вдруг испугалась я решительности в его голосе. – Вы серьёзно хотите, чтобы я стала вашей женой? – краем глаза я заметила, что Стас резко сел в постели.
          – Ещё как серьезно! – подтвердил Денис и загорячился. – Всё серьезно и по правде: выходите за меня, Тася! Соглашайтесь, и я в три дня организую ваш переезд в Канаду!
          Я была совершенно ошарашена:
          – В Канаду?! Значит вы оттуда, из Канады, делаете мне предложение? – неожиданно до меня дошла вся нелепость сложившегося положения: я, голая и горячая еще от объятий любовника, стою пред его мрачными очами и принимаю предложение от другого мужчины из Канады! Ну и ситуёвина! И я не удержалась от смеха.
          – Чему вы смеетесь, Тася? – обиженно засопел в трубку канадский «жених» – Неужели то, что я влюблен в вас и хочу жениться, так смешно?
          – Нет, Денис, я не над этим смеюсь. – без всякого насилия над собой ответила ему я. – Если я скажу вам, вы тоже будете смеяться: вы первый мужчина, который делает мне предложение… то есть я впервые в своей жизни получила официальное предложение руки и сердца! Причём из Канады, из нереального для меня мира! Разве это не смешно?
          – Ничего не понимаю! – изумился Горбовский. – Вы же были замужем. Я даже знаю за кем и не раз видел вашего мужа…
          – Да я была замужем, – просто сказала я. – Но все было так культяпо! Меня в 16 лет затолкали в машину, отвезли в загс и зарегистрировали брак по справке о беременности без всяких предложений, без белого платья, без фаты и, вообще, без  свадьбы. Наверное, я заслуживаю такого обхождения. Вы ведь тоже хотели со мной проделать что-то этакое… когда похитили меня? Только я до сих пор не пойму: зачем вам была нужна Соня?
          – Вы догадались? – малость сник Денис. – Да теперь я могу сознаться – это я украл вас. Ваша Соня была наживкой и заложницей, а я был дураком. Я хотел спрятать вас от всего мира и владеть вами единолично и безраздельно. И мне теперь стыдно. Простите меня, Тася, и примите мое предложение. У вас будет всё, чего вы только не пожелаете!..
          – Нет, Денис, я не могу выйти за вас. Не имею права. Вот если бы вы предложили мне это месяц назад и мне не надо было бы уезжать от семьи – может быть я бы и пошла за вас. Месяц назад могла. А сейчас обстоятельства резко изменились. Форс-мажор.
          – Вы ждете ребёнка? – поразил меня своим ясновидением Горбовский.
          – Да. Вы умны и даже там, в Канаде, всё поняли. И прощайте. Мне было приятно, что меня зовут замуж, пусть даже из параллельного мира и за мафию. Думаю у вас и без меня всё будет тип-топ, Денис. Вы же себе все можете купить, буквально всё!
          – Может, и не всё, но многое, – покорно согласился влюбленный мафиози. – Но не вас, к сожалению. Ну, что ж… не судьба. Будьте счастливы, Тася, не поминайте лихом.
          Чтобы больше не бегать, я положила телефон у постели и прильнула к упавшему, как бревно, любимому. Стас смотрел в потолок и не шевелился.
          – Ты чего это заледенел, как айсберг? – обеспокоилась я. – Ты же слышал: я отшила Горбовского, раз и навсегда. И деликатно, как ты хотел. Он теперь далеко и не будет больше преследовать меня.
          – Это ещё бабушка надвое сказала… – выдавил из себя Стас, не глядя на меня. – Надо же, мафиози чёртов! Обнаглел совсем – жениться на пчёлке надумал!
          – А чему ты так удивился? – обиделась я. – Разве мне не могут делать предложение? Или, по-твоему, я не из тех женщин, на ком женятся?! Этакая вечная любовница?..
          – Ну, вот! Ты опять всё переворачиваешь с ног на голову?! – взъярился Стас. – Не вздумай снова себя накручивать! Не удивился я тому, что Горбовский хочет на тебе жениться – я взбешён, что этот гад испортил мне праздник, и я уже никогда не буду первым, кто сделал тебе предложение! Будь он рядом – я бы его сейчас убил!
          Ах, вот оно что! Неужели он все же решился осчастливить меня своим предложением? Какая честь! Я взгромоздилась на свой вулканирующий айсберг и стала отогревать его горячим телом и пылкими поцелуями: – Успокойся, родной мой! Котик мой зеленоглазый, мальчик мой ласковый. Да, ты не будешь первым, кто сделал мне предложение – но ты можешь быть первым, кому я не откажу, а пообещаю подумать!..
          И тут Стас так сжал меня в объятиях, что я жалобно запищала и взмолилась о пощаде. Но он и не собирался быть милосердным:
          – Никаких «подумать»!! Я не дам тебе ни минуты, ни секунды для раздумий! Да я и спрашивать тебя не буду: женюсь на тебе и всё! И ты перестанешь нести свой бред про свободную женщину и любовь без обязательств!
          – Милый, если ты меня немедленно не отпустишь, – прокряхтела я, из последних сил дрыгая ногами, – тебе не на ком будет жениться. Ещё секунда – и я испущу дух… – он немного расслабил свой любовный захват и я смогла уже высказаться. – А что ещё я могла сказать твоему деду, если ты молчал и чуть в лавку не врос, лишь бы не попасть в его сети?! Я видела, что тебе неловко в этой щекотливой ситуации, и просто спасала тебя! Ведь любому за столом было ясно, что ты не собираешься на мне жениться. Или ты думаешь, что я должна была позволить, чтобы ты сам объявил всем об этом?
          Стас ошарашенно уронил руки и я скатилась с него прямиком к нему под бок – и задышала полной грудью. Но не долго, потому что он тут же упал на меня и уткнулся в мои глаза недоумённым взором:
          – Ты так подумала?!! Так вот оно что… вот почему ты вела себя так странно! Вот почему решила, что это от тебя я хочу отвязаться… – он снова стиснул меня в объятьях. – Дурочка моя! Я ничего не ответил, потому что страшно рассердился на деда. Рассердился из-за того, что я готовился к этому событию заранее, заказал тебе особый подарок, всё продумал, чтобы наша помолвка была красивой и необычной… а дед чуть не испортил мне праздник своей торопливостью. И всего-то за три дня, как я был готов!
          – А что у нас с тобой обычно?! – загорячилась я. – У нас же с тобой и так всё шиворот-навыворот! Всё не так, как у людей…– я вынуждена была прерваться на поцелуи, а, когда мой страстный доктор на секунду отвлёкся, с замиранием сердца спросила. – А какой подарок ты мне приготовил, Стасик?
          Стас полез под подушку и, достав бархатную коробочку, вложил мне её в руку. – Это тебе, пчёлка. Только посмотри на свет…– он сел и, уставившись на меня, перестал дышать в ожидании эффекта.
          Я встала, вынула из коробки янтарное сердечко с золотой цепочкой и рассмотрела его  на свету: в янтаре чернел маленький усатый жук! Я ахнула и Стас взволнованно пояснил:
          – Кулон сделан на заказ, ручная работа. Это твоё медовое сердце, а в нем я – навеки твой Жук. Я хотел предложить тебе не только руку и сердце – я хотел предложить всего себя, чтобы ты хранила меня в своем сердце и владела мной всю жизнь, вечность!
          Я захлебнулась восхищением и счастьем и Стас тихо спросил:
          – Ну, что, пчёлка, ты возьмешь меня в мужья? Ты хочешь быть моей всю жизнь, как я твоим?
          – Да! Да!! Да!!! – выдохнула я, набрасываясь на любимого, как дикая пантера, и опрокидывая его на спину. – Я согласна взять тебя в мужья навеки! И я давно уже хочу быть твоей женой! Жутко хочу!
         
          Глава 21

         
          В то утро, когда я впервые в жизни проснулась невестой, я застала своего любимого за приготовлением кофе, который он намеревался принести мне в постель.
          – Ну, вот! Не дала мне поухаживать за тобой… – огорченно протянул он, подавая мне дымящийся кофе. – Давай, взбодрись, радость моя, сегодня у нас гостевой день, и с самого утра…
          В моих сонных глазах застрял вопрос и Стас пояснил:
          – Мы приглашены на завтрак к друзьям. Позвонил Тарас и сказал, что они с Соней ждут нас в десять.
          – С Сонькой?! – сразу проснулась я. – Она же меня и на порог не пустит!
          – Не волнуйся, пчёлка, я пронесу тебя контрабандой! – весело засмеялся Стас. – Нам бы только границу перейти – а там все пойдёт само собой. Надо вам помириться, Тасенька.
          – Ой, надо! – со вздохом согласилась я. – Придется падать Соньке в ноги…
          Но, как выяснилось, волновалась я зря, потому что Сонька приняла меня на свою выдающуюся во всех смыслах грудь прямо на пороге:
          – Таська, дурища моя! Ну, что? Угомонилась, неподражаемая ты наша! Ну, проходи, подруга, не тушуйся. Я ведь не умею долго обижаться.
          Мухин со Стасом, снисходительно взглядывая на нас с Сонькой, сдержанно обменялись рукопожатиями и терпеливо ждали пока мы закончим со своими нежностями. Однако в самом конце ритуала Сонька заметила мой кулон и заплескала руками:
          – Ой, что это за прелесть?! Красота какая! Тась, там же букашка!!
          – Это не букашка, подруга! Это мой единственный, неотразимый, неповторимый и немыслимо верный благородный Жук! Он пробрался в мое сердце и поселился там навеки.
          – Там же всего один жучок, – скептически уточнил Тарас, – а ты назвала никак не меньше пяти.
          – Это всё достоинства моего Стаса в одном флаконе! – гордо заявила я, глядя на довольно улыбающегося любимого. – Он подарил мне себя в вечное пользование и я вчера согласилась выйти за него замуж.
          – Мухин! Хочу такой же кулон! – объявила Сонька тоном, не терпящим возражений. – И, естественно, с мухой, а не с жуком. Ты слышал, Тарас?
          – Я же тебе колечко подарил, Сонечка! – запротестовал Мухин, любуясь своей повелительницей. – И ты уже согласилась стать моей женой. А, если я не найду тебе муху, ты что же откажешься от своего обещания?
          – Не дождёшься! Я от своих слов никогда не отказываюсь. Но муху в янтаре хочу!
          – Хорошо, золотце. Я подарю тебе такой кулон на годовщину нашей свадьбы.
          – А когда, кстати, ваша свадьба? – поинтересовался Стас, притормаживая Сонькины непомерные запросы, и услышав, что через месяц, выставил на стол шампанское. – Давайте отметим наши помолвки, друзья…
          – А заодно пожужжим об окончании криминальной заварушки, которая «напенила» аж две свадьбы…– дополнил Тарас.
          – Не две, а три, – поправил его Стас. – Наши с Тасей родители тоже женятся.
          – Вот это финт! – восхитилась Сонька. – Выходит от грабежа и проделок мафии и нам тоже дивиденды накапали?
          Согласившись с этим спорным утверждением, мы уселись за уже накрытый стол и пригубили шампанское, затем выжидательно уставились на Тараса. Тот поставил на стол мою украденную месяц назад сумку и начал выкладывать нам всё, что знал:
          – Свои уголовные дела, связанные с ограблением Таси и двумя убийствами я закрыл. И в них ни слова о флешке. Дела о ночном посещении и о похищении мною выделены в самостоятельные. Я уже говорил, что бандиты, арестованные нами – люди Горбовского. И, похоже, что похищение его рук дело.
          – Но только это не месть, как думала Соня, – вставила я свою информацию. – Денису была нужна только я. Он, оказывается, давно меня знает и влюблен. Соня была только приманкой и заложницей. Он сам мне в этом признался вчера по телефону, и извинялся.
          Сонька зло чертыхнулась, а Стас так сжал бокал, что его ножка отвалилась:
          – Этот наглец звонил вчера моей пчёлке и звал её замуж. В Канаду.
          – В Канаду? – переспросил Тарас, машинально наблюдая за тем, как Стас проверяет, не поранил ли он руку. – Значит он в Канаде. А его тут ищут. Тася, у тебя в памяти мобильника сохранился его телефон?
          Я отвлеклась от созерцания рук Стаса и, несмотря на волнение, сообразила солгать:
          – Нет я его стерла. Я боюсь Дениса, если честно сказать. У него длинные лапы. И тут есть свои люди: он собирался переправить меня в Канаду всего за три дня.
          Всё ещё злой Стас, нахмурясь,  поддержал мой оборонительный манёвр:
          – Не зацикливайся на этом, Тарас. Вряд ли спецслужбы не знают, что Горбовский в Канаде. И Тасю лучше не свети ни в каком качестве. У этой сволочи, наверняка, здесь остались глаза и уши. Боюсь, он ещё нарисуется на нашем горизонте.
          Мухин согласно кивнул и продолжил:
          – Кстати, в том долгострое под землей база Амаралова. Там хранился левый товар и еще много чего. Он сейчас под следствием и мечется, как подстреленный. А Горбовский, подставивший его, смылся. Зато у самого Гурвича всё чисто…
          Стас уже почти успокоился и рассеянно обронил:
          – Я, кстати, увижусь с ним завтра вечером.
          – Ты пойдешь к Гурвичу? – испугалась я. – Прямо в логово мафии?
          – И ты тоже пойдешь, радость моя, – подбодрил меня милый. – Мы приглашены на день рожденья Ираиды. Или ты не хочешь идти со мной?
          – Нет уж! – буркнула я. – Одного тебя я к этой женщине не отпущу.
          В разговор вступила очнувшаяся от задумчивости Сонька:
          – А мой «Скальд» никак не запачкан в этих делах?
          – Нет, Сонечка, у твоего друга все чисто, – успокоил свою любимую Тарас. –  И под фирму «Гринго» не подкопались. Этот маленький легальный бизнес Горбовский передал жене при разводе в качестве компенсации. О его основном, нелегальном бизнесе, пока мало что известно, практически, ничего. Так что нашим коллегам ещё рыть и рыть. И меня ещё потаскают по инстанциям: кто-нибудь да заподозрит неладное в том, что в пяти  делах фигурирует одна и та же фамилия – Пчёлка… – и он обратился к Стасу: –  и Тася, и ты тоже должны быть готовы, что вас будут вызывать на беседы в управление борьбы с экономической преступностью. Я, конечно, дал им минимум информации и о твоём сыне не сказал ни слова. По моим данным в деле о ночном посещении ты нашёл и отнес какую-то флешку тому, кто тебе угрожал. Это могло быть условленное место. Я даже не упомянул о своих подозрениях насчет Гурвича. И ты, якобы, понятия не имеешь, что там, в этой злополучной флешке. Всё дело случая. Ну, а Тася – так просто жертва недоразумений!
          – Спасибо, Тарас, – улыбнулся Стас. – Век не забуду! Если, не дай Бог, что-нибудь вывихнешь или сломаешь, милости прошу – вправлю и вылечу, будешь как новенький.
          – Ну, уж нет! – поспешил возразить Мухин. – Будем лучше встречаться по желанию наших жён, и по домам, а не по кабинетам.
          – Кто бы возражал, друг! – легко согласился мой жених и мы стали прощаться. – Пока, друзья! Не забывайте нас, звоните, а то и приходите – выпьем, пожужжим…
         
         
          Наш приход в «улей» Пчёлок остался незамеченным: все были заняты своими делами. Манюра и Семён Климович колготились в кухне, дети общались в гостиной с Кириллом. Его Козявкина нигде не просматривалась: по-видимому, всё ещё гастролирует.
          Едва мы, сияя безудержным счастьем, вошли гостиную, Кирилл мгновенно замолчал и заметно помрачнел. Стас немного притух и, молча кивнув моему бывшему мужу, увёл сына и мою дочь из комнаты.
          Я поняла, что он даёт мне возможность подготовить Кирилла к безвозвратной потере всех его надежд на обладание мною, и не стала церемониться: с места в карьер уведомила моего неугомонного супруга, что выхожу замуж за Стаса. Кирилл сник и несколько минут мы сидели молча, затем он вздохнул и признался, что чувствовал, что всё закончится именно так и что в этом виноват только он сам. Он выглядел ужасно несчастным и я позволила ему уткнуться в моё плечо и даже погладила его непокорные кудри, попросив успокоиться и не портить нам с Манюрой праздник сегодня за обедом. Кирилл обещал держать себя в руках. Мне было очень жаль его, как жаль и себя, ту шестнадцатилетнюю девчонку, беспомощностью и потерянностью которой он когда-то воспользовался, потому что я только теперь поняла, что такое настоящая любовь…
          В таком положении и застала нас Манюра, внося супницу с дымящимся борщом. Следом за ней с салатницей в руках тенью вошёл Семён Климович.
          – Ну, и чего вы пригорюнились, дети мои? – с наигранной бодростью спросила свекровь, взглянув на нас с глубокой тревогой. Она поставила свою ношу на стол и, подойдя к нам, обняла обоих. – Хорошие вы мои! Не горюйте: всё проходит и это пройдет…
          – Да мы и не горюем, мама, – встрепенулся Кирилл. – По крайней мере, Тася. Она счастлива, а я… а мой паровоз ушел. Прогулял я своё счастье, профукал. И некого винить…
          – Зачем ты так, сынок? – попыталась возразить Манюра. – И ты будешь счастлив. Обязательно! Только не повторяй старых ошибок, научись хранить то, что дает Бог. Не оглядывайся назад, а смотри в будущее и налаживай жизнь в своей новой семье.
          Я переглянулась с отцом Стаса и тот виновато улыбнулся, словно был замешан в несчастьях Кирилла. Стряхнув с себя осколки прошлого, я пошла звать к столу любимого и наших детей и нашла их в комнате Зойки, сидящими на диване с отрешенными лицами и дружно дергающимися под звуки рэпа. Выглядело это презабавно и я расхохоталась:
          – Эй, паралитики! Хватит дрыгаться – пора к столу.
          Стас поднялся и, продолжая перетаптываться, склонился к моему уху: «Всё в порядке, родная? Попрощалась с прошлым?». Едва сдержавшись, чтобы не поцеловать его бездонные глаза при наших детях, я кивнула и увлекла Стаса в гостиную.
          Соблазнительные ароматы очередного шедевра нашей кудесницы, вызвали бурное выделение желудочного сока и все сосредоточились на поглощении борща.
          Кирилл, нахохлившись, сидел между Зойкой и матерью и старался не глядеть в нашу со Стасом сторону, а мой милый смотрел только на меня – кроме, конечно, тех секунд, когда ему приходилось заглядывать в тарелку.
          Перед тем, как приступить к жаркому, Семен Климович наполнил бокалы и рюмки и, переглянувшись с Манюрой, встал:
          – Дорогие дети и внуки! Позвольте сообщить вам одну новость… – он выждал короткую паузу и, трогательно волнуясь, выпалил. – Мы с Аннушкой полюбили друг друга и решили пожениться!
          Все за столом воззрились на влюбленных, старательно изображая несусветное удивление, и Семён Климович произнёс следующую хорошо отрепетированную фразу:
          – Тасенька, Кирилл, я прошу у вас руки вашей матери!
          – Да чего уж там руки! – выскочила я со своим разрешением: – Берите её всю!
          Манюра ошарашенно вскинула брови, Жека и Зойка прыснули смехом, а Кирилл встал и, цыкнув на молодежь, более чем серьезно, я бы даже сказала – мрачно, отчеканил:
          – Ради счастья мамы я согласен. Но помните, что в случае чего у нас, Пчёлок, есть, кому за неё заступиться!
          Его благословение на брак прозвучало как угроза и Манюра смешалась, а Зойка испуганно уставилась на отца. Но Семён Климович был мужчиной не слабого десятка и с доброй усмешкой осадил своего будущего пасынка:
          – Будьте уверены, Кирилл, я не дам вам такого повода. Более того, я надеюсь, что мы с вами вместе будем оберегать нашу Аннушку от бед и забот после того, как я стану вашим отчимом. И как старший мужчина в семье я буду стараться быть опорой и вам с Тасей.
          Лицо Кирилла вытянулось, но он не посмел больше открыть рот и Семён Климович предложил выпить по этому счастливому поводу.
          Позволив нам приложиться к напиткам и закусить, Стас встал и, постучав вилкой по бокалу, предложил снова заполнить опустевшую тару и выслушать его заявление.
          – Дорогие родители и дети! – начал он свое торжественное выступление. – Вчера я сделал Тасе предложение и она осчастливила меня согласием. Так что у нас будет не одна, а две свадьбы! – и спохватился. – Если, конечно, вы не будете против…
          – Попробовали бы мы быть против! – воскликнула упивающаяся своим счастьем Манюра. – Разве вы послушались бы? Мы уже месяц наблюдаем ваше безумие, так что не будем вмешиваться в стихию. Женитесь и живите счастливо!
          Выслушав тираду Манюры и получив молчаливое согласие улыбающегося отца, Стас повернулся к нашим детям и обеспокоился:
          – А вы, дети? Сынок, принцесса, вы не против?
          – Женитесь себе, сколько хотите. Чего мне возражать? – пожал плечами наш самостоятельный Жека и загадочно добавил. – Я уже не маленький…
          Зойка неопределенно замахала головой во все стороны и дрожащим голоском спросила:
          – А мы теперь как? Кто где жить будет?
          – А вот об этом мы поговорим после обеда! – взяла бразды правления в свои руки Манюра. – А сейчас, давайте пейте за счастье молодых и ешьте, а то всё стынет…
         
         
          Подавая кофе, я чуть не свалила локтем приткнутую у компьютера сумку, ставшую поводом для стольких событий в нашей жизни, и Манюра обратила на неё внимание:
          – Тебе, наконец, вернули эту злополучную сумку?!
          – Ага, сегодня, – подтвердила я. – Утром мы были у Сони и там Тарас мне её отдал...
          И мы со Стасом вперемешку поведали обо всем, что рассказал Мухин, в том числе и об истинной подоплёке нашего с Сонькой похищения и о предложении из Канады.
          При упоминании Горбовского Кирилл вдруг встрепенулся и, выслушав наше повествование, неожиданно для всех проявил интерес:
          – О каком Горбовском речь? О Денисе?
          – Ты с ним знаком?! – поразилась я и уставилась в рот своего бывшего мужа, предвкушая открытие тайны, о которой мне намекал назойливый поклонник.
          – Конечно! И ты тоже! – поразил меня Кирилл. – Это же тот парень с которым мы дрались однажды из-за тебя на лестничной площадке! Видно, мало я ему тогда всыпал…
          Стас с подозрением посмотрел на меня, а я в прямом смысле отвесила челюсть:
          – Дрались?! Из-за меня?! Когда?!
          – Неужели ты не помнишь эту драку? – не только удивился, но и обиделся моим пренебрежением к нашему «светлому» прошлому мой бывший супруг. –  Это было лет семь назад. Он тогда называл себя Дэном, а кличка у него была Верблюд. И нагло ухлёстывал за тобой у меня на глазах. Я и не выдержал: вывел его и наподдал. Неслабый был скандал…
          – Дэн Верблюд?! – заволновалась я от смутных воспоминаний. – Так это и есть Горбовский? О, Господи! Никогда бы не догадалась, что это одно и то же лицо. Он же тогда был патлатый, с бородой. Заводной такой, на гитаре играл, песни блатные пел. А сейчас совсем другой человек: весь ухоженный, прилизанный.
          – Не знаю, каков он сейчас, а тогда он выглядел как форменный бандюган, – сказал Кирилл, довольный моим к нему вниманием. – Мы с тобой были на вечеринке у одного моего однокурсника. Дэн пришел туда, бессовестно пялился на тебя и хвалился, что был в экспедиции с археологами и нашёл клад. Наверное, с того золота он и попёр в гору…
          – Вон оно как поворачивается, – неопределенно протянула Манюра, – наше прошлое, нет-нет, да и возвращается…
          – В уже прилизанном виде и со старыми огрехами! – добавила я, прижимаясь к Стасу. – Тогда я не удостоила этот эпизод внимания, а он, оказывается, стал значимым в моей судьбе. Этот Верблюд, наверное, ещё тогда начал мечтать о мести за унижение и о компенсации. А тут я опять попалась на его пути и снова поиздевалась над ним – таким успешным и гордым.
          – Потому он и влюбился в тебя, – мрачно заметил Стас, – такие мужики уважают бесстрашие и им нравятся дерзкие женщины… – и он по-хозяйски обнял меня. – И теперь мне придется быть настороже и охранять свою медовую пчёлку от любителей сладкого…
          Краем глаза я заметила бешеный взгляд Кирилла и всей душой пожелала, чтобы он исчез из поля зрения и, вообще, оставил меня, наконец, в покое. И Бог услышал мою молитву: опальный супруг резко поднялся и, коротко попрощавшись со всеми, ушёл, по обыкновению, хлопнув дверью.
         
          С уходом Кирилла все расслабились, даже Зойка с Манюрой. Мы вольготно расселись на диване и в креслах и, потягивая минералку и соки, завели разговор о предстоящих событиях и изменениях в наших жизнях. Моя малышка была подавленна, а Евгений, напротив, живо следил за всеми и его зелёные, как у отца, глаза лучились любопытством.
          На правах старшего на обе семьи мужчины слово взял Семён Климович:
          – Думаю, свадьбы надо сыграть в конце июня, или в начале июля. Праздновать будем не меньше двух дней: здесь – расписываться и принимать поздравления в ресторане, а в станице – венчаться и гулять по-казачьи на радость деду…
          – Венчаться? – переспросила я и беспомощно посмотрела на Стаса.
          – А как же?! – удивился Стас. – Обязательно венчаться! Или ты против? – я поспешно замотала головой. – Мне хочется, чтобы у тебя была настоящая свадьба: с венчанием, с белым платьем, с фатой, с морем цветов и со свадебным путешествием…
          Я потеряла дар речи:
          – Со свадебным путешествием?!
          – Непременно! – воскликнул мой щедрый жених. – Я повезу тебя к морю, счастье моё! Ты же никогда не была ещё на море?
          Не зная, сказать ли любимому, что я, нигде, кроме как в Саратове, и то в детстве, не была, я растерянно кивнула, и он с видом всемогущего факира пообещал:
          – Я устрою тебе настоящий праздник, Тасенька! Это же твоя свадьба – впервые, один раз и на всю жизнь!
          – Мы с матерью тоже поедем в свадебное путешествие, – перехватил инициативу отец.
          – А мы с Женей?!! – не выдержала Зойка. – С нами теперь как будет?
          – А вы, принцесса, поедете в молодежный лагерь на Каспии, – успокоил мою Зайку Стас. –  Будете отдыхать с детишками «голубых кровей» и блистать перед этими зазнайками нарядами и своими талантами. Может быть найдёте себе новых друзей. Захотите – поедете на месяц, а понравится – останетесь там на все лето. Я в состоянии все это устроить.
          Глаза Зойки удовлетворенно блеснули, но она тут же спохватилась:
          – А потом?
          На этот вопрос взялась ответить Манюра:
          – А потом, как получится. Я думаю, ты останешься с мамой, к вам переедет Стас, а я переберусь в дом Жуков. Женя может остаться у себя, а если захочет жить с отцом – переехать в мою комнату. Ну, а ты, если заскучаешь по мне, сможешь гостить у нас в комнате Стаса. В общем, со временем всё наладится. Места у всех нас достаточно и дома наши, по счастью, в одном районе – всего-то в получасе ходьбы!
          – И еще: если надумаете, можете перевестись в одну школу, – добавил Стас. – Хотя срываться с места в выпускном классе неразумно. Решайте сами, дети.
          – Ладно, па, разберёмся! – пробасил Жека и Зойка окончательно успокоилась.
         
         
          Ко дню рождения Ираиды Гурвич я готовилась очень тщательно и начала это священнодействие сразу же, как только Стас привёз меня домой из нашего гнёздышка, где мы провели дивную, ничем не омрачённую ночь безоблачной любви. Мы были всецело поглощены друг другом и я так и не сказала любимому о своей беременности. Ну, и ладно! Успею ещё! Пусть пока думает только обо мне и о том, как сделать меня счастливой.
          Ни Манюры, ни Зайки дома не было и я, наслаждаясь свободой, бегала полуголой по квартире: парилась, чистилась, намащивалась, завивалась – одним словом, наводила красоту и глянец. Занимаясь этим ответственным и приятным делом, я думала, что, должно быть, Гурвич знает, что его жена домогается Стаса и, пригласив нас, хочет, чтобы та убедилась, что доктор целиком принадлежит другой женщине. Ну, что ж, Артём Исаевич, тут я, пожалуй, буду с вами солидарна! Я изо всех своих дамских сил постараюсь лишить эту нахалку всякой надежды завладеть моим ласковым доктором. А самого его примагничу к себе так надёжно, что он никого, кроме меня, на той тусовке не будет замечать…
          Полная воинственных планов я ещё была одна в квартире, когда пришел Стас со своих визитов к пациентам и прямо у порога заявил, что я так вкусно пахну, что он готов заменить обед на кое-что другое. Чтобы доказать, что слова у него не расходятся с делом, он стал сдёргивать с меня простыню и мне пришлось здорово поупражнять свою волю, убеждая его, что никаких глупостей он от меня не дождётся. Хорошо, что пришла Зойка и я направила её разогревать обед и кормить моего пылкого жениха, а сама занялась маникюром.
          После обеда Стас безуспешно покрутился возле меня и, поняв, наконец, что я непреклонна, заявил, что отправляется за эксклюзивным подарком Ираиде.
          Я мигом сориентировалась и ревниво поинтересовалась:
          – Что же такое особенное ты собираешься дарить своей богатенькой подружке?
          – Мы подарим ей щенка таксы, – доложил Стас, открыто забавляясь моей ревностью.
          – Это же, наверное, жутко дорого! – возмутилась я.
          – Не волнуйся, родная, я получу этого щенка в подарок всего за один визит…
          – Вы так дорого стоите, доктор Жук? – удивилась я.
          – Да, я не дешёвый врач, – скромно сообщил мне мой будущий муж. – И вполне достоин такой дорогостоящей переводчицы, как ты: мне Манюра рассказала, сколько тебе заплатил Горбовский за один вечер работы с ним…
          – А ты, небось, считаешь, что он переплатил! – обиделась я. – Так знай, дорогой, что мне, чтобы заморочить инвестора болтовней, приходится перечитывать кучу их прессы, сплетен и сенсаций! Или ты думаешь, что я всего-навсего смазливая дурочка?
          – Что ты, что ты, радость моя! Я так не думаю, ни в коем разе! – начал оправдываться Стас и для пущей доходчивости своих слов, облапил меня и попытался поцеловать. – Я же знаю, что моя Тасенька умница, она даже Шпенглера читала…
          Я увернулась от его поползновений и вконец обиделась:
          – Издеваешься?! Давай уже иди за подарком для своей  Ираиды, пока я не рассердилась всерьёз! Да смотри там, выбери ей кобеля покрепче!
          – А почему кобеля? – с веселой усмешкой поинтересовался Стас.
          – А то ты не знаешь! Чтобы у неё был свой собственный карманный кобель и она не зарилась на чужих! Пора бы ей уже остепениться…
          Стас рассмеялся и предпринял последнюю атаку на мою неприкосновенность, но я вытолкала его за порог:
          – Иди за щенком, дорогой, не бездельничай и не дразнись. Через два часа вернешься – я буду уже совсем готова. Ты же хочешь, чтобы твоя невеста произвела фурор у мафии?
         
          Глава 22

          Гурвичи принимали гостей в просторном дворе своего особняка. На большом аккуратно стриженном газоне вокруг невысокого подиума стояли лёгкие столики под тентами, стойки которых были украшены разноцветными воздушными шарами. Эту часть газона обрамляла затейливо плетёная изгородь, также ярко украшенная; широкая дорожка, ведущая к площадке, заканчивалась врезанной в плетень аркой, обрамлённой цветами и шарами под которой и встречали гостей хозяева.
          Несколько минут, пока мы шли к ним, я и Ираида не отводили друг от друга глаз, сцепившись взглядами, как дуэльными шпагами. За этот короткий период я успела пережить и потрясение от осознания, что она очень красива, и торжество от мысли, что, несмотря на её яркую внешность, Стас женится всё-таки на мне, и удовлетворение от того, что Ираида слишком худа и на лице её уже видны признаки раннего увядания… Хотя, почему раннего? Она же на целых четыре года старше меня!
          Судя по кислому выражению лица именинницы, которое я успела засечь, прежде чем перевести свою голливудскую улыбку на Гурвича, Ираида признала, что я вполне могу претендовать на её доктора – а после представления меня Стасом своей женой была уже готова упасть в обморок. Положение спас мой любимый, вручив ей плетеную корзинку, где на кружевной простынке спал шоколадного цвета щенок с огромным бантом на холке.
          Ираида просияла искренним удовольствием и, прижав корзину к груди, уставилась жадными глазами на Стаса. Неужели она возмечтала кинуться к нему на грудь с поцелуями благодарности?! Ну уж нет! Такого подарка ты не получишь, «милая»!
          Я поймала на себе загадочный взгляд Гурвича и, слегка подмигнув ему, прижалась к Стасу, который с готовностью номер один обнял меня за талию. И лицо Ираиды потускнело.
          Мы откланялись и молча направились к уже привеченным хозяевами гостям. Среди нарядной чопорной публики суетились лакеи, всем своим видом показывая, что затевается нечто значительное, но меня интересовало совсем иное.
          – Это она? Та женщина, от которой ты хотел отвязаться и которой ты когда-то уступил? Которая совратила тебя, женатого, с пути истинного? – не выдержав, спросила я, когда мы отошли от Гурвичей на значительное расстояние.
          Стас покраснел, но честно признался:
          – Да. Это она. Но тогда она не была ещё женой Гурвича. Так что у него нет повода мстить мне.
          – Как она на тебя смотрела! – возмутилась я. – Она никогда от тебя не отцепится! Кошка драная. Стасик, сломай ей что-нибудь! Пусть у неё кости болят, чтобы она ни о чём больше, кроме как об обезболивающем, не мечтала.
          – Нельзя мне, Тасенька, я же врач и давал клятву Гиппократа... – усмехнулся Стас.
          Ах, как он смущён! Неужто ему её жалко? И я настроилась по-боевому:
          – А я никаких клятв не давала! И потому наймусь к Гурвичам кухаркой и буду твоей Ираиде регулярно подмешивать в еду слабительное. Пусть сутками сидит на горшке, а не засматривается на моего мужчину! Гурвич мне за это ещё и медаль даст!
          – Какая ты у меня жестокая! – умилился Стас, поглаживая мою обнаженную спину.
          – И беспощадная! – добавила я тоном, достаточно ясно дающим понять, что я способна расправиться не только с разлучницей, но и с изменщиком.
          – Не пугай меня, родная, – защекотал усами мою шею любимый, – я и так тебя боюсь и буду послушным и верным мужем. Вот увидишь!
          – Вот подлиза! – буркнула я, склоняя голову набок, чтобы его усам было где разгуляться, и сказала своё последнее слово:
          – Держись от неё подальше! Я буду начеку!
          Стас сдержанно рассмеялся и мы влились в толпу гостей, среди которых оказалось немало его пациентов и даже несколько моих знакомых. Мы переходили от группы к группе и Стас всем представлял меня как свою жену, а я его, соответственно, – мужем. Вдоволь наговорившись и обпившись легкими коктейлями, мы уже собирались угнездиться за одним из столиков, как началось собственно торжество.
          Все сгрудились у подиума, где воцарились хозяева, и гости стали один за другим выходить к микрофону и петь дифирамбы Ираиде и её замечательному мужу, а те снисходительно улыбались и, наверняка, с нетерпением ждали конца этой тягомотины.
          И, наконец, лакеи захлопали шампанским и стали наполнять бокалы. Через несколько минут разлилось хмельное веселье и все забыли об имениннице и её муже, одиноко восседавшим за персональным столиком на подиуме. И те, вкусив своих яств, минут через сорок сошли к гостям, что было сигналом к концу обжираловки и к переходу празднества в стадию делового общения и танцев.
          Мы со Стасом почти не пили: он из-за того, что был за рулем, а я в связи со своей беременностью – и потому скоро заскучали. И тут я заметила приближающуюся к нам Ираиду. Она неотвратимо надвигалась на наше благолепие и я встала и собралась в кулак.
          – Не скучаете? – поинтересовалась хозяйка, не спуская глаз с моего милого и я, прикрыв его своим телом, осклабилась:
          – Что вы, что вы! Здесь много интересных персонажей и есть за кем понаблюдать. У вас много друзей, это, должно быть, приятно… и, вообще, все очень забавно. Нет, мы не скучаем. Мы никогда не скучаем, когда вместе! Правда, Стасик?
          Стас демонстративно обнял меня за талию и прилип к моей спине:
          – Правда, радость моя, – он коснулся щекой моего уха и обратился к хозяйке: – Праздник удался. Ты всё хорошо устроила, Ираида. И сама ты великолепно выглядишь. А где твой подопечный? Я имею в виду щенка. Ты придумала ему имя?
          В глазах Ираиды плеснулось такое отчаяние, что я застыла в ожидании безумств с её стороны – и дождалась:
          – Я назвала его Тасик. Как вы находите это имя? Годится оно для кобеля?
          Стас напрягся, а я с энтузиазмом одобрила выходку взбесившейся хозяйки:
          – Ой, как здорово: Тасик! Самое, что ни на есть собачье имя! Особенно подходит для пролазы таксы. Звучит красиво и ласково. Думаю, ваш комнатный кобелёк непременно откликнется на эту кличку. Правда, родной?
          Спиной я почувствовала, что Стас еле сдерживается от смеха и не стала настаивать на ответе, а, подхватив Ираиду под локоть и нахваливая её платье, затрещала о последних веяниях моды и повела её подальше от своего любимого. Оглянувшись, я увидела, что он подошёл к группе мужчин и влился в их беседу.
          А я потащила покорную Ираиду к её мужу, одиноко торчащему у крайней стойки для тента и взирающему на приглашённых. При нашем приближении он оторвался от своего скучного занятия и, взглянув на жену, встревожился:
          – Тебе нехорошо, дорогая? Может быть, отвести тебя в дом и уложить в постель?
          – Я в порядке, Артём, не волнуйся, только устала немного… шумно… – сказала она, усаживаясь на придвинутый к ней стул и роняя руки.
          – Пойди, отдохни немного… потом я тебя позову попрощаться с гостями.
          – Может я могу вам чем-то помочь? – вконец обнаглела я, склонив к ней лицо с участливой миной.
          Гурвич взглянул на меня с одобрением, а Ираида скорчилась, как от зубной боли:
          – Спасибо, не стоит. Я, пожалуй, пойду, прилягу на полчасика…
          «Иди, иди, бедняга! – мысленно торжествовала я, глядя вслед медленно удаляющейся сопернице. – Иди и смирись с утратой. И не мечтай больше о моем любимом!».
          – Вам понравился праздник? – услышала я голос хозяина и повернулась к нему:
          – Не знаю. Слишком все помпезно и …скучновато, – честно ответила я.
          – Вы находите его скучным? И другие гости тоже?
          – О других ничего не скажу, может быть кто-то тут и получил то, что хотел… например, обсудил очередной контракт. Но радости от приятного общения я не вижу. И даже чувствую некую агрессию. Большинству скучно… – я заглянула Гурвичу в лицо. – И вам тоже. Вы тоже думаете о том, что праздника, как такового, нет…
          – Вы знаете о чем я думаю? – криво ухмыльнулся Гурвич и с любопытством этимолога взглянул на мелкую особь местной фауны, каковой я была в его глазах.
          Мне не понравился его взгляд и я дерзко воскликнула:
          – Знаю! Хотите расскажу?
          – Ну-ну, это интересно! – немного оживился он. – И что же я, по-вашему, думаю?
          – Вы стоите тут один, как перст, и думаете, что вокруг вас столько людей, но все они чужие вам и нет лица, за которое хотелось бы зацепиться, и нет плеча, на которое можно опереться, потому что каждому что-то нужно от вас и никто не собирается дать хоть что-нибудь вам. Ведь они думают, что у вас и так всё есть, даже больше, чем вы того достойны… – я вдохнула воздуха и, не глядя на замершего Гурвича, но шкурой ощущая его напряженное внимание, продолжила. – И вы чувствуете себя страшно одиноким и думаете: зачем они здесь? Даже удивляетесь этому… где-то внутри, куда вы не заглядываете оттого, что вам некогда. Вы же очень заняты строительством своей империи и думаете, что вы в ней хозяин и можете все изменить в любую минуту. Но всё уже давно не так, потому что вы где-то в основании и вам не видно всех пристроек и мансард, где снуют и суетятся чужие вам люди. И чем больше империя, тем больше в ней чужих. И почти все ненавидят вас, поскольку боятся, что вы шевельнетесь и всё рухнет… но вы и сами боитесь пошевелиться. Вы тоже знаете, что тогда всё рухнет и первым придавит вас… – я на секунду замолкла и сменила направление. – А больше всего этого боится тот мальчик, который когда-то мечтал об этой империи, может быть, хотел доказать кому-то что-то, но уже забыл кому и что. И теперь ему больно от того, что рядом нет никого, кто бы любил его и в чей живот можно было бы поплакать. О том, что на самом деле хочется так немного: синее небо в облаках, степь… или море и ветер, и горизонт, за которым тайна и надежды, и рядом любимое лицо с обожающими вас глазами – а всё остальное такая суета и прах! Ведь ничего не взять с собой туда, где все равны. А без любимых людей не о чем будет вспомнить в своей немочи. И вы знаете обо всём этом, но связаны в сцепке с другими такими же несчастными …и думаете: до чего же всё осточертело! Буквально всё!
          Я заставила себя посмотреть в лицо Гурвича и поразилась его непроницаемости… но глаза! Глаза его блестели скупыми слезами, спрятанными так глубоко, что они не умели выкатится… и весь он закаменел. Я заволновалась и незнамо почему вытащила из прически шпильку и ткнула ею в воздушный шар. Раздался хлопок и Гурвич вздрогнул:
          – Что вы делаете? Зачем?
          – Подаю знак мальчику… Тёме. А зачем – не знаю. Может быть, чтобы он поверил, что он ещё живой? И что кому-то нужен?
          – И что, по-вашему, он должен сделать? – настороженно спросил Гурвич.
          – Ответить тем же …и улыбнуться моей глупости.
          Гурвич удивленно взглянул на меня, но уже как на особь более крупного вида, чем насекомое, и, взяв из моих рук шпильку, стал с остервенением тыкать ею шары на стойке. Я оглянулась и увидела ошеломленные лица притихшей публики среди которых мелькнуло родное лицо моего любимого… и почему-то очень встревоженное.
          Выместив на воздушных шарах свое смятение, Гурвич взглянул на гостей и стал смеяться: дробно и со всхлипами, как старик. Я осмелилась присоединиться к нему и он, не переставая вздрагивать от смеха, взял меня под локоть и отвел в сторону:
          – А с вами интересно, Таисия!
          – Ага, нескучно, как в зоопарке, – поддакнула я, – я такой маленький забавный зверек отважно мотыляющийся среди хищников на радость посетителям.
          Гурвич снисходительно усмехнулся и не стал развивать мою тему, а спросил иное:
          – Вы случайно романы не пишете? У вас живое воображение и хороший язык.
          И я удивила его, да и себя, кстати, неожиданным признанием:
          – Пишу. Тайком. Вернее, я написала один роман о девочке-сироте, чья юность пришлась на смутную пору революционных преобразований, а точнее, разрушений в нашей стране. О судьбах её родителей и других людей, о крахе всего, чем они жили, и о том, какой ценой им удалось выжить. Ну, и, конечно, о любви. О неудачном ранней браке и о большой любви, о которой мечтала эта девочка. И какая всё же состоялась у неё, но это пока не включено в роман. Это будет уже вторая его часть…
          В этом месте своей речи я рассмеялась и мой собеседник вздернул свои густые брови:
          – Чему вы смеетесь?
          – Тому, что я размечталась о продолжении, а ведь мой роман пропал! Его как корова языком слизала из моего компьютера…
          Предупреждая новый вопрос Гурвича, я пояснила:
          – В начале этого месяца ко мне ночью пробрался какой-то ниндзя и взломал компьютер… наверное, искал там шифровки от Штирлица или Юстаса. В общем, этот шпион запустил какую-то гадость и уничтожил многое из моей базы данных. И по закону пакости, как раз то, что мне нужно. И мой роман среди прочего. Больше я такого не напишу, потому что пропустить это через свое сердце наново не смогу. Тяжело. Да и вранье получится…
          – Неужели вы не записали где-нибудь копию? – с искренним сочувствием спросил Гурвич. – Ценную информацию всегда дублирую. Я бы почитал ваш роман!
          – Конечно, я сделала дубль романа, Артём Исаевич! Да только все мои диски, дискеты и флешки этот ниндзя унес с собой. Видно, не судьба вам прочесть мой «шедевр».
          Я посмотрела на Гурвича и отметила, что его улыбка как бы расправилась и стала более открытой, а он, заметив мой взгляд, сощурил свои ожившие глаза и указал подбородком мне за спину: – Ваш муж идёт…
          Стас подошел и, встав рядом со мной, настороженно уставился на Гурвича.
          – У вас удивительная жена, Станислав, – улыбнулся тот. – Где вы нашли такое чудо?
          Стас растерялся, и я снова выпустила на волю своих весёлых бесенят:
          – Он меня подобрал на дороге, Артём Исаевич. В прямом смысле: я валялась на асфальте, в пыли и без сознания, а Стас подобрал меня, прижал к сердцу и понес …к себе домой. Там он привёл меня в чувство, но лишил разума. И мы быстро поладили между собой: даже раньше, чем познакомились.
          – А вы, Станислав, не промах! – второй раз за этот вечер засмеялся Гурвич.
          Я вновь не дала Стасу и рта раскрыть:
          – Просто он у меня очень умный и понимает, что всё самое главное в жизни не броско, а иногда совсем не видно, даже если находится на виду. А то, что всем бросается в глаза, может оказаться блестящей мишурой, канителью…
          – Я заберу у вас своё сокровище, Артем Исаевич, – наконец-то, втиснулся в мою болтовню Стас, – вас она, должно быть, уже утомила, а мне без неё тоскливо.
          – Идите, идите. Танцуйте, пока молоды, – устало сказал Гурвич. – А я пойду за Ираидой. Пора ей вспомнить о гостях.
         
         
          Отведя меня на достаточное расстояние от хозяина, Стас дал себе волю:
          – Что ты вытворяешь, Тася! Я чуть с ума не сошёл, когда увидел с какой злостью Гурвич лупит по шарам! А его сатанинский хохот! Я ни разу не видел его смеющимся. Думаю, все присутствующие тоже. Что ты с ним сотворила?!
          Я потёрлась об его бок, как виноватая собачонка об ногу хозяина:
          – Ничего особенного, Стасик. Я только рассказала ему, о чем он думает, и пожалела маленького мальчика Тёму, которого он заморил в себе…
          Стас отшатнулся и испуганно уставился на меня:
          – Ты с ума сошла, Тася! Куда ты суешься?! Знаешь что говорит одна из заповедей безопасности? Не флиртуй с мафией без серьёзных намерений и крепкого тыла! А ты ведешь себя, как глупая, бесшабашная девчонка! Мне тебя что, на поводке водить?
          – Вот ещё! – вскипела я. – Я пока ещё свободная женщина, а не твоя собачонка по кличке Тася! И не такая бесшабашная, как ты думаешь! Просто ты живёшь умом, а я чувствами. И я почувствовала, что должна была ему помочь, что Гурвич в жуткой депрессии. И довела его до этого состояния твоя Ираида!
          Мой любимый опешил от такого темпераментного отпора и крепко сжал мои плечи:
          – Ладно, ладно… успокойся, свободная женщина…
          Он нагнулся к моему уху и горячо зашептал:
          – Недолго тебе осталось хорохориться, пчёлка! Скоро я стану твоим законным мужем и покончу с этим бзиком «свободной женщины» раз и навсегда! Будешь у меня, как шёлковая… – и он стал целовать мою шею и покусывать мочку уха, напрочь лишая  боевого задора. – Тасенька, давай удерём отсюда!
          – Обязательно удерём, милый, – согласилась я. – У меня уже оскомина от этих навесных улыбок, от ужимок и лжи, от полумёртвого веселья и ненавистных взглядов твоей Ираиды. И очень хочется, наконец-то, снять туфли и это платье…
          – А мне-то как хочется, счастье моё! – воодушевился Стас.
          Я прильнула к нему всем телом:
          – Ты обязательно сделаешь это, родной. Только дай мне сначала совершить ещё одну глупость! Я могу умереть, если не побегаю босиком по газону! – и, оторвавшись от своего любимого, я бросилась за арку на никем не топтаный газон, крича на бегу. – Стас, принеси мне воздушный шарик, пожалуйста!
          Я сняла туфли и, бросив их под плетень, осторожно пошла по газону. Трава ласкала мои уставшие стопы и пружинила так, что мне казалось, что я вот-вот взлечу. Я закрыла глаза и стала бродить по кругу, представляя себе, что я на небе и под моими ногами облака – и я иду к Стасу. Я протянула руки и уткнулась в его грудь.
          – Ты пришёл ко мне на небеса? – со смехом спросила я.
          – Да, пчёлка. И принес тебе шарик, и тоже, как дурак, разулся…
          – Почему, как дурак? Как я… давай сюда шарик. Будем играть…
          И мы стали подбрасывать и наперегонки ловить воздушный шар со счастливым смехом и быстрыми поцелуями при сталкивании, пока не заметили, что у плетня стал скапливаться народ.
          – Кажется, нас принимают за клоунов, – смущённо засмеялся Стас при очередном столкновении. – Ты поброди тут ещё или посиди, а я пойду, обуюсь, попрощаюсь с хозяевами и возьму твои туфли…
          Стас ушел, а я села на траву и, вытянув ноги, стала думать о нём и вспомнила, что у нас сегодня ровно месяц нашей любви …и нашему ребёнку. Пора бы уже поведать ему эту тайну: теперь, когда он сделал мне предложение, – можно! Даже нужно…
          – Тася! – позвал Стас и я, приподняв руками подол, медленно, поступью босоногой королевы, пошла к нему, краем глаза наблюдая зрителей у плетня и Гурвича с Ираидой в арке.
          Смотрите, смотрите все! Это я! Я иду к любимому и точно следую своему обету: делаю что хочу, никого не боюсь и иду к своему счастью.
          Я подошла к асфальту и Стас, сунув мне в руки мои туфли, поднял меня и  понёс к машине. Господи! Как я счастлива!
         
         
          Под звёздным небом и полной луной мягко шуршали шины. Мы были одни во вселенной и нам хотелось петь и смеяться.
          – Стасик, сегодня ровно месяц с того дня, когда ты нашел на дороге свое счастье по имени Тася, – напомнила я, любуясь его точеным профилем.
          Он кивнул и блеснул очами:
          – Я говорил тебе, как сильно я тебя люблю?
          У меня сердце оборвалось от радости: наконец-то!!! Но я уняла его и честно ответила:
          – Нет, ни разу! И из-за этого я всё время сомневалась: стоит ли продолжать наш бесперспективный роман? Да только оторваться от тебя не смогла. И ненавидела за это и себя, и тебя, и металась… из-за того, что ты не говорил мне о любви, были все наши ссоры и недоразумения. Ты правда меня любишь?
          – Обалденно! Жутко! Безумно! С первого взгляда. Я люблю тебя всем сердцем, всей душой, и давно решил, что ты будешь моей женой. Еще до официального знакомства у тебя.
          – Так почему же ты ни разу не сказал мне об этом?!! – чуть не заплакала я от избытка чувств. – Даже в самые сокровенные наши  минуты! Я так ждала твоих признаний! Я с ума сходила по тебе и стыдилась этого, и скрывала, потому что думала, что ты только забавляешься мной. Я так мучилась! – вспомнив свои страдания, я насупилась. – Ты очень рисковал – я ведь и вправду собиралась уйти от тебя окончательно! Через два месяца.
          – Я ждал, пока ты меня полюбишь, – начал открываться Стас. – Ты все время держала дистанцию и говорила, что я для тебя никто. Я хотел признаться, но боялся получить «от ворот поворот» у своей кусачей Пчёлки… и тоже сходил с ума и мучился. Какие же мы с тобой глупые! – он вздохнул и спохватился. – Тасенька, а почему через два месяца?
          Я чуть не поперхнулась от волнения и, набрав полную грудь воздуха, выдохнула:
          – Потому что тогда бы ты уж точно догадался, что я беременна…
          Стас резко затормозил машину и схватил меня за плечи. И глаза его полыхнули:
          – Беременна?! Ты беременна?! От меня?!
          – А от кого же ещё?! – не на шутку обиделась я и сделала попытку вырваться из его рук. Но не тут-то было! Он стиснул меня так, что я начала задыхаться, и заволновался:
          – Тасенька… пчелка моя… какой же я дурак! Это же уже заметно: и по груди, и по губам, и по радужке глаз… и твои обмороки. Я же врач, я должен был понять это! А я гнал от себя все подозрения, раз ты молчала… когда ты узнала, что беременна? Почему молчала, почему не сказала в тот же день? Ты так сильно сомневалась во мне? Даже тогда, когда я сделал тебе предложение?
          Мне, наконец-то, удалось немного ослабить его тиски и, вдохнув воздуха, ответить:
          – Да! Я же уже сказала тебе, что сомневалась… и даже очень. Потому и убегала от тебя. Я догадалась о беременности десятого мая и сразу провела тест. Но ты не говорил, что любишь меня, что хочешь быть со мной всегда, и я не хотела связывать тебя. Я даже придумала, как обману тебя и скажу, что ребёнок от Кирилла. Потому что мне не нужно было, чтобы ты женился на мне из-за угрызений совести… по залёту… это неправильно. А потом, когда мы уже решили пожениться, не было подходящего момента…
          – Всё-таки ты у меня дуреха! Неужели ты не поняла ещё, что я с первого нашего поцелуя  безраздельно твой? Со всеми потрохами. Я же не скрывал, что хочу быть с тобой всю жизнь, говорил тебе об этом не раз… любимая моя, пчёлка моя медовая! У меня будет от тебя ребенок! Какое счастье: моя пчёлка родит мне маленького Жучка!
          – Или Жучку… – засмеялась я, высвобождая свои руки, чтобы обнять его.
          – Кого угодно, любимая! Я буду любить всех. Хочу от тебя двух, нет, трёх детей!..
          – Размечтался, Жучище! – воспротивилась я его запросам, но не поцелуям. – Надеешься, что я лучшие годы буду таскать пузо и сидеть дома, а ты своих пациенток обласкивать?! Не дождёшься!
          – Ладно, ладно! Всё будет, как ты захочешь! – пообещал Стас, тиская горячими руками моё вечернее платье и всё, что пылало и билось под ним. – Тасенька, любимая… ты знаешь, что я у тебя под каблуком?
          – Вот ещё! – возмутилась я, расстегивая его рубашку и слушая губами колотящееся в унисон с моим сердце. – Немедленно выбирайся оттуда, нечего под подол заглядывать! И, вообще, мне больше нравится, когда мужчина сверху. И беспощаден.
          Стас запрокинул голову и счастливо рассмеялся:
          – А мне-то как нравится!..
          – Так поехали скорее в нашу обитель! – взмолилась я, отталкивая его разгулявшиеся руки и одергивая платье. – Я не хочу здесь… наспех… хочу сегодня совершенно распоясаться. И чтобы никто за нами не подглядывал и не подслушивал, особенно твоя Ираида…
          – Она уже далеко, любимая, – успокоил меня Стас, берясь за зажигание.
          Мотор нашего вольво заурчал и в тот же момент нас ослепили фары какого-то автомобиля, резко вставшего на пути. Мы со страхом наблюдали, как из него вышли два одинаковых, как близнецы, мордоворота и велели нам выйти из машины. Стас побледнел и вышел первым, закрыв меня своим телом.
          – Таисия Пчёлка? – спросил один из прибывших. Я испуганно кивнула и он протянул мне пакет. – Это велено отдать вам, лично в руки.
          Я взяла у него пакет и «двое из ларца» не медля уселись в свой автомобиль и укатили.
          Мы с любимым кинулись друг к другу и обнимались до тех пор, пока весь страх не вышел из нас. Потом сели в машину и Стас осторожно открыл пакет и достал оттуда…
          – Флешка! – ахнула я и в ужасе уставилась на него: – Неужели все сначала?!
         

          Эпилог

          Воскресное сентябрьское утро сияло чистым голубым небом и шелестело увядающей листвой. Это был второй сентябрь нашей со Стасом любви.
          В ожидании своего вечно занятого мужа я сидела у манежа, где моя крошка сосредоточенно разбирала яркую пирамидку, и вспоминала историю нашей сумасшедшей любви, сказочно красивую свадьбу, синее безбрежное море Крыма, где мы прожили свой медовый месяц, и прошлый сентябрь, когда мы провожали своих детей в последний школьный год.
          А вчера мы отправили их в студенческую жизнь: Женя пошёл в политехнический, а Зоя поступила в медицинскую академию, чтобы стать детским врачом, как мама её любимого. Весь предыдущий год они были неразлучны и все мы, и Жуки, и Пчёлки, с умилением и с тревогой наблюдаем как стремительно и каким пышным цветом расцветает их любовь. Мы с Манюрой очень опасаемся, что они не дотерпят до восемнадцати лет и сделают нас бабушкой и прабабушкой слишком рано. А наши мужчины посмеиваются над нами и говорят, что нечего волноваться, потому что чему быть, того не миновать. Тоже мне оптимисты чёртовы!
          Стас, конечно, делал Евгению соответствующие внушения, но тот только загадочно улыбался и никаких обещаний не давал, и лишь однажды намекнул отцу, что тот сам женился в восемнадцать лет, бедным студентом, тогда как он, Жека, уже зарабатывает, и вполне прилично. Стас рассказал мне об этом разговоре с виноватым смешком  и попытался оправдаться: «Уж такая у нас порода, любимая! Созреваем рано и форму держим до старости. Возьми, к примеру, моего деда: ему уже восемьдесят, а он молодую еще казачку, ровесницу своего сына, тискает, и, судя по всему, та предовольна – вон как за него уцепилась! Любой глотку перегрызет, кто посягнет на её Климушку…».
          Это уж точно: порода у них крепкая! По себе знаю, да и Манюра как-то не выдержала, и со смешком проговорилась, что её Семен очень темпераментный мужик и спуску ей не даёт. И кокетливо добавила, сияя помолодевшими глазами: «Иной раз с ног валюсь и спать пораньше умощусь, так он посреди ночи разбудит…».
          Живут они душа в душу, и, вообще, Манюра очень счастлива, особенно после того, как этим летом Кирилл сообщил ей, что у неё будет внук – маленький Пчёлка. Она страшно переживала за сына, видя как тот страдал из-за моего замужества, но Кирилл, слава Богу, внял совету матери и начал налаживать свою жизнь с Раисой. И в итоге, едва он расписался с ней, та отважилась на ребёнка. Вот только со Стасом у Кирилла, хоть они и стали братьями, пока натянутые отношения, но думаю, когда Зоя выйдет замуж за младшего Жука, они будут вынуждены примириться со всем, потому что станут сватами и у них будут общие внуки…
          Я искренне полюбила Жеку и думаю он тоже ко мне хорошо относится: иначе стал бы он называть меня «Ма», ещё до нашей со Стасом свадьбы? А Зоя придумала называть Стаса «отче» – производная от «отчима».
          А какая красивая пара наши ребята! За год они здорово повзрослели, налились, окрепли, Зоя округлилась и расцвела, а Женька стремительно возмужал. Деточки наши любимые! Скоро выпорхнут из отчего дома, заживут своей жизнью…
          Ничего, у нас есть кем утешиться: наш ангелочек, доченька наша, маленькая принцесса, любимица отца – Ангелина Станиславовна Жук. Она умудрилась родиться на две недели раньше срока и аккурат на Рождество Христово. Потому и имя ей такое дано…
          От раздумий меня отвлёк звонок в дверь – это Стас! Никак не хочет открывать своим ключом: уж очень ему нравится, когда я встречаю его! Бегу, любимый!
          Стас влетел как вихрь и прямо у порога подхватил меня на руки:
          – Ужасно соскучился по тебе, счастье моё! Мы одни?
          – Только наш ангелочек… в гостиной… Зоя у Манюры… – я обняла его за шею и засмеялась. – Муж мой, не сходи с ума! А обедать?
          – Потом, все потом, любимая… вот сейчас перехвачу медовенькой пчёлкой, а потом всё остальное… – и он понёс меня в спальню.
          Я рассмеялась: как  же я счастлива!
          …Мой муж успел насытиться во всех смыслах, прежде чем Линочка громким «пением» затребовала есть. Пока я готовилась к кормлению, Стас взял её на руки и, задрав ей рубашонку стал щекотать усами круглый животик. Малышка восторженно повизгивала и хватала отца за волосы, а тот спешил поймать её цепкие ручонки и перецеловать все пальчики. Потом он усадил ее мне на колени и широко распахнутыми глазами взирал как его ангелочек терзает мамину грудь и от удовольствия дрыгает ножками. Процесс кормления нашего ребёнка Стас называл своим любимым сериалом, и в такие минуты я чувствовала особую, сакральную, связь между нами.
          Обычно после этого ритуала папочка играл с сытой и довольной дочкой, пока та не начинала теребить своё ушко, что означало только одно: пора спать! Но сегодня сразу после кормления он стал собирать нашу крошку к походу в гости: нас ждали на новоселье Мухины.
         
          ***
          Открыв нам дверь, заметно пополневшая Сонька, с порога стала весело выговаривать:
          – Вы опоздали почти на час! Мои рыжики уже нервничают. Где наша невеста? – она вырвала из рук Стаса дочку и понеслась в спальню, распоряжаясь на бегу. – Проходите в гостиную, а я покажу невесту моим космонавтам…
          «Космонавты» – это близнецы Мухиных, Юрий и Герман. Им пока всего по три месяца, но Сонька упорно приучает их к Линочке, нисколько не сомневаясь, что наступит час, когда один из ее сыновей позовет нашу принцессу в жёны. Мальчишки у нее удались точь-в-точь в Тараса и уже сейчас было видно, что будут они такими же рыжими и конопатыми.
          Пока мужчины вели неспешную беседу о неизбежном ремонте в трёхкомнатной квартире, недавно выменянной за две однокомнатные – Сони и Тараса – я отправилась к подруге. Та, усадив мою малышку на широченную тахту и всучив ей игрушки, начала угощать своих парней. Выглядело это потешно, потому что Сонька приладилась кормить их одновременно, уложив детей валетом на расшиперенных коленях и вывалив свои ведерные груди. И при этом она умудрялась без умолку болтать.
          Вот и сейчас, затолкав соски в жадные «клювики» своих рыжиков, она затараторила:
          – Тась, я прочла твой роман «Потрясённые временем». Здорово! Ты так точно описала те жуткие годы, когда половина страны вдруг осталась без работы и средств к существованию, что я снова почувствовала себя подростком. Как это ты умудрилась втихую написать такую толстую книгу? Я даже не подозревала, что дружу с писательницей… Тась, а ты молодец! И ведь подумать только, если бы Гурвич не вернул тебе твою флешку, этого романа могло бы и не быть…
          – Да, уж… Гурвич…столкнула нас судьба… – протянула я, вспомнив, как пыталась найти в нём мечтательного мальчика. – Мы со Стасом чуть не померли со страха, когда он после празднования дня рождения жены велел своим мордоворотам нагнать нас и отдать мне флешку с романом. Знаешь, Сонь, он ведь помог мне с изданием книги в Москве и советовал писать ещё. Да только жизнь у меня одна…
          – Но она ещё продолжается! – уточнила Сонька и предложила: – А ты напиши нашу историю про флешку и про любовь Гомо Насекомос. Будет почти детектив.
          – Потом, как-нибудь… – неопределенно пообещала я. – Наш детектив ещё не вполне закончился… да и Гурвичу эта история не понравится, и в Органах будет  переполох…
          Я заметила, что Сонькины «космонавты» оторвались от её груди и спят, и помогла ей уложить их на тахте, где уже мостилась ко сну и моя дочурка.
          Сонька перестелила постельки близнецов и мы уложили детей: в одну кроватку моего ангелочка, а в другую – обоих мальчишек. Теперь можно было отправляться к заждавшимся нас мужьям.
          Те уже распечатали бутылку сухого вина и потихоньку скрадывали ожидание застолья. Мы с подругой подсели с столу и скомандовали не тянуть, начинать праздник, а то, того и гляди, малыши проснутся.
          Перед тем как поднять первый тост за новое гнездо Мухиных, Стас вручил им от нас в подарок конверт с деньгами на обстановку детской и мужчины выпили за крепость стен и тепло домашнего очага – ну и мы с подругой позволили себе по глоточку. За едой полилась беседа о детях, о том, как начиналась наша любовь и мы весьма органично вернулись к теме, перетираемой нами при каждой встрече. Сонька вспомнила, как нас с ней похитили и поинтересовалась, что нам известно о Горбовском. Мой муж, как всегда при упоминании этого имени, помрачнел и я замяла вопрос, не стала рассказывать подруге о регулярных звонках Дениса под праздники и о своей уверенности, что тот ещё намозолит нам глаза.
          Не менее напряжённо прошёл разговор о Гурвичах, но из уважения к Тарасу Стас сообщил, что он с облегчением порвал отношения с этим семейством после того, как перестал практиковать Ираиду, потому что та уехала в Швейцарию рожать долгожданного ребёнка. О том, что  Гурвич уже дважды присылал мне на день рождения, 30 мая, цветы и устраивал презентацию моего романа, Стас промолчал – и я не стала бередить его раны, чтобы он снова не журил меня за заигрывание с мафией…
          После этих нечаянных заминок в беседе мне удалось перевести стрелки на семейные темы и я поделилась своими опасениями о грядущем раннем браке Жеки и Зои. Моя насмешливая и сметливая подруга стала разбираться в сложных сплетениях родства Пчелок и Жуков.  И посмеялась над тем, что мы со Стасом, будучи мужем и женой, скоро станем  сватами и к нам, в качестве свата, присоединится ещё и Кирилл – он же мой бывший муж и одновременно сводный брат Стасу, потому как Манюра замужем за его отцом…
          Тарас по своей профессиональной привычке попытался вычертить схему родства Жуков и Пчёлок, но сбился в самом начале и бросил это занятие, зато стал интересоваться у Стаса, почему Жуки позволили своим Пчёлкам не менять фамилию. «Потому что мы пристрастились к меду и захотели оставить улей в семье» – пошутил мой муж. Все повеселились по этому поводу и снова заговорили о самом «сладком» в наших семьях – о наших чудо-младенцах – и хвалились их уникальностью до тех пор, пока один из них не напомнил плачем о своих реальных нуждах, разбудив остальных.
          Мы с Сонькой помчались в спальню, а Стас стал вызывать такси.
          Пока мы меняли детям подгузники и переодевали их, Сонька посетовала, что роды испортили её фигуру, и поинтересовалась, как мне удалось так ловко избавиться от лишнего веса. Я со смешком призналась ей, что это целиком заслуга Стаса и посоветовала ей для стройности фигуры завести в хозяйстве «сексуального маньяка» – тогда не только живот утрясется, но и пупок сотрётся! Сонька завистливо повздыхала и обещала очень крепко, буквально вплотную, взяться за Тараса…
          Надев на нашу дочурку все причитающиеся ей кружева и теплый костюмчик, я отдала её папочке – и мы с любимым поспешили домой: у ребенка строгий режим!
          Мухины вышли проводить нас к лифту и попрощались:
          – До следующей встречи! Не забывайте нас! Приходите, пожужжим…